Глава 12

Корнелия

Корнелия улыбалась, а вот виновница торжества, Лоллия, была вне себя от ярости.

— Все, с меня довольно, — повторяла она, видя в зеркале, как рабыня поправляет складки на алом покрывале. — Это последний раз. Больше никаких свадеб. А Вителлий пусть покрепче держится за свой трон. Три мужа в течение одного года — это уж слишком!

Рабыня суетилась вокруг нее, но Лоллия продолжала хмурить брови и что-то возмущенно бормотать себе под нос. Корнелия откинулась на ложе, с улыбкой разглядывая голубой мраморный потолок и позвякивая браслетами на левом запястье. По случаю торжества она облачилась в ярко-желтую столу, руки вплоть до локтей унизала браслетами, а темные волосы убрала в прическу, которую держал сдвинутый на лоб золотой обруч. Как только до нее дошла весть, что Отон мертв, она тотчас же сбросила траур.

Она сидела в четырех стенах и даже успела соткать несколько кусков полотна, после чего, правда, распустила их на нитки собственными же руками, когда в атрии раздался крик, а за ним еще чьи-то голоса. Выронив из рук челнок, она испуганно бросилась на этот шум. В атрии она застала раба — он что-то невнятно рассказывал про сражение Отона и Вителлин при Бедриакуме. У ног его валялась корзина, а по полу раскатились фрукты, видимо, он выронил ее, когда со всех ног бросился в дом, чтобы поскорее поведать новость.

— О боги, — пробормотал Гай. — Сначала успокойся. Так что ты?..

— Живо говори! — приказала рабу Туллия, и тот мгновенно вытянулся перед ней по стойке смирно. Правда, говорить связными предложениями он так и не смог, чем немало рассмешил Корнелию. От хохота слезы брызнули из ее глаз, а сама она согнулась пополам. Чтобы как-то сдержать себя, она попробовала зажать рот ладонью, но смех все равно рвался наружу. Когда же рабы отвели ее в ее спальню, она тотчас сорвала с себя траурный наряд и, обнаженная, со смехом закружилась по комнате. По ее щекам струились слезы, и она вновь ощущала себя живым человеком, а не каменной статуей. Отон мертв, возможно, потому, что она передала кому нужно важные сведения, и вот теперь в Риме будет новый император. Пизон отмщен.

По этому случаю Корнелия произнесла про себя тост и одним глотком осушила кубок вина, после чего попросила еще. Лоллия изумленно выгнула бровь.

— Почему-то когда утром вино пью я, ты называешь это неприличным.

— Сегодня праздник, Лоллия.

— Что ж, тогда я не стану тебя за это корить. Более того, я должна быть благодарна тебе за то, что ты снова заговорила со мной.

— Просто я поняла, что ты здесь не при чем, — великодушно произнесла Корнелия. — Я имею в виду, что ты в свое время заняла сторону Отона. В конце концов тебя ведь вынудили выйти замуж за его брата.

— Верно, вынудили, — кротко согласилась Лоллия. — Так что можешь не ждать от меня никаких извинений. Потому что я не сделала ничего дурного.

На какой-то миг она посмотрели друг на дружку в зеркале. Лоллия заколола убранные в высокую прическу локоны золотой заколкой. Корнелия сделала еще один глоток вина.

— Скажи, а император будет на твоей свадьбе? — спросила она у кузины примирительным тоном.

— Пусть только попробует не прийти, — нахмурилась Лоллия, — после того, как мой дед истратил на пир двести тысяч сестерциев. Ведь, как известно, Вителлий — страшный обжора. Бедные повара уже сбились с ног.

Корнелия представила себе простое, крестьянское лицо нового императора. После победы при Бедриакуме Вителлий неспешным триумфальным маршем прошел по всей Италии. Он заходил во все города на своем пути, где его встречали как победителя и потчевали щедрыми угощениями на пирах. Когда он наконец дошел до Рима, весна сменилась жарким летом. В город Вителлий вошел пешком, следом за ним, четким боевым строем, — его доблестные легионы и наемники-германцы в волчьих шкурах. Корнелия пожирала глазами нового императора, когда тот шел вверх по Капитолийскому холму, чтобы принести в храме Юпитера жертвоприношение в честь победы. Шел он, слегка прихрамывая, рослый, широкоплечий, румяный с внушительным животом и довольной улыбкой на простоватом лице. В нем не было ничего от вероломного, лицемерного, надушенного Отона.

— …не знаешь, пожалует ли к нам сегодня Диана? — недовольно осведомилась Лоллия. — Последнее время она стала совсем странная. Постоянно куда-то исчезает, а потом возвращается вся в синяках. Может, оно даже лучше, что ее сегодня нет. Император Вителлий — страстный поклонник «синих», и я бы не хотела, чтобы они с ней спорили с пеной у рта, какая партия лучше, — Лоллия слегка наклонила голову, рассматривая свое отражение в зеркале. — Может, хотя бы Марцелла придет?

— Не знаю. Она до сих пор ни с кем не разговаривает после того, что случилось при Брикселлуме.

— А что лично с ней случилось при Брикселлуме? — съязвила Лоллия. — Лично мне, когда она вернулась, не показалось, что она чем-то напугана. Да и сейчас тоже не кажется. О, пожалейте меня! Я была вынуждена наблюдать за сражением! Точно так же, как тогда с Нероном; кстати, что с ним тогда произошло? Удобный предлог не делать того, чего ей не хочется делать.

— О, Лоллия! — Корнелия поерзала на ложе. — На твоем месте я бы не стала говорить подобные вещи!

— А разве я говорю неправду?

— Не в этом дело, — ответила Корнелия, а сама вспомнила и недавний пир у Гая, и последние гонки колесниц в Большом цирке, и пир в честь обручения Лоллии. Марцеллы не было ни в одном из этих мест.

— Не могу, это выше моих сил, — сказала тогда Марцелла, устало моргая. Все тотчас принялись уговаривать ее, советуя прилечь и отдохнуть. Правда, когда Корнелия поднялась к ней в ее крошечный кабинет, было видно, что отдых не входил в ее планы. Нет, Марцелла сидела за столом и, с блеском в глазах, водила пером по пергаменту.

— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло у Брикселлума? — полюбопытствовала Корнелия. — Я ведь не Туллия и постараюсь тебя понять.

— Что я должна тебе рассказать? — ответила Марцелла, пожимая плечами. — Погиб еще один император. Думаю, в этот год на нас свалилось слишком много событий.

— А я бы не отказалась посмотреть, как погиб Отон, — возразила Корнелия, ощущая не свойственное ей злорадство. — Жаль, что меня не было рядом с тобой при Брикселлуме. С каким удовольствием я бы плюнула его трупу в лицо!

— Сомневаюсь, что ты бы это сделала, — задумчиво ответила Марцелла. — Он умер как герой.

— Мой муж тоже умер как герой! — перед мысленным взором Корнелии до сих пор стояло лицо ее мертвого мужа. Смерть превратила красивые, благородные черты в ужасную, отталкивающую маску.

Задумчивости Марцеллы как не бывало.

— А разве кто-то с этим спорит?

Корнелия посмотрела на сестру. Лицо Марцеллы ничего не выражало.

— Мне лучше уйти?

— Да, я чувствую себя совершенно разбитой, — тотчас ответила Марцелла. — После Брикселлума…

— После Брикселлума ты старательно избегаешь меня! — вспылила Корнелия и, хлопнув дверью, вышла вон.

Лоллия по-прежнему недовольно рассматривала себя в зеркале.

— Рубины, — сказала она, обращаясь к служанке. — Думаю, нелишне будет напомнить этому Фабию, что я богатая невеста. В конце концов именно по этой причине он на мне и женится, — Лоллия протянула руки, и рабыня застегнула на ее запястьях украшенные рубинами браслеты. Затем Лоллия подставила уши, чтобы та вдела в них тяжелые, по самые плечи серьги.

— И как тебе твой новый муж? Он тебя устраивает? — поинтересовалась Корнелия у кузины — не потому, что это действительно было ей интересно, а чтобы выбросить из головы навязчивые мысли о Марцелле. В течение нескольких месяцев она не находила себе места от горя, затем от желания отомстить. Все это время ей было не до светских бесед, и уж тем более бесед с Лоллией. Но теперь все обиды остались позади.

— Полководец Фабий Валент, — улыбнулась Корнелия. — Твой дед не терял времени, пытаясь поймать его в свои сети.

— Он даже пальцем не пошевелил. Просто Фабий посвятил несколько дней знакомству с самыми богатыми невестами Рима. И в конце концов ноги привели его к моей двери.

— Но ведь он незнатного происхождения! — Корнелия презрительно, хотя и довольно беззлобно сморщила носик. Что, возможно, Фабий Валент обыкновенный проходимец и авантюрист, но он правая рука Вителлия. Это он выиграл битву при Бедриакуме, это он нанес поражение Отону.

— Вителлий о нем самого высокого мнения, — добавила Лоллия, надевая на палец массивный перстень с жемчугом и рубинами. — Первое время нам придется пожить в императорском дворце. Впрочем, Фабий сказал мне, что уже к концу недели у него будет собственный дворец. Если не ошибаюсь, он положил глаз на особняк сенатора Квинтиллия на Цслии. Говорят, в саду у сенатора даже устроены водопады, — Лоллия вздохнула. — А еще он выгнал какого-то претора с его виллы в Байях. И конфисковал дом бедного Сальвия в Брундизии.

— Бедный Сальвий! — после смерти Отона Корнелия прониклась сочувствием к его брату. После поражения Отона его было не узнать. Куда только подевалось его былое высокомерие! Сальвий вернулся в Рим, поджав хвост, словно побитый пес. И хотя Вителлий не стал его трогать и оставил в живых, все избегали его, никто не желал с ним знаться. Дед Лоллии как человек мудрый тотчас же устроил для своего бесценного сокровища развод. Более того, добился возвращения приданого вплоть до последнего гроша, а всего спустя пару дней с предложением руки на пороге его дома появился Фабий Валент.

— Ну вот, так гораздо лучше, — Лоллия без особой радости посмотрела на себя в зеркале. Рабыни — те, кому было поручено следить за ее красотой, — суетились вокруг своей госпожи, спеша поправить складки свадебного наряда, припудрить лицо, воткнуть в прическу еще одну золотую шпильку. Собственно говоря, их была целая армия — тех, кто отвечал за ее кожу, волосы, ногти, наряды, и тех, кто помогал им в этом деле, и все они в эти минуты светились гордостью за творение своих рук. — Ну, разве я не хороша? — вздохнула Лоллия, хотя и без особого воодушевления, и раздала рабыням пригоршню монет. — Даю вам всем сегодня свободный день. Думаю, для вас он будет куда более приятным, чем для меня.

Корнелия отставила кубок и вместе с Лоллией вышла из комнаты. На трех предыдущих свадьбах Лоллии она была подружкой невесты. Сегодня эта честь досталась Туллии. Та уже ждала Лоллию с остальными членами семьи — нетерпеливо поправляла складки красного платья, то и дело одергивая своего четырехлетнего сынишку Павлина.

— Ну-ну, — произнесла она, оглядывая Лоллию придирчивым взглядом с головы до ног. — Новый муж на летний сезон. Будем надеяться, что этот продержится дольше остальных.

— А мне никак не верится, что ты так долго удерживала при себе Гая, — с нежнейшей улыбкой подпустила шпильку Лоллия. — Марк Норбан обладал терпением олимпийского бога, коли так долго терпел твой скрипучий голос. Как будто кто-то водит ногтем по стеклу.

Туллия тряхнула своими фальшивыми локонами и сделала вид, что не замечает, как малыш Павлин пытается вскарабкаться на каменный край бассейна.

— Значит, Гая я устраиваю.

— О боги, да ты вот уже несколько месяцев не даешь ему и слова сказать. Откуда тебе знать, что он думает на самом деле!

— Как я рада вновь видеть Павлина! — поспешила встрять в их перепалку Корнелия, оттаскивая сына Туллии от фонтана. — А что, Марк тоже пришел?

— Нет. Разве ты не слышала? — Туллия зевнула. — Вителлий бросил его за решетку, если не за одно, то за что-то другое. Мне ничего не оставалось, как взять Павлина себе. Хотя, может, я в конце концов отправлю его на какое-то время из города. Скажу честно, не хочу, чтобы меня что-то связывало с именем Норбан.

Бедный Марк, подумала про себя Корнелия. На душе тотчас сделалось неспокойно. Быть брошенным в тюрьму лишь за то, что в твоих жилах течет кровь императора Августа! Хотелось бы надеяться, что Вителлий вскоре выпустит его на свободу. Потому что сейчас другие времена. Отон мертв, и теперь в Риме воцарятся мир и спокойствие.

Как хорошо, что Павлин пробудет в их доме какое-то время! Корнелия обожала очаровательного маленького непоседу, которому ни минуты не сиделось на месте.

— Ловить лягушек ты можешь потом, — строго сказала она мальчику, в очередной раз оттаскивая его от фонтана. — О, боги, тебя давно пора подстричь! Завтра я сделаю это своими руками. Обещаю, что потом буду играть с тобой целый день.

— О боги! — вздохнула Лоллия и отправила мальчишку-раба в триклиний за дедом, где тот наблюдал за тем, как идут приготовления к свадебному пиршеству. — Пора начинать. А где Фабий?

Туллия, не скрывая зависти, рассматривала рубины Лоллии. На ней самой были кораллы в тон платью.

— Возможно, он устал от тебя еще быстрее, чем все твои предыдущие мужья.

— Туллия, дорогая моя, ему нужна не я, а мои деньги. Скажи, ты видела, чтобы кто-то уставал от денег? Ты точно нет, — Лоллия одарила ее приторной улыбкой. — Думаю, Фабию потребуется время, чтобы пустить на ветер мои деньги. Это ты торопишься выжать из Гая последние гроши. Не удивлюсь, что ты успела разорить Марка прежде, чем он развелся с тобой.

— Лоллия, — одернула ее Корнелия. Диана и Марцелла не упускали случая, чтобы подпустить Туллии шпильку, а вот Лоллия с ее добрым характером умела ладить со всеми. Тогда зачем ей понадобилось сегодня портить отношения с Туллией? Неужели я теперь единственная из нас четырех Корнелий, кто еще пытался как-то соблюдать приличия?

— У меня, — огрызнулась Туллия, не обращая на Корнелию внимания, — кроме денег есть другие достоинства. И мне есть, что предложить мужу.

— Это какие же достоинства? — со злорадной улыбкой уточнила Лоллия. — Самое сухое место между ног во всем Риме?

В этот момент, поправляя парик, из триклиния показался ее дед и обвел их всех суровым взглядом. Туллия презрительно фыркнула, однако прикусила язык. Лоллия подошла к деду, чтобы поцеловать Флавию. Та, сияя довольной улыбкой, сидела у прадеда на руках. Кудрявую головку девочки украшал праздничный венок. Юнона всемилостивая, подумала Корнелия, Флавия единственная, кто сегодня улыбается. Свадебная процессия с хмурыми лицами направилась к выходу.

— Хочешь идти рядом со мной, Павлин? — предложила мальчику Корнелия, потому что родная мать не обращала на него внимания.

— Хочу, — бесхитростно ответил он и протянул ей руку. — Моя мама ненавидит свадьбы.

— Неужели?

— Наверно, она ненавидит свадьбы тети Лоллии, — ответил Павлин и на минуту задумался. — Или просто тетю Лоллию.

Если ты Гай, то я Гайя. Очередная брачная церемония. Корнелия усадила Павлина себе на бедро, глядя, как рубины Лоллии, подобно десятку дьявольских темно-красных глаз, зловеще горят в лучах солнца; как жрец не скрывает своего раздражения по поводу того, что жених опаздывает. Фабий Валент объявился в самую последнюю минуту, когда терпение всех было на исходе. Перепрыгивая через ступеньки, он взбежал к алтарю, а вслед за ним его офицеры и наемники-германцы. О боги, какое странное зрелище они являли! Неотесанные провинциалы, обросшие длинными волосами, руки в шрамах, речь грубая, резкая, совсем не похожая на певучую патрицианскую латынь. Как не похожи они на свиту Гальбы, состоявшую из степенных, облаченных в тоги сенаторов, или щеголеватых придворных Отона. Да они вообще не римляне! И все же пусть они грубы и неотесанны, пусть им не хватает внешнего лоска, однако Фабий Валент и его воины возвели на трон нового римского императора. Еще вчера он был никто, подумала Корнелия, слушая, как очередной жених Лоллии, подмигнув своим приятелям, произносит слова брачного обета. А сегодня все спешат отвесить ему поклон и подобострастно заглядывают в глаза. В какие странные времена мы, однако, живем!

По крайней мере Фабий Валент был хорош собой — чего-чего, а этого у него не отнять. Хотя бы в этом Лоллии повезло. Высокий, темноволосый, крепкого телосложения. В свои сорок шесть лет он легко мог дать фору юноше в два раза его младше. Даже на собственное бракосочетание Фабий, как истинный воин, явился в доспехах. Скользнув довольным взглядом по рубинам Лоллии, он без суеты выполнил все, чего от него требовал ритуал. Жертвенный бычок запаниковал на ступеньках храма, и потребовалось три взмаха ножа, прежде чем удалось вскрыть артерию на его шее. Нехорошее предзнаменование, но, с другой стороны, бывало ли на свадьбах Лоллии хотя бы одно хорошее?

Корнелия почувствовала, как к ней подошла и встала рядом сестра, молчаливая, равнодушная, в бледно-зеленом вышитом платье и зеленых яшмовых бусах.

— С тобой все в порядке? — шепотом спросила ее Корнелия.

— Да-да, — ответила Марцелла. Лицо ее ничего не выражало. Впрочем, так бывало всякий раз, когда кто-то интересовался ее личными делами. Правда, когда ее спрашивал кто-то другой, она потом за его спиной корчила презрительную гримасу, которая предназначалась исключительно Корнелии, мол, как они мне все надоели! Впрочем, сегодня Корнелия не заметила в глазах сестры этого заговорщицкого блеска. С каких это пор я стала для нее одной из них? Очередной родственницей, которую приходится терпеть, и не более того?

— Гай! — прошипела Туллия за их спинами. — Почему бы тебе не купить мне сапфиры? Я уже давно прошу тебя это сделать. Все увешаны драгоценностями с ног до головы, и только я среди них как бедная родственница.

Когда церемония была в самом разгаре, откуда-то появилась Диана, и горло Корнелии на мгновение железной хваткой сжал ужас. На последнее бракосочетание Лоллии Диана тоже пришла с опозданием, да еще принесла с собой мешок, в котором лежало нечто ужасное, изуродованное жуткой гримасой смерти.

— Тетя Корнелия, мне больно. Зачем ты так сильно сжала мне руку! — подал жалобный голосок малыш Павлин, и Корнелия поспешила разжать пальцы. К ее величайшему облегчению, на сей раз Диана явилась на свадьбу с пустыми руками.

— Надеюсь, твоя кузина не притащила нам в подарок отрезанную ногу, — съязвила, заметив ее, Туллия.

Услышав ее слова, Диана резко обернулась и буквально испепелила ее полным ненависти взглядом.

— Могу, если тебе этого так хочется.

Тем временем Лоллия и Фабий Валент взялись за руки. Церемонию завершило подписание брачного контракта. Ряды Корнелиев приветствовали новобрачных жидкими рукоплесканиями, германцы Фабия — ревом нескольких десятков глоток.

— А теперь приглашаем всех на пир! — донесся до Корнелии голос деда Лоллии. От волнения он крутил перстни на пальцах. — О боги! Мои повара!..

Впрочем, когда свадебная процессия вернулась к нему в дом, ему не было поводов волноваться. Просторный триклиний был в образцовом порядке: пиршественные ложа стояли ровными рядами, надушенные благовониями, с горой шелковых подушек. Вышколенные рабы раздавали улыбки, статуи украсились гирляндами цветов, а в фонтане вместо воды золотистыми струями било вино. Даже небо над головой было безупречно-голубым, в тон голубым мраморным колоннам, что выстроились по периметру триклиния. На мозаичном полу были рассыпаны синие васильки. Можно подумать, что дед Лоллии заключил сделку с самим Аполлоном, чтобы тот обеспечил такой ясный, солнечный день, улыбнулась про себя Корнелия, обмахиваясь рукой. Впрочем, я бы не удивилась.

Павлину было жарко, и он, припав головкой к ее плечу, то и дело хныкал.

— Туллия, Павлин устал. Его нужно уложить спать.

— Позови его няню.

— Нет, я сама его уложу.

Впрочем, няня уже спускалась к ним навстречу и, бесцеремонно вырвав мальчика из рук Корнелии, которая порывалась сделать это сама, унесла его прочь. По всей видимости, по ее мнению, — как, впрочем, и, по мнению Туллии, патрицианкам нельзя доверять детей. Павлин сонно улыбнулся, а сердце Корнелии сжалось от боли. Когда-то я мечтала, что у меня самой будут дети. Мечтала и возносила молитвы богам, и плакала, но так никого и не родила. А вот у этой стервы Туллии такой замечательный сын. Ну почему?

Впрочем, сейчас ей меньше всего хотелось предаваться пустым мечтаниям. Она уже смирилась с тем, что детей у нее никогда не будет, что она никогда больше не выйдет замуж. Ее жизнь принадлежала Пизону, и по крайней мере она за него отомстила. Что ж, с нее и этого достаточно. Когда Павлин подрастет, когда подрастут ее еще не появившиеся на свет племянники и племянницы, они все станут перешептываться, глядя на свою тетю Корнелию, которая спустя годы будет облачена в траур. «А ведь она могла стать императрицей», скажут они, потрясенные до глубины души ее преданностью покойному супругу. Но ее муж погиб, и она посвятила всю свою жизнь памяти о нем. Ей пятьдесят лет, а она по-прежнему носит на пальце обручальное кольцо…

Схватив у рабов кубки, германцы Фабия с ликующими воплями ринулись к фонтану. Фабий, разговаривая поверх ее головы со своими офицерами, подвел Лоллию к почетному пиршественному ложу. От Корнелии не скрылось, каким злобным взглядом одарила ее сестра управляющего, когда тот отвел ей одно пиршественное ложе с Туллией.

— Прекрасно! Почему бы тебе сразу не бросить меня в яму со змеями!

Что касается самой Корнелии, то ей повезло больше, она оказалась на одном ложе с Дианой и, когда та сбросила с плеч шаль, на мгновение застыла от удивления.

— Что такое ты делала? — Обе руки ее юной кузины были сплошь в синяках. — Или твой отец наконец не выдержал и, взяв в руки ремень, устроил тебе показательную порку?

— Нет, — пожала плечами Диана. — Просто я вывалилась из колесницы.

— И все твои синяки от этого?

— Ну, она еще немного проехала по мне.

В пиршественный зал тем времени вносили закуски — зеленые и темные оливки, воробьев, запеченных в курином желтке, жареные колбаски, сливы, зерна граната, рагу из устриц и мидий. Перед тем, как взяться за угощения, Лоллия ополоснула пальцы в розовой воде, а вот Фабий не стал мыть рук, а сразу взялся за серебряное блюдо с жареными колбасками. Остальные офицеры, громко переговариваясь через весь стол, последовали его примеру. Разумеется, каких манер еще можно ожидать от тех, кто провел всю жизнь среди варваров!

В зал, дабы усладить слух гостей, вошло трио флейтистов, однако нежные звуки их флейт вскоре потонули в реве фанфар.

— Император!

И зал вошла еще одна процессия солдат, на сей раз преторианцев в красно-золотой форме, еще с десяток германцев в жутких варварских штанах, несколько безвкусно накрашенных женщин и наконец сам император, говорливый и смеющийся. На его тунике Корнелия разглядела винные пятна. Дед Лоллии, отвешивая низкие поклоны, тотчас бросился им навстречу. Рабы тотчас вынесли еще одно почетное ложе. Вителлий с радостным воплем тотчас же рухнул на него всем своим весом и поманил к себе Фабия.

— И пусть твоя невеста тоже идет ко мне. Смотрю, ты выбрал себе смазливую мордашку, — с этими словами Вителлий легонько похлопал Лоллию по щеке. Гости тотчас подобострастно заулыбались, надеясь в душе, что никто не вспомнит, что точно с таким же подобострастием они еще недавно низко кланялись и улыбались Отону.

Еще два месяца, и Отона позабудут, подумала Корнелия, наблюдая за тем, как Гай и Туллия лебезят перед Вителлием. Когда в Рим пришло известие о том, что Отон погиб, в городе пару часов царила паника. Плебс, ощутив свободу, наводнил собой улицы. Беснующиеся толпы низвергали с пьедесталов его статуи, крошили вдребезги его выставленные на форумах бюсты. Скорее откуда-то появились статуи Вителлия, и народ принялся украшать их гирляндами цветов. Из каких-то неведомых хранилищ были извлечены даже статуи Гальбы, которые тоже вскоре украсились гирляндами, поскольку Вителлий заявил, что следовало отомстить за его смерть. Все друзья и знакомые, которые в правление Отона делали вид, будто не замечают Корнелию, все те, кто сторонился ее, словно зачумленной, теперь прибежали к ее двери, чтобы пожать ей руки и засвидетельствовать соболезнования по поводу смерти Пизона.

— Такой прекрасный человек, достопочтенная Корнелия. Какой прекрасный император из него вышел бы. Я давно уже собирался проведать вас, но, как всегда бывает…

Через неделю, голубчик, ты побоишься даже пикнуть о том, что недавно поддерживал Отона, размышляла Корнелия. А еще через месяц его имя аккуратно вычеркнут из всех публичных анналов и выбросят из каждой головы.

Тем временем начали подавать вторую смену блюд — фазана, запеченного прямо в перьях, жареную свинью, рядом с которой на блюде лежали жареные молочные поросята, угря с гарниром из тушеных овощей.

— Мне голову! — потребовал император. И ему ее тотчас принесли на отдельном серебряном блюде.

Затем развлекать гостей вышла группа африканских танцоров, чернокожих и кудрявых. Их эбеновые тела блестели от масла, тугие кудри были присыпаны сусальным золотом. Танцоры начали извиваться в такт ритму барабанов, однако вскоре барабаны были уже не слышны, заглушенные ревом луженых глоток германцев.

— Достопочтенная Корнелия, — это к ней подошел управляющий императорским дворцом. Хитрый грек с равным усердием служил всем трем императорам, презрительно подумала про себя Корнелия, и, возможно, будет еще служить следующему. — Тебя уже представили Фабию Валету? Он выразил огромное желание познакомиться с тобой.

Что делать? Корнелии ничего не оставалось, как подняться со своего ложа. Управляющий подвел ее к новому мужу Лоллии, и Корнелия была вынуждена отвесить ему низкий поклон.

— Полководец, я поздравляю тебя с твоей великой победой при Бедриакуме.

И кому есть дело до того, что его белая туника вся в жирных пятнах, а речь груба и режет слух? Главное, он сокрушил Отона и короновал Вителлия. Фортуна не слишком щепетильна в выборе инструментов мести. Впрочем, и я тоже.

— Значит ты — та самая достопочтенная Корнелия, — вытерев руку о подол туники, Фабий жестом предложил ей выпрямиться. Лоллия переместилась на соседнее ложе, чтобы поболтать с подругой, и Валент предложил Корнелии присоединиться к нему. — Говорят, своей победой я обязан и тебе тоже. Ты якобы держала нас в курсе относительно передвижений Отона.

— Да, полководец, — улыбнулась Корнелия. — Я сделала все, что могла, ради императора.

— Нашего императора.

— Для меня Вителлий всегда был единственным.

Фабий улыбнулся и окинул ее пристальным взглядом.

— Ты была замужем за Лицинианом Пизоном?

— Верно.

— В таком случае, ты должна была стать императрицей. Жаль, что твой муж погиб. И мы непременно должны что-то ради него сделать.

— Мне не нужно никаких наград, — ответила Корнелия, но Фабий уже отвернулся и через весь зал крикнул, обращаясь к императору.

В животе у Корнелии шевельнулось неприятное предчувствие. Если ей до конца ее дней судьбой предназначено оставаться незамужней героиней трагедии, то лучше бы она сегодня облачилась в траур…

Тем временем, сгибаясь под тяжестью новых блюд, в зал вошли рабы. На сей раз гостям были поданы действительно экзотические яства — шеи фламинго, мозги павлина, печень щуки, язычки жаворонков, свиное вымя, слоновий хобот и уши, поджаренные на открытом огне с петрушкой. Когда Корнелия вернулась на свое ложе, перед ней стояло блюдо с красной кефалью, причем рыба была еще живая, била хвостом и в предсмертных муках разевала рот посреди соуса из молок миноги. По мнению некоторых гурманов, медленная смерть рыбы значительно улучшала ее вкусовые качества.

— Что касается меня, — задумчиво заметила на соседнем ложе Марцелла, — то я предпочитаю, чтобы к моменту, когда она попадет ко мне на стол, моя пища уже была мертва.

Туллия что-то восторженно восклицала, устраиваясь поудобнее, чтобы приняться за угощение, но Корнелия, брезгливо сморщив нос, жестом велела рабам убрать свою тарелку. Похоже, что дед Лоллии немного перестарался в своем рвении попотчевать гостей разными изысками и произвести впечатление на императора.

Раньше за ним такого не водилось, прошептал голосок в голове Корнелии. В честь Гальбы он устраивал более чем скромные ужины. Отону были положены изысканные пиршества, и вот теперь в честь Вителлия устроен настоящий праздник обжорства. Именно то, чего хотелось и тому, и другому.

В зал вошел поэт-грек, чтобы прочесть гостям новую поэму, посвященную императору. Увы, в триклинии стоял такой гам, что никто не разобрал в ней ни слова — а все из-за пьяных германцев. Им надоело валяться на ложах, и они, пошатываясь, направились в сад, где, горланя пьяными голосами песни, принялись хватать танцовщиц. Два офицера Фабия повздорили из-за графина с вином. Спорщики вцепились друг в дружку, и дед Лоллии был вынужден их разнимать, не сам, разумеется, а при помощи двух крепких рабов. Впрочем, ссоры между пьяными гостями вспыхивали каждую минуту. Корнелия посмотрела на пустой винный кубок, однако вместо вина попросила себе подлить ячменной воды.

— Я иду домой, — заявила Диана. — Надоело смотреть на это сборище. К тому же здесь скучно.

С этими словами она соскользнула с ложа, ловко увернулась от рук рослого блондина из Колонии Агриппины, который пытался ущипнуть ее за грудь, и исчезла в вестибюле.

Лежа на своем ложе, император бросил под стол обглоданные косточки жареного павлина и вытер толстые жирные пальцы о шелковые подушки.

— Где тут у вас блевальня? — громко крикнул он, обращаясь к деду Лоллии. Тот на мгновение застыл на месте и лишь затем заставил себя улыбнуться.

— Пусть мой управляющий проведет тебя в бани, цезарь.

Дед Лоллии с трудом скрывал свое омерзение, и Корнелия разделяла его чувство. В доме Корнелиев отродясь не бывало помещений такого рода. Лишь самые испорченные богатством богачи были готовы изрыгнуть только что съеденные деликатесы, чтобы затем набить себе живот новыми. Тем не менее император Вителлий, жуя на ходу жареную шею фламинго, пошатываясь, вышел вон из триклиния.

— По-моему, Диана права, — негромко заметила Марцелла. — Какая, однако, интересная глава будет добавлена в мои воспоминания о Вителлии.

— Марцелла, только не бросай меня здесь одну! — с мольбой в голосе воскликнула Корнелия.

Но сестра уже соскочила с ложа, проскользнула мимо германца, размахивавшего над головой алебастровой вазой и исчезла, даже не обернувшись на нее. Обида пронзила Корнелию, однако она, не подавая вида, осталась рядом с Гаем и Туллией, как и они, улыбаясь направо и налево притворной деревянной улыбкой.

Вскоре в триклиний, обняв за талию Фабия Валента, за стол вернулся император. Рабы тем временем разносили новую смену блюд, так называемый второй стол: гусиные яйца, пирожные с изюмом и орехами, улиток в сладком соусе, блюда, на которых горой высились фрукты. Корнелия отказалась от всех угощений. Она так наелась, что едва могла пошевелиться, а вот Вителлий с удвоенным апатитом принялся набивать себе брюхо десертами — миндальным фрикасе и розовыми лепестками в медовом желе.

Растянувшись на своем ложе, Фабий Валент вылил на Лоллию содержимое своего кубка, которая сердито тряхнула головой.

— Думаю, нам лучше удалиться, — сказала она своему новому супругу.

— Да-да, я не прочь взглянуть, какая ты под своими рубинами, — с этими словами Фабий схватил ее за руку и, стащив с пиршественного ложа, поволок вслед за собой на второй этаж в опочивальню. Его офицеры разразились им вслед одобрительным свистом и скабрезными шуточками. Вышколенные рабы застыли в коридоре, держа наготове незажженные факелы, в ожидании момента, когда свадебная процессия двинется к дому жениха. У их ног стояли корзины с грецкими орехами — их полагалось бросать на счастье под ноги невесте. Когда же муж подхватит ее на руки, чтобы перенести через порог своего дома, флейтисты должны были исполнить нежную мелодию. Увы, обведя взглядом триклиний, Корнелия сделала вывод, что никакой процессии не предвидится. Дед Лоллии поспешил отвернуться, сделав вид, что подливает себе вина, и до Корнелии донеслись его полные бессильной ярости слова:

— Вульгарный плебей, — бормотал он себе под нос, — он облил мое сокровище вином, как будто перед ним дешевая шлюха, хотя сам не достоин вытирать подметки ее сандалий.

И, громко топая, он направился прочь, и его тройной подбородок гневно сотрясался в такт его шагам. Корнелия обвела взглядом облицованный голубым мрамором триклиний. Цветы, угощения музыканты, — все это было призвано служить достойной оправой его сокровищу. А вот мой отец никогда меня так не называл, с грустью подумала Корнелия. И вообще он когда-нибудь обращался в ней иначе, нежели «эй, девочка!». Разумеется, отцу патрицианского семейства положено соблюдать некую дистанцию от своих домочадцев, и все же…

— Хочу глотнуть воздуха, — сказала она Гаю и, встав с ложа, направилась в атрий. Небо сделалось темным. Даже не верится, что свадебный пир продолжается уже пять часов. В атрии было полно германцев Вителлия. Двое, голые по пояс, сошлись в схватке, а вокруг, подбадривая соперников пьяными криками, стояли их приятели. Борцы так увлеклись, что не заметили, как задели каменную нимфу, державшую в руках вазу с летними орхидеями. Нимфа покачнулась, ваза вывалилась у нее из рук и с грохотом разлетелась на мраморном полу на мелкие осколки, а на цветы, давя их и круша, тут же наступили подошвы грубых солдатских сандалий. Еще один солдат, ритмично работая чреслами, расположился под кустом сирени, а под ним страстно извивалась какая-то танцовщица. Рослый блондин, который пытался схватить Диану, с ножом в руке выковыривал глаза из слоновой кости у статуи из черного дерева, одной из тех, что выстроились в ряд вдоль стен атрия. И повсюду следы рвоты. Кого-то вырвало прямо в фонтан, в котором по-прежнему били струи фалернского вина.

Дед Лоллии пытался им угодить, неожиданно подумала Корнелия, и в благодарность за это они уродуют его дом.

Впрочем, урон был не слишком велик. В конце концов праздник есть праздник. Следовало предполагать, что солдаты начнут буянить. Ведь они только что низложили Отона и теперь могли позволить себе немного буйства. Нет-нет, все не так страшно.

В следующее мгновение кого-то вырвало прямо ей под ноги. Дед Лоллии проводил Корнелию вздохом.

— Похоже, мне все-таки следует устроить в доме блевальню.

— Что ж, давно бы так, — со вздохом облегчения сказала Корнелия вслух. Императорская ложа на Лукарийских гонках гудела множеством голосов. Здесь хохотали, заключали пари, отпускали грубые шутки, на которые, судя по веселому смеху, никто не обижался. В этот день она вообще не собиралась идти смотреть гонки колесниц. Лукарии приходились на самый разгар лета, и во время них обычно царила жуткая жара. В это время года она предпочитала уединиться в прохладном атрии с книгой и кубком ячменной воды, вместо того, чтобы обливаться потом на трибуне Большого цирка. Однако сегодня утром преторианец, что-то невнятно пробормотав, доставил ей свиток. Когда же Туллия его вскрыла, внутри оказалась императорская печать.

— Фабий Валент приглашает нас сегодня в императорскую ложу, — не скрывая радости, сообщила она. — Особенно тебя, Корнелия. Наконец-то нам есть польза от того, что ты имеешь отношение к Пизону и Гальбе. Ведь при Отоне это грозило нам лишь неприятностями. А вот Вителлий, похоже, готов воздать почести любому, кто хотя бы отдаленно связан с…

— Возможно, император задумал выдать тебя замуж за одного из своих приближенных, — вмешался в их разговор Гай, беря из рук жены свиток. — Лоллия не единственная, что умеет удачно выходить замуж.

— В кои веки ты прав, Гай, — ответила Туллия, сурово глядя на Корнелию. — Надеюсь, ты проявишь благоразумие.

— Пусть лучше Марцелла удачно выйдет замуж, — Корнелия сложила руки на груди, лишь бы не сжать пальцы в кулаки. — После Брикселлума они с Луцием не разговаривают друг с другом. Думаю, он был бы только рад с ней развестись. Или Диана, ей ведь уже семнадцать. Вот кому давно пора замуж.

— Разумеется, я не собираюсь тебя принуждать, — Гай похлопал сестру по руке. Его подбородок покрывала легкая щетина, в подражание Вителлию. Новый император в отличие от Отона не слишком утруждал себя бритьем. — Хотя, с другой стороны, я был бы рад видеть тебя счастливой.

— Гай, не говори глупостей! — перебила мужа Туллия. — О каком счастье может идти речь в наши дни! Сейчас самое главное связи! Ты, Корнелия, имеешь отношение к Гальбе. И твой долг как члена нашей семьи сделать так, чтобы это обстоятельство пошло нам на пользу.

Разве я уже не исполнила свой долг? Корнелия направилась к себе в комнату и переоделась в самый мрачный, самый траурный наряд. Чтобы подчеркнуть его мрачность, она даже не стала надевать серег.

— Даже не надейся найти себе достойного мужа, если будешь одеваться как наемная плакальщица! — съязвила Туллия. — Ведь у тебя ни фигуры, как у Марцеллы, ни смазливого личика, как у Лоллии. Зато ты можешь взять другим! Гай, скажи ей, потому что так дальше нельзя!

— Так вообще нельзя, — заметила Марцелла. Оторвав глаза от письменного стола, на котором высились горы свитков, она окинула сестру пристальным взглядом, всю, с головы до ног. — Хотя совсем по другой причине, чем думает Туллия.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если ты хочешь, чтобы на тебя меньше обращали внимание, не надевай черное. Потому что черный цвет тебе идет.

Корнелия посмотрела на свое отражение в зеркале. На фоне черного платья ее волосы тоже казались почти черными. Блестящий черный шелк платья и блестящие темные волосы создавали вокруг ее бледного лица нечто вроде дорогой рамки.

— А ты пойдешь с нами на гонки, Марцелла?

— У меня болит голова.

— Последнее время она болит у тебя слишком часто, — заметила Корнелия. — По крайней мере всякий раз, когда в Большом цирке проводятся гонки колесниц или должно состояться нечто такое, что навевает на тебя скуку. А вот придворные пиры или заседания сената никогда не вызывают у тебя головной боли.

Марцелла улыбнулась и повернула другим боком чернильницу.

— Передай мне любую стоящую сплетню, какую услышишь на гонках. Договорились? Например, до меня дошли слухи, что губернатор Веспасиан что-то затевает в Иудее.

— О, великая Юнона! Неужели еще один император? — Корнелия растерянно заморгала. — И от кого ты это слышала?

— От мальчишки Домициана. По идее, ему нельзя переписываться с отцом, однако тот ему пишет.

— По идее, он не должен распространять подобные слухи, — с этими словами Корнелия взялась грызть и без того обкусанный под самую мякоть ноготь. — Он по-прежнему в тебя влюблен?

— До безумия! Домициан заявил мне, что не пройдет и года, как он станет сыном императора, как только его отец облачится в пурпурную тогу. — Марцелла едва заметно улыбнулась, вся в чернилах, без украшений, и перебросила через плечо косу. — Может, мне стоит передать Домициана тебе? Уже если Гай вознамерился спихнуть тебя замуж, то почему бы вторично не за наследника трона?

— Я рассчитывала на большее сочувствие с твоей стороны, — огрызнулась Корнелия. — Твой собственный супруг теперь в фаворе у Вителлия. Более того, он уезжает на Крит, и тебе больше не придется иметь с ним дело! И никто не собирается спихнуть меня замуж!

— Нет, — Марцелла лениво потянулась за столом, словно кошка. — Я об этом позабочусь.

— Последнее время ты какая-то самодовольная. Ты замечала это за собой? — спросила Корнелия и направилась к двери.

В спину ей раздался смех сестры.

Когда Корнелия прибыла в Большой цирк, императорская ложа являла собой море синего цвета. Синие полотнища, синие цветы под ногами, синие сливы и черно-синие устрицы на блюдах из ляпис-лазури, женщины в синих платьях, синие плащи на мужчинах. Фабий Валент был в небесно-голубой тунике. Сапфиры Лоллии затмевали собой скромные камни, которыми украсила себя сегодня серая как мышка супруга Вителлия. Его собственное внушительных размером брюхо было обтянуто синей туникой, а на шее болталось с полдюжины медальонов — символы его легендарной преданности партии «синих». Деррик, знаменитый колесничий «синих», в шлеме с синим плюмажем, сидел на почетном месте рядом с императором. В черном наряде Корнелия ощущала себя вороной среди стаи павлинов и, чтобы не привлекать к себе косых взглядов, предпочла скромно устроиться сзади. Однако Вителлий обернулся, чтобы подозвать раба-виночерпия и, заметив Корнелию, поманил ее к себе. Что делать? Корнелия подошла и отвесила поклон.

— Достопочтенная Корнелия Прима! — Румяное лицо императора при ближайшем рассмотрении оказалось в голубоватых прожилках, особенно на крыльях носа. Годы чревоугодия оставили после себя толстые валики жира вокруг шеи. Впрочем, сегодня от него почти не пахло вином, а рука, державшая кубок, даже не тряслась. — Я твой должник, моя дорогая.

— Я лишь выполняла свой долг, цезарь, — ответила Корнелия, скромно потупив взор.

— Я имею в виду другое. Не те сведения, которые ты передала, а то, что ты потеряла мужа, — негромко добавил Вителлий. — И я хотел бы сказать, отчасти это и моя вина.

Корнелия испуганно подняла глаза. Отон принес ей велеречивые, неискренние извинения. Члены семьи выразили холодное соболезнование. Сестра и кузины молча обняли. Но никто не сказал, что это их вина. В горле у нее застрял комок. Улыбка Вителлия светилась добротой.

— Обещаю тебе, я постараюсь ее исправить, — добавил он и своей массивной рукой пожал ей пальцы. Фабий Валент ухмыльнулся из-за его плеча. Корнелия вновь отвесила поклон и поспешно удалилась. Ей меньше всего хотелось, чтобы император, чтобы ее утешить, взялся искать для нее нового мужа.

Корнелия без труда отыскала Диану. Та сидела на своем обычном месте сзади. Причем, сидела явно чем-то недовольная и делала вид, что не замечает обращенных в ее сторону взглядов офицеров и придворных. Кстати, сегодня в их взглядах читалось отнюдь не восхищение ее красотой, нет-нет, скорее неодобрение и неприязнь. Посреди моря синего цвета Диана выделялась ярко-красным пятном: красные медальоны на шее в честь каждого из ее любимых жеребцов, красное платье, красные ленты в золотистых волосах.

— Я не собираюсь изменять самой себе лишь потому, что император предпочитает «синих», — с вызовом заявила она, когда Корнелия сделала круглые глаза. — Кстати, ты тоже почему-то не облачилась в безвкусные синие тряпки.

— Нет, — согласилась Корнелия, опускаясь на сиденье рядом с ней. — О боги, что у тебя с руками?

Ладони Дианы были грубыми и мозолистыми, как будто их натерли пемзой.

— Тсс, начинается парад.

Лошади начали свое церемониальное шествие по песку беговой дорожки. Пять четверок гордо вышагивали под голубым куполом неба. Первыми шли «синие». Деррик пригрозил толпе кнутом — коронный жест, который неизменно вызывал у зрителей бурю восторга. Женщины истошно кричали и осыпали колесничего цветами. Вителлий издал ликующий вопль и с силой ударил мясистым кулаком по подлокотнику кресла. Диана что-то прошипела сквозь зубы. Ее рукоплесканий удостоилась лишь четверка гнедых, которых она назвала в честь четырех ветров. Корнелия была вынуждена признать, что лошади были и впрямь хороши. Красно-рыжие под стать своей упряжи, они буквально рвались вперед, не в силах идти размеренным шагом. Стоило им занять свое место в процессии, как Диана издала радостный вопль. Впрочем, ее голос тут же потонул в рокочущем басе Фабия Валента, который заключал пари с императором.

— Здравствуйте, мои хорошие! — это рядом с ними, обмахиваясь веером из павлиньих перьев, опустилась на сиденье Лоллия. — О боги! Ну и жара!

— Как вы поживаете с мужем? — поинтересовалась Корнелия, поскольку Диана пребывала в слишком восторженном состоянии, чтобы соблюдать этикет беседы.

— Он… бодр. Не знает усталости. Слава богам, он проводит полночи, разделяя азартные и любовные похождения с Вителлием. Иначе он не давал бы мне спать. — Лоллия посмотрела вниз, где колесничий «синих» Деррик наводил красоту рядом со своей украшенной позолотой синей колесницей. — Он прекрасно выглядит. — Она нагнулась и прошептала на ухо Корнелии. — Надеюсь, Диана никогда не узнает, что у меня однажды была интрижка с Дерриком. Она не простит мне этого.

— Ты спала с колесничим?

— Было дело. Но вот что я скажу тебе: быстрый финиш хорош на гонках, но не в постели.

Корнелия вовремя сдержалась, чтобы не захихикать.

Запряженные в синюю колесницу гнедые рванули вперед прежде, чем упал платок, и их пришлось снова возвращать на старт. Толпа негодовала из-за ложного старта, и, чтобы отвлечь ее внимание, Вителлий бросил корзину с пронумерованными деревянными шариками в гущу толпившихся внизу людей. Каждого поймавшего ждало императорское вознаграждение: бык, экипаж лошадей или даже загородная вилла. Наш новый император поистине щедр. Возмущенный рев сразу же сменился восторженными восклицаниями, когда плебс накинулся на шары и вокруг брошенных деревяшек разгорелись самые настоящие бои. Фабий схватил Лоллию за руку и притянул к себе. Лошади наконец встали в линию на старте, и он снова подал императору синий платок. Диана нагнулась вперед и, раскрыв рот, впилась глазами в арену. Вителлий бросил платок, и колесницы рванули с места.

В это мгновение толпа зрителей поднялась и взорвалась криками ободрения. Болельщики шумели и делали ставки. Вителлий перегнулся через перила и что-то крикнул «синим». Диана закусила губу. После первого крутого поворота вперед вырвались «красные», и ее возглас одобрения был единственным, который раздался в императорской ложе. Фабий окинул ее гневным взглядом.

— Я буду болеть за кого хочу, — невозмутимо парировала Диана. — О боги! Как жаль, что с нами нет центуриона Денса.

Корнелия застыла в недоумении. Она давно не слышала этого имени, с тех пор, как он проводил ее от Марсова поля до дома и наговорил грубостей.

— Зачем он нужен здесь?

— Потому что он поддерживает «красных». Мы вместе с ним за них болели на первых скачках этого года. Любой воин, способный выстоять один против пяти, как он возле храма Весты, найдет в себе достаточно мужества, чтобы открыто поддерживать свою команду, невзирая на предпочтения императора.

Диана выругалась и подпрыгнула как ужаленная: как оказалась, это «зеленые» обогнули поворотный столб. Корнелия подозвала к себе преторианца, который застыл в карауле в глубине императорской ложи. Это был какой-то новый стражник, и она не узнала его. Впрочем, ничего удивительного, Вителлий внедрил в преторианскую гвардию немало своих ставленников.

— Ты не мог бы сказать мне, что случилось с преторианцем Друзом Семпронием Денсом?

Она сама не могла бы объяснить, почему задала этот вопрос. Скорее всего, центурион погиб в сражении при Бедриакуме, потому что в противном случае она наверняка бы заметила его среди сопровождавших Вителлия преторианцев.

— Имеется приказ на его арест, госпожа, — ответил стражник. — Денс обвиняется в государственной измене.

— Измене?

— Да. Он остался жив после Бедриакума, однако позднее командир Валент хорошенько почистил преторианские ряды и отправил в отставку всех, кто в свое время изменил присяге на верность императору Гальбе.

— Но если он большую их часть отправил в отставку, то почему Денсу предъявлено обвинение в измене?

— Командир Валент был уверен, что именно он предал Гальбу и наследника трона. Возможно даже, убил последнего. Кто теперь скажет? Командир Валент решил, что это послужит хорошим уроком для остальных, тем более что Отон превозносил Денса как настоящего героя.

— Но это же полный абсурд!

— Это что еще за абсурд? — раздался за спиной Корнелии голос, и она резко обернулась. Позади нее, с синим стеклянным кубком в руках, стоял Фабий Валент.

— То, что центурион Друз Семпроний Денс обвинен в измене, — бросила ему Корнелия. — По крайней мере он совершенно непричастен к убийству моего мужа. Потому что я там была, и я знаю, что там произошло.

— Тем не менее центурион Денс не смог защитить твоего супруга, а значит, он не выполнил свой долг, — ответил новый муж Лоллии, пожимая плечами.

— Но это не его вина. — Пусть Денс временами бывал грубоват, но вот предателям его назвать никак нельзя. — И его уже казнили?

— Нет. Его даже не арестовали. Ему каким-то образом стало известно про ордер, и он успел скрыться. Впрочем, какая разница. Больше ему никогда не служить в гвардии.

— Но ведь… — Корнелия не договорила.

— Считай, что твой муж отмщен, — сказал Фабий и улыбнулся.

— Мне не нужна месть. По крайней мере больше не нужна. Ведь Отона больше нет в живых.

— Мне решать, что тебе нужно.

Корнелия перевела взгляд на беговую дорожку.

— Какой круг они бегут? — спросила она, обращаясь к Диане.

— Пятый. — Диана сидела на самом краешке сиденья и что-то неслышно повторяла себе под нос. «Синие» и «красные» уже не раз менялись местами во главе забега.

Фабий легонько взял Корнелию за руку и негромко заговорил:

— Тебе нужен муж. А один из моих друзей ищет себе жену. Его имя Цецина Алиен.

По трибунам пробежал вой ужаса. Это «белые» попытались проскользнуть мимо «синих» с внутренней стороны беговой дорожки. Колесничий «синих» тотчас попытался прижать «белых» к барьеру. Еще миг, и колесница «белых» была разбита вдребезги. Одно колесо соскочило с оси и как безумное покатилось по песку. Лошади, почувствовав свободу, с оглушительным ржанием понеслись наперерез «красным». Их колесничий был вынужден резко осадить их, и они встали на дыбы. Ее четверка. Диана разразилась отборными проклятиями.

— Диана! — укоризненно сказала Корнелия и покачала головой. Наконец-то у нее нашелся повод не обращать внимания на вкрадчивый голос Валента у нее над ухом, а заодно прочесть младшей кузине лекцию о недопустимости грязных слов. Впрочем, лекция оказалась коротка, намного короче, нежели ей полагалось быть, потому что мысли Корнелии были заняты иным.

При виде неразберихи на арене Вителлий расхохотался и, довольный, постучал кулаком по парапету, увидев, что «синие» возглавили гонку, оставив соперников далеко позади. Тем временем «красные» выпутались из обрывков упряжи «белых» и вновь на всем скаку устремились вперед.

— Им никогда не догнать «синих», — простонала Диана, с несчастным видом откидываясь на спинку кресла.

Впрочем, ее Четыре Ветра не желали сдаваться. Вытянув вперед шеи и почти прильнув к земле, они летели вперед, как на крыльях, и лишь гривы развевались на скаку. Постепенно расстояние между ними и упряжкой «синих» начало сокращаться. Теперь от лидеров гонки их отделяла половина отрезка. Они давно обошли «зеленых», как будто те и не скакали вовсе, а стояли на месте. Их взмыленные от пота бока казались скорее черными, чем огненно-рыжими.

— Ты знакома с Цециной Алиеном? — спросил Фабий, наклонившись к Корнелии так низко, что его губы почти касались ее уха. — Немного необуздан, однако в мужчине это скорее достоинство. Молодая вдова вроде тебя уже наверняка извелась без мужа. Думаю, Цецина для тебя самое то.

Корнелия облизала губы. Взгляд ее был устремлен на беговую дорожку. Она увидела, как колесничий «синих» оглянулся и для острастки щелкнул кнутом над спинами своих скакунов. Обе упряжки вышли на финишную прямую.

— Ну, давайте! — крикнула им Диана. Увы, финишная линия оказалась слишком близко, и ее любимцы преодолели ее вторыми, вровень с осью колесницы «синих». Диана тотчас поникла. В ее зеленоватых глазах блестели слезы. — Мои бедные ветерки, до победы вам оставалось совсем чуть-чуть.

— Не думаю, что тебе стоит показывать, что ты расстроена, — попеняла ей Корнелия, чувствуя у себя на локте руку Фабия, и пустилась в нравоучения по поводу того, как должно себя держать патрицианке. Диана ее не слушала. Подавленная и несчастная, она сгорбилась на сиденье, уныло глядя, как колесничий «синих» под восторженные крики жешцин совершает круг почета. Император с довольным видом хлопал своих приспешников по спинам. Впрочем, Корнелия также осталась безучастна ко всеобщему восторгу. В данный момент ей не давала покоя лежавшая на ее руке властная рука Фабия.

Юнона всемилостивая! Он собрался решать мое будущее! И главное, я не могу сделать вид, что не замечаю его!

С ног до головы в пыли, колесничий «синих» Деррик подкатил к императорской ложе и одарил императора сияющей улыбкой. В свою очередь Вителлий вручил ему пальмовую ветвь победителя.

— Сегодня вечером ты гость на моем пиру, — разрумянившись от восторга, крикнул император своему любимцу и обнял колесничего за плечо. — И мы непременно поднимем тост за твою победу над «красными». Трусливые клячи!

Красный шелк колыхнулся языками пламени. Корнелия попыталась было схватить Диану за руку, но не успела. Вителлий же растерянно уставился на худенькую девичью фигурку в алом одеянии, которая неожиданно выросла перед ним.

— Не смей! — крикнула Диана, тыча пальцем в императора Рима. — Не смей оскорблять моих «красных»! Они достойно пробежали гонку, куда лучше твоих «синих».

Деррик расхохотался из-под толстой дружеской императорской руки на плече.

— Достопочтенная Диана — страстная поклонница «красных», — пояснил он. — И не умеет с достоинством принимать поражение. Однако…

— Заткнись! — бросила ему Диана, и по рядам мгновенно пробежал шепоток. Вителлий насупил брови. Корнелия застыла как вкопанная. Гай растерянно открыл рот и позабыл закрыть его снова. Лоллия покачала головой — мол, думай, что говоришь. Однако Диана вновь посмотрела в глаза императору и продолжила свою гневную речь.

— «Красным» сегодня не повезло, цезарь. По вине «белых» они едва не сошли с дистанции. Другие на их месте наверняка вышли бы из забега, но только не мои «красные». Они не сдались, не отказались от участия в гонке. Нет, они вновь устремились вперед и почти победили твоих «синих», потому что твой возлюбленный Деррик настолько был уверен в победе, мысленно пересчитывая пальмовые ветви, что сбросил скорость. А ты помолчи, — добавила она, обращаясь к Деррику, который открыл рот, чтобы что-то сказать в свою защиту. — Честные возницы так не поступают. Это даже хуже, чем проигрыш. Так что не смей называть мою четверку трусами, — с этими словами Диана гневно ткнула пальчиком в массивную грудь императора Рима. — Потому что моим «красным» ничего не стоит победить твоих «синих»!

На несколько мгновений воцарилось гробовое молчание. Диана застыла перед императором, и лишь ветер шелестел алым шелком ее платья. Волосы ниспадали ей на спину золотым каскадом, подбородок гордо вскинут вверх. Румяное лицо императора казалось каменной маской, лишь нехороший блеск в глазах выдавал его истинные чувства. Корнелия видела перед собой того, кого три верных ему легиона провозгласили в Германии своим императором.

Впрочем, взгляд Дианы пылал не меньшей яростью. Глаза Деррика тоже светились ненавистью. Казалось, он был готов придушить ее на месте. Корнелия затаила дыхание, готовая, в случае чего, разрядить обстановку какой-нибудь светской фразой.

В следующее мгновение Вителлий запрокинул голову и расхохотался.

— Ты права, — согласился он. — Твои «красные» отлично выдержали гонку. Я был неправ, когда назвал их трусами. — С этими словами он обнял Диану за плечи и повернулся к своему управляющему. — Отведи этой юной строптивице почетное место на сегодняшнем пиру. Мы с ней поговорим о лошадях. Я постараюсь втолковать этой красавице, почему мои «синие» лучше ее «красных».

— Неправда, — возразила Диана из-под его руки. Она по-прежнему была вне себя от ярости. Вителлий снисходительно улыбнулся ей и приказал подать вина. Вокруг послышались смешки. Корнелия тоже рассмеялась, хотя от напряжения колени ее сделались ватными. Диана, ты неразумная девчонка! Впрочем, похоже, что Диане ее дерзкая выходка сошла с рук. Только Диане. И никому другому.

— Сегодня вечером на пиру отведи достопочтенной Корнелии место рядом с Алиеном, — донеслись до нее слова Фабия. Тот разговаривал с дворцовым управляющим. — Или рядом со Свонием. Насколько мне известно, он большой любитель сочных молодых вдовушек.

Без пяти минут императрица, подумала про себя Корнелия, и улыбки на ее лице как не бывало. Еще совсем недавно без пяти минут императрица. И вот теперь сочная молодая вдовушка.

Ей стоило немалых усилий сдержать дрожь в руках и не дать предательским слезам брызнуть из глаз. Будь холодна как мрамор, ежеминутно твердила она себе в те первые, жуткие недели после смерти Пизона. Или даже, как лед. Посмотрим, много ли соков тебе удастся выжать из колонны черного льда, Фабий Валент.

 

Глава 13

Корнелия

— Павлин! — Не успела Корнелия перешагнуть порог спальни Лоллии, как тотчас резко развернулась и оттолкнула сына Туллии назад от дверей. — Иди лучше поиграй в атрии.

— Что с тобой? — Послышался шорох шелковых одежд, а в голосе Лоллии прозвучала усмешка. — Через несколько лет от него можно ожидать и не такого.

— Павлин, — строго произнесла Корнелия, заметив на лице мальчонки любопытство, — найди Флавию и поиграй с ней.

— Только не играй так с моей дочерью, — хихикнула Лоллия. — По крайней мере пока.

Павлин бросился прочь. Корнелия сделала вид, будто рассматривает мозаику пола.

— Я могу обернуться?

— Да-да. Хотя, честно говоря, Корнелия, ты лицемерка. Уверяю тебя, ты не превратишься в камень, если вдруг увидишь мужской член.

— Извини, — сказала Корнелия, — что я вошла без стука. — Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не покраснеть. — Павлин скучал без отца, а Туллия на него не обращает никакого внимания. Вот я и захватила его с собой, чтобы он поиграл с Флавией, но…

— О боги, ты стала просто пунцовая! — завернутая в оранжевый шелк, Лоллия уже приняла сидячее положение, а золотоволосый раб, стоя рядом с ее ложем, усердно обмахивал свою хозяйку опахалом из страусовых перьев. Туника на нем была надета наизнанку. Когда Корнелия заглянула в опочивальню в первый раз, его крупное, мускулистое тело накрывало Лоллию, одна лодыжка которой выглядывала из-за его бедра, а вторая — обнимала его за шею.

— Неужели ты никогда не делала ничего такого с Пизоном? — продолжала как ни в чем ни бывало Лоллия. — Нет, конечно, для этого нужно обладать более гибким телом, зато какое блаженство!

— Я не намерена обсуждать с тобой такие вещи, — Корнелия брезгливо сморщила нос и кивком указала на раба. — Ты можешь идти.

Раб вопросительно посмотрел на свою хозяйку.

— Да, ступай! — улыбнулась Лоллия и вздохнула. Золотоволосый раб отвесил поклон и выскользнул вон.

— Бедняжка. Он все утро ходит сам не свой. Видишь ли, Фабий тоже нас с ним застукал.

— Как? Твой муж?

— Да. Он зашел ко мне рано утром, когда мы вдвоем делали мостик. Кстати, ты никогда не пробовала? Встаешь на четыре конечности, а потом…

— И как поступил Фабий? — поспешила задать вопрос Корнелия, чувствуя, что вновь заливается краской. О боги, у Лоллии стыда не больше, чем у кошки во время течки.

— О, он окинул нас грозным взглядом и, громко топая, вышел вон, — с невинным видом ответила Лоллия и потуже затянула на талии шелковый пояс. — Впрочем, я сама ждала, когда же он меня наконец застукает. Ведь пора бы знать.

— Знать что?

— Просто Фабий плебей, и голова его забита дурацкими представлениями о том, как должна вести себя жена. Ни с того ни с сего меня вдруг должны интересовать его любимые блюда или насколько горяча вода в его ванне, и при этом я еще должна вести себя как весталка. Хотя на самом деле, ему нужна шлюха.

— Не думаю, что есть нечто плебейское в том, чтобы ожидать от жены хорошее поведение, — возразила Корнелия.

— Еще какое плебейское, дорогая моя! Неужели ты думаешь, что Виний и Сальвий или кто-то другой из моих бывших мужей имели бы что-то против Тракса? Нет, конечно! А вот Фабий должен вынести для себя урок, чтобы он наконец, понял, что такое жена-патрицианка!

При этих словах взгляд Лоллии на мгновение сделался холодным как лед, что немало удивило Корнелию. Да, Лоллия особа ветреная, но вот жестокости в ней она не замечала.

— В конце концов кто оплачивает все счета? Уже хотя бы это одно дает мне право на толику свободы.

— Кстати, так где все-таки Фабий? — поинтересовалась Корнелия, хотя в душе была даже рада, что не встретилась с мужем Лоллии нос к носу.

— Как обычно, запугивает сенат. Они там несут всякий вздор, он же считает своим долгом напомнить им, что именно его меч возвел Вителлия на трон. В наши дни это называется политикой.

Лоллия поднялась с ложа и вместе с Корнелией вышла из опочивальни в украшенный колоннами атрий.

— Значит, это твой новый дом, — произнесла Корнелия, обводя взглядом бассейны и фонтаны, кусты жасмина и водяные лилии, колонны и статуи. — Он такой… просторный.

— Ты хотела сказать, уродливый, — поправила Лоллия, и ее передернуло, словно от отвращения. — Фабий конфисковал его у какого-то сторонника Отона вместе с рабами, статуями и домовым божком. Мы переехали сюда на прошлой неделе. Я пока даже толком не знаю, где расположены какие комнаты. Он же хочет, чтобы я устроила пир по случаю помолвки.

— А кто собрался сочетаться браком?

Лоллия опустилась на серебряное ложе рядом с поросшей мхом урной и приказала принести фрукты и прохладительные напитки.

— Ты, кто же еще.

— Что? — еще не успев опуститься на стул, Корнелия застыла как вкопанная.

— Фабий сказал… — Лоллия не договорила.

— Что он сказал? — неожиданно, несмотря на ясный солнечный день, по спине Корнелии пробежал неприятный холодок. — Он намекал мне на что-то на гонках, но…

— О, дорогая моя, — перебила ее Лоллия. — Фабий не намекал. Он так решил. Он привык отдавать приказы. — Лоллия жестом велела унести графин с ячменной водой, прежде чем рабыня успела поставить его перед ней. — Нет, принеси лучше вина, Хлоя. Думаю, оно нам не помешает.

Как только вино было подано, Лоллия налила кубок и, даже не удосужившись разбавить вино водой, передала его в руки Корнели.

— Пей. Скажем так, Фабий присмотрел тебя для одного своего друга. Правда, я не уверена, для кого именно. Сейчас он занят тем, что раздает всем им награды. Деньги, поместья, жен…

— Но ведь он не имеет надо мной никакой власти!

— Времена меняются, Корнелия! Это больше не прежний Рим по крайней мере не тот, каким мы его знали. Сейчас Римом правят те, кто приводит на трон императоров. Фабий только смеется всякий раз, когда на пирах его дружки распускают руки и начинают меня щупать. Он забирает себе все милые безделушки, какие только попадаются ему на глаза в доме деда. Он обожает, когда я разгуливаю по опочивальне в чем мать родила, увешенная одними лишь драгоценностями, — Лоллия помассировала голову, и непокорные рыжеватые локоны выбились из прически. — Я от него страшно устаю.

— Я не позволю, чтобы он отдал меня какому-то вояке, словно военный трофей!

— Ага, теперь тебе понятно, что чувствую я? — усмехнулась Лоллия. — Ничего, привыкнешь.

— Но как? — прошептала Корнелия.

Лоллия пожала плечами.

— Почаще меняй мужей.

Какое-то время обе молчали. Корнелия вспомнила довольное лицо Фабия и его не менее довольную улыбку.

— Молодая вдова вроде тебя наверняка спит и видит, чтобы снова выйти замуж.

При этой мысли Корнелию передернуло. Лоллия же отвернулась и резким голосом заговорила о чем-то другом.

Диана! Ну, конечно же. Сегодня все разговоры вертелись вокруг Дианы.

Корнелия усилием воли заставила себя прислушаться к тому, что говорила Лоллия.

— Слышала последнюю эпиграмму на нее, которую написал поэт Марциал? Дева-охотница пыталась бежать, но угодила владыке в кровать.

— Диана наверняка… — Корнелия невольно состроила гримаску, представив себе красную физиономию императора и его рыхлое от переедания тело. — Только не за Вителлия.

— О, это крайне сомнительно. Ты ведь знаешь Диану. Если бы она хотела, то сказала бы императору «нет». К тому же какая из нее по большому счету любовница, — сказала Лоллия и обмакнула пальцы в воду фонтана рядом с ее ложем. — Если бы какой-то мужчина затащил ее в постель, она бы просто лежала под ним и смотрела на него своими глазищами, ожидая пока тот не кончит. После чего спросила бы его, каковы, по его мнению, шансы на победу «красных» во время Сатурналий. Она умеет льстить.

Корнелия тотчас вспомнила устроенный императором после гонок пир. Там она наблюдала за своей младшей кузиной — та, скрестив ноги, сидела на ложе рядом с императором и, размахивая гусиной ножкой, до самого рассвета рассуждала с ним о колесничих, лошадях и бегах. Похоже, что новая возлюбленная его забавляла, как, впрочем, и его прихлебателей. Вскоре за Дианой, куда бы она ни пошла, следовал хвост придворных, в надежде на то, что потом она замолвит перед ними словечко перед императором.

— Если только это имеет какое-то отношение к лошадям, — смело отвечала Диана на все просьбы. — Отстаньте от меня.

— Раньше я переживала из-за репутации Дианы, — задумчиво произнесла Корнелия. — Но сейчас мне кажется, что она слишком странная, чтобы намеренно предаваться разврату. Это было бы слишком пошло. Разумеется, Туллия без устали продолжает твердить, что, мол, Диана — императорская шлюха…

— Сама она шлюха, — фыркнула Лоллия и, наполнив кубок, сделала внушительный глоток. — Нет, конечно, своего обета она никогда не нарушит. Однако если ей это выгодно, то она подтолкнет в объятия императора любую из нас. Не потому ли она перемывает Диане косточки, чтобы сделать Гая губернатором Африки?

— Германии, — со вздохом поправила ее Корнелия.

— Вот видишь, — презрительно произнесла Лоллия и пожала плечами. — И пусть порой я не прочь покувыркаться в постели со своим рабом, все-таки я не такая, как Туллия. По крайней мере я не лицемерка.

К ее великому удивлению, Корнелия рассмеялась.

— Это точно.

В следующее мгновение в атрий вбежали юная Флавия и Павлин. Лоллия тотчас усадила обоих к себе на колени и принялась раздавать звучные поцелуи. Флавия хихикала, Павлин громко выражал возмущение. Корнелия задумчиво наблюдала за этой сценой.

— Флавия, нам нужно срочно развеселить твою тетю Корнелию, — Лоллия серьезно посмотрела на дочь. — Что ты скажешь? Как ты смотришь на то, чтобы нам всем принарядиться и выйти в город? Можно было бы сходить в театр или на Марсово поле.

— В цирк! — радостно завопил Павлин.

— К дяде Парису, — предложила Флавия.

— Ну, дядя Парис — это неинтересно.

— Нет, к дяде Парису, — стояла на своем Флавия. — Он пообещал, что сделает для меня статуэтку собачки.

— Что ж, в таком случае пойдем к дяде Парису.

— А почему решает она? — обиделся Павлин.

— Потому что она девочка, а девочки привыкли, чтобы все было так, как хочется им. Твоя будущая жена поблагодарит меня, Павлин, если я еще с детства вложу в твою голову эту истину. Решено, мы едем к дяде Парису.

С этими словами Лоллия на глазах у растерянной Корнелии удалилась, чтобы самой переодеть Флавию, вместо того, чтобы знать няню. Крепко взяв во вторую руку ручонку Павлина, она повела их обоих с собой. — Да, а еще мы проведаем тетю Марцеллу, — пообещала дочери Лоллия, когда спустя десять минут они вернулись в атрий, обе в розовых нарядах. — Все будет как в старые добрые времена.

— Я бы не советовала нам заглядывать к Марцелле, — высказала свое мнение Корнелия. — Она наверняка сидит и что-то там строчит на свитках в своем таблинуме и вряд ли выкроит для нас свободную минутку.

— Что же она там строчит?

— Не знаю. Она больше ничего мне не рассказывает.

Наверно, пытается найти слова, чтобы описать новый Рим. Всякий раз выходя из дома, Корнелия с трудом узнавала город. Летом Рим обычно превращался в сонное место. Рабы неспешно шагали куда-то по своим поручениям, волы и мулы дремали под огромной раскаленной медной монетой солнечного диска, плебеи истекали потом в своих душных домах. Все, кто мог себе это позволить, устремлялись вон из города, на свои летние виллы — в Байи, Брундизий, Тиволи — где потом часами предавались безделью, сидя на прохладных террасах, лакомились виноградом и наслаждались нежными дуновениями морского ветерка. В город его жители возвращались лишь во время вольтурналий, а то и позже. И вот теперь…

Корнелия забралась в паланкин и усадила себе на колени Павлина. Рабы тотчас взяли с места привычной рысью. За розовыми шелковыми занавесками мелькали городские улицы. Дядя Парис жил в небольшом доме на дальнем конце Палатинского холма. Рим был полон людей, что вселяло какую-то неясную тревогу. Никто из патрициев не спешил уехать в свою летнюю резиденцию. Сначала всех как гром среди ясного неба поразило известие о поражении Отона. И люди не торопились уезжать, опасаясь, что кто-то воспримет их отъезд как бегство. Затем в город вошел Вителлий и, несмотря на летнюю жару, остался в Риме, чтобы поскорее ощутить себя в нем хозяином. Вместе с новым императором остались и патриции. И вот теперь летние игры, которые раньше собирали лишь горстку зрителей на самых передних местах, теперь собирали толпы. О свободных местах не было даже речи. Цирк был забит до отказа. А в императорском дворце каждую ночь шумели пиры. Как далеко было до этих пиршеств скудным угощениям Гальбы, где подавали кислое вино и весь вечер велись занудные разговоры о ценах и урожае. Не шли они ни в какое сравнение и с теми утонченными трапезами, что устраивал Отон, на которых красивые люди ночь напролет блистали умом. Это были пиры, на которых простые солдаты пили бок о бок с сенаторами, причем, что касалось выпитого вина, то сенаторы пытались не отстать от солдат. На этих пирах император хвастался тем, что ему не стыдно хлестать лошадей «синих». На этих пирах простой легионер вроде мужа Лоллии был героем дня, ибо это он силой своего оружия привел на трон императора. Это было на редкость жаркое, душное лето, и весь мир перевернулся вверх дном. Это был, как выразилась Лоллия, новый Рим… и Корнелия была отнюдь не в восторге от него.

— Юнона милостивая! — Корнелия неодобрительно огляделась по сторонам, когда они вошли в дом дяди Париса. Повсюду валялись куски мрамора, разбросаны зубила, по углам устроились рабы и вместо того, чтобы заниматься делом, чесали языками. Ни стыда ни совести.

— Дядя Парис! — с укоризной в голосе поздоровалась Корнелия, когда Лоллия распахнула двери мастерской. — Неужели Диана не следит за порядком в этом доме?

— Она занята, — рассеянно откликнулся дядя Парис, полируя наждаком кусок мрамора. Светлые волосы упали ему на глаза, но он, поглощенный работой, не обращал на них внимания. Со всех сторон его окружали лица — мраморные, каменные, глиняные. Здесь были все — и рабы, и сенаторы, и близкие родственники. — Какой-то варвар из Британии учит ее управлять колесницей. Я как-то раз видел его. Прекрасное лицо. Думаю, мне стоит высечь его в мраморе.

Лоллия хихикнула, а Корнеля вздохнула.

— Дядя Парис, не позволяйте ей этого делать.

Старый скульптор заморгал.

— Кто способен ее остановить?

— Да, она легко может совершить опрометчивый поступок. Не думаю, что все сводится лишь к управлению колесницей.

— Вот и мне тоже так кажется! — усмехнулась Лоллия. — Надеюсь, ей некогда скучать.

— Малыши, — произнес дядюшка Парис и посмотрел на Флавию и Павлина. Оба стояли, открыв рот и вытаращив глаза. — Вы чьи? Впрочем, какая разница, главное, чтобы вы здесь ничего не хватали без моего разрешения. Скажите, уже не одному ли из вас я обещал мраморную собачку? Одну минутку…

Корнелия обвела глазами полки, заставленные резными фигурками, старыми и новыми. Это были грубые эскизы нимф и укутанных в покрывала дев. Впрочем, заметила она и одутловатую физиономию Вителлия с двойным подбородком, которая чем-то напомнила ей галла Лоллии, правда, в лавровом венке на манер Аполлона.

— Дядя Парис, я вот это кто такие? Те, что у тебя на столе?

— Четыре сестры Корнелии.

С этими словами отец Дианы подошел к верстаку, усеянному осколками мрамора и каменной пылью. Сейчас на нем в ряд выстроились четыре бюста.

— Я решил изобразить вас в виде богинь. Признаюсь честно, для этого мне пришлось поломать голову.

— Разумеется, Диана — это Диана-Охотница, — Лоллия улыбнулась, глядя на скульптурный портрет младшей кузины. Отец изобразил ее в виде богини-девственницы, богини луны и охоты. Ее тонкие черты лица теперь были запечатлены в мраморе. Глаза — чуть сонные, а в слегка растрепанных волосах гордо сидит лунный серпик. — А кто я такая?

— Церера. Богиня земли и урожая.

Мраморные губы Лоллии улыбались еле заметной улыбкой, а в мраморные локоны были вплетены мраморные колоски.

— Не Венера? — удивилась Корнелия. — Мне кажется наша Лоллия — воплощение богини любви.

— О нет! — возразил дядя Парис. — Богини любви — создания завистливые, даже в мелочах. Наша Лоллия теплая, как весенняя почва. И, как и у Цереры, у нее есть дочь, в которой она души не чает.

— Мама, а почему ты покраснела? — спросила Флавия.

— Неправда, — ответила Лоллия и прижала к себе дочь. — В любом случае, Венеры бы из меня не получилась, с таким толстым подбородком. А Корнелия? Подозреваю, что она — Юнона!

Корнелия посмотрела на себя в мраморе и нахмурилась. Голову ее не венчала корона, лицо обрамляло лишь простое покрывало невесты.

— Веста, — ответил дядя Парис. — Богиня домашнего очага. Потому что теперь императрицей тебе уже не быть.

— Дядя, ну зачем же ты так? — устыдила скульптора Лоллия.

— Нет, он прав, — чувствуя на себя пристальный взгляд дяди, Корнелия заставила себя улыбнуться. — И мы все считаем мою сестру глазами нашей семьи.

— А это Марцелла? — Лоллия вопросительно посмотрела на последний бюст. Мраморные глаза были пусты и жестоки одновременно, а вместо волос на голове извивались змеи.

— Да, это Марцелла, — задумчиво произнесла Корнелия. — Но только она…

— Эрида, — ответил дядя Парис.

Богиня разлада и хаоса, которая, где бы она ни появлялась, сеет после себя смуту. Озадаченная, Корнелия наклонила голову, однако дядя Парис уже отошел от верстака.

— О боги, — прошептала Лоллия. — Временами он совсем безумен.

Корнелия принялась заворачивать бюст Лоллии-Цереры, после чего велела рабу положить его на носилки. Ей не хотелось думать о себе как о Весте, богине домашнего очага. Какой дом? Какой очаг? Ведь у меня нет мужа.

Лоллия

Держа на бедре сонную Флавию, Лоллия переступила порог дома, который можно было по праву назвать тюрьмой. До ее слуха тотчас донесся грубый и резкий грохот. Похоже, сегодня ее ждет не самый лучший вечер. Тем более что утром Фабий застукал ее в постели с Траксом и теперь метал громы и молнии.

— Давай, становись на ножки, Флавия. Мы сейчас пойдем с тобой и ляжем в постельку, потому что ты вон какая сонная.

И вновь грохот. Лоллия огляделась по сторонам. Нет, ничего не упало, ничего не разбилось. Все статуи как стояли, так и стоят на своих местах. Она подозвала раба и велела ему внести бюсты в дом и поставить их в первые две ниши в прихожей. Кто знает, может, дом этот тогда по-настоящему станет ее домом?

И вновь откуда-то донесся странный щелкающий звук, а после него сдавленные всхлипы.

— Что происходит? — спросила Лоллия. Молодая рабыня лишь пожала плечами и уставилась в пол. — Живо отвечай!

— Это хозяин, — еле слышно пробормотала рабыня.

Внутри Лоллии все похолодело.

— Фабий? Где он? Что он делает?

— Он в атрии, прошу вас… госпожа. Мы не смогли…

И вновь треск. На этот раз до слуха Лоллии донесся вопль. Подхватив подол платья, она бросилась бегом. Флавия увязалась за ней по пятам.

Нет, не может быть. Увы, ее худшие опасения оправдались.

Это был Тракс.

Он стоял обнаженный, лицом к колонне в атрии, руки вздернуты вверх и связаны за колонной. В какой-то момент Лоллия подумала, что на нем красный плащ. Но нет, это был не плащ. Его спина была крест-накрест исполосована кнутом, и из вздувшихся шрамов сочилась кровь, стекая на пол по его ногам. Лоллия в ужасе застыла на месте. Фабий занес руку для очередного удара.

Тракс вновь простонал сквозь крепко сжатые зубы, и в следующий момент Лоллия вновь ожила. Со всех ног она бросилась через атрий и вцепилась в занесенную для удара руку.

— Нет, ты не смеешь так с ним поступать! Слышишь!

Фабий грубо оттолкнул ее от себя. Лоллия налетела на резную каменную скамью и упала на колени. Лицо Фабия исказилось гримасой. Впрочем, нет, он улыбался, хотя улыбка эта скорее напоминала звериный оскал. У Лоллии все похолодело внутри.

— Никто не имеет права обладать моей женой, кроме меня самого, — произнес Фабий, и в очередной раз полоснул кнутом по окровавленной спине раба.

Тракс вскрикнул. Лоллия с трудом поднялась на ноги и вновь попыталась вырвать из рук Фабия кнут. Увы! Фабий снова замахнулся. Удар пришелся ей по горлу, и она повалилась на пол. Казалось, ей вот-вот вырвет. Но уже в следующее мгновение Фабий схватил ее за волосы, рывком заставил подняться на ноги и посмотрел в глаза. Его собственные были налиты кровью.

— Если я хотя бы раз поймаю тебя в постели с другим мужчиной, — процедил он сквозь зубы, — клянусь, я и тебя так же исполосую кнутом. Ты поняла?

— Да, — прошептала Лоллия. Ей было слышно надрывное дыхание Тракса, скорее похожее на рыдание. — Я поняла тебя.

— Отлично. — Не выпуская из рук ее волос, Фабий еще раз пристально посмотрел ей в глаза, а в следующий миг пошатнулся. Как оказалось, это малышка Флавия налетела на него с кулачками и теперь колотила, где только могла достать. Одним движением руки он отшвырнул ее от себя. Девчушка отлетела в сторону и ударилась о букет каменных лилий.

— Флавия! — крикнула Лоллия дочери, но рука, на которую все еще были накручены ее волосы, не позволила ей броситься к девочке. Зажав во второй руке кнут, Фабий не спешил ее отпускать. Однако в конце концов отпустил и оттолкнул от себя. Лоллия снова рухнула на колени на каменные плиты пола и ползком приблизилась к дочери. Та лежала на холодном мраморе и тихо плакала.

Фабий отшвырнул кнут, и тот с негромким стуком упал на пол. Краем глаза Лоллия видела, как он осмотрел Тракса, вернее, то кровавое месиво у колонны, которое он собой представлял.

— Убери эту мразь, — приказал он ей. В следующее мгновение Лоллия услышала звук удаляющихся шагов. Громко стуча подошвами по мрамору, Фабий ушел прочь.

Как только он удалился на приличное расстояние, Лоллия, прижимая к себе дочь, решилась подняться на ноги.

— Пойдем, моя дорогая, я уложу тебя спать.

Но Флавия еще крепче вцепилась в нее, не желая отпускать. Лоллия была вынуждена одной рукой развязать веревки, которым был опутан Тракс. Ей было слышно, как у нее за спиной перешептываются рабы, однако никто не подошел и не предложил ей помощь. Впрочем, ничего удивительного. Фабий Валент — хозяин в доме, и его слово закон. Узлы упорно отказывались повиноваться ее дрожащим пальцам. Наконец Тракс оторвал лоб от колонны и с благодарностью посмотрел на нее. Этот взгляд пронзил ее подобно кинжалу. Боги, зачем я только заманила его к себе в постель… какая глупость с моей стороны полагать, что Фабий его не тронет…

— В один прекрасный день ты поймешь, какая ты шлюха, — вспомнились ей слова Корнелии, которые та бросила ей во время одной из ссор.

И вот теперь она поняла.

Наконец ее дрожащим пальцам поддался последний узел, и Тракс без сил упал на пол. Дело было даже не в его спине, а в его ребрах. Оба глаза заплыли жуткими кровоподтеками, нос явно сломан. От его былой божественной красоты ничего не осталось, но Лоллии было некогда переживать по этому поводу.

— Тракс, Тракс, прошу тебя, вставай. Скажи, ты можешь сделать хотя бы несколько шагов? Ну, совсем немножко?

Он оперся о ее руку и, шатаясь, поднялся на ноги.

— Госпожа, — прошептал он и окровавленной рукой нежно погладил ей горло, — то место, которое украшал оставленный кулаком Фабия синяк. — Прости меня, госпожа.

— Тсс! Тихо! Пойдем со мной, — все еще держа Флавию на бедре, Лоллия повела Тракса за руку мимо колонн атрия, спиной ощущая на себе взгляды других рабов. Впрочем, никаких перешептываний она не услышала — свирепый нрав Фабия давно заткнул им всем рты. За Траксом по прекрасному мозаичному полу тянулись кровавые следы. Казалось, что бюсты прежних обитателей этого дома возмущенно взирают на него из своих ниш.

Даже если я проживу здесь сто лет, этот дом никогда не будет моим.

Оказавшись на улице, Лоллия легко нашла паланкин и уложила на него Тракса лицом вниз. Спина его по-прежнему кровоточила. Лоллия прикрыла его легким летним плащом и осторожно промокнула кровь, чтобы та впиталась в ткань. Одного плаща оказалась недостаточно, но ничего другого в данный момент под рукой не было. Флавия негромко всхлипнула, цепляясь за мать, однако Лоллия довольно бесцеремонно оторвала ее от себя и усадила в углу паланкина.

— Не плачь, моя хорошая, — сказала она сквозь слезы. — И не толкай Тракса. Ему больно.

— Куда идти, госпожа? — поинтересовался один из носильщиков.

— В дом моего деда, — с трудом произнесла Лоллия. — Скажите ему, что одному рабу нужна врачебная помощь. Причем, лучшая, какая только есть в этом городе. Передайте ему также, что я следом пришлю няню девочки и ее вещи.

— И надолго они?

— Навсегда, — Лоллия отвернулась, вытирая слезы. — Я не хочу, чтобы они оставались в этом проклятом доме.

В тот вечер по случаю пира в императорском дворце на ней были изумруды. Ожерелье прикрывала синяк у нее на шее. Опершись на руку мужа, она с гордо поднятой головой прошествовала в просторный триклиний, одаривая гостей ослепительной улыбкой. Император приветствовал их на входе, вместо жезла держа в руке розовую шею фламинго. Лоллия возлежала на пиршественном ложе рядом с Фабием, смеялась его шуткам, лакомилась грудкой павлина и кубок за кубком пила вино. Иными словами, честно выполняла свой долг.

 

Глава 14

Корнелия

— Скажи ему, что меня нет дома, — умоляла Корнелия. — Ну, или что я больна.

— Чушь! — отмахнулась от ее слезной просьбы Туллия. — Думаю, тебе стоит переодеться. Как насчет голубой столы? Впрочем, нет, времени на переодевания нет. В принципе тебе неплохо и в черном. Главное, надень хотя бы серьги.

— Я не стану спускаться к нему.

— Не говори глупостей. Наоборот, ты должна быть благодарна богам, что они предоставили тебе такую возможность. Для нашей семьи это великая честь, — с этими словами Туллия открылась шкатулку с украшениями и, немного порывшись в ней, извлекала пару сережек из черного дерева с золотой инкрустацией и вставила их в уши Корнелии.

А ведь мне их подарил Пизон, с грустью подумала та, и у нее тотчас защемило сердце. И вот теперь меня, словно товар, хотят выставить на показ для нового мужа.

— Гай ждет, чтобы дать официальное согласие, тебе осталось лишь сделать знак рабу, — велела ей Туллия. — Думаю, по случаю вашей помолвки будет дан пир в императорском дворце.

Корнелия едва не сделалось дурно.

— Я не могу…

— Разумеется, можешь, — Туллия схватила ее за руку и накрашенные красным лаком ноготки больно впились ей в кожу. — Это твой долг. Ты ведь не станешь портить мне настроение? Как-никак, ты живешь в моем доме, ешь за моим столом…

— Но ведь это ты настояла, чтобы я вернулась сюда!

— Вот увидишь, ты еще скажешь мне спасибо за то, что я выдала тебя замуж! — Туллия крепко взяла ее за руку и потащила за собой из опочивальни вниз по лестнице, у основания которой, переминаясь с ноги на ногу, стоял Гай. Туллия бесцеремонно потащила его сестру мимо него.

— Гай! — взмолилась Корнелия, оборачиваясь к брату, и вновь попыталась вырваться из железной хватки Туллии. Они никогда не были с ним особо близки, но в конце концов он ведь ее брат. — Я ведь твоя сестра, прошу тебя…

Но Гай лишь улыбнулся в ответ виноватой улыбкой. Туллия еще крепче вцепилась в ее запястье и поволокла за собой дальше.

— Ущипни себя за щеки, чтобы покраснели, — велела она Корнелии, — на тебя страшно смотреть — бледная, как ходячий труп. А потом ступай в сад, тебя там уже ждут у фонтана.

— Туллия, я не…

Увы, она не договорила. Унизанная кольцами рука золовки больно ударила ее сначала по одной щеке, а затем по другой. От боли и неожиданности на глаза Корнелии навернулись слезы.

— По крайней мере теперь ты не такая бледная, — презрительно произнесла Туллия и грубо вытолкнула ее в сад. — А теперь улыбайся!

На звук ее шагов обернулись два офицера в латах и наколенниках.

— Достопочтенная Корнелия! — Фабий Валент улыбнулся ей, и оба мужчины поклонились. Из-за слез лица второго она почти не разглядела. Услышав у себя за спиной стук сандалий Туллии по мраморному полу, Корнелия усилием воли заставила себя улыбнуться. Перед ней, за спиной ее потенциального жениха, переливаясь в лучах солнца, весело взлетали к небу журчащие струи фонтана, и казалось, будто от воина исходит сияние, а вокруг его головы светится нимб. Мох под ногами был зеленым и мягким, каждый кустик торопился одеться цветами, в воздухе висел густой запах жасмина.

Полный цветов сад. Чудный летний день. У фонтана ждет жених, отрешенно подумала Корнелия. Сколько стихов начинались описанием этой сцены.

Не чувствуя ног, она сделала еще пару шагов в сад.

Фабий поспешил взять ее под локоть. От его прикосновения у нее тотчас по коже проползли мурашки. Однако сегодня он источал улыбки, и ей ничего не оставалось, как терпеть.

— Надеюсь, ты знаешь Цецину Алиена?

Второй мужчина — ее будущий муж — отвесил поклон, и Корнелия сквозь завесу слез рассмотрела худощавое, но в целом красивое лицо. Алиен, второй из доверенных лиц Вителлия. Римлянин по рождению, он так долго прожил в Германии, что теперь, как какой-нибудь германец-дикарь, носил длинные волосы и штаны, а на пирах пил германский мед, причем обычно напивался до потери сознания. Буквально поедая ее глазами, Алиен расплылся в улыбке. Что до самой Корнелии, то в ней презрение боролось с тошнотой.

— Разумеется, император устроит в честь твоей помолвки пир во дворце, Алиен. Ты же знаешь, как высоко он ценит тебя.

Алиен слегка отклонил голову назад и, развернув Корнелию в полоборота, придирчиво посмотрел на нее сзади. От такого унижения в ней тотчас вскипел гнев — и на брата, и на его жену.

Я была женой Кальпурния Пизона Лициниана, наследника императорского трона, потомка Красса и Помпея Великого. И вот теперь меня продают этому ничтожному человеку.

— Алиен, я не стану возражать, если сразу после бракосочетания ты увезешь ее в Байи. Но если тебе захочется испробовать ее в постели здесь, в Риме, что ж, я готов для тебя это устроить.

Пизон пришел просить ее руки зимой. Сначала он, как и полагалось, обратился к ее отцу, после чего им было позволено вдвоем прогуляться по замерзшему саду. Они беседовали, и в морозном воздухе дыхание обоих повисало белым облачком. Впрочем, тогда она была так взволнована, что даже не замечала холода.

— …и еще ты получишь в подарок дом на Авентинс, тот, что с синими мраморными колоннами. Оттуда открывается прекрасный вид на Тибр.

— Я знаю этот дом, — выдавила Корнелия. — Мне казалось, он принадлежит сенатору Пету.

Фабий осклабился.

— Теперь он принадлежит твоему новому мужу.

Корнелия же если и хотела что-то получить назад, так это свой собственный дом, где пришли счастливые восемь лет ее первого брака. Она с грустью вспомнила мозаики с изображением бутонов и переплетающихся ветвей, фрески, листья аканта и виноградные гроздья, статуи, которые она лично выбрала для каждой ниши. Дом этот давно был конфискован и, по всей видимости, теперь принадлежал очередному придворному проходимцу.

— …разумеется, придется постоянно принимать гостей. Всякий раз, когда император будет заглядывать к вам на обед, он ожидает пир, самое малое из шестидесяти блюд. Но, думаю, ты справишься. Мне кажется, что ты в сто раз лучше той шлюхи, на которой угораздило жениться мне.

— Я не позволю, чтобы мою кузину называли…

— А теперь мне следует уладить дела с твоим братом, — перебил ее Фабий, отходя от фонтана. — Обговорить приданое и все такое прочее. А вы двое можете тем временем познакомиться ближе.

— Мое приданое слишком скромное, — выдавила Корнелия глядя куда-то вдаль мимо лохматого Алиена. — Ты мог бы найти для себя жену и побогаче.

— Мне нужна ты, — это первое, что он сказал. Голос у него был гортанный, как у варвара-германца.

— Я бесплодна, — призналась Корнелия, в надежде, что это его остановит. — Со своим первым мужем я прожила в браке восемь лет и даже ни разу не забеременела. Мне казалось, тебе нужна жена, которая родит тебе сыновей.

— Если я захочу сыновей, я найду себе другую жену, — пошутил Алиен, — а тебя оставлю в качестве наложницы.

Фабий издал смешок, и Корнелия обернулась в его сторону.

Похоже, этот разговор доставляет ему даже большее удовольствие, чем Алиену, подумала она.

Интересно, с каких это пор Фабий Валент рассматривает, словно призовых лошадей, девушек-патрицианок, гордых, недоступных девушек, которые предназначены совсем не для него?

И вот теперь он может иметь нас всех, либо чтобы пользоваться самому, либо чтобы раздавать направо и налево своим дружкам и прихвостням. Теперь мы все его собственность, даже если он сам нам ненавистен. Ему это даже нравится.

— Сегодня днем у меня дела с новыми префектами, — произнес тем временем Фабий, — однако жду вас обоих сегодня ко мне на ужин. Приходите ближе к вечеру, нет, лучше, когда совсем стемнеет.

Это твой долг, напомнила себе Корнелия. Твой долг.

Она кивнула, и Алиен крепко сжал ей пальцы.

— Твоя невеста очень даже хорошенькая, — пальцы Фабия скользнули по ее руке. — Может, нам с ней стоит поужинать сегодня наедине. Так и быть, я попробую ее для тебя.

Его рука скользнула дальше, к ее груди, и он нащупал сосок. Корнелия больно прикусила губу.

Твой долг, твой долг, мысленно повторяла она.

Продолжая гладить ей грудь, Фабий осклабился еще шире и посмотрел на Алиена, который тоже довольно улыбался. Корнелия уловила запах его напомаженных волос.

— Я постараюсь, чтобы к свадьбе она была мокрой от желания.

Корнелия откинула его руку, а самому влепила звонкую пощечину, какую она отвесила бы разве только рабу.

— Отправляйся в царство Аида, гнусный плебей! — Она вырвала руку из рук Алиена. — И можешь забирать с собой своего германца!

С этими словами она развернулась и зашагала прочь, мимо фонтана с журчащими струями, мимо раба, который уже стоял с графином вина, мима Гая, который ждал в атрии, чтобы дать свое формальное согласие на брак.

— Корнелия! — растерянно окликнул он ее, но она прошла мимо и, поднявшись по лестнице к себе в опочивальню, захлопнула за собой дверь. Внутри было тихо. Ей срочно нужно побыть одной, в тишине, чтобы успокоить кровь, которая громко стучала в висках. Возможно, это последняя ее возможность, поскольку неизвестно, что ждет ее впереди. Она села на кровать и принялась ждать, что за этим последует. Впрочем, ждать ей пришлось недолго.

— Почему? Ну, почему? — это к ней в комнату, возмущенно топая, ворвалась Туллия. — Как ты посмела? Как только у тебя язык повернулся послать правую руку императора в царство Аида? Ты, самовлюбленная, неблагодарная…

— В будущем, Туллия, — спокойно ответила Корнелия, — я бы попросила тебя не подслушивать моих личных бесед с женихами.

— Гай! Скажи ей!

— Не волнуйся, ничего страшного не произошло, — Гай пытался успокоить жену. — Такой мужчина, как Фабий Валент, вряд ли испугается драчливой женщины. Он еще вернется, и если Корнелия принесет ему свои извинения…

— Никаких извинений, — возразила Корнелия. — Никакого замужества. Никаких уговоров. Я не выйду замуж за любого из его головорезов, даже если он снова придет сюда. Я сама ему так и скажу.

— Но ведь это твой долг! — от гнева лицо Гая сделалось почти таким же багровым, как лицо его супруги. — Знаешь, что он сказал мне, когда уходил отсюда? «Держи своих женщин в узде, сенатор».

— Неужели ты считаешь, что такой, как он, не станет мстить?! — выкрикнула Туллия. — Ему ничего не стоит выдумать против нас любые обвинения, ему ничего не стоит ограбить нас, отобрать нашу собственность.

— Пока Диана пользуется благосклонностью императора, я сильно в этом сомневаюсь, — возразила Корнелия. Однако Гай перебил ее.

— Ты хочешь погубить всех нас? Вспомни лучше, в какие времена мы живем! Мне решать, за кого тебе выходить замуж, слышишь?

— Слышу, и если ты найдешь мне достойного мужа, я подумаю над твоим предложением, — бросила в ответ Корнелия. — Ты же пытаешься положить меня в постель к дикому германцу, лишь бы только выслужиться перед императором. Нет, нет, не смотри на нее! — остановила брата Корнелия, видя, как Гай покосился на Туллию. — Я прекрасно знаю, что это ее затея. Но в этом доме хозяин ты, а не она. Так что будь мужчиной!

— Это ты во всем виноват, Гай! — набросилась на мужа Туллия. — Если бы ты не потакал ее капризам, ее и всех своих кузин…

— Что за крик? — спросила с порога Марцелла с пером в руке.

— Твоя драгоценная сестра только что отказалась выйти замуж за друга Фабия Валента! — истерично выкрикнула Туллия. — Отказала жениху!

Марцелла пристально посмотрела на сестру.

— Не слишком мудрый шаг, — сказала она, немного помолчав. — Хотя, с другой стороны, я тоже никогда бы не вышла замуж ни за одного из его лизоблюдов.

С этими словами она сочувственно сморщила нос и, положив за ухо перо, удалилась. Корнелия бросила в спину сестре полный ярости взгляд. Среди царящего в доме хаоса, среди крика и обвинений как пригодилась бы ей поддержка Марцеллы! Ее теплая рука, ее твердый голос. Ведь раньше она никогда не оставила бы ее один на один с фурией Туллией. Против нее они как сестры стояли бы плечом к плечу. А теперь на это не приходится даже рассчитывать. Теперь единственное, что есть для Марцеллы на всем белом свете, это ее сочинения, ее трактаты.

Увы, в следующее мгновение Туллия бросилась к ней и принялась бить ее по голове. Корнелия покачнулась.

— Самовлюбленная шлюха! Тебе нужно замуж! Нужно, чтобы кто-то из друзей Фабия оберегал нашу семью. Или ты забыла, что мы все ходим по лезвию ножа, потому что императоры сменяются каждый месяц! Кто ты такая? Что ты о себе возомнила!

— Я не ты, — бросила ей Корнелия, прикрываясь от ударов. — Я не шлюха.

Неожиданно Туллия разрыдалась. Лицо ее сделалось багровым, как зерна граната, и Гай поспешил ее увести. В опочивальню Корнелии, сочувственно вздыхая, заглянули рабы. Корнелия зажала ладонями уши и тоже вышла вон. Не обращая внимания на изумленные взгляды рабов, она направилась вниз по лестнице, мимо маленького Павлина, чей отец сейчас находился в тюрьме, и потому мальчик как потерянный бродил по всему огромному дому.

— Тетя Корнелия! — позвал он ее, не вынимая изо рта большого пальца. В иной момент она взяла бы его на руки, приласкала, а может даже, провела бы с ним целый день в играх, но сегодня лишь легонько поцеловала его в лоб и вышла вон через парадную дверь. Она шагала мимо бань, в которых не раз встречалась со сторонниками Вителлия, передавая сведения, которые помогли привести его на трон, а Фабию Валенту дать в руки власть.

— Какая же я была наивная!

У ворот бань ее окликнула какая-то знакомая, матрона в голубой столе. Корнелия тотчас повернулась и поспешила в другую сторону, зашагав по улице с неказистыми домишками.

Наверно, меня сошлют, подумала она, холодно и спокойно. Туллия права, такой человек, как Фабий Валент, если она и дальше будет ему отказывать, наверняка попытается отомстить. Даже несмотря на то, что их семья пользуется благосклонностью императора. Ссылка куда-нибудь на крошечный остров посреди бескрайнего моря. По крайней мере там будет тихо. Как ей недоставало тишины! Откуда-то спереди до нее донесся шум форума, и она свернула в ближайший переулок.

«Если они будут и дальше заставлять меня выйти замуж за этого головореза, я в день свадьбы наложу на себя руки. Диана вынесет ему мою голову на блюде и он пусть целует ее, если захочет. Но ничего другого он от меня не получит».

Корнелия остановилась и оглянулась по сторонам. Как долго она шла? Она сама не заметила, как оказалась в совершенно незнакомой части города. Более того, в части города, которую она не желала знать. С обеих сторон покосившиеся многоквартирные дома, из сточных канав тянуло вонью. Мимо нее, оскалившись, прошел бродячий пес, затем вдогонку друг дружке пронеслась ватага голых детей. В дверях одного дома две женщины в поношенных платьях, глядя на нее, принялись о чем-то переговариваться, прикрыв ладонью рот. Только сейчас Корнелия обратила внимание на свое дорогое платье и изящные сандалии, вспомнила про золотые серьги.

Возможно, меня ограбят и убьют еще до того, как Фабий отдаст приказ о моей казни.

С этой мыслью она повернула назад, пытаясь вспомнить, какими закоулками пришла в эти трущобы с Палатинского холма. Однако куда бы она ни шла, вдоль кривых переулков стояли все те же дешевые дома, а в нос бил все тот же омерзительный запах. Мимо нее, с громкими криками, пошатываясь и источая запах вина, прошли вымазанные в навозе погонщики мулов. Корнелия гордо вскинула подбородок. Ей стоило немалых усилий, чтобы не броситься от них бегом. Что ж, придется спрашивать у людей дорогу. Вот там, у дверей дома на табурете, прислонившись к стене, сидит какой-то мужчина и сморит на дорогу. По крайней мере он, кажется, трезв.

— Извините, — обратилась к нему Корнелия, подходя ближе. Мужчина удивленно посмотрел на нее. — Центурион?

— Нет, больше не центурион, — ответит Друз Семпроний Денс. — Меня вышвырнули из преторианской гвардии, госпожа. Или ты об этом не слышала?

— Слышала. Это так несправедливо.

Денс пожал плечами. В нем ничего не осталось от гордого воина в латах и с алым плюмажем на шлеме. Перед Корнелией в дверях дешевого доходного дома сидел крупный мужчина в тунике из грубой шерсти. Сидел и смотрел на нее без особого сочувствия.

— Я заблудилась, — призналась Корнелия и тотчас поняла, что сказала это зря.

— Похоже на то, — не слишком приветливо отозвался Денс. Куда только подевалась его былая любезность. — Патрицианки не часто расхаживают по нашим трущобам.

— Ты не мог бы вывести меня отсюда?

— Дай мне свои серьги, тогда выведу.

Корнелия машинально потрогала золотые подвески рядом с шеей.

— Мои серьги?

— Мне больше не платят жалованья, госпожа. Так что деньги мне не помешают.

Корнелия сняла подаренные Пизоном серьги и положила их в мозолистую руку бывшего центуриона Денса. Тот проворно поднялся со своего табурета и жестом поманил ее за собой в дом.

— Только скажу хозяйке, что отлучусь.

— Хозяйке?..

— Подожди меня внутри. Если останешься стоять на улице, тебя того гляди ограбят.

Корнелия испуганно вошла вслед за ним в дом. Внутри было темно, ниши завешаны рваными лоскутами ткани. На первой двери имелся крючок для плащей. Однако стоило ей подойти ближе, как она поняла, что это небольшая, грубо сработанная фигурка Приапа, с сальной ухмылкой и гигантским фаллосом. Затем она посмотрела на выцветшие фрески на стенах и ощутила, что заливается краской стыда.

— Комната в самом конце коридора, госпожа, — бросил ей Денс, — если не хочешь, чтобы тебя приняли за новую девушку.

С этими словами он исчез за занавеской. Корнелия поспешила дальше по коридору. Из-за занавесок до нее доносились стоны, громкое сопение и ритмичное поскрипывание кроватей. Мимо нее, поправляя на поясе ремень, прошел какой-то мужчина. Наконец Корнелия добралась до дальней комнаты и закрыла за собой дверь.

Ты не юная девушка, напомнила она себе. Ты прекрасно знаешь, что такое лупанарий.

И все равно Корнелия чувствовала, что щеки ее горят. Немного успокоившись, она огляделась по сторонам.

Комнатка оказалась крошечной, на удивление чистой и душной. В ней стояла узкая продавленная кровать, табурет и светильник. В стенной нише — две грубо сработанных статуэтки. Корнелия взяла их в руки. Марс и Минерва. Боги войны и военной стратегии. Солдатские боги.

Затем дверь открылась, и внутрь шагнул Денс. Не выпуская из рук статуэток, Корнелия обернулась.

— Так ты здесь живешь?

— Ты не ожидала, госпожа? — Денс порылся под матрацем.

— Как сказать…

— Моя работа состоит в том, чтобы вышвыривать на улицу клиентов, если те грубо обходятся с девушками. За мои услуги хозяйка разрешает мне жить в этой каморке.

С этими словами Денс вытащил из-под матраца гладий меч.

— Ты сохранил свой меч?

— Я его честно заработал. Я двенадцать лет отдал преторианской гвардии.

Денс прищурился, придирчиво посмотрел на лезвие, вновь сунул руку под матрац и извлек из-под него точильный камень.

Корнелия жестом обвела комнату.

— Смотрю, ты не большой любитель украшений, — сказала она, стараясь придать голосу слегка легкомысленный тон.

— Держу в комнате лишь койку да богов, потому что все другое украдут, — ответил Денс и принялся затачивать лезвие. — Не успеешь и глазом моргнуть, как шлюхи уведут все, что не прибито.

Корнелия опустилась на грубо сколоченный табурет.

— Может, тебе не стоит меня провожать. Моя семья знает, как ты выглядишь, и рабы… Вдруг тебя кто-то выдаст.

— Например, ты, госпожа. Что помешает тебе это сделать?

— Я тебя не выдам. А даже если бы и выдала, меня вряд ли кто станет слушать. В данный момент я не в почете у императора. Или у кое-кого из его окружения.

— Выходит, ты тоже предательница? — Денс повернулся к ней спиной и поискал плащ.

— Возможно. Генерал Валент хочет, чтобы я вышла замуж за одного из его офицеров.

— Это не предательство.

— О, еще какое! Ведь я послала его в царство Аида. — Корнелия улыбнулась. Почему-то ей стало очень легко на сердце. — Может, даже, когда я вернусь домой, меня арестуют.

— Еще никого не сажали под арест за то, что девушка отвергла чьи-то ухаживания.

— Сейчас все возможно, — возразила Корнелия, пожимая плечами. — В наши дни могут арестовать любого, если этот человек не угодил Вителлию. Так что, может, тебе не стоит идти рядом со мной.

— В любом случае, серьги я тебе не отдам, так что уж лучше я тебя провожу. — Денс перекинул через руку грубый коричневый плащ. — Пойдем.

Не поднимаясь с табурета, Корнелия окинула его пристальным взглядом.

— Моя сестра была в Бедриакуме. По ее словам, ты проявил там чудеса храбрости.

— Какая разница. Пойдем.

— Они не имели права обвинять тебя в предательстве, — сказала Корнелия, вставая. — Я точно знаю, ты не предавал Гальбу и Пизона.

— Как это великодушно с твоей стороны, госпожа. — Казалось, карие глаза Денса буравят ее насквозь. — Я должен быть тебе за это благодарен?

— Я просто пытаюсь…

— Ты рада, что меня выставили из гвардии, разве не так? Ты считаешь, что я это заслужил. Я не спас сенатора Пизона. Поэтому не имею права и дальше носить плащ преторианца.

— Неправда, — Корнелия испуганно сделала шаг назад.

— Ты надеешься, что я сейчас согнусь в поклоне и стану благодарить тебя за то, что в твоих глазах я якобы не предатель. Надеешься, что я рассыплюсь в извинениях за то, что не сумел спасти от смерти твоего мужа? — Денс в гневе швырнул на пол плащ. — Даже не рассчитывай! Я сделал все, чтобы защитить его. Увы, я оказался бессилен его спасти, но я сделал все, что мог! Мне надоело объяснять и извиняться. Я сыт этим по горло!

Денс отвернулся. Корнелии было слышно его надрывное дыхание. Его рука нервно сжимала и разжимала рукоятку меча. И тогда она заговорила, обращаясь к его мускулистой спине.

— Я никогда не считала, что ты заслужил такое к себе отношение. Из всех преторианцев ты был самым лучшим. Лучше, чем те префекты, которые отдавали тебе приказы.

— Тех самых, кому ты позволяла целовать себя за опущенным пологом? — Денс резко развернулся. — Для меня это не похвала.

— Мне были нужны сведения, — подавленным голосом возразила Корнелия. — Префекты снабжали меня ими, и я затем передавала их Вителлию. Мне нужно было лишь одно — смерть Отона.

— Что ж, твой план удался. И что? Ты довольна его результатами? — Денс в сердцах швырнул меч в ножнах через всю комнату. Тот с лязгом упал на пол в небольшой нише. Фигурки Марса и Минервы со звоном упали на пол и покатились. — А все вы и ваши интриги, патрицианские сучки, человеческая жизнь для вас…

— Я не хотела…

— Разумеется, ты не хотела! — Денс тяжело опустился на продавленную кровать и зажал огромные ладони между коленями. Руки его дрожали. — Убирайся отсюда. Ищи дорогу домой сама!

Корнелия в два шага преодолела комнату. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но не смогла подыскать ни единого слова. Все слова были словно стерты его гневом. Она в растерянности стояла перед ним и не знала, что делать. Денс сидел, низко опустив голову. Ей была видна лишь его макушка и вздымающиеся плечи.

— Ступай домой, — повторил он хрипло. — Возьми в мужья одного из головорезов Вителлия, и пока он будет тебя пялить, лежи и думай о том, что исполняешь свой долг. Вы патрицианки тем и славитесь, что умеете выполнять свой долг.

— Не всегда, — возразила Корнелия и, протянув руку, погладила его по щеке. Денс тотчас отстранился от нее, но она шагнула ближе. Теперь его голова была прижата к ее талии. Он тотчас обнял ее и с силой прижал к себе. Корнелия пробежала пальцами по его волосам. Плечи его по-прежнему продолжали вздыматься. Из-за тонкой двери доносились стоны женщины и громкое сопение мужчины. Лупанарий среди трущоб, удушливый летний полдень, обвиненный в предательстве центурион, отстраненно подумала она. Так не начинается ни одно стихотворение. Корнелия поцеловала его первой. Взяла в ладони его лицо и поцеловала. Денс вопросительно посмотрел на нее. Она же вместо ответа лишь молча покачала головой и вновь припала губами к его губам. Царапая щетиной ей кожу, он поднялся и запустил пальцы в ее локоны. Затем стащил с ее плеч столу и зарылся лицом между ее грудей. Она, в свою очередь, опустилась на постель и помогла ему стащить через голову тунику. Как это необычно, вновь отстраненно подумала она, притягивая его к себе и потерлась щекой о его крепкое плечо. Единственное другое мужское тело, какое она когда-либо знала, это тело Пизона. Денс был шире в плечах, смуглее, крепче телом. Оно резко отличалось от поджарого, рослого тела Пизона. Корнелия закрыла глаза, как будто это могло спасти ее от странности происходящего, но Денс взял ее лицо в ладони.

— Нет, — сказал он. — Нет, — повторил он, целуя ее открытые глаза, после чего медленно вошел в нее. Она вскрикнула и прижалась к нему. Пизон тотчас исчез из ее сознания.

Они лежали на узкой кровати, сцепив пальцы на грязной подушке. В каморке было душно. Денс медленно провел рукой по изгибу ее блестящего от пота бедра.

— Корнелия, — прошептал он.

— Что?

— Ничего. — Лицо его было серьезным, гнев больше не искажал его. Взгляд его карих глаз был прикован к их сцепленным на подушке рукам. — Сколько недель я провел, сопровождая тебя во время несения стражи, мечтая назвать тебя по имени, Корнелия.

— Друз, — робко назвала она его по имени. Они полдня, несмотря на удушливую жару, занимались любовью, и вдруг теперь она испытала нечто вроде застенчивости.

 

Глава 15

Марцелла

— Что она сказала?

Марцелла попыталась передать ровную интонацию Дианы.

— Найди себе шлюху. Я никогда не выйду замуж за сторонника «синих».

Корнелия поморщилась.

— Это в ее духе. И кто это был из офицеров Вителлия?

— Тот же самый головорез-германец, который сватался к тебе, — улыбнулась Марцелла. — Теперь его отвергли уже дважды! Думаю, нет нужды рассказывать тебе, какая сцена за этим последовала! Туллия заявила, что…

Она приподняла веер, чтобы никто не услышал ее слов. Театр Марцелла был полон — сюда сегодня вместо скачек наведался сам Вителлий и сейчас сидел в императорской ложе. А поскольку было много народа, то в зале царила ужасная духота. На сцене актеры, обливаясь потом под слоем грима и под масками, старательно декламировали строки какой-то бездарной драмы. Зрители в зале вяло следили за ходом действия, устало обмахиваясь веерами, патриции — страусовыми, плебеи — бумажными. Никто, начиная с самого императора, не проявлял особого интереса к тому, что происходило на сцене.

— По крайней мере теперь мы точно знаем, что Вителлий хочет Диану не для себя, — продолжала шептать Марцелла из-за веера. — Иначе бы его офицеры никогда бы не осмелились даже приблизиться к ней. Думаю, именно это и бесит Туллию. Она давно уже лелеет сладкую мечту, что Вителлий разведется со своей бессловесной женушкой и сделает императрицей нашу Диану.

Марцелла покосилась на императора. Дородный и румяный, он сидел в соседней с ними ложе в окружении своих офицеров и едва ли не рычал от хохота. Обычно в театре мужчины и женщины сидели раздельно. Однако, как и обычно в эти дни, Диана на табурете сидела в императорской ложе у ног Вителлия. Сейчас он наклонил свое рыхлое от обжорства и неумеренных возлияний лицо к ее светловолосой головке.

— Я могла бы сказать Туллии, что Диана в качестве супруги его не интересует. Да, в подпитии он иногда хлопает ее по попке, но с каких пор такого человек, как Вителлий, интересовало что-то кроме бесконечных пиров, возлияний и побед «синих» на гонках колесниц? — Марцелла многозначительно закатила глаза. — И это наш император.

Корнелия рассеянно кивнула, и Марцелла подавила вздох. Сегодня она вытащила сестру в театр, в надежде хотя бы немного поднять ей настроение. Гай и Туллия по-прежнему отказывались с ней разговаривать. Увы, Корнелия лишь беспокойно ерзала на своем сиденье, а ее пальцы отбивали нервную дробь на рукоятке веера из слоновой кости. Что было совершенно на нее не похоже, однако в такую жару никто не обратил на это внимание. Лето постепенно катилось к сентябрю, знойное, удушливое, а дуновения ветра вместо прохлады приносили с собой лишь песок. Все дружно проклинали жару, по возможности старались проводить время, плескаясь в бассейнах публичных бань, жалуясь на то, что не могут окунуться в прохладные воды где-нибудь у себя на вилле в Тоскане или Тиволи.

Все, кроме меня, подумала Марцелла. Несмотря на зной, она была холодна как лед, и ни за какое золото Египта не покинула бы этот бурлящий, живущий интригами город.

Она вновь задумчиво посмотрела на Вителлия. Ей прекрасно был слышен его зычный бас, который были бессильны заглушить даже декламации актеров на сцене. Даже если бы он говорил шепотом, Марцелла была уверена, что все равно услышала бы его. Мои уши способны услышать в Риме любой шепоток. Она частенько ловила себя на такой мысли.

— Эти твои гнедые жеребцы, те, что названы в честь ветров, — говорил Вителлий, обращаясь к светлой головке у его ног. — Ты наверняка побоишься выставить их против моих «синих».

— Цезарь, — смело возразила острая на язык Диана, — по сравнению с моими, твои жеребцы — жалкие мулы.

При этих словах все, кто был в ложе, обменялись многозначительными взглядами. Марцелла прекрасно знала: многие отказывались верить собственным ушам, слыша, какие вольности позволяет себе Диана в беседах с императором. Впрочем, Вителлий провел не один год в таких диких местах, как Германия и Африка, и потому привык к грубой речи. Более того, грубости ему даже нравились, как нравилась ему и Диана. В ответ на ее слова он лишь расхохотался, и приближенные поспешили подхватить его хохот.

— А ведь, по идее, он должен быть встревожен, — рассуждала вслух Марцелла, глядя на хохочущего императора. — Особенно, если учесть, какие вести приходят из Иудеи.

Корнелия растерянно заморгала. Слова сестры вывели ее из задумчивости.

— Ах, ты вот о чем!

— Неужели тебе неинтересно, что Веспасиана провозгласили императором?

Марцелла искренне отказывалась понять сестру. Боги свидетели, в какое удивительное время им выпало жить! Корнелия же, вместо того, чтобы следить за развитием событий, предпочитала проводить время в публичных банях.

— Надеюсь, ты понимаешь, что это означает войну?

Корнелия заложила за ухо прядь волос.

— У нас круглый год война.

— А у Веспасиана его иудейские легионы! Десятый, Четвертый, Двенадцатый и Пятнадцатый! — Марцелла с азартом перечисляла их номера. — Вот увидишь, он маршем войдет в Рим, и Вителлию, чтобы дать ему отпор, придется собирать армию. Мне не дает покоя вопрос… — Марцелла не договорила и задумалась.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе, откуда у меня эта легкая хромота? — вверху, в императорской ложе, Вителлий оторвал от резного кресла свои пышные телеса.

— Кажется, после сражения в Африке, — заметив, как он покачнулся, Диана поспешила взять его за руку. — О боги, ты пьян! Обопрись на меня, цезарь.

— Я всем говорю, что это было сражение. Но хочешь знать правду? Меня просто лягнула лошадь! — Вителлий распылался в глуповатой улыбке. — Только смотри, никому не говори.

— А вот это видишь, цезарь? — Диана приподняла шелковый подол и показала ему лодыжку. Правда, Марцелле это не было видно. — Я сказала своим родным, что оступилась, когда слезала с носилок, но на самом деле… — Диана поднялась на цыпочки и прошептала что-то императору в ухо.

— Правда? — Смешок. — Ну, ты даешь!

— Только никому не говори, цезарь.

— Только если ты тоже не скажешь, — Вителлий поворошил ей волосы. — Мы с тобой славная парочка обманщиков.

Его улыбка светилась добродушием. Это признала, хотя и нехотя, даже Марцелла. Несмотря на его дурные привычки, Вителлий умел расположить в себе. Он смеялся, когда ему было смешно, с аппетитом ел, когда бывал голоден, пил, когда испытывал жажду, и ни на кого не сердился. Что было приятным разнообразием после этих интриганов-политиков, которые только тем и занимались, что вынашивали новые заговоры. С другой стороны — довольно ли такой прямой простоты для того, чтобы удержать на своей стороне военачальников? Потому что верность им неизвестна. Если на сторону Веспасиана перейдут новые легионы, эти крысы наверняка задумаются, не пора ли им бежать с тонущего корабля.

Стоило императору покинуть свою ложу, чтобы выйти облегчиться, как действие приостановилось. В зале моментально возник шумок, публика в полголоса обменивалась сплетнями.

— Где же Лоллия? — поинтересовалась Диана у Фабия, вновь опускаясь на свой табурет. — Она обожает театр.

— Эта сучка говорит, что от жары у нее болит голова, — пожаловался супруг ее кузины.

— Зря ты обращаешься с ней так дурно, — спокойно ответила ему Диана. — Она гораздо лучше, чем ты заслуживаешь. А вот честолюбивые жабы вроде тебя, как правило, неисправимо глупы.

Фабий посмотрел на Диану полным ненависти взглядом.

— Ты не всегда будешь игрушкой императора, красавица.

— Бедная Лоллия, — вздохнула Корнелия, подслушав их разговор. — Она проплакала целую неделю. Ну, ты знаешь, Фабий высек ее раба. И я не поручусь, что не поднял руку и на нее. Я заметила на ее теле синяки, которые она пытается прикрыть слоем пудры и браслетами. И еще она избегает появляться в доме деда. Думаю, она просто боится, что тот заметит кровоподтеки. Ей не хочется его лишний раз расстраивать. А он непременно расстроился бы, потому что ничего не сможет поделать с Фабием.

Марцелла задумчиво посмотрела на Фабия. В следующее мгновение, поправляя складки тоги, в ложу вернулся Вителлий. Вскоре ему, если он хочет сохранить императорский венок, придется собирать армию. А этого ему никак не сделать без Фабия. Какую же армию он соберет? Восточные легионы получили закалку в боях. Германских варваров и придворной гвардии ему явно будет недостаточно.

Император откинулся в кресле и раздраженно взмахнул рукой. Потные актеры тут же вернули на место маски.

— К черту пьесу! — раздраженно воскликнул Вителлий, обращаясь к Диане, и плеснул себе в кубок вина. Актеры на сцене без какого-либо воодушевления принялись декламировать свои строки. Трубный глас императора заглушал их слова. — Нет, гонки совсем другое дело. Их я могу смотреть хоть каждый день. И смотри, не надо дуться, когда мои «синие» победят во время Виталий. Проигравший должен уметь улыбаться.

— Значит ли это, что ты улыбался весь прошлый год? — с улыбкой подпустила шпильку Диана. — Когда твои «синие» приходили последними из всех?

— А ты, красавица, остра на язычок! Видно, твой отец в детстве не порол тебя как следует!

Марцелла слушала их разговор в пол-уха. Куда больше ее занимали размышления по поводу верности императорских полководцев.

— Если полководцы Вителлия не отличаются верностью, интересно, а как же полководцы Веспасиана? Домициан наверняка это знает. Разумеется, он будет скучен и попытается затащить меня в постель, но если я не смогу выудить хотя бы из восемнадцатилетнего юноши…

Рядом с ней послышался шорох платья. Это со своего места резко встала Корнелия.

— Все. Я иду домой.

— С тобой все в порядке? — Марцелла стряхнула задумчивость и подняла глаза на сестру.

— Голова болит. Ненавижу жару. — Корнелия убрала с шеи влажную от пота прядь. Вид у нее был даже еще больше отстраненный, чем обычно. — Не обижайся на меня, — сказала она и направилась прочь.

Марцелла на мгновение задумалась. Может, ей лучше уйти вместе с сестрой? Предложить ей посетить бани, где они смогут окунуться в прохладную воду бассейна и потом от души посплетничать, как в старые добрые дни. Впрочем, развлекать унылую сестру не слишком веселое занятие. Иное дело вещи, которые происходят вокруг. Ладно, проведу с ней больше времени чуть попозже, пообещала себе самой Марцелла, когда все немного успокоится. Вот только успокоится ли? Эта мысль не давала ей покоя.

Она послушала еще пару невыразительных декламаций, которые заглушали трубный глас императора и резкий голос Дианы. Эти двое продолжали спорить о лошадях. Внезапно кто-то опустился на сиденье с ней рядом.

— Тебе здесь нельзя сидеть, — сказала Марцелла и томно обмахнула себя веером.

— Императору наплевать на правила, — рука Домициана легла ей на колено, влажная и теплая. — Тогда с какой стати их должен соблюдать я?

Марцелла улыбнулась и слегка отодвинулась в сторону.

— Только веди себя прилично.

— Это почему же? — хитро спросил Домициан. — Можно подумать, ты сама отличаешься приличным поведением.

— Это была ошибка. Я сильно расстроилась по поводу того, что видела в Бедриакуме.

После того безумного совокупления в саду на Палатинском холме, Марцелла вела себя осторожно и старалась держать Домициана на расстоянии. Он куда лучше работал на нее, когда был томим желанием. А он действительно был томим желанием, и потому пребывал в дурном настроении. С обиженным видом он уселся рядом с ней и принялся сообщать последние известия, полученные от отца из Иудеи. Впрочем, Марцелла слушала его в пол-уха. Взгляд ее был устремлен на одно недовольное лицо, которое она заметила на нижних рядах, лицо, которое уже замечала и раньше.

— Извини, — пробормотала она Домициану, и, поднявшись с кресла, накинула на голову зеленое покрывало. — Я скоро вернусь.

— Цецина Алиен! — воскликнула она, опускаясь на сиденье рядом с тем, кого отвергли обе ее сестры, родная и двоюродная. — Вот уж не думала, что ты такой страстный почитатель театра.

— Даже у солдата найдется время для искусства, госпожа, — в его низком голосе Марцелла уловила недовольные нотки. Вряд ли он был в восторге от того, что видит перед собой еще одну Корнелию, особенно после неудачи, постигшей его с предыдущими двумя. Тем не менее прежде чем вновь сосредоточить внимание на сцене, он учтиво кивнул Марцелле. Несколько его офицеров, не зная, чем занять себя, от скуки играли в кости.

— Разве Фабий сейчас не в сенате? — с невинным видом поинтересовалась Марцелла. — Мне казалось, что ты его неразлучная тень.

Алиен нахмурился. Разумеется, он тоже был влиятельной фигурой, однако не столь высокого ранга, каким был в глазах императора Фабий. Кроме того, он явно переживал по поводу своего позора. Еще бы! Его отвергли, одна за другой, сразу две патрицианки!

— Какой у тебя, однако, хороший вкус! — произнесла Марцелла, обмахиваясь веером. — Театр предназначен для утонченных людей. Таким неотесанным служакам, как Фабий, трудно понять его прелесть. Впрочем, Вителлий тоже из их числа.

— Ммм, — невнятно промычал Алиен, делая вид, что увлечен действием на сцене.

— Мне кажется, что Вителлий не разбирается не только в театре, — продолжала с невинным видом Марцелла. — По-моему, он также не разбирается в людях, и потому не ценит таких, как ты.

Алиен покосился на нее из-под густых бровей.

— Я хочу кое-что сказать тебе, полководец, — Марцелла заговорщицки понизила голос. — Нам всем известно, что восточные легионы несколько недель назад провозгласили Веспасиана императором. Возможно, тебе пока не известно, что пять дней назад легионы в Мезии тоже перешли на его сторону.

— Что? — неожиданно Алиен сделался весь внимание и, прищурившись, смерил ее пристальным взглядом. — Пять дней назад. Откуда тебе это известно?

— От младшего сына Веспасиана. Домициана. Он до беспамятства в меня влюблен, — Марцелла улыбнулась и продолжила томно обмахиваться веером. — Так что, как видишь, я прекрасно знаю, что говорю. У Веспасиана в Иудее четыре легиона, но сюда они прибудут еще не скоро. Тем не менее лига мезийских легионов убедила своих солдат тотчас выступить маршем на Рим. Да и идти им гораздо ближе.

— Я тебе не верю.

— Ничего удивительного, — Марцелла пожала плечами. — Я всего лишь женщина, которая распространяет слухи, пока на сцене идет спектакль. Но через несколько дней ты получишь подтверждение этим слухам, и вот тогда тебе стоит проведать меня.

С этими словами Марцелла встала.

— А зачем мне это делать? — с вызовом в голосе спросил Алиен.

— Зачем? — Марцелла бросила взгляд через плечо. — Затем, что в отличие от Вителлия Веспасиан умеет ценить достойных людей. Мне кажется, тебе есть смысл над этим задуматься.

И Марцелла с гордым видом направилась назад, на свое место. Не успела она войти в ложу, как ее с недовольным видом схватил за руку Домициан.

— Что задержало тебя там так долго?

— Ничего особенно, — Марцелла обняла его и, никого не стесняясь, принялась поглаживать ему шею. В свою очередь, Домициан наклонился и припал губами к ложбинке между ее грудей. Марцелла через его плечо посмотрела на Алиена, который, прищурив глаза, наблюдал за ней, и выгнула одну бровь — мол, теперь ты сам видишь, жалкий честолюбец. У меня есть свои источники.

— Домициан, — проворковала она и слегка оттолкнула его от себя. — Думаю, в ближайшие дни тебе захочется нашептать пару слов на ухо Цецине Алиену.

— Алиену? — Домициан оторвал губы от ее груди. — А почему ты вдруг заговорила о нем? Или ты переспала с этим головорезом в штанах?..

— У тебя нет соперников, глупый ты мальчишка, — она легонько щелкнула его по носу. — Просто у меня наметанный глаз, и я с первого взгляда вижу возможности, которые нельзя упускать. Алиен — влиятельная фигура, а недавно он пережил двойное унижение. Ему, одна за другой, отказали сразу две женщины. К тому же Фабий Валент оттеснил его на второй план. А император почти не обращает на него внимания. Так что мне кажется… он ищет себе лучшее применение.

— И что из этого? — недовольно уточнил Домициан.

— То, что его можно использовать в своих интересах. Почему бы тебе и твоему дяде не пригласить его на пир? Посади его рядом со мной, и я шепну ему на ухо пару слов про твоего отца. О том, какие щедрые награды ждут тех, кто его поддержит. После чего ты можешь добавить еще парочку убедительных подробностей.

В темных глазах Домициана вспыхнул азарт.

— Можешь также привести этого своего любимчика-астролога, — задумчиво рассуждала Марцелла. — Думается, лишние деньги ему не помешают. Он мог бы произнести несколько внушающих доверия фраз о том, какая судьба ждут тех, кто верно служит твоему отцу.

— Ты богиня, — восхищенно прошептал Домициан.

— Наверно, ты прав, — с улыбкой согласилась Марцелла.

Корнелия

Корнелия вспоминала первые дни того странного года, когда она встречалась с братом Вителлия, чтобы передать сведения об Отоне. С какой легкостью ей удавалось выскользнуть из дома Гая на улицу, чтобы отправиться на очередное тайное сборище. Я могла бы переспать с половиной Рима, и моя семья ничего бы не узнала, частенько думала она в те дни и презрительно выслушивала жалобы патрицианских матрон, стенавших по поводу того, как трудно им встречаться со своими любовниками.

И вот теперь их жалобы стали ей понятны.

— Мои родные думают, что я вместе с сестрой в театре, — запыхавшись, пояснила Корнеля, когда вошла в шаткую дверь лупанария, чтобы упасть в объятия Друза.

— Отлично, — он прижал ее к стене своей каморки и, отбросив от лица покрывало, принялся жадно целовать в шею. — Сколько у нас времени?

— Примерно час, — прошептала Корнелия в промежутке между поцелуями. — Или два.

Увы, даже двух часов оказалось недостаточно. Домой Корнелия возвращалась едва ли не бегом. От волнения и спешки сердце громко стучало в груди. Она проскользнула в калитку для рабов, в надежде, что никто не заметит, как долго она отсутствовала. Два три часа в каморке у Друза ей всегда было мало.

— Я бы советовал тебе быть осторожнее, — предостерег ее Друз. — В противном случае ты рискуешь потерять не только меня.

— Но ведь ты рискуешь жизнью, — ответила она, поворачивая к нему голову на подушке.

— Я ее уже потерял, — пожал плечами Друз. — Они просто еще не взыскали с меня плату, — он взял в ладони ее лицо, и от его прикосновения Корнелия вздрогнула. — Так что будь осторожна. По крайней мере…

— Что?

Друз покраснел, однако взгляд его карих глаз остался тверд.

— Надеюсь, ты предохраняешься от беременности? — его мозолистые пальцы погладили ей живот. — Хозяйка заведения говорит, патрицианки знают, как это делается…

— В этом нет необходимости, — покачала головой Корнелия. — Я бесплодна.

Как бы ни было больно в этом признаваться, тем не менее признание далось ей без особого труда.

— Как ты понимаешь, это облегчает нам с тобой жизнь. В противном случае я была бы вынуждена просить мою кузину Лоллию, чтобы она достала для меня египетские снадобья, которые она принимает сама. Беда в том, что Лоллия совершенно не умеет держать язык за зубами.

— Да и в остальных вещах тебе также следует быть осторожнее, — произнес Друз и поцеловал Корнелию в кончик носа.

— Я патрицианка, и этим все сказано. Я умею быть осторожной.

Впрочем, иногда это получалось у нее плохо. На следующей неделе в течение четырех дней Туллия, сказавшись больной, взвалила на нее всю заботу о доме… Корнелия следила за приготовлением пищи, надзирала за работой слуг, присматривала за Павлином. Так что ни о какой тайной вылазке в дешевый лупанарий на грязной римской улочке не было даже речи. Корнелия бегом прибежала туда на следующее утро, когда Туллия наконец объявила, что снова здорова. Стоило Корнелии увидеть улыбку на лице Друза, как она тотчас схватила его за руку и поволокла по узкому вонючему коридору в его каморку. Здесь, когда за ними еще не успела закрыться шаткая дверь, она сразу сбросила с себя платье.

— Боги, как я соскучилась по тебе! — простонала она, касаясь губами его губ. Они даже не дошли до кровати. Четыре дня показались ей вечностью. Три дня — не намного короче. Корнелия приходила сюда через день, сгорая от желания.

— Мои родные думают, что я в банях. Они считают, что я на гонках колесниц. Они уверены, что я просто пораньше легка спать.

В ход шел любой предлог.

— Тебе пора домой, — Друз погладил изгиб ее спины. — Редко кто проводит в бане по пять часов.

Ровно столько они провели с ней в постели.

— Ммм, не хочу, — пробормотала Корнелия, прильнув к его мускулистому плечу, нежась в приятной истоме еще полчаса, не в силах заставить себя встать с кровати. — О боги, кажется, уже начинает смеркаться! — воскликнула она, глядя на косые солнечные лучи, что проникали в каморку сквозь узкое окно. — Где мое платье?

— Кстати, о патрицианках говорят, будто они наряжаются часами, — пошутил Друз, глядя, как его возлюбленная мечется по крошечной каморке. В ответ Корнелия состроила ему гримасу, уложила волосы в узел на затылке и, подскакивая на одной ноге, принялась зашнуровывать сандалии.

— До завтра, — выдохнула она, хватая одной рукой плащ, а другую протягивая для прощального пожатия. — Я приду к тебе завтра. Я отпросилась с семейного пира.

— До завтра, — он сжал ее пальцы, теплые и крепкие. Корнелия с нежностью посмотрела на него. Друз продолжал сидеть на кровати. Его каштановые волосы были взъерошены, взгляд устремлен на нее. Бросив на пол плащ, она вновь забралась к нему на колени и вновь предалась любви, молча и страстно. И лишь утолив этот едва ли не животный голод, бегом бросилась назад, на Палатин, на бегу поправляя на себе платья и с трудом представляя себе, как смотрится со стороны. Щеки пылали, глаза блестели безумным блеском, волосы растрепались. Где это видано, чтобы гордые патрицианки растрепанными бегали по улице? Нет, эта неряха никак не Корнелия Прима. Потому что Корнелия Прима — образец безупречности, которая никогда не позволит себе ни одного опрометчивого шага, который бы повредил ее репутации. Корнелия Прима никогда не опустится до того, чтобы взять в любовники простого солдата. Так что это не она, а какая-то другая женщина.

Они заметят, в ужасе подумала она. Не один, так другой, но кто-то непременно заметит.

К ее великому удивлению, никто ничего не заметил. Гай отсутствовал дома весь день. Был занят тем, что пытался добиться благосклонности Вителлия или по крайней мере не выпасть из безумной череды придворных приемов и пиров. Голова Марцеллы была занята предполагаемым походом Веспасиана на Рим. Обычно, если кто-то и был способен догадаться, что в воздухе витает любовь, так это Лоллия. Корнелия ожидала, что кузина сейчас подмигнет ей и заговорщицким шепотом спросит: «Кто он?». Увы, даже Лоллия, похоже, была погружена в свои собственные невеселые мысли. Остальные члены семейства во главе с Туллией находились под таким впечатлением от нового положения Дианы, что все их головы были заняты только этим и ничем другим.

— О, если бы только Диана смогла бы добиться для Гая поста наместника! — мечтала вслух Туллия. — Например, Нижней Германии. Я слышала, как император говорил, что неплохо бы назначить туда нового наместника.

— Я сильно сомневаюсь, что мне хотелось бы править Нижней Германией, — устало возразил ей Гай. — Там сыро и холодно.

— Не смеши меня, Гай! Конечно же тебе этого хочется. Или, на худой конец, наместником Паннонии.

— Они только и говорят, что о Диане. Меня никто даже не замечает, — пожаловалась Друзу Корнелия. — Зато ей они не дают житья день и ночь, требуют от нее новых постов для членов семьи и благосклонности Вителлия. Более того, они хотели бы, чтобы она вышла замуж за кого-нибудь из его приближенных. Но Диана одного за другим отвергает женихов. Семья не знает, как совладать с ней.

— Отвергает?

— Она отказала главному командиру Фабия, Алиену. Это была некрасивая сцена. Не прошло и недели, как один из его офицеров поймал ее после скачек и пытался утащить силой. И что же? Она сломала о его голову кнут, заявив, что если он хотя бы раз попытается к ней прикоснуться, то она заколет его кинжалом. Мол, она за себя не ручается.

Друз смерил ее удивленным взглядом.

— А откуда эта малышка знает, как наносить удар кинжалом?

— Мы все знаем, — с гордостью ответила Корнелия. — Между грудей и прямо в сердце. Быстро и надежно. Все патрицианки знают, как красиво уйти из жизни.

— Да вы варвары, — пошутил Друз и положил ей на грудь огромную ладонь, словно предохраняя от смертельного удара.

— Диана точно варварка, — согласилась Корнелия. — Спасибо богам, что Вителлия это так забавляет. Он даже не находит в этом ничего оскорбительного. По его словам, есть кобылки, на которых никогда не надеть седло.

— А ты сама? — усмехнулся Друз.

— Я женщина из рода Корнелиев, — гордо ответила она. — И на меня уж точно никому не надеть седло.

— А боготворить тебя можно? — Друз с улыбкой перевернул ее на спину.

— У тебя несколько странные представления о том, что такое боготворить…

Корнелия подкупила привратника. Подкупила управляющего. Подкупила служанку. И те, пряча понимающие улыбки, притворялись, будто не замечают, как она возвращается домой поздно, с растрепанными волосами, зевая, и еле волоча ноги от усталости. Однако никто так толком ничего и не заподозрил.

— Смотрю, у тебя в последнее время хорошее настроение, — как бы невзначай заметила однажды вечером Марцелла.

— Ты о чем? — насторожилась Корнелия, хотя и попыталась не выдать тревоги в голосе.

— Когда у тебя дурное настроение, ты вечно грызешь ногти. А теперь взгляни на них, они впервые за месяц целые и аккуратные. Из чего я делаю вывод, что настроение у тебя прекрасное.

— Ты всегда выглядишь одинаково, независимо от настроения, — произнесла Корнелия и задумалась, словно сделала для себя открытие. — Скажи, как это у тебя получается? Все вокруг меняется едва ли не на глазах, и лишь ты неизменно остаешься сама собой.

Марцелла пожала плечами. Корнелия на мгновение задержала дыхание, опасаясь, что сестра станет и дальше развивать эту тему. У Марцеллы острый глаз, от такой, как она, ничего не утаишь. Однако младшая сестра предпочла удалиться. Не в ее привычках делать намеки там, где можно говорить прямо. Что-то здесь не так. Однако Корнелия не стала задаваться лишними вопросами. Лично ей куда выгодней, чтобы зоркий глаз Марцеллы был сосредоточен на ком-то другом. Дурочка, сказала она себе, когда оказалась наконец в темной и прохладной опочивальне. Ты прекрасно знаешь, что будет, если хотя бы кто-то догадается. Иметь связь с мужчиной свого положения — это одно. Гай лишь одарил бы возмущенным взглядом, Туллия подпустила бы какую-нибудь колкость про веселую вдовушку. А вот Лоллия наверняка хитро подмигнула бы и пожелала удачи. Да и большинство ее знакомых поступили бы точно так же, если бы она перестала скрывать от окружающих свою любовную связь. Но простой солдат, вышибала в дешевом римском лупанарии! Человек, который был обвинен в измене и приговорен к смерти за то, что не сумел защитить ее собственного мужа.

Если будет скандал, мне придется уехать из Рима. Эта мысль преследовала ее каждую ночь: перешептывания, ухмылки, позор. Для моей семьи это будет великое унижение. Гай отречется от меня как от сестры. Что касается Друза, то его поймают, арестуют и казнят — под предлогом того, что выполняют однажды вынесенный, но не исполненный приговор. И он умрет из-за меня.

Корнелия думала об этом каждую ночь. Она представляла себе, что будет, когда ее связь с Друзом станет всем известна, рисовала картину унижений и смерти в мельчайших подробностях, пока бессонница наконец не отступала и она погружалась в тяжелый сон. «Утром я одумаюсь, пойму, какие глупости творю». Однако наступало утро, раб приносил на завтрак блюдо с фруктами и вареные яйца, и Корнелия, еще толком не успев встать с постели, уже мечтала о том, как бы ей поскорее выскользнуть из дома и побежать на свидание к Друзу.

— Смотрю, госпожа, теперь ты приходишь каждый день, — произнесла хозяйка заведения и изумленно выгнула накрашенные брови, когда Корнелия вошла в прихожую. — Это надо же! Твой солдат видно большой мастер ублажать женщин. От тебя шуму даже больше, чем от моих девушек.

Корнелия сделала гордый вид и одарила хозяйку высокомерным взглядом, однако на ту это не произвело ровно никакого впечатления.

— Не надо строить из себя невесть что, моя милая. Ты приходишь сюда за тем же, что и все. — Хозяйка жестом указала на мужчин, которые то выскальзывали из-за занавесок, то исчезали в нишах, чтобы жадно наброситься на очередную жрицу любви. — Единственная разница в том, что твой солдат так увлечен тобой, что даже не поднимает вопрос об оплате своих услуг.

— А вот это идея! — воскликнул Друз, когда возмущенная Корнелия пересказала ему этот разговор. — Может, мне и впрямь стоит взимать с тебя плату? Сколько ты мне готова предложить?

— Может, это мне стоит ее с тебя брать. — Корнелия выскользнула из его объятий, однако Друз вновь повалил ее на постель. Она попыталась сопротивляться, но он навалился на нее всем своим весом. — По крайней мере ты мог бы платить за носилки, которые мне приходится нанимать, чтобы попасть сюда, — заявила Корнелия.

— А разве я не оплачиваю тебе натурой? — он развел ей руки и припал губами к ямочке между ключицами.

— Только не целуй меня в шею, — со смехом запротестовала Корнелия. — Ты оставляешь следы. Лоллия наверняка скоро их заметит.

— Лоллия — это та, что обожает лошадей?

— Нет, лошадей обожает Диана. Эта не заметит никаких следов ни на чьей шее, если только она не лошадиная. А вот у Лоллии глаз зоркий.

— Что ж, в таком случае шею на время оставим в покое, — прошептал Друз, уткнувшись носом ей в живот. — А как жаль! Такая красивая шея!

Теперь он все знал о ее семье. Истекая потом, они лежали в душной каморке на узкой, продавленной кровати и вели беседы.

— А твоя семья? Что ты расскажешь о ней? — поинтересовалась Корнелия и слегка приподнялась на локте.

— Я вырос в Тоскане. — Друз лежал на спине, заложив руки за голову. — У моего отца была винная лавка. Три года назад он сумел купить себе пропуск в сословие всадников, — поспешил добавить он, словно в свое оправдание.

— В сословие всадников? — улыбнулась Корнелия. — Это хорошо.

— То есть это лучше, чем спать с обыкновенным плебеем, — Друз, шутя, ущипнул ее за бедро.

— Будь ты плебеем, все наши с тобой встречи были бы не просто неразумными, но и преступными. — И Корнелия взялась перечислять законы, запрещающие тесное общение между патрициями и плебеями. Однако Друз прервал ее, впившись ей в губы поцелуем.

— Зазнайка. Но я прощаю тебя, хотя бы ради ямочек на твоих щеках, — и он прикоснулся губами сначала к одной, затем к другой. — Ты же знаешь, как часто я старался вызвать у тебя улыбку, когда ходил за тобой, будучи в карауле. И все из-за этих ямочек. Они такие глубокие, что в них легко поместится мой палец.

— Так как там твоя семья? — напомнила ему Корнелия.

— Ах да, моя семья. Теперь у моей матери есть дом с атрием, чем она страшно гордится. А моя младшая сестра найдет себе достойного мужа, чем мы все будем очень гордиться. Мой старший брат легионер. Сейчас он служит где-то в Дакии. Он наверняка мог бы подняться по службе, но ему это не интересно. Он просто любит военную жизнь.

— То есть ты гордость и радость своей семьи? — Корнелия погладила его волосы. — Центурион преторианской гвардии в тридцать четыре года! Им есть, чем гордиться.

— Было чем, — улыбки Друза как не бывало. — Я не общался с ними весь этот год. Не хочу, чтобы они пострадали из-за меня.

Корнелия молча поцеловала его. Быть вышибалой в лупанарии, и это после того, как он охранял во дворце самого императора! Она не сомневалась, что Друз до сих пор глубоко переживает свой позор.

— Значит, твоя сестра скоро выйдет замуж? — уточнила она, меняя тему разговора. — У нее уже есть возлюбленный или мужа ей ищут родители?

— Нет, у нее самой уже есть жених на примете, — улыбнулся Друз. — Сын судьи. Конечно, отец предпочел бы, чтобы она вышла замуж за эдила, но сестра, наверняка, настоит на своем.

— Думаю, было бы лучше, если мужа ей подыскал отец, — заявила Корнелия. — Юные девушки даже платье толком выбрать не могут, не говоря уже о муже. Кстати, это касается не только девушек. Ты когда-нибудь видел, что кто-то сам делал разумный выбор? Нынешний выбор Лоллии — это раб из Галлии. А Диана скорее выйдет замуж за жеребца, чем за мужчину.

— Мой выбор — это ты. — Друз убрал от шеи Корнели ее влажные от пота волосы и намотал себе на руку. — Моя семья пришла бы в ужас. Где это видано мечтать о патрицианке, женщине из рода Корнелиев? Так что ты права. Люди, если решают сами, обычно делают неправильный выбор.

— Верно, — согласилась Корнелия и поудобнее устроилась с ним рядом. — За меня решал отец, и я осталась довольна его выбором.

— Сенатором Пизоном?

Корнелия кивнула. Пока что никто из них не решался произнести вслух это имя. И вот теперь Друз сделал это первым. Его рука замерла.

— Ты… ты часто о нем думаешь?

— Здесь — нет, — Корнелия провела пальцем по его груди. — Здесь только мы с тобой.

— Да, потому что в этой каморке больше никто не поместится. Даже блоха.

— Ну, для блох место всегда найдется! Моя горничная вечно находит их в складках моих платьев и жалуется. Еще одна причина для подкупа, лишь бы она держала язык за зубами!

Друз рассмеялся и притянул Корнелию ближе. Однако по дороге домой, пока носильщики паланкина трусили по пыльным римским улицам, Корнелия вновь задумалась о Пизоне. Она даже не заметила, как мысли о нем просочились в ее сознание.

И вот уже восемь месяцев, как его нет в живых. Если бы заговор Отона провалился, к этому времени Гальба умер бы естественной смертью, и Пизон стал бы императором. Император Кальпурний Пизон. Корнелия представила, как он обращается к сенату. Как приветствует толпу. Чего бы он никогда не делал — это заниматься любовью с женой среди бела дня. Во-первых, это неприлично, а во-вторых, времени на это у него тоже не было бы. Случись ему увидеть супругу с растрепанными волосами, он наверняка бы нахмурился. Но, с другой стороны, где это видано, чтобы супруга цезаря ходила непричесанной? Ведь она была бы императрицей Рима. Она бы гордо передвигалась по римским улицам в дорогом паланкине, увешанная с головы до ног драгоценностями, а не бегала бы тайком по грязным переулкам, а гордый центурион за ее спиной был бы просто центурионом, и никем больше.

Прости меня, мысленно взмолилась Корнелия, обращаясь к покойному мужу. Прости. Впрочем, она сама толком не знала, за что просит прощение. Пизона нет в живых вот уже восемь месяцев. Можно сказать, целую вечность. Но она до сих пор представляла себе его благородное лицо, его крепкое, поджарое тело под аккуратными складками тоги, его красивые, ухоженные руки, его сдержанную улыбку. Он ужаснулся бы, если бы увидел меня сейчас. Его благовоспитанная, целомудренная жена, которая стыдливо торопилась натянуть на себя простыню после выполнения супружеского долга. Такая спокойная, такая безупречно-аккуратная. И вот теперь она, словно помешанная, готова в любое время дня и ночи броситься в объятья бывшего телохранителя, чтобы потом в луже пота лежать обнаженной на грязных простынях, на узкой, продавленной кровати в тесной каморке, пропитанной запахом плесени.

Нет, Пизон наверняка бы пришел в ужас, вновь подумала Корнелия. Он сказал бы, что я веду себя как Лоллия, как ветреная женщина.

С другой стороны, Пизон, останься он жив, наверняка бы пришел в ужас от всего того, что произошло в течение этого года. Императоры сменялись один за другим, патрицианские семьи в Риме шарахались от одной партии к другой, не зная, у кого им искать благоволения, уважаемые государственные мужи с незапятнанной родословной вроде сенатора Марка Норбана гнили за решеткой, в то время как гнусные плебеи вроде Фабия Валента чувствовали себя хозяевами положения. Вот что наверняка привело бы его в ужас. Но если весь мир сошел с ума, может, он простил бы собственную жену? Даже если бы Пизон ужаснулся, он все-таки был бы рад, зная, что счастлива?

Между тем незаметно подкрался сентябрь. Марцелла сообщила, что мезийские легионы присягнули на верность Веспасиану, и Вителлию ничего другого не остается, как вступить с ним в войну. Тем не менее в императорском дворце каждую ночь шумели пиры, и пьяный Вителлий уверял, что разгромит противника в два счета. Однако в Риме было неспокойно. Еще бы, ни для кого не секрет что Фабий Валент уже собирает армию. Тревога владела всеми кроме Корнелии и, как поняла она как-то раз знойным днем, еще одного человека.

— Я видела тебя вчера, — сказала она Диане как-то вечером, когда они приготовились отправиться на императорский пир и теперь ждали остальных. Марцелла появилась как обычно без каких-либо украшений. В свою очередь, Лоллия заявила, что патрицианке это не пристало, и потащила ее назад в комнату, чтобы украсить серьгами и брошками. Затем Корнелия и Диана остались одни.

— Я знаю твой секрет.

— Неужели? — Диана покрутила один из медальонов у себя на шее.

— Твой отец сказал, что ты каждый день уходишь из дома на свидание к своему колесничему-британцу. А вчера на Марсовом поле я видела тебя вместе с ним.

Сама Корнелия тогда спешила к Друзу и выбрала самый короткий путь. День был знойный, и Марсово поле в этот час было почти пустым, если не считать колесницы, упряжки усталых лошадей и двух человеческих фигур с ними рядом. В одной из них Корнелия узнала кузину, другая, выше ростом, принадлежала мужчине.

— Обычно я езжу к нему на виллу, — призналась Диана, ничуть не смутившись. — Но в такую жару Марсово поле пустует, вот мы и решили с ним поупражняться там.

— Только поупражняться? — недоверчиво переспросила Корнелия. Она видела их издалека, однако от нее не скрылось, как непринужденно держались эти двое. Ее кузина и этот ее наставник, кем бы он ни был. Диана игриво вылила ему на спину полмеха воды. Он же с улыбкой подхватил ее под мышки и поставил на колесницу. — Мне показалось, что вы… очень близки.

Диана улыбнулась.

— Я никому не скажу, — вздохнула Корнелия. — То есть по идее я должна, но я не скажу.

— Отлично. Потому что я не собираюсь останавливаться.

Корнелия посмотрела на младшую кузину. Такая маленькая и такая смелая! И не страшно же ей убегать из дома на свидания к своему колесничему!

Я должна осуждать ее за это, но я не могу. Юнона свидетельница, не могу!

— Корнелия! — темный силуэт Друза присел на кровати и машинально потянулся за мечом. — Раньше ты никогда не приходила ночью! Как долго ты у меня останешься?

— Все хорошо, — шепнула Корнелия, голышом ложась рядом с ним в кровать. Собственная дерзость пьянила, била в голову, словно вино. — Не волнуйся. Я буду приходить к тебе каждую ночь.

С этими словами она обняла его шею и поцеловала. С обеих сторон из-за тонких перегородок до них доносились сопение, всхлипы и стоны, но Корнелия поняла, что счастлива.

Оставалось надеяться, что Пизон понял ее счастье.

 

Глава 16

Корнелия

— Флавия! — Лоллия подхватила дочь на руки и закружилась вместе с ней. Корнелия наблюдала за ними с улыбкой. — Или это не моя Флавия? — пошутила Лоллия. — Мы оставили в доме прадедушки маленькую хохотушку, а теперь передо мной взрослая красавица. Где же моя Флавия?

С этими словами Лоллия принялась оглядываться по сторонам, делая вид, будто кого-то ищет, и Флавия захихикала.

— Уже целых четыре года! — с нежностью в голосе произнесла Лоллия. — Какая ты уже большая девочка! Тебе понравился твой праздник?

— Прадедушка подарил мне лошадку! А еще жемчужное ожерелье, а еще веер и маленькие фигурки животных из яшмы…

— Праздник был прекрасный, — подтвердила Корнелия. — Все повеселились от души.

Разумеется, Флавия была царицей прадеда, окруженная кучей подарков. Он катал ее на плечах, после чего девочка, посидев на коленях у всех, запрягла Диану лентой и, как беговую лошадку, заставила бегать вокруг сада. Лоллия не смогла прийти к дочери. Фабий потребовал ее присутствия на императорском пиру.

— Она была слишком занята, чтобы скучать по тебе, — успокоила ее Корнелия.

— И все равно мне стыдно за себя, — сказала Лоллия. Флавия схватила мать и тетю за руки и потащила по атрию. — Мое место рядом с ней.

— Что-то я не припомню, чтобы ты переживала по поводу того, что пропустила три ее предыдущих дня рождения! В первый год ты проводила время в Байи на своей новой вилле, затем на лодке с каким-то поэтом отправилась на Крит, а после этого…

— Как давно это было! — вздохнула Лоллия.

— А ты не хочешь снова забрать Флавию к себе? — осторожно поинтересовалась Корннелия. — Ты могла бы держать ее подальше от Фабия.

— Нет, даже не осмелюсь. В эти дни из-за Веспасиана он сделался страшно подозрительным. А Флавия — внучка Веспасиана. Впрочем, он никогда даже не смотрел в ее сторону, — задумчиво добавила Лоллия. — Да и я сама видела Веспасиана лишь пару раз в жизни. Помню, как он поздравил меня и Тита в день нашей свадьбы. Уверяю тебя, такого сильного провинциального акцента я еще ни разу не слышала! А так, приятный человек. Он прекрасно ладил с моим дедом. Оба — прозорливые торговцы.

— Ты считаешь, что Фабий увидит в твоей дочери угрозу? — удивилась Корнелия. — В такой малышке?

— Откуда мне знать, что он подумает, — в голосе Лоллии слышались напряженные нотки. — Я просто не хочу видеть его рядом с ней. Вот и все.

— Ой, посмотрите на рыбок! — крикнула Флавия и потащила взрослых в маленький садик с фонтаном, откуда можно было попасть в ее маленькую розовую спальню. — Прадедушка надел на них золотые колечки!

Флавия усадила мать и тетю на край фонтана и принялась рассказывать им про рыбу-царя и рыбу-царицу, и их маленьких дочек-царевен, что резвились в фонтане. Светлые кудри разметались по ее плечам, на шее матовым блеском поблескивало жемчужное ожерелье — подарок от любимого прадеда.

— Ну и ну! — удивилась Корнелия. — Я и не знала, что у рыб такая интересная жизнь!

— Еще какая! — с жаром подтвердила Флавия. — А если ты опустишь в фонтан ноги, они тотчас начнут кусать тебя за пальцы!

— О, такую возможность никак нельзя упускать! — Лоллия развязала серебряные сандалии и поставила ноги в фонтан, рядом с пухлыми ножками Флавии. — Давай, Корнелия! Не стесняйся, присоединяйся к нам!

Впрочем, Корнелия уже сама развязывала шнурки сандалий.

Поблескивая на солнце перламутровой чешуей, рыбы лениво плавали вокруг ее ног. На их плавниках действительно были надеты золотые кольца.

— Неужели дед надел на них эти кольца исключительно ради Флавии?

— Да. Судя по всему, он также заказал короны для рыбы-царя и рыбы-царицы. Не слишком тяжелые, правда, чтобы не мешали им плавать.

— Он слишком ее балует.

— Кто-то же должен это делать! — Лоллия наклонила голову назад и посмотрела на ажурную листву сада.

Когда-то я хотела, чтобы она серьезно относилась к своим обязанностям, подумала Корнелия, глядя на кузину, которая своим легкомыслием раздражала ее больше всех остальных. И вот теперь эта новая, печальная Лоллия ей тоже совсем не нравилась. Эти красивые пухлые губы были созданы для улыбки, теперь же их уголки скорбно опущены.

— У тебя усталый вид, — наконец сказала она.

— У тебя тоже. Ты хорошо спишь?

— Конечно! — поспешила ответить Корнелия. — В эти дни я почти нигде не бываю. Разве что утром в сенате…

— Слушала, как Фабий проталкивает там последние указания Вителлия? О боги, какое увлекательное занятие!

— А во второй половине дня бываешь на Марсовом поле?

— Да. Послушать, как Фабий жалуется на то, что никак не может собрать полноценную армию. По крайней мере мой запас ругательств растет с каждым днем.

— А по вечерам объедаешься на пирах?

— О, это скорее соревнование, кого больше вырвет, чем кто больше съест. Каждый такой пир обходится в миллионы сестерциев, и все ради того, чтобы потом все эти изысканные блюда гости в отхожих местах извергали на мраморный пол из своих желудков. Никогда не видела худшей расточительности.

— Вот уж никогда не замечала в тебе склонности к бережливости, — улыбнулась Корнелия.

— Я сама ее за собой не замечала. Все мои платья провоняли блевотиной, а голова болит так, будто по ней, как по наковальне, своим молотом бьет сам Вулкан. И каждый вечер Фабий заставляет меня надевать все мои драгоценности и расхаживать по спальне голой, и в придачу говорить ему, что он величайший за всю историю творец императоров… — Лоллия не договорила и пожала плечами. — Вот такие дела.

Корнелия попробовала свернуть их разговор на более невинную тему.

— А где сегодня твой дед?

— Заключает сделки с поставщиками зерна. Префект Египта перешел на сторону Веспасиана, так что, возможно, в скором времени даст о себе знать недостаток зерна. Но по крайней мере наши арендаторы будут сыты.

— Я бы не советовала тебе говорить такие вещи, — Корнелия покосилась на Флавию. Девочка в этот момент была занята тем, что пыталась поймать рыбку и что-то негромко нашептывала себе под нос. — Фабий может…

— Посадить меня под арест? Он это делает со всяким, кто говорит, будто Веспасиан движется на Рим. Хотя всем прекрасно известно, что так оно и есть. Веспасиан действительно идет походом на Рим.

— Император говорит, что поводов для беспокойства нет, — Корнелия пошлепала ногами по воде бассейна. — Когда я в последний раз была в театре, мне даже не было слышно, что говорят актеры, потому что он во весь голос уверял присутствующих, что все спокойно.

— Вителлий скачет верхом на тигре и боится посмотреть вниз, — фыркнула Лоллия. — Диана говорит, что именно поэтому он и напивается каждый вечер. Пьяным ему легче притворятся, что все в порядке. А Диана, если дело не касается лошадей, говорит разумные вещи.

Блестя перламутровой чешуей, одна рыба принялась легонько пощипывать пальцы Корнелии.

— Вителлий в скором времени будет вынужден отправить на север армию, — произнося эти слова, она подумала о том, что на этот раз Друзу не грозят военные походы. — Ты не знаешь, кого он пошлет командовать ею? Фабия или кого-то еще?

— Если боги будут милостивы, — Лоллия посмотрела на поросшую мхом нимфу в середине фонтана, из сложенных ладоней которой вверх била струя воды. Флавия устроилась у ног нимфы и что-то напевала себе под нос. Увы, Лоллия даже не улыбнулась. — Если боги будут милостивы, назад он не вернется.

— Но даже если и вернется, долго не продержится, — сказала Корнелия и удивилась собственной смелости. Еще год назад она ни за что бы не осмелилась сделать подобное заявление даже своей кузине. Но, с другой стороны, год назад все было по-другому. — Люди вроде Фабия Валента быстро впадают в немилость. И тогда твой дед подыщет тебе мужа получше.

— Ну, я готова побыть какое-то время разведенной женой. Скажу честно, я уже устала от свадеб.

Рядом с ними раздался восторженный вопль. Как оказалось, Флавия поскользнулась и шлепнулась в бассейн. Когда же она поднялась из воды, платье на ней промокло насквозь.

— Я вся мокрая! — радостно заявила девочка.

— Я вижу, — ответила Лоллия и, встав в воду, направилась к дочери, однако в следующий момент за спиной у нее раздался голос.

— Живо вылезай из фонтана, высокородная Флавия. Сейчас мы тебя высушим.

В садик с полотенцем в руках вошел золотоволосый галл в набедренной повязке по колено. Флавия выбралась из фонтана и подняла руки, давая себя вытереть. Раб повернулся к девочке, и Корнелия увидела на его спине еще не зажившие багровые следы кнута.

— Я так рада, что он не умер от побоев, — сказала она Лоллии, которая, слегка сконфуженно, вслед за дочерью вылезла из фонтана.

— Верно. Я попросила деда, чтобы он нашел для него лучшего лекаря в Риме, — ответила Лоллия, завязывая сандалии. — Теперь он приставлен к Флавии в качестве личного раба. Она обожает его.

— Да я уж вижу!

Тракс завернул Флавию в полотенце и легким щелчком убрал с кончика ее носа каплю воды.

— Жаль, что остались следы. Со шрамами на теле он теперь будет стоить гораздо дешевле.

— А, по-моему, они его ничуть не портят, — возразила Лоллия. — Многие мужчины носят на себе шрамы.

— Но ведь он раб, — упрямо повторила Корнелия. Однако ей бросилось в глаза, как Флавия льнет к Траксу, когда он подхватил ее на руки, с какой нежностью он убрал от лица девочки влажные пряди.

— Пойдем в дом, малышка, — произнес он с сочным галльским акцентом. — Ты как хорошая девочка примешь ванну, и я расскажу тебе сказку.

— Про рыбок и про хлебы! — отозвалась Флавия, играя деревянным крестиком у него на шее. — Я поискала, не будет ли хлебов рядом с рыбками в фонтане, но ничего не нашла.

— Нужно очень-очень поверить, если ты хочешь найти хлеб, — Тракс бросил быстрый взгляд в сторону Лоллии, поклонился и понес Флавию в дом.

— Он что, учит ребенка какой-то странной религии? — встревожилась Корнелия. — Рыбки, хлебы…

— Это просто сказки, — отмахнулась Лоллия. — Про какого-то плотника из Иудеи. Или про бога плотников. Я точно не помню. По крайней мере это хорошие сказки. Про то, как плотник лечит прокаженных или ходит по воде. Согласись, это лучше историй про привидения, которые нам рассказывала наша няня, вернее, которыми она нас пугала.

В голосе Лоллии слышались резкие нотки. Однако прежде чем Корнелия успела вставить хотя бы слово, она торопливо заговорила дальше.

— Кстати, ты слышала новый эдикт Вителлия? В нем ни слова о том, как нам выбраться из финансовой ямы, в которую мы угодили. Зато император счел нужным запретить патрицианским юношам самим управлять колесницами в Большом цирке. Это просто курам на смех! Однако…

Неожиданно Лоллия разрыдалась. Корнелия обняла ее за плечи и прижала ее голову к своему плечу.

Еще несколько месяцев назад мы с ней вечно ругались. Я обвиняла ее в том, что она плохая, беззаботная мать, и вот теперь она рыдает на моем плече, словно маленькая девочка.

Лоллия плакала долго. В горле Корнелии тоже застрял комок.

— О боги! — наконец Лоллия выпрямилась и вытерла мокрые от слез щеки. — Терпеть не могу лить слезы. Потому что какая от них польза? К тому же я не из тех женщин, которым слезы к лицу. Некоторым они придают очарование. Я же превращаюсь в страшилище с опухшими глазами. Так что какой от них толк?

— Верно, никакого, — согласилась Корнелия.

Лоллия сделала долгий, надрывный вздох и бросила взгляд на дверь, в которой скрылся золотоволосый раб по имени Тракс. Корнелия рассматривала собственные ноги, которые по-прежнему были опущены в фонтан и казались позеленевшими и сморщенными. По идее, она должна была прийти в ужас. Впрочем, смотря из-за чего. То, что Лоллия спала с рабом, в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Иное дело, что она явно была в него влюблена. И тем не менее если Корнелия и была этим потрясена, то это потрясение по пути сюда растеряло остроту и силу, как будто докатилось до нее под водой, в которую сейчас были опущены ее ноги.

— У меня у самой связь с одним солдатом, — неожиданно для себя самой призналась она.

Глаза Лоллии вылезли на лоб.

— Корнелия!

— Только никому не говори. Ни единого слова.

— За кого ты меня принимаешь? — похоже, к Лоллии вернулось ее прежнее «я». — А кто он?

— Никто.

— Не хочешь говорить?

Корнелия отрицательно покачала головой.

— Не хочу подвергать его опасности. И не спрашивай, почему.

— Как тебе будет угодно, — Лоллия вновь потерла глаза. — По крайней мере я надеюсь, ты им довольна.

Корнелия невольно улыбнулась.

— Похоже, что да. Что ж, я за тебя рада, дорогая. Мне казалось, что я уже не доживу до такого дня. Ну, кто бы мог подумать!

— Мы все в этом году потеряли голову, — Корнелия задумчиво провела пальцем по воде. — Сначала ты, потом я, и вот теперь, если верить дяде Парису, Диана тайком бегает на свидания к какому-то колесничему.

— Просто мы для мужчин легкие трофеи, все мы, — Лоллия пожала плечами. — Так почему бы нам самим не заняться тем же самым?

— Твоя логика хромает, — вздохнула Корнелия. — Но я слишком устала, чтобы точно сказать, почему.

— Еще бы тебе не быть усталой, моя дорога! Последнее время ты совсем не спишь, и на то есть причина. Кстати, об этом твоем солдате. Он бы не мог на пару деньков уехать?

— Что?

— Если он уедет, у тебя появится предлог самой на пару дней улизнуть из города. Отдохните вдвоем, как следует, насладитесь друг другом. — Лоллия встала и отряхнула руки. — Диане не составляет большого труда видеться со своим возлюбленным, кем бы он там ни был. Дядя Парис ничего не заметит, даже если она приведет его в себе в опочивальню вместе с лошадьми и колесницей. А вот тебе явно приходится несладко. Всякий раз, уходя из дома или возвращаясь, ты рискуешь нарваться на Туллию. А у нее зоркий глаз! Так что, если можешь, устрой себе небольшой праздник.

— И как я это сделаю?

— Я что-нибудь придумаю. Хотя, как я вижу, ты научилась тихо делать свои дела. — С этими словами Лоллия заставила кузину подняться. — Да-да, небольшой праздник. Чтобы было о чем вспомнить, когда весь мир провалится в тартарары.

— А он туда провалится?

— О, моя дорогая, с ним это постоянно происходит, — в глазах Лоллии Корнелия разглядела печаль, как будто за веселым блеском лились невидимые миру слезу.

И в порыве сочувствия она обняла сестру.

— Скажи мне, Лоллия, почему мы не такие благоразумные, как Марцелла?

— Не знаю, но я рада, — неожиданно Лоллия отстранилась от сестры с лукавой усмешкой. — Потому что теперь, моя дорогая праведница, у меня есть, чем ответить тебе, когда ты попробуешь учить меня жить. Кстати, ты заметила, что до сих пор стоишь в моем фонтане?

Марцелла

— Прекрати, ты ведь знаешь, что я не могу…

— Это ты прекрати, я всего лишь…

— Я не могу… — Марцелла оттолкнула руку Домициана прежде, чем та скользнула вверх по ее бедру. — Ну почему ты осложняешь мне жизнь?

— Я? Тебе? — он зарылся лицом ей в шею. — Не смеши меня!

— Я супруга Люция Акция Ламии…

— Если ли! — ощетинился Домициан. — Он сейчас на Крите. Тебе ничего не стоит с ним развестись!

— Моя семья не разрешает мне это сделать. И пока я не заручусь согласием родных, я замужняя римская матрона. Я не куртизанка, которую можно поиметь прямо в носилках.

Марцелла отстранилась от него и, одернув подол платья, принялась поправлять прическу. Впрочем, Домициан успел на мгновение заметить белую кожу бедра и со стоном повалился спиной на подушки. Паланкин слегка качнулся — это носильщики свернули за угол.

— В один прекрасный день, — произнес он, глядя на нее непроницаемым взглядом, — ты будешь моей. И только моей.

— Возможно, — улыбнулась Марцелла. — А до тех пор? Вообще-то, мне казалось, что мы с тобой собрались поговорить об армии.

Мезийские легионы уже входили в Италию, и даже Виталлий не мог делать вид, будто ничего не происходит. Ему наконец удалось наспех собрать и бросить на север армию.

— Легионы Вителлия сейчас в Хостилии, — произнес Домициан. — Там они окопались и теперь ведут переговоры. Переговоры! Готов поспорить, что на самом деле они готовы перейти на сторону Веспасиана.

— И перейдут, вот увидишь, что перейдут. Разве твой драгоценный Несс не говорил тебе, что все будет хорошо?

— Я поверю в это только тогда, когда увижу собственными глазами, — Домициан сложил руки на крепкой груди и принялся барабанить пальцами по подушкам. — А как насчет Фабия Валента? Он до сих пор верен Вителлию.

— Он до сих пор в постели. Выздоравливает после отравления.

После того как отведал на пиру блюдо из красной кефали. Убить его оно не убило, зато на несколько дней уложило в постель. Так что теперь легионами Вителлия на севере командовал кто-то другой.

— Отравление? Ничего удивительного, — вздохнула Лоллия, когда ее спросили о состоянии здоровья супруга. — Любой может отравиться, пытаясь на пиру угнаться за Вителлием. — К сожалению, ему не настолько плохо, чтобы он не требовал моего постоянного присутствия в его постели. Да, что-то мне не везет в последние дни.

Потому что везение в эти дни целиком на моей стороне, подумала Марцелла. Пока Фабий приходит в себя после съеденной рыбы, армию Вителлия на север ведет… Цецина Алиен.

Да, замысел сработал на славу, подумала Марцелла. Жаль только, что она не может присоединиться к Алиену и его армии. Всего несколько месяцев назад ей посчастливилось оказаться в Бедриакуме и собственными глазами увидеть гибель Отона. Увы, на этот раз такой возможности у нее не было. Впрочем, и в Риме происходят увлекательные события.

— Что-то я не заметил, чтобы ты была уверена в Алиене, — произнес Домициан после короткой паузы. Марцелла уловила в его голосе обвиняющие нотки. — Он ведь ни разу не сказал, что перейдет на сторону моего отца.

— Может, и не сказал, — ответила Марцелла. — Но ведь армия остановилась и не движется с места. Разве не так?

— Но если он готов перейти на сторону Веспасиана, зачем ему понадобились переговоры?

— Потому что, до того, как перейти, он должен убедиться в прочности своего положения, — Марцелла провела пальцем по запястью Домициана. — Доверься мне. Вот увидишь, он перейдет. Разве мы не должны быть благодарны Фортуне, что именно он, а не Фабий, командует армией. Если твой отец когда-нибудь облачится в пурпурную тогу, он сможет благодарить за это несвежую рыбу, поданную на пиру.

— Или тебя, — Домициан смерил ее оценивающим взглядом. — Скажи, ты причастна к этому отравлению?

— Ну, ты скажешь! — обиженно надула губки Марцелла. — Я всего лишь собираю и передаю слухи. Неужели ты думаешь, что я способна кого-то отравить?

— Такой умной женщины, как ты, я еще никогда не встречал, — ответил Домициан. — Обычно я не люблю умных женщин.

Он взял ее лодыжку, после чего его рука скользнула выше. Марцелла оттолкнула его, однако не слишком сильно.

— Тебе пора. Мои носильщики уже обошли форум пять раз… скоро кто-нибудь обратит на это внимание.

Домициан нехотя выбрался из носилок. Марцелла выглянула наружу и быстро поцеловала его в губы. Он тотчас жадно ответил на ее поцелуй.

— Только не пытайся просунуть мне в рот язык, — предупредила его Марцелла. — Когда будут новости, я вновь дам о себе знать.

С этими словами она юркнула назад в носилки и с беззвучным смехом задернула шелковые занавески. Ну, кто бы мог подумать, что восемнадцатилетний юнец, с его щенячьей любовью, окажется столь полезен? Теперь, когда обе армии приближались друг к другу, Домициан был как на иголках. Он то мечтательно представлял себе, как его отец станет римским императором, а он сам — наследником трона, то с ужасом рисовал себе кровавые сцены поражения отцовской армии. Что касается самой Марцеллы, то ею владело удивительное спокойствие. Хотя бы потому, что она ничем не была обязана ни той, ни другой стороне. Посмотрим, что будет дальше.

Впрочем, если бы нужно было делать ставки, она бы поставила свою монетку на то, что Алиен перейдет на сторону Веспасиана. До того, как ему отправиться с армией на север, Марцелла встречалась с ним пять или шесть раз. Поначалу он держался настороженно. Однако она познакомила его с Домицианом, поделилась с ним кое-какими слухами о передвижении мезийских легионов, слухами, которые в конце концов оказались верными. Постепенно Алиен начал прислушиваться к ней, когда она говорила ему о том, как нуждается Веспасиан в умных людях и какие награды их ждут, когда он станет императором.

— Решай сам, — прошептала она, когда Вителлий поставил Алиена командовать своей армией, поскольку Фабий был прикован к постели. — Ты можешь возвести на трон Веспасиана. Этого он никогда не забудет. Это не Вителлий, который уже успел забыть о твоем существовании.

— Он не забыл меня. Он доверил мне армию.

— Потому что его правая рука расхворалась. Неужели тебе не хочется стать чьей-то правой рукой?

Когда Алиен покинул Рим во главе армии, он даже словом не выдал своих намерений. Однако Марцелла в нем не сомневалась.

Он перейдет на сторону Веспасиана. Сначала будет колебаться, но потом все-таки перейдет и перетянет вслед за собой армию.

Марцелла посмотрела на свои руки. Те дрожали у нее на коленях — не от страха, от возбуждения. Она никак не ожидала, что ужас неизбежной войны и волнение будут пытаться побороть друг друга в ее душе. Что ладони ее станут потными. Что ей будет стоить немалых усилий не выдать дрожь в голосе. А еще она никак не ожидала того, какая гигантская волна удовлетворения накроет ее, когда увидела в глазах Алиена хищный блеск.

Нет, конечно, все могло обернуться с точностью до наоборот. Войны — вещь непредсказуемая. Но если Алиен предаст, если он сможет переманить вслед за собой на сторону Веспасиана целую армию, если Веспасиан в конце концов облачится в пурпурную тогу… то на трон нового императора возведет отнюдь не Алиен. Императорским венцом Веспасиан будет обязан ей, Корнелии Секунде, известной, как Марцелла.

Она до сих пор время от времени перечитывала свои исторические хроники. Однако записанные на свитках, они казались какими-то безжизненными. И зачем ей только понадобилось часами корпеть над этими никому не нужными воспоминаниями? «Зато теперь я тружусь не над свитком, а над чем-то более важным!».

Марцелла пригладила волосы, поправила платье и отдернула занавески паланкина. Может, стоит пройтись по форуму и до полуденного зноя сделать кое-какие покупки?

Она вышла из носилок и тотчас увидела среди толп домохозяек и лавочников знакомую белокурую головку.

— Диана! — она помахала кузине, за которой едва поспевали два раба.

Та помахала ей в ответ. Марцелла ответила ей улыбкой. Диана больше не вызывала в ней ни раздражения, ни зависти.

Иметь свободу, какой нет ни у кого, и тратить ее на каких-то лошадей и колесничий, — подумала Марцелла. Нет, я буду возводить на трон императоров.

— Пришла за покупками? — спросила она у кузины, когда ты подошла ближе. — Мне казалось, ты понятия не имеешь, как это делается.

— Отцу нужен черный каррарский мрамор, — ответила Диана, пожимая плечами. — Я обещала ему, что сделаю заказ. Кстати, а что это за юноша вылез из твоего паланкина?

— Какой юноша? — уклончиво переспросила Марцелла.

— Ну, только кто, такой темноволосый. Похож на сына Веспасиана.

— А, ты вот о ком! — Марцелла изобразила легкомысленный смешок. — Он вот уже целый год в меня влюблен. Или ты не знала? Требует, чтобы я развелась с Луцием и убежала с ним на поиски вечного блаженства.

— Ммм, какая прелесть, — Диана остановилась, чтобы потрогать пальцем небольшую каменную статуэтку лошади. Марцелла облегченно выдохнула. Умом Диана не блещет, зато в наблюдательности ей не откажешь. О чем следует постоянно помнить.

— Ой, посмотри сюда! — она потащила кузину к палатке, в которой продавались бронзовые чащи и фигурки. — Насколько я понимаю, после покупок ты сразу отправишься в цирк? — поинтересовалась она как бы невзначай, щупая отполированное до блеска блюдо.

— А какой нынче толк ходить на бега? — неожиданно вспылила Диана.

— Неужели ты до сих пор сердита на «синих» за то, что они забрали себе все призы на Вулканалиях? — Марцелла вздохнула. В этом году Вулканалии были отпразднованы с размахом. В костер, чтобы умилостивить Вулкана, бога огня и кузнечного ремесла, были брошены рыбы из Тибра. В конечном итоге праздник вылился в массовое запекание рыбы, и Вителлий не имел ничего против. Народ веселился от души — все кроме Дианы, на глазах у которой «синие», несмотря на изнуряющий зной, побеждали гонка за гонкой. — Ты ведь знаешь, что всех призов никому не выиграть.

— Никому, кроме «синих», — Диана с недовольным видом посмотрела на свое отражение в бронзовой сковородке. Лицо ее было искажено гневом и неровной поверхностью металла. — Или тебе неизвестно, что Фабий Валент специально подстраивает победы «синих», лишь бы только угодить Вителлию?

— И что? — пожала плечами Марцелла. — Главное, чтобы зрителям было интересно. А кто победил и как, это никому не нужные мелочи.

— Верно. Такое случается, и ничего страшного в этом нет, — огрызнулась Диана. — Но ведь не все же гонки подряд! Все до одной!

— Тогда пожалуйся императору.

— Он лишь смеется и говорит, что я ничего не ем, и потому «синие» постоянно выигрывают. — Диана сложила на груди руки. — Дело даже не в том, что другие партии постоянно проигрывают забеги. На прошлой неделе погиб колесничий «белых». Он посмел обогнать «синих», и по приказу Фабия преторианцы избили его до смерти. Чтобы преподать урок всем остальным.

— Это долго не продлится, — успокоила ее Марцелла.

— А что тем временем может случиться с моими гнедыми? — бросила ей Диана. — Откуда им знать, кто такой император или что они бегут за другую партию? Им просто хочется победы. Ты знаешь, что бывает с лошадьми, когда их учат проигрывать? У них не выдерживает сердце, — Диана в гневе вскинула голову. — Говорю тебе честно, я не собираюсь с этим мириться.

— И что же ты намерена предпринять? — усмехнулась Марцелла. Увы, вместо ответа она увидела, как, подобно конскому хвосту, мелькнула светлая прядь, а сама Диана с решительным видом направилась к следующему торговцу. Однако Марцелла догнала кузину и порывисто взяла ее под руку.

— Вот увидишь, скоро все изменится. — Если Веспасиан низложит Вителлия, то кому какое дело будет до конных забегов? — Я тебе обещаю.

— Хотелось бы надеяться, — довольно резко ответила Диана, и рука об руку они зашагали назад, в дом дяди Париса, где взгляду Марцеллы предстала новая коллекция резных фигур.

— Дядя Парис, скажи, почему мой скульптурный портрет непременно должен иметь на голове вместо прически змей?

Пожилой ваятель окинул ее с головы до ног задумчивым взглядом зеленовато-голубых глаз, точно таких же, что и у его дочерей.

— Это я хотел бы услышать от тебя самой.

— Откуда мне знать, какие мысли обитают в твоей голове, — со смехом ответила Марцелла.

— Интересно, есть ли на свете человек, который бы знал, какие обитают в твоей!

Марцелла вновь расхохоталась и поспешила домой. Ей еще предстояло написать несколько писем и подтолкнуть пару нерешительных мужчин из ближайшего окружения Вителлия к тому, чтобы они задумались о том, кому стоит хранить верность…

 

Глава 17

Диана

— Выведи сегодня «красных» из гонок, — Диана перешла в другой конец небольшой комнатки.

— Я пытался, — ответил глава фракции и отложил в сторону стило. — В такой большой день, как сегодня, нам всем было приказано участвовать в гонках.

— В таком случае, пусть тихо трусят в самом конце! Преврати этот забег в подготовительный.

— Нет, сегодня от нас требуется настоящее зрелище. До самого конца, когда все натянут поводья и «синие» вырвутся вперед.

В его голосе слышалось отвращение.

Диана погрызла ноготь большого пальца.

— Я не могу позволить, чтобы они загубили очередной забег.

— Придется. Нам всем придется, — глава фракции с трудом поднял с места свое грузное тело. — Мир изменился. Он уже не тот, что прежде. Мы делаем то, что нам велят.

— Неужели не найдется ни одного колесничего, который хотел бы рискнуть, чтобы одержать победу? — с жаром спросила Диана.

— После того что случилось с тем юношей, который управлял колесницей «белых»? Сейчас не найти даже того, кто согласился бы догнать остальных после трех кругов.

— Быть того не может, — Диана закрыла глаза. — Быть того просто не может.

— Еще как может. Кстати, меня ждут дела, почтенная матрона.

— Как долго, по-твоему, мы сможем собирать желающих на это представление марионеток, если никто ничего не желает делать? Нам надо…

— Нам? Возможно, вы любимая кукла императора, но к нам вы не имеете никакого отношения.

Обычно глава фракции «красных» относился к Диане довольно приветливо. Сейчас же лицо его было каменным.

— Уходи отсюда, — он резко повернул голову и подбородком указал на дверь. — Тебе здесь не место.

Лишившись дара речи, Диана вышла во внутренний двор, по которому сновали конюхи и их помощники. На дворе стояла осень, в воздухе чувствовался холодок, а прохладный ветер приносил на своих крыльях самые разные слухи. На севере произошла битва. Чем она закончилась, победой или поражением, никто не знал. Даже Марцелла, которой обычно было известно буквально все. Впрочем, Вителлий решил, что это победа. Что его армия сокрушила мезийские легионы, и вот теперь Большой цирк украшен и приготовлен к торжествам. На каждом шесте на ветру хлопали яркие флаги, разделительный барьер был украшен цветами, все места, вплоть до самых верхних, заняты патрициями в шелковых одеждах и плебеями, которые по такому случаю вырядились в лучшую одежду. В первой половине дня будут небольшие забеги, но победитель заключительного состязания примет пальмовую ветвь из рук самого императора, а заодно унесет с собой самую большую сумму за всю историю Большого цирка.

В такой день, как этот, ей полагалось испытывать приятное волнение, предвкушение предстоящих гонок. В такой день, как этот, конюхи должны были похваляться и делать ставки, а мальчишки-помощники бегать вокруг, охваченные волнением, что им пришлось получить несколько оплеух от взрослых, напомнивших им об их обязанностях. Возницы также должны были соревноваться в похвальбе или же, в ожидании своей очереди, возносить молитвы богам.

Однако мысли Дианы были заняты гонками по случаю Вулканалий. Тогда у нее на глазах ее гнедые, ее четыре крылатых ветра, резво вырвались вперед, но на последнем круге замедлили бег, уступая первенство «синим». Тогда она не стала даже заглядывать в императорскую ложу, а сразу же, в слезах и полыхая праведным гневом, бросилась домой. Обида была столь велика, что в тот день она даже не получила удовольствия от занятий с Ллином.

— Зачем овладевать искусством резкого поворота, — крикнула она ему, когда он попенял ей, что она неправильно держит поводья, — если сегодня любой колесничий в Риме знает, как проиграть забег?!

Ллин спокойно воспринял ее гневный выпад.

— Ты или будешь учиться делать резкие повороты, или можешь отправляться домой, — ответил он.

— Тебе легко говорить, — продолжала кипятиться Диана. — Тебе ведь все равно, подстроена гонка или нет!

— Верно, — согласился Ллин. — Мне безразлично, кто победитель или даже кто император. Но когда я кого-то чему-то учу, я жду, что мой ученик будет меня слушаться.

Диана знала, что еще пожалеет об этом, но она забрела на конный двор к «синим». Там царило бахвальство. Конюхи, передававшие туда-сюда упряжь, уже были наполовину пьяны, а знаменитые чистокровные гнедые возбужденно мотали головами. Деррик не находил себе от нетерпения места, готовый к забегу. Он был в кожаном нагруднике и синем плаще, заколотом на плече золотой фибулой в виде конской головы.

— Да, да, — рассеянно говорил он, почти не слушая, что говорит ему глава фракции. — Я не стану их загонять. Не вижу поводов для беспокойства.

Он нечаянно выронил шлем с синим плюмажем и, когда наклонился, чтобы поднять его, заметил Диану. В этой конюшне почти повсюду был синий цвет, и она, в своем красном шелковом платье, сразу же бросалась в глаза.

— Достопочтенная Диана! — воскликнул Деррик. — Ты пришла пожелать мне удачи?

— Тебе не нужны мои пожелания, — холодно ответила Диана. — Особенно, в такой гонке, как эта.

— Какая ты сегодня злая! Лучше улыбнись.

— Тебе за себя не стыдно? — Диана одарила своего собеседника возмущенным взглядом. — Такой колесничий, как ты, и принимаешь участие в нечестной гонке!

Улыбки Деррика как не бывало.

— Согласен, мне самому это не совсем нравится. Но победа есть победа. А награда — награда. Некоторые из нас идут на это ради денег, потому что одними пирами сыт не будешь.

Задержись она хотя бы на мгновение, то несомненно накинулась бы на него с кулаками. Однако Диана, пылая возмущением, предпочла удалиться. Ее буквально трясло от обиды и злости. Благоразумие подсказало ей, что лучше немного остыть, а не идти прямиком в императорскую ложу, потому что там, она наверняка выплеснет свою ярость на Фабия Валента. Он уже оправился после отравления и теперь выполнял поручения Вителлия в Риме, хотя то и дело заводил разговор о том, что едва ли не назавтра отправляется на север, чтобы принять на себя командование армией, тем более что город полнился слухами о сражении. Диана надеялась, что он скоро уедет из города. Еще больше надеялась она, что в Рим он больше никогда не вернется. Однако сегодня он пришел на гонки колесниц. Более того, притащил с собой Лоллию. Впрочем, сегодня здесь наверняка собралось все их семейство: Марцелла, Гай, Туллия, даже Корнелия, которая не показывалась на людях вот уже несколько недель. Диана не горела желанием встречаться с ними. Вместо этого она уныло побрела в конюшни «красных», чтобы проверить, хорошо ли конюхи надели упряжь на ее гнедых.

Их выводили одного за другим, ее Четырех Ветров. Зефир, названный в честь западного ветра, от волнения не мог устоять на месте. Самый быстрый из четверки, он бежал по внешнему кругу, рядом с ним — Эвр. Названный в честь восточного ветра, этот конь был почти столь же быстр. Следующим за Эвром шел Нот, южный ветер, сильный и постоянный. И наконец упрямый Борей — ее любимец. Диана обняла его за мощную шею и что-то ласково прошептала ему в ухо. Борей был самым старым из ее четверки. Необузданного, крепкого на поворотах, надежного как скала, его ставили на внутренний круг. Диану он кусал не так часто, как других, что в ее глазах было проявлением любви с его стороны.

Пока конюхи возились с упряжью, четыре гнедых жеребца, прядая ушами, смотрели по сторонам и нетерпеливо рыли землю копытами. Стоило кому-то из конюхов подойти близко к Борею, как конь тотчас оскаливал зубы. Как и любая другая опытная четверка, кони чувствовали, что сегодня состоится забег. Они знали, для чего на них надевают упряжь, знали, что означает этот шум и суета, эти громкие возгласы. Когда их впрягали в колесницу, они шумно раздували ноздри. Диана не могла смотреть на них без слез. Они еще не поняли, что от них не требуется скорости, не знали, что ради того, чтобы ублажить императора, им велено проиграть забег.

Глава фракции с хмурым видом стоял в стороне с одним из колесничих. Это был поджарый грек по имени Сикул.

— Держи их впереди до самого конца, — давал он ему последние наставления. — Ослабляй поводья постепенно. Будь осторожен, не забывай про удила Борея.

— Я помню.

— И, будь проклят этот день! — в сердцах воскликнул глава фракции. — Главное, доведи их до самого конца. А я тем временем пойду напьюсь.

— Эй, приятель! — Сикул схватил за шкирку конюха и сунул ему в руку кошель. — Отнеси это устроителю пари, что сидит под статуей Нерона, и поставь все монеты до одной на «синих». Ты меня понял?

— На «синих»?

— А что в этом такого? Я делаю на них хорошие деньги, причем для этого мне даже не надо управлять колесницей, в которую их впрягли.

Конюх с омерзением посмотрел на грека, а двое его товарищей обменялись за спиной Сикула выразительными взглядами.

— Эй, поживее, кому сказано, — прикрикнул на конюха грек. И тогда Диана не выдержала и взорвалась.

— Достопочтенная Диана, — заметив ее, колесничий отвесил поклон. Когда же она, встав на цыпочки, шепнула ему в ухо, лицо его вытянулось от удивления.

— Сикул, — шепнула она, — если ты, болван, выиграешь гонку, я, так и быть, пересплю с тобой.

Грек растерянно отстранился от нее.

— Но ведь мне приказано… Фабий Валент сказал, что…

— Фабий Валент в самое ближайшее время уедет из Рима, а император сегодня настолько пьян и счастлив, что никто не посмеет тебе мстить. Выиграй этот забег, — повторила она, — и ты можешь поиметь меня всеми известными тебе способами. Сбоку, сзади, как угодно…

Сикул задумчиво прикусил губу и воровато оглянулся по сторонам.

— Не знаю, достопочтенная Диана, ничего не могу обещать.

Когда-то он похотливо смотрел на нее, Диана это точно знала.

Впрочем, не один он. Так вело себя большинство колесничих.

— Тебе нужен аванс? Пойдем со мной, — с этими словами она взяла его за руку и потащила за собой в небольшой сарай, где обычно стояли колесницы. Сейчас здесь было пусто, потому что все колесницы уже выкатили. Они еще не успели шагнуть в его прохладу, как Диана уже притянула голову Сикула к себе.

— Ты только закрой дверь, — выдохнула она, когда его руки скользнули в складки ее платья.

Сикул повернулся, чтобы задвинуть засов. Диана же подобрала тяжелый клин, — ими обычно подпирали колеса колесниц, чтобы те не откатывались, — и со всей силы стукнула им грека по голове. Сикул, словно жертвенный бык на алтаре, как подкошенный рухнул на землю. Диана огрела его клином еще раз — на всякий случай, чтобы он какое-то время провалялся в беспамятстве, после чего взялась за работу. Времени у нее было в обрез.

Сняв с него кожаные наголенники, она, предварительно подтянув наверх красное шелковое платье, надела их себе на ноги. Еще немного возни с обмякшим телом, и кожаный нагрудник был снят. Он, конечно, оказался слишком для нее велик, но это даже к лучшему, никто не заметит под ним женственных выпуклостей. Перчатки у нее были собственные. Она натянула их на руки и наклонилась, чтобы поднять с пола шлем с красным плюмажем. Надев его, спрятала под него волосы. Жаль только, что шлем оставлял лицо открытым, но, как говорится, за неимением лучшего… Как и большинство колесничих, Сикул был невысок и худощав, так что разница в росте не слишком бросалась в глаза по крайней мере с первого взгляда. Нет, конечно, если как следует присмотреться, нетрудно заметить, что здесь что-то не так. Впрочем, она не собирается никого подпускать к себе слишком близко. Пусть только попробуют!

— Куда подевался этот проклятый Сикул? — раздался снаружи голос какого-то конюха. — Все уже выезжают на арену!

Диана застыла как вкопанная. Конюхи искали Сикула. Придется подождать.

— О боги, «зеленые» и «белые» уже выкатились… посмотри, может, он где-то в конюшне?

Как только конюхи ушли, Диана выбежала из сарая, предварительно вернув на место засов, на тот случай, если Сикул придет в себя, и со всех ног бросилась туда, где нетерпеливо рыла копытами землю ее четверка. Ее четыре быстрокрылых ветра — огненно-рыжие, ясноглазые, готовые устремиться вперед, увлекая за собой легкую колесницу, увенчанную ее пылающим огненным богом.

— Извини, — бросила она конюху, что держал под уздцы ее лошадей, как можно басистее и вскочила на колесницу.

— Опаздываешь, — недовольно буркнул конюх, передавая ей поводья, чтобы она обмотала их вокруг запястий. — Будешь последним, но… — конюх не договорил. Диана принялась в спешке развязывать узлы. О боги, нужно как можно скорее выехать на арену, прежде чем конюх заподозрит неладное и поднимет шум.

— Сикул, ты поганец, — произнес он в конце концов и вручил Диане украшенный красными бусами хлыст. — Да сопутствует тебе удача.

Диана уже устремила свою четверку вперед, на огромное поле Большого цирка.

— Не зевай, — прошипел ей один колесничий, когда Диана натянула поводья, выравнивая свою четверку. Да, нелегко сохранять ровный строй, пока колесницы проделывали по беговой дорожке подготовительный круг, предшествующий самим гонкам. На повороте тем, что шли по внутреннему кругу, следовало слегка замедлить шаг. Тем, кто по внешнему, — перейти на рысь, с тем, чтобы все шестнадцать лошадиных голов шагали строго в одну линию. Поворот шагом — такой маневр был для Дианы в новинку. Руки внутри перчаток уже сделались мокрыми от пота. Талией она ощущала натяжение узловатых поводьев. Во рту пересохло, а из глубин сознания доносились вопли ужаса родных и ее собственный голос, который нашептывал ей, что она погубит своих любимых гнедых и потом всю жизнь будет мучиться раскаянием. Однако громче всех звучал голос Ллина — как всегда, мягкий и укоризненный.

Ты совершила глупость, упрекнул он ее, когда все четыре четверки обошли круг. Если бы я повел свою первую армию против Рима, когда я был таким же зеленым полководцем, как и ты — возницей, то погиб бы в первой же битве, и ты никогда даже не узнала бы моего имени.

— Нет, — усмехнулась Диана сквозь стиснутые зубы.

Проиграешь гонку, проиграешь.

— Но по крайней мере проиграю честно, — произнесла она вслух. Ее гнедые заслуживали, конечно, лучшего колесничего, хотя, с другой стороны, и этот по-своему неплох, потому что будет бороться до конца. Она аккуратно прошла последний поворот, и все четыре четверки выстроились на стартовой прямой. Где-то высоко, у нее над головой, в императорской ложе сидел, наблюдая за происходящим, Вителлий. Он уже наливал себе вино из второго графина и наверняка задавался вопросом, куда подевалась его малышка.

Не пытайся понукать лошадей. Они знают свое дело. Доверься им.

— Хорошо. — Она уже ощущала натяжение поводьев — верный знак того, что гнедые насторожены. Они явно почувствовали незнакомую руку, и потому не знали, как себя вести. Однако им явно не стоится на месте, и, как только будет дан сигнал, они тотчас устремятся вперед.

Все четыре четверки выстроились на финишной прямой. С трибун поклонницы неистово выкрикивали имя своего любимца Деррика. В императорской ложе со своего места поднялась облаченная в пурпур фигура.

Удачи тебе, пожелал ей внутренний голос, голос Ллина, и это были все его слова. А потом исчез, и она осталась одна. Диана достала из-под нагрудника медальон с эмблемой «красных», и поцеловала его на счастье.

Сверху, порхая в потоках летнего ветерка, начал опускаться лоскуток ткани… и все шестнадцать скакунов рванули вперед.

«Красные» сорвались с места последними, с секундным опозданием, еще до того как колеса колесницы пришли в движение. Впрочем, Диана не слишком переживала по этому поводу. Она не горела желанием оказаться пойманной в ловушку внутренней дорожки рядом с поворотным столбом, ибо это грозило ей неминуемым столкновением. В ее распоряжении была лишь сила ее Четырех Ветров. Только на нее она и могла полагаться.

Колесница под ее ногами ходит ходуном, струи воздуха больно бьют в лицо в прорези шлема, застилая зрение, поводья натянуты и грозят в любую минуту перерезать запястья, и, о боги, откуда ей было знать, что ее Четыре Ветра столь резво устремятся вперед? Диана напрягла руки, прижалась животом к передку колесницы, принимая устойчивое положение, а чтобы ветер не хлестал по глазам, уперлась подбородком в грудь. За последние несколько месяцев упражнений под придирчивым оком Ллина, эти мелочи уже вошли в ее плоть и кровь. А еще она понимает, что под шлемом рот ее растянут в дьявольской усмешке. «Полегче, мои хорошие, полегче», — уговаривает она своих жеребцов. Но те несутся вперед, будто поставили себе цель вырваться на свободу. «Помедленнее, мои дорогие, помедленнее».

Ее четверка вдет последней. Впереди поворот, однако Диана не спешит вырываться вперед. Поворот, ее первый поворот на арене Большого цирка, о боги, если она позволит нервам взять власть над собой. Если она ослабит поводья, то разобьет колесницу и загубит всех своих четверых скакунов. От напряжения Диана прикусила губу. Сердце стучит в груди, словно молот Вулкана. Она постепенно натягивает поводья тех двоих, что идут по внутреннему кругу. Борей опускает голову, словно бык, и колесница описывает аккуратный поворот. Секунда — и они вновь вырываются на прямой отрезок дорожки. И вновь поворот, и вновь ее четверка описывает его плавно и чисто, как и первый. Над ее головой мелькает золотая вспышка. Диана на мгновение поднимает глаза. Это скульптурный дельфин наклонил над ней резной нос.

А это, оказывается, не так уж и трудно.

Где-то позади себя, приглушенный ревом ветра в ушах, она слышит гул — это кричит толпа на трибунах. Впереди бегут «зеленые», «синие» висят у них на хвосте, чуть позади от них — «белые». Наблюдай она за ними со своего обычного места, то кричала бы тоже, умоляя колесничего прибавить скорости, но ей нужно преодолеть еще один отрезок пути, чтобы лучше научиться чувствовать настроение своих гнедых. После нескольких месяцев наблюдений за ними с трибуны, она знает их как свои пять пальцев. Ей прекрасно известно, какую скорость может развить Зефир, как слаженно Эвр и Нот умеют бежать бок о бок, так, что со стороны может показаться, будто это один скакун с восемью ногами; как на повороте Борей едва ли не льнет к земле. Но ей ни разу не доводилось управлять ими самой, и у нее ровно шесть отрезков, чтобы изучить их до конца. Впрочем, нет, четыре, два отрезка она уже преодолела, причем сама даже не заметила, как. Возможно, даже семь отрезков пролетят так быстро, что она не успеет и глазом моргнуть. Ведь половина гонки уже позади.

Пора прибавить скорости.

Она слегка ослабляет поводья, и ее четверка тотчас устремляется вперед. О боги, какие же они сильные! Куда сильнее тех мирных меринов, которыми ей до этого доводилось управлять под мудрым руководством Ллина. Поводья уже больно врезались ей в талию. Диана стоит, прижавшись животом к передку колесницы, однако слегка отстраняется, чтобы их ослабить. Совсем чуть-чуть, но ее четверка это уже почувствовала и прибавила скорости. Диана обходит «белых», на что уходит целый отрезок, однако когда следующий золотой дельфин опускает нос, ее четверка уже идет третьей.

«Синие» тем временем вырвались вперед и на целый нос обогнали зеленых, которые еще пару отрезков будут делать вид, будто сражаются за победу. Диана занимает место вслед за ними, и ее четверка явно ненавидит за это своего колесничего. Кони как безумные рвутся вперед. От напряжения и усилий на ладонях под перчатками уже вздулись волдыри, но время еще не подошло.

— Еще рано! — кричит она скакунам, и ее крик тотчас уносит ветер. Ее руки готовы выть от боли. Ей вспоминаются слова, однажды — с видимым презрением — брошенные в ее адрес Марцеллой: мол, она слишком мала ростом, чтобы совладать с четверкой лошадей.

Пятый отрезок. «Зеленые» отстают. Диане видно, что их колесничий натягивает поводья, сдерживая бег лошадей. Какое-то время две четверки несутся бок о бок, затем «красные» делают рывок вперед, оставляя «зеленых» позади. Теперь перед ней лишь «синие». Деррик погоняет своих гнедых кнутом. Поравнявшись с императорской ложей, он на мгновение замедляет бег и победно потрясает кнутом, и в этот миг Диана резко ослабляет поводья.

Почувствовав свободу, ее четверка с такой силой делает очередной рывок, что на мгновение у нее темнеет в глазах и, покачнувшись, ударяется животом о передок колесницы. От удара кнут вылетает у нее из рук и остается далеко позади. Диана из последних сил впивается пальцами в поводья. Ее гнедые тем временем быстро догоняют «синих» и, вырвавшись на среднюю дорожку, устремляются вперед. Три длинных прыжка, и три коричневых носа уже поравнялись рядом с колесами «синих». Деррик оборачивается и, завидев ее, щелкает кнутом над головами своей четверки.

Я могу победить, эта мысль пронзает ее сознание, и Диана, превозмогая боль в натруженных ладонях, еще крепче сжимает поводья. Ну, конечно же! Разве она не мечтала о победе с той самой минуты, когда вступила на колесницу. Да, но одно дело — мечтать, и другое быть уверенной в том, что это возможно. Колесничие-новички никогда не выигрывают первых забегов, однако Деррик считает, что «красные» ему не угроза. Он почти не погоняет свою четверку. «Зеленые» и «белые» давно остались позади и даже не делают попыток его догнать.

Я могу победить! Диана еще немного ослабляет поводья, и ее гнедые тотчас откликаются на это как механизм о шестнадцати ногах. Мгновение — и они уже несутся наравне с «синими». Восемь лошадей бегут в одну линию, и тогда Диана, оставив всякую осторожность, предоставляет своей четверке свободу действий. Они тотчас вырываются вперед, и прежде чем Деррик успевает щелкнуть над спинами «синих» кнутом, как впереди их ждет очередной поворот. Увы, «синие» бегут слишком близко к поворотному столбу и потому, чтобы избежать столкновения, вынуждены замедлить ход. Диана же, чья четверка несется по средней дорожке, проходит поворот на головокружительной скорости. Единственный, кто чувствует на себе натяжение поводьев, это Борей. Он по-бычьи низко опускает мощную шею, едва ли не припадая к земле, и их четверка плавно описывает поворот, чтобы устремиться на новый отрезок. Нет, конечно, скорость на повороте она теряет, однако «красные», когда они проносятся мимо императорской ложи, по-прежнему бегут впереди «синих», которые мрачно мчатся по внутреннему кругу.

Последний отрезок.

Деррик догоняет ее и что-то кричит, однако Диана даже не смотрит в ее сторону. Ей видны лишь четыре лошадиных головы и «красные» полоски поводьев, что сжаты в ее покрытых волдырями ладонях. Причем, похоже, что волдыри уже начали лопаться под перчатками. На талии у нее словно надет огненный обруч. Впечатление такое, будто четверка задалась целью перерезать ее пополам, и руки ее горят огнем, когда она пытается их сдержать. И тем не менее из горла ее рвется смех, и она, отпустив поводья, позволяет своим гнедым уйти вперед.

«Синие» пару мгновений бегут рядом, однако Диане виден открытый в изумлении рот Деррика. Он кажется ей разверстой черной дырой. Интересно, он меня узнал? Может, и узнал. Однако как только впереди возникает очередной поворот, Борей заранее опускает голову, увлекая за собой остальных. Еще мгновение — и они вновь на прямой, однако на этот раз на внутренней дорожке, потому что «синих» больше не видно, впереди теперь только «красные». Это они несутся вперед по финишной прямой и теперь их уже никому не догнать. Диана понимает, что должна осадить их, чтобы они сбавили скорость, но ее Четыре Ветра, закусив удила, продолжают лететь вперед, и ей уже ни за что их не остановить, даже если бы она очень захотела. Впрочем, она даже не пытается. Пусть несутся дальше и никогда не останавливаются, оставляя проигравших «синих» далеко позади себя. Ее четверка аккуратно вписывается в последний поворот, так, как учил ее Ллин: она наклоняется вперед и резко натягивает поводья. Усталый Борей тотчас сбрасывает скорость, а вот внешний в четверке, Зефир, даже не думает этого делать и несется дальше, увлекая за собой остальных, и все четверо устремляются вперед, четыре ветра, летящих навстречу вечности.

Последний дельфин клюет носом. «Синие» проносятся мимо пять секунд спустя, «зеленые» и «белые» пробегают последними. К этому моменту «красные» на пути к победе, они успевают пронестись половину финишной дистанции. Прежде чем Диана заставляет их перейти на шаг, они прекращают ее ладони в кровавое месиво. Они то и дело норовят перейти на рысь, вскидывают головы, прядают ушами. До Дианы впервые доносится оглушительный рев трибун, а на голову начинает падать дождь цветочных лепестков. Розовых лепестков. Диана в растерянности протянула руку и поймала их целую пригоршню. Тем временем пятьдесят тысяч ртов восторженно выкрикивают: «Красные!». «Красные!». «Красные!». Народ срывается с мест и выбегает на поле. Толпа устремляется вслед за ней, хватая в качестве сувениров пригоршни песка, пытаясь вырвать на память волоски из хвоста Зефира или отколупнуть кусочек красной краски с колеса колесницы. К подолу ее туники тянутся десятки рук, в ушах звенит от оглушительных криков. «Красные»! «Красные»! «Красные»!». Постепенно до нее доходит смысл этих слов, и все становится на свои места. Она выиграла гонки в Большом цирке!

Диана остановила свою четверку у финишной линии, где ее уже поджидала ликующая толпа болельщиков в «красных» туниках. Народ тотчас бросился ей навстречу, чтобы взять четверку под уздцы, и Диана выпустила поводья. И только тогда поняла, что руки ее дрожат. Ее четверка на такой бешеной скорости летела к победе, что узлы на поводьях, обмотанных вокруг талии, затянулись так туго, что их было невозможно развязать, и, чтобы освободиться от них, Диана была вынуждена их разрезать. На дрожащих ногах, она спустилась с колесницы. Не успела она ощутить под ногами твердую землю, как мир накренился. Не поддержи ее подоспевшие к финишу конюхи, и Диана точно бы упала.

— Госпожа! Госпожа! — похоже, им всем было прекрасно известно, что перед ними не Сикул.

Диана стащила с окровавленных рук перчатки. Ей тотчас бросились в глаза огромные волдыри. Причем некоторые из них успели лопнуть. Теперь у нее дрожали не только руки, ее трясло всю. Тем не менее она нашла в себе силы обойти колесницу и приблизиться к своей четверке, которую уже почти распрягли. Ее скакуны тоже дрожали всем телом. Стройные колени вибрировали, носы опущены вниз. Наверно, ни одной лошади не повторить того, что сделали они. Победа обессилила, истощила их, выпила из них все, и силу и скорость, до последней капели. А все из-за нее. Это она, не зная пощады, гнала их вперед. Теперь они еще несколько недель не смогут принимать участие в гонках — если не месяцев. Впрочем, ничего страшного. Если в течение нескольких месяцев от них никто не станет требовать, чтобы они уступили пальму первенства «синим», оно даже к лучшему. Сегодня победа досталась им, а это самое главное. Ее четверка вышла из гонки победительницей, и Диана прекрасно это знала. Ее любимые Четыре Ветра.

Внутри шлема невозможно было дышать, и Диана его сняла, не заботясь о том, что по трибунам, на которых сидели болельщики других фракций, тотчас пробежал ропот. Ничего, пусть видят ее лицо и влажные от пота волосы. Она прижалась щекой к носу Зефира и поблагодарила за то, что он вел их всех за собой на последнем, победном отрезке. Она нашептывала ему на ухо ласковые слова, уверяя, что такой конь, как он, легко обгонит крылатых коней, что тащат за собой по небу солнечный диск. Затем Диана перешла к Эвру и смахнула с его глаз гриву. Для него у нее тоже нашлись ласковые слова, мол, он еще никогда не бежал столь уверенно. И наконец обхватила за мускулистую шею Борея и разрыдалась прямо на его взмыленном от быстрого бега плече.

— Благодари Фортуну, моя девочка, — услышала она рядом с собой чей-то сердитый голос, а когда подняла глаза, то увидела перед собой главу фракции. — Я уже на втором круге понял, что это ты. И только попробуй еще раз сделать то, что ты сделала сегодня. Я за себя не ручаюсь.

— Второго раза не будет, — Диана вытерла глаза и одарила его счастливой улыбкой.

— А теперь ты пойдешь и скажешь императору, что я не имею к этому обману никакого отношения.

— Хорошо, скажу.

Чьи-то руки оторвали ее от земли и понесли вверх по ступеням к императорской ложе. Диана на прощанье провела пальцами по носу Борея, и отдалась во власть толпы. Краем глаза она заметила Деррика. Тот стоял рядом со своей четверкой. Было видно, что он взбешен.

Ей едва хватило сил, чтобы подняться по ступенькам в ложу императора. Если бы не окровавленные ладони, она бы точно опустилась на четвереньки и вползла бы туда, как побитый пес. Диана успела бросить лишь один взгляд на императора в пурпурной тоге, лениво развалившегося в кресле с кубком вина в руке, когда лицо ей закрыл шелковый подол, а в нос ударил крепкий запах духов.

— Диана, ты идиотка.

— Юнона всемилостивая, что на тебя нашло…

— Мы поняли, что это ты, только когда гонки закончились. Знай мы это раньше, мы бы умерли от разрыва сердца…

Это были ее кузины. Лоллия схватила ее за руки. Марцелла взбила ей волосы. Корнелия обняла сзади. Диана пару мгновений стояла перед ним, а потом расхохоталась. Неожиданно они тоже рассмеялись вместе с ней, и до нее дошло, что вместе они не смеялись уже целую вечность. Они стояли, покачиваясь и заливаясь смехом, словно четыре гиены, и окружающие бросали на них неодобрительные взгляды. Наконец Диана вырвалась из их цепких рук.

— Цезарь, — произнесла она, обращаясь к Вителлию, однако стоило ей отвесить ему поклон, как ее охватил новый приступ хохота. — Это целиком и полностью моя затея, так что прошу тебя не возлагать вины на всю фракцию.

Вителлий в упор смотрел на нее. И если бы взглядом можно было убить, ей по идее полагалось свалиться замертво, прямо здесь, в императорской ложе. Впрочем, нет, патрицианку нельзя убить, тем более, в темном переулке. Патрицианка — это вам не бедный колесничий «белых», который дерзнул победить «синих».

— Красавица, — пророкотал императорский бас. — Или ты забыла, что я издал эдикт, запрещающий патрициям управлять колесницами?

— Я знаю, цезарь, — с достоинством ответила Диана, убирая с шеи влажные от пота волосы. — Но в твоем эдикте ни слова ни сказано о патрицианках.

— Клянусь Юпитером, это мой недосмотр! — Вителлий нехотя расплылся в улыбке и вручил Диане пальмовую ветвь победителя. — Обещай мне, что отныне ты не станешь мешать настоящим колесничим делать свое дело. И тогда я тебя прощу.

— Обещаю, — расцвела улыбкой Диана. В следующее мгновение ноги под ней подкосились, и она рухнула бы на землю, не подхвати ее сзади под локти ее кузины.

— О боги, что у тебя с руками? — ужаснулась Корнелия. — На них живого места нет.

— Да, видела бы ты выражение лица Туллии, — добавила Марцелла. — Может, император тебя и простил. Но она — уж точно ни за что.

Впрочем, Диана их не слышала, тупо глядя на пальмовую ветвь в окровавленных руках. Обыкновенная пальмовая ветвь, слегка кудрявая по краям. К завтрашнему дню она увянет, станет сухой и ломкой. Ее трофей победительницы в первой и последней гонке.

— Ну-ну, красавица, — пророкотал Вителлий, отрывая от кресла дородные телеса. — Я бы не прочь наведаться в конюшни. Сколько можно дышать духами, пора подышать и ароматным сеном. Кстати, как зовут этих твоих четверых скакунов?

— Я назвала их в честь четырех ветров, Цезарь.

Тело ее болело, как после дыбы, однако Диана, не выпуская из рук пальмовую ветвь, последовала за императором. Деррик увязался за ней следом. Впрочем, опьяненная победой, Диана не стала возражать. Наоборот, она жестом пригласила всех в конюшни «красных», где конюхи устроили импровизированный праздник в честь ее победы. Когда император и его свита переступили порог конюшни, они в спешном порядке спрятали кувшины с вином, однако ничто не могло стереть с их лиц ликующие улыбки.

— Что ж, они и впрямь хороши, — произнес Вителлий, останавливаясь перед ее четверкой, с которой снимали последнюю упряжь. В гривах лошадей запутались розовые лепестки, однако счастливые конюхи не собирались их вычесывать. — От какого производителя?

— Из конюшен Ллина Карадока, — Диана наизусть отчеканила родословную каждого жеребца, после чего поднесла ведро с водой Эвру. Лошади уже успели остыть после гонки, и им можно было дать напиться. Эвр опустошил свое ведро в несколько жадных глотков. Диана со смехом налила еще одно и придвинула его к Ноту, который тотчас принялся утолять жажду.

— Они мне нравятся, — Вителлий провел рукой по холке Зефира. Все четверо ответили императору взаимностью, даже своенравный Борей, и тот нежно уткнулся носом в грубую императорскую ладонь. За спиной Вителлия его офицеры спорили и заключали пари. А вот сенаторы стояли тихо, старательно делая вид, что не имеют ничего против навоза, налипшего им на сандалии. — Хотел бы я посмотреть на них, когда ими будет управлять профессиональный возница. Нет, конечно, ты сегодня тоже показала себя молодцом, но, надеюсь, понимаешь, что сегодня тебе просто улыбнулась Фортуна.

— Понимаю, — с улыбкой ответила Диана.

— Отлично, — Вителлий повернулся к главе фракции «красных», который, сияя от радости, стоял с кубком вина в руке рядом с колесницей. — Распорядись, чтобы всех четверых перевели в конюшню «синих».

— Что? — не веря собственным ушам, обернулась Диана, которая, напоив Борея, взяла ведро из одной натруженной руки в другую.

— Жду не дождусь увидеть, какие чудеса они сотворят, когда ими будет управлять Деррик, — игриво заявил император и поддел подбородок Дианы, — поддел так резко, что у той едва не хрустнула шея. — Отличная гонка, моя девочка. Ну, кто бы мог подумать, что тебе хватит дерзости!

Вителлий усмехнулся, — как показалось Диане, не слишком доброй усмешкой, — и зашагал прочь. Его свита увязалась за ним следом. В конюшне же установилась гробовая тишина. Конюхи застыли на месте, не донеся до губ кувшины с вином. Глядя на главу фракции можно было подумать, что он обратился в камень. Деррик, с противной улыбочкой прислонился к стене, сложив на груди руки. Лишь ничего не подозревающая четверка продолжала шумно утолять жажду.

— Стефан, — наконец подал голос глава фракции, подзывая к себе одной из конюхов. — Отведи лошадей в конюшню «синих».

— Нет! — Диана загородила спиной Борея. — Ты этого не сделаешь, я никому не позволю это сделать. Эти лошади наши!

— Такова воля императора. Он может делать все, что захочет, — глава фракции с перекошенным от гнева лицом двинулся на Диану. — Если же ты попробуешь мне помешать…

Впрочем, он не договорил. Известие уже достигло «синих», потому что в конюшню, сияя самодовольной улыбкой, вошел глава их фракции.

— Ну-ну, — прогудел он и потрепал по холке Борея.

Диана была готова убить главу «синих» на месте. Она уже было приготовилась наброситься на него, однако кто-то, — она так и не поняла, кто именно, — крепко схватил ее за локоть, удерживая на месте.

К «синим», к «синим», звенело у нее в голове.

Деррик посмотрел на пальмовую ветвь в ее руку и расхохотался.

К «синим».

На глазах у убитой горем Дианы на ее любимцев, одного за другим, надели «синие» шоры и вывели из конюшни.

Диана не помнила, как добралась до домика Ллина. То ли в наемном паланкине, то ли на телеге, то ли добежала бегом. Все что ей запомнилось, это, как дрожа всем телом и спотыкаясь на каждом шагу, она брела вверх по склону. Натруженные ладони болели, натертая поводьями талия горела огнем, ноги почти не слушались, отчего каждый шаг давался ей с великим трудом. Однако все, что она ощущала, это ледяной ужас, сковавший ее изнутри.

Когда она добралась до жилища Ллина, тот как раз выходил из конюшен, держа в руке порванную уздечку. Заметив Диану, он замер на месте.

— Госпожа? Что случилось?

Дрожа всем телом, Диана тоже остановилась. До нее только сейчас дошло, в руке она по-прежнему сжимает пальмовую ветвь победительницы.

— Госпожа? — Ллин сделал шаг ей навстречу, и тогда она бросилась к нему и прижалась лицом в его широкой груди.

— Мои лошади, — прошептала она, уткнувшись носом в его грубую тунику, и в следующий миг сковавший ее изнутри лед дал трещину. — У меня отняли моих лошадей.

— У меня отняли все, — ответил Ллин.

Он застыл неподвижно, словно каменный столб, и Диана горько разрыдалась на его груди.

 

Глава 18

Корнелия

— Это правда, что на последнем круге кони оторвались от земли и последний отрезок летели по воздуху?

— Нет, конечно, — улыбнулась Корнелия. — Вернее, не совсем так. Но мне понятно, откуда этот слух. Когда они пересекли финишную черту, то вырвались вперед остальных на четверть финального отрезка. Если не ошибаюсь, это новый рекорд для Большого цирка.

— Хотел бы я взглянуть на них своими глазами, — было видно, что Друз завидует ей, однако в следующее мгновение он посмотрел на голову Корнелии у себя на плече и улыбнулся. — А правда, что когда твоя кузина сошла с колесницы, она вся сверкала серебром?

— Сверкала серебром? Скажи, как это возможно…

— Потому что она получила благословение от самой Дианы-охотницы, — серьезным тоном пояснил Друз. — Об этом говорит весь форум.

— Юнона всемилостивая! Моя кузина ничем не сверкала. Скажу больше, на ее лице был такой густой слой пыли, что ее скорее можно было принять за нубийского раба. Ее волосы слиплись от пота, а сама она едва держалась на ногах. Правда, при этом она улыбалась как одержимая. — Корнелия задумчиво перевела взгляд на потолок. — Мне почему-то кажется, что семье придется расстаться с мечтой выдать ее замуж. Когда мужчины смотрят на Диану, они видят лишь ее внешнюю красоту. В то время как настоящая Диана — это грязный и потный возница, который, сияя безумной улыбкой, спускается с колесницы.

— А правда, что она плюнула в лицо самому императору, после того как он приказал перевести ее лошадей к «синим»? Об этом тоже твердят на форуме.

— Нет, конечно, — вздохнула Корнелия. Она была свидетельницей тому, как последние несколько недель кузина умоляла императора вернуть ее скакунов в конюшню «красных». На гонках, на пирах, молила, не заботясь о том, что выставляет себя на посмешище в глазах недоброжелателей, однако Вителлий отказывался ее слушать. «Нечестных побед не бывает. Все победы честные, моя красавица, — отвечал он. — Ты победила в гонках? Победила. Так пусть твоя четверка ради разнообразия принесет славу “синим”. Впрочем, после того, что ты с ними сделала, они не смогут участвовать в забегах еще несколько недель».

— Честные победы? — возмущенно воскликнула Диана. — Где ты видел честные победы на гонках в наши дни?

— После тебя мои «синие» одержали победу двенадцать раз подряд, — улыбнулся Вителлий. Впрочем, улыбка получилась какая-то вымученная. Более того, Корнелии показалась, будто в глазах императора мелькнул страх. Ей тотчас вспомнились слова Марцеллы о том, что генералы Вителлия его предадут. Обычно Вителлий смеялся над этими слухами, однако в тот день Корнелия заметила в его взгляде нечто похожее на неуверенность. Покуда Вителлий сыт и пьян, а «синие» побеждают в гонках, в империи царит благоденствие, которое Веспасиан не осмелится нарушить. О боги, что за наивная фантазия! Даже проигрыш в гонках способен перевернуть все вверх дном. Корнелии почему стало жаль императора, почти так же жаль, как и свою младшую кузину. В эти дни Диану трудно было узнать, подавленная и несчастная, она даже выглядела старше своих лет.

— Корнелия, ты все знаешь про богов, — обратилась к ней со слезной просьбой Диана. — Какой из них меня выслушает, если я попрошу его вернуть мне моих гнедых? Я уже посетила с полдесятка предсказателей, но они все говорят то, что ты хочешь от них услышать. Даже астролог Домициана, и тот сказал, мол, не волнуйся дорогая, ты снова будешь править своей четверкой, и тебя ждет куда более богатый приз.

— Забудь про астролога, — сказала ей тогда Корнелия. — Лучше молись Диане-охотнице. У нее тоже есть лошади, белые как лунный свет, которые тянут по небу ее колесницу. И она их тоже любит, как и ты своих четверых. Кроме того, ты ведь тезка богини. И она наверняка тебя выслушает.

— Ты так думаешь? — мозолистой рукой Диана смахнула с глаз предательские слезы.

— Я это знаю.

— …в отместку? — раздался рядом с ней голос Друза, возвращая ее из задумчивости. Корнелия растерянно заморгала.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что к твоей юной кузине неплохо бы приставить телохранителей. Независимо от того, пользуется она благосклонностью императора или нет, когда она победила в гонках, немало темных личностей потеряли свои денежки. И я боюсь, что среди них найдется тот, кто задумает ей отомстить.

— Но ведь она героиня дня! — при мысли о сестре Корнелия невольно улыбнулась и прильнула щекой к груди Друза. — Молодые трибуны, что носятся сейчас по Марсову полю, ее боготворят. От женихов просто нет отбоя. Туллия не знает, что и думать. Она уже приготовилась закатить скандал, поскольку уже представила себе, как будет во весь голос кричать, что Диана запятнала позором всю нашу семью, как на пороге дома, с букетами в руках, возникла целая делегация женихов. Лучшие холостяки Рима. Стоило ей их увидеть, как у нее тотчас обвисли паруса. Она даже слегла, потому что это было выше ее сил.

— А ты? — усмехнулся Друз.

— Я тоже на денек слегла. Потому что у меня тоже не было сил, — с улыбкой ответила Корнелия, целуя Друза. — Или ты не заметил?

На дворе уже стоял октябрь. Дни по-прежнему были теплыми, а вот ночи уже дышали прохладой. Обычно октябрь был для римлян временем праздников. Последние патриции возвращались в город со своих загородных дач, в предвкушении очередного сезона пиров и гладиаторских игр. Однако в этом году город был подозрительно тих. Фабий Валент наконец отбыл на север, чтобы принять командование армией. До его прибытия Алиен, как мог, противостоял мезийским легионам. Лоллия осталась дома одна, чему была несказанно рада. Заявив, что неважно себя чувствует, император удалился на небольшую виллу в окрестностях Рима. Хотя кто знает, может, он просто бежал от слухов, коими полнился город, что пресловутая битва на севере закончилась отнюдь не блистательной победой, а позорным поражением.

— Когда же мы наконец получим оттуда известия! — жаловалась Марцелла, которой не терпелось узнать, что же все-таки произошло. А вот Корнелии было все равно. Влюбленные — страшные себялюбцы, размышляла она. Весь Рим сгорает от нетерпения, желаяузнать, когда сюда нагрянут мезийские легионы, чтобы перерезать нас прямо в наших постелях, я же думаю лишь о том, как бы мне поскорее увидеться с Друзом. Она вот уже несколько недель подряд никем не замеченная по вечерам выскальзывала из дома. Ни одна душа еще не догадалась о том, что происходит. Ни одна душа ничего не заподозрила — ни Туллия, ни зоркая Марцелла, которая, что на нее совсем не похоже, в упор не замечала того, что Корнелия засыпает за обеденным столом.

— По крайней мере у нас вновь мирные, семейные ужины, — заметила однажды вечером Туллия. — Я уже устала от этих жутких придворных пиров с сотней перемен блюд.

— Туллия, ты помнишь, когда тебя в последний раз приглашали на придворный пир? — с невинным видом поинтересовалась Корнелия. — Месяц назад? Вителлий терпеть не может зануд.

Туллия презрительно фыркнула.

— Я проживу и без его приглашений. Если я больше никогда в жизни не увижу на своей тарелке печень щуки, ухо слона или мозги павлина, то ничего не…

— Верно, — поспешила поддакнуть Корнелия, делая глоток вина, и заставила себя поднять сонные веки. Накануне к себе в постель она вернулась лишь на рассвете. Рядом с ней Марцелла нервно отщипывала виноград.

— Прекрасная рыба, — предложил Гай. — Отменный вкус, моя дорогая.

— Да-да, из нашего пруда в Таррацине, — чтобы лучше распробовать, Туллия ела рыбу маленькими кусочками. — Я распорядилась ее засолить и прислать сюда. Жаль, что в этом году мы так и не съездили в Таррацину. Павлин, не ковыряйся в тарелке! Лишь одной Фортуне известно, в каком состоянии сейчас дом. Управляющий сообщил мне, что в бане сломался гипокауст. Насколько я понимаю, отремонтируют его не раньше весны. Строителям доверия нет, их нельзя оставлять без присмотра. С другой стороны, я не могу уехать отсюда, чтобы следить за тем, как там идут дела…

— А может, туда стоит поехать мне? — Корнелия оторвала взгляд от тарелки и с невинным видом посмотрела на Туллию. — Здесь меня ничего не держит. Так что могла бы на время уехать в Таррацину, чтобы проследить за строителями.

— Уехать одна?

— Но ведь там есть управляющий, он наверняка возьмет на себя заботу обо мне, — Корнелия пожала плечами, однако ладони предательски вспотели. — К тому же там мне вряд ли придется принимать гостей. Я лишь прослежу за тем, чтобы строители восстановили баню и через неделю-другую вернусь. Я бы не советовала оставлять баню на зиму без ремонта — трубы могут замерзнуть, и тогда ремонт обойдется гораздо дороже.

Туллия подозрительно посмотрела на нее. Корнелия поспешила опустить глаза. Пальцы нервно теребили кисточку на подушке.

— Туллия, пусть она едет, если хочет, — подала голос Марцелла. — Ты ведь постоянно жалуешься, что мы двое вечно вертимся у тебя под ногами.

— Разумеется, я никуда не поеду, если Туллия считает это неприличным, — поспешила добавить Корнелия. — Вдова в моем положении… В конце концов ты могла бы попросить Лоллию съездить туда. У ее деда в Таррацине есть дом, и она могла бы поручить управляющему проследить за тем, как работают строители. Думаю, она с радостью оказала бы тебе такую услугу.

— Только не Лоллия! Вот уж кого я ни о чем не стану просить, так это ее! — ощетинилась Туллия. — Ты можешь уехать туда хоть завтра. Павлин, если ты не прекратишь выстраивать на своей тарелке легионы…

В ту ночь Корнелия прилетела в душную каморку Друза словно на крыльях и с порога осыпала его поцелуями.

— Ты не мог бы уехать на несколько дней?

— Что? — он со смехом подхватил ее на руки.

— Мы уезжаем в деревню!

Найди предлог уехать из города, посоветовала ей Лоллия, и вдоволь насладитесь друг другом. И вот теперь впервые в жизни она прислушалась к совету кузины.

Те несколько дней, что предшествовали отъезду, ей владело удивительное спокойствие. Корнелия с головой ушла в подготовку к путешествию — деловито собирала вещи, занималась их погрузкой на повозку. Однако стоило ей захлопнуть сундук, как Марцелла смерила ее подозрительным взглядом.

— Корнелия, — задумчиво поинтересовалась она. — У тебя есть какой-то секрет?

— Нет, конечно, — поспешно ответила Корнелия. Иногда она задавалась вопросом, почему поделилась своей тайной с Лоллией, а не с Марцеллой. В конце концов Марцелла ее родная сестра и, что важно, умеет держать рот на замке. Впрочем, Марцелла и так все знала. И тем не менее тогда она предпочла излить душу Лоллии и делать это снова не собиралась. Марцелла не единственная, кто мог бы начать ставить ей палки в колеса. — Я не верю ни в какие секреты и у меня их нет. А у тебя?

— Сколько угодно! — Марцелла вытянула над головой бледную руку. — Именно поэтому я тотчас узнаю и чужие.

— Не смеши меня, — отмахнулась от нее Корнелия и вскарабкалась на повозку, которая должна была доставить ее в Таррацину. Друз обещал приехать на следующий день вместе с погонщиком мулов. Таррацина, прекрасная Таррацина, где на вершине утеса ее ждала беломраморная вилла.

— Госпожа, — поклонился управляющий, когда она прибыла туда. — Как и велела высокородная Туллия, я приготовил дом к твоему приезду. Рабы готовы…

— О, прошу, никаких рабов. Я позабочусь обо всем сама.

— Но, госпожа…

— Спасибо, ты свободен.

Корнелия сбросила с ног сандалии и отправилась бросить по пустынной вилле. Подарок от деда Лоллии Гаю, когда тот стал сенатором, прекрасная, как и все его дома, вилла была и впрямь хороша. Каждую нишу украшало произведение искусства — из мрамора, слоновой кости, серебра. Каждый изразец, каждая колонна, каждый предмет мебели — все это было выбрано для того, чтобы радовать глаз, а отнюдь не служить.

И почему я раньше считала, будто у деда Лоллии дурной вкус? Будь он хоть трижды рабом, в его пальцах гораздо больше чувства прекрасного, нежели у Туллии во всем ее патрицианском теле.

Когда на следующий день к ней приехал Друз, он был сражен наповал.

— Ты уверена, что это то самое место?

Изумленным взглядом он обвел просторный атрий с рядами мраморных колонн, однако Корнелия схватила его за руку и потащила дальше, внутрь дома.

— Честное слово, запятнавший себя позором бывший легионер не имеет права входить в такой дом. Запятнавший себя позором и грязью бывший легионер, — выразительно добавил он, глядя на свой пропыленный плащ.

— Если ты сейчас не отнесешь меня в постель, я позову рабов и велю выбросить тебя на улицу, — пригрозила ему Корнелия и потянула в опочивальню. — Причем прямо сейчас.

— А нам никто не помешает? — Друг сбросил с себя пыльный плащ и еще раз обвел глазами пустую виллу.

— Здесь нет никого, кроме нас двоих.

Корнелия отдернула от окон тонкие белые занавески и довольная покружилась на месте.

— Свою служанку я оставила дома, отослала прочь рабов и избавилась от управляющего. Так что целых десять дней этот дом в нашем полном распоряжении.

День заднем в белой постели, что благоухала сиренью, в комнате, из окон которой в обрамлении белых занавесок открывается вид на бескрайнюю синь моря. Казалось, они парили в облаках посреди небесной лазури. День за днем вкусный домашний завтрак на круглой мраморной террасе. По крайней мере в мечтах Корнелии, пока та пыталась замесить хлеб, но тесто почему-то упрямо отказывалось подниматься.

— Ничего не понимаю, — сокрушенно пожаловалась она, глядя на липкий кусок теста на мраморном столе кухни. — Дома я каждый день слежу за тем, как служанки пекут хлеб! Весь Рим знает, какой у меня вкусный хлеб!

— Эх! — Друз задумчиво потер подбородок. — Ты сама его печешь или просто смотришь за тем, как его пекут другие?

— Ну, всю работу, конечно, делают рабы — месят тесто, раскатывают его. Но ведь я знаю, как это делается! — Корнелия задумчиво ощупала липкий комок перед ней. — Интересно, насколько оно должно быть твердым?

В общем, тесто у нее так и не поднялось, а рыба, которую она купила им на обед, плохо чистилась.

— Я же умею готовить, — произнесла она с решительным видом. Друз только улыбнулся, глядя на бесформенную массу, которая еще утром была лососем. — Весь Рим знает, что я умею вкусно накормить гостей! Мой муж всегда хвалил мои соусы!

— Моя дорогая! — Друз поцеловал ее в лоб. — Я уверен, что во всем остальном ты само совершенство. Но возле очага от тебя никакого толка.

После этого он каждое утро, надев тунику и сандалии, отправлялся к уличным торговцам за хлебом и колбасой, свежими фруктами и рыбой. Каждый день они ели, сидя на белой мраморной террасе, наблюдая, как внизу под ними, блестя на солнце влажными веслами, заходят в гавань корабли.

— Что это? — спросил Друз, заметив в руках у Корнелии длинный свиток.

— Список дел, которые поручила мне Туллия, — ответила та. — Сначала речь шла лишь о ремонте бани. Но потом она решила поручить мне еще кое-какие мелкие дела, — с этими словами Корнелия извлекла второй свиток.

— Если хочешь, я мог бы тебе помочь…

— Нет, не надо, — с этими словами она выбросила оба свитка в море. Баню так и не починили. Каждое утро они с Друзом купались в нежных морских волнах — у подножья скалы имелась узкая полоска пляжа, где они были надежно скрыты от посторонних глаз. Чуть позже, глядя на себя в зеркало, Корнелия пришла в ужас.

— О боги, если раньше у меня был просто курносый нос, то теперь он еще и в веснушках!

Друз взял на себя сад на вершине утеса и так вошел во вкус садоводства, что принялся за его перепланировку.

— Почему у тебя здесь одни лишь цветы? — высказал он свое несогласие. — Почему бы не посадить что-нибудь полезное, например, виноград или несколько ореховых деревьев?

— Цветы тоже небесполезные, — парировала Корнелия. — Ими можно любоваться. — Облаченная в тунику Друза, Корнелия с распущенными волосами сидела, скрестив ноги, на мраморной скамье и ела грушу. — Разве красота бесполезна?

— Думаю, зря на такой высоте высадили лилии, — высказал свое мнение Друз. — Почва для них здесь слишком песчаная.

— Ты кто? Мой садовник? — пошутила над ним Корнелия.

— У моего деда был виноградник. Сказать по правде, я бы не отказался иметь свой, — Друз огляделся по сторонам, как будто видел перед собой ровные ряды виноградных лоз. — Я бы производил собственное вино, ухаживал за лозами, смотрел, как женщины забираются с ногами в бочки, чтобы давить виноград.

— Да, а по винограднику с гиканьем носятся дети, — добавила Корнелия. Их несложно было себе представить, этих чумазых ребятишек, девчонок и сорванцов, которые швыряются друг в дружку виноградинами… Почему-то при этой мысли ей стало грустно, и она отложила грушу в сторону.

— Корнелия! — Друз взял ее за руку и верхом уселся на мраморную скамью. — Что с тобой?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешила она заверить его, отводя взгляд. — Просто мне раньше казалось, что у меня когда-нибудь появятся дети, и они будут с гиканьем бегать по всему дому. Но, с другой стороны, я была уверена, что стану императрицей, и чем это все обернулось?

По лицу Друза было видно, что он хочет что-то сказать, однако он лишь наклонился к ней и нежно обнял. Корнелия с грустью посмотрела из-за его плеча на лазурное море, что плескалось внизу под утесом, и поморгала, чтобы стряхнуть с ресниц слезы.

Десять дней растянулись в две недели, в течение которых она посылала Туллии послания, полные жалоб на ленивых строителей и некачественные изразцы. Две недели солнца, моря и любви. А тем временем октябрь подошел к концу, а с ним и их с Друзом идиллия.

Первым известие услышал Друз от торговца фруктами, когда, как обычно по утру, отправился покупать еду к завтраку. Цецина Алиен оказался предателем и перешел на сторону Веспасиана. После десятичасового сражения от его собственных легионов почти ничего не осталось. Кремона подверглась грабежам и разрушению, и теперь легионы Веспасиана победным маршем движутся на Рим.

— Интересно, какие войска Вителлий сможет выставить для обороны города? — задалась вопросом Корнелия, поеживаясь от прохладного ветерка на террасе. — Моей сестре наверняка это известно.

Друз взял ее руку в свою.

— Нам больше нельзя здесь оставаться. Место отдаленное, никем не охраняемое. Если армия придет в Таррацину…

— Верно, — Корнелия заставила себя улыбнуться. — В любом случае моя семья ждет меня назад. С другой стороны, возможно, они тоже не слишком долго задержатся в городе.

— Что было бы мудро с их стороны, — Друз попытался придать голосу веселость. — Уезжайте из Рима всей семьей, причем куда-нибудь подальше. Кстати, куда бы вы поехали?

— Наверно, в Брундизий. Там у нас небольшая вилла. И это далеко от всяких сражений.

— Брундизий, — задумчиво повторил Друз. — Это действительно далеко.

Несколько сот миль к югу.

Они стояли на полукруглой мраморной террасе. Тени постепенно удлинялись, море внизу из лазурного становилось темно-синим, небо над головой приобретало фиолетовый оттенок. На подносе остывал ужин. Корнелии вспомнилась вторая часть слов, сказанных Лоллией, когда та призывала ее уехать на время из города, и у нее защемило сердце.

Зато потом тебе будет, что вспомнить, когда весь мир полетит в тартарары.

А что, он полетит в тартарары? — удивилась тогда Корнелия. Дорогая моя, он только это и делает.

Лоллия знала, что говорила. Ведь у нее уже бывали любовники. Она умела красиво расстаться с бывшим возлюбленным, знала, как оборвать связь с юмором, состраданием, без унизительных сцен и слез. Корнелии же оставалось лишь одно — еще крепче прижиматься ночью к Друзу, как будто это могло спасти ее от неминуемого расставания.

— Еще не время, — твердила она себе на следующее утро, садясь в паланкин, чтобы отправиться в Рим. Друз должен был проделать обратный путь один. — Еще не время.