Бикон Хилл был погружен в сон. Когда такси свернуло с Чарльз стрит на Маунт Вернон и начало двигаться по жилым кварталам, на улицах не было ни людей, ни машин, ни даже собак. По дороге встречалось очень мало окон, в которых горел свет. И только горящие газовые фонари доказывали, что это населенный район, а не пустыня. Сьюзен заплатила таксисту, а потом посмотрела по сторонам, не преследует ли ее кто.

После того, как она ухитрилась запереть Д'Амброзио в морозильнике, Сьюзен была так напугана, что решила не возвращаться в общежитие. Она не знала, работал Д'Амброзио один или в компании, и совершенно не имела настроения выяснять это. Она выбежала из анатомического корпуса, прошла перед административным корпусом и вышла к Гантингтон-авеню, минуя Школу Здравоохранения. Чтобы поймать такси в это время суток, ей понадобилось пятнадцать минут.

Беллоуз. Сьюзен подумала, что это единственный человек, к которому она могла прийти в два часа ночи, и который понял бы ее жуткую ситуацию. Но она продолжала беспокоиться, что за ней могут следить, и не хотела навлекать на Беллоуза неприятности. Поэтому, когда она вошла в фойе дома Беллоуза, то подождала минут пять, прежде чем звонить в дверь, чтобы убедиться, что за ней не следят.

Фойе не отапливалось, и Сьюзен пришлось пять минут прыгать на месте, чтобы не замерзнуть. Вновь обретя способность рассуждать разумно после ужасного происшествия с Д'Амброзио, она попыталась вычислить, почему он вернулся в ее комнату так быстро. Насколько она могла заметить, за ней никто не следил, когда она вернулась в Мемориал, чтобы добыть истории и исследовать операционные. Никто даже не знал, что она была там.

Она прекратила приплясывать и посмотрела на Маунт Вернон стрит через стекло входной двери. Беллоуз! Он видел ее в ординаторской. Он был единственным человеком, который знал, что она продолжает свое расследование. Она показала ему истории болезни. Сьюзен продолжила свои физические упражнения, проклиная в душе свою паранойю. Потом снова замерла, припомнив, что Беллоуз был связан с историей с лекарствами, найденными в шкафчике, и что Беллоуз был тем человеком, который обнаружил Вальтерса после того, как тот покончил жизнь самоубийством.

Сьюзен повернула голову и посмотрела сквозь стекло двери, ведущей на лестницу. Ступеньки поднимались все выше и были покрыты красной ковровой дорожкой. Неужели Беллоуз связан с ее преследователем? Эта мысль завладела измученным мозгом Сьюзен и ее усталым телом. Она начинала подозревать всех вокруг. Сьюзен потрясла головой и засмеялась: бредовость этой идеи была очевидной. Но она начала ее обдумывать, и эти мысли страшно тревожили ее.

На часах Сьюзен было два часа семнадцать минут. Беллоуз должен сильно поразиться, услышав звонок в дверь в такое время. "По меньшей мере, поразиться", – подумала Сьюзен. Особенно если знал, что она должна быть сильно "занята" с Д'Амброзио где-то в другом месте, если конечно, он знал о Д'Амброзио. Сьюзен вдруг подумала, что это все чепуха. Она решительно надавила на звонок. Но ей пришлось надавить его еще раз и держать его, пока Беллоуз не ответил.

Сьюзен начала подниматься по ступенькам. Она была на середине второго лестничного марша, когда Беллоуз появился на пороге в банном халате.

– Я так и знал. Сьюзен, ведь сейчас два часа ночи!

– Ты приглашал меня выпить. Я передумала и согласилась.

– Но это было в одиннадцать, – Беллоуз исчез с порога, оставив дверь открытой.

Сьюзен поднялась на этаж и вошла в его квартиру. Его нигде не было видно. Она закрыла дверь, заперла ее и задвинула оба засова. Она нашла Беллоуза в кровати, одеяло натянуто до подбородка, глаза закрыты.

– Милосердия, – жалобно сказала Сьюзен, садясь на край кровати.

Она посмотрела на Беллоуза. Господи, она была так рада видеть его! Она хотела броситься ему на грудь, почувствовать его объятия. Она хотела рассказать ему об убийце, о морозильнике. Она хотела хохотать, хотела плакать. Но она не сделала ничего. Она только смотрела на Беллоуза и колебалась.

Беллоуз не шевелился. Наконец, открылся его правый глаз, потом – левый. Потом он сел.

– Черт, я не могу спать, когда ты сидишь здесь.

– Как насчет выпить? Мне очень нужно.

Сьюзен изо всех сил старалась быть спокойной и разумной. Но это было трудно. Ее сердце до сих пор билось со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту.

Беллоуз посмотрел на Сьюзен.

– Ну, ты даешь! – Встал и снова надел халат. – О'кей. Тебе чего налить?

– Бурбон, если у тебя есть. Бурбон с содовой.

Сьюзен предвкушала, как будет пить огненную жидкость. Ее руки заметно дрожали. Вслед за Беллоузом она прошла на кухню.

– Марк, на меня снова напали, – в голосе Сьюзен звучало искусственное спокойствие.

Она следила, как Беллоуз отреагирует на ее слова. Он замер, сунув руки в морозилку за формочкой со льдом.

– Ты серьезно?

– Я никогда не была так серьезна.

– Тот же человек?

– Тот же человек.

Беллоуз снова занялся формочкой, выковыривая кусочек льда вилкой. Наконец, тот поддался. Сьюзен почувствовала, что новость его удивила, но не слишком, и он не был сильно ею озабочен. Сьюзен ощутила беспокойство.

Она изменила тактику.

– Я обнаружила кое-что, когда была в операционной Нечто очень интересное, – она подождала ответной реплики.

Беллоуз налил в стакан бурбон, потом открыл бутылку с содовой и налил ее поверх льда. Кусочек льда защелкал от стенку стакана.

– Ладно, я верю тебе. Ты мне скажешь, что, или нет? – Беллоуз подал Сьюзен стакан. Она глотнула.

– Я проследила кислородную трубку от операцией ной номер восемь на потолке. Прямо возле центральной шахты на ней есть дополнительный вентиль.

Беллоуз отпил из своего стакана, а потом мотнул головой в сторону гостиной: часы на камине прозвонили пол-третьего.

– Все газовые линии имеют вентили, – через какое-то время ответил Беллоуз.

– На других такого не было.

– Ты имеешь в виду коннектор, по которому газ можно подводить к линии?

– Думаю, да. Я не очень разбираюсь в вентилях.

– А ты проверила линии от других операционных, чтобы быть уверенной?

– Нет, но операционная восемь – единственная, которая имеет такой вентиль возле центральной шахты.

– Вентиль иметь никому не запрещается. Может быть, на других линиях он где-нибудь в другом месте. Я бы не строил на этом вентиле окончательных выводов, пока не проверил бы остальные линии.

– Но слишком много совпадений, Марк. Все случаи комы произошли с больными после операций в восьмой операционной, и кислородная линия восьмой операционной имеет вентиль в интересном, довольно хорошо спрятанном месте.

– Сьюзен, слушай. Ты забываешь, что двадцать пять процентов твоих предполагаемых жертв вообще не бывали рядом с операционной, не то что в операционной номер восемь. Послушай, даже в более приличных условиях я считал твой крестовый поход смешным и опасным. Но сейчас, когда я ужасно устал, он мне надоел до чертиков. Ты не можешь поговорить о чем-нибудь более приятном, например, о социальных программах в медицине?

– Марк, но я уверена в этом, – Сьюзен уловила оттенок раздражения в голосе Беллоуза.

– Я уверен, что ты уверена, но я также уверен, что я не уверен.

– Марк, этот человек, который днем напал на меня, чтобы предупредить, вернулся ночью, и я думаю, что на этот раз он не хотел разговаривать. Я думаю, он хотел убить меня. Правда, он хотел убить меня. Он стрелял в меня!

Беллоуз поднял глаза, а потом виски.

– Сьюзен, я не представляю, что и думать об этом, ничего умного выдавить из себя не могу. Почему ты не обратилась в полицию, если так уверена в этом?

Сьюзен не услышала последних слов Беллоуза. Ее ум напряженно работал. Она начала громко говорить:

– Кома развивалась от недостатка кислорода. Если им давали слишком много сукцинилхолина или кураре, чтобы у них начиналась гипоксия... – голос Сьюзен замер, она размышляла. – Из-за этого могла произойти остановка дыхания. Одного они вскрывали, Кроуфорда. – Сьюзен схватила свой блокнот. Беллоуз отпил из своего стакана. – Вот, Кроуфорд. У него была глаукома на одном глазу, и он получал формалин йодид. Это ингибитор холинэстеразы, а это значит, что его способность метаболизировать сукцинилхолин была снижена, и сублетальная доза могла оказаться летальной.

– Сьюзен, я же говорил тебе, что эти штуки с сукцинилхолином не работают в операционной, где находятся и хирург, и анестезиолог. Кроме того, сукцинилхолин не вводят в виде газа... Во всяком случае, я никогда об этом не слышал. Конечно, можно передозировать сукцинилхолин, но это всего лишь значит, что за пациента нужно дольше дышать. Никакой гипоксии не будет.

Сьюзен медленно отпила свой бурбон.

– Все, что ты сказал, означает только то, что гипоксия в операционной развивалась так, что цвет крови не менялся, и хирург оставался спокойным. Как же это можно сделать?.. Нужно заблокировать потребление кислорода в мозге… может быть, на клеточном уровне… или заблокировать освобождение кислорода из крови, Мне кажется, существует препарат, который может заблокировать потребление кислорода, но я так сразу не вспомню. Если вентиль на кислородной линии имеет значение, то такой препарат подавался в газообразной форме. Но есть другой способ так сделать, чтобы кислород не высвобождался из гемоглобина, а кровь оставалась красной... Марк, я поняла! – Сьюзен подскочила и села прямо. Ее глаза были широко открыты, а рот растянулся в полу-улыбку.

– Ну-ну, Сьюзен, – протянул Марк саркастически.

– Моноокись углерода! Угарный газ! Нужно всего лишь подключить к кислородной линии угарный газ, достаточное количество, чтобы в мозге развилась гипоксия. Цвет крови не меняется. Она даже станет еще красней, будет, как вишня. Даже небольшое количество угарного газа вытесняет кислород из гемоглобина. Мозг испытывает кислородное голодание – и кома. А в операционной все остается как обычно. Только мозг больного умирает, и никаких следов причины смерти.

В комнате повисло молчание, двое людей смотрели друг на друга. Сьюзен выжидательно, а Беллоуз с усталым смирением.

– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сказал? Ладно, это возможно. Смешно, но это так. Я думаю, что теоретически, эти случаи в операционной можно объяснить так. Это жуткая мысль, примитивная, но, во всяком случае, допустимая. Проблема лишь в том, что двадцать пять процентов больных не подходили к операционной.

– Те случаи легко объяснить. Трудно объяснить случаи после операций. Мне было так трудно расстаться с мыслью о диагностике новой болезни, но нужно было искать единственную причину. И эти случаи не имеют ничего общего с болезнью. Больным в терапии давали сублетальные дозы сукцинилхолина. Такое могло случиться и в госпитале Администрации Ветеранов в Мид-весте и даже в Нью-Джерси.

– Сьюзен, ты можешь строить гипотезы, пока не посинеешь, – сказал Беллоуз с оттенком гнева, проистекающего от растерянности. – То, что ты говоришь, означает фантастически организованный план – план преступления – с единственной целью получать коматозных больных. Ладно, скажи мне, ты совершенно не ответила на самый важный вопрос – почему? Почему, Сьюзен? Я имею в виду, что ты сейчас несешься со скоростью сто пятьдесят километров в час, подвергая риску свою карьеру и мою, должен добавить, и подъезжаешь к такому правдоподобному, хотя и фантастическому объяснению серии этих несвязанных между собой несчастных случаев. Но в то же время, ты совершенно забываешь ответ на вопрос – зачем это нужно? Сьюзен, Бога ради, ведь должен быть мотив. Это же смешно. Извини, но это смешно. Кроме того, я хочу спать. Кто-то из нас и работает, знаешь ли... И у тебя нет никаких доказательств. Клапан на кислородной линии. Господи, Сьюзен, это неубедительно. Я считаю, тебе нужно прийти в себя. С меня хватит. Я больше не играю. Я хирург-ординатор, а не Шерлок Холмс по совместительству.

Беллоуз встал и допил свой бурбон одним долгим глотком.

Сьюзен внимательно смотрела на него, в ней опять зашевелились подозрения. Беллоуз больше не был на ее стороне. Почему? Криминальный аспект этого дела был слишком очевиден для нее.

– Почему ты так уверена, – продолжал Беллоуз, – что это имеет какое-нибудь отношение к Нэнси Гринли и Берману? Сьюзен, я думаю, ты слишком поспешно делаешь выводы. Есть гораздо более простое объяснение поведению этого типа, который так хотел поймать тебя.

– Ну, какое? – Сьюзен рассердилась.

– Парень был сексуально озабочен, и ты...

– Заткнись, Беллоуз! – Сьюзен разъярилась.

– Теперь она сошла с ума. Господи, Сьюзен, ты воспринимаешь все это дело, как сверхсложную игру. Я не буду с тобой спорить.

– Каждый раз, когда я говорю тебе об агрессивном поведении хоть Гарриса, хоть этого подонка, который хотел убить меня, ты придумываешь дурацкое сексуальное объяснение.

– Секс не я придумал, дитя мое. Тебе лучше примириться с этим фактом.

– Я думаю, это скорее твоя проблема. Вы мужчины-врачи, кажется, никогда не вырастите. Я думаю, что быть вечным подростком смешно, – сказала Сьюзен, встала и надела пальто.

– Куда ты пойдешь в это время? – властно спросил Беллоуз.

– У меня есть ощущение, что мне на улице будет безопасней, чем в этой квартире.

– Ты никуда не пойдешь, – безапелляционно заявил Беллоуз.

– А-а, вот вылезает наружу мужской шовинизм. Великий защитник! Чушь собачья. Эгоист заявляет, что я не уйду. Посмотрим!

Сьюзен быстро ушла, хлопнув дверью.

Нерешительность сковала Беллоуза, и он в молчании смотрел на дверь. Он молчал, потому что понимал, что Сьюзен во многом права. Он не двигался, потому что действительно хотел избавиться от всей кутерьмы. "Угарный газ, чертовщина какая!" – он отправился обратно в спальню и повалился на кровать. Гладя на часы, он понял, что утро наступит очень скоро, слишком скоро.

* * *

Д'Амброзио охватила паника. Он никогда не любил замкнутые пространства, и стены морозильника начали надвигаться на него. Он начал дышать чаще, глотая воздух, а потом подумал, что может задохнуться. И этот холод. Смертельный холод, проползший под его толстое чикагское пальто. Несмотря на непрестанное движение, его ступни и кисти онемели.

Но хуже всего в этой поганой ситуации были мертвецы и острый запах формальдегида. Д'Амброзио видел много кровавых сцен в своей жизни, опыт по части мертвецов у него был богатый. Но никогда он не оказывался в одном морозильнике с трупами. Сначала он старался не смотреть на них, но бессознательно, от возрастающего страха, его глаза все чаще упирались в мертвецов. Иногда ему казалось, что они улыбаются. Потом они начали смеяться над ним, даже когда он не смотрел в их сторону. Он разрядил всю обойму в тело особенно глумливого мертвеца, которого, как ему показалось, он узнал.

Д'Амброзио отошел в угол, чтобы держать в поле зрения всех мертвецов. Потом медленно опустился на корточки. Он уже не чувствовал своих коленей.