Совершенно СЕКРЕТНО № 7/134 от 07/2000

Совершенно СЕКРЕТНО № 8/135 от 08/2000

Рисунок:  Игорь Гончарук

Лучи фар выхватили из темноты два женских силуэта. Женщины возбужденно махали руками, указывая, куда ехать, потом суетливо побежали перед «скорой» во двор, поминутно оглядываясь, желая убедиться, что мы никуда не исчезли.

— Уйди из-под колес, чума! — бормотнул сквозь зубы Степаныч, поворачивая руль.

В полутемном каменном мешке, образованном тремя шестиэтажными домами я разглядел очертания старых деревьев в глубине двора, крышу детской беседки, легковой автомобиль. Возле автомобиля копошился народ. Видимо, местные жильцы — одеты в большинстве по-домашнему, некоторые даже в тапочках. Все они, как по команде, махали нам руками, будто сомневались в нашей способности соображать. Когда мы подъехали ближе, люди расступились, и мы увидели распростертое на земле тело.

Рядом с телом стояли на коленях две женщины. Одна, постарше, в темном шелковом халате заламывала руки и пронзительно кричала. Лицо ее было искажено гримасой отчаяния. Вторая, лет двадцати пяти, с русыми прямыми волосами и бледным, плоским лицом, как мне показалось, быстрыми сосредоточенными движениями ощупывала лежащего, словно пыталась найти скрытые повреждения. Когда ее осветили лучи фар, она отвернулась и медленно поднялась с колен. На ней были выцветшие джинсы в обтяжку и простенькая куртка цвета хаки.

Степаныч остановил машину, и я выпрыгнул из кабины. Следом за мной выскочила моя помощница Инна — девушка весьма привлекательная и не менее серьезная. Наши с ней беседы неизменно заходят в тупик, едва я пытаюсь вывести их из границ чистого знания. Иногда мне кажется, что она создана для служения медицине, но для чего Бог снабдил ее густыми волосами цвета спелой ржи, носиком идеальной формы, пухлыми розовыми губами и чуточку тяжеловатыми, но все-таки восхитительными ногами?! Для меня это — самая важная тайна природы, и все мои мысли порой сосредоточены на ее разгадке.

Правда, мне постоянно мешают. То и дело возникают обстоятельства, которые отнимают массу сил и времени. Сейчас таким обстоятельством явилось огнестрельное ранение во дворе на Электрозаводской улице. И хотя мы люди мирные и в чем-то даже скромные, отдуваться за чужие шалости с оружием придется сейчас именно нашей бригаде.

Она была уже в полном составе — из салона с носилками выскочили мужественные санитары, студенты мединститута Вадик и Славик.

Сверкая во тьме белизной халатов, мы вступили в круг возбужденных жильцов.

— Так! Немедленно всем отойти! — объявил я суровым голосом. — Не перекрывать кислород! Кто может сказать, что случилось?

— Я скажу, я! — затараторила какая-то женщина, выскакивая в полосу света. — Я живу на первом этаже — окно открыто. Слышу — шум, будто дерется кто-то. Я выглянула. Но плохо видно было. Мужчина вроде побежал — сюда, к машине. А тут — выстрел! Но негромко так, как будто шампанское открыли… Он упал, а эти за ним побежали. А тут муж велел окно закрыть, и я сразу Казариным позвонила, потому что это их машина… Я думала, может, угнать хотят, а это он сам и оказался… А «скорую» уже Казарина вызывала…

Я присел около лежащего на земле, нащупал сонную артерию. Пульс безбожно частил. Из глотки вырывался неприятный свистящий звук. Человек был без сознания.

— Он жив? Доктор, он жив? Что же вы молчите?! — истерически закричали над моим ухом.

Я поморщился и оглянулся.

— Вадим, Славик — быстро в машину! Только осторожно — возможно повреждение позвоночника. Инна, жене — успокаивающее!

Мы положили мужчину на носилки. Санитары, крякнув, подхватили их и помчались к автомобилю. Жильцы расступились. Передо мной на секунду мелькнуло лицо девушки в джинсах — она как сомнамбула двинулась следом за носилками.

Я забрался в салон. Жена Казарина с остановившимися глазами уже сидела в кресле сопровождающего, вцепившись в край операционного стола, на котором лежал ее муж.

Лицо раненого синело, из горла вырывался надсадный сип. Явные симптомы удушья, хотя повреждений шеи я не заметил. Над правым ухом мужчины тянулся сочащийся темной кровью желобок — след, оставленный прошедшей по касательной пулей.

Мы вскрыли трахею и вставили дыхательную трубку, подключили кислород.

— Инна, — скомандовал я, вводя в ротовую полость Казарина ларингоскоп. — Готовь систему — лазикс, преднизолон…

В просвете ларингоскопа я увидел предмет, послуживший причиной удушья. Мне удалось сразу же извлечь его. С виду он был похож на таблетку из черной пластмассы.

Я поднял глаза: Инна фиксировала на локтевом сгибе раненого иглу, Славик следил за манометром, а с бокового сиденья на меня внимательнейшим образом смотрела девушка с плоским, неприятным лицом.

— Вы кто? — резко спросил я.

— Родственница, — невнятно пробормотала девушка, отводя глаза.

Что-то настораживало в ее поведении, в ее сутулой, по-походному одетой фигуре. Она сама казалась здесь инородным телом.

— Вон из машины! — коротко сказал я, машинально опуская черную таблетку в карман халата.

Некрасивое лицо девушки приобрело угрюмое и настырное выражение. Она, кажется, собиралась что-то возразить, но в этот момент темноту озарили тревожные синие сполохи — во двор влетела дежурная милицейская машина. Мне не было до нее никакого дела, но на секунду я отвлекся — девушка исчезла. Я тут же забыл о ней и дал команду в кабину:

— Жми, Степаныч!

Степаныч включил маячок и сирену, и мы помчались. Я велел Вадиму, сидящему в кабине, сообщить по рации, чтобы готовили операционную. Инна подняла на меня свои изумительные ореховые глаза и чрезвычайно серьезно спросила:

— Довезем?

Наш пациент дышал, но по-прежнему находился в коме. По его бледному с запавшими щеками лицу трудно было определить, сколько ему лет. Вообще трудно было понять что-либо, кроме того, что дела его исключительно плохи. Хотя пуля прошла по касательной, она, видимо, вызвала ушиб мозга и внутричерепное кровотечение. Вдобавок эта странная асфиксия.

Я нащупал в кармане пластмассовый цилиндрик. Как в дыхательных путях Казарина могла оказаться эта штуковина? Выходит, он держал ее во рту, а в момент ранения непроизвольно вдохнул. Может быть, какая-то таблетка? Нужно будет спросить жену Казарина, принимал ли муж какие-то необычные лекарства.

В больнице нас уже ждали. В считанные секунды неподвижное тело Казарина было перемещено на каталку, и его повезли в операционную. Нейрохирург Тяжлов, громадный, кажущийся неповоротливым в своем бледно-зеленом одеянии, сумрачно выслушал мои краткие пояснения и мельком взглянул на инородное тело.

— Что в лоб, что по лбу! — философски заметил он и ушел в операционную.

Жена Казарина сидела в коридоре отделения, сцепив руки на колене и неотрывно глядя в одну точку на белой стене. Она оказалась довольно привлекательной особой, хотя и заметно осунулась после обрушившегося на нее несчастья. Правда, лицо ее все-таки портила привычная маска высокомерия, которая вообще характерна для посетителей нашей больницы. У нас не бывает «простых» пациентов. И нашу «скорую» не вызовешь по «03». Если Казарина набирала наш номер телефона, значит, у нее имеются причины смотреть на мир несколько свысока. Это может быть престижная должность, или мешок с золотом, или какие-то тесные связи с людьми о-очень высокого полета.

Но сейчас меня не интересовал уровень чужого благополучия. Меня разбирало любопытство по поводу черной таблетки. И я напрямик спросил о ней убитую горем женщину, представив дело так, будто без ответа на этот вопрос невозможно дальнейшее лечение.

Казарина взглянула на пластмассовый кружочек с полным равнодушием.

— Мой муж не принимал лекарства, — глухо ответила она. — Он был очень здоровым человеком. Энергичным. Три раза в неделю посещал тренажерный зал. Голыми руками с ним было не справиться. Поэтому они застрелили его.

— Почему вы говорите — был? — возмутился я.

— А вы думаете, что он выберется? — с сомнением спросила женщина, устремляя на меня полный тоски взгляд.

— Всегда есть надежда, — осторожно заметил я, пряча неизвестный предмет в карман пиджака. — А кто это — они? Ему кто-то угрожал?

— Последние месяцы он был сам не свой. Все время на нервах. Ничем со мной не делился. Но я знаю, что у него масса врагов. В свое время он должен был занять место первого заместителя директора своей фирмы, но его подсидели, и с тех пор у него не было ни минуты покоя… — Женщина замолчала и, опустив голову, быстро вытерла глаза тыльной стороной кисти. — Если у вас больше нет вопросов, оставьте меня… Мне тяжело говорить!

Я ретировался. Вскоре диспетчер отправил нашу бригаду на вызов, потом еще на один… Под утро мы полтора часа выводили из кардиогенного шока отставного генерала внутренних войск, и я начисто забыл о Казарине.

Отдежурив на «скорой», приступил к работе в своем реанимационном отделении, где опять занимался с несчастным генералом. В конце рабочего дня я увидел в коридоре Тяжлова и вспомнил о ночном вызове.

— Иван Николаич! Минуточку! А где же прооперированный? Неужели минуя реанимацию?..

— Казарин? — хмуро уточнил Тяжлов. — Он, брат, все миновал… Готовь теперь объяснительную… Его дамочка наверняка постарается из нас все соки выжать!

А на дворе вовсю сияло майское солнце. Кудрявая тень вековых дубов лежала на зеленом шелковом газоне. Территорию больницы, больше похожую на романтический парк, со всех сторон окружал высокий каменный забор. Вдоль асфальтовой дорожки, ведущей к воротам, благоухали кусты персидской сирени. Однако оставаться в этом великолепии не хотелось ни минуты, и я, не задерживаясь, пошел к проходной.

Охранники придирчиво осмотрели мой пропуск и с большой неохотой выпустили. На входе у нас сидят дюжие ребята из охранного агентства «Гепард». Стригутся под полубокс, носят пятнистую униформу и воображают, что за их спиной — граница. У них в задней комнатке имеются даже автоматы, только они стараются этого не афишировать.

Вырвавшись из рук наших церберов, я направился к станции метро. Первым желанием было отправиться домой и завалиться спать, презрев все соблазны майского дня. Но потом моя подлая натура подбросила как бы нечаянную мысль. Мысль была окрашена в трогательно-сентиментальные цвета и пахла сиренью. Может быть, потому, что увиделись мы впервые именно в мае.

Марина работала криминалистом, вместе со следственной группой раскручивала уголовные дела. На одном деле, связанном с вывозом цветных металлов, она и погорела. В самом прямом смысле. В один из прекрасных майских дней села в машину, чтобы отвезти в прокуратуру материалы по делу. Автомобиль взорвался. Марина чудом осталась жива, но получила ожоги рук и шеи. Я работал тогда на обычной «скорой» и отвозил ее в больницу.

Потом навещал ее, приносил фрукты и цветы. Меня поразили ее глаза. В них была какая-то необыкновенная глубина и ожидание чуда. Вместо чуда появился я.

Какое-то время мы встречались, но Марина так и не смогла оправиться от потрясения. Она потеряла интерес к практической работе и устроилась преподавателем в Высшую школу милиции.

Мы встречались все реже, а встречи делались все холоднее и, если можно так сказать, официальнее. Это было невыносимо для нас обоих, и мы предпочли расстаться.

Однако время от времени я ловил себя на мысли, что мечтаю о том, чтобы в моей жизни появился любой, самый незамысловатый повод для новой встречи с Мариной. И вот сегодня такой повод, кажется, появился. Кто же, как не криминалист-профессионал, поможет мне разгадать секрет черной пластмассовой штучки, которую некоторые граждане носят во рту, когда у них неприятности на службе!

В школу МВД меня дальше порога не пустили. Дежурный поинтересовался, по какому вопросу я разыскиваю Антипову Марину Петровну. «По личному», — еле сдерживаясь, ответил я. Он посмотрел на меня с таким сомнением, будто я в ближайшие пятнадцать лет не мог рассчитывать на личную жизнь. Однако куда-то позвонил, и не прошло тридцати минут, как появилась Марина.

Она была в легком свитере с воротником, подпиравшим подбородок, и с рукавами до запястий. Увидев меня, Марина округлила глаза:

— Какими судьбами?

Я протянул ей букет сирени, который купил на остановке, и сказал, что соскучился. Она негромко рассмеялась и махнула рукой:

— У меня сейчас лекция, куда я с такой охапкой!

Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но делать было нечего. Я достал из кармана кусочек пластмассы и протянул его Марине.

— Можешь определить, что это за хреновина? Я не уверен, но кажется именно из-за нее ухлопали человека.

Она покачала цилиндрик на ладони:

— Ладно, попытаюсь. Чего не сделаешь для старого друга! Позвони денька через два.

И, ничего больше не сказав, ушла.

А я, оставшись один, странным образом мгновенно потерял всякий интерес к пластмассовой таблетке, и вся эта суета вокруг нее показалась полной глупостью. Гораздо больше меня терзала теперь неудовлетворенность от нашей встречи с Мариной. Я был недоволен собой и чувствовал себя дураком. В таком состоянии духа и приехал домой.

Поднявшись на седьмой этаж, отпер дверь своей холостяцкой квартиры и первым делом направился к холодильнику. Хотелось есть. Но не успел я распахнуть дверцу, как раздался звонок в дверь. Чертыхнувшись, пошел открывать.

На пороге стоял невысокий худощавый человек в сером костюме и черной рубашке без галстука. У него были усталые недоверчивые глаза и жесткие складки у рта.

— Вы — Ладыгин Владимир Сергеевич? — поинтересовался он.

Я кивнул, пытаясь вспомнить, видел ли я когда-нибудь этого человека.

— Следователь прокуратуры Рыбин, — коротко представился он, — приезжаю к вам уже второй раз. Можно войти?

Я пожал плечами:

— Пожалуйста!

Он вошел и быстрым взглядом окинул мое жилище.

— Однокомнатная? Так-так… Владимир Сергеевич, вы вчера увозили на «скорой» некоего Казарина?

Я кивнул.

— Что-нибудь можете о нем сказать?

Мне ничего не оставалось, как опять пожать плечами.

— Да, пожалуй, ничего. Я могу сказать что-то о его ранении, состоянии… а о нем самом? Жена его толковала о каких-то неприятностях. Спросите у нее…

Рыбин пронзительно посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Я обязательно последовал бы вашему совету, но, к сожалению, Казарина Галина Николаевна сегодня утром исчезла.

* * *

Галина Николаевна Казарина выслушала сообщение нейрохирурга без слез. Она потеряла способность четко мыслить, и все чувства ее притупились. Как сквозь сон до нее доносились слова врача — о костных осколках, о базиллярной артерии, о нарастающей гематоме…

А Тяжлов, недовольный собой, говорил нарочито строго, обстоятельно, обильно пересыпая речь медицинскими терминами, пока наконец не сообразил, что старается впустую.

Казарина еще некоторое время смотрела на хирурга, будто ожидая продолжения, а потом произнесла бесцветным голосом:

— Я хочу уйти. Кто-нибудь может проводить меня?

Тяжлов, спохватившись, сказал поспешно:

— Да-да, разумеется! Пойдемте со мной!

Галина Николаевна послушно двинулась за ним. Хирург открыл дверь в кабинет старшей сестры:

— Наталья Ивановна, прошу вас, проводите женщину до проходной и вызовите такси!

Возле Казариной тотчас выросла внушительная фигура старшей сестры, затянутая в хрустящий белый халат.

— Пойдемте, милочка! — довольно бесцеремонно произнесла Наталья Ивановна. — Вы ведь супруга того мужчины с огнестрельным ранением? Дети есть? Нет? Что ж, хоть в этом вам повезло… Недавно привозили одного предпринимателя — с проникающим черепно-мозговым, жена осталась с тремя детьми…

Развлекая Галину Николаевну подобными рассуждениями, старшая сестра довела ее до проходной и вызвала такси по телефону охраны.

— Эта женщина подождет у вас машину! — заявила Наталья Ивановна стриженым ребятам. — Поможете ей сесть. И будьте повежливее. — И, напоследок сказав Казариной: «Мужайтесь!» — ушла в корпус.

Казарина чувствовала себя неуютно — больничный забор, стриженые затылки, запахи сирени, странным образом смешанные с невыветривающимся больничным запахом, раздражали ее. Поколебавшись, она толкнула дверь пропускного пункта и вышла на улицу.

Утреннее солнце едва позолотило крыши домов. Ветерок пробегал время от времени по пустой улице, едва тревожа листву.

Галине Николаевне стало зябко и неловко от того, что стоит посреди улицы в халате. Беспомощно оглянувшись, она вдруг увидела неизвестно откуда взявшуюся «Волгу» грязно-серого цвета с тонированными стеклами. Водитель открыл правую дверцу и, перегнувшись через сиденье, любезно спросил:

— Вас куда-нибудь отвезти, женщина?

Казарина с облегчением шагнула к машине.

— Только вам придется подождать у дома, — предупредила она. — У меня нет с собой денег.

— Ничего страшного, — успокоил водитель, запуская мотор. — Куда едем?

— Электрозаводская.

Водитель кивнул. Он был довольно молод, одет в бежевую замшевую куртку и линялые джинсы, на круглой голове видавшая виды кожаная кепка. В манере управлять автомобилем чувствовалась едва сдерживаемая, бьющая через край энергия.

На углу «Волга» внезапно затормозила.

— Подсадим товарища, — деловито сказал водитель.

В окне мелькнула долговязая фигура в темном костюме — Галина Николаевна не успела ее как следует рассмотреть. Мужчина открыл дверцу и быстро сел на заднее сиденье. «Волга» тронулась. Казарина безотчетно отметила, что новый пассажир почему-то не удосужился поинтересоваться, куда они едут, но тут же забыла об этом, занятая своими мыслями.

Однако, когда машина, проехав по Малой Бронной, проскочила Садовое кольцо и устремилась по улице Красина, все дальше увозя Галину Николаевну от ее дома, она встревожилась.

— Мы не туда едем!

— Туда-туда! — почти ласково промурлыкал водитель, усмехаясь пухлыми губами.

Казарина оглянулась. Сзади сидели двое! Рядом с мужчиной в темном костюме оказалась невзрачная девушка в затрапезной студенческой куртке — видимо, она пряталась на заднем сиденье с самого начала. В ту же секунду Казарина почувствовала, как сильные пальцы охватывают ее горло. От резкого, дурманящего запаха перехватило дыхание — на лицо Галине Николаевне легла тряпка, пропитанная эфиром…

Честно говоря, слова следователя в первый момент не произвели на меня особого впечатления.

— И вы полагаете, — довольно легкомысленно заметил я, — что я причастен к исчезновению гражданки Казариной?

Рыбин неодобрительно покосился на меня, а потом поискал глазами, где бы присесть. С этим у меня была напряженка — по стульям разбросана одежда на все сезоны, стол захламлен книгами и пластинками, в самом центре спортинвентарь — гантели, боксерские перчатки, на телевизоре ружье для подводной охоты. Добавьте к этому раскладной диван со смятой постелью, и безобразная картинка холостяцкого быта предстанет перед вами во всей полноте.

Я поспешно освободил для следователя стул. Он присел у стола и с интересом поворошил груду книг, сваленных как попало. Одну из них — «Биохимические сдвиги периферической крови при остром инфаркте миокарда» — даже зачем-то полистал и со вздохом заметил:

— Да-а, сложная у вас работа… — Потом кивнул на ружье: — Увлекаетесь?

— Было дело. В студенческие годы мотались с ребятами на море.

— А я больше волейболом интересовался, — живо откликнулся Рыбин. — Первый разряд имел. Ну и, конечно, самбо…

— Может быть, кофейку? — предложил я.

Рыбин с сомнением покосился на кухонную дверь и, очевидно, представив, какой бардак должен там твориться, вежливо отказался.

— Давайте сразу к делу, — предложил он. — К исчезновению Казариной вы, полагаю, вряд ли причастны, поскольку с утра находились в отделении и никуда не отлучались… Казарина покинула больницу около шести часов утра. Медсестра проводила ее до проходной и заказала такси. Охранники утверждают, что Казарина вскоре вышла на улицу и села в подошедшую «Волгу». Было ли это такси — мнения разделились. Один утверждает, что «Волга» была желтого цвета с шашечками, другой настаивает на сером цвете без шашечек. Обычное дело. Суть не в этом. Домой Казарина так и не вернулась. Хотя кто-то там ночью побывал — в квартире все перевернуто… Мы опросили соседей, осмотрели место происшествия — зацепок почти никаких. Поэтому нам важно, что вы можете сообщить. Любая мелочь. Что-нибудь необычное, что вы заметили, услышали…

Я медленно развязал галстук и стянул его с шеи. Негласные правила нашей больницы предписывают неукоснительное ношение галстука всеми сотрудниками мужского пола. В жаркое время года это становится настоящим испытанием на прочность и очень дисциплинирует. Но японские ученые всерьез утверждают, что ношение галстука ухудшает кровоснабжение головного мозга и мешает человеку соображать. Сейчас я очень это чувствовал — в голове царил полный сумбур.

До сих пор не могу понять, почему я решил умолчать о своей находке. Какой-то чертик внутри подзуживал меня и намекал на возможные неприятности. Я сбивчиво заговорил о касательном огнестрельном ранении, коме четвертой стадии… Рыбин перебил меня:

— С заключением судмедэксперта мы ознакомимся позже. Меня интересует, как бы это сказать… сопутствующий антураж. Что вы увидели на месте происшествия? Может быть, какие-то слова раненого, произнесенные в бреду…

— В его состоянии люди не произносят слов, — ответил я. — А на месте происшествия… Ну, что? Было темновато. Соседи, жена… Вот! Когда мы погрузили больного, вместе с нами в машину села девушка, назвавшаяся родственницей. Но мне показалось, что она врет, и я выгнал ее. Да, она еще суетилась около Казарина, когда он лежал там, во дворе.

— Не могли бы вы описать внешность этой девушки? — деловито спросил следователь.

— Ну-у, в какой-то степени… — неуверенно сказал я. — Понимаете, у нее была не та внешность, которая бросается в глаза. Невзрачное лицо, неухоженные волосы, куртка — вроде тех, что носили стройотрядовцы, старые джинсы… Она похожа на студентку, у которой куча «хвостов» и несчастная любовь в придачу.

— А вы поэт, — чуть улыбнувшись тонкими губами, заметил Рыбин. — Если бы вы ее увидели, смогли бы узнать?

— Пожалуй. Хотя… Если, допустим, она поменяет одежду… Трудно сказать.

— Ну, хорошо, — кивнул Рыбин. — Как я понимаю, больше вы ее не видели? Тогда расскажите, о чем вы беседовали с Казариной.

И опять зловредный чертенок предостерегающе цыкнул на меня. Я нахмурился и собрался с мыслями.

— Она говорила, что мужа будто бы подсидели по службе. Он очень нервничал последние месяцы и трижды в неделю посещал тренажерный зал. То есть боролся за место под солнцем изо всех сил. Казарина, как мне показалось, не очень высокого мнения о коллегах мужа. Предполагает, что они его и подстрелили.

— Вот как? — удивился Рыбин. — Владимир Сергеевич, нельзя ли обеспечить какую-нибудь полезную площадь? Мне надо накорябать протокол…

— Ради Бога, — спохватился я и сбросил часть книг со стола на диван.

Следователь со странным одобрением следил за моими решительными действиями.

— Вы холостяк, Владимир Сергеевич? — спросил он и с завистью добавил: — Наверное, чертовски удобно быть холостяком. Не нужно никому объяснять, почему ты снял в комнате носки и когда собираешься вынести мусор… — Видимо, ему это приходилось делать довольно часто. — Итак, больше вы ничего не вспомнили? Тогда я пишу: мною, следователем Мосгорпрокуратуры… Ну и далее по тексту… Вы потом прочитаете и, если не возникнет никаких возражений, подпишете: «С моих слов записано верно…»

Он принялся писать размашистым и неудобочитаемым почерком, бросив через плечо:

— Сдается мне, бытовухой здесь не обойдется. Погибший числился вторым замом генерального директора фирмы «ИнтерМЭТ», сотрудничавшей с оборонными НИИ, а это уже прерогатива ФСБ… Я это к тому, что лично вас, скорее всего, больше беспокоить не буду. Если только сердечко прихватит, — пошутил он. — Вызову вас тогда на «скорой»…

— Вряд ли вы это сделаете, — вежливо заметил я. — Вызов нашей «скорой» стоит приличных денег. И телефон у нас не «03». Наш телефон широко известен, но, знаете, в довольно узких кругах…

— Вот оно что! — поднял брови Рыбин. — Ну что ж, будем тогда жить, как в песне: «Если смерти, то мгновенной…» Прошу ознакомиться и подписаться!

Я наскоро пробежал протокол и поставил свою закорючку. Мне хотелось поскорее остаться одному. Следователь с удовлетворением поднес бумагу к глазам и, убедившись в ее полной законченности, спрятал в тонкую кожаную папку. Затем он поднялся, еще раз окинул завистливым взглядом беспорядок, царивший в квартире, и подал мне руку. Несмотря на то что вид у моего гостя был не слишком внушительным, рукопожатие его оказалось крепким — занятия волейболом не прошли даром.

Перед тем как уйти, Рыбин с любопытством бросил взгляд на окно, за которым виднелся шпиль сталинской «высотки», и спросил:

— Давно обосновались на Смоленской?

— Два года, — ответил я. — Обмен с доплатой. Друзья помогли.

— М-да, а я, знаете, в Орехово-Борисове осел. У вас райончик поинтереснее, верно? Седьмой этаж, конечно, но…

Он еще раз пожал мне руку, и мы расстались.

Оставшись один, я решил поскорее разобраться с процессом приготовления пищи. В холодильнике еще имелось некоторое количество продуктов, способных в любую минуту выручить одинокого голодного мужчину в расцвете лет, — яйца, колбаса, банка шпрот и упаковка земляничного экологически чистого йогурта.

Я поставил на плиту тяжелую сковородку и, сбрасывая на ходу пиджак, вернулся в комнату. Брюки, рубашка отправились вслед за пиджаком. Оставшись в одних трусах, я прошлепал в ванную.

Прежде чем включить душ, критически осмотрел свое отражение в зеркале. Несмотря на бессонную ночь, отражение выглядело не так уж плохо. Темноватые круги под глазами были почти не заметны, а сами глаза смотрели строго и ясно, как у постового с плаката ГИББД. Кожа на лице уже покрылась легким майским загаром. Щеки требовали вмешательства бритвы, и, хотя теперь в моде мужественные, плохо выбритые подбородки, мне придется скоблить свою физиономию, потому что наше руководство чрезвычайно ортодоксально в вопросах моды.

Пока я любовался на себя, полоскался под душем, сковородка раскалилась чуть ли не докрасна и приняла на себя содержимое холодильника с отчаянным воплем и шипом. Яичница была готова в одну минуту. Я управился с ней за пять. Та же участь постигла шпроты и экологически чистый йогурт. Холодильник был пуст, и вставал вопрос о новом его пополнении. И заняться этим нужно было немедленно. Кстати, мне хотелось на свежем воздухе обстоятельно обдумать сложившуюся ситуацию.

Быстро облачившись в застиранные джинсы и белую майку, я натянул на ноги разношенные кроссовки, взял пакет, деньги и вышел из квартиры.

Глазок лифта светился. С дребезжанием поднималась кабина, и я машинально гадал, на каком этаже она остановится. Но лифт ровно гудел, пока не добрался до седьмого этажа. Я отступил на шаг, чтобы не мешать выходящим. Дверцы лифта дрогнули и разъехались. На площадку шагнул мужчина довольно внушительного роста и телосложения. Я не считаю себя маленьким со своими восьмьюдесятью килограммами веса, но этот тип возвышался надо мной сантиметров на пять-шесть и весил килограммов на десять больше. На нем был дорогой двубортный костюм песочного цвета, застегнутый на все пуговицы, ворот безукоризненно белой сорочки перехватывал галстук темно-бордового оттенка, на сверкающих коричневых штиблетах не было ни единого пятнышка. Узковатое лицо, властно сжатый рот и серые внимательные глаза, смотревшие жестко, но без выражения агрессии. Он был похож на хорошо вышколенного солдата в гражданской одежде.

Мужчина оценивающе посмотрел на меня и, что-то сообразив, предупредительно, но настойчиво осведомился:

— Простите, вы не Ладыгин Владимир Сергеевич?

Похоже, у меня сегодня был приемный день. Какой-то неприятный, сосущий холодок появился где-то под ложечкой, но сразу пропал.

— Вы угадали, — ответил я. — А с кем имею честь?

— Моя фамилия Тупиков, — сказал переодетый солдат. — У меня к вам убедительная просьба: пройти со мной до автомобиля. С вами хочет поговорить один человек. Думаю, вас это не очень затруднит — разговор весьма важный.

— Мне, конечно, не трудно, — несколько растерянно заметил я. — Но весь вопрос в том, что это за человек и что это за автомобиль. Надеюсь, не «черный ворон»?

Молодой человек деликатно улыбнулся — при этом глаза его сделались еще холоднее — и сказал:

— Разумеется, нет.

Мы вошли в лифт, и, пока спускались, Тупиков неотрывно и безо всякого напряжения наблюдал некую точку на стене кабины — на лице его не дрогнул ни один мускул. Завидной выдержки человек.

На улице ожидал «сааб» цвета морской волны. Тупиков распахнул передо мной заднюю дверцу. Человек на заднем сиденье приветственно мне улыбнулся, и я, пожав плечами, сел в машину.

Человек протянул мне руку и представился Артемом Николаевичем.

— Ты, Володя, пока погуляй, — мягко сказал он Тупикову и зачем-то объяснил мне: — Он ваш тезка…

Чем-то Артем Николаевич неуловимо походил на моего тезку — такое же суховатое, твердо очерченное лицо, короткая стрижка и строгие серые глаза. Но, видимо, солдатское звание он уже давно перерос и мог позволить себе некоторую вольность как в одежде, так и в манере держать себя.

— Простите, Владимир Сергеевич, что отрываю вас от дел, — сказал он. — Но это не мой каприз. Того требует государственный интерес. Не буду от вас скрывать, что я работаю в Службе безопасности президента.

Видимо, у меня в этот момент был чересчур глупый вид, потому что Артем Николаевич невольно улыбнулся. Но тут же стер улыбку с лица и объяснил:

— Все очень просто. Вчера вечером один мой старый друг назначил мне встречу. Он должен был передать мне материалы, имеющие большое значение… А может быть, и не имеющие. Сейчас трудно об этом судить, потому что материалы пропали. Мой друг имел неосторожность договариваться о встрече по сотовому телефону… Фамилия его — Казарин. Мы уже беседовали с вашими коллегами по работе, созванивались с прокуратурой. Размотали, так сказать, цепочку… И, знаете, Владимир Сергеевич, какое впечатление сложилось лично у меня?

— Какое? — послушно спросил я.

— У меня сложилось впечатление, — значительно сказал Артем Николаевич, — что материалы, нас интересующие, могли попасть в ваши руки.

Его холодные глаза требовательно уставились на меня. Я начал кое-что понимать. Вместе с пониманием пришел страх. Страх настоящий, берущий за глотку. Но боялся я не за себя, а за Марину, которую втянул в непонятную, но, похоже, серьезную историю. Теперь логика событий требовала, чтобы я продолжал строить из себя дурака, пока не выведу из-под удара Марину.

— Не понимаю вас, — настороженно сказал я. — Какие материалы?

Артем Николаевич скептически пожевал губами.

— Владимир Сергеевич, вы не являетесь владельцем акций «ИнтерМЭТ»? Нет? Впрочем, я так и думал… Не понимаю, что вас тогда удерживает. Скажите, вы извлекли из гортани Казарина инородное тело?

По лицу его скользнула усмешка, и чертик внутри меня заметался как ошпаренный. Я постарался ответить как можно спокойнее:

— Да. У него была дыхательная асфиксия.

— И куда вы дели это инородное тело? — быстро спросил Артем Николаевич.

— Ну-у… Не помню. Выбросил, должно быть, — небрежно ответил я.

Артем Николаевич насмешливо посмотрел на меня.

— Вы ничего не путаете, Владимир Сергеевич? Мне казалось, что врачи более аккуратны в таких вопросах. Я наслышан, что в больницах даже существуют эдакие музеи инородных тел — пуговицы, иголки, монеты…

— Бывает, — нехотя сказал я. — Но у меня нет страсти к коллекционированию.

— И все-таки, — настойчиво повторил Артем Николаевич. — Припомните, что вы сделали с этим предметом. Кстати, как он выглядел?

Скучным голосом я описал, как он выглядел, стараясь изо всех сил продемонстрировать свое полное равнодушие. Артем Николаевич покивал головой и доверительно положил руку на мое колено.

— Владимир Сергеевич, я очень прошу вспомнить, куда вы дели этот предмет. И постараться найти его. Почему-то я уверен, что это вам удастся. У меня и в мыслях нет угрожать вам, но, подчеркиваю, дело очень серьезное, не терпящее легкомыслия… Как только получите положительный результат — свяжитесь со мной вот по этому телефону. — Он протянул мне маленький картонный квадратик. — Если же дело по какой-то причине затянется, то… мне придется самому вас разыскивать, а это, сами понимаете, не в моих и не в ваших интересах.

Я кивнул. Сказать мне было нечего.

— Вот и отлично, — похвалил Артем Николаевич. — Наш разговор, разумеется, остается между нами, вы меня понимаете? — Лицо его приобрело доброжелательное, почти приятельское выражение. Он кивнул на пакет в моих руках и спросил: — Вижу, вы собирались за покупками. Может быть, вас подвезти?

— Нет, спасибо, — вежливо пробормотал я. — Мне недалеко. До свидания.

— Всего хорошего, Владимир Сергеевич, — произнес Артем Николаевич.

Я открыл дверцу машины и выбрался наружу. Запах улицы показался мне в этот момент сладким, как нектар. Тупиков коротко кивнул и быстро нырнул на переднее сиденье — он, оказывается, был здесь стрелок-водитель.

«Сааб» мягко заурчал и, обдав меня ядовитым выхлопом, набрал скорость, рванул по Смоленской, свернул к бульвару и исчез.

Я вытер вспотевший лоб и пошел к ближайшему телефону. Нужно было предупредить Марину.