— Расскажи о своей семье.

Лежа на кровати лицом к ней, Колин откинул золотистый локон с ее щеки и с улыбкой сказал:

— О моих родственниках? Ты это имела в виду?

Озадаченная этой его поправкой, Джиллиан невольно нахмурилась, и ему очень захотелось крепко обнять ее и прижать к себе. Но он уже и так обошелся с ней слишком грубо, был слишком требовательным для одной ночи. В прошлом он никогда не терял над собой контроля — что бы ни делал. Никто не знал истинного жара огня, скрытого под его ледяной броней. Но уверенность Джиллиан, когда она соблазняла его, так воспламенила его кровь… Ох, этого никому никогда прежде не удавалось. Ее готовность отдаться доставила ему гораздо большее удовлетворение, чем победа в любом сражении. Но он взял ее слишком быстро. Слишком велико было желание насладиться ею. Более того, он снова ее хотел, безумно хотел.

— Много ли еще различных слов мне необходимо выучить? — спросила Джиллиан с улыбкой.

— Я буду говорить их тебе каждый час. — Он тоже улыбнулся. — К тому времени как приедешь в Кэмлохлин, ты выучишь их все. Но сначала прости меня, если я напугал тебя или причинил тебе боль этой ночью.

Джиллиан тут же покачала головой:

— Нет-нет, ничего подобного не было. — Она сжала его руку, поднесла к губам и поцеловала. — Все было прекрасно. Я этого никогда не забуду.

Разумеется, не забудет. Он не позволит ей забыть. Колин еще больше возбудился при этой мысли, но все же сдержался, довольствуясь тем, что может просто смотреть на нее, разговаривать с ней.

— Так расскажи мне о своих родственниках. В Кэмлохлине много женщин?

— Да, конечно. Полагаю, моя мать сразу возьмет тебя под свое крыло. А если не она — то моя тетушка Мэгги наверняка. Она заменит тебе мать.

Они то и дело смеялись, пока Колин рассказывал про своего вздорного кузена Броуди Макгрегора и других родичей. И веселый смех Джиллиан, ее чистая радость и откровенное желание, горевшее в ее глазах, пробуждали у Колина готовность пожертвовать всем ради нее. Он попытался обуздать свое сердце и рассуждать здраво. Ему не следовало овладевать ею сейчас. Но, по крайней мере, он не излил в нее свое семя. Так что в случае его смерти она не останется с двумя внебрачными детьми. Да, он намерен сражаться. Это его долг. Особенно в том случае, если война придет в Шотландское нагорье.

— Эдмунду не захочется уезжать оттуда, — сказала вдруг Джиллиан.

Колин не был уверен, что правильно ее понял.

— А зачем вам уезжать?

Она отвела взгляд, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую грусть.

— Какой смысл нам оставаться там, если я сумею убедить Вильгельма, что я… — Джиллиан со вздохом умолкла.

Вильгельм? Какое отношение он к ней имел? Будь он проклят, этот голландский принц! Наверное, следовало уже давно сказать ей правду, рассказать, что этот Вильгельм — безжалостный негодяй, когда-то приказавший уничтожить целое аббатство со всеми монахинями. И он, Колин, не позволит принцу захватить трон и проделать то же самое со всеми католиками в королевстве. Он собирался сказать ей об этом раньше, когда думал, что она будет рада жить вместе с ним в Кэмлохлине. Когда думал, что она отказалась от мысли связать свои надежды с человеком, которого он намеревался уничтожить.

— Джиллиан… — Он взял ее лицо в ладони, молясь, чтобы она увидела в его глазах, как много она для него значила. Увы, он не был таким искусным в речах, как Финн. Действительно как рассказать ей, что все ее надежды на принца — всего лишь мечты?

Внезапный стук в дверь вырвал Джиллиан из его объятий — она вздрогнула и села в постели.

— Мы ложимся спать, Макгрегор! — крикнул из-за двери капитан. — Я пришел, чтобы проводить Джиллиан в ее комнату!

— Я сам позабочусь об этом, — ответил Колин. — Мы с вами завтра обо всем поговорим.

Ненадолго воцарилось молчание, затем Гейтс сказал:

— Хорошо. Значит, завтра. Всего хорошего, Джиллиан.

— Всего хорошего, Джордж! — откликнулась Джиллиан. Ее щеки пылали в мерцающем свете камина. Она посмотрела на Колина, внимательно наблюдавшего за ней, и улыбнулась одновременно с ним.

— Так, значит, — произнес он чуть хрипловатым голосом, совершенно забыв о Вильгельме и войнах, — ты хочешь провести эту ночь со мной?

— Столько ночей, сколько у нас осталось, — прошептала она в ответ.

Множество бесконечных ночей — будь его воля!

— Я завоюю тебя, девонька, — сказал он, упираясь восставшей плотью ей в бедро.

— Ты уже завоевал меня, горец. — Джиллиан лизнула ложбинку на его подбородке, затем поцеловала в нижнюю губу.

Колин крепко обнял ее и прижал к себе. Но на этот раз он не торопился — целовал ее неспешно, с нарочитой медлительностью. Дыхание Джиллиан участилось, и все тело ее охватила дрожь желания. Колин же ласкал ее груди, а его отвердевший жезл болезненно пульсировал. Но горец по-прежнему не торопился.

Он не был готов к тому, что она задумала, когда, надавив на его плечи, Джиллиан опрокинула его на спину. Но ему это понравилось. Когда же она оседлала его, прижавшись пылающим лоном к его жезлу, он невольно застонал.

— Такой могучий воин, — проворковала Джиллиан, блуждая ладонями по его груди и покачивая бедрами, — и совсем беспомощный подо мной.

Колин согнул колени по обеим сторонам от ее бедер и обхватил ладонями ягодицы любовницы. А в следующее мгновение, слегка приподняв ее, стремительно вторгся в ее жаркие глубины.

— Ох! — вскрикнула она, вцепившись ему в плечи; ее длинные волосы падали ей на лицо. — Не такой уж ты и бессильный, как выяснилось.

Колин же сейчас хотел только одного — вонзаться в нее как можно глубже, чтобы насытиться ею, утолить пожиравший его голод. Обвивая одной рукой талию Джиллиан, он крепко держал ее, то приподнимая, то опуская на свой пылающий жезл, пока не почувствовал, что готов взорваться.

Припав к ее губам, он коснулся языком ее языка, повторяя при этом круговые движения бедер, возносившие Джиллиан к небесам. Когда же она прикусила его губу, Колин, не выходя из нее, перекатил ее на спину. Наблюдая, как она с радостью принимает его, наслаждаясь соитием, он восхищался ее изысканной красотой. Минуту спустя она громко закричала в экстазе, и Колин на мгновение замер, чтобы отсрочить собственную разрядку.

— Ты любишь меня, — сказала она чуть позже, лежа в его объятиях. — Но не хочешь назвать своей…

Но он уже считал ее своей. Согласно законам гор, она принадлежала ему, если он этого хотел. А он этого хотел. Да, он хотел, чтобы она стала его женой. Навсегда. Но сначала он должен был сказать ей правду. Ох, дьявол, и когда же он стал таким трусом?!

— Джиллиан, приближается война, и я…

— Не говори так! — Она приподнялась на локте и прижала пальцы к его губам. — Скажи мне, что оставишь службу у Джеффри. Даже если ты больше меня не захочешь, мысль о том, что ты падешь в сражении…

— Я хочу тебя, — перебил Колин. — И так будет всегда.

— Но если ты погибнешь, я этого не переживу, — продолжала Джиллиан, не слушая его. — Джеффри сказал, что принц уже собрал более трех сотен кораблей. Что за беда, если у него будет одним наемником меньше?

Лицо Колина оставалось бесстрастным, хотя сердце глухо колотилось в груди. Уже больше трехсот кораблей? Ох, сражение предстояло нешуточное…

— Что еще сказал тебе Джеффри?

Джиллиан пожала плечами, явно не проявляя интереса к делам политиков.

— Принц нуждается в средствах для вторжения и ведет тайные переговоры с бургомистрами в Амстердаме. Он также отправил посланника в Вену, чтобы заручиться поддержкой Леопольда I, императора Священной Римской империи.

Колин молчал; его потрясло известие о том, что церковь — на стороне Вильгельма. Хотя это не слишком его удивило… Яков и в самом деле превратился в настоящего тирана.

— Вот видишь? — продолжала Джиллиан. — Ты ему совершенно не нужен.

Колин помотал головой, стараясь заглушить назойливый внутренний голос, безжалостно напоминавший ему, что именно такого сражения ждал всю свою жизнь.

— Зато Людовик, король Франции, пошлет свои корабли на помощь Англии. Так что трехсот кораблей Вильгельма будет недостаточно, чтобы обеспечить ему победу.

Джиллиан отвернулась, чтобы скрыть слезы, блеснувшие в ее голубых глазах.

— Прости меня. Я не имела права говорить тебе об этом. Я знаю, что ты искренне предан принцу Вильгельму, как и я.

Но Колин не был предан принцу Вильгельму. Он мог бы многое рассказать о жестоких деяниях принца, от которых кровь стыла в жилах. Он мог бы уверить Джиллиан, что Вильгельм озабочен лишь тем, чтобы добиться своей цели, поэтому вряд ли согласится помочь ей. Но он не стал ничего об этом говорить — не хотел так жестоко разочаровывать любимую. Вместо этого он тихо сказал:

— Проси у меня все, что хочешь.

Она снова устремила на него пристальный взгляд, но тут же закрыла глаза.

— Пусть война идет без тебя, Колин.

Разве он мог позволить себе такое? Как бы это отразилось на его родне? И что можно сказать о нем, если он хотя бы подумал о подобном?.. А ведь он действительно раздумывал об этом. Из-за Джиллиан. К сожалению, король Яков обрел черты характера, которые Колин более всего презирал в людях, облеченных властью. Например — желание возвеличить себя любой ценой, даже за счет тех, кого он перед Богом поклялся защищать. Но король был отцом Давины, жены Роба, и, следовательно, их, Макгрегоров, родичем. А раз так… все же маловероятно, что Яков допустит, чтобы война и связанные с ней трудности затронули северные кланы. А если все-таки допустит?..

— Мой враг угрожает тому, что важнее всего для меня, — проговорил Колин, — И если я в силах помешать ему, то разве не должен попытаться?

Джиллиан кивнула и прижалась к нему покрепче.

— Да, думаю, что должен. Скажи мне, — добавила она, ловко просунув ногу между его ног, — а что для тебя важнее всего?

— Моя свобода.

Она снова кивнула. И тут же спросила:

— А какая именно свобода?

— Жить так, как я хочу, и верить, во что хочу, не опасаясь последствий.

— Я бы тоже стала бороться за это.

— Ты уже борешься. И ты победишь, поверь мне.

После этого они уснули. Один раз Джиллиан проснулась от кошмара. Ей приснилось, что она потеряла Эдмунда. Колин крепко обнял ее, пообещав, что никогда такого не допустит. Он наблюдал, как она снова засыпала, смотрел на нее, любуясь ею. И он надеялся, что женщины у него дома не станут завидовать ее красоте, хотя подозревал, что это пустые надежды.

Колин еще дважды будил любимую, не в силах сдержаться, — ему ужасно хотелось прикоснуться к ней, хотелось слиться с ней воедино. Она не протестовала и не упрекала его, называя «животным», хотя именно таким он, по сути, и оказывался. Она со страстью отдавалась ему, и лежа на спине, и стоя на коленях, когда он брал ее сзади. И оба раза он едва успевал отстраниться — едва не поддался соблазну бросить к дьяволу великую битву и прожить остаток дней, разводя овец и воспитывая своих детей вместе с Джиллиан.

Дважды он почти уступил искушению.

Почти.