Северный ветер затих как раз в ночь перед Рождеством. Опавшие листья подернулись серебристой корочкой льда. Симон и Аделина верхом спускались с крепостного холма, догоняя дровосеков, тянувших из леса ствол могучего дуба для долгого святочного костра.

Кардок руководил их действиями — вытащить из леса такое большое бревно непростая задача. Там же, у озера на опушке, резвились и младшие братья Аделины. Они прыгали и визжали, клубы белого пара вились над ними, они лишь притворились испуганными, когда отец, строго прикрикнув на детей, велел им держаться подальше от тяжелого ствола. Святочное бревно поджигали в первый день Святок, и жара его должно было хватить на все двенадцать дней праздника — до самого Крещения. С незапамятных времен во всех уэльских поместьях жгли на праздник святочные бревна, жар от него считался священным.

Дети нашли себе иное занятие — принялись собирать камни, чтобы швырять их на тонкий лед, радостно вскрикивая всякий раз, когда серебристая корка с печальным звоном разламывалась и камешки с негромким всплеском уходили на дно.

— Вы разбудите дракона, — взревел Кардок, — и когда огромный червь приползет к вам в кровать, чтобы забрать к себе в озеро, не зовите меня на помощь!

— Ты их напугаешь, — заметила Аделина.

— На это я и рассчитываю, — пробурчал отец.

Аделина, осторожно ступая по подернутой ледком слякоти, обошла полено. Ее сводные братья выковыривали камни из замерзшей земли на берегу.

— Ты не моя сестра, — сказал один из братьев на безупречном английском.

— Ты так считаешь?

— Моя мама сказала, что, если придут плохие люди, важно не быть твоим братом, вот что она говорила.

Аделина потрепала младшего по волосам:

— А ты, Гован? Ты считаешь меня своей сестрой? Младший ребенок пожал плечами:

— Пенрик прав, Пенрик всегда прав. Аделина улыбнулась:

— Да уж, верно, если я не прихожусь тебе сестрой, могу я быть тебе подругой?

Пенрик нахмурился, задумавшись.

— Пожалуй. — Он заглянул Аделине через плечо. — Только не говори тому большому дяде и людям в башне.

— Договорились. — Аделина проследила за взглядом ребенка и увидела, что Тэлброк снимает плащ, чтобы помочь людям Кардока. Она видела, как напряглись мышцы на его широких плечах, когда он приподнял свежесрубленный конец полена над зарослями ивы. Через минуту и сам Кардок присоединился к команде дюжих мужчин, тащивших бревно через подмерзшее поле.

Гован вытащил большой палец изо рта и ткнул им в сторону Тэлброка.

— Ты, наверное, храбрая, раз живешь с этим большим дядькой. Петронилла так говорит.

Аделина распрямилась и огляделась:

— Кстати, а где она?

Пенрик пожал плечами и опустил на землю палку, которой выковыривал камни.

— Хауэлл увез ее на своем коне. — Он поднял маленький камешек и посмотрел на озеро.

— Вот от этого будет громкий всплеск, — сказала Аделина. — Тогда дракон точно проснется.

— Дракон не посмеет вылезти, пока рядом тот большой дядька. — Гован засмеялся и пальцем ткнул в сторону Тэлброка. — Дракон не станет выходить, пока он тут.

— Вот он, уже поднимается, — страшным голосом сказала Аделина.

Ребята сорвались с места и пустились бегом за Тэлброком.

Отличной выделки льняная скатерть накрывала стол в доме Кардока. Стол ломился от яств — еды хватило бы накормить всех живущих в долине. В широкой старинной чаше чистого серебра пенился мед, за медом настал черед бренди. Кардок восседал на большом стуле, похожем на трон. Майда с сыновьями сидели рядом с хозяином дома.

Петронилла, неподражаемая в своей тунике нормандского покроя и нижнем платье, отбеленном усилиями Майды, сновала между Аделиной и шумной толпой молодых людей у дальнего конца стола. Среди этой группы Аделина заметила несколько лиц, запомнившихся ей по встрече в пастушьей хижине, но Граффод, их начальник, еще не приходил. Десять солдат гарнизона сидели чуть поодаль от воинов-пастухов, поближе к отцу Катберту. Пока что за столом Кардока царил мир.

Аделина подвинулась к мужу, освобождая место для подруги.

— Ты видишь, — шепнула ей Петронилла, — как Хауэллу идет стрижка?

Аделина взглянула на молодого валлийца. Теперь, когда его похожие на солому желтые волосы укоротили, мощная челюсть еще больше выдвинулась вперед. Клочковатая рыжая борода так и осталась не тронутой ни ножницами, ни бритвой.

— Он действительно прекрасно выглядит, — сказала Аделина. — Кстати, где вы были, когда сюда тащили полено? Мне, да и не только, так не хватало вашего общества.

— Настала очередь Хауэлла сторожить пастушью хижину. Он и меня с собой прихватил.

Аделина удивленно подняла брови. Та Петронилла, что совсем недавно ступила на борт в Кале, ни за что не стала бы сидеть у дымного костра с каким-то простым юнцом, как бы прекрасно он ни был подстрижен. Еще удивительнее было то, что стригла его сама Петронилла, сидя на жестком полене и дыша едким дымом.

— Кого это вы охраняли? — вслух поинтересовалась Аделина. — Овец? Петронилла неопределенно взмахнула рукой:

— Волки придут, когда выпадет снег. — Она продолжала вести себя так, как пристало молодой нормандской леди в большом и богатом доме — томно и чуть жеманно. Однако царапины на руках и два сломанных ногтя как-то не вязались с обликом праздной дамы.

— Тебя не пугают мужчины, живущие там? Петронилла пожала плечами:

— Они ушли, оставили нас одних на несколько часов. Хауэлл, должно быть, попросил их об этом, он их хорошо знает. — Горничная Аделины помахала обветренной рукой уродливо подстриженному ухажеру. Хауэлл покраснел как рак.

— Похоже, он от тебя без ума, — заметила Аделина.

— Это верно, он хочет жениться до наступления Поста, но я не знаю, успею ли наткать все, что мне велели, к тому времени. Возможно, придется подождать до середины лета.

— Какая свадьба? Что наткать? Петронилла, ты говорила, что хочешь вернуться в Нормандию на следующий год, в дом своей кузины!

— Там мне будет не многим лучше, чем у леди Мод. — Петронилла взмахнула руками. Сделай она этот жест на глазах у леди Мод, ей бы пришлось выслушать порцию нравоучений. — С чего бы мне отсюда уезжать? Никто тут не будет на меня косо смотреть, если я задержусь утром в постели подольше, никто не станет запрещать мне кататься с Хауэллом верхом. И никто не станет мне указывать на то, что приданое мое мало, а надежда выйти за кого-то моложе, чем мой отец, и того меньше. — Петронилла обвела взглядом украшавшие стены зеленые ветки. — И, стоит их только немного подучить, как здешние ткачихи начнут делать чудные гобелены, даже лучше, чем у леди Мод.

Петронилла говорила возбужденно, чуть не визжа от восторга. Кардок в недоумении взглянул на нее и нахмурился. Майда улыбнулась, она была снисходительна к молодой женщине, недавно обретшей свое счастье. Отец Катберт тяжело вздохнул.

Аделина еще раз отыскала взглядом коряво обстриженную голову Хауэлла. Парню не оставили надежды на спасение. Помешать свадебным планам Петрониллы он не мог — сраженный стрелой Эроса, Хауэлл превратился в покорное орудие в руках оборотистой фрейлины.

Тэлброк накрыл руку Аделины своей рукой.

— Мы отдадим ей золото, которое я приготовил, чтобы отправить ее на родину. Скажешь, что это часть ее приданого, — шепнул жене Тэлброк. — Только не сообщай ей об этом сейчас, а то она от радости дом разнесет.

К полуночи домочадцы Кардока стали укладываться спать возле очага. Солдаты вернулись в гарнизон, пастухи тихо ушли еще час назад, тогда же, когда и Катберт — он жил в хижине, построенной специально для него возле часовни.

— Бедняга, — заметила Майда, провожая взглядом старого священника. — Епископ пообещал ему на Рождество мощи святого Гована, но монахи так и не объявились. Теперь придется ему ждать до весны. — Майда понизила голос до шепота: — Катберт страдает от ломоты в костях, он надеялся, что святые мощи помогут ему пережить холодную зиму.

Кардок презрительно фыркнул.

— Только дурак, страдая от боли в костях, станет надеяться на чужие старые кости.

Тэлброк встал.

— Мой отец привез из Святой земли щепку от Креста Господня. Я могу отдать ее священнику на время, чтобы не болел зимой.

У Майды от удивления глаза стали как блюдца.

— И у вас она здесь, при себе?

— Покидая Тэлброк, я взял с собой немногое, только то, что мог увезти, но Гарольд оказался мудрее и навьючил мула. Он вывез из Тэлброка все, что помещалось в седельные сумки и при этом могло принести пользу. — Увидев, что Кардок заинтересован, Симон добавил с улыбкой: — Кое-что из того, что привез мул, может стать подарком в семье моей жены.

Симон вошел в смежную с залом спальню — ту самую, где по приезде спала Аделина, а теперь в течение двенадцати святочных дней предстояло ночевать молодоженам, и вышел оттуда с сарацинской саблей в руках. В свете костра драгоценные камни, украшавшие ножны, мерцали будто живые.

— Я не могу взять трофей твоего отца, — сказал Кардок.

— Почему нет? Он добыл его в честном бою, как и все, что было им добыто. Я отдаю его тебе с чистым сердцем.

Кардок усмехнулся, нацепив маску безразличия. Он вытащил клинок из ножен и поднес его к свету.

— Как язычники им орудуют?

— Не знаю, сколько себя помню, он всегда висел на стене в Тэлброке.

Кардок принялся рассекать саблей языки пламени.

— Я научусь им пользоваться, — сказал он.

— Охотно верю. — Тэлброк подал тестю ножны.

— Спасибо.

Тэлброк слегка поклонился, с уважением принимая благодарность.

— Спасибо тебе за дочь.

— Ее ум острее, чем этот клинок. Ты заметил?

— О да, — сказал Тэлброк и улыбнулся жене, — уж это я давно понял. — Он протянул руку Аделине: — Ты не сходишь со мной в форт и обратно за реликвией для Катберта?

Путь их освещал яркий рождественский месяц. Подъем был труден, склон обледенел, и Аделина дважды чуть не упала — кожаная подошва мягких сапог из овчины была слишком скользкой. Дважды Тэлброк ловил ее, хохочущую, пьяную от вина и свежего морозца, и требовал заплатить поцелуем за спасение. К форту они подошли несколько растрепанные и суровое приветствие стража у ворот восприняли с некоторой досадой.

— Кардок обещает назавтра большой пир, — сказал часовому Тэлброк, — так что тебе и остальным, кто остался в крепости, повезло больше, чем твоим товарищам, что сейчас пируют в доме. По крайней мере так утверждает Кардок. Я возвращаюсь к нему, а сюда приду к полудню. Страж кивнул:

— В форте странник, он пришел в долину на закате и решил сразу подняться в замок. Говорит, что слишком устал, чтобы идти к Кардоку. Гарольд проводил его в казарму. Оружейник сказал, что странник принес что-то для отца Катберта.

Аделина грелась, приплясывая у дверей казармы, пока Тэлброк вел разговор с пилигримом. Вначале она старательно избегана смотреть на сторожевую вышку, но все же не выдержала и подняла глаза. И сразу встретилась взглядом с лучником Люком. Похоже, он давно наблюдал за ней.

Она не улыбнулась, не помахала ему рукой. Лучник тоже не стал тратить силы на приветствие. С молчаливой настороженностью он смотрел ей прямо в глаза. Как только дверь казармы открылась, он исчез из поля зрения.

Тэлброк бросил взгляд на вышку и взял Аделину за руку.

— Повезло Катберту, да и нам тоже. У Катберта будет его реликвия, а у наших людей свой, нормандский, священник. Святой отец слишком замерз и предпочел остаться в казарме, чтобы отогреться и отоспаться. Он уже исповедовал моих солдат, так что Катберт может больше не бояться быть заживо слопанным «стаей нормандских волков» во время мессы.

Взяв у стражника факел, молодожены вошли в замок. Тэлброк принялся рыться в сундуках в поисках реликвии для Катберта. Аделина поджидала мужа у остывающего очага.

— Ты был очень щедр, подарив отцу сарацинскую саблю. Майда сказала, что он часто заговаривал о ней в последнее время.

— Он научится с ней управляться. Кардок знает, что этот клинок способен насмерть запугать врагов. — Тэлброк улыбнулся и открыл маленькую шкатулку слоновой кости, инкрустированную серебром. — Подарок для Катберта. Может, этим я расположу старого зануду к себе.

— Он наш священник. Не говори о нем так в доме моего отца.

— «Зануда» не такое плохое слово, есть и похуже. Я, знаешь ли, зануд уважаю. — Симон взял факел и протянул Аделине руку. — Пошли назад, нам надо успеть вернуться до того, как кому-нибудь из твоих домочадцев придет в голову занять нашу спальню.

Аделина не торопилась уходить.

— Можно мне посмотреть? — спросила Аделина, указав на кованый сундук, тот самый, откуда Тэлброк вытащил священную реликвию.

Тэлброк пребывал в неуверенности.

— Ты бы хотела выбрать себе подарок? Скажи, что ты хочешь, и оно станет твоим.

Аделина продолжала стоять на своем.

— Ты не хочешь, чтобы я заглянула в сундук? Симон пожал плечами:

— Я могу достать то, что тебе нужно.

— Тогда достань свой экземпляр договора моего отца с Уильямом Маршаллом.

Симон вздохнул.

— Или, если тебе так хочется, не давай мне документ в руки, просто прочти вслух.

— Я…

— Ты лгал, Симон Тэлброк. Ты умеешь читать. В сундуке твоем полно документов и еще дневник.

— Полагаю, ты все это прочла?!

— Да, я вчера открыла сундук и заглянула внутрь. Там нет ничего такого, что надо было бы прятать от посторонних глаз. Разве что ты хочешь, чтобы я считала тебя безграмотным. Зачем ты солгал мне в день помолвки? Вы с Гарольдом все обставили так, будто тебе проще расписаться, зажав перо между пальцами ног.

— Я не доверял тебе.

— И до сих пор не доверяешь? Какие еще таланты и умения, помимо владения грамотой, ты держишь от меня в секрете?

Симон протяжно вздохнул.

— Вы хотите узнать о моих талантах? Миледи, бросьте пытать меня о содержимом сундука, и я готов продемонстрировать самые тайные из моих умений.

— О чем ты? Ты знаешь языческие наречия? Умеешь готовить яд?

Он поймал ее в объятия и закрыл рот поцелуем.

— Я все тебе покажу однажды, жена моя. Клянусь, однажды я покажу тебе больше, чем ты хочешь знать.

По дороге вниз они встретились с солдатами гарнизона, которые пировали у Кардока и теперь с трудом поднимались по обледенелому склону. Симон и Аделина вошли в дом как раз тогда, когда последние из приближенных Кардока улеглись спать возле огня. На низком табурете рядом с «троном» самого Кардока сидел одноухий Граффод с маленькой арфой на коленях. Подыгрывая себе, он пел песню об умирающем герое. Катберт уже успел проспаться и вернулся в дом. Теперь, сидя рядом с детьми и блестя глазами не меньше ребят, он слушал древнюю балладу.

С последним ударом по струнам Кардок поднял чашу.

— Хорошо спел, Граффод, молодец.

— Тебе бы тоже надо было послушать, — сказал Пенрик, обращаясь к Симону. — Очень большой богатырь убил дракона, а потом умер от яда.

Симон смахнул крошки со стола, жестом пригласив Аделину подойти поближе. Аделина подошла и поставила на стол шкатулку слоновой кости, принесенную из форта.

Симон покашлял, прочищая горло, и посмотрел на священника.

— Подарок для вашей часовни, святой отец. Кусочек Креста Господня, привезенный моим отцом из Святой земли, из Палестины.

Кардок осторожно прикоснулся к резной крышке. Катберт побледнел от благоговейного восторга.

— Давайте же принимайте дар, — сказал Симон. — Святым реликвиям место в церкви, а не в походном сундуке воина.

Пенрик подобрался поближе, чтобы взглянуть на священную реликвию, привезенную из легендарной Палестины.

— Не очень она большая, — разочарованно сказал мальчик.

Катберт пододвинул к себе шкатулку.

— Ты видишь только футляр, а сама реликвия еще меньше. — Он взял шкатулку в руки и повернулся к Симону. — Благодарю тебя.

Симон вежливо поклонился в ответ.

— Это еще не все, — сказал он. — Священник из церкви Святого Давида сегодня пришел в долину, но он слишком устал и предпочел остаться в форте. Утром мои люди приведут его сюда.

Катберт осторожно, словно живую, держал в ладонях шкатулку.

— Он принес подарок от епископа, я думаю. Кусочек плаща святого Гована.

Аделина улыбнулась:

— Если так дело и дальше пойдет, в долину начнется паломничество. Народ валом повалит, надеясь излечить свои хвори.

Кардок что-то пробурчал себе под нос. Он сел и потянулся за чашей.

— Лучше бы об этом не распространяться, — ворчливо заметил хозяин поместья. — Не хочу я, чтобы сюда повадились чужаки, среди них могут быть и разбойники. Они украдут реликвии, а нам останутся одни неприятности.

Майда поманила сыновей.

— Паломники тоже люди, и им надо где-то спать и есть. Придется построить хижины. Кто-то должен готовить для них еду. Холмы обрастут жильем, а овцам пастись будет негде.

С этими словами Майда взяла мальчиков за руки и повела из зала.

Граффод положил арфу на табурет, а сам сел на скамью рядом с Кардоком. Аделина, заметив это, осторожно тронула мужа за рукав.

Он накрыл ее руку ладонью и обратился к Катберту:

— Хорошенько спрячьте реликвии. Пусть о них никто не знает, если вы этого хотите. Моим людям про них не известно, так что и говорить им ничего не стоит.

Катберт вновь пробормотал слова благодарности, прижал шкатулку к груди и вышел из зала следом за служанками, начавшими уносить со стола полупустые блюда.

Кардок тяжело вздохнул. Граффод обернулся, чтобы повесить арфу на вбитый в стену колышек. Ни слова не говоря, он встал, взял свой плащ и вышел в ночь. Возле очага посреди помещения вповалку спали люди Кардока, не спал лишь сам хозяин.

Симон посмотрел на Аделину:

— И нам пора на покой, жена.

Вместе они подошли к дверям бывшей хозяйской спальни.

Кардок поднес чашу к губам.

— Нет, — сказал он. — Подойдите сюда, выпейте за мое здоровье. — Он опустил чашу и тяжело оперся ладонями о столешницу. Она чуть вздрогнула, и камни на ножнах сарацинской сабли грозно мигнули в красноватом отблеске костра.