Первую сибирячку я встретил еще во Внуково, в самолете, сразу же почувствовав к ней невероятную симпатию. И вовсе даже не оттого, что она была в дредах и в пирсинге, не оттого, что у нее был дивный загар (в конце апреля!), а пупок заклеен бактерицидным пластырем, — вовсе нет. Сибирячка была скромна и прямодушна, что в наших широтах, признаться, встречается не очень часто. Если все сибирячки таковы, размышлял я (имея в виду, разумеется, не дреды), то стоит подумать о миграции.

В пупке, оказалось, был свеженький пирсинг.

— В СТАВрополе ВСТАВила, — пояснила сибирячка (прояснив тем самым и происхождение загара).

— Можно, — спрашиваю, — потрогать?

Говорит:

— Можно.

Затаив дыхание, трогаю. Дреды (интересно же).

— А как голову мыть? — интересуюсь дальше, понимая, что вопрос, очевидно, не оригинален.

— Обыкновенно мыть, — отвечает, — как все моют. Кроме того, остатки мыла в дредах фактически увеличивают рост волос.

Собравшись с духом, задаю вопрос, который давно меня мучает:

— А что будете делать, если вши заведутся?

— А вы что будете делать?

— Наголо постригусь, — отвечаю.

— И будете выглядеть нелепо, — говорит сибирячка. — Я тоже постригусь наголо. И вновь буду выглядеть оригинально. (Логично, черт возьми, думаю, весьма логично.)

Свежий пирсинг требовал ухода: во избежание заражения его необходимо было регулярно протирать какой-то жидкостью, спиртом, полагаю.

— Больно? — спросил я.

— Больно, — ответила она. — Когда чихаю. И когда смеюсь.

Я не стал ее смешить. Мне было не до смеха.

Наши кресла были рядом, пожалуй, слишком рядом. На такую близость с существом другого пола я отваживаюсь не сразу. Порой на это уходят недели, а то и месяцы. Я попросил плед.

Хорошенькая stewardess с полными ногами заботливо укрыла меня синим пледом. «Наталия», прочел я на бейджике, приколотом к ее блузке, когда тот оказался прямо перед моим носом (похоже, все-таки, «Givenchy», решил я, принюхавшись). Лучше бы накрыла пледом сибирячку, подумалось мне, с головой, и свои полные ноги.

Пробовал читать — не читалось, пытался спать — не спалось: то сибирячка протирала пупок, то «Наталия» вызывалась поправить мой плед и предлагала прохладительные напитки. Да разве ж способны, думал я, напитки охладить меня — разве что, горячительные, в большом количестве.

Охладила посадка: мой гайморит (или синусит?) дал о себе знать; от боли в висках я вцепился в подлокотники. Слава Богу, сибирячка ничего не заметила: она была занята своим пупком, ремень безопасности причинял ей неудобства.

— Вот я и в Сибири, — говорю (когда самолет приземлился).

— Что ж привело вас в наши края? — спрашивает сибирячка.

— Астафьев, — отвечаю.

— «Царь-рыба», — сухо сказала она.

— Читали?

— Проходили.