Генри де Вер прислонился к холодной стене в нескольких дюймах от алькова, где шептались в тени Мейри и капитан Грант. Сердце молодого человека отчаянно колотилось и было готово совсем разбиться. Он коснулся шрама, обезобразившего его лицо. Нет, должно быть, он все неправильно понял. Мейри не могла так поступить с ним.

Надо уходить. Ему не было дела до того, о чем они будут шептаться дальше. Надо убраться раньше, чем они его заметят. Следовало все обдумать и понять, что это значит и что ему теперь делать.

Покинув Оружейную галерею, он медленно брел к лестнице. Его ноги подкашивались, в руках ощущалась слабость, лицо…

Мейри завлекла его улыбками, которыми не одаривала ни одна другая женщина. Все из-за нее. О, как он мог не узнать этот мрачный, хрипловатый голос? Генри думал, что никогда его не забудет. Не забудет холодных синих глаз той, что прошлой весной рассекла его лицо у Глен-Гэрри.

По приказу отца Генри присутствовал на тайном собрании отряда камеронцев, которые опасались, что Карл может оставить королевство своему брату — католику Якову. Они оказались правы… и разоблачены.

Ночь была очень темной, а дорога еще темнее, но Генри поклялся, что никогда не забудет этих глаз под капюшоном и маской. Бедный Эдгар, его кучер, дотянулся до факела и осветил небольшую группу нападавших. Она выхватила клинок и мгновенно убила Эдгара. Генри знал, что не стоило выпрыгивать из кареты. С тех пор он каждый день сожалел о своей неуместной храбрости.

В порыве бешенства он двигался очень быстро и знал, где она находится, но тут погас факел Эдгара. В темноте он дотянулся до ее лица и со всей силы ударил перчаткой. Ее сообщники не успели ему помешать.

Мейри не разглядела его, иначе второй кинжал, который она выхватила, достиг бы своей цели — она целилась ему в горло. Удар был не смертелен, но Генри упал, схватившись за окровавленное лицо.

— Мерзкий предатель. — Она плюнула на него и поспешила прочь. — Жаль, ты не выживешь и не расскажешь другим, что мы придем и за ними.

Мейри считала, что убила его. Лучше бы убила, чем так ужасно обезобразить.

Мейри.

Он полюбил ее, как только увидел в Уайтхолле, такую гордую и уверенную. Другие женщины во дворце со злобой смотрели на нее и на ее шотландское платье. Так же смотрели они и на него. Она была самой красивой женщиной, какую он встречал в жизни. И когда она, не пугаясь его уродства, улыбалась ему, Генри был готов упасть перед ней на колени.

— Нет, — прохрипел он, срывая с себя парик.

Не может быть, чтобы его добрая, прекрасная, сострадательная Мейри сотворила такое.

— Генри?

Он обернулся на голос сестры. Ему не хотелось сейчас с ней разговаривать. Она, без сомнения, будет трещать о своем капитане Гранте. Этот ублюдок положил на Мейри глаз сразу, как только приехал.

— Ты ужасно выглядишь.

Ему не надо об этом напоминать.

— Я иду спать, Лиззи.

— Но еще белый день! — крикнула она, когда он повернулся, чтобы уйти. — Ты заболел? Надеюсь, ты ничего не подхватил от этой своей шотландской потаскушки?

— Она не потаскушка, — неуверенно возразил он: ведь Мейри, как и все женщины, таяла при виде Гранта.

Мейри заявляла, что ей нет до него дела, но каждый раз, когда Грант появлялся, то есть практически все время, не сводила с него глаз. Черт возьми, кто он такой, этот Грант, почему посмел вчера унести ее с солнцепека и от семьи де Вер? Он, Генри, хотел двинуть его в челюсть за такую наглость! И почему Мейри не сделала это за него, если она утверждает, что терпеть не может этого ублюдка?

— Генри, ты собираешься мне отвечать или будешь стоять здесь как пень?

Он растерянно заморгал. Может быть, стоит рассказать Лиззи, что это Мейри его изуродовала? Ему надо с кем-то поговорить, с кем-то, кому можно доверять и кто может посоветовать, что ему теперь делать. Надо ли пойти к отцу и рассказать ему, что Мейри Макгрегор в свободное время убивает камеронцев? Может, рассказать герцогу Куинсберри? Написать самому герцогу Монмуту? А если они прикажут ему убить Мейри? Сможет ли он?

— Лиззи, я должен рассказать тебе одну вещь. Мне нужно…

— Ты не видел капитана Гранта? — Глаза девушки метались по всей галерее. — Он собирался поехать кататься со мной в Сент-Джеймсский парк, но куда-то пропал.

Генри помрачнел. Даже его сестра не способна отвлечься от этого золотоволосого негодяя. В душу хлынула волна гнева и горечи. Генри стиснул зубы. Он знал, что от этого шрам становится заметнее, но сейчас ему было все равно.

— Элизабет, я думаю, твой капитан предпочитает другую.

Ее глаза распахнулись, в них блеснули слезы. Генри не очень раскаивался в своих словах. Почему только он должен страдать? Лиззи забудет Гранта. Ее красота никуда не денется. Он, Генри, — другое дело.

— Кого? — требовательно воскликнула она и поджала губы. — Ты сейчас же скажешь мне, кого он выбрал!

В голосе Элизабет появились истеричные нотки. Она шагнула к брату, и Генри бросил парик на пол, на случай если придется защищаться. У сестры бешеный нрав, и ей уже случалось бить его, если она не получала того, что хотела.

— Это мисс Макгрегор, — выпалил он ей в лицо. — Они и сейчас вместе.

Элизабет застыла, ее челюсть на мгновение отвалилась, но девушка тут же закрыла рот и стиснула зубы. Генри испугался, что сейчас сестрица закинет голову назад и завоет. Вместо этого Лиззи вдруг взяла себя в руки и ответила брату ледяной улыбкой.

— И поэтому ты так мрачен? — Она с насмешливым пренебрежением покачала головой. — Ты влюбился в нее, и вот чем она тебе отплатила! Что ты собираешься делать, Генри?

— А что я могу сделать?

Элизабет нагнулась, подняла парик и отдала брату.

— Бедный Генри. Когда на тебя напали, ты утратил не только красоту лица. Раньше ты был так уверен в себе, всегда знал, что получишь все, что хочешь. — Элизабет придвинулась и задышала прямо ему в лицо. — Если в твоем сердце осталось хоть что-то мужское, брат, затащи ее в постель и покажи, кто ты есть. А если и после этого она не захочет тебя, убей ее!

Генри отшатнулся. Сколько ночей он провел в мечтах о том, что убьет тварь, которая его изуродовала! Мечтал о том, что найдет ее, сорвет маску, а потом перережет глотку.

— Ну давай же! — Сестра ухмыльнулась прямо ему в ухо. — Я знаю, что ты сделал с той крестьянской девкой в Ноттингеме, которая рассказывала всем, что носит твоего ублюдка.

Генри прикрыл глаза, защищаясь от воспоминаний. С Мейри он такого сделать не может. Конечно, она причинила ему зло, но всегда была добра к нему. Отличала его. В этом он был уверен. Его и Гранта. Может, не стоит ее убивать?

— Сделай что-нибудь с ней, Генри, — уже спокойнее произнесла Лиззи, легонько поцеловала его в щеку и отошла. — Иначе сделаю я.

Коннор остановил Мейри у входа в личный сад короля. Он еще не закончил разговор с нею, пусть даже она считала иначе. Мейри не дала обещания не выходить замуж за Оксфорда или за любого из шотландских претендентов на ее руку. Хуже того, ее совсем не заботили возможные последствия схваток с мужчинами в бою или даже здесь, в Уайтхолле. У Коннора кровь стыла в жилах при воспоминании о том, как Мейри смеялась и танцевала с Куинсберри, а потом забралась в его покои, чтобы обыскать их.

— Кто еще знает, что ты участвовала в засадах на камеронцев в их собственных домах, Мейри?

— В домах, где они устраивали тайные встречи с членами старого парламента, — уточнила она. — Позволь напомнить тебе, что при Ричарде Камероне они отказались от присяги королю Карлу Второму и объявили Якова папистом. А теперь они собирают силы на севере. Кто-то должен их остановить, Коннор.

— Мейри, разве штрафов за непосещение официальной церкви не достаточно? Не достаточно, что шотландские наемники разоряли их графства? — настойчивым тоном задавал вопросы Коннор. — Разве законно устраивать казни без суда и следствия? — Он огляделся и понизил голос так, что она едва его слышала: — Оставь уничтожение всех подряд, всего населения королю и его армии, иначе ты запятнаешь руки кровью так, что никогда не отмоешься.

— Коннор, ты говоришь так, будто сочувствуешь им. Интересно, а король знает, что ты на стороне его врагов?

Черт ее подери! Как может она так плохо думать о нем?

— Он знает, что я принимал участие в карательных походах. И, нравится тебе это или нет, я сожалею об этом.

— Но ведь они предали короля, которому ты служил семь лет!

— Предали, — спокойно согласился Коннор. — Но ведь это были люди, у которых просто другая вера. Из-за этого их объявили вне закона. А как мы все отлично помним, правительство не терпит инакомыслия, считает таких людей преступниками. И твой и мой отцы испытали это на собственной шкуре.

— Но это другое дело, — продолжала спорить Мейри. — Наши сражались за свои права, а не пытались изменить веру. Нас ненавидят, потому что мы католики.

— Да. И мы не лучше, потому что тоже ненавидим протестантов.

Мейри ненадолго умолкла, словно обдумывая его слова. Коннор взмолился, чтобы она послушалась. Она еще не осознавала, что сделает с ее душой пролитая ею кровь. Хуже того: если она будет продолжать участвовать в схватках, рано или поздно ее убьют. О Господи, когда она успела стать такой жестокой? Что сделалось с девушкой, которая мечтала лишь о спокойной жизни с родственниками и с обожающим ее мужем?

— И зачем я только тебе это все рассказала? — Мейри повернулась, чтобы уйти, и через плечо добавила: — Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово, клянусь: я убью тебя.

— В отличие от тебя самой, — шагнув за ней, произнес Коннор, — я никогда не подвергну твою жизнь опасности.

— И не выдашь принцу Оранскому?

Она бросила на него вызывающий взгляд.

Терпение Коннора лопнуло. Он схватил ее за руку и заставил остановиться. Он устал от ее обвинений в том, что предал ее, предал Шотландию.

— Мейри, пускай я сочувствую всем, кого казнили за веру, я не союзник Вильгельма. Черт возьми, ты же хорошо знаешь меня.

Коннор почувствовал, как сжалось сердце, когда Мейри обернулась и посмотрела ему прямо в лицо глазами, полными воспоминаний, от которых она пыталась избавиться.

— Я совсем не знаю тебя, Коннор.

— Знаешь. Ты просто слишком упряма, чтобы признать это. Я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе вред.

— Ты поздно хватился.

— А ты? — многозначительно произнес Коннор. — Ты думаешь, я был счастлив все эти годы без тебя?

Что-то в ее лице вдруг изменилось: оно сделалось мягче — и в сердце Коннора вспыхнула надежда. Но ей он об этом не скажет. Скорее всего, Мейри рассмеется ему в лицо, хотя, так же как он, отлично знает, что Коннор все еще любит ее.

— Кто еще знает, Мейри?

Глаза девушки сузились, и она вырвала у него свою руку.

— Знает твоя мать. Так что, если ты решишь рассказать кому-нибудь, включая моего отца, помни об этом.

И она убежала. Коннор смотрел ей вслед, мечтая вернуть Мейри и объяснить, что она всегда была для него дороже любого короля, любого клочка земли, которым тот правит. И сейчас ничего не изменилось.

Вместо этого он повернулся и направился к солнечным часам, возле которых его мать беседовала с лордом Дугласом Пейсли. Он слишком мало знает о том, как жила Мейри, когда он покинул Кэмлохлин. Нужно это исправить.