В тот вечер Мейри так и не вышла из своей комнаты, не согласилась открыть ни леди Клер, ни королеве, ни даже Колину — никому из тех, кто пытался поговорить с ней через дверь. Эти люди ничем не могли облегчить ее муки.

Коннор собирается жениться наледи Элизабет. О Боже, она все еще не может в это поверить. В который раз он предпочел ей Англию. Между рыданиями Мейри пыталась объяснить себе, какую роль для королевства сыграет потеря конной гвардии. Династия Стюартов может прерваться. Даже если все ошибаются насчет Вильгельма Оранского, то Монмут и герцог Аргайлл не лучше. Оба они протестанты и сразу начнут бороться с католической верой. Аргайлл принадлежит к клану Кэмпбеллов и, в отличие от своего брата Роберта, не имеет симпатии к Макгрегорам. Если трон достанется ему, то первым приказом нового короля будет уничтожение давних врагов его клана, начиная с родни Мейри.

Мейри вполне понимала последствия отказа Коннора жениться на дочери графа Оксфорда, но никакие последствия не шли ни в какое сравнение с возможностью потерять его. Мейри хотела домой. Хотела забыть дни и ночи, проведенные с Коннором, но знала, что не забудет никогда. Она проклинала и его, и короля. И помоги Бог леди Элизабет, если та попадется ей на глаза до отъезда из этого проклятого дворца. Она уберется отсюда как только сможет. Если потребуется, то одна. Она отыщет дорогу в Шотландию, а если на пути ей попадутся разбойники, то она умеет держать в руках клинок. Разумеется, Мейри не станет ждать, когда Клер и Грэм заберут ее домой после свадьбы сына. Они ведь захотят присутствовать. Она же не сможет смотреть, как Коннор клянется другой женщине, просто не сможет.

Она уедет, как только прекратит рыдать. Мейри терпеть не могла плакать, но сейчас слезы струились по ее лицу, как какая-то проклятая река. Внутри оставалась одна пустота. Как Коннор мог так поступить? Как может жениться на подобном гнусном создании? Как сможет каждый день выслушивать ее визгливые требования? Мейри почти жалела Коннора. Почти. Она слишком сильно его любила, чтобы сейчас чувствовать одну только собственную боль. Ну зачем он ударил Генри? Как случилось, что в один день, в один миг, они потеряли все? Как она сможет жить без него?

Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Уходите! — крикнула она, зарываясь головой в подушку.

— Мейри! Это Коннор. Открой дверь!

Нет! Она не желает его видеть. Она боится, что при виде его ее сердце остановится навсегда.

— Уходи, Коннор. — Звук его имени на губах причинял боль. — Оставь меня одну. Пожалуйста.

Коннор снова заколотил в дверь.

— Открой. Нам надо поговорить.

Его речь звучала немного невнятно. Он что, пьян? Мейри приходилось видеть, как он выпивает с друзьями, но никогда он не терял самообладания. Всегда оставался безупречным английским солдатом с самоуверенной горской улыбкой на губах.

— Мейри! — крикнул он из-за двери.

Потом ненадолго наступила тишина, после чего кулаки Коннора с новой силой взялись за дверь.

— Открой же эту чертову дверь!

— Нет, — закричала она в ответ. — Сказала — уходи, значит, уходи!

— Сейчас выбью ее к черту.

— Сломаешь ноги, идиот. Но не надейся — я не собираюсь тебя отговаривать.

Коннор не стал ни на что надеяться. Раздался мощный удар, и Мейри услышала, как Коннор отлетел и упал на пол. Дверь же осталась на месте.

Мейри закатила глаза, но вдруг насторожилась — в коридоре стало необычайно тихо.

— Я знаю, ты на меня сердишься, — раздался наконец из-за двери его голос. — Но тебе не из-за чего сердиться. Пусти меня, и я объясню то, что ты не позволила объяснить сразу.

— Уходи! — закричала Мейри, схватив стоявшую у кровати вазу и швырнув в дверь.

— Ты упрямая девчонка! Ты это знаешь? — Коннор снова ударил кулаком в дверь. — Отлично. Я скажу здесь. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы все слышали, что я тебя люблю? Отлично. Я люблю Мейри Макгрегор! И, черт подери, надо мной нет власти никакого повелителя!

Эхо его голоса покатилось по залам и галереям.

Господи, он действительно пьян! Мейри вскочила с кровати и бросилась к двери.

— Коннор, чертов дурак! — крикнула она, прижав губы к щели.

Мейри не могла открыть дверь, потому что не доверяла себе — вдруг бросится ему на шею, умоляя не жениться на Элизабет де Вер? Как она может просить Коннора отказать королю? Это же не Карл. Мейри не хотела, чтобы Яков лишился короны. Он ей нравился. Он католик и ее родственник. Если он останется на троне, Макгрегоры могут быть спокойны. Королева подружилась с ней. Что станет с Марией, если трон достанется кому-то из врагов? Боже, ну почему судьба королевства легла на плечи Коннора? Она не хочет его терять! Проклятие! У бедного Коннора нет выбора. Он поступает единственно возможным образом. В ней нет ненависти к нему. И откуда ей быть?

— Прекрати орать предательские слова!

— Мейри! — чуть понизив голос, позвал Коннор. — Я любил тебя всю свою жизнь. Я вижу твое лицо в рассвете каждого дня и среди звезд ночью. Слышу твой смех в звоне бокалов, уколы твоего острого языка в раскатах грома. Я думал о тебе в сражениях и выжил, потому что хотел вернуться к тебе. И вот я вернулся, а ты плачешь.

Мейри припала к двери, проклиная преграду между ними, но не убирая ее.

— Я даже подумать не могу, что ты женишься, Коннор. Даже ради королевства. Я ведь больше не дитя. Я понимаю, что у тебя есть долг.

— К дьяволу этот долг! Я не собираюсь жениться на ней, Мейри! И никогда не собирался.

Он не собирался? Мейри выпрямилась и уставилась на дверь.

— Как, не собирался?

— Может, потом я обижусь, что ты в который раз не доверилась моей любви. Пожалуй, это начинает меня раздражать.

Коннор замолчал, потому что Мейри открыла дверь и в упор посмотрела на него. Да, пьян. И выглядит ужасно. Мундир помят. Воротник рубашки расстегнут и свободно болтается на шее. Небритые щеки потемнели от щетины. Но самое главное — взгляд. По глазам Коннора было видно, как отчаянно он страдает. Сапфировый огонь в них потух. Никаких ямочек на щеках не осталось. Не было даже тени от них.

— Какая ты красивая!

Они стояли и смотрели друг на друга через порог. Сердце Мейри колотилось о ребра. И дело было не в том, что она не слышала его комплиментов раньше. Слышала. Слышала каждый день с тех пор, как приехала в Уайтхолл. И не в том, что Коннор не говорил ей, какая она красивая даже в простой рубашке. Говорил. Но сегодня в его отчаянии звучала новая, глубокая нота, как будто любовь к ней для Коннора важнее жизни. И его глаза это доказывали: единственный взгляд на нее вернул им цвет, сияние и глубину.

Коннор переступил порог, как император, явившийся за своими трофеями, и притянул Мейри к себе.

— Прости меня, — прошептал он и стал целовать ее распухшие веки. — Я думал, что, если не скажу тебе, ты будешь в безопасности, но не смог выдержать мысли, что снова причинил тебе боль.

В тесноте его объятий Мейри не могла не только ясно мыслить, но даже дышать — боялась разрушить магические чары, которым она снова поддалась.

Но тут она вспомнила страшный вечер, который провела в этой комнате, оттолкнула его и с размаху шлепнула по щеке.

— Ты… ты заставил меня поверить, будто женишься на этой маленькой…

Коннор снова притянул ее, не обращая внимания на впившиеся в спину ногти.

— Я думал, так будет лучше. Ты рискуешь жизнью, чтобы добыть сведения о камеронцах. А ради меня что бы сделала?

— Все, что угодно. Ради тебя я сделала бы все. Но, черт подери, о чем ты говоришь? Какое отношение имеет сбор сведений для милиции к твоей свадьбе?

И Коннор рассказал ей о своих планах, о надеждах найти что-нибудь компрометирующее де Веров, конную гвардию, парламент. Что-нибудь такое, что изменит отношение короля к Оксфорду и необходимости — или даже самой возможности — его поддержки.

— А если там ничего нет, Коннор? Я провела с Генри много часов, и он всегда выражал лояльность к Якову.

— Это не имеет значения, — заявил он. — Я не женюсь на Элизабет. Если потребуется увезти тебя во Францию, я это сделаю.

— А ты сможешь?

Мейри провела пальцем по его щеке. О Боже, она ведь думала, что снова его потеряла. Потеряла все свои мечты и надежды, которые проснулись в ней, когда он вернулся. Медленная смерть с вражеской стрелой в груди была бы не столь мучительна. Но Мейри не потеряла его, как не теряла семь лет назад. Ради нее Коннор готов отступиться от короля и покрыть позором свое имя. За это Мейри любила его еще больше, если такое вообще возможно, но она не позволила бы Коннору сделать такой шаг.

— Я хочу помочь тебе.

— Нет. Лучше, чтобы ты оказалась подальше отсюда. — Коннор наклонился и осторожно поцеловал Мейри, и целовал до тех пор, пока она не обмякла в его руках. — Я хочу на несколько дней увезти тебя в свой особняк. Если с тобой что-нибудь случится…

— Ничего со мной не случится, Коннор. Позволь мне помочь…

Он покачал головой раньше, чем она успела закончить то, что собиралась сказать. Проклятие, как он упрям! И как силен! Об этом Мейри подумала, когда Коннор подхватил ее на руки, ногой захлопнул дверь за спиной и отнес на кровать.

Коннор лишился дара речи. Да и что может сказать простой смертный богине, сирене, которая явилась и увела его от всего, что имело для него ценность раньше?

Его жизнь — это Мейри. Пусть его лучше застрелят как предателя, чем обрекут на жизнь без нее, с другой женщиной. Сначала для него на первом месте стояла безопасность Мейри, но в «Трубадуре» он слишком много выпил. Однако все же недостаточно, чтобы изгнать из памяти ее удаляющуюся фигуру, когда он сообщил ей о приказе короля. Мейри уже делала это — уходила и вычеркивала его из своей жизни. Больше он этого не допустит. И Коннор покинул таверну с мыслью, что должен рассказать ей правду. Он не расстанется с ней из-за де Веров и, уж конечно, из-за ее проклятого упрямства.

Мейри прочла желание в его глазах и стянула рубашку через голову. Но Коннор не накинулся на нее, как того требовало его тело, а просто смотрел на нее и думал, что каждая минута, которую он провел в мыслях о ней и надеждах на встречу, того стоила. Ее груди, такие округлые и твердые, вздымались под укрывшими их прядями длинных черных волос. Острые соски ждали его ласки. Облизав губы, Коннор занялся мундиром, но продолжал вбирать в себя каждую черточку милого образа. Взгляд пробежал по шелковистой коже ее живота, скользнул по манящей линии бедер и застыл на темных завитках между ног.

Его член напрягся и уперся в грубую ткань штанов.

Мейри потянула его к себе, жадно впилась в губы. Ее пальцы метались по прилипшей к телу рубашке. Коннор не мог насытиться дерзостью ее танцующего языка, соблазнительной податливостью губ. Ему казалось, что он взорвется, если не получит ее прямо сейчас.

По лицу Коннора расплылась блаженная улыбка — так возбуждала его смелость Мейри, — и он застонал от почти нестерпимого желания. Вдруг она толкнула его в грудь. Коннор упал на спину, а Мейри села на него верхом. Ей нравилось быть сверху, командовать, и Коннору это нравилось тоже.

Он прикрыл глаза, а Мейри пробежалась пальцами по его груди, изучая каждый мускул и наслаждаясь им. Когда маленькие ручки занялись шнуровкой на его бриджах, Коннор открыл глаза, чтобы не пропустить ни одного движения. Каждое ее прикосновение рождало в нем новую волну страсти. Но на уме у нее было не только это. Сбывались его самые пылкие сны — Мейри сама высвободила его возбужденный орган. Пораженная его размером и напряжением, она закусила нижнюю губку и бросила на свою добычу вожделенный взгляд из-под ресниц, отчего его стержень стал еще тверже.

— Надо же, да тебя хочется съесть, — обратилась она к символу его мужской гордости.

От этих слов, от ее хрипловатого голоса Коннор ощутил сладкую боль во всем теле. Мейри сдвигала его бриджи вниз по бедрам, а Коннор тем временем думал, как именно овладеет ею. Она покорится любой его фантазии, а его хватит на что угодно. Однако через минуту он уже усомнился в собственной стойкости — Мейри уселась у него между бедер и взяла в руки его полыхающий член. Потом наклонила голову. Коннор едва не выплеснул семя прямо ей в рот, когда ее губы стали ласкать окаменевший стержень. Чтобы расслабиться, он стал думать о тысяче разных вещей — например, о том, почему она знает, как это надо делать. Впрочем, ему наплевать. Этим он мог бы наслаждаться всю ночь. Мейри чуть глубже втянула в рот свою добычу и слегка куснула зубами. Судорога свела мышцы Коннора. Чтобы слишком рано не завершить эту сладкую муку, он притянул Мейри к себе, уложил на спину, сбросил сапоги и болтавшиеся у щиколоток бриджи и прорычал:

— Я хочу быть в тебе. — И заглянул ей в глаза с любовью, которую раньше не мог даже представить. Он был болен этой любовью, и он бы погиб без нее. — Ах, Мейри, Мейри Макгрегор, что ты сделала с моим бедным сердцем?

— Ты мой, Коннор Грант.

И она раздвинула бедра, предлагая ему все, что нужно.

Коннор поцеловал ее губы, неспешно и глубоко проникая в самые потаенные уголки ее рта. Мейри отвечала ласкающими движениями языка и призывной настойчивостью губ, когда он отстранялся.

Глядя ей прямо в глаза, Коннор нашел ее потаенный вход и толкнулся в сомкнутые ворота, потом рассыпал цепочку поцелуев по ее шее и подбородку и, наконец, проник в манящее лоно.

Коннор, много лет прожив среди своих солдат, знал, что его мужское достоинство значительно больше, чем у многих мужчин. Ему никогда не было до этого дела, но сейчас, наблюдая, как Мейри принимает его, он чувствовал, что вся его кровь превращается в жидкое пламя.

— Я люблю тебя, — прошептал Коннор и погрузился в нее на всю глубину.

Мейри вскрикнула: она еще не могла без боли вобрать его в себя до конца. Это доказало ему, что желание взять его член в рот — это врожденный дар, а не приобретенное искусство. Мейри — женщина, пусть ей это и не нравится.

— Ты, только ты навсегда.

Мейри обвила ногами его талию. Ее бедра рванулись ему навстречу. Откинув голову на подушку, она включилась в ритмичный, все ускоряющийся танец слитых тел. Ее твердый маленький бугорок жадно терся о его стержень. Не отрывая взгляда от ее глаз, Коннор прижимал Мейри к себе. Она казалась ему волной, которая уносит его в забытье. Мейри с мольбою улыбнулась ему. Коннор понял, просунул под нее руки, встал на колени и приподнял ее бедра. Теперь броски его тела глубже вонзались в ее плоть. Он видел, что приближается разрядка, и резким движением целиком поднял ее с кровати. Мейри откинула голову назад. Ее длинные волосы заколыхались над матрасом. Наступил момент наивысшего блаженства, а Коннор последними мощными толчками догнал ее в наслаждении.

Позже они говорили о любви, о детях… о ее кулинарных познаниях, точнее — о недостатке таковых.

Мейри таяла от таких сладостных планов. Именно этого она для себя и хотела. Она уйдет из отряда милиции и посвятит свою жизнь мужу и детям.

Но не сегодня. И если быть до конца честной, то она не сможет оставить свои упражнения с клинком, а то вдруг какой-нибудь король покусится на ее счастливую, мирную жизнь.

Однако она и не обретет эту жизнь, если кто-нибудь что-нибудь быстро не обнаружит. Коннору нужны доказательства, что король уже потерял поддержку Оксфорда. Мейри не могла в это поверить, если только Генри не оказался настолько ловким обманщиком, что сумел обвести ее вокруг пальца. Нет, лорд любил ее: это она читала в его глазах. Но, вспомнила Мейри, она так и не разрешила свои сомнения в истории с камеронцами.

Ну что же, существует только один способ добыть информацию — подобраться поближе к врагам.

Мейри подождала, пока дыхание Коннора станет ровным, и беззвучно соскользнула с кровати. Она давно научилась двигаться по комнате, не производя шума. Ей не хотелось будить Коннора, но она этого и не боялась. Она не станет сидеть сложа руки, пока ее будущим распоряжаются другие. Конечно, очень мило, что Коннор хотел защитить ее, но все же Мейри слегка обиделась, хотя и не винила его за этот страх, ведь он не знал, как много раз она все это уже проделывала.

Мейри быстро оделась. На сей раз она предпочла свои шотландские юбки, чтобы быстрее достать кинжалы, если понадобится. Волосы она заколола тонким, как рапира, стилетом. Его подарил ей Хэмиш Маклауд три года назад, когда учил открывать замки. Ей нужно убедиться, что граф Оксфорд до сих пор веселится в Банкетном зале, а не вернулся в свои покои.

Мейри выскользнула из комнаты, захлопнула дверь и тут же уперлась взглядом в изувеченное лицо Генри.