Не успела Оливия перевести дух, как оказалась в небольшой музыкальной комнате Ридланд–хауса, и дверь за ней захлопнулась. Она хотела спросить «что вы делаете?», но не успела произнести «что», как стало совершенно ясно, что именно он делает.

Его руки снова оказались у нее в волосах, он прижал ее спиной к стене и поцеловал. Безумно, страстно, обжигающе поцеловал.

– Гарри! – выдохнула она, когда его губы оставили ее рот и принялись покусывать ухо.

– Я ничего не могу с собой поделать, – прошептал он, щекоча ее кожу. Она слышала в его голосе улыбку. Похоже, он был счастлив.

Она тоже чувствовала себя счастливой. И не только.

– Ты оказалась там, – сказал он, гладя ее по бокам и спине. – Ты оказалась там и я просто должен был тебя поцеловать, вот и все.

Это самое романтичное, что она когда–либо слышала в своей жизни. Куда там цветистым выражениям безумного барона Мисс Баттеруорт!

– Ты существуешь, – проговорил он полным желания голосом, – ergo[1], ты нужна мне.

Нет, вот это самое романтичное.

А потом он кое–что прошептал ей на ухо. Кое–что о губах и руках, о жаре ее тела, и она подумала, что, наверное, именно это самые романтичные слова на свете.

Ее хотели и раньше. Некоторые даже заявляли, что влюблены. Но это… Все было совершенно иначе. В его теле, в его дыхании, в биении его пульса чувствовалась жажда. Он хотел ее. Он нуждался в ней. Это было за гранью слов, за пределами объяснимого. Но она все равно понимала это и чувствовала глубоко внутри.

Это понимание давало ей восхитительное могущество. И одновременно она чувствовала себя беспомощной, поскольку жажда, бурлящая в нем, передавалась и ей, заставляя кровь бежать быстрее, отнимая способность дышать. Казалось, все ее тело рвется наружу, сквозь нее, чтобы прикоснуться к нему. Ей хотелось схватить его, прижаться к нему. Он нужен был везде, и она обвилась вокруг него, обняла за шею.

– Гарри, – прошептала она с восторгом. Она всю жизнь этого ждала. Этой минуты, этого поцелуя.

Она всю жизнь этого хотела.

И еще тысячи разных вещей.

Его руки скользнули ей за спину, оторвав от стены, и они закружились, затанцевали на ковре и рухнули, перевалившись через ручку дивана. Он упал на нее, и его тяжелое, теплое тело вдавило ее в подушки. Какое странное ощущение! Оно должно быть ужасным – тело ее сжато, движения ограничены. Но она чувствовала себя уютно, как будто не было для нее на свете ничего естественней, чем лежать на спине, когда на ней лежит этот мужчина, горячий, сильный. Ее мужчина.

– Оливия, – прошептал он, и его губы провели огненную дорожку по ее шее. Она выгнулась под ним, у нее застучало в ушах, когда он прикоснулся к нежной, чувствительной коже на ключице. Он двигался все ниже и ниже к тонкому кружевному краю корсажа. А рука его в это время двигалась выше и выше, вдоль ее тела, скользила по ней, пока не заключила ее грудь в ловушку между большим и указательным пальцами.

Она задохнулась от изумления. Рука его двинулась еще чуть–чуть вперед, и он накрыл ладонью ее грудь под тонким муслином платья. Она со стоном произнесла его имя, а потом снова застонала неразборчиво и совершенно бессмысленно.

– Ты такая… хорошая, – пробормотал Гарри. Он нежно сжал ее, закрыл глаза, и его тело содрогнулось от желания. – Такая хорошая.

Она улыбнулась. Прямо сейчас, посреди сцены собственного страстного соблазнения. Улыбнулась. Ей нравилось, что он не стал называть ее прекрасной, прелестной, обворожительной. Ей нравилось, что он настолько вне себя от страсти, что «хорошая» – самое сложное, что пришло ему в голову.

– Я хочу коснуться тебя, – прошептал он, гладя губами ее щеку. – Я хочу почувствовать тебя… кожей… рукой. – Его пальцы поползли вверх, к краю платья, и он потянул его, нежно, а потом и не слишком нежно, пока ткань не соскользнула с ее плеча ниже… еще ниже… пока она не обнажилась.

Она не чувствовала себя порочной. Не чувствовала себя развратной. Все было правильно. Она чувствовала себя… собой.

Она слышала только его дыхание – тяжелое и быстрое. Даже воздух вокруг, казалось, потрескивает от желания. А потом она почувствовала его дыхание на своей коже, сначала прохладное, а потом, по мере приближения, все горячеющее.

А потом он стал ее целовать. Она чуть не закричала – сначала от изумления, потом от жара и волн удовольствия, рвавшихся изнутри.

– Гарри, – беззвучно прошептала она, неожиданно почувствовав себя развратной. И порочной, бесконечно и насквозь. Его голова покоилась на ее груди, и она зарылась пальцами в его волосы, сама не зная, хочет оттолкнуть его или прижать еще сильнее.

Его пальцы двинулись вверх по ее ноге, гладя, сжимая, а потом…

– Что это было? – Оливия рывком села, столкнув с себя Гарри.

Жуткий, оглушительный грохот. В нем слышался треск дерева и звон стекла. И совершенно точно, кто–то кричал.

Гарри сидел на полу, пытаясь восстановить дыхание. Он окинул ее горячим взглядом, и она вдруг обнаружила, что платье ее в полном беспорядке. Она быстро натянула его обратно и обняла себя руками, крест–накрест. Не то, чтобы она его боялась, просто после этого ужасного шума в комнату мог войти кто угодно.

– Что случилось? – спросила она.

Он встал и покачал головой.

– Что–то грохнуло в гостиной.

– Ты уверен?

Он кивнул, и она испытала облегчение, сама не зная, почему. А потом мысли ее потекли в ином направлении. Раз она слышала шум, значит, его слышали и другие обитатели дома. И если кто–то из них в это время находился наверху, как, например, мама, он, возможно, спешно спустится узнать, что случилось. И если мама это сделает, она может зайти не в ту комнату.

И обнаружит свою дочь практически полураздетой.

По правде говоря, мама, скорее всего, первым делом направится в гостиную. Там открыта дверь, и гостиная прямо напротив лестницы. Но войдя туда, мама увидит трех джентльменов, устрашающего телохранителя, дворецкого, трех служанок…

И ни единого следа Оливии.

Она в панике вскочила.

– Мои волосы!

– …совершенно не пострадали, – закончил он за нее.

Она поглядела на него с явным недоверием.

– Честное слово, – сказал он, сам явно изумленный этим фактом. – Они и правда, почти… – он провел руками у своей головы, будто хотел показать… что–то. – Они почти не изменились.

Оливия бросилась к зеркалу над камином и встала на цыпочки.

– О господи, – выдохнула она. Салли превзошла самое себя. Она выглядела совершенно благопристойно – если забыть о румянце на щеках. А уж румянец мог возникнуть по тысяче причин. Из–за чумы, например, хотя пора бы ей уже выдумать что–нибудь новенькое.

Она взглянула на Гарри.

– Я прилично выгляжу?

Он кивнул. Но потом сказал:

– Себастьян поймет.

У нее отвисла челюсть.

– Что? Как?

Гарри дернул плечом. Было в этом жесте что–то исконно мужское, словно он говорил «женщина могла бы отвечать на твой вопрос долго и многословно, а мне и этого хватает».

– Как он поймет? – повторила Оливия.

Он снова посмотрел на нее этаким особым взглядом.

– Просто поймет. Но не волнуйся, он никому не скажет.

Оливия оглядела свой наряд.

– А принц поймет, как ты думаешь?

– А какая разница, поймет принц или нет? – несколько сварливо поинтересовался он.

– Мне надо заботиться о… – Она собиралась сказать, что должна заботиться о своей репутации. – …ты ревнуешь?

Он посмотрел на нее, как на чокнутую.

– Ну конечно, ревную.

Ноги ее немедленно превратились в дрожащее желе, и она выдохнула:

– Правда?

Он в явном нетерпении покачал головой.

– Скажи остальным, что я пошел домой.

Она моргнула, не понимая, о чем он говорит.

– Ты ведь не хочешь, чтобы все узнали, чем мы здесь занимались?

– Ну… нет, – сказала она несколько нерешительно, поскольку не хотела, чтобы выглядело так, будто она стыдится происшедшего. Она и правда не стыдилась. Просто не хотела, чтобы кто–то совал в это нос.

Он подошел к окну.

– Скажи им, что ты проводила меня еще десять минут назад. Можешь сказать, что меня дома ждали важные дела.

– Ты собираешься лезть в окно?

Он уже перекинул одну ногу через подоконник.

– У тебя есть идеи получше?

Она что–нибудь придумала бы, дай он ей хоть минуту на размышление.

– Там высоко, – заметила она. – Это…

– Не забудь захлопнуть за мной окно.

И он ушел. Прыгнул и исчез. Оливия бросилась к окну и поглядела вниз. На самом деле, не так уж там было и высоко. Уж точно не выше, чем у Присциллы Баттеруорт, когда она висела на карнизе первого этажа, а ведь, видит Бог, Оливия тогда над ней смеялась.

Она хотела спросить у Гарри, все ли с ним в порядке, но он уже перелез через стену, разделявшую их дома, падение явно ему не повредило.

И, кстати, у Оливии не было времени на разговоры. Она услышала, как кто–то спускается вниз по лестнице. Она выскочила в коридор и оказалась у входной двери почти одновременно с матерью.

– Кто–то кричал? – спросила леди Ридланд. – Что происходит?

– Понятия не имею, – ответила Оливия. – Я была в туалетной комнате. Там у нас настоящее представление…

– Представление?

– В гостиной.

– О чем ты говоришь, скажи на милость? И почему… – Мать протянула руку и что–то вытащила у Оливии из волос – …у тебя перья в голове?

– Понятия не имею, – ответила Оливия, принимая перо из ее рук. Наверное, оно проткнуло обивку одной из подушек. Они все набиты перьями, хотя Оливии всегда казалось, что ствол пера при набивке удаляют.

От дальнейших объяснений ее спасло появление неимоверно смущенного Хантли.

– Миледи, – произнес он, кланяясь матери Оливии. – У нас произошел несчастный случай.

Оливия обогнула Хантли и бросилась в гостиную. Там на полу лежал Себастьян, рука его торчала под совершенно неестественным углом. Падая, он, похоже, опрокинул вазу – по всему полу была разлита вода, лежали осколки и поломанные цветы.

– Боже мой! – воскликнула Оливия. – Что случилось?

– Думаю, он сломал руку, – ответил Эдвард Валентайн.

– Где Гарри? – прохрипел Себастьян. Он сжимал зубы и от боли был весь в поту.

– Пошел домой, – ответила Оливия. – Что произошло?

– Это задумывалось, как часть представления, – объяснил Эдвард. – Мисс Баттеруорт стояла на вершине скалы и…

– Кто такая мисс Баттеруорт? – спросила от двери мать Оливии.

– Я позже объясню, – обещала Оливия. Этот дурацкий роман доведет кого–нибудь до смерти. Она снова повернулась к Себастьяну. – Мистер Грей, думаю, нам стоит послать за доктором.

– Владимир все исправит, – объявил принц Алексей.

Себастьян посмотрел на Оливию расширенными от тревоги глазами.

– Мама! – позвала Оливия, жестом подзывая ее к себе. – Думаю, нам нужен доктор.

– Владимир! – Рявкнул принц и разразился длинной тирадой по–русски.

– Не позволяйте ему прикасаться ко мне, – прошипел Себастьян.

– Ты сегодня не ляжешь спать, не объяснив мне все до конца, – прошептала леди Ридланд Оливии на ухо.

Оливия кивнула, благодарная уже за то, что у нее будет время придумать правдоподобное объяснение. Ей казалось, что лучше всего подойдет правда. Хоть и с некоторыми, тщательно отобранными купюрами. Ей очень повезло, что Хантли оказался захвачен событиями в гостиной. Это, по крайней мере, объяснит, почему леди Ридланд никто не доложил о многочисленных посетителях дочери.

– Тащи сюда Гарри, – приказал Себастьян Эдварду. – Немедленно.

Молодой человек извинился и вихрем умчался прочь.

– Владимир занимается как раз такими вещами, – сказал принц Алексей, подходя ближе. Владимир уже стоял рядом и оглядывал Себастьяна, оценивающе прищурив глаза.

– Он чинит сломанные руки? – засомневалась Оливия.

– Он много чего делает, – заметил Алексей.

– Ваше высочество, – проговорила леди Ридланд, присев в легком реверансе. В конце концов, он ведь член королевской фамилии, этикет должен быть соблюден, несмотря на поврежденные конечности.

– Pereloma ruki u nevo nyet, – сказал Владимир.

– Он говорит, что рука не сломана, – сказал Алексей, хватая Себастьяна за плечо. Себастьян заорал так, что Оливия вздрогнула.

Владимир произнес что–то еще, Алексей ответил на это фразой, в которой явно читался вопрос. Владимир кивнул и потом, не успел никто и глазом моргнуть, оба они схватили Себастьяна, Алексей за туловище, а Владимир за руку, чуть выше плеча. Владимир крутанул, дернул… а возможно, дернул и крутанул. Раздался жуткий треск костей… Боже мой, Оливия точно не знала, треснула ли кость, но, по всей видимости, случилось нечто ужасное, поскольку Себастьян издал леденящий душу вопль.

Оливия подумала, что ее сейчас стошнит.

– Лучше? – спросил принц Алексей, глядя вниз на дрожащего пациента.

Себастьян, похоже, был слишком ошеломлен, чтобы говорить.

– Ему уже лучше, – уверенно сказал Алексей. А потом обратился к Себастьяну. – Еще несколько дней будет больно. А может, и дольше. Вы… а–а–х… как это сказать?

– Вывихнул, – простонал Себастьян, неуверенно двигая пальцами.

– Da. Плечо.

Оливия переступила с ноги на ногу, чтобы получше все разглядеть из–за спины Владимира. Себастьян выглядел пугающе. Он весь трясся, дышал часто–часто, а его кожа…

– Вам не кажется, что он слегка позеленел? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Алексей кивнул. Мать Оливии шагнула вперед со словами:

– Возможно, нам следует… о!

Глаза Себастьяна закатились, а голова со стуком упала на ковер.

***

Гарри находился у подножия лестницы Ридланд–хауса, когда до него донеся крик. Крик боли, это он узнал сразу же – и, похоже, женский.

Оливия.

Сердце у него ухнуло от страха, и ни слова не сказав Эдварду, он бросился вверх по ступенькам к главному входу. Он не постучал, он даже не замедлил бега, пока, почти задыхаясь, не влетел в гостиную.

– Что, черт побери, здесь происходит? – выдохнул он. С Оливией явно все было в порядке. Цела и невредима. Она находилась рядом с принцем, который по–русски беседовал с Владимиром, стоявшим на коленях и пытавшимся… Себастьян?

Гарри обеспокоенно посмотрел на кузена. Тот сидел, опираясь на ножку стула. Он сжимал свою руку и был мертвенно–бледен.

Дворецкий обмахивал его раскрытой «Мисс Баттеруорт».

– Себ? – спросил Гарри.

Себастьян махнул рукой и покачал головой, что Гарри перевел для себя как «не обращай на меня внимания».

Он и не стал.

– С вами все в порядке? – спросил он Оливию. Сердце у него все еще стучало при мысли, что ей сделали больно. – Я слышал женский крик.

– А, это, наверное, я кричал, – пояснил Себастьян.

Гарри недоверчиво опустил глаза на кузена.

– Ты издал такой звук?

– Было больно, – отрезал Себастьян.

Гарри едва не расхохотался.

– Ты же визжал, как девчонка.

Себастьян сверкнул глазами.

– Ты говоришь это с немецким акцентом по какой–то особой причине?

– Просто так, – ответил Гарри и чуть не захрюкал, так ему хотелось расхохотаться.

– Э–э, сэр Гарри, – раздался сзади голос Оливии.

Он обернулся, посмотрел на нее и разразился хохотом. Без всякой причины. Просто он пытался сдержать смех, а тут посмотрел на нее и уже не мог сдерживаться. В последнее время она оказывала на его эмоции именно такое действие. И Гарри начинал думать, что это совсем не так уж плохо.

Однако Оливия не смеялась.

– Позвольте представить вам мою мать, – промямлила она, указывая подбородком на женщину рядом с собой.

Гарри тут же посерьезнел.

– Простите, леди Ридланд. Я вас не заметил.

– Крик был очень громкий, – сухо сказала она. Раньше Гарри видел ее только издалека, а теперь, увидев вблизи, мог сказать, что она действительно очень похожа на дочь. В волосах ее светились серебряные нити, на лице были легкие морщины, но черты остались те же. Внешность леди Ридланд доказывала, что красота Оливии не увянет с годами.

– Мама, – произнесла Оливия. – Это сэр Гарри Валентайн. Он снял дом к югу от нашего.

– Да, я слышала об этом, – ответила леди Ридланд. – Рада наконец встретить вас.

Гарри показалось, что в ее голосе звучит угроза. «Я знаю, что ты увиваешься за моей дочерью!» Или вовсе: «Не думай, что тебя еще к ней подпустят!»

А может, он все это выдумал.

– Что случилось с Себастьяном? – спросил Гарри.

– Он вывихнул плечо, – объяснила Оливия. – Владимир его вправил.

Гарри не знал, волноваться ему или восхищаться.

– Владимир?

– Da, – гордо ответил Владимир.

– Это было… право же… весьма… – Оливия пыталась подыскать слова. – Замечательно, – наконец выбрала она.

– Я бы описал это иначе, – заметил Себастьян.

– Вы вели себя мужественно, – сказала она, по–матерински кивнув пострадавшему.

– Он уже много раз это проделывал, – сказал Алексей, указав на Владимира. Потом он посмотрел на Себастьяна, все еще сидевшего на полу и сказал: – Вам понадобится… – он неопределенно махнул рукой и поглядел на Оливию. – Оно от боли.

– Лауданум?

– Да. Именно.

– Он есть у меня дома, – подтвердил Гарри. И положил руку Себастьяну на плечо.

– Ааааааа!!!

– Ох, извини. Я хотел взяться за другое плечо. – Гарри обернулся на остальных присутствовавших, большей частью они смотрели на него, как на убийцу. – Я просто пытался подбодрить его. Знаете, похлопать по плечу и все такое.

– Наверное, нам стоит забрать его к себе, – предложил Эдвард.

Гарри кивнул и помог кузену подняться.

– Ты ведь поживешь у нас несколько дней?

Себастьян благодарно кивнул. По пути к двери он обернулся к Владимиру и произнес:

– Spasibo.

Владимир расплылся в гордой улыбке и сказал, что для него честь помочь такому замечательному человеку.

Принц перевел это и добавил:

– Не могу не согласиться. Вы великолепно читали.

Гарри обменялся с Оливией насмешливым взглядом. Просто не мог удержаться.

Но Алексей еще не закончил свою речь.

– Вы окажете мне честь, согласившись посетить меня на будущей неделе. Я даю званый вечер в доме моего кузена. Посла. Праздник в честь русской культуры. – Он оглянулся на остальных присутствующих. – Без сомнения, вы все тоже приглашены. – Он повернулся к Гарри. Их взгляды встретились, и принц пожал плечами, будто говоря: «даже ты».

Гарри кивнул. Похоже, он еще не до конца разделался с русским принцем. Если пойдет Оливия, пойдет и он. Все очень просто.

Леди Ридланд поблагодарила принца за любезное приглашение и обратилась к Гарри:

– Мне кажется, мистеру Грею необходимо прилечь.

– Да, конечно, – пробормотал Гарри. Он попрощался и помог Себастьяну дойти до двери гостиной. Оливия шла рядом с ним и уже у входной двери спросила:

– Вы мне сообщите, как он себя чувствует?

Он улыбнулся ей, едва заметной, заговорщической улыбкой.

– Приходите к окну в шесть часов вечера.

Ему следовало немедленно уйти. Слишком много народу снует вокруг них, да и Себастьян явно страдает от боли, но Гарри не смог еще хоть раз не посмотреть в лицо Оливии. И тут он понял, что же люди имеют в виду, говоря «глаза сияют».

Потому что, когда он попросил ее подойти в шесть к окну, она улыбнулась. А когда он посмотрел в ее глаза, ему показалось, что все вокруг засияло мягким светом счастья, и что все это – и радость, и добро, и счастье – исходит от нее. От этой самой женщины, стоящей рядом с ним у парадного входа в Мейфере.

И тогда он понял. Это случилось. Это случилось прямо здесь, в Лондоне.

Гарри Валентайн влюбился.

_____________________________

[1] ergo — следовательно, лат.