О БРАКЕ

Д.Д. Входи, входи, друг мой. Можешь даже не сообщать, зачем пришел. И так знаю… Наконец-то… Поэзия — вещь, конечно, замечательная, и ты знаешь, меня не надо в этом убеждать — но, увы, квартиру на нее не снимешь. Тебе отец деликатно намекнул или на собственной шкуре почувствовал, аспирант несчастный? Ладно, не важно. В любом случае предложение остается в силе — я уже связался с Гринбергом из международного отдела…

Ю.Л. Нет, Давид Романыч, боюсь, вы меня неправильно поняли. Я пришел просить не о работе. Жизнь аспиранта — конечно, не подарок, но это отнюдь не новость. Я пришел сообщить, что женюсь.

Д.Д. А вот это, дорогой, действительно хорошая новость. Присаживайся… Знаешь, я помоложе буду твоего отца, но теперь себя прямо-таки стариком чувствую. Женишься… Я был немногим старше тебя, когда познакомился с твоим отцом, а тебе тогда было годика два. Что ж, это дело, как говорится, надо обмыть. Хочешь чачи? Тут мне недавно из Грузии привезли. Как раз сгодится для такой новости. Давай налью.

Ю.Л. Похожа на хорошую водку.

Д.Д. Да уж, на водку… Ну, рассказывай, что за девушка?

Ю.Л. Я с ней познакомился в Питере. Уверен, она вам понравится. И надеюсь, что вы увидите ее еще до свадьбы, — поэтому-то я и забежал. Давид Романыч, не посоветуете раввина, чтобы обряд совершил? У меня семья не особо религиозная, сами знаете… В синагогу не ходим. Вы, наверное, — единственный религиозный еврей среди друзей отца. Не могли бы мне кого посоветовать?

Д.Д. Конечно, о чем речь! А чем тебе раввины в синагоге не угодили? Можешь поверить, им совершенно не важно, что ты не каждую неделю в синагогу ходишь. Вот и договорился бы с кем-нибудь из них… Зачем через знакомых искать?

Ю.Л. Я уже с одним виделся. Говорит, что могут возникнуть проблемы. Поэтому я и пришел к вам.

Д.Д. Понятно… Мог бы и догадаться. Иными словами, девушка — не еврейка.

Ю.Л. Именно так.

Д.Д. Она хочет обратиться в иудаизм?

Ю.Л. Она православная. Ее семья тоже не религиозная и очень интеллигентная — в этом смысле с моим еврейством проблем не возникнет. Но она говорит, что не видит причин нарушать семейную традицию и менять религию, чтобы выйти за меня замуж — тем более что никто из нас особо не интересуется религией.

Д.Д. А ты что думаешь?

Ю.Л. Я с ней согласен. Зачем настаивать на ее обращении? Может, наши предки так и поступали, когда считалось, что жена должна во всем следовать мужу. Но сегодня все по-другому, — по крайней мере, наш брак, надеюсь, таким не будет.

Д.Д. На самом деле наши предки так не поступали — по крайней мере в России: переход в иудаизм из православия официально был запрещен. Сегодня дело другое, и твоя невеста может обратиться. Но кажется, никто из вас этого не хочет. И ты, похоже, уже сделал свой выбор.

Ю.Л. Но мне все же хотелось бы найти раввина, который возьмет на себя еврейскую часть церемонии. У нее есть знакомый священник в Питере, который за небольшую мзду организует христианскую часть, но нам нужен раввин — чтобы разбить бокал, как положено… Я нашел раввина из реформистов, но он говорит, что не устраивает смешанных браков. По его словам, почти никто на это не пойдет.

Д.Д. Ясно. Кстати, он, случайно, не объяснил тебе, почему так трудно найти этих раввинов? Видишь ли, обряд бракосочетания довольно прост — чтобы еврею жениться, особых церемоний не требуется. Но все равно свадьба имеет большое значение. Конечно, теоретически возможно, что кто-то женится на девушке-нееврейке и останется верным иудаизму — а может быть, даже еще сильнее ощутит себя иудеем. Но такие случаи нечасты — по крайней мере, если верить статистике. Кроме того, ты знаешь, наверное: согласно еврейскому закону, ребенок, родившийся от отца-еврея и матери-нееврейки, евреем не является. Так что с точки зрения иудаизма такая свадьба больше походит на похороны.

Ю.Л. Но может быть, вы все-таки кого-то мне посоветуете?.. Надеюсь, вы не обидитесь, но вообще-то эта установка иудаизма меня всегда поражала как узколобая и глуповатая — задолго до того, как я с ней непосредственно столкнулся. Ведь очевидно, что вероисповедание — дело внутренних убеждений каждого. Если я себя ощущаю евреем, то почему вдруг мой статус изменится, если я женюсь на женщине, чья вера несколько отличается от моей? А если она вообще неверующая? Чем, например, неверующая жена-еврейка лучше для еврея, чем неверующая жена-христианка? Не говоря уже о жене-христианке, которая, в сущности, верит в того же Б-га, что и мы, и ведет практически тот же образ жизни? Мне всегда казалось, что зацикленность на кровных узах и внутриеврейских браках — это какой-то древний пережиток, словно иудаизм ничем не отличается от верований какого-нибудь крупного племени со всеми его религиозными табу.

Д.Д. В общем-то, ты прав: иудаизм в этом плане отличается от большинства мировых религий. Позволь мне привести аналогию из сферы бизнеса: в то время как разные вероисповедания на земном шаре образовали что-то вроде больших безликих биржевых корпораций, стать участником которых можно путем сравнительно простой покупки акций, иудаизм фактически сохранил статус семейного бизнеса. И ведение такого «бизнеса» определяется не только величиной активов и финансовыми обязательствами — попросту говоря, не только «религиозными убеждениями», которые исповедует неопределенное множество верующих. Иудаизм скорее можно определить как образ взаимопонимания, характерный для одного большого народа-семьи, объединенного как верой, так и семейными узами, — поэтому к последним все относятся очень серьезно. Быть евреем по большому счету — значит принадлежать к одной большой, разбросанной повсюду семье. И, как всякая семья, она проявляет живой интерес (пусть даже не отмеченный чрезмерной уважительностью) к матримониальным планам молодого поколения — в немалой степени потому, что от этих планов зависит будущее семьи. Пока ты не можешь понять, зачем оставаться евреем, — что, откровенно говоря, для тебя не так уж много значит…

Ю.Л. …Это не совсем так. Хотя я, по вашим меркам, и нерелигиозный еврей, но все, что вы сказали, — только часть картины. Я всегда считал себя евреем и не делал из этого тайны, хотя у меня нееврейская фамилия и все принимают меня за нееврея. Но и вас, Давид Романыч, с вашей фамилией наверняка считают неевреем.

Д.Д. В России — да. Те, кто здесь вырос, считают меня грузином. Но что касается твоего имени, то человек информированный сразу догадается, что ты из евреев. «Юрий» у некоторых евреев — популярный аналог «Иеуды»; тебя, скорее всего, назвали так в память покойного дедушки или дяди. Что же касается «Левакова», то наверняка фамилия твоего деда или прадеда была Левин или Левинский, но и эти фамилии поздние. Все Левины и Левинские ведут свой род от евреев, принадлежавших к колену Леви и позже добавивших к своим именам почетный еврейский титул «а-Леви». Короче говоря, евреи, которые в этом деле разбираются, сразу сообразят, что «Юрий Леваков» восходит к «Иеуде а-Леви».

Ю.Л. Да вам небось это мой отец рассказал…

Д.Д. Не важно. Вернемся к делу. Я вижу, что ты, к твоей чести, не делаешь тайны из того, что являешься евреем. Но в данном случае это вопрос десятый. Позволь, я скажу тебе прямо — как сказал бы тебе твой родной дядя-еврей. Ты ищешь раввина, чтобы он организовал свадьбу с этой девушкой. Даже если ты его найдешь, я не очень хорошо понимаю, зачем он тебе сдался. Я же тебе сказал: сама церемония играет небольшую роль в иудаизме. А вот быть или не быть евреем — вопрос важный, и ты ответил на него достаточно определенно. Ты женишься на православной. Может, ты и проживешь всю жизнь, считая себя евреем, но для меня и для других евреев ты делаешь шаг не то чтобы непоправимый, но в известной степени заводящий в тупик. Еврей, который нерелигиозен или невежественен в вопросах иудаизма, но при этом женится на еврейке, по крайней мере, что-то передаст дальше — так сказать, свою долю в семейном бизнесе. Но еврей, который женится на нееврейке, отнимает долю у наследников, ничего не оставляет им, даже памяти. И по его выбору можно судить, считает ли он себя евреем — пусть даже по еврейскому закону он остается евреем до конца своих дней.

Ю.Л. Но этой стороны дела я еще не касался. С чего вы взяли, что мои дети не будут евреями? Разумеется, я собираюсь их воспитывать в сознании того, что они евреи, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пусть в иудаизме они не считаются евреями, поскольку их мать христианка, — но ведь тогда, когда они вырастут, при желании они всегда смогут обратиться в иудаизм! А если не они, то их дети — в конце концов, всегда же можно жениться на еврейке! Самое важное, как мне кажется, чтобы дети мои знали, откуда они. Я обязательно должен все рассказать им, и если для этого мне самому придется побольше узнать об иудаизме, то я не возражаю! Мне хотелось бы, чтобы мои дети знали, что такое иудаизм, чтобы каждую неделю они ходили в воскресную еврейскую школу. Но чего я не понимаю — так это того, почему сейчас, в самый ответственный момент, когда я женюсь и устраиваю свою будущую семейную жизнь, а в том числе и воспитание детей, иудаизм говорит мне: если она не еврейка, то мы знать тебя не хотим!

Д.Д. Да, хороший вопрос. В нем есть своя логика. Но мне кажется, что доводы другой стороны более убедительны. В том, что иудаизм категорически отказывается благословить твой брак, есть глубокая истина. Ты очень правильно рассуждаешь о том, что мог бы вести еврейский образ жизни, соответствующим образом воспитывать детей — пусть даже вопреки печальной статистике, о которой я тебе говорил. Но факт остается фактом: твой поступок носит двусмысленный характер с точки зрения принадлежности к еврейству. И именно на такую двусмысленность реагирует иудаизм или, по крайней мере, множество евреев (и не все из них раввины).

Ю.Л. Какой факт? Простите меня, но я решил жениться на Ане — так ее зовут, — потому что мы любим друг друга. Наверное, если бы я провел последние четыре года в дореволюционном Бердичеве, то познакомился бы там с еврейкой, но мне довелось четыре года учиться в МГУ, где евреи и христиане вполне мирно сосуществуют. Кстати, там я с Аней и познакомился. А что удивительного? Студенты-евреи неизбежно знакомятся со студентками-христианками, и наоборот. А некоторые даже влюбляются друг в друга. Наверное, было бы лучше — по крайней мере, меньше возникло бы проблем, — если бы Аня была еврейкой, но уж как вышло, так вышло. Что же теперь, все пропало? Я думаю, что брак — настолько серьезная вещь, что религия не может автоматически накладывать на него вето. Вот если бы принадлежность к разным религиям составляла для нас реальную проблему, был бы другой разговор. Но это не так. И между прочим, то же самое относится к сотням, а то и тысячам пар. Нельзя ожидать от людей, что они откажутся от самых сильных своих чувств только из-за того, что это не приветствуется их религией. Не хочется говорить банальные вещи, но в таких случаях голова не всегда способна управлять сердцем.

Д.Д. Наверное, если бы все было так просто. Но мой опыт в таких делах заставляет меня с сожалением констатировать, что эти два органа не так уж далеки друг от друга, как кому-то кажется.

Ю.Л. Какие органы?

Д.Д. Голова и сердце. Наверное, я говорю с тобой слишком резко, не имея на это никакого права. Ведь ты пришел ко мне, чтобы спросить о раввине, который организовал бы смешанную церемонию. Но я в буквальном смысле имел в виду «двусмысленность» твоей позиции с точки зрения того, что значит быть евреем. Конечно, тебе не чужда идея быть евреем, чтобы целиком ее отвергать. В противном случае ты не заговорил бы о раввине и довольствовался бы регистрацией в загсе — а то и венчался бы в церкви, если невеста потребует. Уж конечно, в этом случае ты не стал бы слушать ворчливые упреки старого отцовского приятеля в ответ на собственные малоубедительные возражения. Разумеется, тебя твое еврейство чем-то притягивает. С другой стороны, уж прости меня, тобой движет не столь простая штука, как любовь, — сдается мне, что в этом случае ты подхватил болезнь, характерную для многих русских евреев твоего поколения.

Ю.Л. Продолжайте.

Д.Д. Да, ты вырос не в местечке. Там, несмотря на все опасности и трудности, картина мироздания четко просматривалась: существуют евреи и неевреи — и это два разных мира. В твоей же вселенной есть что угодно, кроме ясности. По сути дела, ты выдвигаешь две взаимно противоречащие версии того, что значит быть евреем. В школе тебе, наверное, рассказали, что иудаизм есть религия — одна из трех великих монотеистических религий. Но за прошедший век роль религии в жизни общества значительно снизилась. И тот факт, что одна из этих религий — иудаизм, становится все более несущественным. «Быть евреем» означает сейчас очень мало в плане религиозной практики или религиозного мировоззрения и даже в плане общности с другими евреями. Для большинства русских евреев иудаизм — это уже не столько религия, каким-то образом влияющая на их жизнь, сколько то, что в некоторых анкетах называется «религиозной принадлежностью». Так сказать, все куда-то приписаны: русский — православный, поляк — католик, а мне куда? Да и что такое сама «религиозная принадлежность», становится все менее понятно. Значение того факта, что ты еврей, — почти нулевое. Но это только внешняя сторона. Если же покопаться, то родившийся евреем по-прежнему сталкивается с проблемами. К двадцати — двадцати пяти годам тебе наверняка приходилось слышать грязные ругательства в свой адрес, какие-нибудь антисемитские высказывания. По крайней мере, тебе известно, что не так давно евреев не слишком жаловали, не принимали в университеты, закрывали доступ к престижным профессиям — если открыто не преследовали. Сочетание этих двух тенденций смертельно. С одной стороны, принадлежность к еврейству ничего не дает — религиозные обряды практически не соблюдаются, чувство единства с другими евреями отсутствует, даже ощущение своего еврейства, которое навязывала тебе раньше советская власть, и то постепенно уходит. С другой стороны, ты испытываешь некий дискомфорт от сознания того, что для некоторых русских твое еврейство имеет значение, — в результате, когда ты скрываешь свое происхождение или отказываешься от него, то испытываешь чувство, будто обманываешь окружающих, будто выдаешь себя за другого. Еврей, выросший в таком мире, оказывается в затруднительном положении. Он хочет быть честным, хочет быть самим собой, но не имеет возможности утвердить себя в качестве еврея — разве что в редких случаях. А если его еще и зовут Юрием Леваковым, то такая возможность выпадает действительно редко — разве что кто-то в твоем присутствии скажет что-то антисемитское, полагая, что находится среди «своих», неевреев. Разве это не так?

Ю.Л. Да, это случалось.

Д.Д. И выскочить из этой неловкой ситуации невозможно. То, что человек — еврей, окружающих интересует все меньше, кроме разве что небольшого числа записных антисемитов. Он чувствует себя преимущественно русским, считает Россию своим домом — хотя некоторые русские смотрят на него иначе, чем на самих себя. Ощущать свое еврейство — это не то чтобы постоянная, каждодневная проблема, но она глубоко связана с осознанием своего «я». И вот он находит решение — а если это нельзя назвать решением, то, по крайней мере, это шаг, который должен облегчить его положение. Я говорю «он», поскольку имею в виду главным образом молодых мужчин-евреев. Женщины тоже могут вступать в смешанные браки, но у них при этом несколько иная мотивация, менее завязанная на обществе в целом, а больше — на семейных взаимоотношениях.

Ю.Л. Все это слишком отдает психоанализом. Довольно необычно для профессионального банкира…

Д.Д. Ты прав, но я почти закончил. В любом случае его решение ничем не отличается от того, которое собираешься принять ты. Он понимает, что женитьба на православной заметно облегчает его двусмысленную ситуацию… Надеюсь, мои предположения к тебе вообще не относятся; в противном случае ты простишь меня. Однако есть один показательный момент, который роднит твой случай с другими подобными. Наш еврей, готовый упасть в объятия православной, но пребывающий в колебаниях, высказывает последнее, очень необычное желание: чтобы брак был заключен раввином. Разумеется, он назовет с десяток причин, почему у него возникло такое странное желание: он собирается это сделать «для своих родителей» (хотя на самом деле родители чаще всего хотят, чтобы он ничего подобного не делал!); его престарелые дедушка и бабушка почти при смерти, и им нежелательно сообщать, что невеста внука — не еврейка… И так далее. Все эти причины ничего не стоят. В том числе и его убежденность в том, что таким образом он утверждается как еврей, — на самом деле он свел свое еврейство почти к нулю. Подлинный смысл его поступка состоит в следующем: он хочет, чтобы православная Россия приняла его в свои объятия как еврея. Просто жениться на девушке, отметившись в загсе, — значит уйти в подполье, а он слишком ощущает себя евреем и хочет это продемонстрировать. Поэтому он должен жениться на ней как еврей, гарантией чего служит присутствие раввина: таким образом он очищает свое еврейство от любых пятен. И уже тогда факт его принадлежности к еврейству становится по-настоящему случайным и малозначащим, о чем свидетельствует неизменное присутствие его жены — что ему и нужно.

Ю.Л. Да, все это звучит убедительно, хотя и несколько обидно. Но скажите мне, почему вам так трудно поверить, что два человека могут просто полюбить друг друга и решить пожениться? Вы сами говорите, что быть евреем в современной России — в общем-то, дело несущественное как для самих евреев, так и для неевреев. Точно так же думаем и мы с Аней. В самом деле, никому из нас это даже в голову не приходило, пока речь не зашла о свадьбе.

Д.Д. Хорошо, но зачем тебе тогда раввин?

Ю.Л. Забудем о раввине, я уже отказался от этой идеи. Конечно, глупо было полагать, что я найду раввина, который согласится с нашим основным тезисом: принадлежность к еврейству — вещь абсолютно несущественная. В конце концов, ему платят, чтобы он думал и поступал в прямо противоположном духе.

Д.Д. Любопытно, однако, услышать подобный экономический аргумент из уст поэта — возвращаю тебе шар… Но послушай: любовь к нееврейкам — это не только сердечные дела, но в некотором смысле социальная пантомима. Мне кажется, если ты спросишь свое сердце и хорошенько подумаешь, то все поймешь. Мне совсем не доставляет удовольствия говорить тебе это. Вряд ли можно представить себе что-то более индивидуальное и особенное, чем выбор будущей жены. И ты прав, довольно неприятно ощущать, что подобный выбор обусловлен чем-то иным, помимо сугубо личных, уникальных предпочтений. Однако же какой-нибудь ученый, к примеру антрополог, тут же отметит: брак — это прежде всего и главным образом социальный институт, и всякое индивидуальное решение представляет собой еще и публичное заявление, адресованное более широкому сообществу; это заявка на занятие места внутри этого сообщества. Не посчитай абсурдом то, что я скажу, но твое заявление о вступлении в брак отчасти имеет отношение к твоей нынешней и будущей еврейской самоидентификации в обществе. И в нем отчетливо звучит: «да и нет» — вернее, «да, но нет».

Ю.Л. М-м…

Д.Д. И учти — хотя это тоже может показаться тебе не слишком приятным: твое «да, но нет» ничего нового в себе не несет. Выпуски газет полны брачными объявлениями, и если читать между строк, то столкнешься как раз с твоей проблемой. Может, даже какой-то «раввин» (особенно если ему заплатить) и примет участие в смешанной церемонии, о которой ты мечтаешь. Но важнее другое: а что произойдет после заключения брака? Я не раз слышал о том, что со временем жена-нееврейка начинает проявлять интерес к иудаизму — изучает иврит, убеждает семью посещать синагогу. Думаю, легко догадаться о реакции мужа…

Ю.Л. И какая же это реакция?

Д.Д. Она редко бывает положительной и колеблется от полного безразличия до откровенной враждебности, а иногда доходит и до ненависти, что вполне соответствует логике вещей. Для такого еврея не стоит вопрос «голова против сердца», о чем ты говорил. Этот человек и головой, и сердцем желал жену-нееврейку, хотел сделать публичное заявление, что такие браки заключаются в России. И вдруг она начинает все запутывать — примыкает к евреям, вместо того чтобы с ним вдвоем рушить привычные категории. Неудивительно, что он приходит в ярость!

Ю.Л. Я не понимаю, почему вы так настойчиво противопоставляете евреев и русских. У меня не создается такого впечатления! И если какие-то люди в Тмутаракани или Кондопоге так считают, то это их личное дело. Кроме того, и вы сами об этом упомянули, вряд ли можно говорить о каком-то противостоянии «еврейского» и «русского». Вы ведь сами сравнительно недавно приехали в Россию из Тбилиси. Насколько я знаю, грузинские евреи всегда чувствовали себя в Грузии комфортно, были «своими». И поверьте, мы тоже здесь не ощущаем себя другими. Лично я русский до мозга костей. И я чувствую общность с другими русскими — мы одинаково разговариваем, одинаково чувствуем… Мне это неловко говорить, но у меня, наверное, больше общего с образованным антисемитом из Саратова, чем, к примеру, с евреями из Израиля или даже с хасидами из Москвы, с их черными лапсердаками и длинными бородами. Не то что бы это меня радовало или огорчало — но что есть, то есть, и, конечно же, это не противоречит тому, о чем я говорил раньше: я вовсе не собираюсь отказываться от своего еврейства. Знаете одну из причин, почему я хотел бы сохранить в себе что-то еврейское? Просто русский почти поглотил во мне еврея.

Д.Д. Что ж, все это довольно расплывчатые понятия — «русский», «еврейский»… Ты полагаешь, что твоя манера думать и говорить сразу выдает в тебе русского. Возможно. Хотя если уж покопаться, то в твоей речи есть некоторые особенности; образованный лингвист сразу распознает ее если не как наверняка еврейскую, то, по крайней мере, как характерную для еврея, чьи предки родом откуда-нибудь с юга Украины. У тебя гласные чуть-чуть смягчаются по-южному: «опит», «бик». Да и ответить вопросом на вопрос ты не прочь, по старой еврейской традиции… Что же до твоего образа мышления… Если твое отношение к евреям такое же, как у антисемита из Саратова, то тут есть некоторый повод для беспокойства. Но я сомневаюсь, что это так. Ты — обыкновенный русский еврей; и, конечно, у тебя много общего с другими русскими, неевреями. Но дело не в этом. В еврейской истории случалось — хотя и нечасто, буквально несколько раз, — что евреи ничем не отличались от своих соседей. Носили такую же одежду, так же говорили и даже мыслили так же. Мне кажется, главное — это то, кем человек себя осознает или как он определяет свою «идентичность», если воспользоваться этим отвратительным современным словом. Кстати, это касается и тех, у кого гласные звучат вполне твердо. Такое осознание зависит не от одежды, манеры говорить или думать, а, опять же, от того, как он себя идентифицирует.

Ю.Л. Что вы имеете в виду? Я ведь русский не потому, что во что-то собираюсь верить, а потому, что родился здесь, вырос и — что бы вы ни говорили — говорю, хожу, думаю, читаю и сплю, как русский. Мне бы очень хотелось сказать то же самое о моей еврейской стороне, но «Леваков-еврей» — это что-то очень эфемерное, в то время как «Леваков-русский» звучит вполне естественно.

Д.Д. Естественно? Может быть. Но, как я тебе уже говорил, это вовсе не обязательно. Все зависит от твоей позиции.

Ю.Л. Что вы имеете в виду?

Д.Д. Юра, когда я смотрю на тебя, то вижу нечто отличное от того, что видишь в себе ты, глядя в зеркало. Ведь ты смотришь на себя глазами человека, из которого еще не выветрился советский дух: всякий человек— это только он сам, происходит из ничего, живет шестьдесят — семьдесят лет, а потом хлоп — и привет!.. Я же вижу человека иначе: он рождается, у него есть родители, а у них — свои родители, и так далее, то есть в тебе осуществляется непрерывная связь прошлого и будущего. Вот что ты такое, и начинать надо с понимания этого. Я вижу сына евреев, которые сами являются еврейскими детьми, а те происходят из Польши или России, а еще раньше — из Германии, долины Рейна, а еще раньше — из Римской империи, вплоть до тех времен, когда евреи жили на собственной земле.

Ю.Л. Кажется, я где-то уже это слышал. Вы не собираетесь добавить еще одну строчку: «А теперь ты хочешь все это разрушить?» Не думаю, что, женившись на Ане, я все разрушу.

Д.Д. Да вовсе я так не думаю. Я имею в виду только одно: то, что ты есть, уходит корнями в историю, как бы ты к этому ни относился. Никто не появляется из ниоткуда. Ты еврей, член еврейской семьи. Просто тебе довелось жить в обществе, которое в силу многолетней идеологии не обращает внимания на происхождение людей и рассматривает их как никчемные мыльные пузыри, взявшиеся из ниоткуда, — поэтому совершенно очевидный факт может быть ото всех сокрыт, даже от самого себя.

Ю.Л. Не то чтобы сокрыт, просто факт еврейства не имеет для меня особого значения. Я знаю, откуда я. Но это не означает, что я происхожу из какого-то дикого племени и удар молнии поразит меня, если я нарушу племенное брачное табу. Сколько же можно?! На дворе двадцать первый век!

Д.Д. Да, в двадцать первом веке родятся десятки тысяч людей, которые будут «наполовину евреями» или «не без еврейской крови». А если новый век будет не столь плюралистичен, как прошлый, то просто будут «русскими». Я имею в виду, что ты еврей — по крайней мере, потенциально, если не фактически. Ты все еще можешь, если пожелаешь, реализовать этот потенциал и узнать, что такое быть евреем. Тем самым ты соединишься с предшествующими поколениями и, что еще более важно, поймешь, увидишь, кто ты есть на самом деле, — чего раньше не понимал. Но если ты осуществишь свои нынешние планы, то, даже полностью реализовав в жизни то, что ты есть, ты ничего не передашь своим потомкам. Твои дети будут «полуевреями» (да и это еще под вопросом, как я тебе говорил), у их детей из двух бабушек и дедушек только один будет евреем, а уж правнуки останутся вообще ни с чем — никто из родни не будет евреем. И если тебе выпадет долгая жизнь, то ты еще успеешь застать это «ни с чем».

Ю.Л. Мне кажется, что мы ходим по кругу.

Д.Д. Может быть.

Ю.Л. Что бы вы ни говорили, я не вижу неизбежного конфликта между еврейским и русским. Я вовсе не купился на то, что вы мне рассказывали. Просто стараюсь быть тем, кто я есть, — русским евреем, который старается наилучшим образом сохранить в себе еврейскую составляющую. И начать я хочу со свадьбы, хотя бы моя будущая жена и была нееврейкой. Вам это может не нравиться, но таковы факты.

Д.Д. Если честно — не нравится. Но мне кажется, на мои очевидные факты ты тоже стараешься не обращать внимания…

Ю.Л. А именно?

Д.Д. А именно то, что ты себя обманываешь. Твой брак — начало конца. Разумеется, это могло бы быть не так: если ты по-настоящему хочешь, как ты говоришь, остаться евреем, то мог бы убедить свою невесту принять иудаизм — вместо того чтобы благородно обходить эту возможность, демонстрируя модный отказ от мужского превосходства. Я вовсе не имею в виду то, что это простой путь и что само обращение твоей невесты может пройти легко, — я же неслучайно говорил о контрасте между нашим крошечным иудаизмом и огромными мировыми корпорациями. Да и само по себе это ничего не решает — просто дверь остается для тебя открытой. Ты имеешь шанс остаться евреем. Но я уже сказал тебе: на самом деле у тебя нет такого желания. В этих обстоятельствах, Юра, мне кажется, нам нужно откровенно поговорить. Я знаю тебя с того момента, как оказался в этой стране, и очень тепло отношусь и к тебе, и к твоей семье. Но мне кажется, ты совершаешь ошибку, во многом совершаешь предательство по отношению к самому себе. Уверен, ты сам это знаешь и только пытаешься обмануть себя мечтами о раввине на свадьбе и еврейском образовании для своих детей-христиан. Пожалуйста, прости меня за резкость, но тут особенно добавить нечего.

Ю.Л. Я тоже так думаю.