Сутра выглянуло солнце, заставив вымокший до последней былинки мир стряхнуть муть и хмарь, засверкать и улыбнуться. От трав, деревьев, людей и коней валил пар. Эйнар оглянулся на ползущие позади телеги, на которых возвышались мягкие шерстяные груды.

Бурый мех ярко искрился в утренних лучах, на плоских лапах чернели огромные когти. Семья охотников Вельсунгов знала свое дело. Они так боялись людей Улла, что продали шкуры за полцены. Эйнар пообещал им вскоре вернуться, с усмешкой наблюдая, как бледнеют их лица. Трусы.

Он видел, как на стадо овец нападали волки. Пара голодных, облезлых тварей с желтыми клыками творила с десятком больших животных, среди которых было несколько крупных рогатых баранов, все что хотели. Волки отсекали испуганно блеющую овцу от встревоженного стада, ее родичи отходили в сторону, и Эйнар был готов поклясться, что на тупых мордах уцелевших было написано счастье: «На этот раз не меня».

Вонючее овечье счастье. Сегодня ты отдал хищникам своего, завтра придут за тобой. Большинство местных – овцы. Отошли в сторону и смотрели, как рвут на части тех, кто оказался похрабрее. Овцы. Иначе голодные твари не захапали бы эти земли и не убивали без закона. Слава богам, кто-то из здешних уже начал что-то понимать. Например, что овечье счастье недолговечно.

Эйнар украдкой взглянул на своих спутников. Те сонно покачивались в седлах. На солнце поблескивали лезвия топоров, заткнутых за пояс. Улл Медведь опасался налета какой-нибудь мелкой, отчаянной банды и заставил взять с собой целый отряд.

Тихо свистнул вернувшийся дозорный, шустрый малый Торд Свинопас. Зыркнул веселыми голубыми глазами:

– За поворотом на дороге ствол лежит. На засаду похоже. Что делать будем?

– Навряд засада, – пробурчал старший отряда, косматый великан Грим. – Недавно гроза была, деревьев много попадало. Да и не видел нас никто, безлюдно здесь. – Он повернулся к Эйнару: – Однорукий, иди-ка подсоби Свинопасу дерево убрать.

Пересмешник послушно вылез из седла. Люди Медведя не считали его за равного, тоже, видно, держали за овцу. Обходились как с младшим, подай-принеси. А он все дергался, пытаясь изменить такое отношение. Дурак…

– Взяли! – скомандовал Свинопас и осекся, нелепо выгнувшись, чтобы достать рукой воткнувшееся в спину копье. А затем покачнулся, звонко хлопнулся лбом о ствол, дернулся и замер.

Из листвы осторожно выглянул Рю, весь опутанный густыми ветками орешника для маскировки. Бегло взглянув на Эйнара, он бросился к всадникам.

Грим первым понял, что случилось. Он вытащил топор, развернул к обочине лошадь – и первым рухнул на землю, выбитый из седла копьем Ратмира. Попытался вскочить, но коротко ухнул под новым ударом и уже больше не шевелился.

Лошади троих оставшихся охранников нервно танцевали на месте, перебирая короткими мохнатыми ногами, пока те доставали оружие. Один из возниц спрыгнул с телеги, чтобы скрыться, но Ратмир оказался быстрее. Нагнав его одним прыжком, он воткнул копье в живот и легко поднял взвизгнувшего беглеца на древко.

Эйнар встретился глазами со взглядом друга и почувствовал ледяной холод мурашек.

Ратмир улыбался. Он разил направо и налево, убивал с наслаждением, словно кромсал не людей, а мясо для жарки в предвкушении славной попойки. Те из Медведей, кто видели его искаженное смехом лицо, невольно опускали оружие. А когда из-за деревьев показались воины Тени с закрытыми черной тканью лицами, среди конвоя началась паника. Те, кому удалось увернуться от мелькавшего лезвия в руках Ратмира, сбились в испуганную кучу и торопливо бросали в траву оружие.

– Мы сдаемся! Не убивайте!

Ратмир зарычал от удовольствия и двинулся на безоружных, но Эйнар встал у него на пути.

– Не много чести будет в такой резне, – сказал он, посмотрев прямо в разноцветные глаза юноши, в которых не было ничего, кроме боевого безумия.

Ратмир нехотя остановился, впившись в него взглядом, от которого у Однорукого в один миг вспотели подмышки.

Зеленая и голубая радужки глаз стали почти прозрачны, и там, на самом дне, кипела такая ненависть, что Эйнару вдруг показалось: перед ним не человеческое лицо, а оскаленная морда чудовищного волка, сорвавшегося с волшебной цепи, чтобы сожрать солнце.

Из горла со вздувшимися жилами вырвалось хриплое рычание. Ратмир поднял руку с мечом. Эйнар закрыл глаза и сжался в ожидании удара. Вздрогнул, почувствовав, как сильные руки встряхнули его за плечи.

– Ты что, ты что… – бормотал Ратмир то ли ему, то ли себе, кусая побелевшие губы, – ты что это…

Когда Однорукий открыл глаза, Ратмир тихо всхлипнул и крепко прижал его к груди.

– Ты что… как ты мог даже подумать, что я… способен тебя… убить, – эти слова давались Ратмиру с трудом, он выталкивал их из глотки, словно рвоту, сквозь спазмы и боль.

– Знаю, что не можешь, – сказал Эйнар, осторожно отстраняясь, – но я…

– Нет, – замотал всклокоченной головой друг. – Нет! Нет!

Он схватился за виски, зажмурился и какое-то время стоял так, замерев. Когда веки поднялись, перед Одноруким вновь стоял его прежний друг. Спокойный и твердый, как скалы, среди которых он вырос.

Ратмир повернулся к пленникам, молча ждавшим своей участи.

– Вы можете сохранить свои жизни, – объявил он, наблюдая, как в погасших глазах разгораются огоньки надежды, – если закроете рты и забудете все, что здесь было. Телеги пойдут дальше – просто станут чуть тяжелее. Я собираюсь наведаться в крепость к Медведю. Если в дороге кто-то из вас надумает шутить, Эйнар пошутит первым.

– Вот этим, – тот выставил на всеобщее обозрение искалеченную руку, на которой блеснуло длинное лезвие, – я пощекотал немало дерзких задниц. Но ни одной из них не было смешно.

Пленные поспешно закивали. Ратмир оглядел каждого с ног до головы и добавил:

– Когда телеги войдут в крепость, вы должны вести себя так, будто все идет своим чередом. Пусть порадуются обновкам.

* * *

Никто ни разу не остановил их для проверки. Телеги со спрятавшимися под шкурами воинами успешно миновали три входа с вооруженной до зубов охраной. И в тот момент, когда лежавший под тяжестью толстых шкур Ратмир подумал, что сейчас задохнется от вони, Эйнар сказал:

– Встречайте Медведей.

Это был условный сигнал начала веселья, когда они окажутся во внутреннем дворе. С наслаждением сбросив с себя зловонный груз, Ратмир схватил меч и, выпрыгнув из телеги, полоснул по горлу ближайшего стражника. Остальные на мгновение словно застыли, ошеломленно наблюдая, как из-под шкур выпрыгивают измазанные кровью демоны.

Этого времени Ратмиру, Рю, Альфгару и его людям хватило за глаза. Смертельно раненные дренги Медведя тяжело попадали на пол, хрипя и возя ногами. Никто не успел издать ни единого крика.

– Чем это здесь воняет? – сказал Ратмир, выпуская наружу парные кишки Гуннара и глядя ему в остывающие глаза. Когда тот затих, дверь из покоев конунга Медведя, ведущая во двор, распахнулась.

– Ну, где мои обновки? – раздался голос Улла. Шагнув к телегам, он увидел лежавшие трупы, и отшатнулся было назад.

– Стоять, – сквозь зубы прошипел Эйнар, хватая его за шелковую рубаху на груди. Но тот одним движением толстенной руки отшвырнул его, как котенка, и захлопнул за собой дверь.

Вынести ее получилось не сразу. Когда Ратмир и Эйнар ворвались в его покои, Медведь пытался открыть засов второго выхода, но тот заклинил так, что могучие волосатые пальцы лишь скользили по гладкому железу.

– Боги не хотят твоего бегства, – сказал Эйнар, крутанув в руке изогнутый клинок Ветра.

Улл Медведь резко обернулся к нему. В его руках блеснули лезвия двух тяжелых секир, перевитых золотой проволокой.

– Когда мои берсерки вернутся, вы умрете, – ровным голосом произнес он, ощупывая взглядом окруживших его воинов.

Пара телохранителей, выставив перед собой мечи, следили, чтобы никто не мог зайти с флангов.

– Мы все когда-нибудь умрем, – сказал Эйнар, стараясь унять дрожащий от ненависти голос, – но ты – раньше.

– Тогда выходи со мной один на один, – сказал Медведь, качнув секирами в огромных руках.

– Мы ударили тебя в сердце, Медведь, – сказал Ратмир. – Твоя крепость захвачена изнутри, и теперь она охраняет нас от твоего же войска, которое стоит за стенами. Сдавайся.

– Исподтишка, будто крысы, – Улл брезгливо сморщил губы.

– А мы крысы и есть, – усмехнулся Ратмир. – Сдавайся, и мы сохраним тебе жизнь.

– Нет, – покачал головой Медведь, – я чую твою жажду крови, разноглазый демон. Я почувствовал ее, еще когда ты схлестнулся с моими лучшими воинами. От тебя разит желанием убивать, и это мне на руку. Предложение возглавить мою армию еще в силе. Сложи оружие. Тогда я никого не трону и воздам тебе почести. – Улл кивнул на стены за спиной воинов. – Если ты расправишься со мной здесь, те, кто стоит лагерем у крепости, возьмут ее штурмом. У тебя слишком мало людей, чтобы отстоять ее. Думаю, ты достаточно умен, чтобы принять мое предложение.

– Твои слова имели бы смысл, если бы ты сам, собственными руками, не засыпал подвалы зерном, сухарями и вяленым мясом. Пищи и воды нам хватит до следующего солнцестояния. А взять такую крепость штурмом не сможет сразу и войско чудовищ Рагнарека, – пожал плечами Ратмир.

– Мои люди пойдут на приступ. Вы отразите первый, может быть, второй, и каждый раз будете нести потери. Третий отбивать будет уже некому, – прорычал Медведь.

Вместо ответа Ратмир посмотрел на стоявшего рядом Альфгара. Тот кивнул и быстро скрылся в полумраке прохода.

– Брат Тени отправился разводить сигнальный костер на крыше. Знак того, что крепость захвачена, и твоей армии, которая сидит под стенами, некуда будет уйти в случае внезапного нападения. Которое… – Ратмир помолчал, прикидывая в уме, – начнется еще до заката. Первый отряд черных всадников уже неподалеку и ждет сигнала.

Медведь помолчал и сказал:

– Даже если это правда, моя судьба определена. Хватит болтать. Пора сражаться!

– Я с радостью сниму с тебя шкуру, – произнес Эйнар и, прежде чем Ратмир успел что-то предпринять, шагнул вперед. – Говорят, у медведей ценная желчь. Я буду лечить ею жену.

– Кое-что ты уже не залечишь, – ответил Улл, и лицо Эйнара перекосила страшная гримаса.

– Он старается разозлить тебя! Не торопись! – успел крикнуть Ратмир, но Эйнар уже слышал лишь тяжелый марш толчков крови в своих ушах.

Однорукий напал сразу, сделав ложный выпад в ухмыляющееся, заросшее жестким волосом лицо, и перевел удар в ногу. Улл легко разгадал его движения, чуть отклонив голову и блокировав секирой лезвие внизу. И тут же напал сам, едва не расколов череп мощным ударом второго топора в левой руке.

Но Пересмешник уже подавил приступ ярости. Ощутив привычную упругость в ногах, перевел послушное тело в состояние маятника, что обычно выводило из себя даже опытных бойцов.

Медведь грузно шел вперед, обрушивая удары, каждый из которых мог стать для противника смертельным, но тот оказывался неуловимым. Улл попытался прижать Эйнара к цепи воинов, наблюдавших за поединком. Однорукий, предвидя это, все время смещался в сторону, не давая загнать себя в ловушку.

С тех самых пор как он учился заново драться после потери руки, Пересмешник открыл для себя слабое место викингов: могучие воины, привыкшие воевать на море и в пешем строю, полагались на крепость ног и рук, но не на скорость и гибкость. А значит, привыкшие к обмену мощными ударами, они всегда будут теряться перед постоянно движущимся противником.

Медведь пытался достать его то одной секирой, то другой, яростно меся воздух. Пересмешник начал поддразнивать его: снова уходя с линии атаки, он надувал щеки и комично тряс руками, изображая неуклюжего противника. На лицах дренгов появились ехидные усмешки.

– Дерешься как баба! – заревел Улл, услышав редкие смешки.

– А ты пляшешь, как ручной медведь, – ответил Эйнар.

Его слова утонули в общем хохоте. Медведь побагровел и сделал глубокий выпад. Однорукий вновь ушел, не противопоставляя силу силе, но используя ее, чтобы провалить врага в пустоту. Улл пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, на миг застыл в воздухе и рухнул на колени.

Эйнар одновременным ударом обеих рук рубанул кисти, сжимавшие топоры. На дощатый пол полилась кровь. Улл Медведь принял поражение без крика. Ни один мускул не дрогнул на лице, когда он медленно поднялся на ноги. Глаза серой стали смотрели без страха.

– Твое лицо мне не пригодится, – сказал Однорукий, вонзил Ветер в пол, сжал кулак и ударил Улла в хрустнувшую челюсть. Тот рухнул на спину, закатив глаза. Эйнар опустился перед ним и быстрым движением перерезал глотку. Когда прекратились конвульсии, он вытер о дорогой шелк рубахи узкое лезвие кинжала.

– Медведь, а крови, как из свиньи, – сказал он. Воины приветствовали неунывающего Пересмешника лязгом оружия.

Ратмир крепко обнял друга и наконец-то перевел дух.

– Костер дымит вовсю, – доложил вернувшийся Альфгар. Он посмотрел на труп, раскинувший на полу разрубленные руки, на Эйнара и Ратмира и одобрительно кивнул.

– Значит, ждем гостей, – сказал Ратмир и повернулся к молчавшим пленникам: – Теперь вы в нашем отряде. Если ваши бывшие дружки прорвутся, они назовут вас предателями и прибьют гвоздями к этим стенам.

Раздумья были недолгими.

– Мы будем сражаться вместе с вами, – сказал один из них.

– Возьмите оружие убитых и идите к дверям, – приказал Ратмир. – Главное веселье впереди.

* * *

Трюм и его старшие дружинники почуяли неладное, после того как увидели черный дым, поднимавшийся с одной из башен. На их крики открыть ворота на стене появился один из уцелевших охранников Улла и заверил, что все в порядке, – это был знак берсеркам вернуться к морскому конунгу.

Вечером командующий лагерем отправил лодку к морскому входу в крепость из бухты. На борту находился человек, которому было дано указание доставить из ледника несколько бочек пива для отряда, вернувшегося с грабежей рыбаков, и отчитаться перед Медведем о походе. Ворота открылись, пропуская гонцов внутрь, но сумерки давно сгустились, а никто из посланцев так и не вернулся.

Мясник снова постучал рукоятью меча в ворота. На стену вышел тот же стражник и хмуро объявил, что Улл Медведь серьезно болен и будет говорить о делах не раньше наступления нового дня.

Ночью Трюм спал тревожно. Тяжелое предчувствие не давало спать, пока он не выполз из шатра, чтобы удвоить дозоры. Мясник посмотрел на черневшую между звезд крепостную стену. За ней было тихо. Слишком тихо, тише, чем хотелось бы.

Вернувшись в палатку и укрывшись шерстяным плащом, он уставился в полотняный потолок бессонными глазами. Потом поднялся, влез в тревожно звякнувшую тяжесть кольчуги, намотал обмотки, опоясался мечом с кинжалом и неслышно вышел в ночную темноту.

Перебросив веревку с разлапистым речным якорем за сруб крепостной стены, Мясник легко подтянул тело и мягко спрыгнул на настил. Огляделся. Никого. Предчувствие непоправимой беды саднило все сильнее.

Он обнажил меч и, пригнувшись, пошел вдоль стены, держась тени. Но даже не успел вскрикнуть, когда у лестницы чья-то рука стиснула ему рот. Лишь замычал, ощутив сталь ножа у кадыка.

– Смотри, – прошептал над ухом знакомый голос, – ты должен это увидеть.

Его подтолкнули вверх, на стену по широким ступеням.

Перед глазами Трюма открылся спящий лагерь, среди палаток мерцали тихие ночные костры, у которых сгорбились темные фигурки часовых. Со стороны перелеска раздался сдавленный крик, потом – лихой свист вперемешку с воплями о помощи.

Рука освободила рот Трюма. Он понимает, что тот, кто стоял сзади, ждал стонов и проклятий, и крепче сжал зубы.

Фигурки у костров тревожно шевелились, подхватывая с лежащих щитов шлемы и топоры. Из палаток выбегали неодетые люди с оружием, брызнувшие отовсюду человеческие струйки сливались в один поток, устремившийся к воротам крепости. «Открывайте! Быстрее!» – в окованные железом двери стучали десятки рук. В тишине над безмолвной крепостью Мясник услышал тихий смешок над ухом.

«Открывайте!» – голоса вопили, хрипели и выли, угрожая, проклиная, умоляя о спасении.

В лагерь Медведя ворвались черные всадники. Они рубили направо и налево, давили конями под предсмертные крики и хрип. Кто-то пытался бежать, кто-то защищался, но в движениях и тех и других сквозила тоска обреченных на смерть.

– Никакого сражения. Чистое убийство, – шептал голос рядом, – как ты любишь.

– Тебе это нравится?

– Да.

– Теперь ты ничем не отличаешься от меня, – произнес Мясник и с улыбкой слушал, как задрожал от гнева голос его убийцы.

– Сдохни! – взревел Ратмир. Его крик сорвался на злобный визг, и, умирая под ножом, Трюм щерил в усмешке желтые зубы. Падая со стены, он успел ощутить терпкий порыв ночного ветра.

Земля и трава, встретившие его внизу, уже не пахли.