Поскольку пока не появилось никаких новых сведений, касающихся Тайны Исчезнувшего Браслета, ваш автор вынужден довольствоваться рассмотрением обычных тем, а именно, повседневных «слабостей» светского общества – погоней за богатством, престижем и идеальными супругами.

«Светская хроника леди Уислдаун», 10 июня 1816 года

Лидером в этом направлении ваш автор считает мистера Питера Томпсона, который, как мог заметить каждый обладающий внимательным взглядом, вот уже больше недели очень настойчиво ухаживает за леди Матильдой Ховард, единственной дочерью графа Кенби. Пара практически не расставалась на протяжении всего Большого Бала у Харгривов, а на последовавшей за балом неделе, мистер Томпсон, как стало известно, появлялся в доме Кенби почти каждое утро.

Такие действия, естественно, привлекают всеобщее внимание. Мистер Томпсон, как известно, – охотник за приданым, хотя, к его чести нужно отметить, что до леди Матильды его денежные запросы были весьма скромными и, по стандартам общества, не заслуживали порицания.

Приданое леди Матильды является весьма ценным призом, и в обществе долго считалось, что она выйдет замуж никак не меньше, чем за графа. В самом деле, ваш автор авторитетно заявляет, что книга пари в клубе Уайтс, предсказывает, что девушка свяжет себя обещанием с герцогом Ашборном [8] , который, как всем известно, является последним приемлемым герцогом в Британии.

Бедный мистер Томпсон.

Действительно, бедный мистер Томпсон.

Питер провел всю прошедшую неделю, попеременно испытывая то страдание, то блаженство. Его настроение всецело зависело от того, получалось ли у него забыть, что Тилли – одна из богатейших невест Британии.

Ее родители конечно же знали о его увлеченности Тилли. Питер наносил визиты в дом Кенби почти каждый день, начиная с бала у Харгривов, и ни один из родителей Тилли не пытался отговорить его, видимо, в память о его дружбе с Гарри. Кенби никогда бы не отказали от дома другу их сына, в особенности, леди Кенби. Она получала явное удовольствие от визитов Питера, их бесед о Гарри, особенно от рассказов Питера о последних днях сына и про умение Гарри рассмешить любого, даже в самые тяжелые времена.

Питер не сомневался, что леди Кенби настолько нравится слушать его рассказы о Гарри, что она позволила бы ему безнадежно увиваться за Тилли, несмотря на то, что он был самым неподходящим из потенциальных женихов.

Но однажды наступит время, когда Кенби усадят Питера и проведут с ним краткую беседу, недвусмысленно разъяснив, что, хотя он замечательный и честный малый и был прекрасным другом их сыну, но совсем другое дело, когда речь идет о руке их дочери.

Но это время еще не пришло, и потому Питер решил воспользоваться сложившейся ситуацией и наслаждаться ею столько, сколько ему будет позволено. Они с Тилли договорились встретиться этим утром в Гайд–парке. Оба были заядлыми наездниками, и поскольку впервые за последнюю неделю наконец–то выдался солнечный денек, Питер и Тилли не смогли отказать себе в прогулке.

Оказалось, что сходные чувства испытывает и все остальное светское общество. В парке царило настоящее столпотворение: всадники были вынуждены перейти на самую спокойную рысь, чтобы избежать столкновений. И терпеливо ожидая Тилли возле Серпантина, Питер лениво наблюдал за толпой, спрашивая себя, а имеются ли еще среди всей этой публики другие столь же томящиеся от любви глупцы.

Возможно. Но, скорее всего, ни один из них не был влюблен столь же сильно, или не был столь же безрассуден, как Питер.

– Мистер Томпсон! Мистер Томпсон!

Заслышав голос Тилли, Питер улыбнулся. Девушка была очень осторожна, избегая обращаться к нему по имени публично, но наедине, и особенно, когда ему удавалось украсть у нее поцелуй, он всегда был Питером.

Прежде он никогда особо не задумывался над именем, данным ему родителями. Но, услышав, как Тилли шепчет его имя в порыве страсти, Питер пришел к выводу, что обожает звучание своего имени, и что его родители действительно сделали великолепный выбор.

Он был удивлен, увидев, что Тилли пришла пешком, сопровождаемая двумя слугами, – мужчиной и женщиной.

Питер немедленно спешился.

– Леди Матильда, – сказал он, отвесив официальный поклон. Поблизости находилось так много людей, что было трудно сказать, кто из них прогуливается в пределах слышимости. Кроме того, он осознавал, что сама презренная леди Уислдаун могла скрываться за каким–нибудь деревом.

Тилли состроила гримаску.

– Моя кобыла повредила ногу, – пояснила она. – Я решила поберечь ее. Не возражаете, если мы пройдемся пешком? Я прикажу груму заняться вашей лошадью.

Питер передал груму поводья, поскольку Тилли заверила его:

– Джон очень хорошо управляется с лошадьми. Ваш Роско будет с ним в полной безопасности. И, кроме того, – шепотом добавила она, как только они оказались на расстоянии в несколько ярдов от слуг, – он и моя горничная весьма симпатизируют друг другу. Надеюсь, что они легко переключат свое внимание с нас на более интересные темы.

Питер повернулся к ней с веселой улыбкой.

– Матильда Ховард, вы что же спланировали это?

Она отодвинулась, делая вид, что обижена таким обвинением, но ее губы слегка подрагивали.

– Я ни за что бы не стала выдумывать ложь о ране моей кобылы.

Питер тихонько хмыкнул.

– Она действительно повредила ногу, – сказала Тилли.

– Конечно, – скептически отозвался он.

– Она хромает! – возразила девушка. – На самом деле. Просто я решила использовать это обстоятельство в своих интересах. Вы же не хотели бы, чтобы я отменила нашу прогулку, не так ли? – Она оглянулась через плечо на горничную и грума, которые со счастливым видом болтали, стоя рядышком возле небольшой группы деревьев.

– Не думаю, что они заметят, если мы исчезнем, – сказала Тилли, – при условии, что отправимся не очень далеко.

Питер выгнул бровь.

– Исчезнувший исчезает. Если мы окажемся вне поля их зрения, то имеет ли значение, насколько далеко мы уйдем?

– Конечно, имеет, – возразила Тилли. – Это – вопрос принципа. В конце концов, я не хочу стать причиной их неприятностей, тем более что они так старательно ничего не замечают.

– Прекрасно, – сказал Питер, решив, что в ее словах была некоторая логика. – Вон то дерево подойдет? – Он указал на большой вяз, находившийся на полпути между Роттен Роу и Серпантин Драйв.

– Прямо между двумя главными дорогами? – наморщив носик, спросила Тилли. – Это ужасная идея. Пойдемте туда, на другую сторону Серпантина.

И в результате они продолжили прогулку, лишь едва различимые для слуг Тилли, но одновременно, к большому облегчению и тревоге Питера, на виду у всей остальной публики.

Несколько минут они шли в полной тишине, а затем Тилли довольно легкомысленным тоном произнесла:

– Этим утром до меня дошел новый слух о вас.

– Надеюсь, что вы прочитали его не у Уислдаун.

– Нет, – задумчиво ответила девушка, – мне рассказали об этом сегодня утром. Другой мой поклонник. – А затем, поскольку Питер не попался на ее приманку, Тилли добавила: – Когда вы так и не появились.

– Едва ли я могу бывать у вас каждый день, – сказал Питер. – Об этом бы стали сплетничать, и, кроме того, мы ведь уже договорились о встрече сегодня днем.

– О ваших визитах в наш дом уже сплетничают. И полагаю, что еще одно посещение вряд ли привлекло бы дополнительное внимание.

Питер почувствовал, что улыбается: медленная, ленивая усмешка согрела его изнутри.

– Да вы никак ревнуете, Тилли Ховард?

– Нет, – возразила она. – А вы?

– А я должен?

– Нет, – призналась она, – но раз уж мы об этом заговорили, почему же я должна ревновать?

– Уверяю, у меня нет от вас секретов. Я провел утро в Таттерсолле, осматривая лошадей, которых не могу себе позволить.

– Звучит довольно печально, – заметила она. – А вы не хотите узнать, что за слух я услышала?

– Почти также сильно, – произнес он, растягивая слова, – насколько, полагаю, вы желаете мне его рассказать.

У Тилли вытянулось лицо, а затем она сказала:

– Я не такая уж сплетница… нет… но мне сказали, что вы вели достаточно бурную жизнь, когда вернулись в Англию в прошлом году.

– И кто вам это сказал?

– О, никто конкретно, – ответила она, – и это совсем не важно…

– Очень важно, – пробормотал он.

– Как случилось, – продолжила Тилли, игнорируя его ворчание, – что я никогда не слышала о ваших кутежах?

– Вероятно, потому, – очень сухо ответил Питер, – что это не предназначалось для ваших ушей.

– С каждым мгновением становится все более интересно.

– Нет, с каждым мгновением становится все менее интересно, – заявил он тоном, предназначенным для того, чтобы прекратить все дальнейшие обсуждения. – Именно поэтому я изменил свою жизнь.

– Вы заставляете меня думать, что это было весьма захватывающе, – с улыбкой заметила Тилли.

– Отнюдь.

– Что же случилось? – спросила Тилли, раз и навсегда доказывая, что любые его попытки заставить девушку подчиниться окажутся тщетными.

Питер остановился, будучи не в состоянии одновременно ясно мыслить и двигаться. Казалось бы, с его опытом сражений он должен без труда справиться с данной проблемой, но нет. Во всяком случае, не в Гайд–парке.

И уж точно не с Тилли.

Забавно, что в течение большей части прошлой недели он был в состоянии забыть о Гарри. Конечно же, у него были беседы с леди Кенби, и, бесспорно, острая боль возникала всякий раз, когда Питер видел мужчин в военной форме и встречал их пустой безжизненный взгляд.

Тот же взгляд, который он очень часто видел в зеркале.

Но когда он был с Тилли, – странно, ведь она была сестрой Гарри и так во многом на него похожа, так вот, когда он был с нею, Гарри уходил. Питер не забывал о нем, нет, но Гарри не нависал над ним как обвиняющий призрак, напоминая, что он, Питер, жив, а Гарри – нет, и так будет всю его оставшуюся жизнь.

Но до того как он встретил Тилли…

– Когда я вернулся в Англию, – начал он, голосом тихим и медленным, – прошло не так уж много времени после смерти Гарри. И не так уж много времени с момента гибели еще очень многих мужчин, – едко добавил он, – но именно Гарри был тем человеком, потерю которого я чувствовал наиболее остро.

Тилли кивнула, и он попытался не обращать внимания на подозрительно заблестевшие глаза девушки.

– Я не совсем понимаю, что случилось, – продолжил он. – Я не собирался вести себя подобным образом… Но казалось такой случайностью, что я остался жив, в то время как Гарри погиб. И однажды вечером, отправившись на встречу с друзьями, я внезапно почувствовал, что должен жить за нас обоих.

Он целый месяц не выходил из загула. Возможно, даже несколько дольше. Питер плохо помнил то время, будучи чаще пьян, чем трезв. Он проиграл все деньги, которые у него имелись, и только благодаря явной удаче не оказался в работном доме. И, конечно же, были женщины. Не так много, как могло бы быть, но значительно больше, чем следовало бы. И теперь, глядя на Тилли, на женщину, которую он будет обожать до своего смертного часа, Питер чувствовал себя грубым и грязным, словно сделал предметом насмешки нечто весьма ценное и божественное.

– Почему вы замолчали? – спросила Тилли.

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Питер. И он действительно не знал. Однажды ночью, находясь в игорном доме, в момент редкой трезвости он вдруг понял, что подобная «жизнь» не делала его счастливым. Он не жил за Гарри. Он даже не жил за самого себя. А просто бежал от своего будущего, выдвигая любую причину, чтобы не принимать решений и не двигаться вперед. Осознав все это, Питер тут же покинул это место, чтобы больше никогда туда не возвращаться. И сейчас он понял, что, должно быть, оказался несколько более осмотрительным в своей разгульной жизни, чем ему представлялось, поскольку до сих пор никто не вспоминал об этом. Даже леди Уислдаун.

– Я чувствовала то же самое, – тихо сказала Тилли, и ее глаза некоторое время сохраняли странную, рассеянную мягкость, словно она все еще была где–то в другом месте, и в другом времени.

– Что вы хотите этим сказать?

Она пожала плечами.

– Ну да, конечно, я не имею в виду выпивку и азартные игры, но после того, как нам сообщили о… – Она остановилась, откашлялась и отвела взгляд прежде, чем продолжила. – Кое–кто лично прибыл в наш дом, вы знали об этом?

Питер кивнул, хотя он и не был посвящен в эти подробности. Но Гарри происходил из одного из самых благородных домов Англии. Это означало, что армия сообщит семье Гарри о его гибели с личным посыльным.

– Это выглядело так, что я постоянно чувствовала, словно он находится рядом со мной, – сказала Тилли. – Полагаю, так оно и было. На все, что я видела или делала, я тут же задавала себе вопрос: «А что подумал бы Гарри?» Или: «О, да, Гарри понравился бы этот пудинг. Он съел бы двойную порцию, не оставив мне ни крошки.»

– И вы съедали больше или меньше?

Она моргнула.

– Что, прошу прощения?

– Пудинга, – пояснил Питер. – Когда думали, что Гарри захотел бы съесть и вашу порцию, вы съедали свою часть или оставляли ее?

– О! – Тилли остановилась, вспоминая об этом. – Думаю что, оставляла. После того, как проглатывала нескольких кусочков. Мне казалось неправильным наслаждаться им слишком долго.

Внезапно он взял ее за руку.

– Давайте пройдем еще немного, – необычно требовательным голосом предложил Питер.

Тилли улыбнулась его настойчивости и ускорила шаг, чтобы подладиться под него. Питер шел, широко шагая, и девушка поняла, что почти бежит за ним вприпрыжку.

– Куда мы идем?

– Куда–нибудь.

– Куда–нибудь? – ошеломленно спросила она. – В Гайд–парке?

– Куда–нибудь подальше отсюда, – пояснил он, – где за нами наблюдают около восьмисот человек.

– Восьмисот? – она не могла не улыбнуться. – Я вижу только четырех.

– Сотен?

– Нет, просто четверых человек.

Питер остановился, глядя на нее сверху вниз со слегка отеческим выражением лица.

– О, очень хорошо, – уступила Тилли, – возможно их восемь, если желаете сосчитать и собаку леди Бриджертон.

– Вы когда–нибудь состязались в ходьбе?

– С вами? – округлив глаза от удивления, спросила Тилли. Он вел себя очень странно. Но это вовсе не беспокоило ее, а лишь забавляло.

– Я дам вам фору.

– Учитывая мои более короткие ноги?

– Нет, учитывая вашу слабую конституцию, – сказал он, провоцируя ее.

И это сработало.

– О, но это – ложь!

– Вы так полагаете?

– Я это знаю.

Питер прислонился к дереву, сложив руки на груди в раздражающе снисходительной манере.

– Придется доказать.

– В присутствии восьми сотен зрителей?

Он выгнул бровь.

– Я вижу четверых. Пятерых, если считать собаку.

– Для человека, которому не нравится привлекать внимание, вы сейчас чересчур активны.

– Ерунда. Все заняты своими собственными делами. И, кроме того, все они слишком сильно радуются солнышку, чтобы обращать внимание на что–либо еще.

Тилли оглянулась. В этом был смысл. Другие люди, находившиеся в парке, – а их число было значительно больше восьми, хотя и не доходило до сотен, как жаловался Питер, – смеялись и поддразнивали друг друга и, в целом, действовали в самой предосудительной манере. Виновато солнце, поняла она. Именно оно! Казалось, пасмурная погода тянулась годы, но сегодня случился один из тех замечательных ясных деньков, когда яркое солнце прорисовало четче каждый листик на дереве и раскрасило ярче каждый цветок. Если и существовали правила, которым необходимо было следовать, – а они определенно были; их вдалбливали в Тилли со дня ее рождения, – то казалось, что представители высшего общества, забыли о них в этот полдень, по крайней мере, о правилах уравновешенного поведения в этот солнечный денек.

– Хорошо, – храбро сказала Тилли. – Я принимаю ваш вызов. Какой ориентир будет нашей конечной целью?

Питер указал на группу высоких деревьев, находившихся на небольшом расстоянии от них.

– Вон до того дерева.

– Того, что ближе или дальше?

– Того, что посередине, – явно из простого противоречия сказал Питер.

– И какую фору я получу?

– Пять секунд.

– Будете замерять время по часам или сосчитаете мысленно?

– О господи, женщина, вы похожи на арбитра!

– Я выросла с двумя братьями, – сказала она, подтверждая слова уверенным взглядом. – Мне пришлось им стать.

– Буду считать мысленно, – сказал Питер. – В любом случае, у меня нет с собой часов.

Тилли открыла рот, но прежде, чем она успела что–либо возразить, Питер ее опередил:

– Медленно. Я буду считать медленно в своей голове. У меня тоже есть брат, как вам известно.

– Я знаю, а он когда–либо позволял вам выиграть?

– Ни разу.

Ее глаза сузились.

– Вы собираетесь позволить выиграть мне?

Он улыбнулся, медленно, словно кошка.

– Возможно.

– Возможно?

– Это зависит…

– От чего?

– От того, что за приз я получу, если проиграю.

– Разве призы получают не за то, что выигрывают?

– Не тогда, когда кто–то намеренно проигрывает.

Она задохнулась от возмущения, а затем парировала:

– Вы ничего не получите, играя в поддавки, Питер Томпсон. До встречи на финише!

И затем, прежде чем он успел подготовиться, Тилли рванула с места столь резво, что это ей непременно припомнят на следующий день, когда у них дома соберутся подруги ее матери на ежедневное чаепитие и обсуждение текущих сплетен.

Но прямо сейчас, когда солнце согревало ее лицо, а мужчина ее мечты следовал за ней попятам, Тилли Ховард не могла заставить себя задуматься над этим.

Она бежала довольно быстро; она всегда была быстрой. Бежала и смеялась. Одна рука вытянута вперед, другая удерживает подол ее юбки в нескольких дюймах от земли. Тилли услышала позади себя Питера и рассмеялась, когда его шаги загрохотали где–то совсем близко. Она собиралась выиграть и не сомневалась в своей победе. Либо она выиграет честно и справедливо, либо Питер поддастся ей и потом будет вечно ее этим шантажировать, но сейчас все это было неважно.

Выигрыш есть выигрыш, и в данный момент Тилли чувствовала себя непобедимой.

– Поймайте меня, если сможете! – поддразнивала она, оглядываясь через плечо, чтобы оценить местонахождение Питера. – Вам никогда меня не догнать! Пошевеливайтесь!

И вдруг ее дыхание прервалось, и прежде, чем Тилли смогла издать хоть какой–то звук, она оказалась лежащей на траве рядом с кем–то еще, слава Богу, с другой женщиной.

– Шарлотта! – выдохнула Тилли, узнав свою подругу Шарлотту Берлинг. – Мне так жаль!

– Чем это ты занимаешься? – требовательно спросила Шарлотта, поправляя сбившуюся набок шляпку.

– Просто состязание по ходьбе, – пробормотала Тилли. – Только не говори моей матери.

– Хорошо, не скажу, – ответила Шарлотта. – Но если ты думаешь, что она об этом не услышит…

– Да, знаю я, знаю, – вздохнула Тилли. – Надеюсь, что она отнесет это на счет последствий солнечного удара.

– Или, возможно, солнечного безумия? – вмешался мужской голос. Тилли взглянула вверх и увидела высокого, рыжеволосого мужчину, который был ей незнаком. Она повернулась к Шарлотте, и та тут же представила их друг другу: – Леди Матильда, – сказала Шарлотта, поднимаясь на ноги с помощью незнакомца: – А это – граф Матсон.

Тилли пробормотала слова приветствия как раз в тот момент, когда Питер остановился возле нее.

– Тилли, с вами все в порядке? – обеспокоено спросил он.

– Все хорошо. Может, мое платье немного и пострадало, но все остальное в полном порядке. – Она приняла его протянутую руку и встала.

– Вы уже знакомы с мисс Берлинг?

Питер отрицательно качнул головой, и Тилли их представила. Но когда она повернулась, чтобы представить его графу, Питер кивнул и произнес:

– Матсон.

– Вы уже знакомы друг с другом? – спросила Тилли.

– По армии, – подтвердил Матсон.

– О! – Глаза Тилли расширились от удивления. – Тогда вы знали и моего брата? Гарри Ховарда?

– Он был прекрасным товарищем, – ответил Матсон. – И всем нам очень нравился.

– Да, – подтвердила Тилли, – Гарри нравился всем. Он был необыкновенным.

Матсон кивнул, соглашаясь.

– Я сочувствую вашей потере.

– Как и все мы. Благодарю вас за добрые слова.

– Вы служили в одном полку? – спросила Шарлотта, переводя взгляд с графа на Питера.

– Да, в одном, – ответил Матсон, – хотя Томпсон оказался более удачлив, оставшись в нем во время битвы.

– Вас не было под Ватерлоо? – спросила Тилли.

– Нет. Меня вызвали домой по семейным обстоятельствам.

– Мне жаль, – пробормотала Тилли.

– Кстати о Ватерлоо, – вспомнила Шарлотта, – вы собираетесь посетить реконструкцию битвы на следующей неделе? Лорд Матсон жаловался, что пропустил отличную забаву.

– Я едва ли назвал бы это забавой, – пробормотал Питер.

– В самом деле, – преувеличенно живо воскликнула Тилли, стараясь избежать неприятного столкновения. Ей было известно, что Питер презирал прославление войны, и Тилли была уверена, что он не сможет оставаться вежливым по отношению к тому, кто заявляет, что сожалеет о пропущенной сцене смерти и разрушения. – Реконструкция Принни!

– Через неделю, – подтвердила Шарлотта. – На годовщину Ватерлоо. Я слышала, что Принни с большим волнением ожидает это событие. Там еще будет фейерверк.

– Ну разумеется, если мы хотим, чтобы это выглядело точной копией военных действий, – огрызнулся Питер.

– Или, во всяком случае, точным исполнением идеи Принни, – значительно более прохладным тоном сказал граф Матсон.

– Возможно, это задумано для того, чтобы сымитировать орудийный огонь, – быстро сказала Тилли. – Вы пойдете, мистер Томпсон? Я была бы признательна, если бы вы стали моим сопровождающим.

Мгновение он молчал, и Тилли была абсолютно уверена, что идти ему не хочется. Но, будучи не в силах преодолеть свое эгоистичное желание, она попросила:

– Пожалуйста. Мне хочется увидеть то, что видел Гарри.

– Гарри не видел… – Он остановился и закашлялся. – Вы не увидите того, что видел Гарри.

– Я понимаю, но, тем не менее, будет так похоже, что я непременно должна пойти. Пожалуйста, скажите, что вы согласны стать моим сопровождающим.

Его губы сжались, но он произнес:

– Да, конечно.

Она просияла.

– Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны, особенно потому… – Она прервала себя. Не было необходимости сообщать Шарлотте и графу, что Питер не желает этого видеть. Возможно, они и сами пришли к такому выводу, но Тилли не должна была произносить этого вслух.

– Что ж, нам пора идти, – сказала Шарлотта, – э–э, прежде чем кто–либо…

– Мы должны продолжить наш путь, – сказал граф учтиво.

– Ужасно жаль, что так получилось с состязанием по ходьбе, – сказала Тилли, пожимая руку Шарлотты.

– Не переживай, – ответила Шарлотта. – Притворись, что я – финишная черта, и, значит, ты победила.

– Превосходная идея. Я подумаю об этом.

– Я знал, что вы найдете способ победить, – пробормотал Питер, когда Шарлотта и граф побрели дальше.

– А вы сомневались? – поддразнила Тилли.

Питер медленно покачал головой, не отрывая взгляда от ее лица. Он наблюдал за Тилли со странным напряжением, и внезапно она осознала, что ее сердце забилось быстрее, а кожу начало покалывать, и…

– Что это? – спросила девушка, совершенно уверенная, что если бы она не заговорила, то забыла бы вдохнуть.

Что–то изменилось за последнюю минуту; изменилось в самом Питере. И у нее возникло чувство, что, чтобы это ни было, это изменит и ее жизнь тоже.

– Я должен задать вам вопрос, – произнес Питер. Ее сердце воспарило. О, да, да, да! Это могло касаться только одного. Вся неделя подводила их к этому, и Тилли была уверена, что ее чувства к этому мужчине не остались без ответа. Она кивнула, зная, что в ее глазах отражаются все ее чувства.

– Я… – Питер остановился и откашлялся. – Вы должны знать, что вы мне очень нравитесь.

Тилли кивнула.

– Я надеюсь на это, – прошептала она.

– Могу ли я быть уверен, что вы отвечаете мне взаимностью? – Он произнес это в виде вопроса, который она нашла до смешного нелепым.

А потому просто снова кивнула, но затем, отбросив всякую осмотрительность, добавила:

– Очень даже можете.

– Но при этом вы должны понимать, что наш брак, вне всякого сомнения, – это не совсем то, чего ожидает ваша семья.

– Вы правы, – осторожно подтвердила Тилли, не совсем понимая, куда он клонит. – Но я не в состоянии понять…

– Пожалуйста, – сказал Питер, прерывая ее, – разрешите мне закончить.

Тилли замолчала, но понимание того, что все не так уж гладко, заставило ее взметнувшееся было к звездам настроение безжалостно рухнуть обратно на землю.

– Я хочу, чтобы вы меня дождались, – сказал он.

Она моргнула, неуверенная в том, что правильно его поняла.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу жениться на вас, Тилли, – продолжил Питер невыносимо торжественным голосом. – Но я не могу. Не сейчас.

– А когда? – прошептала она, надеясь на две недели, или два месяца, или даже на два года, или хотя бы на то, что он назначит дату где–то в эти сроки.

Но все, что он сказал, было:

– Я не знаю.

И все, что она могла сделать – это уставиться на него. Удивляясь – почему. Удивляясь – когда. Удивляясь… и удивляясь… и…

– Тилли?

Она покачала головой.

– Тилли, я…

– Нет.

– Нет… что?

– Я не знаю. – В ее голосе звучали отчаяние и страдание, которые словно нож пронзили Питера.

Он мог бы сказать, что она не понимает, о чем он просит. И это было правдой, в чем Питер нисколько не сомневался. Он не планировал этот разговор. Должна была состояться простая прогулка в парке, всего лишь очередная встреча в ряду других похожих встреч, которые составляли его тщетное ухаживание за Тилли Ховард. Брак с нею не входил в число тех вещей, над которыми он задумывался.

Но вдруг что–то случилось; и Питер не знал что. Он посмотрел на нее, и Тилли улыбнулась в ответ, или, возможно, не улыбнулась, а всего лишь сложила губки в своей неповторимой очаровательной манере, и тут это случилось. Похоже, он был сражен Купидоном, поэтому и задал ей вопрос – смелые слова, принадлежащие непрактичному мечтателю, живущему в его душе, сорвались с губ. И он не смог себя остановить, хотя прекрасно понимал, что поступает неправильно.

Но, может быть, это не так уж и невозможно. И у них есть надежда. Существовал способ, благодаря которому все могло бы получиться. Если бы он смог заставить ее понять….

– Мне необходимо некоторое время, чтобы утвердиться, – попытался объяснить Питер. – Сейчас у меня почти ничего нет, в самом деле, но как только я продам свой военный патент, у меня появится небольшая сумма, которую можно будет вложить как капитал.

– О чем вы говорите? – спросила она.

– Мне необходимо, чтобы вы подождали несколько лет. Дайте мне некоторое время, чтобы заработать более надежное состояние прежде, чем мы поженимся.

– Почему я должна ждать? – спросила она.

У него сжалось сердце.

– Потому что вы любите меня.

Она молчала; он почти не дышал.

– Ведь так? – прошептал он.

– Конечно, люблю. Я только что об этом вам сказала. – Она слегка тряхнула головой, словно пытаясь подтолкнуть свои мысли, вынудить их соединиться во что–то, что имело бы смысл. – Но почему я должна ждать? Почему мы не можем пожениться уже теперь?

На мгновение Питер замер, способный лишь смотреть на нее. Она не знала. Как она могла не знать? Все это время он безумно мучился, а она даже не догадывалась.

– Я не могу вас обеспечить, – объяснил он. – Вы должны это знать.

– Не глупите, – сказала Тилли, облегченно улыбаясь. – Существует мое приданое, и…

– Я не собираюсь жить за счет вашего приданого, – огрызнулся он.

– Почему нет?

– Поскольку у меня еще осталось немного гордости, – натянуто ответил он.

– Но вы приехали в Лондон, чтобы жениться ради денег, – возразила она. – Вы сами мне это сказали.

Его челюсть сжалась в решительную линию.

– Я не женюсь на вас ради денег.

– Но вы ведь и не собирались жениться на мне ради денег, – мягко сказала она. – Ведь так?

– Конечно, нет. Тилли, вы же знаете, насколько вы мне дороги…

Ее голос стал более резким.

– Тогда не просите, чтобы я ждала.

– Вы заслуживаете лучшего мужчину, чем я.

– Позвольте мне самой быть судьей в этом вопросе, – прошипела она, и Питер понял, что она рассердилась. Она была не раздосадована, не раздражена. Тилли пришла в настоящую ярость.

Но она так наивна. Наивна настолько, насколько может быть человек, никогда не сталкивавшийся с трудностями. Она не знала ничего, кроме безоговорочного восхищения со стороны высшего общества. Для всех она была праздником, ее все обожали, восхищались и любили, и она не могла даже представить, что где–то может существовать мир, в котором люди будут шептаться за ее спиной или смотреть свысока, задирая перед ней нос.

И, уж конечно, ее родители никогда ни в чем ей не отказывали.

Но сейчас они точно ей откажут, и со всей определенностью можно сказать, что они откажут ему. В этом Питер был совершенно уверен. Не было никакого способа, который бы позволил добиться у них разрешения на его брак с Тилли, не в его нынешнем положении.

– Хорошо, – наконец сказала она, поскольку молчание между ними тянулось уже слишком долго, – если вы не хотите брать мое приданое, пусть так и будет. Мне нужно очень немного.

– О, в самом деле? – спросил он. Питер не собирался смеяться над нею, но слова вышли определенно насмешливыми.

– Нет, – подтвердила Тилли, – мне много не надо. Предпочитаю быть бедной и счастливой, нежели богатой и несчастной.

– Тилли, вам знакома лишь ситуация, когда вы богаты и счастливы, а потому я сомневаюсь, что вы понимаете, что значит быть бедным…

– Не смотрите на меня свысока, – предупредила она. – Вы можете отказать мне, можете бросить меня, но вы не смеете смотреть на меня снисходительно.

– Я не стану просить вас жить на мой доход, – отчетливо произнося каждый слог, сказал Питер. – Сомневаюсь, что мое обещание Гарри включает в себя принуждение вас жить в бедности.

Она задохнулась от возмущения.

– О чем это вы? При чем здесь Гарри?

– Что, черт возьми, вы…

– Все это было только поэтому? Из–за какого–то глупого предсмертного обещания, данного моему брату?

– Тилли, нет…

– Нет, теперь уж вы позвольте мне закончить. – Ее глаза вспыхнули, ее плечи дрожали, но она выглядела великолепно. Вот только его сердце разбилось.

– Никогда больше не говорите мне, что вы заботитесь обо мне, – продолжила Тилли. – Если бы вы это делали, то попытались понять мое состояние и больше думали бы о моих чувствах, а не о Гарри. Он мертв, Питер. Мертв.

– Я знаю это лучше, чем кто–либо другой, – тихим голосом произнес Питер.

– Не думаю, что вы даже знаете, кто я, – сказала она. Все ее тело дрожало от эмоций. – Для вас я – всего лишь сестра Гарри. Глупая маленькая сестренка Гарри, о которой вы поклялись заботиться.

– Тилли…

– Нет, – яростно выкрикнула она. – Не называйте меня по имени. Даже не говорите со мной, пока не узнаете, кто я такая.

Питер открыл было рот, но его губы ничего не произнесли. Мгновение они действительно смотрели друг на друга в странном, безмолвном ужасе. Они не двигались, возможно, надеясь, что все это было ошибкой, что, если они останутся там хоть на секунду дольше, все произошедшее растает, и они останутся прежними.

Но, конечно, этого не произошло, и пока Питер стоял там, онемевший и беспомощный, Тилли развернулась и ушла, ее походка была мучительным сочетанием прогулочного шага и бега.

Спустя несколько минут появился грум Тилли с лошадью Питера и, молча, вручил ему поводья.

И как только Питер взял их, он почувствовал, что действие обрело свой финал, словно ему сказали: «Бери их и уходи. Уходи».

И он с удивлением понял, что худшего мгновения в его жизни не было.