#img_32.jpeg
— Я тебя люблю! — подслушал я однажды. Дело было в час пик, в трамвае, стояли тесно, поэтому слышал не я один.
— Давно? — помолчав, спросила она.
— Да! — признался он.
— Как давно?
Так могла спрашивать только жена, и я понял, что они женаты. Это было интересно.
— Семь лет!
Семь лет — это срок их супружества. Сомневаться не приходилось.
— Почему же ты раньше молчал?
Он, конечно, не молчал, объяснялся, только не так удачно, как сейчас, в трамвае.
— Я боялся.
— Чего боялся?
Он понял свою оплошность и замолчал.
— А теперь, значит, не боишься? — допытывалась она, улыбаясь как-то странно.
— Нет.
— Почему?
— Что почему?
Он попробовал уйти от ответа, но не тут-то было. Я тоже женат и легко представил себе, чем это теперь кончится для него. Нашел место объясняться в любви! Дома не мог? Один на один, без свидетелей!
— Ты сказал, что в трамвае не боишься, — внятно напомнила она. — Значит, по-твоему, дома я тебе рот зажимаю? Или, может, я стала хуже и мне можно говорить при людях все, что угодно?
— Нет, но… — запротестовал он неуверенно, озираясь, и эта его неуверенность показалась оскорбительной не только ей одной. В трамвае много женщин, они сочувственно переглядывались: дескать, верь после этого мужчинам!
— Ну, я жду?!
— Чего ждешь! — Он затравленно оглядывался.
— Ты сказал, что я стала… плохая! — В голосе ее стояли слезы. — А ты-то?! Погляди на себя…
Она приглашала нас в свидетели. И мы поглядели! Так, что он покраснел и съежился. Потолкался у двери, хотел сигануть из вагона на ходу, но мы не дали.
— Я ее люблю! — отчаянно заорал он. — А она?!
Я понял, что он не врет. Трамвай и вправду располагает к объяснению: стояли они битый час прижатые, и целый час он разглядывал ее, словно газету, каждую морщинку, и она не смела уклониться, хотя, наверное, думала вовсе не о нем — о косичках дочери, незаплетенных, или квашне, перекисавшей где-то…
— Выходи, — сказала она, — давай, давай, пройди пешком, проветрись.
Проехала на остановку больше.
— Слыхали, мой-то? Никак спятил!
Женщины загомонили.
— Ты будь построже с ним, иначе пропадешь!
— Билет, небось, не взял! Зубы заговаривал.
Ей льстило быть в центре внимания.
— Ты вот что, милочка, подай на алименты в суд! А мы в свидетели.
Она моталась у двери в тревоге.
— А разве он ушел? Совсем?!
— Ушел, конешно! Каждый видел. Не слепые!
Трамвай притормозил.
— Что там за шум? — Водитель выглянула из кабинки.
— Муж от жены сбежал, как черт от ладана! Люблю, говорит, и бежать!
— Потаскун, небось!
— Останови. Изловим!
Вагон остановили, но она уже и шага сделать не смогла, сидела на ступеньке и с испугом наблюдала за суетой и криками. Остановили «скорую», уложили обморочную на носилки.
— Ты брось его! — увещевали из вагона напоследок. — Чего с ним жить? Душегуб.
— Бросит, коли выживет.
— Какой там выживет?
— На могилку, небось, не придет.
— Не помянет.
Но в последний момент подлетело такси. Выскочил он. Подхватил жену, целуя, и увез. Двери закрылись, вагон покатился.
Молчали.
— Верь мужчинам, — не выдержал кто-то, — верь!