Совершенно СЕКРЕТНО № 9/125 от 09/1999
Перевод с английского: Автор перевода не указан
Рисунок: Игорь Гончарук
Скажу вам сразу: смерть такой крупной шишки, как Дэвид Старбак, шума наделала изрядного. Во всяком случае, газеты раструбили об этом на весь Голливуд, особо отметив, что убийство — если, конечно, это было убийство — так и осталось нераскрытым. Естественно, при таком раскладе в полиции ничуть не удивились, когда к ним хлынул поток желающих сознаться в том, что это их работа, — мало ли на свете психов, мечтающих прославиться?
С другой стороны, все эти «явки с повинной» вызвали у детективов легкое недоумение, поскольку, с их точки зрения, они имели дело со стопроцентным самоубийством. И когда Уолт Свенсон заявил, что в ночь на 14 сентября он собственноручно разделался с Дэвидом Старбаком, никто ему не поверил именно по этой причине. Нет, показания Уолта они, конечно, проверили, ну и что с того? Нашлось как минимум тридцать свидетелей, подтвердивших, что весь вечер того дня он просидел в баре «Вилла-Лома» на Сансет-стрит, где наша компания обычно собиралась после работы пропустить по стаканчику, перекусить спагетти и поболтать.
К тому же полиция привыкла опираться на факты. А они указывали на то, что Старбак сам запер изнутри дверь ванной своей роскошной виллы в Палм-Спрингс, улегся на розовый кафельный пол, подложив под голову коврик, вскрыл себе вены на запястьях и тихо отошел в мир иной. И когда Свенсон пришел в участок и сделал признание, один из тамошних остряков в ответ на это даже пошутил: «Мистер, видать, у вас была чертовски длинная бритва».
Короче говоря, долго возиться с Уолтом в полиции не стали, только на всякий случай занесли его в свою картотеку как «лицо со странностями», а потом вежливо посоветовали не морочить голову занятым людям и проваливать. Так что, похоже, я единственный, кто знает, что Уолт ничего не выдумывал, потому что не поленился выслушать всю его историю от начала до конца. Тем более что и с Дэйвом Старбаком я был знаком — встречались несколько раз по работе.
В Голливуде разного жулья всегда хватало, но по сравнению с большинством представителей этой породы Старбак был, что называется, чемпионом в тяжелом весе. Он появился в конце тридцатых буквально из ниоткуда и почти сразу же приобрел репутацию пройдошливого и беспринципного торгаша — во всяком случае, после знакомства с ним у многих именно такое впечатление и складывалось. А вместе с ним возникало смутное подозрение, что Дэйву пришлось перебраться на Западное побережье отнюдь не по своей воле, поскольку на Восточном он был замешан в разных нечистоплотных делишках. Подозрение это, надо сказать, имело под собой веские основания. Например, у Дэйва была гадкая манера торговать тем, что ему не принадлежало. Попав в Голливуд, он вскоре обнаружил, что этот трюк может принести немалую выгоду, и начал с того, что, выдав себя за писателя, продал чужую книгу и захапал половину гонорара у лопуха, который в действительности ее написал. А заработав еще и на продаже прав на экранизацию, понял, что наткнулся на золотую жилу, и с тех пор не мог остановиться. Точнее, ничто не могло его остановить.
К концу войны Старбак уже был вторым человеком на киностудии «Уорлд-Американ», жил в Бель-Эйр с четвертой по счету женой и быстро поднимался по служебной лестнице благодаря своей уникальной способности хитро и в то же время безжалостно манипулировать людьми, обладавшими большим талантом, но не умевшими за себя постоять.
Впрочем, я забегаю вперед. Давайте-ка чуть-чуть вернемся в прошлое, на одну-две жены назад. Кстати, мы никогда не знали, на ком он был женат на Востоке. Первую его жену никто в глаза не видел. Зато вторую он увел у Уолта Свенсона.
Сейчас Уолта мало кто помнит, но в то время он считался одним из лучших операторов Голливуда, и кое-кто из звезд старшего поколения даже не соглашался подписывать контракт на картину, если Свенсона не было в съемочной группе. Потихоньку он начал ставить фильмы сам и, наверное, стал бы отличным режиссером, если бы не пристрастился к бутылке. Трезвый, Уолт был душой любой компании, но стоило ему выпить, как он превращался в жуткого пошляка и скандалиста. Года два его выкрутасы еще как-то терпели, а потом по студиям пополз слушок, что нанять его — верный способ потерять деньги из-за простоя, и немалые. После этого шансов получить приличную работу в кино у Уолта не оставалось практически никаких. Впрочем, один со временем все же подвернулся. Его взял… кто бы вы думали? Правильно, Дэйв Старбак. Но предварительно заключив с Уолтом довольно странное соглашение.
— Старина, пойми меня правильно, — сказал Дэйв, — но давай определимся с самого начала. На работу тебя брать никто не хочет, потому что ты алкаш, верно? Верно. Так вот, у меня к тебе предложение. Я тебя беру и плачу по обычным расценкам, но свои деньги ты получишь в тот день, когда мы закончим съемку. Все до последнего цента. Если только не начнешь пить. Стоит тебе хоть раз надраться, и гонорар сокращается наполовину. Попадешься снова — до двадцати пяти процентов. Это все, что я могу тебе предложить. Хочешь — соглашайся, хочешь — нет.
Уолт подумал… и согласился — ведь жить-то на что-то надо.
На третью неделю съемок Старбак нанял безработного сценариста, чтобы тот пригласил Уолта на ленч и как следует подпоил. А потом заявился на съемочную площадку, подошел к Уолту, шумно принюхался и с довольной улыбкой объявил:
— Поздравляю, старина! С этой минуты ты в минусе на пятьдесят процентов.
Уолта это известие сразило наповал, и он ударился в недельный запой. А когда наконец оклемался и снова вышел на работу, Старбак наорал на него, заплатил какие-то жалкие гроши и вышвырнул на улицу. И тогда — на что только не решишься от отчаяния — Уолт послал к нему свою жену, чтобы она упросила взять его обратно.
— Послушай, дорогуша, — сказал ей Старбак, — чего ты от меня хочешь? У нас с ним был уговор, так что…
— Да, конечно, Дэйв, ты абсолютно прав, — согласилась жена Свенсона, — но… понимаешь, сейчас у Уолта черная полоса, но ведь специалист он отличный! Халтурить просто не умеет. И для тебя хорошо постарался, разве нет?
Старбак усмехнулся и окинул ее пристальным взглядом. Мирна Свенсон была настоящей красавицей, с великолепной фигурой и длинными стройными ногами, к тому же намного моложе Уолта.
— Послушай, милочка, — сказал он, — неужели ты не чувствуешь себя какой-то дешевкой, когда тебе приходится вот так бегать по городу и выклянчивать подачку для одного из «бывших», вроде твоего муженька? Самой-то не противно? По-моему, ты заслуживаешь лучшей участи. Внешность у тебя что надо, а про твой талант все знают. Тебе бы вернуться в кино, снова начать сниматься. Почему бы нам не забыть про старину Уолта и про этот дурацкий, никому не нужный уговор? Тем более что он сам же его и нарушил. Кроме себя, ему винить некого. Что, если я дам тебе роль в моей новой картине? Для начала небольшую, но деньги будут хорошие, обещаю. Ну так как?
Что ж, когда ты бывшая «девушка по вызову», тебе хочется сниматься и при этом ты замужем за человеком на двадцать лет старше, за которого вышла лишь потому, что он вовремя протянул тебе руку помощи, от такого предложения отказаться трудно. Опуская неприятные подробности, скажу только, что не прошло и полгода, как Мирна бросила Уолта и ушла к Старбаку.
Беднягу это добило окончательно, и он покатился по наклонной плоскости. И уж, конечно, больше не снял ни одного фильма, потому что начал пить так, что от одного его вида и бывалых-то любителей промочить горло в дрожь бросало. Скорее всего, именно тогда ему впервые пришла в голову мысль отомстить Старбаку, проще говоря — убить его. Он не был ни первым, ни единственным, кто с удовольствием отправил бы Дэйва на тот свет, но одно я знаю точно: в списке претендентов на это благое дело Уолт стоял первым.
У психологов есть такая любопытная формулировка: «Мысль о действии приравнивается к самому действию». То есть если у человека возникло какое-либо порочное желание — допустим, овладеть женщиной против ее воли или совершить убийство, — то, считай, он уже это сделал, даже если никогда и не претворит свои замыслы в жизнь. Впрочем, лично я бы с этим поспорил, потому что если бы дело обстояло действительно так, то в смерти Дэвида Старбака можно было бы обвинить пол-Голливуда. Но послушайте, как это провернул Уолт.
К 1955-му он уже дошел до того, что не годился ни в режиссеры, ни в операторы, однако с помощью «Анонимных алкоголиков» ему удалось на какое-то время слегка притормозить. Правда, до этого он успел пропить все, что имел, и, чтобы как-то заработать на пропитание, брался за любую работу. Один старый приятель подыскал ему местечко в фильмотеке студии «Консолидейтед». Работала она по такому принципу: например, если какому-нибудь продюсеру хотелось на досуге посмотреть кино, его секретарше достаточно было позвонить в фильмотеку и заказать копию нужной картины для показа в его личном кинозале. Так сказать, развлечение с доставкой на дом. И когда Уолту Свенсону однажды велели привезти очередной фильм Старбаку в Бель-Эйр, он пришел к выводу, что судьба сыграла с ним очень злую шутку.
А потом узнал, что у Старбака язва. Всего-то обрывок разговора, случайно подслушанного в каком-то баре, и у Уолта загорелись глаза от одной только мысли о возможности отомстить. Значит, подумал он, этому бездушному мерзавцу все-таки тоже может быть плохо?! Значит, он тоже может мучиться и страдать — от боли, от каких-то своих тайных страхов? С удовольствием отметив этот факт, Уолт, тем не менее, решил не спешить. Сделал вид, что это просто очередная новость — да, приятная, но и не более того. Разумеется, от своих намерений он отказываться не собирался, однако в тот момент просто не представлял, с какой стороны подобраться к Старбаку.
Окончательный план созрел у него лишь год спустя, когда он прочел в «Голливуд репортер» заметку о том, как рекламная фирма из Нью-Джерси провела эксперимент по воздействию на потенциальных покупателей с помощью так называемого двадцать пятого кадра. На одном из сеансов в кинотеатре показали обычный фильм, однако пленка была, что называется, «с секретом» — каждый двадцать пятый кадр представлял собой картинку с названием прохладительного газированного напитка, которое при просмотре не воспринималось глазом, но напрочь застревало у зрителей в подсознании, вызывая «эффект запоминания». В тот же вечер спрос на шипучку резко подскочил по всему району.
Вот тогда-то Уолт и решил, что пришло время рассчитаться с Дэвидом Старбаком за его старые грехи по полной программе — если даже не убить, так хотя бы заставить его помучиться. Сначала он изготовил две маленькие карточки размером с кинокадр: на одной белыми буквами на черном фоне было написано: «ДЭВИД СТАРБАК, ТЫ — ДРЯНЬ!», на другой — «ДЭВИДА СТАРБАКА НЕНАВИДЯТ ВСЕ!». Потом одолжил у приятеля портативную кинокамеру, отснял обе карточки, вставил позитивы в рамки из-под слайдов, положил их в бумажник и принялся ждать.
Секретарша Старбака позвонила через неделю. Выслушав новый заказ, Уолт достал фильм с полки, уселся за монтажный стол и быстро вклеил оба своих «двадцать пятых кадра» в два получасовых фрагмента.
Что было дальше? А вот что: несмотря на то что в тот вечер Старбак заказал комедию, настроение у него после фильма почему-то резко испортилось. И это при том, что особой впечатлительностью он никогда не отличался, напротив, о его толстокожести ходили легенды. Однако не тут-то было. Подвергнувшись «нападению» на подсознательном уровне и в то же время будучи не в состоянии дать отпор в какой-либо привычной для него форме, Старбак погрузился в глубокую депрессию.
Разумеется, на первых порах у Уолта не было никакой возможности узнать, сработал ли его план, но постепенно до него начали доходить слухи, свидетельствующие о том, что его удары достигают цели: Старбак взрывается по малейшим пустякам, Старбак орет на подчиненных, Старбак чуть не набросился на актера с кулаками… Потом стали появляться и заметки в газетах — о его поспешном отъезде в отпуск, об участившихся визитах к врачам, о внезапных вспышках ярости на совещаниях…
Подлинную причину всех этих напастей, свалившихся на голову Старбака, знал один Уолт. И в течение целого года он каждую неделю посылал в него свои невидимые отравленные стрелы.
«СТАРБАК, ТЫ — НИЧТОЖЕСТВО!»
«ДЭЙВ, ТЫ НИ ЧЕРТА НЕ СМЫСЛИШЬ В КИНО!»
«СТАРБАК, ТЫ ТЯЖЕЛО БОЛЕН!»
По понедельникам, когда бобины с фильмами возвращались к Уолту, он вырезал кадры с «посланиями» и склеивал пленку по-новой. Чтобы не оставлять никаких улик.
«СТАРБАК, ТЕБЕ ИЗМЕНЯЕТ ЖЕНА!»
«ДЭВИД СТАРБАК — ПОЛНЫЙ ПРИДУРОК!»
«СТАРБАК, ТЫ ХУЖЕ ВСЕХ!»
Постепенно, шаг за шагом, Старбак, не знавший, на кого выплеснуть свое раздражение, приблизился к той опасной черте, когда уже перестаешь обращать внимание на такую важную вещь, как отношения с начальством. А в Голливуде, доложу я вам, как бы высоко вы ни поднялись, все равно есть кто-то, перед кем вам приходится отвечать, — к примеру, владелец киностудии, председатель совета директоров, общее собрание акционеров… Короче, всех не перечислишь. Однажды на вечеринке он обхамил директора нью-йоркского филиала «Уорлд-Американ», и с этого момента его карьера пошла под гору.
Более подходящего момента для нанесения решающего удара нельзя было и пожелать, и, когда Старбак заказал очередной фильм, Уолт вклеил туда кадр с надписью:
«ДЭЙВ, ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ?»
А через неделю еще один:
«ДЭЙВ, ПОРА УМЕРЕТЬ. ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД».
После этого Старбак продержался еще два месяца. Нервы у него и так были ни к чёрту, а когда у человека нет даже друзей, к которым можно обратиться за сочувствием (откуда у такого типа друзья?), он быстро теряет голову. В середине сентября Старбак приехал к себе в Палм-Спрингс, весь день провалялся на солнце у бассейна, выпил бутылку виски, а что произошло потом, вы уже знаете — он заперся в ванной, лег на пол, опасной бритвой перерезал себе вены на запястьях и медленно истек кровью.
Что же касается Уолта, то вскоре он запил снова. Я бы не стал вам ничего рассказывать, но вы, наверное, и сами читали в газетах, чем все это кончилось: однажды вечером бедняга пришел в фильмотеку пьяный в стельку и вырубился. И, скорее всего, с непотушенной сигаретой, потому что той же ночью фильмотека сгорела дотла. Вместе с Уолтом. А за пару недель до этого мы случайно столкнулись с ним в баре «Вилла-Лома», и, когда я его угостил, он выложил мне все как на духу.
Да, человек он был, бесспорно, талантливый. Двадцать пятый кадр. Надо же было до такого додуматься! Но я-то сейчас думаю совсем о другом: поди угадай, какая еще блажь могла бы взбрести ему в голову, скажем, после третьего стакана? А вдруг он бы затаил обиду на весь Голливуд? Или на все Соединенные Штаты Америки? Представляете, во что бы это могло вылиться? Так что во всей этой грустной истории меня утешает только одно — как же все-таки хорошо, что Уолт не работал на телевидении.