Вопреки распространенному мнению, в ОГПУ Рейли не подвергали пыткам или какому-либо другому физическому воздействию. Борис Гудзь, в то время двадцатитрехлетний связной офицер ОГПУ, прикрепленный к Владимиру Стырне, через 77 лет после произошедших событий с уверенностью утверждал, что «никаких физических методов к нему не применялось, я могу это гарантировать». С самого начала сотрудники ОГПУ относились к Рейли как к достойному противнику. Несмотря на то что он сделал ряд признаний о своем прошлом и рассказал о своей деятельности в России во время своего последнего пребывания там, это было явно не то, что ОГПУ хотело от него узнать. Владимир Стырне, считавшийся одним из лучших следователей ОГПУ, тщательно запротоколировал свой допрос Рейли:

«1925 г. октября 7 дня я, пом. нач. КРО ОГПУ Стырне, допрашивал в качестве обвиняемого гр-на Рейли Сиднея Георгиевича, 1874 г. рожд., британский подданный, родился Клонмел, Ирландия, отец капитан морской службы, постоянное местожительство Лондон, последнее время Нью-Йорк. Капитан британской армии, жена за границей, образование университетское. Университет закончил в Гейдельберге, философский факультет, и в Лондоне Королевский горный институт, по специальности химик. Партийность — английский консерватор. Судился в 1918 г. в ноябре месяце Верховным трибуналом РСФСР по делу Локкарта (заочно)».

Ниже приводится полный и неотредактированный текст показаний, которые Рейли дал на следствии:

«Во время войны 1914 г. в армию поступил добровольцем в 1916 г., а до этого времени с начала 1915 г. был в Нью-Йорке, где занимался военными поставками; между прочим, и для русского правительства. Поступив добровольцем в британскую армию, был назначен в авиационный корпус (с 1910 г. занимался авиацией и могу считать себя одним из пионеров авиации в России; был одним из учредителей 1-го в России авиационного общества «Крылья»), где и прослужил до 1 января 1918 г., а с января 1918 г. перешел в секретную политическую службу, где и работал до 1921 г., после чего занялся своими частными делами финансового характера (займы, учреждения акц. о-в и т. п.). За время моей службы в авиационном корпусе я в России не был. В марте месяце 1918 г., служа на секретной службе, я был командирован в Россию как член Великобританской миссии в России для ознакомления в качестве эксперта с тогдашним положением (в то время я был в чине лейтенанта). Проехал я через Мурманск в Петроград, затем в Вологду, а впоследствии в Москву, где и пробыл до 11 сентября 1918 г., большую часть времени находясь в разъездах между Москвой, Петроградом и Вологдой.

От пассивной разведывательной роли как я, так и остальная британская миссия, постепенно перешли к более или менее активной борьбе с сов. властью по следующим причинам.

Заключение Брест-Литовского мира на весьма выгодных условиях для Германии, естественно, вызывало опасение общих действий сов. власти и немцев против союзных держав, к этому нужно прибавить наличие многочисленных сведений (многие из которых впоследствии оказались вздорными) о продвижении немецких военнопленных из России в Германию и, наконец, раздражение, вызываемое разными притеснениями по отношению к союзным миссиям со стороны сов. власти. Я считаю, что сов. правительство в то время вело неправильную политику, по крайней мере, по отношению к английской миссии, так как Локкарт, вплоть до конца июня м-ца в своих донесениях британскому правительству советовал политику соглашения с сов. властью. В то время, насколько я помню, сов. правительство было озабочено сформированием регулярной армии, и Троцкий неоднократно по этому вопросу говорил с Локкартом и указывал ему на целесообразность сочувствия этому делу со стороны союзных правительств. Перелом начинается со времени приезда Мирбаха и его окончательного внедрения и постоянных уступок сов. властью его требований (требований германскому правительству).

Смерть Мирбаха немедленно вызвала репрессии против нас. Мы предвидели, что за этим последует требование немцев среди других их требований высылки всех союзных миссий. Это и случилось. Сейчас же начались обыски в консульствах и аресты отдельных членов миссий, которые, впрочем, вскоре были освобождены. Также было издано распоряжение о запрещении союзным офицерам путешествовать. С этого момента и начинается моя активная борьба с сов. властью, выразившаяся главным образом в военной и политической разведке, а также изысканий тех активных элементов, которые могли бы быть использованы в борьбе с сов. правительством. Для этой цели я перешел на подпольное (нелегальное) положение, получив ряд документов разных лиц, например, одно время я был комиссаром по перевозке запасных автомобильных частей во время эвакуации Петрограда, что мне давало возможность свободно двигаться между Москвой и Петроградом, даже в комиссарском вагоне. В это время я проживал главным образом в Москве, чуть ли не изо дня в день меняя квартиры. Кульминационным пунктом моей работы я считаю мои переговоры с полк. Берзиным, с которым я познакомился у Локкарта. Суть дела должна быть известна по процессу. В это время я передал патриарху Тихону крупную сумму денег, предназначенную для нужд духовенства, в то время находящегося в чрезвычайно бедственном положении. Я особенно подчеркиваю, что между мною и патриархом или каким-нибудь из его приближенных никогда не было разговоров о контрреволюционных делах и что моя работа и мои намерения патриарху и его людям были особенно не известны. Деньги были ему переданы из предоставленных мне ассигнований; в моем распоряжении были весьма крупные суммы, которые ввиду моего особого положения (полная финансовая независимость и исключительное доверие благодаря связям с высокопоставленными лицами) представлялись безотчетно. Эти-то деньги я и употреблял на начатую мною работу по противодействию сов. власти.

Я считаю, что к процессу Локкарта были привлечены лица, ко мне не имевшие никакого отношения или в некоторых случаях лишь самое отдаленное; лица же, близко ко мне стоящие, немедленно по раскрытию заговора уехали на Украину».

После этого Рейли рассказал о своем побеге из Петрограда (текст этого рассказа приводится в главе 10), после чего продолжил свои показания:

«Я назначаюсь политическим офицером на юг России и выезжаю в ставку Деникина, был в Крыму, на Юго-востоке и в Одессе. В Одессе оставался до конца марта 1919 года и приказанием Верховного комиссара Британии в Константинополе был командирован сделать доклад о положении деникинского фронта и политического положения на юге руководящим офицерам в Лондоне, а также представителям Англии на мирной конференции в Париже. В течение Мирной конференции я служил связью по русским делам между разными отделами в Лондоне и Париже; в этот период я, между прочим, и познакомился в Б. В. Савинковым. Весь 19 и 20 гг. у меня были тесные сношения с разными представителями русской эмиграции разных партий (с-р компания в Праге, организация Савинкова, торгово-промышленные круги и т. д.). В это время я проводил у английского правительства очень обширный финансовый план поддержки русских торгово-промышленных кругов во главе с Ярошинским, Барком и т. д. Все это [время] я состоял на секретной службе, и моя главная задача состояла в освещении русского вопроса руководящим сферам Англии.

В конце 20 г. я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он только организовал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории Сов. России. Получив приказание вернуться, я выехал в Лондон.

В 21 г. я продолжал деятельно поддерживать Савинкова, возил его несколько раз в Лондон, знакомил его с руководящими сферами и находил для него всякую возможную поддержку.

Кажется, в этом году я его возил в Прагу, где познакомил его с руководящими сферами. В этом же году я устроил Савинкову тайный полет в Варшаву.

В 1922 у меня был известный перелом в направлении борьбы — я совершенно разубедился во всех способах интервенции и склонялся к тому мнению, что наиболее целесообразный способ борьбы состоит в таком соглашении с сов. властью, которое широко откроет двери России английской коммерческой и торговой предприимчивости; к этому моменту относится составленный мною проект образования огромного международного консорциума для восстановления русской валюты и промышленности, проект этот был принят некоторым руководящими сферами, и во главе его стала компания «Маркони», точнее сказать, Годфри Айзакс, председатель К-о и брат вице-короля Индии. Этот проект в течение долгого времени обсуждался с Красиным, но в конце концов был оставлен; тем не менее именно этот проект был взят почти целиком в основание предполагаемого международного консорциума во время Генуэзской конференции. Я хотел этим добиться мирной интервенции.

В 1923 и 1924 гг. мне пришлось посвятить очень много времени моим личным делам, в борьбе с сов. властью я был менее деятелен, хотя писал много в газетах (английских) и поддерживал Савинкова, продолжал по русскому вопросу консультировать во влиятельных сферах в Англии, т. к. в эти годы часто ездил в Америку.

В 1925 г. я все время провел в Нью-Йорке.

В конце сентября я нелегально перешел финскую границу и прибыл в Ленинград, а затем в Москву, где и был арестован.

Сидней Рейли (подпись)».

Лист протокола первого допроса Рейли на Лубянке

Двумя днями позже, 9 октября, Рейли признался: «Я прибыл в Советскую Россию по собственной инициативе, узнав от Н. Н. Бунакова о существовании, по-видимому, действительно серьезной антисоветской группы. Антибольшевистским вопросом я усиленно занимался всегда и посвящал ему большую часть времени, энергии и личных средств. Касаясь личных средств, могу, например, указать, что савинковщина с 1920 по 1924 год обошлась мне по самому скромному расчету в 15–20 тысяч фунтов стерлингов».

Девять дней спустя, 18 октября, Пепита получила письмо от Бойса из Гельсингфорса, в котором он сообщал, что дела, по всей очевидности, пошли по совсем иному сценарию:

«Я еду в Париж через Лондон и надеюсь увидеться с Вами в четверг или, в крайнем случае, в пятницу. Вынужден признать, что ситуация сейчас обстоит намного хуже, чем я предполагал по ранее полученной мною информации. Похоже, что в последний момент, буквально перед тем как они намеревались завершить всю операцию, четверо из них, проходя через лес, подверглись неожиданному нападению бандитов. Они оказали сопротивление, в результате чего двое из них были убиты наповал. Матт был серьезно ранен, а четвертого они захватили, с собой».

Бойс закончил свое письмо обещанием встретиться с ней в Париже, когда у него будут свежие новости. Однако история, изложенная Бойсом, не вызвала доверия у Пепиты, так как к этому времени она уже начала подозревать, что Бойс работал на ОГПУ и заманил в ловушку ее мужа. Подобные подозрения падали на Бойса не в последний раз.

Из материалов допросов Рейли видно, что следователи ОГПУ были явно не удовлетворены той информацией, которую он сообщил о себе. 13 октября Стырне предъявил Рейли ультиматум, заявив, что, если он будет отказываться давать откровенные показания следствию, это будет иметь для него крайне серьезные последствия, на что Рейли ответил: «Я не могу на это пойти».

17 октября он вновь написал заявление Стырне, в котором отказывался сообщить «подробную информацию», которую ОГПУ хотело от него получить.

После этого Рейли подвергли методам психологического давления, которые, в конце концов, вынудили его сотрудничать со следствием. Но даже до этого момента, очевидно, Рейли делал все, чтобы выиграть время.

Каким же образом ОГПУ удалось заставить его заговорить? Ответ на это мы можем найти в тюремном дневнике самого Рейли. Микроскопическим почерком на тонких листках папиросной бумаги он ежедневно записывал карандашом все события, произошедшие с ним за день. Эти записи он прятал в своей одежде, постели, а также в щелях растрескавшейся штукатурки. Позже эти листки были обнаружены при обыске его камеры, а технические специалисты ОГПУ сфотографировали их с сильным увеличением. Чтение этих дневников не оставляет никаких сомнений в том, что они написаны Рейли. Построение фраз, грамматика, сокращения в тексте не только типичны для общего стиля письма Рейли, но вполне согласуются с образцами дневниковых записей, которые он вел ранее.

В 1992 году Робин Брюс Локкарт поставил под сомнение подлинность этого дневника в своей новой версии книги «Король шпионов», отвергнув его как «советскую фальшивку». Если бы это была фальшивка ОГПУ, созданная с исключительной целью ввести Запад в заблуждение, почему, в таком случае, оно не использовало ее в течение шестидесяти четырех лет коммунистического правления в Советском Союзе? Напротив, дневник Рейли оставался засекреченным на самом высоком уровне и все это время хранился в архивах советской госбезопасности.

Вопрос, впрочем, в другом: что заставило Рейли вести тюремный дневник? Наиболее вероятное объяснение этому мы видим в том, что Рейли до конца надеялся, что за него заступится английское правительство. Если бы это произошло, то он, несомненно, попытался бы тайно вывезти этот дневник с собой. Как и в случае с открыткой, которую он отправил Эрнсту Бойсу за несколько минут до своего ареста, главной целью этих дневников было продемонстрировать всем, что он побывал в пасти льва и выбрался оттуда целым и невредимым. В нем также содержится описание методов следствия ОГПУ, которые, как он считал, будут очень интересны английской разведке. Сам дневник содержит множество сокращений, мы приводим из него лишь те выдержки, смысл и содержание которых не вызывает никаких вопросов.

«Пятница, 30 октября 1925 г.

Еще один допрос поздно днем. Переоделся в рабочую одежду. Вся личная одежда унесена. Сумел сохранить второе одеяло. Разбудили, велели взять пальто и фуражку. Комната внизу, около ванной. Все время нехорошее предчувствие от этой железной двери. Присутствующие в комнате: Стырне, его товарищ, тюремщик, молодой парень из Владимирской губернии, палач, возможно, кто-то еще. Стырне сообщил мне, что Коллегия ГПУ пересмотрела приговор и что если я не соглашусь сотрудничать, приговор будет приведен в исполнение немедленно. Сказал, что это не удивляет меня, что мое решение остается то же самое и что я готов умереть. Стырне спросил, не хочу ли я иметь время на размышление. Ответил, что это их дело. Дали один час. Приведен обратно в камеру молодым человеком и помощником надзирателя. Молился про себя за Питу, сделал небольшой узелок из своих вещей, выкурил несколько сигарет и спустя 15–20 минут сообщил, что готов. Палач, который был снаружи камеры, был послан объявить о моем решении. Держали в камере целый час. Приведен обратно в ту же комнату. Стырне, его товарищ и молодой парень. В соседней комнате палач и другие, все до зубов вооружены. Объявил опять о моем решении и попросил сделать письменное заявление в том духе, что я счастлив показать им, как англичанин и христианин понимаем свой долг. Отказ. Попросил отослать вещи Пите. Они сказали, что о моей смерти никто не узнает. Затем начался длинный разговор — убеждение, — как обыкновенно. После 3/4 часа препираний, разговор на повышенных тонах в течение 5 минут. Молчание, затем Стырне и его товарищ позвали палача и ушли. Держали в ожидании около 5 минут, в течение этого времени звуки заряжаемого оружия во внешней комнате и другие приготовления. Затем вывели к машине. Внутри палач, надзиратель, молодой парень, шофер и охранник. Короткая поездка до гаража. Во время поездки солдат схватил своей грязной рукой наручники и мое запястье. Дождь. Очень холодно. Бесконечное ожидание на гаражном дворе, в то время как палач вошел внутрь — охранники матерятся и рассказывают друг другу грязные анекдоты. Шофер что-то сказал о том, что сломался радиатор, бесцельно слоняется. Наконец завелся, короткий переезд и прибытие в ГПУ с севера. Стырне и его товарищ сообщили о том, что приговор отложен на 20 часов. Ужасная ночь. Кошмары».

В документах следствия мы находим свидетельство того, что ночами Рейли плакал и молился перед маленькой фотографией Пепиты. Все это говорит о том, что классическая инсценировка казни окончательно сломила его волю. Бесконечное ожидание, неопределенность, откладывание казни чрезвычайно характерны для подобных психологических методов следствия, что, вне всякого сомнения, породило у Рейли кошмары, о которых он пишет в своем дневнике.

В этот же день, 30 октября, после описанной инсценировки казни, Рейли пишет письмо Дзержинскому. Это письмо содержится в его следственном деле. Приводим его полный текст.

«Председателю ОГПУ Ф. Э. Дзержинскому

После происшедших с В. А. Стырне разговоров я выражаю свое согласие дать Вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим ОГПУ относительно организации и состава великобританских разведок и, насколько мне известно, такие же сведения относительно американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Сидней Рейли.

Москва, внутренняя тюрьма 30 октября 1925 г.».

Некоторые исследователи считают, что это письмо — еще один пример «фальшивки ОГПУ». Гордон Брук-Шеперд, в частности, утверждает:

«Представляется совершенно невероятным, чтобы Рейли, так стойко державшийся на следствии, не упомянул [в своем дневнике] столь важного эпизода. Практически не вызывает сомнений, что этот документ был сфабрикован ОГПУ с целью скрыть противоречия, которыми изобилует это дело».

Эдвард Газур, офицер контрразведки ФБР, беседовавший с Александром Орловым, бежавшим в Соединенные Штаты, еще более категоричен: «Нет никаких сомнений, на мой взгляд, в том, что Орлов не знал о существовании этого письма до своей смерти в 1973 году, иначе бы он, несомненно, сообщил бы мне об этом. Он твердо уверен в том, что «письмо было сфабриковано и распространялось КГБ». Газур обосновывает свою точку зрения тем, что «если бы Рейли дал признательные показания, то над ним бы, несомненно, устроили процесс, который сопровождался бы громкими пропагандистскими фанфарами».

30 октября 1925 г. Рейли написал заявление на имя председателя ОГПУ Ф. Э. Дзержинского в отчаянной попытке выиграть время

Подобное, однако, вряд ли было возможно. На сегодняшний день нет никаких доказательств того, что большевики вообще собирались устроить над Рейли показательный процесс. Во-первых, в 1918 году ему уже был заочно вынесен смертный приговор. И во-вторых, дезинформация о его смерти была пущена ОГПУ через членов московского совета «Треста» буквально через несколько дней после его ареста. Совершенно очевидно, что ОГПУ было бы достаточно трудно объяснить его «воскрешение» для того, чтобы предать его суду. Кроме того, письмо Рейли вряд ли можно охарактеризовать как «признание». Это не более чем заявление о готовности сотрудничать со следствием. Савинков, к примеру, полностью покаялся в своей вине: в своем заявлении, сделанном на суде, он безоговорочно отказался от какой-либо борьбы с большевиками:

«Я не ищу никакого снисхождения, но я прошу Вас помнить, — и пусть революционная совесть ваша напомнит вам об этом, что перед вами стоит честный человек, который никогда лично для себя ничего не искал и ничего не хотел, который не раз, и не два, и не десять лез головой в петлю за русский рабочий народ и отдал свою молодость за это… Я признаю безоговорочно советскую власть, для этого нужно было мне, Борису Савинкову, пережить неизмеримо больше того, на что вы можете меня осудить».

Рейли же, со своей стороны, надеялся, что его заявление спасет ему жизнь или, по крайней мере, поможет выиграть время. Его собственные записи лишь подтверждают, что он сделал именно то, что и обещал в своем письме Дзержинскому. Также очевидно, что информация, которую он сообщал чекистам, не представляла особой ценности, так как многое из того, что Рейли рассказал им во время допросов, они уже знали и без него. Единственное, чего чекисты действительно добивались от него, так это сообщить им имена английских агентов на территории СССР, но именно этого он и не мог сделать, так как уже четыре года не работал на английскую разведку.

«Суббота 31 октября, 1925 г.

На следующее утро вызвали на допрос в 11. Провел весь день комнате 176 с Сергеем Ивановичем и доктором Кушнером. Стырне, кажется, очень доволен своим докладом — повышенное внимание. В 8 часов поездка, я одет в форму ГПУ. Прогулка за город ночью. Прибытие в московское помещение. Отличные бутерброды. Чай. Ибрагим. Затем разговор наедине со Стырне — этот протокол, выражающий мое согласие. Ничего не знаю об агентах здесь — цель моей поездки. Оценка Уинстона Черчилля и Спирса. Мое неожиданное решение в Выборге. Стырне отправился с протоколом к Дзержинскому, возвратился спустя полчаса. Сообщил — приговор остановлен, согласился в принципе с моим планом. Возвращение в камеру, спал крепко 4 часа после веронала. К сожалению, надо рано утром вставать. Вызвали в 11. Форма, предосторожности, чтоб не увидели. Разработали план со Стырне — 1) 1918 г., 2) СИС, 3) Английские политические сферы, 4) Американские секретные службы, 5) Политика и банки США, 6) Русские эмигранты. Источники информации относительно 1918 г. Главный объект — немецкая идентификация, сцена в американском консульстве. Отверг обвинения в саботаже продовольствия. Обвинен в провокации. 2а) Савинков изменил свою позицию, недоверие, моя вина доказана. Мои намерения, если бы Савинков вернулся. Отдых. Спрашивает, знаю ли я Старка, Куртца. Беседа об Опперпуте, Якушеве. Затем начали с номера 2 — СИС. Только предисловие — закончили в 5 вечера. Возвратили в комнату 176. Отдых, ужин. В 7 вечера наговорил под запись номера 4 и 5. Опять камера. Веронал не подействовал».

Страница тюремного дневника Рейли

«Воскресенье 1 ноября, 1925 г.

Во время допроса много спрашивают, есть ли у Ходжсона свои агенты, а также внутренние агенты в Коминтерне. Вопросы о Дюксе, Куртце, Лифлянде, Пешкове. Вопросы о лицее. Рассказал им о Гнилорыбове и другом случае попытки побега. Спросили, есть ли еще агенты в Петрограде. Длительная беседа о моей жене — предлагают любые деньги или положение — Сергей Иванович Хейдулин. Федулеев и надзиратель в очках были со мной в камере. Больше не работали. Поездка днем. Исправил американский отчет.

Понедельник 2 ноября, 1925 г.

Вызвали в 10 утра. Продолжение о СИС — общие организационные вопросы. Постоянно спрашивают меня об их агентах здесь. Берберри, норвежец Эбсен, Хадсон в Дании и другие. Объяснил, почему агенты здесь невозможны, — никого с времен Дюкса. Вернулись к моей миссии в 1918 г. Кемп, недоразумения с Локкартом. Беседа с Артуром Христиановичем Артузовым. Письмо Зиновьева. Доктор обеспокоен моим состоянием. Стырне надеется закончить в среду — сомневаюсь. Спал очень плохо всю ночь. Читал до 3 ночи. Чувствую большую слабость.

Вторник 3 ноября, 1925 г.

Голоден весь день. Похороны Фрунзе. Вызван в 9 вечера. Письмо и послание Стырне через Федулеева. Шесть вопросов: работа немцев, наше сотрудничество: какие материалы мы имеем относительно СССР и Коминтерна. Китай. Агенты Дюкса. Мой разговор с Федулеевым. Веронал. Спал хорошо.

Среда 4 ноября, 1925 г.

Очень слаб. Вызвали в 11 утра. Извинения Стырне. Дружественность. Работа до 5 — затем обед. Затем поездки, прогулка. Работа до 2 часов утра. Спал без веронала. Стырне дал подписать предыдущий протокол. Начали со Скотленд-Ярда — Чайлдс, Картер. Исполнительная работа. Бэзил Томпсон. Борис Саид. Наблюдение за Красиным. Закон об иностранцах… Париж. Бунаков выехал в Париж. Длинный разговор о его путешествиях. Протокол. Мое мнение об Амторге и Аркосе. Уайз. Брокер, Уркварт. Возможность соглашения. Русские держатели ценностей. Разделяй и властвуй. Мои идеи о соглашении с Англией (Черчилль, Болдуин, Беркенхед, Чемберлен, МакКенна. Нефтяные группы, Балъфур, Маркони), фондирование долгов в САСШ. Английское беспокойство. Вопросы — опять Хадсон, Житков, Персон, Абаза. Вопросы о Персии. Военный атташе США Файмонвил (Китай) использует молодого английского агента, посланного в Россию. Очень интересуется Беренсом. Имеются ли агенты в Аркосе и смешанных компаниях… Успокоился относительно своей смерти — вижу впереди большие развития».

Фразу Рейли «успокоился относительно своей смерти» можно интерпретировать двояко. С одной стороны, она может означать, что Рейли смирился со своей смертью, с другой же — что в результате пятидневного сотрудничества со следствием и прекращением разговоров о приведении в исполнение приговора он, по-видимому, решил, что смертная казнь ему больше не угрожает.

Следует признать, что независимо от выводов, которые можно сделать из дневника Рейли и документов следствия по его делу, последние недели своего пребывания в лубянской камере Рейли, безусловно, перенес с большим мужеством и стойкостью. Каково бы ни было отношение к прошлым деяниям Рейли, последние недели его жизни, несомненно, делают ему честь. Тот факт, что его мужество было в конце концов сломлено психологическими методами допросов ОПТУ, нисколько не умаляет этого обстоятельства.

4 ноября руководство ОГПУ пришло к выводу, что Рейли уже больше ничего ценного сообщить следствию не может. Существовало также опасение, и небезосновательное, что чем дольше будет затягиваться его пребывание в тюрьме, тем более велика окажется вероятность того, что история с «убийством» Рейли на границе будет разоблачена как чекистская мистификация. Некоторые сотрудники ОГПУ, входившие в «Трест», полагали, что Рейли не стоит арестовывать, так как это может поставить под удар всю операцию. Однако решение об аресте Рейли и его казни было принято лично самим Сталиным.

Борис Гудзь вспоминает: «Сталин настаивал на том, что Политбюро решило ни в коем случае его не выпускать, а поскорее расстрелять. Потому что рано или поздно поползут слухи, что он у нас арестован, узнают за границей, пойдут дипломатические ноты, интриги. Сталин это предвидел и приказал покончить с этим делом раз и навсегда, уничтожить его — и все».

Хотя решение о расстреле Рейли было принято на самом высоком уровне и не подлежало обсуждению, сотрудники ОГПУ, которым предстояло выполнить этот приказ, подошли к его исполнению неформально. Борис Гудзь, лично знавший всех четырех чекистов, на которых было возложено это задание, полагает следующее: «Как это ни парадоксально, но к нему в каком-то смысле проявили гуманность. Рейли и до этого вывозили на прогулки в Сокольники, и для него это была не последняя прогулка, а очередная. Возможно, он что-то и подозревал, так как в этот день с ним поехало больше сопровождающих, чем обычно. Все было сделано так, что он был расстрелян внезапно».

Григорий Федулеев, один из чекистов, принимавших участие в казни, дал в своем донесении подробное описание событий, произошедших в тот вечер, 5 ноября 1925 года:

«Помощнику начальника КРО ОГПУ

тов. Стырне

Рапорт

Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжению со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 т. Дукис, Сыроежкин, Ибрагим и я ровно в 8 часов вечера 5/XI-25 г., направились в Богородск (что находится за Сокольниками). Дорогой с № 73 очень оживленно разговаривали… На место приехали в 8½ — 8¾ ч. Как было условлено, чтобы шофер, когда подъехали к месту, продемонстрировал поломку машины, что им и было сделано. Когда машина остановилась, я спросил шофера — что случилось. Он ответил, что-то засорилось и простоим минут 5—10. Тогда я № 73 предложил прогуляться. Вышедши из машины, я шел по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, а т. Сыроежкин шел с правой стороны, шагах в 10 от нас. Отойдя шагов 30–40 от машины, Ибрагим, отстав немного от нас, произвел выстрел в № 73, каковой, глубоко вздохнув, повалился, не издав крика; ввиду того, что пульс еще бился, т. Сыроежкин произвел еще выстрел в грудь. Подождав немного, минут 10–15, когда окончательно перестал биться пульс, внесли его в машину и поехали прямо в санчасть, где уже ждали т. Кушнер и фотограф. Подъехав к санчасти, мы вчетвером — я, Дукис, Ибрагим и санитар — внесли № 73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно, т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол, затем приступили к съемке. Сняли — в шинели по пояс, затем голого по пояс так, чтобы были видны раны, и голого во весь рост. После чего положили его в мешок и снесли в морг при санчасти, где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию кончили в 11 час. вечера 5/XI-25 г.

№ 73 был взят из морга санчасти ОГПУ тов. Дукисом в 8 1/2 вечера 9/XI-25 г. и перевезен в приготовленную яму-могилу во дворе прогулок внутр. тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был, в мешке, так что закапывавшие его 3 красноармейца лица не видели, вся эта операция кончилась в 10–10 1/2 вечера 9/XI-25 г.

Уполномоченный 4 отдела КРО ОГПУ Федулеев».

Возможно, что Рейли расстреляли где-то здесь

Важным обстоятельством в рапорте Федулеева является то, что тело Рейли было положено в мешок так, чтобы посторонние не видели его лица. Причина, по которой чекисты предприняли эти меры предосторожности, объясняется их опасениями, что если хоть одно слово о захоронении Рейли на Лубянке выйдет наружу, то это опровергнет версию о его мнимой смерти 28 сентября. Тот факт, что Рейли умер, так и не узнав, что его казнили, а не погиб от пуль расстрельной команды, как это могло случиться в 1918 году, скорее можно рассматривать как акт гуманности или даже уважения к нему со стороны чекистов.

Но какими бы ни были обстоятельства его смерти, они все же не дают ответа на главный вопрос: почему Рейли дал себя заманить в ловушку ОГПУ? Не стало ли причиной гибели Рейли его собственное тщеславие и неспособность правильно оценить ситуацию? Была ли его смерть просто следствием рокового стечения обстоятельств или результатом чьего-то злого умысла?

12 августа 2001 г. газета «Санди таймс» поместила рецензию на новую книгу Эдварда Газура под заголовком «Двойной агент, возможно, послал Короля шпионов на смерть». В этой статье говорится следующее: «По утверждению Газура, Александр Орлов в свое время сообщил ему, что Эрнст Бойс, офицер МИб и товарищ Рейли, сыграл решающую роль в заманивании Рейли в ловушку. «Бойс уже давно был завербован русскими, и его главным интересом были деньги», — говорит Газур».

Историк разведки Найджел Вест, мнение которого также приводится в публикации «Санди таймс», утверждает: «Причина, по которой эта информация появилась только сейчас, состоит в том, что с Орловым никогда не беседовали представители английский разведки, единственный человек, с которым он делился воспоминаниями, был Эдвард Газур». Тем более удивительным в этой связи представляется следующий пассаж из книги Газура:

Рапорт Федулеева о захоронении Рейли на Лубянке

«В 1972 году мы с Орловым беседовали о деле Рейли. Меня не особенно интересовала личность английского разведчика, который продался КГБ. Поскольку эта информация уже не представляла никакой оперативной ценности, мне не пришло в голову спросить у Орлова его имя. Насколько я помню, сам Орлов также не упоминал его в наших беседах. Если даже он где-то и называл его, то во всяком случае оно не сохранилось в моей памяти».

Если это так, то на каком основании Газур предъявляет Бойсу обвинение в сотрудничестве с советской разведкой? Читаем дальше:

«Имея в своем распоряжении дополнительные факты, сообщенные мне Орловым, а также документы из других источников, я наконец смог расшифровать имя этого человека. Поскольку Орлов никогда напрямую не называл его имя, я считал благоразумным не задавать ему прямых вопросов; однако по дальнейшем размышлении я пришел к выводу, что СИС знала, кем был: этот человек. Поскольку эта информация имела теперь только историческое значение, то у меня уже не оставалось никаких серьезных причин хранить это имя в тайне от общественности».

Однако в подтверждение своих слов Газур не приводит никаких «дополнительных» фактов или документов. При отсутствии неопровержимых доказательств обвинения против Бойса остаются не более чем предположениями.

Помимо мнения, что Рейли погиб в результате предательства, существуют еще версии о том, что он остался в живых. Во всяком случае, Пепита отказывалась верить в смерть своего мужа, полагая, что его содержат в тюрьме. Маргарет также не хотела признать его гибель. Отказываясь верить в смерть Рейли, женщины, в душах которых, вероятно, еще теплилась надежда на то, что их муж жив, несомненно, выдавали желаемое за действительное. Однако целый ряд лиц уже по другим соображениям также отказываются поверить в смерть Рейли. Робин Брюс Локкарт, Эдвард ван дер Роер и Ричард Спенс в разное время высказывали предположение, что Рейли на самом деле бежал из СССР в 1925 году, а его смерть была инсценирована для того, чтобы замести следы его побега. Локкарт даже написал целую книгу в защиту этого тезиса, практически ничего не сказав о самом Рейли.

Версия о том, что Рейли удалось бежать из СССР, фактически основывается лишь на одном предположении — что он не погиб от рук чекистов 5 ноября 1925 года. В уже процитированном выше донесении Федулеева говорится о том, что тело Рейли был сфотографировано в помещении морга ОПТУ. В нашей книге опубликована одна из фотографий, сделанных в тот вечер. Робин Брюс Локкарт объявил, что на этой фотографии изображен «не Рейли, а кто-то другой» и что «вся эта история говорит о том, что его смерть была сымитирована». Спустя некоторое время он заявил автору, что чекистская фотография не что иное, как фальшивка, поскольку изображенный на ней человек выглядит «если не китайцем, то по крайней мере азиатом».

Но именно эта характеристика в точности соответствует описанию, которое Камминг дал Рейли в своей телеграмме в британскую миссию в Вологде 29 марта 1918 года: «Имеет японско-еврейскую внешность». Другие официальные описания его внешности также подчеркивали «восточные черты» его лица. Поскольку Локкарт объявил фотографию человека в морге фальшивкой, она была передана на криминалистическую экспертизу сотруднику Британского института профессиональной фотографии и руководителю отдела фотоэкспертизы Главного полицейского управления Эссекса Кеннету Линджу. Опытнейший эксперт-криминалист, имеющий за плечами 200 выездов на места преступлений, Линдж часто выступает со своими экспертными заключениями в суде, а также занимается установлением личности по фотографиям.

По просьбе автора книги Линдж исследовал фотографию тела Рейли, сделанную в ОГПУ, сравнив ее с другими фотографическими изображениями его лица за пятнадцатилетний период. В результате своего исследования Линдж пришел к следующему заключению: «Вероятность совпадения черт внешности у разных людей столь мала, что практически равна нулю. Исходя из этого я считаю, что внешность человека, изображенного на фотографии (умершего), совпадает с внешностью человека, изображенного на других фотографиях». Таким образом, предположение, что человек, лежащий в морге ОГПУ, не Рейли, а кто-то другой, опровергнуто результатами криминалистической экспертизы.

Обстоятельства смерти Рейли, равно как и его рождения, на протяжении многих десятилетий оставались тайной. Возможно, он не был «величайшим шпионом в истории», каким его считает Робин Брюс Локкарт, а может быть, и вообще шпионом в принятом смысле этого слова. Не вызывает сомнений, однако, что он был одним из величайших аферистов своего времени. Тот факт, что миф о «супершпионе» пережил его более чем на восемьдесят лет, является лучшим тому доказательством. Девиз мошенника: «Честного человека нельзя не обмануть», — сыграл злую шутку над ним самим. Удачливый аферист, всю свою жизнь без зазрения совести обманывавший других людей, Рейли сам совершил фатальную ошибку, легковерно клюнув на приманку, подброшенную ему чекистами. Ценою этой ошибки стала его собственная жизнь.