Суббота, 5 ноября 1994 года

— Куда поедем сначала? — спросил Киннард, когда машина въехала в ворота имения Стюартов.

— Даже не знаю, — нерешительно ответила Ким, бережно поддерживая перевязанную левую руку.

— Решай, — поторопил ее Киннард. — Сейчас, как только выедем из леса, будет развилка.

Ким поняла, что Киннард прав. Сквозь прозрачную стену оголенных деревьев уже хорошо было видно поле. Она посмотрела на Киннарда. Лучи бледного предзимнего солнца с трудом пробивались сквозь кроны деревьев и бликами отражались в его темных глазах. Он хорошо поддержал ее в трудный период, и она была очень благодарна ему за это. Вот и теперь он с готовностью согласился привезти ее сюда. С той страшной ночи прошел целый месяц. И Ким впервые решилась приехать в замок.

— Ну, так что? — спросил Киннард. Он притормозил машину.

— Поехали в замок, — ответила Ким. — Вернее, к тому, что от него осталось.

Киннард нажал на газ и свернул в нужном направлении. Впереди показались обугленные развалины. От замка остались лишь каменные стены и печные трубы.

Киннард подъехал к подъемному мосту, который теперь вел к пустому, почерневшему от копоти дверному проему. Киннард выключил зажигание.

— Да, это намного хуже, чем я ожидал, — произнес он, глядя на пепелище сквозь ветровое стекло. Он внимательно посмотрел на Ким, чувствуя, что она нервничает. — Если ты не хочешь этого видеть, то, пожалуй, и не надо. Мы можем уехать отсюда прямо сейчас.

— Нет, я хочу, — возразила Ким. — Время от времени мне необходимо это видеть.

Она открыла дверь и вышла из машины. Киннард последовал за ней. Вдвоем они обошли развалины. Они даже не попытались войти внутрь. Между каменными стенами лежали груды пепла. Уцелело только несколько балок в перекрытии на самом верху разрушенного огнем здания.

— Трудно поверить, что кто-то мог уцелеть в этом аду. Замок горел очень быстро, — проговорила Ким.

— Двое из шестерых — это не так уж много, — заметил Киннард. — Да и те еще лежат в повязках.

— Трагедия в трагедии, — задумчиво произнесла Ким. — Как у Элизабет. Должно быть, она чувствовала то же самое, когда выкинула свой изуродованный плод.

Они взошли на холм, откуда открывался вид на пепелище. Киннарда передернуло от отвращения.

— Подходящий конец для всего этого кошмара, — сказал он. — Властям тяжело было поверить во все это, пока отпечатки зубов одного из погибших в огне не сравнили с отпечатками зубов на костях несчастного бродяги. Они оказались идентичными. Хоть это должно служить тебе утешением. Ведь они не поверили ни одному слову из того, что ты им рассказывала.

— Мне кажется, они не верили мне до тех пор, пока в госпитале у Эдварда не произошел такой же припадок, и он не превратился на глазах у всех в дикое животное, — добавила Ким. — Это было настоящее превращение. Все, кто его видел, пришли к выводу, что все это происходило в состоянии, похожем на гипнотический сон, и ни Глория, ни Эдвард ничего не могут вспомнить из того, что с ними происходило. Если бы не эти два ключевых пункта, мне бы никто никогда не поверил.

— Я не сомневался в твоих словах, — возразил Киннард.

— Ты — да, — согласилась Ким. — Я тебе верю. Но ведь я тебе доверила и многое другое.

— Конечно, я же знал, что они принимают неапробированное лекарство, — согласился Киннард.

— Я сразу сказала об этом окружному прокурору, — проговорила Ким, — но на него это не произвело ни малейшего впечатления.

Киннард взглянул на руины. Это было впечатляющее зрелище.

— Старое здание, верно, сгорело в один момент.

— Пламя распространялось со скоростью взрыва, — произнесла Ким.

Киннард снова покачал головой. На этот раз в его глазах отразились восхищение и какая-то благодарность судьбе.

— Как это здорово, что тебе удалось выбраться. Представляю, какой там творился ужас.

— Пламя было практически неуправляемым, — пояснила Ким. — Это тоже страшно, еще страшнее, чем вид ополоумевших тварей. Все было настолько ужасно, что и представить себе невозможно, не увидев такого наяву. Ты не можешь себе вообразить, каково это — знакомые тебе люди в таком звероподобном состоянии. Но из всего происшествия я сделала один положительный вывод: любой прием лекарств подобного рода, когда атлеты принимают анаболики или нерешительные люди психотропные препараты, чтобы улучшить свой характер, — это то же, что договор Фауста с дьяволом.

— Медикам это известно уже много лет, — согласился Киннард. — Прием лекарств — всегда риск. Даже если речь идет об антибиотиках.

— Я надеюсь, люди будут помнить об этом, начиная принимать лекарства, чтобы избавиться от личностных недостатков, например, от застенчивости, — сказала Ким. — Но эти лекарства заполоняют все, исследователей, которые их изобретают, ничто не может остановить. И если люди сомневаются в том, что медикаменты будут применяться в весьма сомнительных целях, то им достаточно посмотреть на то, что творится вокруг с тех пор, как в продаже появились эти проклятые лекарства.

— Проблема заключается в том, что мы создали культуру, которая учит, что от каждого недомогания существует таблетка.

— Именно поэтому мы не гарантированы от того, что и дальше не будет происходить нечто, подобное тому, что я пережила. Это неизбежно при такой потребности в психотропных препаратах.

— Если такому суждено случиться, то уверен, дельцы от ведьмовского туризма в Салеме просто молят Бога, чтобы это опять произошло здесь, — рассмеялся Киннард. — То, что тут случилось с твоим участием, — это просто подарок для местного бизнеса.

Ким подняла с земли палку и бросила ее в развалины. Металлические детали убранства сплавились и деформировались от жара.

— В доме находились документальные свидетельства о двенадцати поколениях семьи Стюартов, — проговорила Ким. — Все это сгорело.

— Очень жаль, — отозвался Киннард. — Тебе это было тяжело пережить.

— Не очень, — возразила Ким. — Все это был дешевый мусор, подделки, за исключением, пожалуй, нескольких предметов мебели. Здесь не было даже ни одной старинной картины, кроме портрета Элизабет, а он-то как раз уцелел. Единственное, о чем я жалею, так это о тех письмах и документах о жизни Элизабет, которые мне удалось найти. Все они теперь утрачены, кроме двух, копии с которых были сняты в Гарварде. Эти копии — единственное, но косвенное свидетельство причастности Элизабет к сеилемской трагедии, и они вряд ли убедят в чем-то историков.

Некоторое время они постояли, молча созерцая пепелище. Наконец Киннард предложил ехать. Ким согласно кивнула. Они сели в машину и подъехали к лаборатории.

Ким отперла входную дверь. Они прошли через приемную и вошли в помещение самой лаборатории. Киннард был поражен: совершенно пустое помещение — голые стены и пол.

— А где же все? — спросил он. — Я думал, здесь была лаборатория.

— Была, — согласилась Ким. — Я сказала Стентону, чтобы он все забрал. Я пригрозила раздать все оборудование заинтересованным в этом людям, если он этого не сделает.

Киннард пробежался по пустому залу, сделав вид, что ведет мяч по баскетбольной площадке. Звуки его шагов отдавались гулким эхом в огромном пустом помещении.

— Здесь можно сделать прекрасный гимнастический зал, — произнес Киннард.

— Я бы предпочла видеть здесь художественную студию, — возразила Ким.

— Ты серьезно? — удивился Киннард.

— Думаю, что да, — ответила Ким.

Покинув лабораторию, они поехали в коттедж. Киннард был очень доволен, убедившись, что дом не ограблен, подобно лаборатории.

— Было бы просто стыдно разрушать это, — сказал он. — Ты устроила здесь восхитительный дом.

— Мне тоже тут нравится, — призналась Ким.

Они прошли в гостиную. Киннард, приглядываясь к обстановке, прошелся по комнате.

— Ты думаешь, что когда-нибудь снова захочешь тут жить? — поинтересовался он.

— Думаю, что да, — ответила Ким. — Когда-нибудь. А что ты об этом думаешь? Ты сам мог бы жить в таком месте?

— Конечно! — воскликнул Киннард. — Знаешь, после командировки мне предложили постоянное место хирурга здесь, в Салеме. И я сейчас серьезно обдумываю это предложение. А жить здесь в таком случае — идеальный вариант. Правда, было бы довольно одиноко.

Ким заглянула в лицо Киннарду. Тот вызывающе вскинул брови.

— Это надо понимать как предложение? — спросила Ким.

— Можно, — уклончиво ответил Киннард. Ким несколько секунд раздумывала.

— Давай подождем до окончания лыжного сезона, а там посмотрим, — произнесла она.

— Мне нравится твое новое чувство юмора, — улыбнулся Киннард. — Теперь ты можешь подшучивать над вещами, действительно для тебя важными. Ты, в самом деле, изменилась.

— Надеюсь, что это так, — согласилась она. — Мне давно уже пора было измениться. — Ким посмотрела на портрет Элизабет. — Я должна быть благодарна этой женщине за то, что она подтолкнула меня к решению и вселила в меня мужество, чтобы выполнить его. Это так непросто — ломать укоренившиеся стереотипы. Я от души надеюсь, что сумею остаться такой, какой стала, и что ты сможешь жить со мной такой, какая я теперь.

— Такой ты нравишься мне гораздо больше, чем раньше, — заверил он. — Когда я теперь общаюсь с тобой, у меня нет ощущения, что я вот-вот наступлю на яичную скорлупу. Теперь у меня нет необходимости спрашивать себя, как ты отреагируешь на то или иное мое слово.

— Это удивительно, что из такого страшного события родилось хоть что-то хорошее. Самое смешное, что я только теперь набралась мужества сказать отцу, что я в действительности о нем думаю.

— Что же здесь смешного? — спросил Киннард. — Это нормально, уж коль ты научилась говорить людям то, что думаешь.

— Смешное заключается не в том, что я это сделала, — пояснила Ким. — Очень уж забавным получился результат. Сначала он страшно обиделся и целую неделю отказывался говорить со мной по телефону. Потом позвонил, и теперь у нас с ним великолепные отношения.

— Это же прекрасно, Ким, прямо как у нас, — сказал Киннард.

— Угу, — согласилась Ким. — Прямо как у нас.

Она приникла к нему и ласково обвила здоровой рукой его шею. Он ответил ей жарким объятием.

Пятница, 19 мая 1995 года

Остановившись перед входом в новое кирпичное здание, куда она собиралась войти, Ким окинула внимательным взглядом его фасад. Над входной дверью в кирпичную стену была врезана мраморная плита, на которой было высечено: «ОМНИ ФАРМАСЬЮТИКАЛ». Она до сих пор не могла понять, как относиться к тому факту, что компания продолжает функционировать, несмотря на все произошедшее. С другой стороны, было совершенно ясно, что, угрохав на это предприятие практически весь свой капитал, Стентон не даст «Омни» умереть естественной смертью.

Ким открыла дверь и вошла в здание. Подойдя к дежурному, она назвалась. Ждать ей пришлось недолго. В приемную вышла очень милая старомодно одетая женщина и проводила ее к дверям одной из лабораторий компании.

— Вы сможете потом самостоятельно найти выход из здания? — спросила женщина.

Ким поблагодарила ее за предложенную помощь и заверила, что без труда отыщет выход. Женщина ушла, а Ким повернула ручку двери и вошла в лабораторию.

Из рассказов Стентона Ким знала, что ее ждет. Дверь, в которую она только что вошла, вела не в собственно лабораторию, а в своеобразный «предбанник». От лаборатории его отделяла стена. Начиная с высоты примерно одного метра стена была стеклянной. Около стены стояло несколько стульев, а также столик с селектором для связи, а лаборатория отделялась от «предбанника» бронзовой дверью, при взгляде на которую сразу вспоминались двери в хранилища швейцарских банков.

За стеклянной стеной была видна биомедицинская лаборатория, очень похожая на ту, которая в свое время располагалась в бывшей конюшне имения Стюартов.

Следуя инструкциям Стентона, Ким села на один из стульев и нажала красную кнопку вызова на селекторе. Внутри помещения, за лабораторными столами, она увидела две человеческие фигуры в белых халатах. Люди были поглощены работой. Заметив Ким, они встали и подошли к разделительной стене.

При виде этих людей Ким ощутила острую жалость. Она бы никогда в жизни не узнала их, случись им встретиться на улице. Это были Эдвард и Глория. Оба были страшно обезображены полученными ожогами. На их головах совершенно отсутствовали волосы. В будущем их наверняка ждет не одна косметическая операция. Передвигались они весьма неуклюже. В руках несли внутривенные капельные системы, соединенные с пластиковыми катетерами. Системы были сконструированы таким образом, что в любой момент можно было экстренно ввести в вену нужный препарат. Кисти их рук были начисто лишены пальцев.

Они заговорили. Видимо, огонь не пощадил их голосовые связки. Произнося слова, они издавали хриплые клокочущие звуки. Они поблагодарили Ким за визит и сказали, что, к сожалению, не могут провести ее по лаборатории и показать ей оборудование, сконструированное специально для таких инвалидов, как они.

Возникла неловкая пауза. Потом Ким спросила, как у них дела со здоровьем.

— Если учесть масштабы того, что с нами случилось, неплохо, — ответил Эдвард. — Самая страшная проблема заключается в том, что у нас до сих пор случаются припадки, хотя в нашем мозгу уже давно не осталось и следов «ультра».

— Эти припадки случаются с вами по-прежнему во сне? — поинтересовалась Ким.

— Нет, не во сне, — сказал Эдвард. — Теперь они возникают у нас спонтанно в любое время, неожиданно, как эпилептические припадки. Хорошо хотя бы то, что они не слишком длительны и даже без лечения не продолжаются больше получаса.

— Мне очень жаль, — сочувственно произнесла Ким. Душа ее была полна грусти. Она встретилась с людьми, жизнь которых непоправимо искалечена.

— Такие уж мы жалкие создания, — заключил Эдвард.

— В этом наша вина, — добавила Глория. — Мы-то уж должны были понимать, что принимать новые лекарства можно только после полного и всестороннего изучения всех их токсических свойств.

— Не думаю, что это что-то изменило бы, — возразил Эдвард. — На животных мы так и не получили того эффекта, который наблюдался у нас. В самом деле, тем, что принимали лекарство сами, мы спасли сотни добровольцев от участи, которая оказалась уготована нам.

— Но были же и другие побочные эффекты, — напомнила Ким.

— Да, — признал Эдвард. — Надо было обратить самое пристальное внимание на нарушение кратковременной памяти. Испытания показали, что препарат блокирует нормальное функционирование нейронных сетей в коре головного мозга.

— Ваши дальнейшие исследования пролили свет на то, что произошло с вами? — спросила Ким.

— Изучая друг друга во время припадков, мы подтвердили тот вывод, к которому пришли и раньше, когда заподозрили, что это мы бесчинствуем по ночам. Теперь, как я уже говорила, мы подтвердили это документально, — пояснила Глория. — «Ультра», накапливаясь в ткани мозга до определенного порогового уровня, блокирует корковый контроль лимбической системы и низших центров головного мозга — они становятся неуправляемыми.

— Но почему приступы повторяются теперь, когда лекарство выведено из организма? — удивленно спросила Ким.

— Вот в этом-то и заключается весь вопрос! — воскликнул Эдвард. — Это мы и стараемся сейчас выяснить. Мы полагаем, что механизм тот же, что и при формировании «дурных воспоминаний» после приема галлюциногенов. Мы изучаем данный феномен, чтобы исправить создавшееся положение и лишить лекарство этого неприятного и нежелательного действия.

— Какое-то время дилантин предотвращал развитие приступов, — сказала Глория. — Но потом у нас развилась толерантность, и он перестал нам помогать. Но тот факт, что на эти припадки можно воздействовать, внушает определенный оптимизм. Может быть, удастся найти подходящее средство.

— Знаете, я страшно удивлена тем, что «Омни» продолжает работать. — Ким решила сменить тему разговора.

— Мы тоже, — проговорил Эдвард. — Удивлены и обрадованы. В противном случае мы не располагали бы этой лабораторией. Стентон решил не сдаваться, и его усилия были вознаграждены. Один из алкалоидов, содержащихся в открытом нами грибке, обещает стать хорошим антидепрессантом. Он смог найти деньги для проведения исследований.

— Но я надеюсь, что вы больше не разрабатываете «ультра»? — спросила Ким.

— Почему? — изумился Эдвард. — Разрабатываем, и еще как! Наше исследование получило новый импульс. Теперь мы выясняем суть механизма, с помощью которого «ультра» блокирует мезо-лимбико-церебральные пути.

— Понятно, — кивнула Ким. Она хотела было пожелать им успеха, но у нее просто не повернулся язык. После того, что пережила из-за «ультра», она была не способна на такое пожелание.

Ким собралась, было попрощаться и пообещать, что она еще придет навестить их, как вдруг увидела, что глаза Эдварда остекленели. Затем лицо его претерпело такую же метаморфозу, как в ту достопамятную страшную ночь, когда она имела неосторожность разбудить его. Через секунду его лицо превратилось в маску необузданной ярости.

Без всякого предупреждения он кинулся на Ким, но налетел на стеклянную перегородку. Ким в ужасе отпрянула назад. Глория быстро открыла капельницу.

Через мгновение Эдвард бессильно привалился к стене, потом обмяк, как воздушный шарик, из которого медленно выпустили воздух. Глория осторожно и умело опустила его на пол.

— Мне очень жаль, что это произошло у вас на глазах, — произнесла Глория, бережно укладывая голову Эдварда на пол. — Я надеюсь, он не очень вас напугал.

— Нет, нет, все в порядке, — поспешила успокоить Ким, хотя сердце ее бешено заколотилось от страха, и она дрожала всем телом.

Она опасливо подошла к стеклу и посмотрела на лежавшего на полу Эдварда.

— Он придет в себя? — спросила она.

— Не волнуйтесь, мы уже привыкли к этому, — ответила Глория. — Теперь вы понимаете, почему мы ходим с капельницами. Мы испытали самые разнообразные транквилизаторы и очень довольны тем, как действует этот.

— А что будет, если приступ разовьется у вас одновременно? — поинтересовалась Ким.

— Мы уже размышляли об этом, — сказала Глория. — К сожалению, мы так и не придумали ничего путного. Но пока, к счастью, подобного не случалось. Будем надеяться на лучшее. Мы можем делать только то, что можем.

— Я восхищена вашим мужеством, — заключила Ким.

— Думаю, у нас просто нет другого выбора, — возразила Глория.

Попрощавшись, Ким вышла из «предбанника». Она была сама не своя. Войдя в лифт, она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она даже испугалась, что у нее снова начнутся ночные кошмары, которые посещали ее в первые недели после той страшной ночи.

Выйдя на улицу и подставив лицо теплому весеннему ветерку, Ким немного успокоилась и почувствовала себя лучше. Но ее не покидал страшный образ Эдварда, всем телом кидающегося на толстую стеклянную перегородку тюрьмы, в которую он заточил себя сам.

Подойдя к машине, Ким оглянулась и еще раз посмотрела на здание «Омни». Она подумала о том, какими лекарствами облагодетельствует мир эта компания в самом ближайшем будущем, и содрогнулась. Она с еще большей осторожностью будет теперь относиться к лекарствам, ко всем лекарствам без исключения!

Ким открыла дверцу машины и села за руль, но мотор завела не сразу. Ее преследовало лицо Эдварда, на глазах превратившегося в страшный призрак. Она никогда не сможет этого забыть.

Выехав со стоянки, Ким, себе на удивление, направилась не в Бостон, как она намеревалась сделать, а, подчиняясь непонятному импульсу, поехала на север. После обескураживающего посещения «Омни» она чувствовала неодолимую потребность побывать в имении, где не была с тех пор, как приезжала туда вместе с Киннардом в ноябре прошлого года.

Движение на трассе было небольшим, и уже через полчаса Ким отпирала ворота. Подъехав к коттеджу, она вышла из машины. Ей сразу стало легче. Она чувствовала себя так, словно вернулась в родной дом после тяжелого и опасного путешествия.

Поискав нужный ключ, Ким отперла дверь и вошла в дом. Войдя в полумрак гостиной, Ким посмотрела на портрет Элизабет. Ярко-зеленые глаза и решительная линия нижней челюсти были теми же, что и всегда. Но сейчас Ким увидела в портрете то, чего не видела раньше. Ей показалось, что сегодня Элизабет улыбается.

Ким прикрыла глаза, потом открыла их и снова посмотрела на лицо своей прапрабабушки. Улыбка не исчезла. Было такое впечатление, что Элизабет радуется тому, что из страшных событий, в конце концов, получилось хоть что-то хорошее, и ее страдания не пропали даром.

Пораженная этим эффектом, Ким подошла ближе к портрету и поняла, что художник добился этого воздействия, несколько смазав рисунок уголков рта Элизабет. Теперь улыбнулась сама Ким, она приписала Элизабет свои чувства.

Повернувшись, Ким взглянула на мир глазами Элизабет, смотревшей с портрета. В этот момент Ким твердо решила снова переехать в коттедж. Эмоциональная травма, порожденная событиями той ужасной ночи, беспокоила ее все меньше и меньше, и она решила вернуться домой и жить в тени памяти об Элизабет. Вспомнив, что ей сейчас столько же лет, сколько было Элизабет, когда ее так несправедливо убили, Ким поклялась прожить остаток жизни за них обеих. Только так могла она отблагодарить Элизабет за то, что та помогла ей, наконец, найти верный путь к себе.