Тея

Рим, сентябрь 81 года н. э.

Одним решительным ударом ножа я вскрыла на запястье вены и с интересом наблюдала за тем, как капает кровь. Мои запястья покрыты шрамами, однако вид собственной крови до сих пор завораживает меня. Впрочем, этому неизменно сопутствует опасность. Не стала ли я после стольких лет слишком беспечной, не сделаю ли я слишком глубокий порез? Не настанет ли при этом день, когда я увижу, как моя молодая жизнь безвозвратно стечет в голубую глиняную чашу с изображением нимф? Эта мысль скрашивала существование, в котором было так мало радости.

Нет, на этот раз этому не суждено случиться. Первая капля крови постепенно превратилась в тоненькую струйку, и я, все так же держа на коленях голубую чашу, села и прислонилась спиной к мозаичной колонне атриума. Скоро перед моим взором возникнет восхитительная дымка, и окружающий мир примет приятные размытые очертания. Эта дымка сегодня мне особенно нужна. Потому что сегодня я буду сопровождать мою хозяйку, которая отправится в Колизей, чтобы посмотреть бои гладиаторов, устроенные в честь вступления на престол нового императора. А судя по тому, что я слышала о таких боях…

— Тея!

Это голос моей хозяйки. Я негромко выругалась на смеси греческого, еврейского и вульгарной латыни. Ни одного из этих языков она не знает.

В голубой чаше скопилась лужица моей крови. Я обвязала запястье полоской ткани и зубами затянула узел, после чего вылила содержимое чаши в фонтан в центре атриума. При этом я постаралась ни единой капелькой не запачкать мою коричневую шерстяную тунику. Глаза у моей хозяйки зоркие, как у орла, и она сразу же заметила бы кровавое пятнышко, а я, разумеется, не стала бы объяснять ей, что вынуждает меня раз или два в месяц брать голубую чашу с изображениями нимф и наполнять ее собственной кровью. Однако, честно говоря, я рассказываю своей хозяйке лишь очень немногое. И хотя я попала к ней в услужение не очень давно, я точно знаю, что мне лучше держать язык за зубами.

— Тея!

Я обернулась слишком быстро. Тотчас закружилась голова, к горлу подступила тошнота, и я была вынуждена прислониться спиной к колонне. Пожалуй, сегодня я перестаралась: крови вытекло слишком много. И это, как назло, в тот день, когда мне предстоит увидеть, как на арене встретят смерть тысячи животных и людей.

— Тея, хватит бездельничать!

Моя хозяйка высунула из-за двери спальни свою хорошенькую головку. Как хорошо, что я не вижу ее раздраженного лица, а лишь размытое пятно!

— Отец ждет, а ты еще должна одеть меня!

Я послушно отправилась вслед за ней; мои ноги как будто парили над полом. Пол был вымощен безвкусной плиткой со сценами гладиаторских боев, и я шагала по вооруженным трезубцами гладиаторам. Да, вкуса этим изображениям недоставало, но они вполне соответствовали случаю — отец моей хозяйки, Квинт Поллио, был одним из нескольких главных устроителей гладиаторских игр.

— Голубое платье, Тея. С жемчужными пряжками на плечах.

— Да, моя госпожа.

Моя хозяйка. Она же Лепида Поллия. Меня купили для нее несколько месяцев назад, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Теперь, когда она уже почти стала женщиной, ей понадобилась рабыня, которая причесывала бы ее и носила над ней опахало. В качестве подарка для нее я не стоила жемчужного ожерелья, серебряных браслетов и полудюжины шелковых платьев, которые она получила от своего любящего отца. Ей определенно было приятно иметь личную тень.

— Ты опять порезалась за обедом, Тея, — она сразу заметила повязку на моем запястье. — О боги, до чего же ты неуклюжая! Смотри, не урони шкатулку с моими драгоценностями, иначе я буду вынуждена тебя наказать. Сегодня я хочу в волосы золотые ленты в греческом стиле. Да-да, сегодня я стану гречанкой… совсем как ты, Тея.

Ей было хорошо известно, что никакая я не гречанка, несмотря на имя, которое дал мне афинский торговец, мой самый первый хозяин.

— Да, моя госпожа, — пробормотала я на чистейшем греческом.

Черные брови Лепиды недовольно сложились домиком. Я была лучше образована, чем моя хозяйка, и это бесконечно ее раздражало. Я же считала своим долгом напомнить ей об этом по меньшей мере раз в неделю.

— Не задавайся, Тея. Ты всего лишь маленькая еврейка-рабыня. Не забывай об этом.

— Да, моя госпожа. — Я покорно заплела и заколола пряди ее темных волос. Лепида, не останавливаясь, болтала дальше.

— …отец говорит, что сегодня в боях будет участвовать Беллерафон. Да, я знаю, что он великий гладиатор, но его лицо! На него жутко смотреть! Он может вырядиться, как щеголь, но никакое благоуханное притирание в мире не сможет превратить его в Аполлона. Нет, конечно, он грациозен, как пантера, даже когда втыкает меч прямо в горло противнику… Ой, ты уколола меня!

— Прости меня, моя госпожа.

— Ты сегодня определенно вся зеленая. Знаешь, нет никакой причины так болезненно переживать из-за гладиаторских поединков. И гладиаторы, и рабы, и пленники — все они все равно когда-нибудь умрут. Но, по крайней мере, при этом они хотя бы доставят нам удовольствие.

— Возможно, всему виной моя еврейская кровь, — предположила я. — Мы не видим в смерти ничего забавного.

— Может быть, и так, — согласилась Лепида и принялась разглядывать свои покрытые лаком ногти. — По меньшей мере, сегодня поединки будут увлекательными. Если бы старый император не заболел и не умер в самый разгар сезона, нам еще долгие месяцы было бы не видать никаких развлечений.

— Как неосмотрительно с его стороны, — согласилась я.

— Новый император хотя бы любит гладиаторские бои. Император Домициан. Тит Флавий Домициан… Интересно, каким он будет? Отец постоянно беспокоится, старается ему угодить, устраивает ради него лучшие поединки. Жемчужные сережки, Тея.

— Да, моя госпожа.

— И еще мускусное притирание. Вот сюда. — Лепида принялась разглядывать себя в зеркале. Она была совсем юная, — всего четырнадцать лет, как и мне, — слишком юная для роскошного шелкового платья, жемчугов и румян. Но у нее не было матери, а Квинт Поллио, такой хитрый и проницательный в общении с работорговцами и ланистами, был податливой глиной в руках единственной дочери. Кроме того, было видно, что Лепида откровенно выставляет себя напоказ. Ее красота заключалась не в голубых глазах и не в длинных черных шелковистых кудрях, которыми она так гордилась. Скорее, красота моей хозяйки заключалась в гордой, олимпийской осанке, благодаря которой Лепида Поллия намеревалась обзавестись достойным мужем, патрицием, брак с которым наконец поднимет семейство Поллиев до самых главных высот римского общества.

Обмахиваясь веером из павлиньих перьев, она поманила меня, веля подойти ближе. В зеркале позади нее я была темно-коричневой тенью: худой и тощей там, где она была пышнотелой, загорелой там, где она была белокожей, неинтересной там, где она — привлекательной. Я служила ей на редкость выигрышным фоном.

— Самым выигрышным, — заявила она, как будто прочитав мои мысли. — Но тебе действительно нужно новое платье, Тея. Ты похожа на высокое высохшее дерево. Пойдем, отец ждет меня.

Отец действительно ждал ее, и терпение его, похоже, было на исходе. Однако его нахмуренное лицо тотчас смягчилось, стоило Лепиде улыбнуться. На щеках ее показались милые ямочки, и она по-детски несколько раз покружилась на месте, чтобы отец оценил ее наряд.

— Ты сегодня очаровательна, как никогда. Обязательно улыбнись Эмилию Гракху. Он из очень знатной семьи, и ему нравятся красивые девушки.

Я могла бы сказать ему, что Эмилия Гракха интересуют вовсе не красивые девушки, но Квинт Поллио не спросил меня. Может быть, спросить все-таки следовало. Рабы слышат все, от них невозможно ничего утаить.

Чтобы занять хорошие места в Колизее, многие римляне вынуждены вставать ни свет ни заря. Места для семьи Поллиев всегда сохранялись в неприкосновенности, и поэтому мы прибыли с опозданием, поскольку шли неспеша, раскланиваясь со знатными семействами города. Лепида одарила улыбкой Эмилия Гракха — он стоял на углу улицы в компании патрициев в тогах с пурпурной каймой. Ее отец обменялся последними сплетнями с каждым патрицием, удостоившим его дежурной улыбки.

— …я слышал, что император Домициан замыслил в следующем сезоне поход в земли Германии. Желает добиться военных успехов там, где погиб его брат. В свое время император Тит на голову разбил этих варваров. Посмотрим, удастся ли это Домициану…

— Квинт Поллио! — услышала я голос какого-то патриция. — Воистину один лишь запах его благовоний…

— …но он хорошо делает свое дело. И вообще, что дурного в том, чтобы время от времени расточать улыбки, если это избавляет от необходимости тяжко трудиться?

И Квинт Поллио продолжил отвешивать поклоны и притворно улыбаться. Было видно, что он продал бы тридцать лет своей жизни за честь носить имя Юлиев, Гракхов или Сульпициев. Так же как и моя хозяйка, его дочь.

Я позволила себе позабавиться зрелищем торговых рядов, заполонивших улицы. Памятные вещицы погибших гладиаторов, кровь того или иного великого бойца, сохранившаяся в песке, деревянные медальоны, украшенные профилем знаменитого Беллерафона. Последние продавались не очень хорошо, так как даже самые одаренные художники были бессильны придать чертам Беллерафона хотя бы малую толику привлекательности, в отличие от портретов красивого фракийского бойца, искусно владевшего трезубцем, — эти пользовались у покупателей гораздо большим спросом.

— Какой он, однако красавец! — Краем глаза я заметила стайку девушек, восхищенно разглядывавших медальон. — Каждую ночь, ложась спать, я кладу его изображение под подушку,…

Я улыбнулась. Мы, еврейские девушки, тоже любим наших воинов… но мы любим их живыми, и нам нравится, если они живут долго. Мы любим тех, кто утром мечом сносит голову легионеру, а вечером возвращается домой, чтобы сесть на главное место за столом во время Шаббата. Лишь римские девушки грезят над грубыми портретами гладиаторов, с которыми они никогда не встретятся, потому что предметы из тайных вздохов погибнут прежде, чем закончится год. С другой стороны, возможно, даже лучше мечтать о том, кому суждено прожить недолго. Он никогда не состарится, никогда не утратит своей красоты, а если наскучит, то скоро навеки исчезнет из вашей жизни.

Возле Колизея толпа запрудила собой всю улицу. Мне не раз доводилось бывать в тени этого величественного сооружения, когда я, будучи у Лепиды на посылках, выполняла распоряжения своей хозяйки, однако внутри я оказалась впервые и изо всех сил пыталась не пялить глаза. Колизей так велик, в нем такое огромное количество мраморных арок, статуй, мест для зрителей! Говорят, его трибуны способны вместить пятьдесят тысяч человек! Его арена, строительство которой начал еще император Веспасиан, а завершил его сын, покойный император Тит, достойна богов. Сегодня она станет местом кровопролитных поединков в честь младшего брата Тита, Домициана, который недавно удостоился императорского венца.

Слишком много мрамора для обыкновенной бойни. Лично я предпочла бы театр, чтобы слушать в нем музыку, а не видеть, как умирают люди. Я тотчас представила себя поющей для такой огромной толпы, как та, что собралась здесь сейчас, — настоящей публики, а не для лягушек в зимнем саду, которые слушали мои рулады, пока я отскребала от грязи плитки в фонтане….

— Хорошенько работай опахалом, Тея, — раздался голос Лепиды. Моя хозяйка устроилась на бархатных подушках и, подобно императрице, величественно махала рукой толпе, которая кисло приветствовала ее отца. Во время гладиаторских боев мужчины и женщины обычно сидят раздельно, но Квинт Поллио, будучи устроителем этих зрелищ, мог сидеть, если желал, вместе с дочерью.

— Живее, Тея. О боги, как здесь душно. Почему никак не уляжется эта жуткая жара? Ведь уже давно пришла пора осени.

Я послушно принялась покачивать опахалом. Бои будут продолжаться весь день, из чего следовало, что мне еще добрых шесть часов придется сидеть, не зная ни минуты отдыха, и работать опахалом. Страшно представить, как будут завтра болеть мои бедные руки!

Протрубили фанфары. От их оглушительного рева мое сердце на миг сбилось с ритма. Новый император вошел в императорскую ложу и, подняв руку, поприветствовал толпу. Я даже привстала на цыпочках, пытаясь лучше разглядеть его; Домициан, третий император из династии Флавиев, — высокий, с румяными щеками, в яркой пурпурной тоге и золотым венком на голове.

— Отец, — прошептала Лепида, потянув родителя за рукав. — Это правда, что наш новый император — человек с тайными пороками? Вчера в банях я слышала, что…

Я могла бы сказать ей, что, по слухам, все императоры имели тайные пороки. Император Тиберий и его юные мальчики-рабы, император Калигула, спавший со своими сестрами, император Тит и его любовницы — какой смысл иметь императора, если о нем нельзя состряпать какую-нибудь пикантную сплетню?

Новая императрица, супруга Домициана, не годилась для слухов и сплетен. Высокая, статная, красивая. Когда она возникла рядом со своим венценосным мужем и взмахнула рукой, толпа взревела от восторга. Сплетники разочарованно вздыхали, — мол, новая императрица образцовая жена и никаких тайных пороков за ней не водится. И все же ее стола из зеленого шелка и изумруды вызвали всплеск женского восхищения. Готова поспорить, что зеленый станет главным цветом в этом сезоне.

— Отец, — Лепида в очередной раз дернула Квинта Поллио за рукав, — ты же знаешь, что мне всегда нравился зеленый цвет. Изумрудное ожерелье, такое как у императрицы…

За Домицианом потянулись и его многочисленные августейшие родственники. В их числе и его племянница Юлия, она же дочь покойного императора Тита, о которой говорили, будто она пожелала стать жрицей в храме Весты, но получила отказ дяди. Кроме нее мое внимание никто больше не привлек. Скажу честно, я была разочарована. Мне впервые представилась возможность лицезреть императорское семейство, и оказалось, что внешне Флавии ничем не отличаются от любой семьи избалованных роскошью и пресыщенных патрициев.

Император шагнул вперед и, вскинув руку, громогласно объявил о начале боев. Какими бы тайными пороками он ни обладал, голос у него был прекрасный — звучный, раскатистый.

Другие рабы неоднократно пытались объяснить мне суть гладиаторских боев, поражаясь моему невежеству по этой части. Утренние праздники обычно открывались поединками диких зверей. Первой сегодня была назначена схватка между слоном и носорогом. Вскоре носорог выбил рогом глаз слону. Я бы счастливо прожила жизнь, не зная, как кричит раненый слон.

— Превосходно! — вскричал Поллио и бросил на арену несколько монет. Лепида потянулась за блюдом со сваренными в меду финиками. Я сосредоточила внимание на опахале.

Следующими на арену вышли бык и медведь. За ним настала очередь льва и леопарда. Это было что-то вроде острой закуски, призванной возбудить аппетит публики. Медведь был апатичен, и трем укротителям с острыми шестами пришлось до крови исколоть ему бока, прежде чем он набросился на быка. Что касается льва и леопарда, то они налетели друга на друга сразу же, едва их освободили от цепей. Толпа восторженно взревела, вскочила с мест и, ахнув, села обратно. После этого началось новое пышное зрелище: по арене бегали прирученные гепарды в серебряной упряжи, их сменяли белые быки, на спинах которых сидели маленькие золотоволосые мальчики. Украшенные драгоценными камнями слоны делали танцевальные движения под нежную музыку нубийских рабов-флейтистов…

— Отец, можно мне получить нубийского раба? — спросила Лепида, вцепившись в руку отца. — Двух, для ровного счета. Чтобы они носили мои покупки, когда я буду ходить на рынок…

Дрессированные животные демонстрировали комические номера. Ручной тигр был выпущен на арену вслед за десятком проворных зайцев, которых полосатый хищник отловил одного за другим и целыми и невредимыми передал дрессировщику. Действительно, занятное зрелище. Лично мне оно понравилось, однако трибуны встретили его недовольным шиканьем. Завсегдатаи приходили в Колизей не ради невинных забав, а ради крови.

— Император, — монотонно заговорил Квинт Поллио, — особо почитает богиню Минерву. В своем новом дворце он приказал возвести святилище в ее честь. Возможно, нам придется совершить несколько крупных публичных жертвоприношений…

Ручной тигр и его дрессировщик покинули арену, и на их месте появился белый олень с сотней длинношеих страусов, которых один за другим принялись поражать сидевшие на верхнем ярусе лучники. Увидев в соседней ложе несколько знакомых, Лепида проворковала слова приветствия, а в это время на арене продолжала литься кровь.

Один эпизод травли животных сменялся другим. Копьеносцы против львов, против буйволов, против взбешенных быков. Ничего не понимающие буйволы громко ревели, быки, обезумев, налетали на острия копий, которые вспарывали им грудную клетку, а вот львы, рыча, гордо вышагивали и забирали с собой копьеносцев, прежде чем те успевали затравить их до смерти. Какая великолепная забава, думала я, усердно работая опахалом.

— Гладиаторы! — возбужденно воскликнула Лепида, оттолкнув блюдо с финиками, и выпрямилась. — Прекрасные образцы, отец.

— Императору — только лучшее, — самодовольно ответил Квинт Поллио, нежно коснувшись подбородка дочери. — А также для моей маленькой дочурки, которая обожает поединки! Император пожелал сегодня видеть настоящее сражение, а не обычные примитивные схватки. Нечто выдающееся, особенное, прежде чем настанет время полуденных казней…

Из ворот цепочкой вышли гладиаторы в пурпурных плащах и под радостные крики зрителей выстроились кругом на арене. Некоторые из них вышагивали гордо, другие шли, не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Красивый боец-фракиец, вооруженный трезубцем, посылал толпе воздушные поцелуи. Обожавшие его женщины осыпали своего любимца розами. Пятьдесят гладиаторов, разбитых на пары для поединков, каждый их которых закончится смертью одного из них. Двадцать пять человек величаво пройдут под Вратами Жизни. Двадцать пять мертвых тел, зацепив их железными крюками, протащат через Врата Смерти.

— Здравствуй, Цезарь! — в унисон выкрикнули они, повернувшись к ложе императора. — Идущие на смерть, приветствуют тебя!

Лязг заточенного оружия. Звон металлических доспехов. Хруст подошв по песку. Сражение начнется с потешных боев на деревянных мечах. Затем император опустит руку.

Со звоном ударились клинки. Зрители на трибунах подались вперед, криками ободряя фаворитов и осыпая насмешками неуклюжих, неповоротливых бойцов. Шум, гам, взмахи рук, ставки на победителей поединка.

Не смотри, говорила я себе, водя опахалом из стороны в сторону. Не смотри.

— Тея! — наигранно ласково произнесла Лепида. — Что ты скажешь о том германце?

Я посмотрела туда, куда был направлен ее унизанный кольцами пальчик.

— Несчастный, — коротко ответила я, когда трезубец соперника пронзил германца, и тот, обливаясь кровью, рухнул на песок. Сидевший в соседней ложе сенатор раздраженно швырнул на арену пригоршню монет.

Арена представляла собой бурное море из бойцов-гладиаторов. Песок покрылся пятнами крови.

— Вон тот галл просит пощады! — воскликнул Квинт Поллио и отпил вина из чаши. — Скверное дело, он уронил щит. Jugula!

Jugula! «Убей его!». Есть и другое выражение — Mitte! — «пощади!», но его не часто услышишь в Колизее. Как мне стало известно, требуется недюжинное мужество, чтобы заставить Колизей проявить милосердие. Зрителям хочется героизма, хочется крови, хочется смерти. Смерти, но не милосердия.

Все закончилось очень быстро. Победители прошли перед ложей императора. Верховный властитель Рима бросал монеты тем, кто хорошо сражался. Тела проигравших лежали на песке, ожидая той минуты, когда служители цирка крючьями уволокут их прочь с арены. Пара раненых гладиаторов со стонами и криками корчились в предсмертной агонии, пытаясь засунуть кишки обратно в распоротые животы. Смеющиеся мальчишки-трибуны и хихикающие девушки делали ставки, пытаясь угадать, сколько времени еще протянут эти несчастные.

Я продолжала размахивать опахалом. Мои руки уже начинали болеть.

— Фрукты, господин? — К ложе устроителя игр приблизился раб с подносом, на котором горкой возвышались фиги и гроздья винограда. Лепида жестом потребовала еще вина. Я обвела взглядом трибуны: патриции о чем-то оживленно переговаривались в своих ложах. На верхних галереях плебеи энергично обмахивались веерами и звали разносчиков, торговавших хлебом и пивом. Император возлежал в своей ложе, опершись на локоть, и играл с преторианцами в кости. Утро стремительно переходило в день. Для кого-то оно, напротив, тянулось мучительно медленно.

Во время полуденного перерыва на арене занялись делами. Тела мертвых гладиаторов увезли на повозках, пятна крови присыпали свежим песком, стражники вывели шеренгу закованных в цепи людей. Рабы, преступники, пленники — все они были приговорены к смертной казни.

— Отец, можно мне еще вина? Ведь это особый случай!

Внизу, на арене, человек, стоявший во главе колонны закованных в железо пленников, удивленно моргнул, когда ему в руки сунули меч. Посмотрев непонимающим взглядом на оружие, он отшатнулся, но стражник подтолкнул пленника вперед. Тот устало повернулся и ударил мечом стоявшего позади него. Лезвие было тупым, и для того, чтобы нанести удар, требовались немалые усилия. Из-за гула голосов на трибунах я почти не слышала крика несчастного. Похоже, никто вокруг не обращал никакого внимания на то, что происходило в эти минуты на арене.

Стражники бесцеремонно разоружили первого пленника и передали меч следующему в колонне. Им оказалась женщина. Она убила мужчину, грубо вспоров ему горло. Ее разоружил и убил следующий раб, который тщетно пытался с первого раза вонзить меч ей в сердце. Потребовался десяток ударов зазубренным лезвием.

Я посмотрела на колонну закованных в цепи рабов. Примерно полтора десятка человек. Старые и молодые, мужчины и женщины, неотличимые друг от друга. Шаркающие ноги, согбенные спины. Лишь один, огромный мужчина, стоял, выпрямившись во весь рост, гордо расправив плечи, и растерянно разглядывал пространство арены. Даже с моего места мне были хорошо видны шрамы от ударов кнутом на его голой спине.

— Отец, когда же начнется поединок Беллерафона? Мне ужасно хочется увидеть, как он сразится с этим фракийцем…

Стражники вручили тупой меч человеку с исполосованной шрамами спиной. Он на мгновение поднял его закованными в цепи руками и крутанул над головой. Ему не пришлось долго махать мечом. Стоявшего перед ним пленника он убил с первого же удара. Я испуганно моргнула.

Стражник потянулся за мечом, но покрытый шрамами великан сделал шаг назад и вытянул перед собой меч. Стражник сделал нетерпеливый жест, требуя, чтобы раб вернул клинок, но тут начался настоящий ад.

— Отдай! — потребовал стражник.

Он стоял, широко расставив ноги на горячем песке и тяжело дыша. Солнце нещадно жгло его обнаженные плечи, огрубевшей кожей босых ступней он, казалось, ощущал каждую отдельную песчинку арены. Пот разъедал запястья и щиколотки под ржавыми обручами кандалов. Его руки как будто намертво приросли к рукоятке меча.

— Отдай меч! — приказал стражник. — Ты задерживаешь зрелище!

Он посмотрел на стражника тупым непонимающим взглядом.

— Отдай… мне… меч! — медленно повторил стражник и протянул руку. Приговоренный к смерти тут же отсек ее одним ударом. Стражник вскрикнул. Над освещенной солнцем ареной брызнул фонтан крови. Второй стражник бросился на помощь товарищу.

Он вот уже десять лет не держал в руках меч. Слишком долго, чтобы помнить, как им действовать. Но он вспомнил. Распаленное гневом, воспоминание это вернулось быстро — приятная тяжесть рукоятки, ощущение стали, врезающейся в человеческую плоть, застилающая взор черная ярость незримого демона, нашептывающего на ухо: «Убей их. Убей их всех!»

Второго стражника он встретил выпадом, исполненным дикой, необузданной радости. С глухим лязгом сошлись клинки. Чувствуя, как напрягся каждый его мускул, как, подобно доброму боевому луку, выгнулось тело, он ринулся на врага. Он увидел страх в глазах противника и ощутил на другом конце клинка собственную несокрушимую силу. Эти чванливые римляне в шлемах с плюмажем из крашеного конского волоса и сияющих доспехах даже не подозревали, что раб может быть настолько силен. Двумя новыми ударами он превратил стражника в груду кровавого мяса на песке арены.

К нему тотчас подскочили новые римляне в шлемах с плюмажами. Еще один стражник, корчась от нестерпимой боли в разрубленных сухожилиях, с воплем полетел на окровавленный песок.

Раб вошел во вкус. Еще один выпад, еще один удар — на этот раз в новый бронзовый нагрудник. Клинок аккуратно вонзился прямо в пройму. Еще один щит полетел на землю, еще один пронзительный крик прорезал пространство Колизея.

«Мало, — прошептал голос демона. — Мало».

В следующий миг он почувствовал далекую боль в спине — это в нее вонзилась сталь меча. Он молниеносно развернулся и, улыбнувшись, нанес мощный ответный удар. Самая грубая кожа у раба на спине, однако они этого не знали, эти люди, чьи виноградники обрабатывали пленные воины из Галлии и чьи постели согревали угрюмые рабыни из Фракии. Они ничего не знали. Он рассек стражника мечом — капли крови противника забрызгали его всклокоченную бороду.

Мало.

Внезапно что-то больно ударило его по затылку; небо тотчас дернулось в сторону и из голубого сделалось белым. Он сделал неуклюжий шаг вперед, обернулся, поднял клинок и почувствовал, как вся рука неожиданно онемела. Это стражник с силой ударил его железным щитом по локтю. Отстраненным взглядом он увидел, как меч выскользнул из его пальцев, а сам он, получив удар рукояткой меча по голове, рухнул, упал на четвереньки. Едкий пот заливал глаза. В следующий миг его пнули в бок чьи-то обутые в железные башмаки ноги. Он глубоко вздохнул, и черный демон в его голове набросился на самого себя подобно змее, пожирающей собственный хвост. Когда в руках у него меч, все так легко и просто.

Мало. Много не бывает никогда.

Хруст костей утонул в громком реве толпы. Оглушительный, неясного происхождения рев напоминал рокот бушующих морских волн. Он впервые посмотрел вперед и увидел их: тысячи зрителей, столпившихся на трибунах. Сенаторов в тогах с пурпурной каймой. Матрон в разноцветных шелковых столах. Жрецов в белых одеждах. Как их много… Неужели мир вмещает так много людей? Он заметил на передней трибуне лицо жующего мальчишки в красивой тоге, мальчишка что-то кричал с набитым ртом и хлопал в ладоши.

Все они рукоплескали. Огромную арену сотрясали оглушительные рукоплескания.

Затухающим взором он разглядел балкон императорской ложи, а в ней светловолосую девушку с напряженным белым лицом, одну из племянниц императора… Разглядеть самого властителя Рима, румянощекого, в пурпурном плаще, его изумленный взгляд… Разглядеть, как небрежно поднялась вверх императорская рука.

Рука, вытянутая в жесте милосердия.

— Почему? — подумал он. — Почему?

В следующее мгновение мир куда-то исчез.

Лепида продолжала болтать, пока я раздевала ее, готовя ко сну, разумеется, не о гладиаторских боях. Все эти истории о крови и смерти давно уже приелись. Зато отец моей хозяйки упомянул некого сенатора, который мог бы стать ее мужем. Теперь все разговоры были только об этом.

— Сенатор Марк Норбан, именно так его зовут, он ужасно стар… — я почти ее не слушала и едва разобрала хотя бы единое слово.

Раб с покрытой шрамами спиной. Кто он? Бритт? Галл? Он сражался настолько яростно, размахивая мечом, словно Голиаф, что не обращал внимания на наносимые ему раны. Он продолжал рычать и отбиваться, даже когда его сбили с ног, и явно был безразличен к собственной жизни, успев при этом зарубить нескольких стражников.

— Тея, ты смотри, поосторожнее с этими жемчугами, они стоят трех таких бездельниц, как ты.

Я видела сотни рабов, подобных ему, прислуживала бок о бок с ними и избегала их. Они слишком много пили, бранились со своими хозяевами, за что их самих часто и нещадно пороли. Они старались по возможности ничего не делать. Их следовало обходить стороной, особенно в дальних углах дома, когда никто не мог услышать, как ты сопротивляешься и зовешь на помощь. Одним словом, это были отъявленные негодяи.

Так почему же я неожиданно расплакалась, когда этого пленника за ноги выволокли с арены? Я не плакала с тех пор, как меня продали Лепиде. Я не плакала даже тогда, когда прямо на моих глазах убивали гладиаторов и бедных затравленных животных. Почему же мне стало жалко этого верзилу?

Я ведь даже не знала, как его зовут.

— Я не нахожу, что император Домициан хорош собой как мужчина, но ведь с расстояния такое трудно разглядеть, — заметив обломанный ноготь, Лепида нахмурилась. — А как бы мне хотелось, чтобы у нас был красивый и сильный император! Надоели все эти вялые старики.

Император. Зачем Домициану нужно было даровать жизнь какому-то недобитому рабу? Толпа требовала смерти и новых зрелищ. Зачем Домициану понадобилось спасать его?

— Ступай прочь, Тея. Ты мне больше не нужна. Сегодня вечером ты невообразимо глупа.

— Как пожелаете, — ответила я на греческом, задувая светильник. — Ты злоязычная паршивая мегера.

Я направилась через весь зал к себе, то и дело прислоняясь к колоннам, чтобы не потерять равновесия, и пытаясь не думать о голубой чаше. Не стоит выпускать кровь дважды за день, как бы мне этого ни хотелось.

— Это ты, Тея! Как раз ты мне и нужна.

Подернутым дымкой взором я узрела сразу двух Квинтов Поллио, и оба поманили меня к себе в спальню на серебристое спальное ложе. Я закрыла глаза и постаралась подавить зевок, надеясь в душе, что не усну посреди его жалкого пыхтения. От рабынь не ожидают особого воодушевления, когда они удовлетворяют плотские желания хозяина, однако считается, что они должны быть жизнерадостными. Пока Квинт Поллио копошился на мне, я как бы одобрительно похлопала его по плечу. Его губы довольно растянулись, обнажая зубы, и он чем-то напомнил мне мула, занятого… впрочем, можно назвать это занятие как угодно.

— Ты славная девушка, Тея. — Он вяло похлопал меня по боку. — Беги к себе.

Я одернула тунику и выскользнула за дверь. Судя по всему, завтра он сунет мне медную монету.

 

Апрель 82 года н. э.

Когда усталые бойцы гуськом прошествовали в ворота школы гладиаторов на Марсовой улице, атмосфера была праздничной и торжественно мужественной. Накануне утром двадцать бойцов вышли из этих ворот, чтобы принять участие в главном бою сегодняшних игр, устроенных в честь богини Цереры. Лишь четырнадцать человек вернулись с арены живыми. Что в целом очень даже неплохо. И вот теперь победители, с важным видом прошествовав через узкий, освещенный факелами зал, сваливали в корзины доспехи и шлемы.

— …зацепили крюком этого грека, причем, вонзили крюк прямо в брюхо! Славная работенка…

— Видел, как этот ублюдок Лапиций получил удар в спину от того галла? Больше не будет задирать нос перед нами…

— …не повезло бедняге Тезию! Как они его поволокли по песку…

Арий швырнул свой украшенный плюмажем шлем в корзину, оставив без внимания радостную улыбку раба, поздравившего его с победой. Оружие уже, разумеется, собрали. Точнее, вырвали из рук гладиаторов, как только сражение закончилось.

— Это у тебя первый бой? — болтливый фракиец бросил свой шлем в корзину поверх шлема Ария. — У меня тоже. Неплохо, верно?

Арий наклонился, чтобы развязать шнурки наколенников.

— Сегодня ты отлично справился с этим африканцем. Мне попался один из костлявых восточных греков. Я с ним расправился в два счета. Может быть, в следующий раз мне достанется Беллерафон, и тогда мне повезет еще больше.

Арий расстегнул защитный рукав-кольчугу и стряхнул его в корзину. Остальные гладиаторы уже устремились в длинный зал, где им предлагалась еда, и, проходя мимо грубо сколоченных столов, хватали с них кувшины с вином.

— Смотрю, ты не слишком-то разговорчивый, — произнес фракиец, толкнув Ария локтем в бок. — Откуда ты родом? Меня в прошлом году привезли из Греции…

— Заткнись, — ответил Арий на латыни.

— Что ты сказал?

Оттолкнув надоедливого фракийца, он скользнул в зал. Не обращая внимания на столы, уставленные блюдами с хлебом и мясом, он, наклонившись, схватил первый попавшийся кувшин с вином и вышел в соседнее крошечное и скудно освещенное помещение.

— Не обращай на него внимания, — донеслись до него слова одного из гладиаторов, обращенные к фракийцу. — Он угрюмый ублюдок.

Комната Ария в гладиаторских казармах представляла собой крошечную каморку с голыми стенами. Охапка соломы и свечной огарок — больше в ней ничего не было. Арий опустился на пол и, опершись затылком о каменную стену, несколькими жадными глотками наполовину осушил содержимое кувшина. Скверное вино оставило во рту кислый привкус. Пусть. Римское вино быстро ударяло в голову, впрочем, именно этого ему и хотелось — поскорее опьянеть и позабыть обо всем на свете.

— Тук-тук! — раздался за дверью знакомый голос. — Надеюсь, ты еще не спишь, мой милый мальчик?

— Ступай прочь, Галлий!

— Тук-тук. Разве так следует обходиться со своим ланистой? И тем более с другом? — В каморку к Арию, благоухая маслом магнолии, которым были напомажены его завитые волосы, вошел завернутый в тогу Галлий — огромный, с гладкой розовой кожей, с золотыми перстнями на толстых пальцах. Сопровождал его маленький мальчик-раб в шелковых одеждах. Галлий был хозяином школы гладиаторов на Марсовой улице.

Арий ответил на его появление коротким как плевок ругательством. Галлий рассмеялся.

— Ну-ну, умерь свое недовольство, дружок. Я пришел, чтобы поздравить тебя. Какой превосходный дебют! Когда ты снес голову этому африканцу… Это было потрясающее зрелище, скажу я тебе! Признаюсь честно, я был слегка ошарашен. Такая ярость, такая свирепость со стороны того, кто не более чем часом ранее поклялся, что ни за что не выйдет сражаться…

Арий сделал из кувшина еще один глубокий глоток.

— Как все-таки приятно оказаться правым. Когда я в первый раз увидел тебя, то сразу понял: у этого парня есть все задатки настоящего бойца. Хотя ты слегка староват для арены. Кстати, сколько тебе? Двадцать пять, тридцать? Ты уже далеко не юноша, но в тебе определенно есть нечто такое, без чего гладиатором не стать… — произнес Галлий и взмахнул серебряным футлярчиком с ароматическим шариком.

Арий исподлобья посмотрел на своего нового хозяина.

— На следующих состязаниях ты будешь участвовать в новом поединке. Это будет нечто еще более грандиозное, если, конечно, я сумею убедить Квинта Поллио. Может быть, парный поединок. И на этот раз, — ланиста смерил его пристальным взглядом, — мне не придется беспокоиться о том, что ты в последнюю минуту откажешься выйти на арену.

Арий поставил кувшин возле стены.

— Что такое рудий? — спросил он, не сводя взгляда с кувшина, и сам удивился собственному вопросу.

— Рудий? — удивился Галлий. — Мой мальчик, где ты слышал это слово?

Арий пожал плечами. Утром, в темноте у стен Колизея, все как один возбужденные до предела, гладиаторы ожидали начала поединка, и каждый время от времени прикасался к лезвию меча, проверяя его остроту. «Вот рудий для всех нас», — пробормотал один из них — тот, что умер через пять минут, встретив смерть от трезубца соперника. Арий так и не успел спросить у него, что значит это слово.

— Рудий — это гладиаторский миф, — беспечно ответил Галлий. — Деревянный меч, который император вручает гладиатору, тем самым даруя ему свободу. Полагаю, что такое пару раз случалось со знаменитыми бойцами, но с тобой такое вряд ли произойдет. Один поединок, даже не сольный. Тебе, мой дорогой, придется пройти немалый путь, прежде чем ты сможешь назвать себя удачливым бойцом, не говоря о том, чтобы считаться знаменитостью.

Арий пожал плечами.

— Ты славный мальчик, — произнес Галлий и, буравя Ария черными, как зернышки перца, глазами, ласково погладил его по руке. Но уже в следующий миг пухлые пальцы ланисты больно ущипнули ему руку.

Не проронив ни слова, Арий потянулся за свечой и с невозмутимым видом капнул горячий воск на упитанную ладонь с аккуратно обработанными ногтями.

Галлий резко отдернул обожженную кисть.

— Нам определенно что-то нужно делать с твоими манерами, — произнес, театрально вздохнув, ланиста. — Ну тогда спокойной ночи, мой милый мальчик.

Как только дверь за Галлием захлопнулась, Арий поднял кувшин и осушил его до последней капли. Затем выпустил кувшин из рук и снова откинулся назад. Каморка прекратила вращаться. Мало вина, жаль. Арий закрыл глаза.

Нет, он не собирался сражаться до победного конца. Стоя в тускло освещенном проходе под ареной, он имел в виду именно то, что сказал Галлию. Откуда-то сверху до его слуха доносился рев толпы, крики раненых людей и рычание умирающих животных. Но меч уже был вложен в его руку, и ему вместе с другими предстояло участвовать в групповом бою, который был призван разжечь аппетиты толпы перед сольными поединками. Он видел африканца, с которым ему предстояло сразиться, и… Черный демон в его сознании развернулся из пожирающих самое себя колец и с радостным клекотом устремился на прямую и понятную тропу кровопролития.

Затем он внезапно оказался в центре арены, жмурясь от яркого солнечного света, чувствуя на лице кровь другого человека. Он стоял, а вокруг него раздавались одобрительные крики толпы, и от них было некуда деться, ибо они назойливо преследовали его, подобно рою пчел. Одна лишь мысль об этих криках вызывала холодный пот. Арена. Эта проклятая арена. Она всякий раз мешала его удаче. Даже убив стражников, он не смог навлечь смерть на себя самого.

После того кровавого побоища, семь месяцев назад, он проснулся, лежа в кровати. Нет, не в мягкой постели, ибо Галлий не расточал такие милости еле живым, израненным рабам. Выйдя на свинцовых ногах на солнечный свет, он впервые в жизни услышал голос Галлия — высокий, слегка гнусавый, полный зловония римских трущоб.

— Ты слышишь меня, мой мальчик? Кивни, если понял меня. Отлично. Как тебя зовут?

Он с трудом прохрипел свое имя.

— Это невероятно, — хихикнул Галлий. — Ты ведь бритт, верно? У вас, варваров, жуткие, непроизносимые имена. Нет, так дело не пойдет. Мы будем называть тебя Арий. Звучит почти как Арес, имя бога войны. Хорошо запоминается, с таким именем что-нибудь да получится. Я купил тебя, между прочим, заплатив приличную сумму. За тебя, буяна, и притом полумертвого. И кто ты такой? Один из десятка скованных одной цепью рабов, что гнули спины на ремонте Колизея. Тебе и по сей день тянуть бы эту лямку, если бы ты не задушил стражника его же собственным кнутом. Скажу честно, это было весьма неразумно с твоей стороны, мой мальчик. О чем только ты тогда думал? — Галлий щелкнул пальцами; этот жест был адресован мальчику рабу, державшему поднос со сладостями. — Кстати, — Галлий принялся шумно жевать, — ты можешь сказать мне, какими ветрами тебя занесло в Рим, в Колизей? Как ты оказался в одной связке с закованными в цепи рабами?

— Соляные шахты, — выдавил из себя Арий, еле шевеля распухшими губами. — В Триновантии. Потом в Галлии.

— О боги! Сколько же времени ты пробыл в этом захолустье?

Арий пожал плечами. Двенадцать лет? Он точно не помнил.

— Долгое время, это ясно. Теперь мне понятно, откуда у тебя такая сила в руках и груди. — Пухлый палец Галлия скользнул по плечам Ария. — Несколько лет подряд таскать по горам вверх и вниз глыбы соли… Да, из шахт выходят прекрасные мужчины. — Последнее движение пальцем. — Однако в шахтах не научишься владеть мечом. Признайся, где же ты обучился этому искусству?

Арий отвернулся к стене.

— Ладно, это неважно. Теперь слушай. Отныне ты будешь сражаться только для меня и только тогда и там, как я скажу. Я — ланиста. Знаешь, что это? Полагаю, что ты не особенно силен в латыни. Ланиста, мой мальчик, это наставник гладиаторов. Ты будешь гладиатором. А у гладиаторов, скажу я тебе, хорошая жизнь — женщины, деньги, слава. Ты произнесешь клятву верности мне, и, как только заживут твои раны, мы приступим к твоему обучению. Повторяй за мной: согласен быть сожженным огнем, закованным в цепи, избитым палками и готов умереть от меча. Такова клятва гладиаторов, мой мальчик.

Арий хрипло сказал Галлию, что тот может делать со своей клятвой, и снова погрузился во тьму.

Прошло несколько дней, прежде чем он смог вставать с постели, несколько недель, прежде чем срослись сломанные кости, и пять месяцев, прежде чем завершилась подготовка в школе гладиаторов. Те, кто учился в ней вместе с Арием, были либо мелкими преступниками, либо несчастными рабами, купленными с самого дна рынка, — дешевый товар, проданный со скидкой, лишь бы только поскорее сбыть с рук.

Арий равнодушно и без особых усилий втянулся в повседневную жизнь школы, пополнив собой ряды головорезов, готовых на все, лишь бы выжить. Галлий сделал ему на руке гладиаторскую татуировку-клеймо — изображение скрещенных мечей.

Рудий. Ему снова вспомнилось это слово. В его звучании ему чудилось нечто змеиное, оно не имело ничего общего с деревянным мечом. Он сам не видел, как деревянный меч, полученный от императора, делает раба свободным, однако при этом слове перед его мысленным взором возникали окутанные туманом родные горы, их поросшие лесом склоны, такие свежие, зеленые и прекрасные.

Деревянный меч. Тренируясь, он каждый день пользовался деревянными мечами. И всегда ломал их, не умея соизмерить силу удара с прочностью деревянного клинка. Предзнаменование? Ему снова вспомнились друиды в белых одеждах, их почти забытые образы, исходящий от них запах омелы и старых костей, то, как они угадывали волю богов в каждом опавшем листе. Сломанный деревянный меч они, наверняка, назвали бы плохим предзнаменованием. Но в его жизни было очень мало добрых примет.

Арий заставил себя не думать о доме. В школе гладиаторов на Марсовой улице было не так уж плохо. Никаких обещанных Галлием женщин или денег, но, по крайней мере, здесь нет безжалостного солнца и цепей, от которых ноги покрывались язвами, нет беспокойного сна на голой земле где-нибудь на каменистом горном склоне. Здесь хотя бы имелись одеяла и хлеб каждый день, вино, помогающее скоротать ночь, быстрая смерть за соседним углом. Нет ничего хуже соляных шахт.

Рукоплескания трибун — они одновременно и манили его, и пугали.

 

Тея

С того мгновения, как я увидела сенатора Марка Вибия Августа Норбана, мне тотчас захотелось поухаживать за ним: аккуратно подстричь, отмыть с пальцев чернильные пятна, заставить слуг отгладить как следует его тогу. Он развелся с женой более десяти лет назад, и его рабы всячески пользовались отсутствием хозяйки в доме. Я бы поспорила на пять медяков, что Марк Норбан, четырежды консул и внук бога-императора Августа, сам наливал себе вино и сам убирал собственные книги, как и любой вдовец из числа плебеев.

— Как тебя зовут, девушка? — спросил он, когда я предложила ему блюдо с марципановым печеньем.

— Тея, господин.

— Это греческое имя. — У Марка Норбана было глубоко посаженные глаза, проницательные, дружелюбные. — Впрочем, ты не гречанка. Ты слишком тянешь гласные, да и форма глаз у тебя другая. Скорее всего, ты из Антиохии. И, по всей видимости, еврейка.

Я одобрительно улыбнулась и, немного подавшись назад, внимательно посмотрела на своего собеседника. Одно плечо у него было сгорбленным, отчего все тело казалось перекошенным, но это было заметно, лишь когда он стоял во весь рост. Когда же он сидел, этот его изъян почти не бросался в глаза, и перед вами был немолодой, но еще крепкий мужчина, седовласый, с благородным патрицианским профилем.

Бедный Марк Норбан. Твоя невеста сожрет тебя заживо.

— Сенатор! — В комнату, пританцовывая, вошла Лепида, свежая и красивая, в красном шелковом платье с нитками кораллов на шее и запястьях. Ей было пятнадцать, как и мне, и сейчас она была еще красивее и держалась самоувереннее, чем обычно. — Ты пришел рано. Хочешь увидеть игры?

— Представление, безусловно, вызывает интерес. — Он встал и поцеловал ей руку. — Но лично я предпочитаю проводить время в своей библиотеке.

— Тебе следует изменить отношение, потому что я безумно люблю гладиаторские бои.

— Я вижу, что ты дочь своего отца, — любезно отозвался Марк, кивнув Квинту Поллио.

Отец Лепиды скользнул взглядом по незавитым волосам сенатора, плохо отутюженной тоге, грубо пришитому ремешку сандалий. Сам он выглядел безупречно: белоснежная тога с острыми, подобно лезвию бритвы, складками, ноздри окружающим щекочут ароматы благоуханных притираний. Любой, наверняка, принял бы его за высокородного патриция, а вот Марка Норбана — за человека какого угодно сословия, но только не за аристократа.

— Так ты на самом деле знаком с племянницей императора? — спросила Лепида своего жениха, когда мы, выйдя из дома Поллиев, оказались под жаркими лучами апрельского солнца. В ее голубых глазах читалось неподдельное восхищение. — С госпожой Юлией?

— Да, еще с тех пор как она была ребенком, — улыбнулся Марк. — Она и ее сводная сестра играли тогда вместе с моим сыном. Правда, с тех пор они больше не встречались. Павлин теперь служит в преторианской гвардии, но я по-прежнему время от времени навешаю Юлию. После смерти отца она пребывает в глубокой печали.

…Свадебное утро Юлии и ее двоюродного брата, Гая Тита Флавия, выдалось ясным и безоблачным. В тот день мы вышли из дома, чтобы стать свидетелями того, как они соединят руки у алтаря в храме, отправились пешком, поскольку паланкину было не протиснуться на запруженных толпами улицах. Меня с обеих сторон бесцеремонно толкали подмастерья, скупые домохозяйки и ушлые нищие, так и норовившие запустить руки в мой кошелек. Дородный пекарь в обсыпанном мукой переднике больно наступил мне на ногу, и я потеряла равновесие.

Марк Норбан вовремя схватил меня за руки и с удивительной ловкостью поставил на ноги прежде, чем я успела упасть.

— Осторожнее, девушка!

— Благодарю тебя, господин, — сказала я и снова заняла свое место за их спинами. Сенатор действительно был слишком добр и полон сочувствия к людям. Нет, такой муж не для Лепиды. Ей бы куда больше подошел какой-нибудь людоед.

— Смотрите! — выпустив руку Марка, Лепида локтями проложила себе дорогу к самому краю толпы. — Смотрите, вон они!

Я вытянула шею и заглянула Квинту Поллио через плечо. Храм Юноны, богини-покровительницы брака и материнства… У алтаря рядом со жрицей застыл высокий с румяными щеками юноша, должно быть жених. Он был в прекрасном настроении и обменивался шутками с окружающими.

— Он красив, — объявила Лепида. — Правда, немного толстоват, как вы полагаете?

Марка позабавили ее слова.

— Все Флавии имеют склонность к полноте, — добродушно ответил он. — Это наследственная черта.

— Неправда, он ничуть не толст. Он просто… слегка пышнотел.

В следующее мгновение нас едва не оглушил рев фанфар. Все вокруг тотчас пришло в движение. Преторианцы в блестящих нагрудниках и шлемах с красным плюмажем выстроились по обе стороны улицы, чтобы дать дорогу невесте.

— Это Юлия? — спросила Лепида, вытягивая шею.

Я с любопытством принялась разглядывать племянницу императора, ту самую, которая, как говорят, пожелала стать весталкой. Мне она показалась очень маленького роста, — стройная, детская фигурка, облаченная в белые одежды, со светлыми льняными волосами. Огненно-красное покрывало, на фоне которого лицо ее казалось мертвенно-бледным. Бледные губы растянуты в улыбке… Нет, она совсем не походила на невесту, тем более счастливую.

— Красный цвет ей совсем не к лицу, — шепнула моя хозяйка на ухо сенатору Нарбону. — Ее кожа похожа на недозрелый сыр. На моей свадьбе я буду выглядеть гораздо красивее.

В храме жених и невеста, соединив руки, произнесли ритуальные слова: Quando tu Gaius, ego Gaia. После чего обменялись кусками свадебного пирога и кольцами. Был подписан брачный контракт. Прозвучали молитвы жреца, и мраморные ступени храма окропили каплями крови белого бычка и козы, принесенных в жертву Юноне. Обычно бракосочетание императоров или их ближайших родственников проводится в узком семейном кругу, однако Домициан питал слабость к помпезным публичным церемониям. Также, как и римская публика.

— Ей следует побольше улыбаться, — покритиковала невесту Лепида. — Кому интересно смотреть на невесту, которая в день собственной свадьбы выглядит как ходячая смерть?

До начала свадебной процессии жених должен был совершить обряд символического похищения невесты, а именно вырвать ее из рук матери. Но мать Юлии давно умерла, и вместо нее эту роль исполнил дядя невесты. Юлия откинула покрывало и покорно шагнула в его объятия. Жених обеими руками попытался вырвать невесту, и мой взгляд скользнул по фигуре императора.

Это был высокий мужчина, крепкий и хорошо сложенный, примерно вдвое старше меня. На нем был пурпурный плащ, расшитый золотом, и золотой венок. Типичные для Флавиев округлые плечи к старости, наверняка, покроет слой жирка. Румяные щеки. Крупные, дружелюбные черты лица.

Мой взгляд вернулся к его племяннице, которая стояла прижавшись к мужу. Мне почему-то сталь ее жаль. Рабыня, испытывающая жалость к племяннице властителя Рима, как странно! Затем ее взгляд скользнул в другом направлении, и на мгновение мы встретились с ней глазами. Я поспешила отвернуться. Но прежде чем уставиться в землю, я успела заметить, что в день собственной свадьбы — ясный, восхитительный весенний день, когда у ее ног распростерся весь мир, — Юлия Флавия чувствовала себя растерянной, испуганной и одинокой.

— Да, это прекрасно! — хлопнул в ладоши Квинт Поллио, чем заставил меня вздрогнуть. — Но нам пора двигаться к арене. Первое представление будет удивительным, это я вам обещаю. Я нашел у одного торговца из Африки десяток полосатых лошадок, он называл их зебрами…

Откликнувшись на предложение сенатора Норбана, мы избрали кратчайший путь по Марсовой улице. Мои хозяева преодолели его в наемном паланкине. Я трусила следом за ними. Лепида прижималась к своему нареченному, цеплялась за каждое его слово, пожирала глазами из-под длинных черных ресниц. Почему-то мне она напоминала паука, раскидывающего сети, чтобы поймать в них муху.

Квинт Поллио заливался соловьем, вещая о том, какую осмотрительность он проявил, купив двадцать индийских тигров, когда носильщики были вынуждены резко остановиться.

Дорогу нам перегородила огромная повозка, окованная железом и запертая на висячий замок. Паланкин несли шесть златокудрых греков. В следующее мгновение у нас на глазах распахнулись огромные, похожие на тюремные, ворота, и из них вышла группа мужчин. Когда они взбирались на повозку, я заметила у них под пурпурными плащами блестящие нагрудники. На головах шлемы. Лица излучали угрюмую мужественность. Гладиаторы, чей путь, как и наш, лежал в Колизей.

— Бойцы Галлия, — сказал Квинт Поллио, отодвигая занавески для лучшего обзора, и нахмурился. — Третий сорт, все до единого. Впрочем, из них выйдет отличная приманка для львов. Так же как и из самого Галлия, если вы хотите знать мое мнение. А вот и он сам, в паланкине.

Из-за шелковых огненно-оранжевых занавесок высунулась голова толстого мужчины с напомаженной завитой челкой.

— Ты задерживаешь нас, мой мальчик! — визгливо крикнул он, повернувшись к воротам.

Из ворот гладиаторской школы Галлия вышел высокий, сильный мужчина с рыжеватыми волосами и в зеленой юбке — по всей видимости, галл или бритт. На лодыжках массивные железные пластины. Голову великана венчал забавного вида шлем с плюмажем из крашенного в зеленый цвет конского волоса. Боевую руку прикрывал рукав-кольчуга. Незащищенную грудь и покрытую шрамами спину крест-накрест пересекали кожаные ремни. Его лицо казалось высеченным из глыбы гранита. И все-таки я узнала его.

Это тот самый раб, который несколько месяцев назад участвовал в гладиаторских играх в честь восшествия императора на престол. Мне вспомнилось, как тогда я даже немного поплакала о нем, так же как плакала, испытывая жалость ко львам, павшим на арене под ударами огромных копий. Я думала, что его давно уже нет в живых. Даже после того как император милосердно даровал ему жизнь, его зацепили крюком и уволокли с арены так же, как и этих несчастных мертвых львов. Но он остался жив. Он вернулся, вернулся гладиатором.

— Поторопись, Арий! — нетерпеливо крикнул ланиста из своего паланкина. — Мы загораживаем дорогу.

Гладиатор схватился за борт повозки и, подтянувшись, ловко забрался в нее. Арий. Вот, оказывается, как его звать!

Впервые мне захотелось посмотреть игры.

Подземные уровни Колизея гудели как трубы акведука. Рабы устремились вперед по освещенным факелами коридорам, кто-то с точильными камнями для оружия, кто-то с заостренными кольями, чтобы колоть и приводить в безумную ярость животных, прежде чем выпустить их на арену. Кто-то с крючьями, которыми утаскивали мертвых. Были слышны вопли не то смертельно раненного льва, не то хриплые стоны умирающего человека.

— Главное сражение состоится через два часа, — вместо приветствия рявкнул, обращаясь к Галлию, распорядитель игр. — А пока убери их с дороги. Который из них бритт? Он выходит после тигров, чтобы прикончить пленников.

Галлий прошипел несколько слов, и Арий оказался в темном коридоре. Весеннее тепло было бессильно проникнуть сквозь каменные глыбы Колизея, и в коридорах всегда было сыро и холодно. С потолка и стен слетали облачка мелкой пыли — это стены вибрировали от одобрительных возгласов и рукоплесканий публики.

Механический подъемник доставил Ария на верхние уровни. Какой-то раб отвел его к воротам и торопливо сунул ему в руки меч и тяжелый щит.

— Удачи тебе, гладиатор!

Арий выждал пару мгновений, чтобы попробовать пальцем остроту лезвия. В темноте ему привиделся деревянный меч.

Рукоплескания смолкли. С арены долетели обрывки слов глашатая игр.

— А теперь… из далекой дикой Британии… привезли к вам… Варвара Ария… который сыграет роль…

Сопровождаемые лязгом механизмов, тяжелые ворота распахнулись. Коридор залило ослепительным светом.

— АХИЛЛА, ВЕЛИЧАЙШЕГО ВОИНА ВСЕГО МИРА!

Арий шагнул на солнечный свет, и на него, подобно горной лавине, обрушились восторженные крики зрителей. Пятьдесят тысяч голосов повторяли его имя. Перед его взглядом под огромным сводом поразительно голубого неба предстала размытая мозаика разноцветных пятен: пестрые шелка и белые тоги, светлые круги лиц и черные дыры раскрытых ртов. Он еще ни разу в своей жизни не видел сразу так много людей.

Не в силах оторвать взгляд от этой картины, он рывком опустил забрало. Ему нет необходимости знать, кто такой Ахилл и чью роль он будет играть. Убивать так убивать.

Демон, таившийся внутри его естества, радостно расправил змеиные кольца.

Заглушая крики публики, снова раздался голос глашатая:

— А теперь представляем вам привезенных из далекой Амазонии соперниц могучего героя Ахиллеса…

Загрохотали ворота на противоположном краю арены. Арий сбросил с плеч плащ и поднял руку с зажатым в ней мечом.

— ЦАРИЦУ АМАЗОНОК И ЕЕ ХРАБРЫХ ВОИТЕЛЬНИЦ!

Клинок Ария застыл в воздухе.

Женщины. Пятеро женщин. Золотые шлемы с пышным плюмажем, золотые браслеты на щиколотках, щиты в форме полумесяца. Обнаженные на потребу публике груди. Вскинутые над головами тонкие мечи. Плотно сжатые губы. Безумная ярость демона мгновенно испарилась. Арий был холоден и сдержан. Рука с мечом сама опустилась вниз, так что кончик клинка почти касался песка.

Издав яростный крик, похожий на орлиный клекот, предводительница амазонок набросилась на своего единственного противника.

— Проклятие, — прохрипел Арий и моментально вскинул меч.

Он убил их одну за другой. Сначала самую маленькую, которой было не больше четырнадцати. Она набросилась на него скорее от отчаяния, чем от умения. Он убил ее быстро. Затем настала очередь темноволосой амазонки с родинкой на плече. Он выбил меч из ее руки и, отведя глаза в сторону, умертвил. Казалось, будто каждый удар длился целую вечность.

Время как будто замерло на месте, а если и двигалось, то мучительно медленно. Арий увидел, как предводительница амазонок, что-то пронзительно выкрикнув, попыталась собрать свое воинство. Она знала, что делает. Сойдясь вместе, они сумеют одолеть его. Однако вместо этого воительницы впали в панику и разбежались по всей арене. К вящей радости толпы Арий догнал каждую из них и ловкими ударами меча отправил в царство мертвых.

Причем постарался сделать это как можно быстрее.

Храбрую царицу амазонок он прикончил последней. Она умело сражалась, ловко отбивая тонким щитом удары его меча. Со звоном сходились их клинки. Даже сквозь прорезь забрала в ее огромных глазах читалась дикая ярость.

Наконец он выбил у нее меч и шишкой в центре своего щита ударил ее прямо в незащищенную грудь. Выгнув дугой шею, она в агонии свалилась на песок, словно разбитая глиняная статуэтка.

Впрочем, жизнь пока не оставила ее, хотя она и захлебывалась собственной кровью, а сломанные ребра мешали ей дышать. Арий шагнул вперед, чтобы перерезать ей горло.

— Mitte! Mitte!

Крики толпы оглушили его. Он растерянно обвел взглядом трибуны. Перед ним предстало море лиц и лес протянутых рук; большие пальцы подняты вверх в знаке пощады. Зрители были настроены милосердно, и мнение их было единодушно: пощадить последнюю из амазонок.

Глаза щипало от пота. Арий отвел меч в сторону, опустился на одно колено и приподнял раненую амазонку за плечи. Из ран на теле хлестала кровь.

Она мутными глазами посмотрела на Ария и дрожащей рукой приподняла его забрало. В следующее мгновение он вздрогнул: умирающая амазонка обратилась к нему на языке, которого он не слышал уже более десятка лет. На его родном языке.

— Прошу тебя… — прохрипела она.

Арий удивленно уставился на нее. Она закашлялась, и кровь запузырилась на ее губах.

— Прошу тебя…

Он снова заглянул в ее огромные, полные отчаяния глаза.

— Пожалуйста…

Его пальцы скользнули в ее спутанные волосы. Вцепившись в них, он оттянул голову назад, обнажая длинную шею. Амазонка со вздохом закрыла глаза. В следующий миг Арий вонзил ей в горло меч, там, где под светлой кожей еще пульсировала жилка.

Наконец ее истерзанное тело застыло в неподвижности на его руках, и он осмелился поднять голову. Публика замерла в молчании, как будто не веря собственным глазам. Запятнанный кровью с головы до ног, Арий медленно встал.

В следующий миг в нем заклокотала ярость демона, и он со всей силы ударил мечом о мраморную стену. Затем еще раз и еще. Казалось, мышцы спины не выдержат напряжения и лопнут. Наконец лезвие с неприятным хрустом разломилось пополам. Арий отбросил обломки в сторону, сорвал с головы шлем и швырнул его вслед обломкам меча.

Клокотавшая в нем ярость вырвалась наружу, превратившись в крик, даже не крик проклятья, а, скорее, в протяжный звериный вой.

Публика ответила бешеными рукоплесканиями, которым, казалось, не будет конца.

Толпы неистовствовали, кричали, истошно вопили, осыпали похвалой, и этот гам обрушивался ему на голову подобно ливню. Зрители швыряли в Ария монетами, забрасывали цветами, вскакивали со своих мест и дружно выкрикивали его имя.

И лишь тогда из его глаз покатились слезы. Он стоял один на огромной арене в окружении тел мертвых женщин и тысяч лепестков роз.

 

Тея

— Согласись, что он великолепен, — лениво произнесла Лепида. — А ты как думаешь, Тея?

Я пробормотала в ответ что-то невнятное и потянулась за бутылочкой с розовым маслом. Моя хозяйка распласталась на массажном столе из зеленого мрамора в бане дома Поллиев, напоминая прекрасную черноволосую русалку, лежащую среди безвкусных мозаичных изображений рыб под позвякивание бутылочек с благоуханными притираниями и ароматическими водами.

— Честное слово, я раньше не видела никого подобного ему. Он намного интереснее Беллерафона. Беллерафон слишком галантен. Этот Арий, он настоящий варвар. — Лепида повернула руку, чтобы я смогла втереть розовое масло ей в бок. — В нем есть что-то необузданное, тебе не кажется? Я имею в виду, что цивилизованный человек, не дикарь, не стал бы убивать женщин. Но этот Арий, он зарубил их всех, и даже глазом не моргнул.

Я энергично впилась кончиками пальцев ей в спину, и та сразу же выгнулась дугой.

— Он и выглядит как настоящий варвар. С головы до ног в крови, и, похоже, сам не замечает этого. Впрочем, настоящий мужчина и не должен заботиться о том, грязные ли у него руки, как ты считаешь? Беллерафон теперь никогда не вступает с противниками в ближний бой. Боится запачкать кровью свою очаровательную бородку. Но, действительно, что это за зрелище такое получается? Разве за тем я хожу на игры, чтобы наблюдать, как на арене кто-то осторожничает? Нет, я хожу посмотреть что-то увлекательное и волнующее. Посмотреть на кого-то, кто способен привести меня в трепет.

Перед моим мысленным взором возник Арий, держащий в руках умирающую амазонку.

— …и тогда он просто вышел вперед с таким видом, будто даже не слышал восторженных криков зрителей! Он равнодушен к восторгам публики. Он делает это потому, что ему это нравится. — Лепида томно положила руки за голову. — Скажи, Тея, по-твоему, он красив?

— Не знаю, госпожа. Не желаешь, чтобы я потерла пемзой тебе пятки?

— Да, возьми пемзу и хорошенько потри их. Признайся, Тея, ты ведь тоже находишь его красивым. Даже не пытайся отрицать, я же видела твое лицо, когда он сражался. — Лепида коротко рассмеялась. — Такие грубые натуры нравятся тем, кто сам по натуре низок.

— Ммм, — пробормотала я. — А как нареченный жених моей госпожи, нравится ей?

— Марк? — презрительно фыркнула Лепида. — Тебе известно, что ему сорок шесть? Его сын лишь на два года старше меня. Не понимаю, почему мне нельзя вместо Марка выйти замуж за его сына? Какой смысл быть молодой и красивой, если тебе придется связать жизнь со скучным стариком, у которого к тому же изуродовано плечо? Он постоянно твердит мне о своих книгах, как будто мне интересно слушать рассказы о его никому не нужной, дурацкой библиотеке. — Лепида потянулась за кубком с вином. — И если отец действительно хочет удачно выдать меня замуж, то пусть лучше присмотрится к другим женихам. Можно подумать, кроме этого Марка, никого больше нет. Мне нужен кто-то, кто молод, кто способен возбуждать меня. Мне нужен настоящий мужчина.

Лепида накрутила на палец локон волос.

— Как ты думаешь, что за человек этот Арий?

Мне было неприятно слышать его имя из ее уст.

— Поздравляю тебя, Варвар!

— Отличное зрелище!

— Неплохо… эй, куда ты?

Не глядя по сторонам. Арий прошел через всю трапезную гладиаторской казармы на Марсовой улице. Небрежно бросив плащ прямо на пол, он нагнулся над длинным столом и схватил кувшин с вином.

— Эй, послушай, это для всех нас!

Он принялся пить прямо из кувшина, жадно глотая вино, хотя и не испытывал жажды. Другие гладиаторы, что ввалились сюда, расточая поздравления и завистливые восклицания, постепенно умолкли.

Арий покачнулся на пятках. С горлышка кувшина на пол упала единственная капля кислого вина, и он вытер ладонью губы. Какой-то миг он разглядывал кувшин, болтавшийся за ручку у него на пальце, а затем швырнул его о стену. Глиняные осколки разлетелись по всему полу. Гладиаторы, сыпля проклятиями, отскочили в стороны.

— Проклятый Варвар! — пробормотал какой-то галл.

Арий резко развернулся и с силой пнул его ногой. Галл сердито выругался — это под его весом с треском развалилась табуретка. В следующий миг он вскрикнул во второй раз, теперь уже от боли, когда столовый нож отсек ему часть уха. Взревев как бык, галл набросился на обидчика. Сцепившись в смертоносных объятиях, оба полетели на пол. Их тут же окружили остальные гладиаторы.

— Пригвозди его! Пригвозди!

— Поддай этому паршивцу!

— Хватит! Довольно! — рявкнул возникший в дверях Галлий.

Гладиаторы моментально отпрянули в стороны. Галл, с залитой кровью головой, высвободился и, шатаясь и сыпля проклятиями на своем родном языке, поднялся на ноги. Арий молча встал, отряхнулся и холодно посмотрел на хозяина гладиаторской школы.

— Отлично, — произнес Галлий. — Поздравляю тебя с победой, мой мальчик. Как я вижу, ты оправдываешь свое имя. На римских улицах тебя уже все называют Варваром.

Галл смерил Ария злобным взглядом.

— Он отрезал мне ухо!..

— Перестань хныкать! Ступай к лекарю! — приказал Галлий, не сводя глаз с Ария. — Держись подальше от всяких неприятностей, и в следующий раз я устрою тебе серьезный поединок. Это будет нечто грандиозное, этот поединок достойно завершит весенний сезон. Затем наступит летняя подготовка…

Арий взял со стола новый кувшин. Не сводя взгляда с Галлия, он отпил глоток вина и выплюнул его прямо ланисте под ноги. Затем повернулся и скрылся в своей каморке. Все ждали, что сейчас громко хлопнет дверь, но этого не случилось. Дверь закрылась очень тихо.

 

Тея

Июнь. Может, где-нибудь это очень даже приятный месяц — голубое небо, нежное тепло, распускающиеся цветы. Только не в Риме. Здесь все не так. Здесь солнце печет немилосердно, и над раскаленными мостовыми днем подрагивает призрачное марево. Жаркий, нестерпимый, безжалостный июнь. Ночи приносили мне сны, способные напугать даже мертвецов в их гробницах.

Город захлестнула последняя волна лихорадки безумных развлечений. Богатые горожане тем временем готовились к отъезду на загородные виллы, где жара донимала бы их не так сильно, как в Риме. Все с нетерпением ожидали начала Матралийских игр, кровавых и возбуждающих, которые завершали сезон. Сенаторы и политики, колесничии и куртизанки, патриции и плебеи — все передавали из уст в уста волнующую новость: апофеозом празднеств станет поединок знаменитого Беллерафона с новичком, неким бриттом по имени Арий, получившим в народе прозвище Варвар.

— А все благодаря мне, — хвасталась Лепида. — Это я убедила отца устроить их поединок. На Ария уже делают ставки пять к одному.

— Смелые предположения, — рискнула заметить я.

— Знаю, — согласилась со мной хозяйка. — Но разве не забавно будет собственными глазами увидеть, как умрет отважный бритт? Интересно, устроит ли отец ужин для гладиаторов за день до поединка?..

Отец, разумеется, выполнил желание дочери, особенно после того как Лепида убедила его в том, что званый ужин с участием Ария и Беллерафона привлечет гостей из числа римлян самого высокого положения.

— Я тоже отправлюсь туда, — заключила Лепида, крутя на пальцах иссиня-черные кольца локонов. — Я буду находиться рядом с тобой, отец, чтобы ты мог защитить меня, если дела примут опасный оборот. Знаю, там будет полно необузданных гладиаторов, но там же будут и Эмилий Гракх, и Юлий Сульпициан, мужчины из знатных семейств. И кто знает? Быть может, один из них предложит мне стать его женой. Это избавит меня от необходимости выходить замуж за старого зануду Марка Норбана, и мы оба будем счастливы. Ну пожалуйста.

Весь дом был охвачен лихорадкой приготовлений. Повар оставался на кухне до рассвета, пытаясь придумать блюда, которые бы поразили как гостей-патрициев, так и гладиаторов, которым возможно, придется в последний раз вкушать пищу. Инкрустированные серебром обеденные ложа были изысканно задрапированы, столы уставлены вазами с цветами, редкими для нынешнего сезона. Все это было призвано продемонстрировать как высокопоставленным гостям из числа патрициев, так и самому последнему из гладиаторов богатство семейства Поллиев. Будь им интересно мое мнение, я бы сказала им, что эта пышность, эти излишества — обилие цветов, украшений, толпы рабов — свидетельствуют разве что о дурном вкусе хозяина. Впрочем, кто бы захотел меня выслушать? Когда же наступил вечер, ноги мои гудели от усталости, а лицо горело от пощечин, которыми щедро наградила меня Лепида, прежде чем удовлетворилась собственной внешностью и нарядами.

— Неплохо, — заявила она, вертя головой перед зеркалом. — Очень даже неплохо.

Платье сапфирово-голубого шелка искусно и выгодно подчеркивало округлости ее тела. Лепида томно покачивала бедрами, и от этого начинали позвякивать золотые колокольчики браслетов на ее точеных щиколотках. Шею украшало жемчужное ожерелье, а уши — жемчужные сережки. Губы ярко накрашены. Я пригладила перед моей туники из грубой коричневой шерсти.

— Сегодня вечером ты мне больше не понадобишься, Тея, — заявила моя хозяйка, поправляя на запястье изысканный золотой браслет. — Я не могу допустить, чтобы такая неряха, как ты, болталась среди всех этих блистательных гостей. Твое присутствие отобьет у них желание ужинать. Но сначала все здесь прибери!

— Слушаюсь, госпожа.

Впрочем, я оставила ее платья лежать на прежних местах. Мои мысли были заняты другим. Я думала о моей голубой чаше и о тихой комнате где-нибудь подальше от громких голосов, уже доносившихся из триклиния. Несмотря на предостережение Лепиды, я тихонько заглянула в приоткрытую дверь.

В доме собралась более представительная публика, нежели та, что обычно составляла основную массу гостей в доме Поллиев: пара сенаторов, личный казначей императора Домициана, госпожа Лоллия Корнелия, хозяйка самых блистательных званых обедов в Риме и родственница нынешней императрицы. Гости томно устроились на ложах среди цветов и шелковых подушек, лениво ковыряясь в блюдах с жареными слоновьими ушами, крыльями страусов и языками фламинго, наваленных на золотые блюда, и, не переставая, болтали на изысканном патрицианском наречии, овладеть которым в совершенстве Квинту Поллио так и не удалось.

Единственным режущим слух аккордом в этой изысканной аристократической симфонии было присутствие покрытых шрамами мускулистых гладиаторов. Грубая шерсть среди шелков, простонародная речь на фоне изысканной речи, стервятники среди павлинов. Павлинам это нравилось. Завтра эти сильные мира сего будут презрительно кривить губы при виде мужланов-гладиаторов. Сегодня же вечером они радушны, гостеприимны, снисходительно похлопывают холеными руками по покрытым шрамами плечам. Завтра эти элегантные патрицианки будут шарахаться в сторону, стараясь даже краем платья не задеть гладиаторов, встретив их на улице, однако сегодня вечером они лебезят перед ними и даже кокетливо заигрывают. Почему бы и нет? Завтра эти мужчины, скорее всего, будут мертвы.

На почетном месте, где бы их могли видеть все присутствующие, расположились Арий и Беллерафон.

— Ах да, Варвар, — произнес Беллерафон, когда их представили друг другу, и жеманным жестом протянул руку с наманикюренными ногтями. Арий пару минут разглядывал протянутую ему руку, и изнеженный гладиатор был вынужден ее опустить. — Какой неотесанный, — прошептал Беллерафон хихикнувшей матроне на соседнем ложе. — Интересно, он умеет говорить?

После этого они совершенно не обращали внимания друг на друга, хотя и находились рядом.

Гости невольно сравнивали обоих. Беллерафон улыбался и шутил. Арий угрюмо молчал: было видно, что он чувствует себя неуютно. Беллерафон лениво пробовал пищу с каждого блюда, Арий жадно съедал все, что оказывалось перед ним. Беллерафон небрежно возлежал на обтянутом шелком ложе так, будто родился на нем, Арий сидел прямо как статуя. Беллерафон — воплощение изысканных манер, и рядом — варвар Арий.

Я прикрыла лицо краем покрывала и незаметно выскользнула в коридор.

Арий устал от нескончаемых разговоров, устал от слишком мягких подушек, устал от бессмысленности происходящего, но больше всего его утомила возлежавшая рядом с ним юная особа.

— Ты такой отважный, день за днем рискуешь своей жизнью, сражаясь на арене, — проворковала она и игриво провела алым ногтем по его руке. — Скажи, тебе когда-нибудь бывает страшно? Я бы жутко боялась, окажись я на твоем месте.

Арий представил ее в пасти льва.

— Да, — согласился он.

— Ты произнес целое слово, — рассмеялась его собеседница, тряхнув головой. — Какая удача!

Арий потянулся за графином с вином.

— Не сердись на меня, — проговорила она, надув губки, и откинулась назад, чтобы он мог восхититься ее обтянутой шелком грудью. Арий окинул ее взглядом. Великолепная грудь. Роскошные волосы. Красивое личико. Глаза, как у хорька.

Неожиданно раздались звуки флейт. Музыка заглушила его голос прежде, чем он успел сказать навязчивой красотке, чтобы она оставила его в покое. Гости соскользнули с лож и направились в сад. Сенаторы подхватили под руки чужих жен и чинно направились по залитым лунным светом дорожкам к цветникам; гладиаторы без стеснения похватали рабынь и потащили их куда-то в темноту. Великий Беллерафон исчез за статуей Нептуна вместе с некой благородной матроной из рода Сульпициев.

На плечо Арию легка маленькая жаркая рука.

— Ты не против прогулки по саду? — спросила девушка с глазами хорька. — О моем отце не беспокойся. Он занят разговором с твоим ланистой, — пояснила она и провела языком по накрашенным губам.

Арий покорно позволил стащить себя с неудобного ложа и задержался лишь на короткое мгновение, чтобы схватить со стола графин с вином. Нежная рука с ярко-красными ногтями вцепилась в его локоть, довольно бесцеремонно направляя на посыпанную гравием дорожку, что вела прочь от дома. Здесь в воздухе висел густой аромат жасмина и роз.

— Откуда ты родом? — улыбнулась юная красотка. — Я просто умираю от любопытства.

— Ниоткуда.

— Любой человек откуда-то родом…

— Это случайно не твой отец? — он указал куда-то себе за спину. Девушка обернулась, Арий же высвободил руку и юркнул в кусты.

— Арий!

Он вынырнул из кустов рядом со стеной атриума и, свернув за угол, направился в глубь дома. Светильники были потушены, в комнатах темно. Оглянувшись, он увидел, что дочь хозяина дома все еще стоит на тропинке сада и, наклонив голову, высматривает его в темноте. Прежде чем она успела заметить его, Арий нырнул в ближайший дверной проем.

Купальня. Он разглядел слабое мерцание воды в бассейне. Арий прислонился к стене, ощущая спиной восхитительно прохладный мрамор, и, опустившись на пол, вытащил пробку из графина. Наконец-то он нашел место, где можно спокойно напиться. Разве стоит беспокоиться, что завтра у него с похмелья будет болеть голова? Кому какое дело? В любом случае он собрался умереть.

И Арий сделал долгий глоток.

Громкий шорох, донесшийся из дальнего угла, заставил его застыть в неподвижности. Он бесшумно поднялся на ноги и осторожно приблизился к краю бассейна.

И вновь какой-то звук. Арий метнулся в темноту и вцепился в тонкое запястье.

— Не двигайся, или я убью тебя. — Демон в его голове шевельнулся снова. — Кто ты?

— Я — Тея, — вежливо произнес женский голос. — Ты всегда начинаешь разговор с угроз?

Запястье незнакомки было тонким, с гладкой кожей. Арий выпустил ее руку и отступил назад. И только тогда понял, что оно было липким от крови.

— У тебя на руке кровь.

— Верно, — согласилась девушка. — И сильно идет. В чаше собралось ее на два пальца. На этот раз порез оказался слишком глубоким.

Арий подумал, что она, возможно, пьяна.

— Кто ты такая?

— Тея, — повторила она. — Моя рука тебе не видна, но я протянула ее для рукопожатия. То есть мою другую руку, которая не в крови.

Ее ладонь оказалась мозолистой, ладонь рабыни.

— Ты порезалась? — поинтересовался он.

— Да, я порезала себя, — согласилась девушка. — Я часто так делаю. Мои запястья похожи на твою спину.

Он вздрогнул.

— Ты ведь Арий, верно? Бритт с римским именем. Тея… это греческое имя, правда, сама я еврейка. Все, я замолкаю. Насколько я понимаю, ты хотел посидеть в одиночестве где-нибудь в темном углу и напиться.

Арий сел снова, прислонившись спиной к стене, и несколькими глотками осушил графин до дна. Его глаза уже успели привыкнуть к темноте. Он сумел различить неясный профиль, прямой нос, пряди волос, прижатое к краю чаши запястье. Девушка что-то тихо напевала себе под нос на незнакомом языке.

— She’ma Yisrael, Adonai Aloujanou, Adonai echad. — Ее голос легким эхом отлетал от мраморных стен купальни — теплый, мелодичный альт. Однако необычная музыка вскоре смолкла, растворившись в темноте, и он закрыл глаза.

— Арий.

— Что?

— Скажи, ты завтра проиграешь?

— Да.

— Жаль. Мне придется смотреть поединок. Меня таскают на все игры, — добавила она. — А я их ненавижу. Ненавижу, слышишь?

Ему показалось, будто он слышит, как кровь капает в голубую чашу.

— Да.

— И ты тоже? Я так и думала. Ты ведь не Беллерафон, который упивается рукоплесканиями трибун.

Какая кромешная тьма. Как при сотворении мира.

— Тогда кто же я такой?

— Варвар, — она почти пропела это слово. — Варвар, Варвар, Варвар. Откуда ты родом, Варвар?

— Из Бригантин. — Арий сам не ожидал, с какой легкостью слетело это слово с его языка, развязанного вином. — Это в Британии, но мы называем ее Альбионом. Это далеко на севере. Там горы возле самого моря. — Перед его внутренним взором по-прежнему стояли горы, их очертания четко вырисовывались на фоне ночной тьмы.

— У тебя есть родные?

— Два брата. Мать умерла молодой. Мой отец…

— Он был великим вождем? — предположила она.

— Кузнецом. Он верил в силу железа и бронзы, а не в сражения. Сражаться меня научили братья. Я вырос на рассказах о Верцингеториксе.

— Кто это?

— Верцингеторикс — вождь галлов. Он едва не разбил войска Юлия Цезаря. Герой моего детства.

— Как он погиб?

Арий безрадостно улыбнулся.

— На арене.

— Понятно. — Девушка немного помолчала. — Что еще?

— Римский форт… он находился неподалеку. Мы платили дань: отдавали скот, зерно, железо. Моим братьям нравилось грабить римлян. Они сделались самонадеянными, убили нескольких стражников. Римляне в отместку убили их обоих.

…Стрелы, стена из щитов, крики людей, ржание лошадей. Мэдок погиб, пронзенный десятком вражеских копий, Таркокс нашел смерть под лошадиными копытами.

— А ты?

— Мне было тринадцать. Глупый мальчишка. Вместо того чтобы побежать к отцу и предупредить воинов, я застыл возле тел мертвых братьев. А ведь я и был Непобедимым Верцингеториксом. Римляне взяли меня в плен. Отца убили. Деревню сожгли. Остальных моих соплеменников продали в рабство.

Дым, кровь, иступленные вопли женщин. Тринадцатилетний мальчишка, схвативший слишком тяжелый для него меч, чтобы броситься с ним на врагов.

Глупый мальчишка. Арий отогнал от себя кровавую картину.

— А что было потом?

Он сам не заметил, как почти позабыл о присутствии девушки по имени Тея.

— Соляные шахты. Я был рослым для своего возраста. Меня отправили таскать соляные глыбы в Триновантию. Потом попал в Галлию. Я все время восставал, за неповиновение меня постоянно продавали новым хозяевам. Таскал камни. Вот и вся доблестная история Варвара.

Голова приятно затуманилась. Ему хотелось еще вина. Девушка ничего не сказала, и Арий был ей благодарен. До него донесся слабый звук ее дыхания, и он повернул голову в ее сторону. Чаша, этот тускло мерцающий диск у нее на коленях, слегка накренилась.

— Почему ты это делаешь? — бесхитростно спросил он.

Какое-то время она молчала, но затем ответила:

— Ты когда-нибудь слышал о Масаде?

— Нет.

— Это крепость, она высечена в толще скалы. В Иудее. Это жаркая сухая страна, где земля под ногами тверда как железо. Я там родилась. Пятнадцать лет назад.

Пятнадцать лет. По голосу даже не скажешь. Она кажется старше.

— В Масаде было полно евреев-бунтовщиков. Римляне решили выкурить их оттуда, но не смогли. Тогда они возвели земляную насыпь, которая вела к вершине горы. Они нарочно заставили строить ее евреев-рабов, зная, что мы не станем сбрасывать на головы соплеменников камни и поливать их горячей смолой, чтобы помешать строительству. Спустя полгода насыпь была готова, и римляне тараном разбили городские ворота.

— Ты до сих пор это помнишь?

— Не очень хорошо. Я была слишком мала. Помню только, как выглядывала из-за каменных стен и видела, как внизу, словно муравьи, копошатся вооруженные люди… Помню, что была счастлива. Я поняла все позднее, узнала из рассказов других.

— Что же случилось?

— Это… это я помню. Отлично помню. Жаркая ночь. Такая же жаркая, как и эта. Мой отец и другие мужчины о чем-то разговаривают вполголоса. Мать выглядит подавленной. Даже моя сестра Юдифь чем-то встревожена. Ей уже исполнилось четырнадцать, и она понимала, что нас ждет. Мне же было всего шесть, я все еще играла с куклами.

В ту ночь отец вернулся домой. Он долго разговаривал с матерью. Они зашли в спальню и закрыли за собой дверь. Оттуда он вышел один и отвел в сторону Юдифь. Я зашла в спальню и увидела, что мать с перерезанным горлом лежит на полу, и с криком выбежала обратно. В следующее мгновение Юдифь прямо передо мной ударила себя ножом. Чтобы не видеть этого ужаса, отец ладонью прикрыл глаза. Затем он обернулся и посмотрел на меня. Он велел мне быть хорошей девочкой и попросил подойти к нему, чтобы он мог меня обнять. Увидев в его руке нож, я убежала прочь.

Я скрылась в соседнем доме, где жила моя подруга Хадасса. Там я увидела то же самое. Все как один заколоты. Так было в каждом доме в Масаде. Поэтому когда на следующий день римляне ворвались в крепость, она нашли там лишь мертвых евреев и шестилетнюю девочку. Она сидела в комнате, полной мертвых тел, ожидая, когда проснутся ее родители и сестра.

— Ты… осталась одна?

— В живых осталось лишь несколько человек. Я точно не помню.

У Ария перехватило горло.

— Почему? — хрипло спросил он.

— Лучше быть мертвым, чем живым. Мертвым не нужно ждать, когда римляне изрубят их мечами. Лучше оставить врагам тысячу мертвых тел, чем тысячу пленных мятежников, которых в цепях прогонят перед глазами их императора. Лучше быть мертвецом, чем рабом. Поэтому они и решили, придя домой, собственноручно лишить себя жизни.

— Но ты…

— Меня купил торговец-грек. Это он дал мне имя Тея, научил читать и писать. Он был добр ко мне. Большинство моих хозяев были добрыми людьми. Мне жилось у них неплохо, — произнесла она ровным тоном.

— А кровь? — спросил он, покосившись на ее голубую чашу.

— У моего народа есть пословица. «Око за око, зуб за зуб». И кровь за кровь. Я должна была погибнуть вместе со всеми остальными. Мне нужно было, подобно моей сестре, проявить мужество и пасть от удара ножа, но я трусливо убежала. С тех пор я плачу кровью мой долг перед погибшими. Вина у тебя не осталось?

— Нет.

— Жаль. — Тея выпрямилась, опираясь о стену, и, подобно жрице, совершающей обряд жертвоприношения, взяла чашу в руки и вышла за порог. Арий на подгибающихся ногах последовал за ней. Возле куста камелии девушка опустилась на колени и вылила содержимое чаши на землю. Арий неуклюже стоял рядом, расставив пошире ноги, чтобы сохранить равновесие.

— Ну вот! — Она поднялась с земли. Увы, лишком быстро. Тотчас дало о себе знать головокружение, и она пошатнулась. Впрочем, Арий не дал ей упасть, вовремя схватив за плечо. В полумраке он разглядел, что девушка высокого роста, — ее макушка находилась на уровне его глаз. Своей угловатой фигурой она напоминала олененка. Плечо под его пальцами было костлявое.

— Удачи тебе в завтрашнем бою! — улыбнулась она. — Я приду посмотреть.

Зрачки ее глаз были расширены, отчего сами глаза казались черными. Он видел их раньше, такие глаза. Точно такой же дерзкий, отчаянный взгляд был у той амазонки, которую он прикончил на арене Колизея. При этой мысли он ощутил покалывание в затылке.

Осторожнее!

— Спокойной ночи, — не слишком вежливо произнес он и зашагал прочь.

 

Тея

На следующий день, такой солнечный и ослепительно-яркий, что с трудом верилось в то, что произошло накануне вечером, Арий на моих глазах убил Беллерафона.

Отвратительное, жестокое и незабываемое зрелище. Он спокойно вышел на арену. Рядом с самонадеянным щеголем Беллерафоном, он даже как будто сделался меньше ростом. Что, однако не помешало ему с такой яростью наброситься на противника, что у меня от страха подогнулись колени. Уже первым ударом он раскроил противнику плечо. Высокомерная улыбка мгновенно слетела с лица Беллерафона. Теперь он бился с соперником уже всерьез, но, увы, этого оказалось недостаточно. Меч Ария отрубил верхнюю половину его щита, полоснул ему по ребрам, отсек половину пальцев на левой руке. Беллерафон постепенно утратил свою знаменитую грацию танцора. Было заметно, что он пытается сохранить остатки мужества, но даже этого было недостаточно. Беллерафон дрогнул, превратился в кровавое месиво, изрубленное разящей сталью, и через считаные мгновения испустил дух, пронзенный насквозь мечом Ария.

Весь Колизей с ревом вскочил со своих мест. Зрители восторженно топали ногами, так же, как и неделю назад, когда ликовали по поводу победы Беллерафона. Они вопили во все горло, срывали с пальцев золотые кольца, дождем осыпали серебряными монетами одинокую фигуру, застывшую на белом песке арены. Мужчины утирали с глаз слезы, уверенные в том, что перед ними сам бог войны, сошедший на землю, чтобы оказаться среди простых смертных. Женщины с рыданиями рвали на себе платья, обнажая грудь, и кричали, что будут любить его вечно.

Восседавший в своей ложе император одобрительно кивнул. Арий швырнул меч на песок, и трибуны вновь огласились криками любви, и обожания.

И все же он был несчастен. Несчастен, несмотря на лавину обрушившейся на него славы. Впрочем, кто в это поверит?

 

Лепида

Красота — это дар судьбы. Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, я понимаю, что Фортуна благосклонна ко мне.

Я оделась с хорошо продуманной тщательностью. Сиреневый шелк выгодно оттенял мои черные волосы, кольца с аметистом на каждой руке подчеркивали изящество пальцев, ожерелье с аметистами удивительно гармонировало с длинной шеей. И всю эту красоту мне пришлось разрушить, скрыть от посторонних взглядов плащом из грубой коричневой шерсти и присутствием этой уродки Теи с ее лошадиным лицом и пустыми глазами.

— Я это не понесу, — сказала я, сморщив нос, когда она протянула мне корзинку.

— Девушки-рабыни всегда отправляются на рынок с корзиной в руках.

Я с отвращением взяла корзину и вновь посмотрелась в зеркало. По крайней мере, никто не узнает в рабыне прекрасную Лепиду Поллию, когда она тихонько прошмыгнет под своды школы гладиаторов.

— Иди позади меня, — прошипела я своей рабыне, когда та зашагала рядом со мной.

— Девушки-рабыни по пути на рынок никогда не ходят одна за другой, — бесстрастно пояснила Тея. — Они ходят только рядом, парами.

Эта неуклюжая черномазая уродина никогда не улыбалась мне, но я не могла избавиться от ощущения, что она втайне ухмыляется, насмехаясь надо мной. Я презрительно фыркнула и поспешила прочь от прекрасных мраморных вилл в направлении убогих домов на окраине Субуры, где располагались школы гладиаторов.

Даже теплый весенний день был бессилен сделать Марсову улицу краше.

Надушенный мальчишка-раб попытался заставить меня ждать в прихожей, но я жестом подозвала Тею, и та сунула ему мелкую монету, что позволило мне беспрепятственно пройти дальше. Никто не смеет задерживать Лепиду Поллию против ее желания. Меня провели в узкую комнату, где стоял стол, за которым сидел пухлый ланиста, которого я застала на середине фразы.

— …оскорбляешь тех, кто тебя обожает? Швыряешь кувшины вина в своих благородных поклонников, когда те просят у тебя на память локон волос? Или сбрасываешь пьяных молодых патрициев в Тибр, когда они желают помериться с тобой силами?

Арий сидел на скамье у стены с кувшином в руке, откинув голову назад и закрыв глаза, и отпивал маленькими глотками вино. У меня перехватило дыхание при виде его рук, грубых, загорелых, мускулистых, покрытых шрамами…

Галлий по-прежнему не замечал меня.

— Я согласен дать тебе толику свободы, мой мальчик. Возможно, даже часть заработанных тобою денег. Разрешу одному гулять по вечерам. Но только если ты будешь прилично вести себя…

Я нарочито громко прокашлялась. Галлий смерил меня неприязненным взглядом.

— Тебя прислали передать подарок, девушка? Можешь положить его вот сюда.

— Я Лепида Поллия, — заявила я, сбрасывая с головы капюшон так, чтобы стали видны кольца на моих пальцах. — Возможно, я действительно пришла с подарком. Сейчас увидим.

Я бросила взгляд на Варвара, но он в очередной раз отпил из кувшина, так и не удостоив меня вниманием. Впрочем, ничего удивительного. Разве он ожидал меня увидеть в казарме? Галлий же вскочил из-за стола, склонился над моей рукой, предложил кресло, жестом велел мальчику-рабу взять у меня плащ. Затем его взгляд скользнул мимо меня. Он явно искал глазами моего отца. Не найдя никого, он снова посмотрел на меня, на этот раз с куда большим интересом.

— Здесь ужасно душно. Мой веер, Тея. — Я потерла лоб, и Тея послушно подала веер из павлиньих перьев. Теперь Варвар смотрел на меня, смотрел пристально, не упуская ничего, даже глянул на мою рабыню, когда та отошла в угол. Я грациозно сбросила с себя плащ, чтобы он смог полюбоваться моими белыми плечами. — Не желаешь поздороваться мо мной, Варвар?

Галлий локтем подтолкнул неотесанного бритта.

— Доброе утро, — выдавил Арий, пожав плечами.

— Я вижу, у тебя были другие посетители. — Я обвела глазами комнату, разглядывая присланные поклонниками дары: серебряное блюдо, плащ милетской шерсти, искусно украшенный пояс для меча. — Мой отец прислал тебе фалернского вина. Во время пира я заметила, что оно тебе понравилось.

— Вино есть вино, — равнодушно произнес Арий, когда Галлий снова толкнул его локтем.

Я махнула рукой, демонстрируя дорогие браслеты на запястьях.

— В любом случае, я пришла попрощаться. Завтра я уезжаю в Тиволи. Мне стало известно, что ты не будешь участвовать в боях до наступления осени. Так что я смогу провести лето вдали от Рима и ужасной жары.

— Верно, — согласился Галлий и предложил мне блюдо с засахаренными грушами. — Какой смысл выпускать на арену Варвара во время летних игр? В отсутствие императора это будет жалкое зрелище. Вот в сентябре, на Римских играх…

— Верно, — согласилась я, отправив в рот один за другим три ломтика груши. — Хочешь, чтобы я устроила для тебя главный поединок на Римских играх, а, Варвар?

Галлий вновь подтолкнул его локтем. Арий немигающим взглядом посмотрел на меня, и я испытала легкое возбуждение. Его лицо как будто было высечено из гранита. Ну берегись у меня! Я когда-нибудь увижу, как оно пойдет трещинами.

— Конечно, он будет в восторге, высокородная Лепида, — ответил за него Галлий. — Это очень любезно с твоей стороны.

Я не могла спокойно смотреть на этого Варвара. Арий сложил на груди обожженные солнцем руки, и я представила себе, каково оказаться в его объятиях. Сделает ли он мне больно, если обнимет? Я почему-то была уверена, что да.

— Спасибо, — поблагодарила я Галлия. — Если он когда-нибудь захочет поблагодарить меня, то пусть пошлет записку в дом моего отца в Тиволи. Тея, мой плащ.

Тея шагнула ко мне с плащом. Неужели она тоже смотрела на эти руки, представляя себя в его объятиях? Похоже, что да. Я улыбнулась Арию и шагнула за порог. Дверь еще не успела закрыться за мной, как Галлий вновь принялся чихвостить упрямого гладиатора.

— …она вертит отцом, как хочет. Так что будь вежлив с ней в следующий раз, когда она…

Мы вышли из темной казармы на свет.

— Прекрасно, — сказала я и улыбнулась. — Жаль, конечно, что мы уезжаем в Тиволи, но, возможно, оно даже к лучшему. Галлий не позволит Варвару участвовать в летних играх, так что император и все остальные будут с нетерпением ждать его участия в боях осенью. Так же как он будет с нетерпением ждать меня.

— Да, госпожа.

— Он захочет меня, вот увидишь. — Мне снова вспомнилось бесстрастное лицо Варвара. — Он все время молчал, но ведь ему еще ни разу не приходилось разговаривать с женщиной столь знатного происхождения. До этого он знался лишь с проститутками и рабынями вроде тебя. Кстати… — Увертываясь от бесчисленных назойливых торговцев с деревянными лотками, мы дошли до конца Форума и направились к дому моего отца. — …Я не намерена брать тебя с собой в Тиволи.

— Да, госпожа?

— Я решила вместо тебя взять Ириду. Она будет меня причесывать и приносить завтрак. Ты останешься здесь и выполнишь несколько моих поручений. Скажем так, я хочу убедиться в том, что Арий меня не забудет, и ты будешь напоминать ему обо мне. — Я любезно улыбнулась. Лошадиное лицо моей рабыни оставалось бесстрастным. Настанет день, и я добьюсь, что и это лицо пойдет трещинами. — Ты же сама будешь не против увидеться с ним, верно, Тея? Думаю, не против. А сейчас ты можешь идти следом за мной.

— Я дорого стою, — вместо приветствия сообщила она. — Но для тебя сделаю это бесплатно.

Он узнал эти светлые волосы, нежное накрашенное лицо, полупрозрачное лимонно-желтое платье. Лелия, одна из самых роскошных куртизанок Рима.

— Как ты попала сюда?

— Меня провел сюда твой ланиста, — ответила она и, сев на кровать рядом с ним, одарила ослепительной улыбкой. — Я обожаю гладиаторов.

Незваная гостья провела кончиком пальца по его руке. Арий немного отодвинулся.

— Достопочтенная…

— Называй меня просто Лелией. — Она прижалась к нему и прикоснулась к его колену. — Я вижу, ты нервничаешь, Варвар. У тебя никогда не было женщины вроде меня?

Никогда не было. Никакой женщины вообще. Другим глазам — темным и спокойным — он мог бы признаться в этом. Но только не этим, голубым и горящим возбуждением.

— Так расскажи мне, — она закинула ногу на его колено и провела ступней по его ноге, — как варвары занимаются любовью?

Заниматься любовью? Да откуда это знать ему, с тринадцати лет таскавшему на римских шахтах каменные глыбы? Он видел, как это делали римляне, смеясь, сопя, совершая нелепые движения, а стоявшие рядом товарищи подбадривали их, приставив нож к горлу распростертой на земле женщины. Такое ему доводилось видеть часто. То, как это делают римляне, он знал хорошо.

Лишь однажды он попытался познать женщину. Это была проститутка, жившая на шахте, ему самому было тогда лет пятнадцать. Он сделал ей больно, ненарочно, разумеется, но она в страхе убежала от него. Больше он ни разу не пытался.

К его губам приблизился благоуханный рот Лелии. Арий моментально напрягся.

«Не смей!» — приказал он себе, но его пальцы уже впились ей в плечи.

— Ты делаешь мне больно. Останутся синяки, — сказала она с улыбкой. — Тебе нравится делать это грубо?

Он поднялся так быстро, что уронил Лелию на пол. Он схватил ее за руки и рывком заставил подняться с пола.

«Сделай ей больно, — прошипел проснувшийся в его голове демон. — Так, как всегда поступают мужчины».

Он выставил Лелию за порог прежде, чем та успела запротестовать, и пинком захлопнул за ней дверь. Оставшись одни, он опустился на кровать и, привалившись спиной к стене, провел рукой по волосам. Из-за двери до него донесся поток пронзительных проклятий. Арий закрыл глаза и, опустив голову, уткнулся лицом в ладони. Он ждал, когда в теле утихнет дрожь. Ждал, когда шепот демона призовет его к такой простой и незамысловатой вещи, как убийство.

Убивать он умел. Убивать было легко.

 

Тея

Моя хозяйка и ее отец отбыли на следующее утро вместе с вереницей повозок, рабов и серебряных паланкинов. Я осталась одна. Я была свободна. Свободна! Июльское солнце спалило мне кожу до золотистокоричневого оттенка, уличная пыль забивала горло и легкие, душные ночи неизменно вызывали кошмарные сны, но я была свободна. Мне не нужно было неотлучно таскаться за Лепидой с веером или носовым платком, я больше не слышала колкостей, то и дело слетавших с ее злого языка. Не было и ее отца, Квинта, с его противными, липкими руками. Не нужно было выполнять нудную, утомительную работу, потому что управляющий перестал следить затем, когда мы уходим из дома и когда возвращаемся обратно, потому что сам он отправлялся на целый день в цирк смотреть гонки колесниц. Рабы-мужчины разбрелись по тавернам, служанки улизнули к своим любовникам. Короче говоря, всем было наплевать на свои обязанности.

Я стала выходить из дома по вечерам, когда на город опускались пурпурные сумерки, и подолгу сидела на углу на раскаленных дневным зноем камнях, слушая уличных музыкантов, которым бросала несколько медяков в награду за то удовольствие, что доставляло мне их искусство. Я даже научилась тайком проникать в Театр Марцелла, чтобы послушать, как прославленная певица исполняет греческие песни. Я старалась запомнить каждый ее жест, которыми она сопровождала пение, чтобы потом повторить их в увядшем от зноя саду в доме Квинта Поллио. Мне вспоминалась улыбка матери и ее слова:

— Какой прекрасный голос будет у тебя, когда ты подрастешь!

И тогда на меня накатывало молчание, и я пряталась с любимой голубой чашей с изображениями нимф, потому что моей матери больше не было со мной и некому было петь мне колыбельные, и с годами я прониклась убеждением, что это моя собственная вина.

Я, конечно же, видела Ария Варвара. Ланиста возил его по всему городу, выставляя на показ как призового жеребца. Он таскал его в театр смотреть постановки комедий, на Марсово поле, куда обычно ходят на других посмотреть и себя показать, в Большой цирк, Циркус Максимус, где проводились гонки колесниц. Где бы Арий ни появился, люди со страхом и уважением уступали ему дорогу и возбужденно перешептывались за его спиной.

— Ему не выдержать нового поединка, — болтали в тавернах. — Победа над Беллерафоном — это чистой воды случайность.

— А как же амазонки? — задавал встречный вопрос какой-нибудь поклонник Варвара.

— Да с женщинами расправился бы любой!

— Нет, Варвар, он особенный. Вы только подождите начала Римских игр в сентябре… — и тут же следовал новый довод. И так до бесконечности.

Странно, хотя Арий не жаловал поклонников и пил в тавернах в одиночку, сотни жителей Рима были бы рады составить ему компанию.

Его лик стал появляться повсеместно. Скверно исполненные изображения украшали стены деревянных построек возле Колизея. В одном переулке мне бросились в глаза грубо начертанная мелом надпись: «Арий Варвар заставляет печально вздыхать всех девушек!» Торговцы предлагали желающим купить аляповатые портретики знаменитого гладиатора, подвешенные к цветастым ленточкам. В тавернах ему бесплатно предлагали вино, а проститутки обещали любовные ласки даром. Арию, рабу и варвару, которого, когда он испустит дух, порубят на куски мечом и скормят львам. Нет, ему не быть похороненным с почестями, не встретиться со своими богами в гробнице. Он стоял ниже самого гнусного отребья, хотя и был в глазах других важной фигурой. Когда народ слишком громко возмущался новыми налогами, бои с его участием успокаивали недовольных. Его присутствие приятно возбуждало самых взыскательных патрициев, пресыщенных скучными пирами, и отвлекало их от заговоров. Эпилептики покупали флаконы с его кровью, в надежде излечиться от припадков. Невесты дрались из-за его копья, чтобы с его помощью сделать в день свадьбы ровный пробор и тем самым обеспечить себе счастливый брак.

И все это безумие прекратится в одночасье, стоит ему проиграть следующий бой. Интересно, надолго ли его хватит?

— Дикари никогда не живут долго, — произнес назидательным тоном пожилой легионер, со стуком ставя на стол жбан с пивом. Дело было в таверне, куда я ходила петь. — Чем он отличается от тех дикарей, против которых я воевал в Британии? Он слишком много сил вкладывает в каждый удар. Дикари всегда плохо кончают, потому что не дорожат жизнью.

Совершенно верно, подумала я. Мужчины, которые хотят погибнуть, обязательно умирают, и в улыбке Фортуны, которой она одаривает гладиаторов, всегда сквозит лукавство. Но…

Я заметила шагавшего через Форум Ария. Широкие плечи, железная хватка рук, сцепленных за спиной, бесстрастный и вместе с тем свирепый взгляд, которым он буравил истекавшего потом брюзгливого Галлия, суетливо семенившего рядом с ним. Тонкий лед поверх дикарской свирепости — крепкое варево, и поклонники жадно его хлебают. Поверхность льда гладкая, на ней не единой трещины, однако город полнится невероятными историями об убитых в уличных стычках, о тавернах, которые он разгромил в приступе пьяной ярости, о соперниках, которых он лишал жизни во время учебных поединков, о толпах, что ежедневно стекаются на Марсову улицу в надежде увидеть своего любимца.

Да, пока Варвар жив, он будет оставаться предметом всеобщего обожания, и его восхождение к вершинам славы будет продолжаться.

«Что нового в Риме?» — спрашивала Лепида в письме после небрежного описания прохладных ветров и ласковых дождей, успеха у мужчин на тамошних званых ужинах, строчек о том, как она затмила своей красотой всех остальных юных женщин в Тиволи. В ответ я сочинила изобретательный отчет о кутежах Ария, поименно называя вымышленных красоток, якобы бесплатно предлагавших ему свое тело, и тонко намекала, что он не отказал ни одной из них.

«О, как ты разговорчива, — писала Лепида в ответном письме. — Тебе следует отправлять их каждую неделю. И не думай, что я не узнаю, если ты нарочно потеряешь их».

Под словом «их» подразумевалась пачка писем, написанных заранее на дорогой бумаге, надушенных, скрепленных печатью и адресованных «гладиатору Арию». Надпись была сделана рукой Лепиды, не слишком уверенно владевшей пером. Я послушно взяла одно из этих посланий и отправилась на Марсову улицу.

— Ах, да! — промурлыкал Галлий. — Служанка Лепиды. У тебя записка от твоей госпожи? Ох уж эти женщины из знатных семей и их интриги! Не бойся, я сохраню ее тайну. — С этими словами ланиста исчез, я же осталась наедине с Варваром.

Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга.

— У меня к тебе письмо от моей хозяйки, — решительным тоном сообщила я.

— Я не умею читать, — скупо пожал он плечами. — Только сражаться.

— Мне велено прочитать его тебе вслух, — ответила я, сломав печать на письме. — «Мой дорогой Арий! — прочитала я, чувствуя, как краснеют мои щеки. — Какая ужасная скука тут у нас в Тиволи, где не устраивают никаких игр. Я с нетерпением ожидаю гладиаторских поединков, которые начнутся, когда я вернусь. Я уговорила отца сделать твой поединок главным. Надеюсь, ты не совсем забыл обо мне. Лепида Поллия».

Я снова сложила письмо.

— Будет ответ?

— Нет, — ответил он и, сложив на широкой груди мускулистые руки и устремив взгляд в окно, прислонился к стене.

— Ей это не понравится, — сказала я и случайно заметила, что шрам у него под ухом тянется дальше, прячась под рыжими волосами.

Арий ничего не ответил. Я поклонилась и повернулась, чтобы уйти.

— Кажется, я видел тебе на прошлой неделе в «Золотом петушке».

— Да, хозяину таверны нравится как я пою.

На следующий вечер я увидела Ария в этой самой таверне, где он пил вино. Он не обратил на меня внимания.

Прошла еще одна неделя, и я принесла новое письмо.

— Ответа не будет, — сказал он.

— Отлично.

— Сегодня жарко.

— Жарко?

— Может, и нет. В Иудее, наверно…

— Нет, нет. Жарко.

Каждую неделю я приходила с «новым» письмом Лепиды. Читала его вслух. Затем ждала все тех же привычных слов.

— Порезалась? — как-то раз спросил он, указав на мое аккуратно перевязанное тряпицей запястье.

— Да, — спокойно ответила я и повернула руку, чтобы не были видны шрамы.

Слишком поздно.

— Твои руки похожи на мою спину, — заметил он и посмотрел мне в глаза. У него самого глаза были серые, но вовсе не холодные, как утверждали некоторые.

Среди рабов и рабынь в доме Квинта Поллио была одна старая женщина, прачка, родом из Бригантин. Я попросила обучить меня песне на ее родном языке. У песни оказалась красивая мелодия и непривычные, чужие слова.

— Это песня о доме, — пояснила старая прачка, — как и все песни рабов.

На следующий вечер, точнее уже в предрассветный час, в «Золотом петушке», когда Арий мрачно пил, сидя в углу таверны, я спела бригантийскую песню о доме. Я пела ее нежно, и красивая печальная мелодия заполняла все помещение. Арий так и не поднял голову, но на следующий день, когда я пришла с очередным письмом, спросил меня:

— Откуда ты знаешь эту песню?

— От одной рабыни, — ответила я и пожала плечами.

Он ничего не сказал, но после этого я стала лучше понимать выражение его глаз, чему была несказанно рада.

Жара сводила его с ума. Скука и ничегонеделание были ужасны, но главным образом он изнывал от ленивой, одуряющей жары. Он боялся арены и просыпался с проклятиями, разбуженный грохотом рукоплесканий и ревом трибун, что не смолкали в его голове. Однако при мысли о приближающихся играх ему делалось лучше. Все что угодно, лишь бы не чувствовать, как от жары в жилах закипает кровь.

Он прошмыгнул во двор. Здесь полуденное солнце создавало над песком призрачные, струящиеся миражи. Взяв в руки учебную деревянную рапиру, он сбросил с себя тунику и начал отрабатывать выпады и удары. Утомительные механические упражнения доставляли удовлетворение если не его нраву, то телу. Перед учебным боем учитель фехтования поставил его в пару с каким-то греком. Арий не стал ждать, когда соперник отсалютует ему, и взмахнул мечом.

— Остановись! — крикнул грек и отскочил в сторону. — Это учебный бой!

«Убей его», — прошептал демон, поднимая от колец голову.

Он бросился вперед. Соперник вскинул меч. Дерево с глухим стуком ударилось о металл. Рапира Ария сломалась, разлетелась в щепки. У него осталась лишь рукоятка. Грек отскочил назад. Арий бросился на него и деревянной рукояткой нанес противнику удар в нос. Грек пошатнулся, и оба, сцепившись, полетели на землю. Шершавой от налипшего песка рукой Арий сдавил греку горло.

«Убей его! Убей его!»

— Хватит! Прекрати, мой мальчик!

Арий непонимающе моргнул.

— Побереги себя, — сказал застывший в дверном проеме Галлий. — Я хочу, чтобы в сентябре ты был готов к Римским играм.

Арий медленно палец за пальцем ослабил хватку на горле грека. Затем отодвинулся и сел на песок. Тело было липким от пота. Наконец, он медленно поднялся на ноги.

— Сволочь! — прорычал полузадушенный грек. — Ты сломал мне нос!

«Убей его! — вновь прошептал демон в голове Ария. — Тебе ведь этого хочется. Убей его!»

Но Арий развернулся и, чувствуя на себе взгляды других бойцов, ушел прочь. На улице, точнее на другой ее стороне, его встретили любопытные взгляды прохожих.

В голове мелькнула странная мысль — как давно его беззастенчиво разглядывают посторонние люди?

Было безветренно, но от жары пот уже испарился. Неожиданно его с невиданной силой захлестнула волна тоски по дому. В душе возникло острое желание вновь оказаться под прохладным дождем среди зеленых гор, окутанных туманами, которые ласкали ему кожу, как и мягкие ветры, шевелящие кроны дубовых рощ. Как он устал от чужого неба и раскаленного сухого воздуха! Прежде чем он успеет состариться, зной иссушит его, превратит в сухое бездушное создание, хрупкую пустую оболочку.

С этими мыслями он зашагал прочь, яростно рассекая руками горячий воздух. На краю двора собралась толпа. Незнакомые люди разглядывали его сквозь прутья решетки и делали ставки на будущие бои.

Убей их!

Он уже собрался повернуть обратно к казармам, однако заметил по ту сторону решетки Тею. Она стояла на углу двора, чуть в стороне от толпы, перекинув через плечо длинную косу темных волос и прижимая к узкому бедру корзинку. Не иначе как шла на рынок, но по дороге остановилась и теперь, как обычно хмуро, но спокойно, смотрит на него. Он ответил на ее взгляд. Ее запястье снова было перебинтовано.

Он сам не знал, почему поднял меч и отсалютовал ей.

— Идущие на смерть приветствуют тебя! — услышал он голоса других гладиаторов.

Затем Арий, взмахнув мечом, описал в воздухе дугу и задержал острие в дюйме над песком. В следующее мгновение он сделал выпад в сторону воображаемого противника, отскочил, развернулся и сделал еще один ложный выпад. Это было сродни медленному и грациозному танцу с мечом под лучами жгучего солнца, что падали ему на спину и отражались от поверхности острого лезвия. Каждый мускул его сильного тела перекатывался под кожей гладко и плавно, как теплый мед. Тея не могла оторвать глаз от этого великолепного зрелища.

«Хвастун», — усмехнулся маленький черный демон.

Арий резко развернулся, занес над головой меч и метнул его прямо в песок. Клинок вонзился глубоко в землю и остался стоять, подрагивая. Арий поднял глаза и посмотрел на Тею.

Толпа разразилась рукоплесканиями, но для него их звук донесся как будто издалека. Зато Тея наконец улыбнулась ему.

— Еще одно письмо от моей хозяйки, — сказала Тея и удивленно подняла брови. — Ты не будешь против, если я прочитаю его тебе? Впрочем, ты уже и так знаешь, что она тебе пишет.

Арий пожал плечами и попытался вдеть нитку в иголку, которые позаимствовал у одного раба. Нужно было зашить порванный рукав туники.

— Тогда я не стану читать. — Тея обхватила себя руками за талию. — Ответ будет? Она все время спрашивает меня, почему ты ей ничего не отвечаешь.

— У нее глаза, как у хорька. Передай ей, что я так сказал.

Его слова заставили Тею рассмеяться.

— Она изобьет меня до полусмерти. Но я не против.

На какое-то мгновение стало тихо. Арий наконец вставил нитку в игольное ушко и принялся неумело пришивать рукав к тунике.

— Для тебя, наверняка, это сделают другие рабы, — заметила Тея.

Арий снова пожал плечами.

— Ненавижу просить Галлия о чем бы то ни было.

— Тебе надо самому научиться чинить одежду. Знаешь, ты сейчас все делаешь неправильно.

Арий неожиданно для самого себя рассмеялся.

— Никогда не учился шить.

— Я могу научить тебя.

— Хорошо. — Он впервые привел ее в свою каморку. Тея с интересом потрогала стены, прикоснулась к спинке стула, грубому одеялу на кровати.

— Что?

— Я не то ожидала увидеть. Здесь все просто. — Она обернулась и снова улыбнулась. — Где иголка?

— Вот.

— Хорошо. Садись.

— Зачем?

Она положила руки ему на плечи и, подтолкнув, заставила сесть на стул. Ее голос сделался чуточку игривым.

— Потому что я твоя наставница. Учитель должен возвышаться над учеником. Во-первых, эту тунику нужно снять. Никогда не чини одежду, не сняв ее с себя.

Арий послушно сбросил тунику. На нем оставалась лишь юбка для учебного боя, но он ощущал себя совершенно голым. Его новоявленная наставница улыбнулась уголком рта. Впрочем, руки ее были заняты делом.

— Нужно отрезать разлохматившиеся края. У тебя есть нож?

— Галлий не разрешает мне иметь острых предметов.

— На его месте я поступила точно так же. Вдень иголку и наложи края один на другой. — Она показала ему, как нужно обращаться с иглой. — Теперь возьми ее в руки и делай вот такие стежки.

Рядом с ее образцом сделанные его рукой стежки смотрелись грубыми, неаккуратными.

— Плохо. Не получается.

— Неужели Верцингеторикс разбил Юлия Цезаря в первом же сражении? Попробуй еще раз. Осторожно, а то сломаешь иголку, если будешь сжимать ее с такой силой. Это не меч, Арий.

Она произнесла его имя, и оно впервые не резануло ему слух. Наоборот, ему было приятно слышать его из ее уст. Затем она склонилась над его плечом, чтобы направить его руку. Прикосновение ее ловких, слегка загрубелых пальцев было тоже приятным. Он чувствовал на затылке ее дыхание, свободные кончики ее волос щекотали ему кожу. Несмотря на полуденный зной ее кожа оказалась гладкой и прохладной. Внезапно в его тесной каморке как будто сделалось еще жарче.

Неожиданно иголка сломалась в его сильных пальцах пополам.

Он вскочил и оттолкну ее от себя к кровати.

— Убирайся!

— Что? — Полулежа на его грубом одеяле, она удивленно подняла на него глаза. — Арий…

— Уходи! — грубо бросил он ей, прежде чем демон успел прошептать: сделай ей больно.

Ее лицо моментально померкло. Это была вторая женщина, которую он бесцеремонно выставил за дверь. Только в отличие от первой это ушла молча, без единого слова, тихо и на собственных ногах.

Со злостью захлопнув дверь, Арий бросился на койку. Он лежал, закинув руки за голову, и слушал, как затихают в коридоре ее шаги. Вот она прошла в дверь, вот за ней закрылись ворота, вот она возвращается в дом Поллиев, к своей голубой чаше…

Он вскочил и рывком распахнул дверь.

— Галлий!

— Что, мой мальчик? — спросил, тотчас возникнув в коридоре, ланиста, напомаженный, разодетый в пух и прах по случаю какого-то званого ужина. Рядом с ним, держа футлярчик с ароматическим шариком, стоял хорошенький мальчик-раб.

— Больше никогда не пускай ее сюда! Никогда.

Он захлопнул дверь, и демон радостно расхохотался.

 

Тея

— Осторожнее с этими браслетами, тупица!

Праздник Вальтурналий закончился, и моя хозяйка вернулась в Рим.

— Что за лето! — Лепида потянулась как кошка, невероятно бледная, гладкая и красивая. — В августе в Тиволи так хорошо! Ничуть не жарко. О боги, Тея, да ты стала совсем черная от солнца. Ты вся высохла и теперь похожа на седло кавалериста. Ты никогда не догадаешься, что сделал император! Марк узнал об этом раньше других. Он развелся со своей женой! Я имею в виду Домициана. Он отправил ее не то в Брундизий, не то в Тоскану. Ты можешь себе представить? У нее, оказывается, был любовник, говорят, какой-то актер по имени Парис, игравший в Театре Марцелла. Я, хоть убей, не могу представить себе императрицу с каким-то актеришкой, так что, скорее всего, это сплетни, однако кто-то сказал, будто Домициан приказал убить этого Париса. Он очень ревнивый муж.

— Разобрать твои вещи, госпожа?

— Да, разбирай. Сегодня к нам на ужин придет Марк, так что оставь желтое шелковое платье. На счет драгоценностей можешь не беспокоиться, ради Марка нет смысла наряжаться.

Лепида нетерпеливо посмотрела на свое обручальное кольцо, затем перевела взгляд на меня.

— Значит, Тея…

— Принести притирание из жасмина, госпожа?

— Не увиливай, Тея. Как ты выполняла мое летнее поручение?

— Он не получил три последних письма.

Тонкие черные брови выстроились в одну линию.

— Если ты их потеряла…

— Нет, не потеряла, — ответила я и занялась флаконами с благовонными притираниями. — Он отказался увидеться со мной.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я пошла отнести ему письмо, — бесстрастно принялась объяснять я. — Он велел мне убираться прочь.

— Но почему? Почему?

— Я не знаю.

— Ты идиотка, ты все испортила! — Лепида влепила мне звонкую пощечину. — Мне следовало знать, что ты все испортишь! Не так, так иначе. Как ты посмела!

С этими словами он принялась мерить шагами комнату.

— Да как он только посмел! Ничтожество, жалкий гладиатор! Неужто он забыл, кто я такая? Я скажу отцу, и его бросят на растерзание львам! — Она недовольно посмотрела в мою сторону. — У него кто-то есть, верно? Кто она? Говори! Какая-нибудь распутная патрицианка? Какой-нибудь мальчик-трибун?

— Нет. Он просто… просто не любит людей.

— Может, он… застенчив?

— Я не знаю…

— Кто бы мог подумать? Варвар застенчив. Пожалуй, все становится понятно. То есть я хочу сказать, у него до этого не было никого вроде меня. Может быть, что-то еще можно сделать. — Грациозно присев на кушетку, Лепида пронзила меня колючим взглядом. — Я больше не стану поручать тебе доставку писем, потому что ты обязательно все испортишь.

Я раболепно склонила в поклоне голову и вышла, мысленно вознеся слова благодарственной молитвы. Бог евреев строг, безжалостен и лукав, но иногда он смягчает нрав. Да, после возвращения Лепиды, мне уже не петь в тавернах, ну и пусть, главное, я больше не увижу Ария. А поскольку я больше его не увижу — размахивавшего двуручным мечом во дворе гладиаторской школы, глядя мне в глаза и салютуя мне, то…

Гладиаторы. Неудачный выбор… во всех отношениях. Прожив какое-то время в доме Поллиев, я знала все о вложении денег. Гладиаторы — плохое вложение. Они слишком быстро умирают.

— Тея! — Огромная влажная рука схватила меня за локоть. Подняв голову, я увидела похотливую физиономию Квинта Поллио. — Тея! Ты мне как раз и нужна.

Укутавшись в плащ из грубой шерсти, он добрался до Аврелианских ворот.

— Эй, ты, не надо красться тайком как подлый преступник! — окликнул его стражник. — Давай посмотрим твои бумаги… подожди-ка, я тебя знаю! — Арий запоздало прикрыл гладиаторскую татуировку на руке. — Я видел тебя на арене. Ты Варвар! Что ты здесь делаешь?..

Арий сначала левой, а затем правой рукой ударил стражника в живот, и тот полетел на пыльную землю.

«Жаль, что у меня с собой нет меча, — тоскливо подумал он, когда его, крепко держа за локти, волокли обратно на Марсову улицу. — Им ни за что не одолеть меня, будь у меня меч».

— Да, спасибо вам, — холодно поблагодарил Галлий, передавая стражникам деньги. Во время следующего учебного боя на нем будут цепи… Так вы говорите, что он зубами разорвал стражнику сухожилия? Думаю, это поможет смягчить его боль. — В руки тех, кто водворил Ария назад в казарму, перекочевало еще несколько монет. Четверо подручных Галлия надели ему на руки и ноги кандалы. Услышав знакомый лязг цепей, Арий понял: улыбкам и ласкам настал конец.

Как только за недовольными стражниками закрылись ворота, Галлий повернулся к нему и тяжелой рукой с унизанными перстнями пальцами дважды ударил по лицу. Удивительно, но под слоем жира и пухлой розовой плоти оказались крепкие мускулы.

— Глупый мальчишка! — прошипел ланиста и обрушил на Ария поток мерзкой брани, какую только можно услышать из уст обитателей римских трущоб.

— Сразу видно твое низкое происхождение, Галлий, — язвительно заметил Арий. Еще удар, и он больно приложился затылком о стену.

— Значит, ты сделал большую ставку на побег? — процедил ланиста. — И с чем бы ты оставил меня? С пустыми карманами, вот с чем ты оставил бы меня! Глупый мальчишка! — За этими словами последовала новая зуботычина.

Арий ощутил привкус крови во рту, но вместо ярости его почему-то охватил приступ злорадного веселья. Удары, цепи, проклятия. Он отплатит ему той же монетой.

— Ступай в преисподнюю, Галлий! — произнес он и оскалил в усмешке окровавленные зубы.

Один из подручных Галлия нанес ему новый удар.

— Портишь свое имущество? — ехидно задал вопрос Арий.

— Мне теперь не до защиты имущества, — проговорил ланиста; его подкрашенные глаза превратились в узкие щелочки. — Мое имущество уже исчезло в сточной канаве. А знаешь почему, Варвар? Потому что император объявил войну хаттам. Он отправляется в Германию, к своим легионам. Как ты думаешь, кто оплатит сентябрьские игры, когда император не сможет присутствовать на них? И будут ли вообще эти игры? А это значит, что этим летом, когда ты напивался до бесчувствия, я терял мои деньги!

— Да, плохи дела, — притворно посочувствовал Арий и тут же получил очередной удар по губам.

— И все равно ты будешь сражаться, мой мальчик. Может быть, и не в Колизее, без розовых лепестков и серебряных монет, дождем осыпающих твою голову, но поверь мне, мой мальчик, ты будешь сражаться. На всех дешевых аренах с облезлыми львами и старыми гладиаторами, на аренах посреди покрытых плесенью трибун, куда будет битком набиваться плебс, лишь бы поглазеть на твою смерть, ты будешь сражаться. Ты вернешь мне все деньги, которые я потерял из-за тебя. За пределами Колизея никому дела не будет ни до каких правил, когда ты подохнешь, потому что твои кишки вывалятся наружу, а из твоей спины будет торчать меч, я буду рядом. И тогда я улыбнусь, мой мальчик, потому что ты не стоишь и плевка.

— Да, не слишком большая потеря будет для тебя, — насмешливо отозвался Арий, — протухшей бочки жира.

Заметив, как нему приблизились подручные Галлия, он крепко зажмурил глаза.

В ту ночь он спал на животе. Спина его почти до самых костей была раскроена безжалостными ударами веревки, вымоченной в рассоле. Когда его благодушие сменилось болью, он представил себе, как ему на лоб ложится прохладная ласковая рука и нежный голос успокаивает и погружает в приятный сон.

В ту осень Колизей простоял пустым, и бойцы из крупных гладиаторских школ отдыхали и предавались радостям жизни. Но поединки перенеслись на улицы, и в гуще каждого поединка оказывался знаменитый Варвар.

Были в городе ветхие арены, где песок был грязным и поросшими сорной травой. Трибуны здесь были забиты до отказа подонками из римских трущоб, вертлявыми людьми с бегающими взглядами, людьми, которые рукоплескали лишь в тех случаях, когда проливалась кровь, и никогда не даровали жизнь храбрым, но неудачливым гладиаторам. Но когда Варвар одним ударом меча разрубил напополам гиганта-испанца, они с ревом вскочили со своих мест и устроили бурю оваций и, подобно морю, выплеснулись на арену.

Были убогие таверны, где со столов убирали посуду лишь затем, чтобы можно было вытащить из столешницы ножи, а тела убитых неудачников сбрасывали в Тибр. Когда Варвар вонзил пару ножей прямо в нос какому-то италийскому моряку, поклонники буквально залили его по уши вином и носили по всей таверне на руках.

Были в районах трущоб переулки, где народ устраивал импровизированные арены, отгораживая их воткнутыми в песок ножами, и на этих аренах уличные бойцы убивали друг друга за пригоршню медных монет. Как-то раз Варвар сошелся в поединке с тремя братьями из Субуры, мастерски владевших ножом. Когда все трое лежали бездыханными на песке, он вонзил кинжал в ногу одному из оскорбивших его зрителей.

Он сражался, когда на его искалеченную острогой руку, в которой он держал меч, набросили петлю, когда рукояткой ножа ему сломали два пальца, когда его на время лишила зрения рана на лбу, обильно залив кровью лицо. Он сражался, когда еще плохо срослись сломанные кости и порванные связки, когда на теле оставались жуткие черные синяки и ожоги от факелов. Он сражался с мечом и щитом, сражался, зажав в руке кинжал или рыбацкую сеть, сражался голыми руками. Одним теплым осенним днем он показал, на что способен даже безоружным, когда большими пальцами рук раздавил сопернику дыхательное горло.

Арий Варвар был любимцем толпы, легендой городских трущоб. Римский плебс безропотно отдавал Галлию последние деньги, до отказа заполняя шаткие трибуны, и неотступно следовал за своим героем. Римляне говорили своим детям, что он дьявол. Они пересчитывали его шрамы и вели учет его победам. Они вопили от восторга и трепетали от ужаса, но всякий раз возвращались, чтобы вновь разразиться истошными криками. Они таскали его, усталого и забрызганного кровью, в таверны, где на него проливались настоящие водопады вина и гроздьями вешались проститутки, где он угрюмо молчал, одиноко сидя в углу, и выходил из состояния сонного оцепенения лишь затем, чтобы наброситься на очередного поклонника, проявившего излишнюю назойливость.

Черный демон в голове Ария весело носился по рекам крови и издавал радостный клекот.

 

Тея

— Императрица? — услышала я сквозь обильные заросли зеленых кустарников в саду звучный голос сенатора Марка Норбана. — Нет, Лепида, мне ничего не известно о том, что ее восстанавливают в прежнем статусе.

— Но ты же знаешь об императорском семействе буквально все, — обольстительным тоном проворковала моя хозяйка. Я стояла на четвереньках и скоблила плитки фонтана и потому не могла видеть ее лица, однако живо представила себе то выражение, с которым Лепида смотрела на своего нареченного жениха… — Поэтому расскажи мне…

Прогуливаясь, они направились в другой конец сада, но мне по-прежнему было слышно каждое их слово. Марку Норбану, по всей видимости, было уже почти пятьдесят лет, но у него был красивый звучный голос, приученный долетать до самых дальних уголков Сената.

— Я советовал достичь примирения. Императрица пользуется любовью народа, и благодаря ее добродетельной репутации никто не поверит в то, что она изменила императору. За исключением разве что самого императора.

— А как же Юлия? Говорят, что у нее нелады с мужем, неужели они разведутся?

— Нет, — коротко ответил Марк. — Юлию… скажем так, отличают странности. Она хрупкая и болезненная. Ей нужен защитник, покровитель. Она какое-то время пыталась найти его во мне, после того как умер ее отец, но я слишком стар.

— Неправда, ты в самом расцвете лет! — со смехом возразила Лепида, хотя ей было прекрасно известно о том, что Марку сорок шесть лет.

— Нет, что ты, я стар! — запротестовал Марк неожиданно серьезным тоном. — Неужели тебе хочется выйти за меня замуж, Лепида?

Эти слова разожгли во мне еще большее любопытство. Я вынула руки из фонтана и, осторожно просунув нос сквозь заросли кустов, сумела разглядеть роскошные черные волосы моей хозяйки и орлиный профиль Марка на уровне ее лица. Подобно своему царственному деду Августу он был не очень высок.

— Ты же знаешь, тебе не обязательно выходить за меня замуж, — произнес он, когда Лепида собралась что-то сказать. — Я стар, уродлив, горбат и не готов менять давно сложившиеся привычки. Нет, нет, не перебивай меня. Я провел полжизни в Сенате, а другую половину — в библиотеке. Я пишу трактаты, ненавижу пиры, у меня есть сын, который на два года старше тебя. Разумеется, я не пара для такой прелестной юной девушки, как ты.

— Я давно хотела спросить, Марк… Почему ты решил жениться снова? — Тон Лепиды был приторно-застенчивым, но я прекрасно знала, что ей до смерти хочется услышать ответ. — После стольких лет развода?

— Скажу честно, предпочитаю одиночество, — ответил Марк. — Даже будь это не так, нашлось бы не слишком много женщин, готовых сочетаться браком с такой старой развалиной, как я.

Мне стало любопытно: в юности он также страдал от своего уродства? И страдает ли сейчас?

— Но с твоим высоким титулом, твоей образованностью, твоим высокородным происхождением?..

— Ах да, мое происхождение, — отозвался Марк Норбан, и в его голосе прозвучала нотка горького сарказма. — Императорская кровь, текущая в моих жилах, возможно, несколько незаконна, но я последний из оставшихся в живых внуков императора Августа. Император Тит считал, что я не представляю для него угрозы, однако его брата отличает куда более подозрительная натура. Домициану нравится ставить меня в неловкое положение. А надо сказать, что существует не слишком много способов поставить холостяка в неловкое положение, и один из них — вынудить его жениться. — Марк учтиво поклонился. — Особенно на такой прекрасной девушке, как ты, которой больше подошел бы в мужья человек гораздо моложе меня.

Я отлично поняла истинный смысл этих льстивых слов. Каким образом удержать в подчинении подозрительного соперника? Лучший способ — сознательно унизить его, а самый верный способ унизить гордого аскета-сенатора, это навязать ему в жены капризное юное создание. Найдется немало зрелых мужчин, готовых взять в жены пятнадцатилетнюю девушку, как бы ни потешался над ними весь Рим, но только не человек вроде сенатора Норбана. Раньше никому бы и в голову не пришло посмеиваться над сенатором Норбаном, но теперь, после волеизъявления самого императора, Марку Вибию Норбану не избежать насмешек.

Лепида, конечно же, не уловила истинного смысла слов сенатора.

— Значит, это император выбрал меня тебе в жены? — спросила она, и я уловила в ее голосе радость от такой любезности властителя Рима. — Что ж, если он этого хочет…

— Нет, — тон Норбана сделался серьезным. — Если ты предпочтешь другого… я пойму твое желание… и откажусь от этого брака.

— Ты откажешь императору? — удивилась Лепида. — Ради меня?

Я поспешно отвела взгляд. Бедный Марк Норбан! Даже внук проницательного и мудрого императора Августа мог пасть жертвой пары голубых женских глаз. Я поспешно занялась чисткой фонтана. Квинт Поллио через неделю устраивает новый пир для гладиаторов, так что работы по дому, несомненно, прибавится.

 

Лепида

— Знаешь, я приняла решение выйти замуж за Марка, — сообщила я Тее в купальне, лежа на полированной глыбе мрамора, служившей массажным столом.

— Что, госпожа? — Пальцы рабыни приятно растирали мне спину. Пусть она неумелая, лукавая, грубая и неуклюжая уродина, руки у нее способны творить настоящие чудеса.

— Я выхожу замуж за Марка. Конечно, он стар, но поэтому мне будет легче им управлять. Придет время, и он будет есть из моих рук.

— Хм, — как всегда, вежливо отозвалась Тея. Впрочем, никогда нет уверенности в том, что она не строит рожи за моей спиной.

— Хотя он стар, уродлив и горбат, он все-таки сенатор, — продолжила я. — Кроме того, он принадлежит к императорскому роду. В какой-то степени принадлежит. Да мне и не придется вечно быть его женой, он станет для меня лишь первой ступенькой к восхождению в высшее общество. Когда-нибудь я, Лепида Поллия, прекрасная жена сенатора, вращаясь в кругу знатных патрициев, губернаторов и полководцев, смогу выбрать себя достойного супруга. Разве не так? — спросила я, положив на кулак подбородок. — Я полна прекрасных замыслов. Я вижу, как передо мной открывается широкая дорога, я смогу сделать все, что захочу… Помассируй мне левое плечо, Тея.

— Слушаюсь, госпожа.

— Осторожнее, нежнее. Мне все еще больно от синяков. Позапрошлой ночью отец устраивал пир для гладиаторов, и почетным гостем снова был Варвар. Я велела рабам смешать вино в отцовском кубке так, чтобы оно было вдвое крепче обычного. Он даже не заметил, как я выскользнула в темный сад, где Варвар еле стоял на ногах и, качаясь, разглядывал луну. «Красивая луна», — сказала я и поцеловала его. Наконец я добилась его, — призналась я своей рабыне и повернулась на бок, чтобы она могла помассировать его.

— Госпожа всегда добивается всего, чего только пожелает, — заметила Тея. Я вывернула шею и сердито посмотрела на нее, но ее лицо, как всегда, оставалось непроницаемым. Она права, что тут скажешь? Я всегда получаю то, чего хочу. Я хотела Варвара. В темном саду его руки легли мне на плечи, возможно, для того, чтобы оттолкнуть меня. Но его пальцы впились в мою плоть, а зубы прокусили мою губу до крови.

— Все это было ужасно волнующе, — призналась я и приподняла руку, чтобы Тея получше помассировала мне бок. — Он настоящее животное. Он бы уволок меня в темноту и сделал бы со мной все, что захотел, если бы его ланиста не вышел из дома в сад следом за мной.

— Сандаловое масло или жасминовое, госпожа?

— Жасминовое. Интересно, как повел бы себя отец, если бы узнал… — я хихикнула, выгибая спину. — Он бы рассвирепел. Но скажи, какая разница между тем, чего хочу я, и чего хотят все эти зазнайки-патрицианки?

Конечно, если бы стало известно, что юную девушку из знатной семьи соблазнил какой-то гладиатор, разразился бы грандиозный скандал. Зато сколько разговоров было бы потом!

— И вообще, разве Марку нужно все знать? — принялась я размышлять вслух. — Почему бы мне немного не поразвлечься? Можно подумать, я не знаю, как следует повести себя в брачную ночь! Главное, изобразить страх. Можно тайком принести немного цыплячьей крови в мешочке, как делают все невесты в том случае, если муж слишком пьян и не в состоянии исполнить супружеский долг. Но в данном случае мне стоит придумать что-то еще. Что-то такое, о чем я могла бы вспоминать, пока буду скучать под старым Марком. — Я закрыла глаза, а Тея принялась втирать жасминовое масло мне за ушами. — Лучше всего думать о паре сильных мужских рук…

— Я не хочу об этом слышать, госпожа, — прервала меня — о, неслыханная дерзость! — моя рабыня.

— Не хочешь? — Мои глаза удивленно распахнулись. — Это почему, Тея? Ты же не весталка! Можно подумать, я не слышала, как ты пыхтишь под моим отцом!

— Прости, госпожа. Это нечаянно сорвалась у меня с языка, — ответила Тея и принялась перебирать бутылочки с маслами и притираниями. — Подать платье?

— Я знаю, почему ты не хочешь слышать о нем, Тея, — улыбнулась я со злорадством. Все-таки что-то случилось, и ее бесстрастная маска дала трещину. — Потому что ты ревнуешь. Да-да, ревнуешь. Признайся, ты сама влюбилась в этого храброго Варвара, разве не так? Ты случайно не пряталась вчера под кустом, чтобы увидеть, как он станет целовать меня? Признайся, тебе было больно от того, что это была я, а не ты? — Я повернулась к ней и оказалась так близко от ее лица, что ощущала на своей коже ее дыхание. — Сказать тебе, Тея, что это такое? Что такое быть крепко прижатой к земле сильными мужскими руками?..

Лицо моей рабыни сделалось деревянным, однако глаза лучились нескрываемой ненавистью.

— Бедная малышка Тея, — улыбнулась я. — В следующий раз я дам тебе медных монет, чтобы ты купила себе его портретик на ленточке, какие продают торговцы возле Колизея. Повесишь себе на шею и будешь носить, а по ночам прятать под подушку.

— Это все, госпожа? Я еще нужна тебе?

— Нет. Ступай. Ты больше мне не нужна. — По крайней мере, сейчас я обойдусь без нее. Когда я добьюсь того, что Варвар окажется в моей постели, я заставлю ее смотреть.

Галлий начал по вечерам выпускать Ария в город. Раньше он пытался сбежать, но теперь его узнают повсеместно, прежде чем он успевает сделать десяток шагов. Бесполезно. Гораздо проще напиваться, накачивать себя вином.

— Воды! — кричал он, юркнув в дверь «Золотого петушка», куда вслед за ним с шумом устремлялась толпа поклонников. — Вина! Еды! После чего бросал хозяину таверны монету.

— Нет, нет, Варвару здесь все дается бесплатно! Такой превосходный бой был сегодня! Когда ты зарубил этого грека…

— Забудь о еде, — сказал Арий и уселся за стоящий в углу стол. — Только вина.

Пить и сражаться. Кровь и вино. Пей кровь, милый мальчик, проливай вино. Это то же самое. Он посмотрел в кружку.

— Осторожнее! — прошептал рядом чей-то голос. — На прошлой неделе он сломал челюсть тому, кто осмелился подойти слишком близко…

Пить и сражаться. Бери, глотай, давись. Ничего другого ты не получишь.

Кружка с грохотом разбилась о стену. Поклонники Ария взревели от восторга и последовали его примеру. Одно мгновение, и еще с десяток кружек разлетелись осколками по всему полу. При желании он мог бы вышвырнуть их всех на темную улицу.

Неожиданно перед ним возникла коричневая туника и натруженная рука.

— Арий!

Он тотчас узнал звук ее голоса.

— Убирайся! — процедил он сквозь зубы.

— Ради бога, я полночи искала тебя. Моя хозяйка не пустит меня домой, если я тебя не найду. Хотя бы ты пожалей меня.

Он потянулся за кувшином с вином.

— Мне нужно передать тебе кое-что, — бесстрастным тоном продолжила Тея. — Моя госпожа хочет, чтобы ты встретился с ней в Лукулловых садах завтра в полночь. Она подкупила твоего ланисту. Ты понял? Ну и отлично.

Он впервые поднял на нее глаза, но она уже затерялась среди завсегдатаев таверны. На какой-то миг он увидел, как она, проложив себе локтями дорогу сквозь толпу пьянчуг, выскользнула из двери. Он приподнялся со стула.

— Посидел бы ты, Варвар, еще немного, — сказал хозяин таверны, ставя перед ним новую кружку, налитую до краев. — Похоже, что надвигается первая зимняя буря. Да и по улицам в этот час бродят лишь убийцы да воры.

В таверну ввалилась новая толпа плебса, чертыхаясь и сбрасывая на ходу плащи. Арий накинул на плечи плащ и направился к выходу. Небольшая кучка поклонников последовала было за ним, однако он остановил их, заявив во всеуслышание:

— Убью всякого, кто пойдет за мной.

Несколько человек не вняло его предупреждению, и тогда Арий столкнул двоих лбами, а третьего толкнул прямо в очаг и, пока тот с криками пытался потушить загоревшиеся волосы, вышел наружу.

Дождь еще не начался, но, похоже, вот-вот разразится ливень. Подняв голову к темному небу, он втянул носом воздух и почувствовал его приближение. Впервые за последние месяцы подул холодный ветер. Арий сбросил с головы капюшон. Первый дождь, с тех пор как… Как долго он прожил без дождя? Он так соскучился по нему.

Тею он догнал на полпути к дому. Она шла, гордо расправив плечи и размахивая руками. Сделав несколько широких шагов, он нагнал ее и зашагал рядом.

— Глупо ходить одной по ночам в этой части города, — довольно грубо бросил он ей.

— Моя хозяйка ждет меня. — Она смотрела прямо перед собой, не обращая внимания на пыль, которую сильный ветер огромными пригоршнями бросал ей в лицо. — Лепида Поллия не любит ждать.

— Сейчас пойдет дождь.

— Не важно. Я люблю дождь.

Они молча зашагали дальше.

— Ты сегодня хорошо сражался, Варвар.

Он ничего ей не ответил, лишь вытер попавшую в глаза пыль. Все так же молча они свернули за угол.

— Кого ты убиваешь? — голос Теи был едва различим на фоне шумных порывов ветра. — Ты ведь убиваешь не ради забавы. И не ради восторга толпы или денег. Кого же ты на самом деле убиваешь, когда вонзаешь меч в греков, фракийцев или галлов?

Галлия. Императора. Толпу.

— Всех.

— И меня тоже?

— Ну… только один раз.

— Только раз?

— Та амазонка, помнишь ее? Она… у нее были темные глаза, полные отчаяния… но не твои глаза… они… — Арий запнулся, подбирая нужное слово. — Впрочем, это не важно.

— Ты убил ее.

— Она попросила меня.

— А что, если я тебя попрошу? — Тея остановилась и откинула голову. — Прямо сейчас. Ты сделал бы это? Я давно пытаюсь лишить себя жизни, отнимаю ее у себя в чаше за чашей крови, но, похоже, толку от этого никакого. — Она вытянула перед собой руки, и Арий хорошо разглядел белые шрамы на запястьях. — Убей меня, пожалуйста!

— Что?

— Прямо сейчас. Я даже помогу тебе в этом. — Она быстрым движением подняла с земли камень с острыми краями и полоснула им себя по запястью. На светлой коже тотчас выступила капля крови. — Доверши, прошу тебя.

— Нет, — твердо ответил Арий, глядя ей прямо в глаза и не в силах отвести взгляд. — Нет.

Какое-то мгновение она смотрела на него такими же темными глазами, как и у той амазонки. Затем прижала окровавленную руку к груди и резко развернулась, чтобы уйти прочь. Как назло, ремешок ее сандалии лопнул, и она зацепилась за него и потеряла равновесие.

Арий бросился к ней и, прежде чем она успела упасть на мостовую, схватил обеими руками и поставил на ноги. Тея вцепилась ему в плечо, и ему на шею легла ее окровавленная рука.

Не обращая внимания на ветер, который путал ей волосы, Арий неуклюже прижал ее к себе и оторвал от земли. Внезапно он понял, что отчаянно хочет ее.

Однако он опустил ее и разжал объятия, и они заглянули в глаза друг другу. «У ее губ, — подумал он, — наверно, сладкий вкус».

В небе над их головами прогрохотал первый раскат грома, и они быстро отвели взгляды. Впервые за последние часы ей стало холодно. Она съежилась и скрестила руки на груди, и при виде крови на ее руке ему неожиданно показалась, будто он налетел на каменную стену.

— Я… мне нужно перевязать руку, — произнесла она, и он молча кивнул.

Поблизости не было никакой таверны или лавки, где можно было бы скрыться от непогоды. Неподалеку был виден лишь темный вход жилого дома, причем дверь была закрыта на засов.

Арий стукнул по ней кулаком, но ему никто не ответил. Ветер по-прежнему гнал по улице облака пыли. Вдали, за темным силуэтом Колизея, сверкнула молния.

— Твоя хозяйка. Она будет сердиться? Будет браниться? — с трудом подбирая слова, спросил он.

Тея непонимающе посмотрела на него.

— Будет. Но это пустяки, мне не привыкать.

Их руки соприкоснулись, и они тут же отпрянули друг от друга. Тея наклонилась, чтобы привязать оторвавшийся ремешок к сандалии. Туника плотно облепила ее тело. Ему были хорошо видны изгиб ее талии и округлые ягодицы… Арий поспешил отвести взгляд в сторону.

Краем глаза он увидел, как Тея, оторвав от подола туники полоску ткани, стянула ею кровоточащее запястье. Повязку она перехватила шнурком, скреплявшим ее заплетенные в косу волосы, которые теперь волной легли ей на спину. Она тряхнула головой, и густой полог темных волос закрыл ее лицо и порезанную руку. Через эту завесу ему все-таки был виден ее профиль, прямой нос и губы.

Он потянулся к ней и услышал мысленный голос, слишком тихий и робкий, чтобы принадлежать демону: только не делай ей больно.

Арий коснулся пальцами прядей ее волос. Они показались ему гладкими, как шелк, и пахли приближающимся дождем. Он взял их в пригоршню и поднес к губам.

Она повернулась к нему, ее глаза блеснули настороженным и вместе с тем отчаянным голодом, и на него нахлынула волна горьких воспоминаний. Он увидел себя посреди арены, и тело его налетало на тело соперника, и это столкновение заканчивалось выплеском горячей крови и затуханием чужой жизни. Перед его мысленным взором снова возник образ умирающей амазонки, которая тут же превратилась в Тею.

Ему стоило немалых усилий, чтобы сдержаться, ибо он был готов приказать ей, чтобы она убиралась прочь, иначе он убьет и ее… В следующее мгновение она подалась вперед, прижалась щекой к его горлу и поцеловала за ухом. Арена тотчас куда-то исчезла, а вместе с ней и кровь, и смерть. Их руки переплелись. Он с такой силой прижал ее к груди, что услышал, как хрустнули ее косточки, и поспешил напомнить себе, что с ней следует обращаться нежно и бережно. Никогда в своей жизни он еще не был ни с кем нежен. Он провел пальцем по ее губам, и они тотчас раскрылись, пуская его внутрь. Внезапно он ощутил неведомый ранее прилив радости, захлестнувшей его с головы до пят.

Прижимаясь спиной к стене, они сползли на землю. Он подложил ей под голову свой плащ и неуклюже опустился на нее. Ее пальцы тотчас скользнули ему в волосы. Он поцеловал ложбинку у нее под горлом. Его руки ласкали то податливый изгиб ее спины, то упругую грудь, и у него перехватило в горле, как будто там застрял комок. Он не сразу понял, что это счастье, потому что это ощущение было для него новым, неведомым… Ее кожа была теплой и нежной, после нее ему больше не хотелось прикасаться к рукоятке меча.

Наконец пошел дождь и превратил улицы в потоки воды.

— Эй, подонки, прочь с моего порога! — прозвучал позади них рассерженный голос. Неожиданно дверь распахнулась, и в дверном проеме мелькнул свет факела. Они торопливо набросили на себя одежду и исчезли в противоположных направлениях. В спину им неслись проклятия хозяина дома.

 

Тея

Арий так и не пришел на встречу с моей хозяйкой в Лукулловы сады. Облаченная в полупрозрачную ночную сорочку, Лепида какое-то время ходила взад-вперед и звала его, но я не услышала в ответ ни единого звука. Лишь полуночный шелест листвы. Какое чудное место для свидания, но, увы! Всю дорогу домой Лепида кипела от злости, не заплатила носильщикам паланкина и, злая на весь мир, вернулась в одинокую постель. Впрочем, никто ничего не заметил. Мой Арий, а не твой. Мой, пусть даже на короткий час в холодном дверном проеме чужого дома.

В доме все спали. Я бесшумно прокралась по темным коридорам, слыша, как сердце стучит в груди гулко, как барабан, и остановилась перед дверью, ведущей в бани.

Я распустила заплетенные в косу волосы, прикрыла ладонями лицо, чтобы скрыть свою радость — это было бы ни к чему, и вошла внутрь.

Мои глаза еще не привыкли к темноте, но я уже поняла, что он здесь. Слабый шорох еще не достиг моего слуха, но я уже знала, что Арий поднялся из дальнего угла, где мы с ним встретились в первый раз. Еще до того, как мои пальцы прикоснулись к нему, я знала, что его руки протянуты мне навстречу.

— Тея!

— Что?

— Ничего.

Его руки сжали мои ладони.

— Тея. Тея.

Он нагнулся и легко подхватил меня на руки. Я тряхнула головой, и они волосы волной упали ему на лицо. Получилось что-то вроде уединенной пещерки для нас двоих.

«Святилище», — подумала я. В следующее мгновение я уже больше ни о чем не думала.

 

— Отлично, — произнес Галлий и, выгнув дугой выщипанные брови, принялся нежно поглаживать руку одного из своих юных рабов. — Неужели этой зимой мы пребываем в добром настроении? Никаких разбитых стульев и кружек. Никаких отрубленных ушей у моих бойцов, да и мой винный погреб остался почти нетронутым. Если не ошибаюсь, что ты вот уже месяц не вонзал кинжал в ногу очередному обидчику.

— Хватит! — бросил ему Арий, впрочем, вполне добродушно.

Отдыхать или скучать было некогда. Больше никаких убогих арен или драк в темных переулках. Толпам был отдан Колизей. Император вернулся в Рим и пробыл в нем достаточно долго. За это время он даже успел помириться с императрицей, прежде чем в скверном расположении духа отправился обратно в Германию. Однако город заполонили охочие до веселья испанцы и все как один с нетерпением ожидали начала игр. Завернувшись в меховые плащи, они заполняли собой трибуны и были готовы дрожать на холодном ветру, глядя, как Арий сражается для их увеселения. Он бился с Серпиком, ретиарием с трезубцем в руках, на шлеме которого извивались живые змеи. Он бился с Люпусом, германцем в овечьей шкуре. Он бился с испанцем, привезенным из Лузитании, чтобы поддержать честь испанских гостей. И все они нашли свою смерть на арене Колизея под оглушительные вопли зрителей.

— Ради бога, неужели ты не можешь получить ранение? — как-то раз взмолилась Тея. — Тогда бы ты месяц-другой оставался в постели, и твои соперники больше не пытались бы отнять у тебя жизнь. Да и я тоже обрела хотя бы недолгий покой.

— Нет, такое невозможно, — заявил Арий, обнимая ее так, что у нее хрустнули ребра. — Я бы сразу затащил тебя к себе в постель.

— Ммм, — она поцеловала шрам, рассекавший его бровь, чем заставила его поморщиться от боли. — Мне нравятся твои слова.

— Тея, — он нежно приподнял ей подбородок. — Не ходи туда, где я сражаюсь.

— Это все Лепида. Она заставляет меня приходить на поединки.

— Но я не хочу, чтобы ты увидела, как… — он осекся. Впрочем, догадаться, чем закончилась бы его фраза, было несложно. Я не хочу, чтобы ты увидела, как меня убьют.

Она обняла его за шею, и он зарылся лицом ей в волосы. На прошлой неделе во время поединка с гладиатором-галлом трезубец противника пронзил ему плечо. В ответ Арий вогнал противнику меч прямо в рот.

— И все же я победил, — заявил Арий разгневанному Галлию, пока лекарь чистил и перевязывал рану.

— Верно, — хмуро подтвердил ланиста. — А поскольку ты, насколько я вижу, владеешь правой рукой так же хорошо, как и левой, то я не стану отменять твои поединки в следующем месяце. У тебя есть обязательства, мой милый мальчик, так что не думай, что сможешь пойти на попятную только потому, что кто-то уколол тебя трезубцем.

— Вот ублюдок! — злилась в ту ночь Тея. — Жаль, я не умею колдовать. Тогда бы я наслала на Галлия порчу.

Арий засмеялся, откинув назад голову.

— Не смейся, это не смешно. Знаешь, я передумала, беру обратно свои слова о том, что хочу, чтобы тебя ранили. Я буду переживать даже больше обычного, потому что через пару недель тебе вновь предстоят бои. Тебе очень больно?

— У меня хватит сил, чтобы отнести тебя до постели. — В подтверждение своих слов он подхватил ее на руки.

— Я бы и сама дошла до постели, — сказала Тея, прижавшись лицом к его плечу.

— Я же варвар, — с улыбкой отозвался Арий, целуя ее в шею. — Мы всегда таскаем наших женщин как мешки с зерном.

— Если у тебя хватает сил! — подзадорила она его, ткнув в перевязанное плечо.

— Хватит сил? — Он положил ее на постель и принялся щекотать, пока она не завизжала, давясь хохотом.

— Ну хорошо, хорошо. Беру свои слова обратно! Перестань, ты защекочешь меня до смерти!

Арий лишь зарычал от восторга и прильнул к ее губам.

Урвать короткие минуты для встреч с Теей оказалось удивительно легко. Не было такого дня, чтобы она, отправляясь на рынок выполнять поручения хозяев, не забежала на Марсову улицу, чтобы провести вместе с ним час-другой. Когда же ночи сделались темнее и длиннее, она начала тайком уходить из дома, убегая к нему через ворота сада.

— Старайся никому не попасться на глаза! — предостерегала она его, чувствуя, как ее голые руки от холода покрываются гусиной кожей. — Если Лепида увидит нас…

— В таком случае, не приходи. Зачем рисковать. — Он откинул полу плаща и крепко прижал ее к себе. В его сознании теснились образы нежности, которые ему никак не удавалось облечь в правильные слова.

— В чем дело? — спросила она, словно видела его насквозь.

— Ничего. — Он снова привлек ее к себе. Арий не знал, как сказать ей о том, что каждую ночь, когда она, запыхавшись, вбегает в дверь его комнатки и радостная падает в его объятия, у него слабеют колени. Любые слова были бессильны выразить его чувства. Ему оставались лишь объятия и ласки.

— Арий! — засмеялась Тея, когда он в очередной раз крепко прижал ее к себе. — Ты меня задушишь. Я не могу дышать.

Она была его первой женщиной, но вовсе не это заставляло все его естество таять от счастья. Дело было в самой Тее.

— Смотрю, ты расслабился, размяк, — неодобрительно проговорил Галлий. — Да, да, я помню, что ты по-прежнему собираешь огромные толпы зрителей. Но я хорошо знаю тебя, мой мальчик. Ты начинаешь осторожничать, вот в чем дело. А осторожность в Колизее не ценится. — Галлий вздохнул. — Это все рабыня из дома Поллиев, верно я говорю? Только не делай такое удивленное лицо, мой мальчик. Можно подумать, я не знаю, что теперь она дает тебе кое-что другое помимо писем. Что же, рабыня Лепиды Поллии — это лучше, чем сама Лепида Поллия, но все же… если это из-за нее ты теряешь боевую форму, то мне придется…

Не успел ланиста и глазом моргнуть, как Арий обеими руками вцепился ему в горло.

— Еще одно слово, и я задушу тебя!

— Вот молодец! — похлопал его по плечу мгновенно побагровевший Галлий. — Вот так почаще бы на арене!

Скрепя сердце, Арий был вынужден признать, что ланиста прав: Тея отнимает у него силы. Он ни за что бы не признался в этом вслух, но он действительно потерял былую ловкость и быстроту. И все же ему до поры до времени везет. Каждый раз, когда служители Колизея крючьями утаскивали с арены через Врата Смерти труп очередного соперника, в его голове мелькала лишь одна мысль: еще несколько недель с Теей.

— Готова спорить на что угодно, ты говоришь это всем женщинам, — поддразнила она его, когда Арий признался ей в своем потаенном желании. — Еще несколько недель с Сульпицией, с Кассандрой, с Лепидой… — Ой! — вскрикнула она, когда он опрокинул ее на спину и навис над ней, как кот над мышонком.

— Никому до тебя, — прошептал он ей на ухо, — и никому после тебя.

— Никому до меня? — с неподдельным интересом спросила Тея.

Он пожал плечами. Не стоит рассказывать ей про демона, о том, как тот нашептывает ему, как следует обходиться с женщинами. Тея и демон — они из разных миров и не способны ужиться вместе. Арий провел рукой по ее лицу — он больше не боялся сделать ей больно.

Иногда она вечерами пела ему, положив его голову себе на колени и гладя по волосам. Она пела песни Греции, Иудеи и Бригантин. Ее сильный красивый альт проникал в самые глубины его существа, затрагивал каждый мускул, каждую клеточку тела. Постепенно он засыпал, убаюканный ее ласковыми прикосновениями и этим удивительным голосом.

— Ты колдунья, — как-то раз сказал он ей. — Твой голос подобен волшебным заклинаниям.

Иногда они лежали, переплетя на подушке руки, молчаливые, словно каменные круги на священных местах друидов в его далекой Бригантин.

— О чем ты думаешь? — спрашивал он ее, проводя пальцем по ее щеке, по горлу и волосам. Она всегда встряхивала головой и крепко прижималась к его телу, так что между ними не оставалось и дюйма свободного пространства, и они засыпали, переплетясь ногами и руками, как корни дерева. Когда он просыпался, ее глаза уже бывали широко открыты, а губы растянуты в улыбке, и сердце его, трепеща, переполнялось радостью.

Иногда она изучала карту шрамов на его теле: следы от ударов кнутом на спине, следы от ударов о камни на ногах, тонкие линии, оставленные на плечах лезвиями мечей и трезубцами.

— А этот? — спрашивала она, не в силах превозмочь любопытство.

— Погонщик рабов сломал мне локоть дубинкой.

— А вот этот?

— Драка на ножах в Субуре.

— А это?

— Татуировка, которую делают бойцам Галлия. Скрещенные мечи.

Тея с любопытством посмотрела на татуировку.

— Больше похоже на две скрещенные морковки. — Она осторожно потрогала клеймо и шрамы и нежно погладила их пальцем. Арий ощутил себя молодым и чистым, и если не до конца счастливым, то, во всяком случае, не озлобленным.

— Эта твоя зазноба не в моем вкусе, — заявил Арию один фракиец, увидев как-то раз Тею на улице. — Она же тощая, как палка. Иное дело ее хозяйка, эта самая Поллия, вот у кого есть на что посмотреть и за что ущипнуть.

Арий ударил фракийца головой о стену, но уже не с той силой, что прежде. Демон в его голове негромко взвизгнул, но, судя по всему, обретался где-то очень далеко.

 

Тея

— У тебя появился любовник, я угадала? — неожиданно спросила меня Лепида однажды вечером, когда я стояла позади нее и расчесывала ей волосы.

Мое сердце застучало сильнее прежнего, но я постаралась не показать вида и продолжала работать серебряным гребнем.

— Что ты сказала, госпожа?

— Любовник, Тея. Мужчина. Ты же понимаешь, о чем я? — В эту зиму у нее часто бывало плохое настроение. — Кто он?

— Он?

— Только не надо так тупо смотреть на меня! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Я увидела в зеркале, как ее голубые глаза недовольно сощурились. — Никаких секретов между горничной и хозяйкой быть не должно. Расскажи мне!

Придется что-то придумать.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, понизив голос.

— Это же всем видно. Ты спишь на ходу, когда я отправляю тебя выполнять поручения. Улыбаешься невпопад. Сегодня ты слишком долго отсутствовала, отправившись за покупками. Итак, кто он?

— Э-э-э… Он… — Будьте прокляты эти зоркие глаза. Я снова провела гребнем по ее роскошным черным волосам. — Он владелец таверны. В Субуре.

— Хозяин из таверны в трущобах? Какая прелесть, Тея. Что еще ты мне скажешь?

— У него черные волосы. Он родом из Брундизия. У него шрам на костяшках пальцев, после того как какой-то пьяница набросился на него с ножом.

Лепида рассмеялась.

— А жениться на тебе он не хочет? Нет, нет, дай я угадаю. Он уже женат!

Я тут же подыграла ей.

— Ее часто не бывает дома. И еще они плохо ладят.

— Конечно, как же иначе. То гладиатор, то трактирщик. Да, Тея, я всегда знала, что у тебя убогие вкусы. Кстати… — Лепида обернулась и пристально посмотрела на меня. — Приподними-ка волосы и покажи мне свою шею. О боги, да это след страстного поцелуя!

— Он очень любит меня, — пробормотала я по-гречески и с трудом удержалась от глупой счастливой улыбки.

Лепида это заметила, и выражение ее лица мгновенно переменилось.

— Тогда ступай в свои трущобы! — раздраженно бросила она и отвернулась к зеркалу.

«Ты играешь с огнем, моя милая», — подумала я, откладывая в сторону гребенку. Однако, придя ночью к Арию, я лишь рассмеялась.

— Не беспокойся, я собью ее со следа. Может, это и хорошо, что она что-то заподозрила. Теперь, каждый раз, когда я буду убегать к тебе, она станет считать, что я ухожу к своему трактирщику.

— Так что это за трактирщик? Могу я убить его? — шутливо спросил Арий, кусая меня за мочку уха.

Через две неделю он снова вышел на арену Колизея. Огромный противник-триновант, жестокая кровавая схватка. Они двадцать минут бились на мечах. Я в ужасе приросла к своему месту, но Лепида продолжала злиться и не заметила мою тревогу.

— Я не понимаю, из-за чего все устраивают такой шум, — сказала она, состроив гримасу. — Он всего лишь огромный уродливый варвар.

— Публика сходит по нему с ума, — рассеянно проговорил Квинт Поллио. — Признайся, он великолепен. Он поставил на колени этого тринованта…

Впрочем, несмотря на небрежную походку, которой Арий прошествовал через Врата Жизни, он был с ног до головы залит кровью и слегка пошатывался. Противный голос в голове прошептал: сколько тебе самому осталось жить, дружище?

Я молилась в каждом римском храме, я обращалась к прорицательницам, гадалкам и астрологам. Я потратила все медяки, заработанные пением в тавернах, на покупку оберегов и амулетов. Я стерла колени, молясь всем богам и богиням, имена которых мне были известны, и даже тем, о которых никогда раньше не слыхивала.

Ария это позабавило, или, по крайней мере, он притворился, что ему смешно.

— Ты ведь веришь только в одного бога, — заметил он однажды ночью.

— Да, но мой бог — это бог евреев, — ответила я, прижимаясь к нему под грубым одеялом. — Он всегда придет мне на помощь, потому что я принадлежу к избранному народу, а вот до тебя ему совершенно нет дела.

— А мне до него, — ответил Арий и провел рукой по моей спине. От его прикосновения по моему телу пробежала приятная дрожь. — Так что мы квиты.

— А кто твои боги? Может быть, я помолюсь им.

Он приподнялся на локте и посмотрел на меня с той редкой, мальчишеской, улыбкой. Улыбка эта полностью преображала его лицо, не оставляя ничего от обычной непроницаемой маски.

— У нас есть Эпона, богиня лошадей.

— Но чем она поможет тебе на арене Колизея?

— Тогда Артио.

— Кто она?

— Богиня леса, повелительница медведей, — хмуро добавил Арий.

— Не надо шуток.

— Есть богиня Сатайда, богиня горя и скорби.

— Это уже лучше. Я попрошу ее пощадить тебя.

Улыбка моментально слетела с его лица.

— Ты будешь горевать? — спросил он.

Я умру.

Я не сказала этого вслух. Не хотелось искушать бога, который не любит, когда ему отводят в человеческом сердце второе место. Но рука Ария, привыкшая сжимать меч, скользнула по моим волосам, как будто он кончиками пальцев пытался прочесть мои мысли. Затем он прижал меня к себе — так крепко, что я забыла обо всем на свете.

— Арий! — прошептала я, глядя в темноту.

Ответа не последовало. Кожей обнаженного плеча я почувствовала его дыхание.

Стараясь не разбудить его, я повернулась к нему и, прижавшись лицом к его широкой груди, тихонько заговорила. Заговорила на моем родном языке.

— Арий, Арий, Арий. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я люблю смотреть, как ты потираешь шрам на тыльной стороне ладони, когда нервничаешь. Мне нравится, как ты превращаешь меч в часть собственного тела. Нравится, как твои глаза насквозь прожигают меня, как будто ты каждый раз видишь меня впервые. Мне нравится темная черта в твоем характере, когда ты готов убить весь мир, и твоя мягкость, когда ты сожалеешь о содеянном. Мне нравится, как ты смеешься, как будто сам удивляясь при этом, что способен смеяться. Я люблю твои поцелуи, от которых перехватывает дыхание. Мне нравится, как ты сжимаешь меня в объятиях, и я обо всем забываю. Нравится, как ты превращаешь смерть в танец. Люблю смущение, которое вижу в твоих глазах, когда ты понимаешь, что счастлив. Люблю каждый мускул, каждую косточку твоего тела, люблю перепады твоего настроения. Я люблю тебя так сильно, что в дневное время не могу выразить это словами. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю.

Я вдыхала запах его волос и кожи. Я навсегда оставила в памяти его образ. И, наконец, прошептала слова молитвы.

— Да хранит тебя Бог.

С ними на губах я уснула.

 

Тея

— Один против шестерых! — воскликнула Лепида, обмахиваясь веером. — Я не могу дождаться этого поединка. О боги, когда же покончат с этими зебрами, чтобы мы смогли увидеть самое интересное?

Когда я наливала ей вино, руки мои дрожали. Как будто издалека до меня донеслись вопли толпы, хлопки кнутов на арене, визг животных. Агоналийские игры устраивались в честь двуликого бога Януса, открывавшего каждый новый год. Внизу продолжалась травля диких животных, отряды копьеносцев безжалостно истребляли полосатых зебр. Однако зебры были лишь прелюдией к грандиозному зрелищу: Арий Варвар против шестерых испанцев.

— Один против шестерых! — готов был сорваться с моих губ крик. — Один против шестерых!

— Я знаю, что это против правил, — обратилась Лепида к своему отцу. — Но какой великолепный поединок это будет! Публика обожает такие отчаянные схватки!

— Победи их! — умоляла я Ария этой ночью, взяв в руки его лицо. — Обещай мне, что останешься жив! Обещай!

Он крепко обнял меня, со свирепой яростью взял, но ничего не пообещал. Он слишком мудр, чтобы обещать то, что невозможно пообещать.

Проведя с ним три месяца, я знала, что не стоит требовать от него слишком многого.

— Тея, налей мне вина, да побыстрее!

Чувствуя, как похолодели мои пальцы, я передала Лепиде кубок с вином. С арены утаскивали мертвых животных, совсем скоро начнется полуденная казнь рабов и преступников, предваряющая поединок Ария с испанцами. Я сунула руку под тунику и нащупала висевшую на шее ленточку с амулетами и медальонами, которую надела утром. Их было не менее десятка, и все они должны отвести смерть от Ария. Я нашла их у гадалок и астрологов в надежде купить жизнь моему возлюбленному.

До моего слуха донеслись слова распорядителя игр:

— …привезли вам… героев Лузитании… ИСПАНСКИХ ДИКАРЕЙ!

Публика разразилась громкими рукоплесканиями, приветствуя участников поединка: шестерых ловких и злобных испанцев со сверкающими на солнце мечами и пышными пурпурными плюмажами на шлемах: все шестеро дружно воздели руки в приветственном жесте. Мне было видно, как изо рта у них вырываются облачка пара.

Как много, господи, как их много.

— …а теперь… из пустошей Бригантин… непобедимый боец… АРИЙ ВАРВАР!

Дабы уровнять возможности противников, для поединка соорудили платформу, и Арий, держа в руке щит, на нее вскочил. Он был поразительно спокоен и, казалось, не обращал никакого внимания ни на безумные крики толпы, ни на холодный воздух. И все равно, рядом с ужасной ордой испанцев он показался мне таким маленьким, таким уязвимым. Мне тотчас вспомнился Непобедимый Верцингеторикс. В конце концов, он оказался не таким уж непобедимым, потому что умер на арене подобно затравленному зверю.

Трубы возвестили о начале поединка. Испанцы принялись карабкаться на платформу. Зрители на трибунах все как один подались вперед, криками побуждая соперников к бою. Мне показалось, что мое сердце провалилось в желудок, словно в бездонный колодец.

Он зарубил первых двух сразу, как только они оказались на верху своих маленьких лестниц. Однако еще двое уже карабкались на платформу с другой стороны. Мгновение, и их мечи со звоном ударились о меч Ария.

Весь Колизей с оглушительными криками вскочил со своих мест, и я вместе со всеми. Лишь ненадолго мне стало жалко испанцев — их желание остаться в живых было столь же горячо, как и желание Ария. Увы, любовь сделала меня жестокой, и я возжелала их смерти. Арий ловким ударом на уровне локтя отсек одному из них руку, сжимавшую меч. Я испытала прилив гордости за любимого: как искусно он владеет оружием!

Арий стремительно передвигался по крошечной платформе, сам раздавал удары и ловко уходил от ударов противников. Зрители вновь сели на свои места и теперь делали ставки на исход поединка. Лишь сейчас я смогла вздохнуть полной грудью.

Пытаясь уклониться от изогнутого меча противника, Арий на короткий миг потерял равновесие, пошатнулся и упал.

Он упал на спину. Мне было видно, как с его губ слетает легкий парок дыхания. Я видела, как он судорожно хватает ртом воздух, как поднимает свой меч. Испанцы тотчас бросились к нему. Почувствовав скорую победу, они вскинули над головами клинки, однако прежде чем пропасть под их массой, Арий полоснул одного из них мечом по колену.

Я услышала, как Лепида прекратила болтовню. Я услышала, как Квинт Поллио отставил в сторону кубок с вином. Я услышала вздох, вырвавшийся из груди каждого зрителя Колизея.

Я уронила графин, чувствуя, как вино выплеснулось мне на ноги, и, подавшись вперед, завопила во всю мощь легких.

— MITTE! — заорала я, и все, кто сидел в сотне шагов от меня, повернули ко мне головы. — MITTE! MITTE! MITTE! Пусть живет! Боже, позволь ему остаться в живых!

И поскольку был прекрасный день, игры на редкость хороши, а Варвар сражался просто великолепно, вскоре к моему крику присоединились и другие голоса.

— Mitte! Mitte! Mitte!

Когда же я увидела, как покрытый синяками и забрызганный кровью Арий поднимается на ноги, у меня подкосились колени, и я упала. Меня оглушил рев трибун. В следующее мгновение внутри меня что-то раскололось и стало таять, как лед на дожде.

— Тея, что с тобой?

Я непонимающе посмотрела туда, откуда доносился голос, и увидела бледный овал лица моей хозяйки. Само лицо было перекошено от злости.

— Прости меня, госпожа.

— Это немыслимо, кричать на публике. Раб может что-то говорить только тогда, к нему обратятся. — Лепида больно пнула меня в бок острым мыском сандалии. — Поднимайся!

Я ухватилась за поручень и медленно поднялась. Кровь в ушах ревела так, что я даже не сразу почувствовала, как Лепида ухватилась за ленту с амулетами у меня на шее.

— Ну-ка, что это у тебя? Амулеты? Да так много! Для чего они тебе, Тея? Живо отвечай!

Она перевернула один из медных амулетов обратной стороной, где имелась сделанная на латыни надпись.

— «Оберегает от всех видов оружия». «Дарует защиту Марса от смерти в бою». О боги, я же никогда не бью тебя больно!

— Это ради моего трактирщика, — пролепетала я, пытаясь придумать объяснение. — Он сейчас служит в легионе… я хотела уберечь его…

Лепида отпустила меня и откинулась на подушки. В этот момент Арий, хромая, опираясь на копье, шагнул в сторону. Испанцы же схватили луки. Служители принялись разравнивать граблями песок на арене. Моя хозяйка тотчас состроила недовольное лицо и принялась раздраженно постукивать ногой в золотистой сандалии по полу. Затем она объявила, что у нее разболелась голова. К тому же на трибуне слишком холодно сидеть, и потому она хочет домой. Я ее практически не слушала, потому что голова моя была занята мыслями об Арии.

Я поплелась следом за Лепидой домой. Дома я помогла ей переодеться и какое-то время обмахивала опахалом. Затем помассировала ей голову, принесла ячменной воды и мучительно ждала того мгновения, когда она отпустит меня, после чего со всех ног бросилась к Марсовой улице.

— Арий? — задыхаясь, спросила я у хорошенького мальчика-раба, открывшего дверь. — Арий!

Это было единственное слово, которое я могла вымолвить.

— Извини… он не может… подожди!

Устало опустив плечи, Арий сидел посередине лазарета, весь в пыли и пятнах крови, и прижимал к затылку скомканную окровавленную тряпицу. Тем временем лекарь обрабатывал ему раны, а Галлий склонился над табличкой для письма. С десяток гладиаторов с любопытством, а кое-кто и нескрываемым злорадством, наблюдали за тем, как лечат побежденного Варвара.

Должно быть, я издала какой-то звук, потому что Арий поднял голову и посмотрел в мою сторону. Его лицо было все в синяках и порезах, оставленных противниками-испанцами, и все мое сомнительное спокойствие оставило меня. Я бросилась к нему, прижалась лицом к его плечу, и из моих глаз брызнули слезы.

Арий оттолкнул лекаря, непристойно обругал Галлия и швырнул окровавленной тряпкой в гладиаторов. Мой любимый не смог взять меня на руки. Он попытался это сделать, но тот час простонал от боли. Поэтому он поставил меня на ноги и отвел в свою крошечную темную каморку.

Там он просто прижал меня к себе и молча покачивал, как будто убаюкивал ребенка, а я все цеплялась за него и безудержно плакала, мысленно пообещав никогда больше не показывать ему своей слабости.

— Ты цел? — спросила я, немного успокоившись.

— Несколько синяков.

— Обманщик. — Я взяла его руку и поцеловала два распухших пальца, затем осторожно провела рукой по багровым синякам на плечах и руках. От меня не укрылось, как болезненно он поморщился, когда я прикоснулась к его ребрам, наверняка сломанным.

— Что теперь сделает Галлий?

— Снова вытолкнет меня на арену. Докажет всем, что я не утратил бойцовского духа.

— Ты его утратил. И все из-за меня. Я тебя размягчила.

— Тсс. Тихо.

— Игры, — сказала я, чувствуя, как во мне снова закипает негодование. — Игры, игры и еще раз игры… бесконечные игры…

Мой голос как будто треснул.

Он поцеловал меня долгим и отчаянным поцелуем, и я в темноте потянулась к нему, чувствуя, как меня переполняет любовь, любовь к каждому мускулу его тела, любовь к его крепкой шее, плечам, рукам…

— Сегодня ты проиграл, — прошептала я. — И ты проиграешь еще раз, каким бы удачливым и сильным ни был.

— Перестань, Тея.

Из моего горла невольно вырвалось рыдание.

— Я могу потерять тебя, и ты просишь меня перестать?

— Нет. — Он крепко схватил меня за руку и прижал мою голову к своему плечу.

— Я останусь жив. И я получу рудий.

— Императоры уже давно его никому не давали…

— Мне он его даст. Я покажу ему поединок, какого он еще не видел. После этого мы уедем отсюда…

— Я рабыня, я не смогу уехать с тобой…

— Я выкуплю тебя. Мои призовые деньги… их в три раза больше, чем требуется. Затем, когда я уйду с арены….

— Ты никогда с нее не уйдешь. Ты погибнешь…

— Нет, не погибну. — Он погладил меня по голове. — Тея, обещаю тебе, я останусь жив, и мы уедем из Рима. Отправимся в Бригантию, в горы…

Как долго он говорил, рассказывая мне о доме, который мы построим, о детях, которых вырастим, о прохладном воздухе, которым будем дышать следующие пятьдесят лет? Я не знаю. Но раньше он никогда так долго не разговаривал со мной, и я впервые услышала ритм его родного языка. И мне захотелось и зеленых гор, и целого выводка крепких, рыжеволосых детей, и упоительного воздуха Бригантин, подобного которому нет в Риме. Но больше всего я хотела Ария. Постаревшего, с седыми волосами, но без свежих шрамов на теле.

— Обними меня, — попросила я. Его руки послушно обняли меня за талию, и наши тела слились воедино до самого рассвета.

— Хватит бездельничать, Тея. Нам еще предстоит сделать много дел, — заявила Лепида и, постучав по стенке паланкина, добавила, обращаясь к носильщикам. — К Форуму!

Носильщики, шесть белокурых галлов одного роста, подняли носилки на плечи и, врезаясь в утреннюю толпу, зашагали вперед. Я поплелась сзади, что-то напевая себе под нос. Зимний воздух был резким и холодным. Крики уличных торговцев легко долетали с одной улицы до другой.

Теперь, когда Лепида находилась передо мной, я позволила себе улыбнуться, от чего изо всех сил удерживалась все утро.

Он выкупит меня, и я стану свободной. Последние порезы на моих запястьях уже зажили, и на их месте остались чистые розовые шрамы. В общем, меня переполняло счастье. Я даже не сразу поняла, что пою во весь голос. Из паланкина высунулась голова Лепиды.

— Прекрати выть, Тея! — недовольным тоном приказала она и велела носильщикам остановиться. Те поставили носилки на землю. Моя хозяйка принялась всматриваться в толпу. — Где же он?

— Ты с кем-то встречаешься, госпожа? — Наверно, с каким-нибудь молодым красавчиком эдилом или щеголем трибуном? Да, такой, как она, ничего не стоит среди бела дня назначить мужчине свидание посреди Форума, и это накануне свадьбы с Марком Норбаном, до которой осталось всего несколько недель.

Она отправила меня купить ей кулек с засахаренными фруктами, и я зашагала к торговцам, расположившимся перед входом в храм Юпитера. Я подумала, что Арий в эти минуты, по всей видимости, разговаривает с ланистой, убеждая его выкупить меня у Лепиды. Галлий, разумеется, будет недовольно стонать и ворчать, но, скорее всего, захочет порадовать своего подопечного.

Я застала Лепиду за разговором с мужчиной, правда, это не был молодой красавчик эдил или щеголь трибун. А всего лишь мужчина средних лет, плешивый, в тоге из грубой ткани. Значит, разговор деловой, а не любовный. Я приняла серьезное выражение лица и с поклоном вручила хозяйке кулек с засахаренными фруктами.

К моему удивлению, плешивый собеседник Лепиды ущипнул меня за бедро.

— Эта? — спросил он Лепиду. — Не красавица.

Я уловила в его речи простонародный выговор.

— Может и так, но у нее крепкая спина. Разве для твоего дела это не важно?

Я растерянно посмотрела на Лепиду.

— Что такое, госпожа?

Лепида мне не ответила, зато принялась лакомиться засахаренными фруктами, продолжая разговаривать с плешивым.

— Кроме того, она грамотная. Греческий знает так же хорошо, как и латынь.

— Не рассчитывай на более высокую цену, госпожа. Грамота шлюхе не нужна. Сколько ей лет?

— Пятнадцать, но она опытная, уверяю тебя.

— Нет! — неожиданно вырвалось у меня. — Госпожа! Я всегда хорошо служила тебе. Что бы я ни сделала дурного, я никогда так больше не поступлю, обещаю тебе! В чем я провинилась?..

Холодный, надменный голос Лепиды оборвал меня.

— Когда она не могла найти себе клиентов, то обслуживала гладиаторов бесплатно. Теперь тебе понятно, почему я хочу избавиться от нее?

— Возможно, — согласился плешивый. — Но ты не можешь избавиться от нее, госпожа. Ее может продать только твой отец, а не ты.

— Отец никогда не вмешивается в мои дела. Кроме того, я назначаю тебе за нее очень хорошую цену. Скажем, две тысячи сестерциев?

— По рукам. — С этими словами плешивый положил кошелек в протянутую руку моей хозяйки.

Я развернулась и бросилась бежать, но наткнулась на одного из носильщиков паланкина. Он тотчас схватил меня за локти и повалил на землю.

— Нет! Нет! Нет!

— Будь с ней осторожен. Она очень хитра, — предупредила Лепида моего покупателя. — Непременно попытается сбежать.

— Я много лет имею дело со шлюхами. — Крепкая ладонь больно ударила меня по щеке. — Успокоилась? Успокаивайся живее, или я велю выпороть тебя. Поняла?

Арий, Арий, где же ты?

Неподалеку, в нескольких кварталах отсюда, в своей каморке на Марсовой улице. Мечтает о родном крае.

— Ты же не будешь использовать ее в городе? — снова донесся до меня голос Лепиды. — Не хочу, чтобы она ставила меня в неудобное положение здесь, в Риме.

Нет. Нет. Он придет. Арий придет и убьет их всех… он обещал мне…

— Я веду дела на юге. Остия. Брундизий. Портовые города. В портовых лупанариях хорошо платят за римских шлюх.

— Прекрасно. — Лепида наконец остановила на мне взгляд. — Я говорила тебе Тея, что не потерплю этого безобразия. Ты тайком убегала из дома, чтобы блудить с гладиаторами…

— Ты следила за мной, — охрипшим голосом отозвалась я.

— Еще чего. Просто как-то раз ночью, несколько дней назад, я выглянула в окно. Мне хотелось узнать, вернешься ли ты с таинственного ночного дела. И ты появилась! Такое страстное прощание… Конечно же, у меня и раньше возникали подозрения… Особенно после той очаровательной сцены на трибуне во время игр. Когда я увидела твои амулеты… Не очень умно, моя дорогая…

Галл, державший меня за локти, немного ослабил хватку, чтобы почесать затылок. Я вырвала руку и влепила моей хозяйке звонкую пощечину. В следующее мгновение плешивый схватил меня за волосы и дернул мою голову так сильно, что у меня полетели искры из глаз.

— Ты мне не сказала, что она злобная, — посетовал он.

— Это не важно. — Лепида забралась в паланкин. На ее щеке горел багровый след от моей пощечины. Достав карманное зеркальце в золотой оправе, моя, теперь уже бывшая, хозяйка, придирчиво изучила свое лицо.

— Теперь ты несешь за нее ответственность, — заявила Лепида. Шелковые занавески опустились, и она скрылась из виду.

— Вставай, девушка! — хмуро процедил плешивый. — Ты меня понимаешь?

Остия. Брундизий. Портовые города, мерзкие лупанарии, грязные немытые мужчины.

Всего шесть часов назад я еще лежала в объятиях Ария и мечтала о том, что мне больше никогда не будет больно.

Я сделала еще один отчаянный бросок в сторону Марсовой улицы. Но меня снова сбили с ног и повалили на землю. Я попыталась кричать, но лишь наглоталась пыли. Вокруг меня двигались в разные стороны ноги, обутые в сандалии: компания молодых трибунов, смеявшихся над какой-то шуткой, матроны, брезгливо обходившие меня стороной, рабы, которые торопились отвести в сторону взгляд, лишь бы не смотреть мне в глаза.

Новый хозяин критически осмотрел меня.

— На нее лучше надеть цепи, — бросил он огромному слуге, стоявшему у него за спиной.

На моих руках звонко защелкнули кандалы. Я отвернулась и, уткнувшись лицом в землю, завыла, как умирающее животное.

— Купить ее? — спросил Галлий и, оторвав стило от восковой таблички, сделал паузу. — Мой мальчик, зачем тебе ее покупать? Ты ведь и без того получаешь все, что тебе нужно, верно? Зачем покупать корову, если можно…

— За мои призовые деньги ее можно купить трижды.

— Твои призовые деньги? Мой мальчик, ты знаешь, куда идут эти деньги? А кто все это устраивает? Кто обеспечивает тебя? Кто договаривается о поединках?

— А кто готов в любое мгновение умереть на арене?

— Но ведь ты жив, верно? — Галлий пухлой ладонью потрепал его по щеке. — Впрочем, в последнее время ты вел себя довольно неплохо, мой мальчик. Пожалуй, ты заслуживаешь награды. Выиграй в следующем поединке, и тогда посмотрим, что я смогу для тебя сделать.

— Хорошо. Согласен.

В ту ночь Арий ждал у ворот сада, но Тея так и не пришла. Это не слишком встревожило его — ей не всегда удавалось ускользнуть от своей похожей на хорька хозяйки. Без Теи постель казалась ему холодной и пустой. Он тосковал по теплу ее тела, по ее рукам, волосам. Арий улыбнулся. В последнее время он научился улыбаться.

Днем он провел учебный бой с тренером, после чего сидел и наблюдал за тем, как остальные гладиаторы отрабатывают выпады и отскоки.

— Ровнее ставь стопу! — крикнул он бойцу-азиату с трезубцем. — Давай, я тебе покажу…

Он поймал себя на мысли о том, что учит других бойцов сражаться, как когда-то братья учили его самого. Настанет день, и он будет учить боевому искусству сына, которого ему подарит Тея.

— Эй, Варвар! — позвал его мальчишка-раб, принадлежавший Галлию. — К тебе пришла госпожа.

Воткнув деревянный учебный меч в песок, он выскочил в коридор, где распахнул дверь своей каморки и улыбнулся фигурке возле узкого окна. Она стояла к нему спиной, накинув на голову капюшон.

— Тея!

В следующее мгновение он застыл на месте.

— Какая жалость, — произнесла Лепида Поллия, сбрасывая капюшон и встряхивая черными волосами. — Но Тея сегодня не смогла прийти.

Арий инстинктивно попятился назад, как будто наткнулся на лежащую посреди дороги гадюку.

— Разве так встречают старых друзей? — Лепида грациозным движением сбросила плащ, оставшись в зеленом платье и с ниткой жемчуга на шее. — Когда-то мы были добрыми друзьями, Арий. Я помню один пир в доме моего отца, когда ты был очень любезен…

— Где Тея? — резко бросил он ей.

— Ее нет, и не будет. Она в другом месте, — ответила Лепида и, присев на край кровати, склонила голову набок, словно любопытная птичка. — Она ушла навсегда, Арий.

Ему показалось, будто в животе у него шевельнулся какой-то холодный клубок.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мой отец продал ее. Работорговец купил ее и увез из Рима… кажется, это было вчера утром.

Работорговец?

— Куда он ее увез?

— Откуда мне знать? — отозвалась Лепида, разглядывая свои покрытые позолотой ногти. — Какое мне дело до рабов?

В следующий миг комната словно покачнулась, и ее как будто залило ярким, как вспышка, светом. Ощущение такое, будто тебя огрели по голове шишкой щита.

— Знаю, ты любил ее, — продолжила как ни в чем не бывало Лепида, — но она недостойна тебя. В самом деле. Эта девка была готова лечь под каждого мужчину в нашем доме.

Тея. Тея. Вот она, полузакрыв глаза, поет ему. Вот она заливается смехом. Вот целует его, вот показывает, как следует быть нежным. Тея.

— Знаешь, мне было очень неприятно, когда ты предпочел ее мне, — заявила Лепида и прикоснулась к его руке. — Но, думаю, меня можно убедить, попросить, чтобы я об этом забыла. Ты готов убедить меня, Арий?

Тея. Тея. Тея.

Он вытянул руку и сильной ладонью сжал лицо Лепиды. Ее голубые глаза сверкнули, и она игриво укусила его за большой палец.

— Ты… настоящая… стерва. — Арий схватил ее за волосы и оттолкнул к стене.

Она пошатнулась, натолкнувшись на стену, но в следующую секунду Арий схватил нож, лежавший на столике возле постели, и бросил ее на кровать.

— Где Тея? — К белоснежной шее прижалось острое лезвие. — Где она?

Лепида собралась закричать, но сильная рука гладиатора зажала ей рот. В ответ она впилась зубами в его ладонь. Уже не игриво, а злобно. Однако в его крови уже рокотал демон, и он ничего не почувствовал.

— Я зарежу тебя, — прошептал он. — Где она?

Сдавленно изрыгая проклятия в его адрес, Лепида беспомощно барахталась под его весом.

Арий полоснул ножом по ее растрепавшимся волосам и, схватив отрезанный черный локон, ткнул им Лепиде в глаза.

— Я сбрею все волосы с твоей головы, как у прокаженной. Где она? Говори!

Взгляд ее голубых глаз как будто плеснул в него ядом.

Он отрезал еще одну пригоршню локонов.

— Где она?

— В лупанарии, вот где она! — яростно прошипела Лепида, когда он убрал руку. — В лупанарии, в любом лупанарии, где дикари готовы платить за шлюх!

Еще одна пригоршня шелковистых черных волос.

— Где?

— Откуда мне знать? Думаешь, мне есть до этого дело? Где-то далеко, за многие мили отсюда, вот где она! Обслуживает мужчин где-нибудь в Остии или Брундизии. И ты никогда ее больше не увидишь!

И вновь его ослепила вспышка белого света. Лепида Поллия истошно кричала, но он, не обращая внимания на ее возмущенные вопли, методично срезал ей волосы. Ожерелье разорвалось, и жемчуг высыпался прямо в перевернутый щит. Понадобились усилия четырех или пяти подручных Галлия, чтобы оторвать руки Ария от ее горла.

— Мои искренние извинения, уважаемая Лепида! — пробормотал Галлий. — Его ждет самое суровое наказание…

Коротким взмахом руки Лепида велела ланисте замолчать. Как же она безобразна, подумал Арий, глядя на ее побагровевшее лицо и коротко остриженные волосы. Он видел, как шевелились ее губы, изрыгая проклятия, но ничего не слышал. Даже когда ее, изрыгающую проклятия и угрозы, вынесли через дверь и Галлий принялся избивать его, он не услышал ни слова.

В следующем месяце он сражался в Колизее против трех марокканцев, и это был незабываемый бой.

Он вонзил меч прямо в ухо первому, после чего шишаком своего щита пробил череп второму. Когда третий уронил меч и вскинул руку в жесте пощады, Арий голыми руками разорвал ему горло.

В ту ночь толпа на руках пронесла его по улицам, круша при этом окна и посуду, калеча прохожих, а до этого устроив пьяный кутеж. Подняв над головой огромный кувшин, он лил себе в горло вино, сломал челюсть какому-то пьянице, наступившему ему на ногу, а когда какая-то проститутка обхватила его за шею и поцеловала. Арий ответил ей поцелуем, подобно дикарю до крови впившись ей в губы. Он приплелся в гладиаторскую школу ранним зимним утром, в грязной, заляпанной кровью тунике, чувствуя, как головная боль острыми иглами пронзает ему виски.

— Вернулся, — недобрым тоном приветствовал его Галлий. — Следовало бы надавать тебе по голове, как бешеному псу.

Арий пошатнулся, не обращая внимания ни на ланисту, ни на его слова.

— Но мы можем считать себя счастливыми по двум причинам. Во-первых, Лепида Поллия, по всей видимости, решила не говорить отцу о твоем безобразном поведении. Иначе стражники Квинта Поллио уже ломились бы в нашу дверь, жаждая твоей крови. Во-вторых, губернатор Испании прислал тебе вот это в награду за великолепный бой. — Галлий показал Арию тугой кошелек. — Добивайся того, гладиатор, чтобы такие кошельки исправно поступали нам, и тогда будешь жить припеваючи. Ты слышишь меня, мой мальчик?

До слуха Арий донесся лай и злобное рычание.

— Собаки, — сказал он. — Наверно, набросились на кого-то.

— Я еще не договорил. Вернись!

Пошатываясь, Арий перешел улицу и нырнул в гущу собак, которые с рычанием разбежались по сторонам, когда он пинками расчистил себе путь. Разбежались все, кроме одной собачонки, хромоногой маленькой серой суки. Собачонка волочила одну лапу, шкура была покрыта следами зубов. Арий нагнулся, чтобы подобрать с земли камень и размозжить ей голову. Однако псина почти по-человечески посмотрела на него огромными темными глазами, в которых он прочел боль и отчаяние.

Он отбросил камень в сторону и взял собаку на руки, стараясь не прикасаться к ее больной лапе.

— Никакой заразы в моих казармах! — заявил Галлий, перегораживая ему дорогу подолом туники, но Арий шагнул мимо него. — Она, наверно, больная.

Пропустив мимо ушей слова ланисты, он вошел внутрь и захлопнул за собой дверь. В каморке он положил собаку на постель и пристально на нее посмотрел.

— До завтра ты не доживешь.

Каково же было его удивление, когда четвероногая гостья слабо укусила его за палец. Бесполезное хилое создание. Не проще ли свернуть ей шею? Но он предпочел ее накормить: принес из кухни пригоршню объедков и заставил поесть.

— Тея, — произнес он, и его голос прозвучал удивительно громко в пустой комнате. — Так что ли тебя назвать?

При звуке его голоса собака вздрогнула.

— Нет, ты слишком пуглива, чтобы называть тебя Тея. Тея была смелая, она ничего не боялась. Ничего и никого.

Не считая той ночи, когда он проиграл первый бой, когда она с безумными от ужаса глазами ворвалась в казармы и, рыдая, кинулась в его объятия, утверждая, что не переживет, если потеряет его…

— Никакого имени. Ты не достойна имени, все равно ты не доживешь до утра, псина…

Безымянная собака принялась грызть уголок подушки. Арий уткнулся лицом в матрас и заплакал.

 

Тея

Одним решительным ударом ножа я вскрыла запястье и наблюдала, как из моей руки капает кровь. У меня больше не было голубой чаши, лишь простая медная кастрюля, но мои запястья были покрыты свежими шрамами, и я без особых усилий проводила день за днем с привычным затуманенным взором.

— Тея! — донесся до моего слуха резкий окрик хозяина. — Тея, иди сюда!

Я перевязала руку и встала. На мне было темное платье и выкрашенный в шафрановый цвет парик, какой носят все проститутки. Я ношу эту одежду и парик вот уже два месяца. От меня пахнет, как от сотни немытых мужчин: моряков, рабов, трактирщиков. Кого только нет здесь, в Брундизии, в двухстах милях от Рима.

— Тея!

Спускаясь по шаткой лестнице, я пошатнулась, но не из-за потери крови. За последние дни я выпустила лишь несколько капель. Я хотела вскрыть запястья до самой кости, но не стала этого делать. Во мне зародилась новая жизнь. Зародилась после нескольких часов в холодной каморке гладиаторских казарм, показавшихся мне настоящим раем. Ребенок Ария. В первое мгновение осознание этого повергло меня в ужас. Но когда я занесла над запястьем нож, нож, который вызовет быстрое кровотечение и не даст ребенку появиться на свет, моя рука замерла. Дать ему жизнь? — яростно спросила я себя. Девочке, которая станет проституткой, как и ее мать? Мальчику, который умрет на арене, как его отец?

Но я не нашла к себе сил убить его. Даже если бы захотела. Ребенок Ария Варвара не должен погибнуть от того, что я, капля за каплей, выпушу из себя кровь.