В ту ночь не один Саймон не спал в предчувствии беды, прокручивая в голове одни и те же мысли. Оливия снова и снова возвращалась к ужасному крушению своих планов. Сначала она не поверила Элайзе.

— Ты наверняка ошибаешься. Ведь у тебя нет опыта в таких делах.

Но Элайза была настойчивой.

— Нет, миссис. У меня уже два месяца не было месячных. Кроме того, меня тошнит по утрам и болят груди, точно так, как рассказывают женщины.

Оливию трудно было убедить.

— Но как это могло произойти после одного раза?

— Доктор Форман сказал мне, что этого вполне может хватить.

— И ты консультировалась с ним по этому поводу? — с растущей тревогой спросила Оливия.

— Нет, нет, миссис, — уверила ее Элайза. — Я не говорила с ним об этом после того дня, когда ходила за своим гороскопом и вашим снотворным. Я только спросила, может ли девушка залететь после первого раза с мужчиной. Он сказал, что может. Его это даже позабавило, он решил, что у меня любовник, который уговаривает меня отдаться ему и утверждает, что я ничем не рискую.

— Но, — продолжила она со вздохом, — я доктору не поверила и потому ничего вам не сказала. И что мне теперь делать?

— Поскорее возвращайся к своим родителям, — не задумываясь ответила Оливия. — Они смогут найти тебе мужа. Деньги, которые я тебе дала, будут приданым.

— Деньги, которые вы мне дали, миссис, были платой за сделку. И я свою часть сделки выполнила. О ребенке никто ничего не узнал. Теперь я в ловушке, и вы говорите, что я должна тихонько уехать и найти какого-нибудь простофилю себе в мужья. Почему я должна так портить свою жизнь?

— Тогда тебе следует пойти к женщине, которая избавила от ребенка меня, и сделать то же самое.

Элайза покачала головой.

— И рисковать жизнью, как рисковали вы? Не думаю. Нет, если я буду вынашивать этого ребенка, мне кажется, вы должны дать мне еще денег.

Оливия возмутилась.

— Как ты можешь такое говорить! Черт побери, сто гиней неплохое приданое для дочки сквайра.

— Я уже поделила эти деньги между членами моей семьи. Ребенок, которого я ношу, должен вырасти в приличных условиях. Если это мальчик, он должен получить хорошее образование, а девочке понадобится достойное приданое. Если, как вы предлагаете, мне следует найти отца своему ребенку, то наверняка еще, скажем, пятьдесят гиней будут кстати. Пока.

Смысл последних слов не прошел мимо Оливии.

— Пока? Что ты этим хочешь сказать?

— На роды, белье для ребенка и хорошую для него одежду тоже потребуются деньги. Может быть, придется нанять кормилицу, если у меня не будет молока. А пятидесяти гиней вряд ли хватит, чтобы вырастить ребенка.

Оливия в ужасе смотрела на нее.

— Мне и первую сумму было трудно собрать. Каким образом, ради всего святого, я смогу найти еще большую сумму, да так скоро? Это невозможно.

— Тогда, — спокойно заявила Элайза, — я не вижу другого выхода, как сказать сэру Маркусу правду. Ведь, по сути, все сейчас переменилось.

Оливия так сжала руки, что костяшки пальцев побелели.

— Он никогда тебе не поверит!

Девушка улыбнулась кошачьей улыбкой.

— Может быть, попробуем, миссис?

Оливии ничего не оставалось, как обратиться к Фрэнсису Дауну. Этот тоже потребовал плату.

Саймон ехал из Челси в глубокой задумчивости. Разумеется, нет никакой возможности доказать, что лодка его собеседника была взята с целью более серьезной, чем недозволенная ночная рыбалка. Но, учитывая близость усадьбы сэра Уолфорда, эта зловещая цель казалась вполне реальной. Он решил при первой возможности проверить алиби Оливии. Он не спешил, поэтому домой приехал уже к вечеру.

Джон Брэйдедж предстал перед ним, и по его лицу сразу было видно, что ему есть что рассказать. Он сразу вылил на хозяина массу бессвязной информации, включая злобные слухи, шум на улице и передвижение в ночное время.

Саймон уговорил его успокоиться и начать все с начала.

— Давай, рассказывай все по порядку. Тогда мы сможем разобраться, что важно, а что нет.

Нельзя сказать, чтобы Джон остался доволен проведенным днем. Половина домовладельцев посылала его куда подальше, и хотя некоторые были более вежливы, нашлись и такие, которые напоминали ему о законе против «бродяг и наглых нищих». Те, кто снисходил до согласия взять его на работу, могли предложить ему только самые неприятные дела, в результате чего он вынужден был перетаскивать груды мусора в конец улицы для хозяина, которого оштрафовали за то, что он скапливает всю эту грязь у своего дома. Еще ему поручили зашить вонючие сапоги (длительная процедура, за которую почти ничего не заплатили) и вымести конюшню. И при этом ему не удалось узнать ничего интересного.

Он спрашивал, кто живет в большом доме через дорогу, и удостаивался подозрительного взгляда и вопроса: «А зачем тебе знать?» Создавалось впечатление, что его подозревали в сборе информации для кражи со взломом. К концу дня он пришел к выводу, что только зря потратил время. То есть он думал так до того, как постучался в дверь Энид Фицуоррен.

Она была довольно несимпатичной женщиной неопределенного возраста с квадратной челюстью и постоянно раздраженным выражением лица. В отличие от других домашних хозяек, она была аккуратно одета, как будто собралась на официальный прием: в наглаженное темное платье с белым широким воротником без единого пятнышка, демонстрирующие, что она придерживается пуританских традиций, а сам ее дом выглядел настолько прибранным, что, казалось, в нем никто не живет. Энид сказала Джону, что только что получила полтележки дров и он может аккуратно уложить их во дворе позади дома, если хочет заработать.

Все время, пока он работал, она стояла над ним и выливала на него потоки жалоб на своих соседей. Джон нашел как раз такую женщину, которую описывал Саймон, потому что Энид, судя по всему, проводила целые дни за подслушиванием и подглядыванием. Казалось, весь мир настроен против нее. Соседи шумные и невоспитанные, дети неуправляемые. Мужчины бездельники, гоняющиеся за каждой юбкой и напивающиеся в тавернах, а женщины ждут не дождутся, когда их мужья отправятся на работу, чтобы впустить любовника через черный ход. Одна она почтенная, порядочная и благонравная соседка и законопослушная гражданка, знающая свои обязанности. Поэтому он удивится, если узнает, что люди о ней говорят, в чем Джон сильно усомнился и даже что-то пробормотал себе под нос. Ее собственный муж был, по-видимому, образцом добропорядочности и старательно занимался переплетением книг — с раннего утра до самой поздней ночи.

Когда ему наконец удалось вставить слово (Энид не предложила ему даже стакана воды), он поинтересовался, кто живет напротив через улицу. На ее лице появилась двусмысленная улыбка. Это дом сэра Уолфорда Барнеса, крупного купца. Он очень богат и влиятелен, но не задирает носа и всегда здоровается с Энид и ее мужем, когда встречает их на улице, не то что другие. Но выражение лица ее изменилось, когда она перешла к другим жильцам этого дома. Дочь ведет себя скорее как потаскушка с площади Святого Павла, а не как дочь почтенного господина. Она могла бы рассказать ему многое о том, что она творит, будьте уверены. Ее голос опустился до шепота.

— Говорят, она опозорила себя, связавшись с одним актеришкой из театра «Занавес», когда ей было всего шестнадцать лет.

Теперь молодая дама замужем (давно пора), но муж ее — пирог ни с чем, хоть и сын лорда, появляется в любое время ночью и барабанит в ворота, чтобы разбудить привратника, не давая спать всем богобоязненным людям в округе.

И вообще, в последние дни люди постоянно ходят туда-обратно в этом доме, причем в любое время суток. Такое впечатление, что живешь в центре рынка. Вот, например, прошлая неделя. Однажды утром там была большая суета, сэр Уолфорд отбыл в карете, и она слышала, что он собирался остаться ночевать у приятеля-купца. Вскоре за ним поспешно отправился его зять в сопровождении грума.

Но этим дело не ограничилось. Часа два спустя сама госпожа проскакала на своей лошади вместе с этим прилизанным секретарем, «тем самым, который смотрит на тебя как на грязь под ногами».

В тот вечер Энид легла рано, как должны делать все почтенные люди, но покой ее постоянно нарушался. Казалось, она глаза смежить не успела, как ее снова разбудили.

— И только представьте себе, что я увидела? — торжествующе спросила она Джона, трудящегося над особо упрямым поленом.

Джон сказал, что понятия не имеет.

— Это снова был секретарь. Вероятно, я пропустила, когда он и миледи вернулись. Но это был он вместе с той беловолосой девкой, которая была горничной у госпожи… — Она остановилась.

— Говорят, она умерла. Якобы ее выловили в Темзе. Так пусть это будет уроком всем легкомысленным девицам, не ведающим стыда. Моя мать учила меня вести чистую жизнь, быть богобоязненной и знать свое место. И ни один мужчина не дотронулся до меня и пальцем, не отведя сначала к алтарю.

Джон сказал, что он легко в это верит, но тут же испугался, что она сменит тему и прочитает ему лекцию о благонравии, поэтому поспешно напомнил ей, что она еще не рассказала ему, что увидела в ту ночь, когда заметила эту распущенную молодую девицу на улице с мужчиной-слугой в такое позднее время.

Энид возобновила рассказ.

— Было уже часов десять, когда я услышала топот копыт. Ну, естественно, я встала и выглянула из-за занавески.

— Естественно, — поддержал ее Джон.

— Ну, там они были, и хотя было темно и безлунно, я видела, как он обнимал ее за плечи и говорил с ней, хотя слов я разобрать не могла. Затем он сел на лошадь, она уселась за его спиной, и они направились вниз по улице. У нее в руках было что-то, похожее на дорожную сумку. Это говорит само за себя. Порядочная девушка может поехать с молодым человеком в такое время разве что с одной целью. Уж поверьте мне, она позволила ему все, что он захотел, более того, поощряла его. А когда он получил свое и оставил ее, у нее хватило смелости утопиться, — заключила Энид, весьма довольная рассказанной историей.

Наконец она оставила Джона заканчивать работу, за которую вознаградила королевской суммой в четыре пенса.

— Похоже, нам обоим повезло, — заметил Саймон и рассказал Джону, что узнал от Уилла Хадсона, который предположил, где Элайзу сбросили в воду, и о своей поездке в Челси.

— Кто-то взял лодку или поздно вечером в понедельник, или рано утром во вторник. И сэр Уолфорд владеет там землей. Уж слишком странное совпадение. И теперь ты мне рассказываешь об этой сплетнице, которая видела, как в тот вечер Элайза уезжала с Дауном.

— Она не могла с уверенностью сказать, в какой именно день это было, когда я надавил на нее, — признался Джон. — И я не стал слишком уж заострять вопрос, чтобы не вызвать подозрение.

— Ну, раз это было настолько необычное событие, что она его запомнила, давай предположим, что это случилось в тот день, когда Элайза умерла и она куда-то уехала с Дауном. Твоя собеседница ничего не говорила о том, что она была связана?

— Наоборот, она предположила худшее — что эта парочка ускользает куда-то, чтобы быстренько перепихнуться.

— И она говорила, что не заметила, как вернулась леди Такетт?

— Верно. Поэтому она и удивилась, снова заметив Дауна. Ведь она не видела, как кто-то из них возвращался, хотя это наверняка должно было произойти. Даже такая любопытная дамочка, как эта Энид, не может провести все время у окна.

— Любопытно, — задумался Саймон. — Возможно, она отходила от окна, и только он один вернулся. А где же была она?

Джон уже устал он всех этих предположений.

— Разве вы не видите, доктор, как оно все было? Я же говорил вам с самого начала. Все дело в том, что Элайза носила ребенка. Наверняка у нее с этим парнем Дауном были постельные дела. Вот она и обнаружила, что беременна, сказала ему и настояла, чтобы он что-нибудь сделал, причем побыстрее. Он не хотел жениться на ней, работу тоже боялся потерять, если она начнет скандалить, вот он и увез ее с собой и утопил. Думаю, он полагал, что найти ее смогут только выше по течению, и никто не догадается, что с ней случилось.

Саймон покачал головой.

— Не верю, что все так просто. Зачем ему идти на такие решительные меры? Если это его ребенок и она пришла к нему, как ты предполагаешь, то ведь не с пустыми руками, а с приданым в сто гиней. Я не думаю, что женитьба на Элайзе осчастливила бы какого-нибудь мужчину, но я очень сомневаюсь, что Даун не согласился бы на такое предложение, особенно если бы на него надавили сэр Уолфорд и леди Такетт, да к тому же он сохранил бы свою работу. После свадьбы они оба могли бы продолжать работать в доме по крайней мере какое-то время. Леди Такетт вполне могла бы согласиться взять ее назад после рождения ребенка. Такие браки между слугами — обычное дело. Нет, здесь я не усматриваю убедительного мотива для убийства.