Хозяину корчмы, где они жили, не было дела до того, где пропадал Рю. Получив от него долгожданную плату за комнату, он лишь молча указал толстым пальцем на дверь, словно говоря: «От тебя разит неудачей. Неси свое проклятье под другую крышу».

Ратмир, разведя руками в ответ на жалобный взгляд толстушки, отправился на поиски нового ночлега для обоих. Выбрали постоялый двор «Храбрый тунец», где они сняли сразу две комнаты.

Целый день Рю с таинственным видом возился в своем новом жилище, что-то строгал, резал и даже плел из добытого где-то лыка, исчезал и появлялся снова. Вечером явился к Ратмиру и торжественно позвал к себе.

Вежливо, но настойчиво ронин попросил оставить оружие и снять обувь у входа. Ратмир развязал тесемки кожаных башмаков и прошел внутрь, ступая по жесткому, сплетенному из липового лыка коврику. Он думал, что Рю решил покорить его пышным убранством комнаты, но ошибся.

Прежде украшенная шкурами комната, вдоль стен которой когда-то стояли лавки и стол, опустела догола. Теперь в полумраке, где теплилось несколько язычков сальных свечек, на полу была видна лишь доска с двумя глиняными кружками, накрытыми вырезанными из дерева крышками.

Рядом на небольшом очаге, выложенном камнями, грелся котел. Над этим подобием стола на стене висел большой кусок бересты с причудливой закорючкой, нарисованной дегтем. В другом конце стоял выкорчеванный пень, опиравшийся на аккуратно подрубленные остатки корней, из которого рос тоненький побег с пятью крошечными листьями.

– Я нашел его утром, когда ходил в лес выбирать украшение для сегодняшнего вечера, – гордо пояснил Рю, видимо приняв недоуменный взгляд гостя за восхищение. – В этом есть глубокий смысл. Завтра отнесу его обратно в лес. Садись!

Он опустился на колени прямо на коврик у «стола» и выпрямил спину, Ратмир последовал его примеру.

– Что там нарисовано? – поинтересовался гость у хозяина, приветствовавшего вопрос почтительным поклоном.

– Так мы записываем мудрые слова, – сказал Рю. – Этот свиток напоминает фразу одного героя Благословенных Островов. Ее произнес великий воин, пронзенный копьем. Враг воткнул ему лезвие в грудь и, поскольку был не чужд поэзии, прочел стихи. – Ронин закатил глаза и произнес: – «О, как в подобные моменты мы жаждем света жизни!» – Он помолчал, позволяя гостю проникнуться величием момента, и продолжил: – Воин, истекая кровью, ответил ему в тот же миг сочиненным стихотворением: «Нет ничего, кроме текущего мгновения, ибо лучшее время – это сейчас». И враг, вместо того чтобы добить противника, развернул коня, оставив тому жизнь. – Рю посмотрел на Ратмира и пояснил: – Он не мог убить того, кто настолько хранит свой разум в спокойствии, что даже перед смертью способен сочинить стихотворение. Такие люди восхищают нас. Его стихотворение я написал здесь. «Нет ничего, кроме текущего мгновения». Этому же учит нас чайная церемония, наполненная изяществом и покоем.

Ронин кошачьим движением протянул Ратмиру глиняную тарелку, где лежал какой-то вязкий сероватый ком.

– Участники чайной церемонии изящны. Что такое изящество? Это сила в состоянии покоя. Правильно пьющие чай подобны хищникам, которые умеют беречь энергию в скупости верных движений, – сказал Рю.

Ратмир осторожно понюхал содержимое тарелки. Пахло чем-то сладким.

– Для наслаждения ароматом перед чаепитием едят сладкий рис. Но с рисом у вас туго. Пришлось обойтись вареной репой, – печально пояснил ронин. Взглянул на бересту с изречением самурая и вновь преисполнился национальной важности.

– Вкусно! – облизал ложку Ратмир, удостоившись укоризненного взгляда.

Рю поджал губы, с поклоном принял пустую тарелку и отставил ее в сторону.

– Чайный ритуал не терпит суеты. Что есть спокойствие? Это внутренняя сторона мужества. Отвага необходима не только во время совершения подвигов, но и при владении собой. Когда под ветром гнутся деревья, горы стоят, – изрек ронин.

Глядя в глаза гостю, Рю протянул ему чашку с крышкой. Из посудины струился густой горьковатый аромат, немного похожий на запах сушеного сена. Он попросил принять чашу левой рукой, плавно перенести ее в правую и слегка повернуть, чтобы полюбоваться выцарапанным на боку посудины закорючкой.

Ратмир осторожно попробовал горячий напиток. Жидкость, пахнущая сеном, горчила, оставляя во рту привкус сушеной травы. Чему так радуется отпивший из своей чаши ронин, было решительно непонятно.

– Что означает рисунок на чашке? – спросил Ратмир. Решив не мучиться, он одним махом опрокинул в себя остатки варева. Наткнулся на взгляд ронина и, напустив на себя важный вид, степенно вытер бороду и усы.

Рю вздохнул и ответил:

– Этот знак означает «человек». Крышка и дно кружки – небо и земля. Теплый чай дышит и остывает, подобно человеку. Что есть человек? Капля, упавшая с неба на землю…

Гость поерзал на жестком коврике. Сидеть на коленях, все время выпрямив спину, было непривычно. Да и малопонятные речи маленького ронина успели порядком надоесть.

– Что тебя заставило покинуть дом? – решил перевести разговор в более понятное русло Ратмир.

Рука, подававшая чашу с новой порцией, дрогнула.

– Лиса, – хрипло сказал Рю, мгновенно овладев собой и передавая чай гостю все тем же плавным движением.

– Лиса? Обычная лиса? – удивился Ратмир.

– Необычная, – Рю помрачнел. – Я говорю о женщине. Хотя это одно и то же, – Ронин плавно отер капли со скривившихся губ. – Когда встречаешь женщину, помни, что она может оказаться оборотнем. Кицунэ. Нечистью из могилы. Так говорила моя мать. Но слова родителей всегда доходят до нас слишком поздно.

Он налил себе горячей воды в чашу, осушил ее в три глотка и продолжил, глядя в пустое дно:

– Знаешь, бывают такие… Ослепительные… Когда я взял ее в жены, то думал, что стал обладателем великого сокровища. – Ронин невесело усмехнулся. – Клан моего отчима был не из бедных, но, когда эта женщина пришла в дом, все начало рушиться. Жена любила богатые выезды и каждую новую поездку требовала все больше дорогих тканей, украшений и рабов. Сначала я влез в долги, а потом она сказала, что я слишком мало на нее трачу. Хозяйство шло под откос, наемники уходили со службы, соседи стали поглядывать на земли, которыми веками владела моя семья. Но все это было днем. А ночью была она, ее тело, чары и шепот… и этого было достаточно, чтобы забыть обо всем остальном. – Рю с всхлипом приложился к пустой чашке и оставил ее в сторону. – В жизни мужчины есть период, который на моем языке называется «время философа». Это короткий отрезок времени после того, как мужчина излил свое семя после соития с женщиной, и его мысли обрели ясность. В это время он способен думать как истинный мудрец. – Он всплеснул руками и горестно добавил: – У меня этого времени почти не было!

Ратмир засмеялся, но осекся под строгим взглядом страдальца. Тот надулся, но ненадолго.

– Мой род называли Хранителем Черно-Белых клинков. Это правда – благодаря могуществу отчима я владел двумя великими сокровищами: черным мечом кузнеца Мисимы по имени Король Тигров и белым клинком мастера Мураками – Драконом. Оба эти меча легендарны, их историю знает каждый житель Благословенных Островов. Но тебе, северный вар… – Рю поправился, – господин, простительно их не знать. В каждом мече кузнеца Мисимы жил демон истребления. Если клинок долго пылился без дела, он толкал владельца на убийство, чтобы отведать крови. Существует множество историй об обладателях этих мечей, которые сошли с ума.

В отличие от кровожадных мечей Мисимы, клинки Мураками наделяли воинов спокойствием и мудростью.

Душу мечи мастеров Ямато получали во время закалки, когда раскаленные клинки погружались в воду. В момент погружения стихия огня борется со стихией воды, открывая границу между мирами. Дух мастера передается стали, и оружие обретает характер и норов. Душа меча может быть и злонамеренной, продолжая качества своего создателя.

Однажды отец опустил мечи в реку с лотосами. Лезвие меча Мураками не нанесло им ни единой царапины, потому что его клинки не могут причинить зло невинному. Меч Мисимы разрезал цветы на мелкие кусочки. Оба меча: черный и белый – учил меня в детстве отец, – живут и сражаются в душе человека. «Какой из них сильнее?» – спросил я. «Побеждает меч, который точишь своими поступками», – ответил он.

Я поддался слабостям и стал ленив, а потом полюбил чудовище и сделался безумен. Сначала я заложил меч Мисимы, который выкупил богатый арабский торговец и путешественник по имени Газван. Он отвалил мне кучу золота, которое я спустил на прихоти жены. Потом я продал ему клинок Мураками.

Рю поднял глаза на бересту с изречением и притворился, что читает его, зашевелив губами. Но Ратмир видел, что он изо всех сил старается, чтобы заполнившие глаза слезы не капнули на щеки.

– Жена принесла в мой дом разорение, а потом войну. Она соблазнила хозяина соседних земель. Сказала, что я слаб, и он может сразу забрать у меня и ее, и мои земли. Тот не стал долго раздумывать. Я не виню его. Чары кицунэ могущественны. Нечисть стравила нас в битве. Мой дом пал. Я успел бежать вместе с матерью, мечтая вернуться и отомстить. Но знаешь… – Рю посмотрел на сочувственно молчавшего Ратмира, – я так и не смог это сделать… я не смог заставить себя пожелать ей смерти… мое сердце продолжало гореть.

Ронин встряхнул головой и выпрямил спину:

– Я решил вернуть семейные мечи. Газван торгует здесь, в Хедебю, каждый год. Я добрался сюда чудом. Но араб отказал в моей просьбе и посмеялся надо мной. Тогда я решил выследить его и забрать меч, но разбойники нашли меня быстрее.

– Позавчера из Хедебю отходил большой караван кораблей под командованием арабских капитанов, – сказал Ратмир.

Ронин дернул плечом.

– Знаю. Там был Газван. Я снова не успел…

– Думаю, что наши судьбы пересеклись неслучайно, – сказал Ратмир, поднимаясь на ноги. – Благодарю за угощение. Пора отдыхать.

Ронин проводил его до двери, а на пороге сказал:

– На моем языке есть слово «икигай» – нечто, ради чего стоит просыпаться по утрам. И я хотел сказать тебе, что теперь…

Ратмир поморщился, хлопнул на прощание ронина по плечу и быстро вышел.

Рю вытянулся у порога прямо на коврике из лыка, наблюдая из-за приоткрытой двери за комнатой господина напротив. Меч и кинжал он аккуратно положил рядом. Вынул из-за пояса куколку из кости, напоминающую поросенка с хоботком.

Это было изображение могущественного демона Баку, умеющего поедать плохие сны. Достаточно просто написать его имя на куске ткани и положить на ночь себе под голову статуэтку.

Ронин задумался, улыбнулся и сунул фигурку обратно за пояс.