Пять дней спустя, в море

Джек уже не первый раз пересекал Ирландское море. И даже не второй или третий. И каждый раз он спрашивал себя, настанет ли день, когда предчувствие беды оставит его, когда он будет в состоянии смотреть на темные, бурлящие под ним воды, и не думать о своем отце, плавно скользящем вниз навстречу смерти.

Даже до того, как Джек встретил Кэвендишей, когда его отец был для него всего лишь чем–то сродни сказочному герою, Джек не любил это море.

И вот он стоит здесь. Держась за поручни. И не знает, как себе помочь. Он не может находиться в море и не смотреть на воду. На ее поверхность, а затем — и в ее глубину.

И хотя, на этот раз это плавание было спокойным, но и это не могло успокоить его. Джек не боялся за свою собственную безопасность. Просто он чувствовал себя совершенно разбитым, скользя над могилой своего отца. Ему хотелось, чтобы это плавание поскорее завершилось. Он вновь хотел оказаться на твердой земле. Даже, если этой землей была Ирландия.

В последний раз, когда он был дома…

Джек с силой сжал челюсти и закрыл глаза. В последний раз, когда он был дома, он привез туда тело Артура.

Это была самая жестокая вещь, которую он когда–либо делал. И не только потому, что его сердце разрывалось с каждой новой милей, и даже не потому, что он боялся своего возвращения домой. Как он смог смотреть в глаза своим дяде и тете, когда он привез их мертвого сына?

Как будто не было достаточным того, что это оказалось чертовски трудным перевезти тело из Франции в Англию, а затем — в Ирландию. Он должен был найти гроб, что было неимоверно сложно во время войны. «Спрос и предложение», — сказал Джеку один из его друзей после их первой неудачной попытки приобрести гроб. Трупов на поле битвы было так много, что гробы стали запредельной роскошью.

Но Джек был настойчив, и он досконально выполнил все указания, которые дал ему владелец похоронного бюро, заполнив деревянный гроб опилками и запечатав его смолой. Но даже в этом случае запах, в конечном счете, просочился наружу, и к тому времени, когда он достиг Ирландии, ни один кучер не желал везти такой груз. И Джеку пришлось купить свой собственный фургон, чтобы доставить тело своего кузена домой.

Эта поездка разрушила и его собственную жизнь. Армейское начальство ответило отказом на его просьбу позволить ему перевезти тело, и Джек был вынужден продать свой офицерский патент. Это была небольшая плата за то, чтобы иметь возможность отдать последнюю дань своей семье. Но это также означало, что Джек вынужден был оставить должность, для которой он, наконец–то, идеально подходил. Школа была ужасным местом: провал за провалом. Он выкарабкался, главным образом, с помощью Артура, который, видя его усилия, тайно пришел ему на помощь.

Но университет, Бог ты мой, Джек все еще не мог поверить, что он согласился туда пойти. Он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, но мальчики из Портора Ройал продолжали свою учебу в университете. Это не обсуждалось. Но Артур был на год младше его, а без него Джек не имел и шанса. Провал был бы унизителен, и поэтому Джек устроил так, чтобы его исключили. На это не потребовалось чрезмерной фантазии, чтобы найти способы вести себя в манере, неподобающей для студента Тринити Колледжа.

Джек возвратился домой, по общему мнению, с позором, и было решено, что он попробует преуспеть в армии. Так он и поступил. Это было для него то, что надо. Наконец, он нашел место, где мог преуспеть и процветать без книг, бумаг и перьев для письма. Джек вовсе не был невежественен. Просто он ненавидел книги, бумаги и перья для письма. Они вызывали у него головную боль.

И так было всегда. И вот теперь он находится здесь, на пути назад в Ирландию, впервые, со времени с панихиды по Артуру, и он может оказаться герцогом Уиндхемом, что гарантирует ему целую проклятую жизнь с книгами, бумагами и перьями для письма.

И головными болями.

Джек мельком взглянул налево от себя и увидел Томаса, склонившегося в легком поклоне перед Амелией. Тот что–то показывал девушке, вероятно птицу, так как Джек больше ничего интересного не обнаружил. Амелия улыбалась, хотя и не широко, но по крайней мере, достаточно, чтобы ослабить чувство вины, которое испытывал Джек после недавней сцены в Белгрейве, когда он отказался жениться на ней. Но это вовсе не означало, что он мог поступить тогда как–то иначе. Неужели они действительно думают, что он мог повернуться и сказать: «О, да, подавайте мне любую! И я тотчас же с радостью отправлюсь с нею в церковь».

Не то, чтобы с леди Амелией было что–то не так. Фактически, каждый мог сделать (и вероятно сделает) намного худшую партию, если его принудят вступить в брак. И если бы он уже не встретил Грейс…

Он, возможно, поступил бы так, как его просили.

Джек услышал чье–то приближение, и когда обернулся, там была она, словно бы вызванная его мыслями. Грейс сбросила свою шляпку, и ее темные волосы развевались на ветру.

— Здесь очень мило, — сказала девушка, прислонившись к поручням рядом с ним.

Джек кивнул. Он не видел девушку большую часть рейса. Вдовствующая герцогиня пожелала остаться в своей каюте, и Грейс была обязана проявлять к ней внимание. Конечно, она не жаловалась. Она никогда не жаловалась, и по правде говоря, Джек полагал, что у нее не было на это причин. В конце концов, ее работа заключалась в том, чтобы находиться подле вдовы. Однако он не мог себе представить менее приятной должности. И он знал, что сам он никогда бы не смог выдержать на такой должности.

Скоро, подумал Джек. Скоро она будет свободна. Они поженятся, и Грейс никогда не придется даже видеть вдову, если таково будет ее желание. Джека вовсе не волновало то, что старая летучая мышь приходилась ему бабушкой. Она была злой и эгоистичной, и у него не было никакого желания разговаривать с нею, как только все это закончится. Если его вынудят стать герцогом, то он купит домик где–нибудь на Внешних Гебридских островах и отошлет вдовствующую герцогиню туда. А если он не герцог, то тогда Джек планировал взять Грейс за руку и увезти ее из Белгрейва, и никогда не оглядываться назад.

По правде говоря, это была довольно заманчивая мечта.

Грейс смотрела вниз, наблюдая за водой.

— Не странно ли это, — размышляла девушка, — как быстро она движется.

Джек посмотрел на парус.

— Дует хороший ветер.

— Я знаю. Конечно, это имеет смысл. — Она подняла глаза и улыбнулась. — Просто я никогда раньше не была на корабле.

— Никогда? — В это казалось трудно поверить.

Она покачала головой.

— Не на таком, как этот. Мои родители однажды взяли меня на гребную лодку на прогулку по озеру, но это было просто для забавы. — Она вновь посмотрела вниз. — Я никогда не видела, чтобы вода так стремительно двигалась. Жалко, что я не могу опустить в нее руку.

— Она холодная, — сказал Джек.

— Ну, да, конечно. — Грейс наклонилась вперед, ее шея выгнулась, казалось, что она ловит лицом ветер. — И все же я хотела бы ее коснуться.

Джек пожал плечами. Ему бы следовало быть более разговорчивым, особенно с нею, но он мог думать только о том, что увидел первый признак земли на горизонте, а его живот сжимало и выкручивало.

— С вами все в порядке? — спросила Грейс.

— Все хорошо.

— Вы несколько зеленоватого цвета. Вы страдаете морской болезнью?

Хотел бы он. Но Джек никогда не страдал морской болезнью. Он страдал «земной болезнью». Ему не хотелось возвращаться. Он проснулся посреди ночи, лежащий на своей маленькой койке, весь липкий от пота.

Он должен вернуться. Джек знал, что так и сделает. Но это вовсе не означало, что большая часть его не хотела отпраздновать труса и сбежать.

Джек услышал, как у Грейс перехватило дыхание, и когда он посмотрел на нее, девушка махнула рукой вперед, и ее лицо осветилось от волнения.

Возможно, это было самое красивое зрелище, которое он когда–либо видел.

— Это Дублин? — спросила она. — Там?

Джек кивнул.

— Порт. Сам город немного дальше.

Она так вытягивала шею, что это показалось бы ему весьма забавным, не будь Джек в таком ужасном настроении. Не было никакой возможности что–либо увидеть с такого расстояния.

— Я слышала, что это — очаровательный город, — заметила Грейс.

— Да, там есть чем развлечься.

— Жаль. Не думаю, что мы там долго пробудем.

— Нет. Вдова жаждет отправиться дальше.

— А вы разве нет? — спросила девушка.

Джек вздохнул и потер глаза. Он устал, был возбужден, и чувствовал себя так, словно его доставили к месту его гибели.

— Нет, — сказал он. — Честно говоря, я был бы весьма счастлив остаться прямо здесь, на этом корабле, у этих поручней всю свою оставшуюся жизнь.

Грейс, нахмурившись, повернулась к нему.

— С вами, — сказал мягко Джек. — Здесь у этих поручней, с вами.

Он посмотрел вдаль. Порт Дублина стал теперь чуть больше пятнышка на горизонте. Скоро он будет в состоянии рассмотреть здания и корабли. По левую сторону от себя Джек слышал беседовавших Томаса и Амелию. Они тоже смотрели вдаль, наблюдая за портом, который, казалось, рос у них прямо на глазах.

Джек сглотнул. Узел в его животе тоже разрастался. Боже, это почти забавно. Он здесь, снова в Ирландии, вынужден предстать перед своей семьей, которую он подвел много лет тому назад. И если одно это не достаточно плохо, то к тому же он может оказаться законным герцогом Уиндхемом, оказаться в положении, для которого он однозначно не подготовлен.

И ко всему прочему, поскольку никакая рана никогда не должна остаться без соли, он вынужден был сделать все это в компании вдовы.

Ему хотелось рассмеяться. Это было забавно. Это должно было быть забавно. Если это не забавно, то ему только и остается, черт подери, что пойти и расплакаться.

Но было не похоже, что ему смешно. Он смотрел на Дублин, видневшийся прямо по курсу, на все уменьшающемся расстоянии.

Было слишком поздно смеяться.

***

Несколько часов спустя, в «Куинс Армс», Дублин

— Это не слишком поздно!

— Мэм, — сказала Грейс, пытаясь сохранять невозмутимость и, как могла, успокаивая вдову, — сейчас уже больше семи часов. Мы все устали и хотим есть, а дороги темны и нам незнакомы.

— Но не для него, — возразил вдова, дернув головой в сторону Джека.

— Я устал и голоден, — рявкнул в ответ Джек, — и благодаря вам, я больше не путешествую по дорогам при свете луны.

Грейс закусила губу. Они находились в дороге уже более трех дней, и можно было с уверенностью сказать, что чем дальше они продвигались, тем более вспыльчивым становился Джек. Каждая миля, приближавшая их к Ирландии, казалось, истощала его терпение. Джек стал молчаливым и замкнутым, и совершенно непохожим на того человека, которого она знала.

Человека, в которого она влюбилась.

Они прибыли в порт Дублина после полудня, но к тому времени, когда они собрали свои вещи и направились в город, время почти приблизилось к ужину. Грейс почти не ела, пока они находились в море, и теперь, ступив на твердую землю, которая не качалась и не уходила у нее из–под ног, девушке очень хотелось есть. Менее всего она желала немедленного отправления в Батлерсбридж, — маленькую деревушке в графстве Каван, где вырос Джек.

Но вдовствующая герцогиня продолжала спорить. Поэтому они стояли в передней комнате гостиницы, все шестеро, в то время как вдова пыталась навязать остальным скорость и направление их путешествия.

— Разве Вы не желаете уладить этот вопрос раз и навсегда? — потребовала вдова от Джека.

— Вовсе нет, — нагло ответил тот. — Гораздо сильнее мне хочется получить кусок картофельной запеканки с мясом и кружку пива. — Джек повернулся к остальной части группы, и Грейс испытала боль, увидев выражение его глаз. Он был измучен. Но чем, она не могла понять.

Какие демоны поджидали его здесь? Почему прошло столько времени с момента его последнего посещения Ирландии? Он говорил Грейс, что у него было прекрасное детство, и что он обожал свою приемную семью и не променял бы ее на все блага мира. Разве не об этом мечтает каждый? Разве Джек не хочет оказаться дома? Разве он не понимает, как удачно все складывается, и он возвращается домой?

Грейс на его месте сделала бы все возможное для этого.

— Мисс Эверсли, — Джек учтиво поклонился. — Леди Амелия.

Обе две леди присели в легком реверансе, и Джек вышел из комнаты.

— Я полагаю, что в этом он прав, — пробормотал Томас. — Ужин кажется бесконечно более привлекательной перспективой, чем ночь, проведенная в дороге.

Вдовствующая герцогиня резко повернула в его сторону голову, сверкнув при этом глазами.

— Нет, — отрезал Томас, ответив ей чрезвычайно сухим взглядом, — я не пытаюсь оттянуть неизбежное. Даже под угрозой скорого лишения собственности герцоги испытывают чувство голода.

На что лорд Кроуленд громко рассмеялся.

— У него есть Вы, Августа, — сказал он весело и отправился в бар.

— Я поужинаю в своей комнате, — объявила вдова. В ее тоне слышалось неповиновение, как будто она ожидала, что кто–то будет возражать, но этого, конечно, никто не сделал. — Мисс Эверсли, — рявкнула она, — Вы позаботитесь обо мне.

Грейс устало вздохнула и собралась отправиться следом за вдовой.

— Нет, — сказал Томас.

Вдовствующая герцогиня замерла.

— Нет? — отозвалась она ледяным эхом.

Грейс обернулась и взглянула на Томаса. Что он хочет сказать? Ничего необычного в приказе вдовы не было. Грейс была ее компаньонкой. Именно для выполнения подобных обязанностей она и была нанята.

В уголках губ Томаса возникла еле заметная, но губительная улыбка, смутившая его бабушку.

— Грейс будет обедать с нами. В столовой.

— Она — моя компаньонка, — прошипела вдова.

— Больше нет.

Грейс затаила дыхание, наблюдая за их спором. Отношения между Томасом и его бабушкой никогда не были сердечными, но то, что происходило сейчас, выглядело весьма необычно. Казалось, Томас получает почти удовольствие от происходящего.

— Поскольку я пока еще не лишен своего положения, — сказал Томас, медленно произнося слова, и явно смакуя каждое из них, — я взял на себя смелость сделать несколько последних распоряжений.

— О чем, черт возьми, Вы говорите? — потребовала вдовствующая герцогиня.

— Грейс, — произнес Томас и повернулся к девушке, с дружелюбием и неким воспоминанием в его взгляде, — Вы официально освобождаетесь от своих обязанностей при моей бабушке. Когда Вы возвратитесь домой, то обнаружите коттедж, переписанный на Ваше имя, а также капитал, достаточный, чтобы обеспечить Ваш доход на всю оставшуюся жизнь.

— Вы сошли с ума? — пробормотала вдова.

Грейс в шоке уставилась на Томаса.

— Я уже давно должен был так поступить, — произнес Томас. — Но я был слишком эгоистичен. Я не мог представить, что мне придется жить с нею… — он кивнул головой на свою бабушку, — без вас, без того, что Вы выступали в роли буфера между нами.

— Я не знаю, что и сказать, — прошептала Грейс.

— Обычно в таких случаях я советую произнести «спасибо», но поскольку именно меня вам надо благодарить, то «Вы — лучший из мужчин» будет достаточно.

Грейс несмело улыбнулась и прошептала:

— Вы — лучший из мужчин.

— Как приятно это услышать, — сказал Томас. — Ну, а теперь, Вы хотите присоединиться к нам за ужином?

Грейс обернулась к красной от гнева вдове.

— Ты — алчная маленькая шлюха, — выплюнула та. — Думаешь, что я не знаю, какая ты? Думаешь, что я позволю тебе снова оказаться в моем доме?

Грейс уставилась на вдовствующую герцогиню в тихом шоке, затем произнесла:

— Я собиралась ответить, что предложила бы вам свою помощь на оставшуюся часть поездки, поскольку никогда и не думала покинуть пост без надлежащего и учтивого уведомления, но теперь, полагаю, что я передумала. — Она повернулась к Амелии, старательно удерживая руки, прижатыми к своим бокам. Ее трясло. Она не была уверена, было ли это от шока или от восхищения, но она дрожала. — Я могу переночевать в твоей комнате? — спросила она Амелию. Поскольку с вдовой она, естественно, оставаться не собиралась.

— Конечно, — быстро ответила Амелия. Она взяла Грейс под руку. — Давайте пойдем ужинать.

Это была, как потом решила Грейс, самая замечательная картофельная запеканка, которую она когда–либо ела.

***

Несколько часов спустя, Грейс сидела в своей комнате и смотрела в окно, в то время как Амелия спала.

Грейс попыталась заснуть, но ей не давали покоя мысли о поразительном акте великодушия со стороны Томаса. Плюс к этому, она мучалась вопросом, куда ушел Джек — его не было в столовой, когда они с Томасом и Амелией прибыли туда, и никто, казалось, не знал, что с ним случилось.

И плюс ко всему, Амелия храпела.

Грейс оставалось наслаждаться видом раскинувшегося перед нею Дублина. Их гостиница находилась не в самом центре города, но улица была заполнена народом: местными жителями, спешащими по своим делам, и большим количеством путешественников, едущих из порта.

Как это странно вновь обрести свободу. Грейс все еще не могла поверить, что она здесь делит кровать с Амелией, а не свернулась на неудобном стуле возле кровати вдовы.

Ужин прошел весело. Томас выпил и был в удивительно хорошем настроении, что бы они не обсуждали. Про свой щедрый подарок он больше не упоминал, но Грейс знала, почему он так поступил. Если Джек окажется настоящим герцогом, а Томас был убежден, что так оно и будет, то тогда девушка не сможет оставаться в Белгрейве.

Ежедневно, всю оставшуюся часть своей жизни, страдать от разбитого сердца, нет, этого она не сможет вынести.

Томас знал, что она влюбилась в Джека. Она не сказала ему об этом прямо, но он хорошо ее знал. Должен был знать. И он действовал с таким великодушием, в то время, как она взяла да и влюбилась в человека, который мог стать причиной крушения всей его жизни…

Каждый раз, когда Грейс об этом думала, на ее глаза наворачивались слезы.

Итак, теперь она была независима. Независимая женщина! Ей нравилось, как это звучит. Она будет спать до полудня каждый день. Она будет читать книги. Она будет предаваться явной лени после всего этого, по крайней мере, в течение нескольких месяцев, а затем, найдет себе какое–нибудь дело, чтобы занять свое время. Возможно, благотворительность. Или, может быть, она будет учиться рисовать акварелью.

Это казалось декадентством. И это было прекрасно.

И одиноко.

Нет, твердо решила Грейс, она найдет друзей. В округе у нее было много друзей. Она была рада, что ей не придется уезжать из Линкольншира, даже если это означает, что иногда их пути с Джеком могут пересечься. Линкольншир был ее домом. Тут она знала всех, и все знали ее, и ее репутация не будет подвергнута сомнению, даже если она действительно заживет своим собственным домом. Она будет жить в мире и респектабельности.

Это было бы так хорошо.

Но одиноко.

Нет. Не одиноко. У нее будет капитал. Она сможет навещать Элизабет, которая выйдет замуж за графа с Юга. Она сможет стать членом одного из тех женских обществ, которые так обожала ее мать. Леди встречались каждый вторник, утверждая, что должны обсудить искусство, литературу, и новости дня, но когда встречи проходили в Силлсби, Грейс слышала, что собравшиеся женщины слишком много смеялись для этих тем.

Она не будет одинока.

Она отказывается быть одинокой.

Она оглянулась назад на Амелию, похрапывающую на кровати. Бедняжка. Грейс часто завидовала девочкам Уиллоуби, занимающим свое надежное место в обществе. Они были дочерьми графа, с безупречной родословной и щедрым приданым. И было, в самом деле, странно, что теперь ее будущее становилось настолько же ясным, насколько будущее Амелии было темным.

Но она вспомнила, что Амелия никогда не контролировала свою собственную судьбу больше, чем она сама. Ее отец выбрал ей мужа прежде, чем она научилась говорить, прежде чем он понял, кем она будет, на что она будет похожа. Как он мог знать, рассматривая младенца меньше года от роду, подойдет ли девочке роль герцогини?

Всю свою жизнь Амелия ждала Томаса, ждала, когда тот найдет время для бракосочетания с ней. И даже если все кончится тем, что она выйдет замуж за любого из двух герцогов Уиндхемов, то она все еще окажется обязанной следовать тому, что диктует ее отец.

Грейс вновь смотрела в окно, когда она услышала шум в холле. Шаги, решила она. Мужчина. И не сумев сдержать себя, она поспешила к двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор.

Джек.

Он выглядел помятым, усталым и крайне подавленным. Он вглядывался в темноту, пытаясь определить, какая из комнат его.

Грейс–компаньонка, возможно, отступила бы назад в свою комнату, но Грейс–женщина–с–независимыми–средствами была несколько более смелой, и она вышла в коридор, прошептав его имя.

Джек осмотрелся. Его глаза вспыхнули, и Грейс запоздало вспомнила, что на ней всего лишь длинная ночная рубашка. Ее рубашка и отдаленно не была откровенной, фактически, наоборот, Грейс сейчас была даже более прикрыта, чем будь она в вечернем платье. Однако она обхватила себя руками и только потом шагнула вперед.

— Где Вы были? — прошептала она.

Джек пожал плечами.

— Везде. Навещал знакомые места.

Что–то в его голосе встревожило ее.

— В самом деле? — спросила Грейс.

— Нет. — Он посмотрел на нее, затем протер глаза. — Я был через улицу отсюда. Ел свою картофельную запеканку.

Она улыбнулась.

— И Ваша пинта пива?

— Две, фактически. — И тут он улыбнулся ей, робкой, мальчишеской улыбкой, которая попыталась изгнать опустошение с его лица. — Я пропустил их.

— Ирландский эль?

— Английская дрянь — свиное пойло в сравнении с ним.

Грейс почувствовала, что согревается изнутри. В его глазах был юмор, впервые за последнее время. Это было так странно. Она думала, что для нее будет пыткой стоять около него, находиться рядом с ним, слышать его голос и видеть его улыбку. Но все, что она сейчас чувствовала — было счастье. И облегчение.

Грейс не могла вынести, когда видела его таким несчастным. Она должна быть его. Даже если он не мог быть ее.

— Вы не должны здесь находиться, — сказал Джек

— Нет. — Она покачала головой, но не двинулась с места.

Он состроил гримасу и посмотрел вниз на свой ключ.

— Я не могу найти свою комнату.

Грейс взяла у него ключ и присмотрелась к нему.

— Четырнадцать, — сказала она и огляделась. — Здесь очень темно.

Джек кивнул.

— Вот туда, — показала Грейс на нижний холл. — Я проходила мимо нее там.

— Ваша комната удобная? — спросил Джек. — Она достаточно большая для вас и вдовы?

Грейс задохнулась. Он не знал. Она совсем забыла. Он уже уехал, когда Томас подарил ей дом.

— Я не с вдовой, — ответила она, неспособная скрыть свое волнение. — Я…

— Кто–то приехал, — прошептал он резко, и действительно, она услышала голоса и шаги на лестнице. Джек начал оттеснять Грейс к ее комнате.

— Нет, я не могу. — Она заартачилась. — Там Амелия.

— Амелия? Почему она… — Джек что–то еле слышно пробормотал и затем потянул ее за собой в нижний холл. В комнату номер 14.