Мы опять на площади: ах каким свежим показался мне воздух после «Пулькерии». Я вдохнул поглубже и почувствовал себя тип-топ.

— Давай-ка сходим в церковь, старина, — предложил Берни.

В церковь? Я бывал в церкви несколько раз — злодей по имени Уиззер Дюпуи прятался от нас под скамьей в соборе Святого Доминика в Южной Педройе, — но не могу сказать, что чувствовал себя там уютно. Церкви большие, но в них, как ни странно, тихо — сочетание, которое мне совершенно не нравится. Для чего они вообще существуют? Я знаю, например, для чего рестораны или продуктовые магазины или магазины кормов для животных. Но раз Берни говорит, что мы идем в церковь, значит, так и будет.

Церковь стояла на углу площади — небольшое белокаменное строение. Деревянная дверь, старая, вся в трещинах, заскрипела, когда Берни ее открыл. Внутри никого, но и тишины тоже не было — где-то неподалеку раздавались звуки гитары. Что ж, пока не так уж плохо для церкви: никаких скамей, стулья вроде тех, что стоят за карточными столами, прохладный пол и проход в середине. Когда мы вошли, музыка внезапно оборвалась, и открылась боковая дверь.

Я на самом деле испугался, или как это надо понимать? На пороге показалась женщина, но я понял это только по запаху. Возникло ощущение, как в тот короткий период, когда мы с Берни увлекались фильмами ужасов, — короткий, потому что и ему и мне они казались слишком жуткими. Я прижался к напарнику, даже загородился им. Не стесняюсь это признать, потому что, если страх и появился, он быстро прошел. На женщине было необычное длинное черное платье и такой же черный капюшон с выдающимися в стороны краями — черный, кроме внутренней стороны этих краев и ткани, закрывавшей шею до самого подбородка.

— Здравствуйте, сестра, — обратился к ней Берни.

Сестра? Вам известно это слово? Мое сердце екнуло — остановилось и на мгновение перестало биться. Я был буквально сражен: у Берни есть сестра, а я узнаю об этом только теперь! Мать у Берни есть, но это та еще история, не могу сейчас вдаваться в подробности, есть Чарли, но кроме них, у него нет родственников. Жизнь полна неожиданностей, вроде как когда говорят: «Не заскочить ли нам по дороге за собачьим угощением», — но это был сюрприз иного сорта.

— Buenastardes, señor, — поздоровалась страшная женщина. — Вы американец?

Что за вопрос? Конечно, Берни американец, и я тоже. Но разве сестре не положено знать, кто ее брат?

— Да, — ответил мой напарник. — Вы говорите по-английски?

— Говорю.

— Хорошо. А то мой испанский совсем заржавел.

Я знаю слово «ржавчина» — могу почуять, если что-то заржавело. Однажды выкопал нож и тем самым решил дело, хотя никаких других улик тогда не было. Но теперь не чувствовал ни малейшего запаха ржавчины и не мог понять, о чем говорит Берни.

Страшная женщина посмотрела на меня.

— Ваша собака такая застенчивая.

— Застенчивая? — удивился напарник. И я вместе с ним. Это я-то застенчивый? Но, оглянувшись, сообразил, что совсем спрятался за него. Берни улыбнулся. — Наверное, впервые видит монахиню — во всяком случае, в полном облачении.

Женщина улыбнулась в ответ. У нее была приятная улыбка: ровные белые зубы и веселые глаза.

— Он очень симпатичный.

Сестра или не сестра она Берни, но эта монахиня вдруг перестала казаться мне страшной. Я вышел из-за напарника, хотя, если разобраться, стоял не совсем уж и сзади, скорее сбоку или даже чуть впереди.

— Я сестра Мариана. — Монахиня сделала шаг вперед.

— Берни Литтл, — представился мой напарник. — А это Чет.

Так они не знакомы? А она тем не менее называет себя сестрой? Я решил, что больше не стану ломать над этим голову.

— Можно я его поглажу? — спросила женщина.

— Не было случая, чтобы он возражал, — ответил Берни.

Она погладила, не слишком умело, но все равно приятно.

— Надеюсь, вы пришли не на благословение животных? Мы этим занимались на прошлой неделе.

— Чету бы, наверное, понравилось, — ответил Берни. — А может быть, и нет. Но мы пришли получить информацию об Иисусе Малверде.

Улыбка исчезла с лица сестры Марианы, и, как бывает у людей, сначала потухли глаза. Она попятилась.

— Здесь храм.

— А разве Иисус Малверде не святой?

— Определенно нет. Церковь — это гармония.

— Если не святой, то кто же он такой? — спросил напарник.

Сестра Мариана окинула взглядом храм. Солнце светило сквозь витражное окно, и на полу пестрели яркие пятна красок. Я знаю, что оно так называется, потому что у нас было такое же, но после развода его забрала Леда.

— Ваши намерения добрые? — поинтересовалась сестра Мариана.

— Я частный детектив, — ответил Берни. — Мы ищем одного типа по имени…

Монахиня предостерегающе подняла руку — у нее была узкая длинная бледная худая кисть.

— Не надо подробностей. Ваши намерения добрые? Это все, что я желаю знать.

— Да, — кивнул напарник. — Наши намерения добрые. А вот результаты порой получаются неоднозначными.

Мой хвост начал вилять. Не знаю почему, иногда это происходит само по себе.

Сестра Мариана сурово посмотрела на Берни, затем перевела взгляд на меня, и ее лицо немного смягчилось.

— То, что я вам сказала, правда: Иисус Малверде не настоящий святой, не от церкви. Его почитают преступники. Когда кого-то убивают, ему у дороги устраивают кумирню с цветами.

— Поблизости есть такие кумирни?

— Одна, — ответила сестра Мариана.

Берни опустил деньги в ящик у входа, и мы ушли.

Наши намерения добрые. Что это значит? Пока мы ехали, я пытался в этом разобраться, но ни к чему не пришел, хотя поездка получилась долгой. Мы покинули Сан-Ансельмо со стороны второго горба, который был круче, чем первый. Дорога оказалась намного хуже — просто каменистой колеей с обрывами с одной стороны и скалами — с другой. И ни одной живой души, словно мы с Берни остались в мире одни. Однажды нам пришлось остановиться и откатить с пути валун. Откатывал Берни, а я старался не слишком возбуждаться по этому поводу.

— Присматривай, Чет, — попросил Берни. — Не хочу, чтобы эта чертова штуковина угодила вниз.

Но она все-таки угодила — и я ничего не мог поделать. Валун совершил лишний оборот и замер на обрыве, как мяч на краю лунки, и это напомнило мне об одном приключении, которому я, наверное, был виной… Постойте, о чем это мы? Ах да — валун сделал лишний оборот, оказался на обрыве, а затем… Вниз, вниз — он стукался и отскакивал от скалы, пока вдали не поднялось едва заметное облачко пыли. Мы перевесились через край и смотрели, как ветер относит его в сторону.

— Здесь очень сильно ощущается прошлое, — заметил напарник. — Словно вся гора населена привидениями.

Привидениями? Ой-ой! Это очень плохо. Что-то вроде Хэллоуина, когда на улицы высыпают самые худшие из людей? Я стал быстро озираться, но не увидел никаких привидений: мы были на обрыве одни — я и Берни. Он потрепал меня по холке.

Мы снова прыгнули в машину, я — буквально, он все-таки открыл дверцу, хотя я знаю, что Берни способен через нее перескочить: видел, как он это делает, когда рядом находится Сьюзи. И опять покатили по горке. Дорога вела нас все выше и выше по склону, а внизу, под нами, мерцала пустыня. Интересно, птицы постоянно видят мир таким, как я сейчас? Если да, то почему у них всегда злое выражение глаз? Воздух прозрачный и чистый. Они и этого не ценят? А мы вот с Берни оценили. Я положил лапу ему на колено. Машина внезапно вильнула в сторону обрыва.

— Чет, что с тобой? — спросил он и, резко повернув руль, вернул «порше» на дорогу.

Со мной ничего. Все в порядке. Я выпрямился и сел, как истинный профессионал на работе.

Мы объехали вокруг горы и оказались на противоположной стороне. Впереди раскинулась огромная равнина. Она тянулась вдаль, на ней стояли небольшие города, их соединяли черные узкие ниточки шоссе, солнце ярко отражалось от блестящих предметов. Следуя дороге, мы миновали каменный пласт и нырнули в узкий каньон, где стены поднимались с обеих сторон и все больше смыкались друг с другом.

— Ущелье, — бросил Берни.

До этого я успел дважды побывать в ущельях. В первый раз — когда мы отправились в поход и Берни играл у костра на гавайской гитаре, а во второй раз было много стрельбы.

Хотя, может быть, это было в тот же самый раз.

Дорога вывела из каньона к деревне, такой же красноватой, как окружающая местность. Неподалеку виднелась рощица низкорослых деревьев, и царила полная тишина. Когда мы приблизились, я понял, что деревня заброшена: дома стояли без крыш, стены рассыпались. Самая высокая руина, видимо, некогда служила сторожевой башней. Она приютилась рядом с деревьями, в том месте, где дорога сужалась до ширины тропинки и уходила за деревней вверх по крутому склону.

Берни остановил машину у груды камней и вышел. Со стороны дороги камни были уложены ровно, и в них была устроена ниша, в которой красовался портрет черноволосого неулыбчивого мужчины с густыми усами.

— Иисус Малверде, — объяснил Берни.

Кто-то положил перед камнями на землю цветы, но с тех пор уже прошло достаточно времени, поскольку они успели пожухнуть и побуреть. На дороге валялись стреляные гильзы. Напарник поддал их носком ботинка и посмотрел в сторону деревьев. Они росли близко друг к другу, но ниже по склону был просвет и там виднелось несколько деревянных крестов.

Мы спустились к поляне.

— Здесь когда-то, наверное, был пруд, — предположил Берни. И хотя воды мы поблизости не заметили, я ее почуял. Мы посмотрели на кресты. — Никаких имен, — проговорил напарник. — Что бы это значило?

Я не знал. Мы подошли к последнему кресту — просто сбитым гвоздиком веткам. Рядом с ним лежала пустая бутылка. Берни поднял ее и прочитал:

— «Четыре розы». Интересно…

Я залаял, не дав ему договорить.

Напарник поспешил к машине и вернулся со складной лопаткой. Вытащил из земли крест и начал копать. Я помогал и копал еще быстрее. Могу копать целый день, особенно если почва такая, как эта, которую недавно разрыхлили. Вскоре показалось лицо с открытыми, запорошенными землей глазами. Но само лицо было неповрежденным, и я легко его узнал.

— Боже, — пробормотал Берни. — Простофиля, который слишком много знал. А могло бы хоть раз и повезти.

Мы осторожно откопали Даррена Куигли. В его груди зияла дыра, какие остаются, если стреляют с близкого расстояния из дробовика, и в ней уже копошились личинки. Берни воткнул лопатку в землю и наклонился, чтобы вытащить труп из могилы.

В этот момент со стороны склона позади нас донесся звук, словно кто-то наступил на сухую ветку. Мы обернулись.

Наверху стояли люди в форме и целились в нас из пистолетов и винтовок, другие вышли из-за стены сторожевой башни. Одного из них я узнал — капитан Панса. Теперь он не улыбался — лицо было жестоким и злым, но у меня возникло ощущение, что он любовался собой.

Берни потянулся за мобильным телефоном. Бах! Раздался выстрел, и разбитый на куски аппарат вылетел из ладони напарника.

— Руки в гору, если хотите жить! — потребовал капитан Нанса. Подул ветерок и донес запах его лосьона после бритья, того самого, что нравился Скинсу Баркли, но об этом сейчас не время.

Берни поднял руки.

— Вы арестованы за убийство, — объявил мексиканец.