В Москву я не улетел. Не пустили. Никакие мои доводы не действовали на охотоведа, ему нужен был план — и все тут.

Пришлось сидеть и ждать обратно отправки в тайгу. А Андрей с Володей улетели по домам. Андрей сослался на болезнь отца, а Володя, как стажер, не имел права на самостоятельную охоту. Конечно, если бы захотел, то остался бы. Но тут закон был на его стороне.

16 января ранним морозным утром меня высадили на карповской базе и затем полетели дальше, к Анатолию. Но не успел я стаскать вещи к берегу, как самолет снова появился и сел. Оказалось, что Анатолия в балагане не было. Вероятно ушел на один из своих путиков. Но охотовед забеспокоился, а вдруг Толя замерз в доме, как это случилось с одним из охотников в самые лютые морозы декабря? Поэтому специально велел опуститься снова ко мне, чтоб попросить меня сходить к нему. Не знаю, понимал ли он, что это нереально, или просто хотел застраховать себя от очередного ЧП: мол, сделал все, что мог. Если вода стоит уже против балагана, то на всем тридцатикилометровом промежутке — тем более, и ходу мне туда нет. Впрочем, я-то не беспокоился за Толю, так как знал, что у него все путики проложены вдали от реки и добирается он даже до самых дальних по лесным тропам. Так что у него-то как раз все в полном порядке. Тем не менее, я сказал, что постараюсь пройти к Толе. На этом мы и расстались.

Первым делом я растопил печку и начал затем потихоньку затаскивать вещи на обрыв. В этот раз кроме традиционных продуктов я привез целый мешок замороженного молока (50 килограммов), несколько мешков свежезамороженного хлеба и 30 килограммов мороженой брусники. Так что против авитаминоза я застраховался хорошо. Уж если зимовать так с комфортом.

На следующее утро, встав уже свежим и отдохнувшим я решил сходить в лес и попробовать восстановить карповские путики. Заранее зная, что это не такое уж простое дело, потому что все лыжни занесены начисто, я пошел в направлении, куда всегда уходил Андрей, и стал тщательно изучать малейшие признаки путиков. Вскоре мне удалось нащупать начало одного из них. Дальше пошло легче, так как Андрей наделал много затесов, по которым удалось за день восстановить один большой путик. Настроение мое поднялось. И хоть утром я встал с болью в мышцах, к вечеру после напряженного дня, изрядно попотев, я, несмотря на усталость, чувствовал себя отлично. Появился зверский аппетит (признак исправного здоровья) и лошадиная трудоспособность.

Следующий день также прошел в восстановлении путика, только другого. Этот был круговой и тянулся на 15 километров. Идя все время по лесной целине, я сделал приятное открытие — в лесу появился наст. Он держит не только меня, но и собаку. Значит, к себе в избу я могу идти не по реке, а по лесу. В прошлом году такого не было.

Третий путик восстановить не удалось. Следопыт я оказался не блестящий, так как потерял продолжение путика на первом же километре. Мальчик также здесь не мог оказать мне помощь. В общем пришлось довольствоваться тем, что удалось восстановить. Но и это уже неплохо. Все-таки почти полсотни капканов. Кстати, у меня и приманка кончилась, которую я заготовил еще в деревне.

20 января резко похолодало и я получил возможность устроить себе отдых. Конечно, все это относительно. Просто я посвятил себя хозяйственным работам дома. Надо было побеспокоиться о дровах. Андрей обычно на зиму заготавливает лишь сухую растопку, а сырые дрова пилит в течение зимы. В качестве последних используется береза. Это дерево замечательно тем, что горит отлично в «свежезамороженном» виде и при этом дает сильный жар. Печка у Андрея маленькая и круглая, поэтому топить приходится короткими чурками. Натолкаешь их, как в газогенератор, и она аж гудит, раскаляясь порой до красна. Одна беда — дрова слишком быстро прогорают. Надо через каждые 30–40 минут подбрасывать чурки, иначе погаснет, и приходится снова растапливать, прибегая к помощи сухих дров. В моей избе печь гораздо лучше. Там я закладываю несколько полешек, и они горят почти полночи, давая равномерный жар. Но береза для этой цели уже не подходит, ибо она либо горит с огромным жаром, либо вообще не горит. Ей нужна большая начальная температура. Поэтому у себя в избе я пользуюсь дровами из хвойных пород, причем не такими калорийными, как лиственница. Этой я пользуюсь, лишь, когда хочу быстро что-нибудь сварить или в сильные морозы, если надо прогреть избу после длительного отсутствие в ней.

Таким образом, воспользовавшись сорокаградусным морозом, я сходил на лабаз, где ребята оставили вместе с другими вещами и бензопилу, и начал валить березы, распиливая сначала на бревна, а затем, подтащив к дому, уже на короткие чурки. А колоть такие чурки — сплошное удовольствие. Прозанимавшись таким удовольствием полдня, я наготовил дров на полмесяца. Раньше, когда здесь не было бензопилы, и когда я еще был напарником Андрея, то каждый день пилил дрова, затрачивая на это дело не менее двух часов в день. Лишняя и нерациональная трата сил и времени.

Итак, в этой избе мне уже делать нечего. Надо идти к себе. Однако на следующее утро, проснувшись и увидев, что термометр показывает −39°, а за окном еще и ветер, я поймал себя на том, что рад случаю не идти в поход.

Уже после завтрака, возлежа на нарах и блаженно переваривая пищу, я попытался объяснить себе причину нежелания возвращаться в свою избу. Идти-то ведь надо, а почему-то не хочется. Может быть, слишком свежи впечатления от недавних двух вынужденных заточений в своем зимовье, сопровождаемых голодом и страхом глупо погибнуть? Возможно. Но ведь теперь многое изменилось. Во-первых, я могу теперь спокойно идти не по реке (будь она трижды проклята!), а по лесу. Во-вторых, продукты таскать уже надо не за 20 километров, а всего за 11. А это сущие пустяки в сравнении с предыдущими моими походами до балагана. В-третьих, если даже нагрянут морозы, я уже их не боюсь, так как приходилось топать и при −47°. Да еще при каких сопутствующих обстоятельствах! Так что мне теперь должно быть все нипочем и пора бы забыть и прошлые впечатления. Ведь я вышел из испытаний невредимым и здоровым. Впрочем… здоровым ли? Физически-то да. А вот морально?

Если я боюсь, если напуган, значит, травма нанесена сильная, значит, я все-таки вышел из испытания не таким уж невредимым. Нет, если я хочу окончательно избавиться от последствий прошлого, мне надо перебороть себя и вернуться в свою избу, чего бы это ни стоило. К тому же физически я себя сейчас чувствую отдохнувшим и в хорошей форме.

И вот на следующий день, нагрузившись, что говорится, под завязку, ринулся в поход. Со страху взял такой темп, что через три часа отмахал все расстояние, идя при этом все время по целине. Шел, как говорится, закусив удила. Наст залегал под свежим снегом, на приличной глубине, так что попахать пришлось вволю. Даже Мальчик не выдержал и, после нескольких безуспешных попыток обогнать меня, смирился с участью арьергарда. Избу занесло основательно. Завалило и палатку с дровами, и подходы к избе слоем примерно в 60 сантиметров. Быстро расчистив все, затопил печку и принялся готовить пищу. Но голод, я ощутил лишь к вечеру. Психологический настрой был таков, что я мог бы пройти еще столько же. Однако выложился основательно. После спада нервного напряжения я почувствовал это хорошо.

Все-таки здорово я натерпелся от коварств природы в прошедшем году, то есть до Нового года. Помучила и попугала она меня так, что я стал бояться ее, чего раньше за мной не наблюдалось. Хорошо это или плохо? В меру — хорошо. Раньше, уверенный в себе, я лез напролом, пренебрегая любой опасностью. И это, скорее всего, была не уверенность, а самоуверенность, ибо природная стихия всегда сильнее человека, тем более одинокого. Теперь я буду предусмотрительнее и осторожнее.

Однако и здесь надо соблюдать меру. Чрезмерная осторожность — это уже нерешительность и трусость. Запуганный человек — моральный калека, и на незаурядные поступки он уже не способен. Очень важно поэтому не перейти грань между трезвой осторожностью и панической трусостью. Если человек это понимает, он не допустит, чтобы горький опыт сделал его нерешительным. Наоборот, опыт должен способствовать достижению поставленной цели, помогая избегать досадных ошибок.

Что касается меня, то я наполовину преодолел свой психологический барьер. Теперь осталось сходить до балагана и совсем вылечусь от последствий предыдущих ударов судьбы. Надо действовать по принципу: клин вышибается клином.

Но только не все сразу.