Чувство нереальности происходящего охватило Сьюзен, когда она услышала вызов "доктор Уилер". Она ощутила себя прозрачной для всех взглядов, как актриса, играющая на сцене в мелодраме и наряженная в белый халат. Внутри у нее теплилась мысль, что она мучительно не соответствует своей роли, и ее вот-вот разоблачат как шарлатанку.

На другом конце телефонного провода голос медсестры был сух и прозаичен:

– Необходимо поставить капельницу в порядке предоперационной подготовки. Начало операции отложено, так как анестезиолог считает, что пациенту необходимо перелить еще жидкости.

– Когда вы хотите, чтоб я это сделала? – спросила Сьюзен, теребя телефонный провод.

– Сейчас! – отрезала медсестра и бросила трубку.

Одногруппники Сьюзен уже перешли к другому больному и опять столпились вокруг поста, стараясь рассмотреть историю болезни, которую Беллоуз вытянул из лотка и положил перед собой. Никто и не посмотрел, как Сьюзен пересекает полумрак БИТа и идет к двери. Ее рука уже легла на стальную дверную ручку, она медленно повернула голову направо и бросила взгляд на безмолвную неподвижную фигуру Нэнси Гринли. Ее снова кольнула мысль о несправедливом отношении к себе. Сьюзен заставила себя выйти из БИТа и, как ни странно, даже почувствовала при этом некоторое облегчение.

Но это чувство быстро улетучилось. Спеша вдоль коридора, заполненного снующими людьми, Сьюзен начала мысленно готовиться к преодолению очередного барьера. Ей никогда не приходилось ставить капельницу. Конечно, на лабораторных занятиях ей случалось брать кровь из вены у своего партнера по лабораторной работе и у нескольких больных, но с капельницами она дела не имела, правда, теоретически знала, как это делается. В конце концов, всего-то и надо было, что проколоть вену острой иглой и попасть в ее просвет, не пропоров сосуд насквозь. Проблема заключалась лишь в том, что часто вена была толщиной лишь с тонкую макаронину, и, соответственно, ее просвет был малюсенький. К тому же, у некоторых людей вен не было видно вообще и приходилось действовать наощупь.

Кроме этих чисто технических проблем, Сьюзен боялась, что сделает настолько очевидной свою неопытность, что больной возмутится и потребует настоящего врача. И ей совершенно не хотелось подвергаться насмешкам со стороны этих стервозных медсестер.

Когда Сьюзен вернулась в Беард-5, обстановка там не изменилась, и лихорадочная активность продолжалась. Терри Линквивист вскользь взглянула на Сьюзен и скрылась в процедурной. Другая медсестра, с ярко-оранжевой полосой на колпаке, на нагрудной карточке которой значилось "Сара Стернз", отреагировала на прибытие Сьюзен тем, что вручила ей поднос с принадлежностями для внутривенного переливания и флакон с раствором декстрозы на растворе глюкозы.

– Больной Берман, из пятьсот третьей, – сказала Сара Стернз. – Но не беспокойтесь о скорости подачи раствора. Я подойду через пару минут и сама подрегулирую.

Сьюзен кивнула и отправилась в 503-ю палату. По дороге она рассмотрела лоток с набором. В него входили все виды игл: подкожные иглы, постоянные катетеры, катетеры для подключичной вены, обычные съемные иглы. Были также пакетики со спиртовыми губками, несколько жгутов разной длины из плоских резиновых трубок. Глядя на мигающий свет, Сьюзен вспоминала, что за прошедшую ночь она не раз представляла себя, идущей, как на плаху, ставить внутривенную капельницу.

Сьюзен прошла 507-ю, затем 505-ю палату. Увидев дверь 503-й, она порылась в наборе и нашла подкожную иглу двадцать первого номера в ярко-желтой упаковке. Именно с этой иглой ставили те капельницы, которые она видела. Она потрогала внушительные постоянные катетеры, но решила на первый раз свести экспериментирование к минимуму.

"Палата 503" – было выведено по трафарету на слегка приоткрытой двери. Сьюзен не знала, следует ли ей стучаться или нужно сразу входить. Невольно оглядевшись по сторонам и убедившись, что ее никто не видит, она постучалась.

– Войдите, – произнес голос изнутри.

Сьюзен ногой отворила дверь, так как в левой руке она сжимала лоток, а в правой держала флакон с раствором декстрозы. Представляя себе дряхлого больного старика, она вошла в палату. Палата была типичной для Мемориала – маленькая, старая, с полом, выложенным листами линолеума. Занавесок на окнах не было. Двадцать раз перекрашенная батарея виднелась в углу.

Но, вопреки ожиданиям, пациент оказался не старым и не беспомощным. На больничной койке устроился вполне молодой и здоровый на вид человек. Сьюзен мельком подумала, что ему не больше тридцати. На нем была обычная больничная пижама, стянутая на талии поясом. Темные густые волосы были зачесаны с висков и слегка прикрывали уши. Узкое тонкое лицо было загорелым, несмотря на зимнее время года. Ноздри узкого носа были напряженно расширены, как будто при дыхании он только вдыхал воздух, забывая делать выдох. Он выглядел спортсменом в хорошей физической форме. Больной сидел на кровати, обхватив мускулистыми руками подтянутые к груди колени. Его руки нервно сжимались. Сьюзен, сквозь тонкий слой наигранного спокойствия, сразу почувствовала тревожное состояние больного.

– Не робейте, входите. А то я чувствую себя, как в тюрьме, – коротко улыбнулся Берман, словно приглашая посетителя сломать напряжение предоперационного ожидания.

Сьюзен вошла и закрыла дверь, позволив себе лишь один взгляд на больного вместе с ответной улыбкой. Она положила лоток в ногах кровати и повесила флакон на стояк для капельницы, расположенный у изголовья. Старательно избегая глаз Бермана, она подумала: "Господи, ну почему он такой молодой, здоровый и в полном сознании! Уж лучше бы мне попался полоумный столетний старец!"

– Опять уколы! – воскликнул Берман с преувеличенным ужасом.

– Боюсь, что да, – ответила Сьюзен, сдирая упаковку с трубок и подсоединяя их к флакону, давая раствору заполнить емкость до вентиля. Сделав это, она взглянула на Бермана и обнаружила, что он внимательно разглядывает ее.

– Вы врач? – спросил Берман с сомнением в голосе.

Сьюзен помолчала, продолжая смотреть прямо в глубокие карие глаза Бермана и мысленно перебирая варианты ответа. Она не была врачом, это очевидно. Что же сказать? Как бы ей хотелось ответить утвердительно, но она была реалистом и сейчас сомневалась, что вообще наступит когда-нибудь момент, когда она с ответственностью скажет, что она доктор.

– Нет, – наконец сказала Сьюзен, переводя взгляд на подкожную иглу двадцать первого номера. Ситуация не прибавляла ей уверенности, и она подумала, что это чувство передастся Берману и усилит его беспокойство. – Я всего лишь студентка, – добавила она.

Руки Бермана перестали нервно сжиматься.

– Вам совсем не нужно оправдываться, – искренне сказал он. – Просто вы не похожи на врача, даже на будущего врача.

Простодушный комментарий Бермана отпустил туго натянутую струну в душе Сьюзен.

– Как вас зовут? – продолжал Берман, совершенно не замечая эффекта своих слов. Он прищурился, прикрывая глаза от блеска люминесцентной лампы, и наклонился влево, чтобы увидеть карточку с именем на отвороте халата Сьюзен. – Сьюзен Уилер... Доктор Сьюзен Уилер. Звучит очень естественно.

Сьюзен уже поняла, что Берман не хотел ее обидеть как врача, но ничего не ответила. Что-то в поведении Бермана было такое близкое и знакомое ей, но что, она не могла определить, что-то неуловимое, возможно связанное с обаятельной манерой Бермана.

Отчасти для того, чтобы сосредоточиться, отчасти, чтобы перехватить инициативу, Сьюзен занялась капельницей. С деловым видом она обернула резиновый жгут повыше запястья Бермана и туго затянула его. Затем сняла упаковку с иглы и губки, пропитанной спиртом. Глаза Бермана с интересом следили за этими приготовлениями.

– Бог свидетель, я не схожу с ума при виде иглы, – сказал Берман, стараясь поддержать присутствие духа. Он отвернулся и протянул руку Сьюзен.

Сьюзен чувствовала усиливающееся беспокойство Бермана и подумала, что бы тот сказал, если бы узнал, что это ее первая в жизни капельница. Она была уверена, что его сердце ушло бы в пятки, во всяком случае, если бы они поменялись местами, она бы испытала именно это.

Берман поработал кулаком, и вены на его запястье вздулись как садовые шланги. Сьюзен набрала полную грудь воздуха и затаила дыхание. Берман поступил также. Протерев кожу на тыльной стороне руки Бермана, Сьюзен попыталась вонзить иглу, но не смогла проколоть кожу.

– А-а-а! – заорал Берман, сжимая простыню свободной правой рукой. Прозвучало это преувеличенно, на всякий случай. Тем не менее, Сьюзен испугалась и прекратила попытку воткнуть иглу.

– Если это вас утешит, то вы сейчас выглядите точно как доктор, – сказал Берман, глядя на свою левую руку, которая уже побелела, так как жгут все еще перетягивал ее.

– Мистер Берман, вам нужно постараться хоть немного помочь мне, – произнесла Сьюзен, собираясь с силами для новой попытки и желая хоть немного поделиться ответственностью за возможную неудачу.

– Она говорит "помочь", – повторил Берман, возводя глаза к потолку. – Да я послушен, как агнец на заклании.

Сьюзен положила левую руку Бермана плашмя на кровать и оттянула кожу на запястье, решительно ткнув иглой, которая, наконец, проколола натянутую кожу.

– Благодарю вас, мне достаточно, – сказал Берман с оттенком иронии.

Сьюзен сконцентрировала внимание на кончике иглы. Сначала она попробовала с ходу проткнуть вену – не вышло, затем натянула кожу – опять не вышло. Наконец, она снова оттянула кожу и с усилием проколола вену, почувствовав, как игла преодолевает стенку сосуда. Кровь сразу потекла из иглы, заполняя трубку капельницы. Сьюзен быстро наладила капельницу, открыла вентиль и сняла жгут. Раствор плавно потек в вену.

Обе стороны испытали облегчение. Оказав свою первую настоящую медицинскую услугу больному, Сьюзен ощутила эйфорию. Конечно, дело-то было невеликое, но все-таки нечто конкретное, оправдывающее ее белый халат, она сделала. Вместе с эйфорией к ней пришло чувство благоволения к окружающему, смешанное со снисходительностью по отношению к Берману.

– Вот вы сказали, что я не похожа на врача, – сказала Сьюзен, закрепляя иглу на руке Бермана лейкопластырем. – А что это такое, быть похожим на врача? – в ее вопросе прозвучал оттенок провокации, как если бы ее больше интересовало, чтобы Берман заговорил, а не то, что он, собственно, скажет.

– Может быть, это прозвучит глупо, – начал Берман, наблюдая за действиями Сьюзен, приклеивающей пластырь, – но я знаю нескольких девушек из моего выпускного класса в колледже, которые решили получить медицинское образование. Некоторые из них были вполне привлекательны, все они были неглупые и веселые, но их всех трудно было назвать женственными.

– Скорее наоборот, вы их считали неженственными именно потому, что они стали врачами, – ответила Сьюзен, снижая скорость подачи раствора со струйной до капельной.

– Да... Может быть, – задумчиво протянул Берман. Он прикинул, что такая интерпретация представляет собой новую точку зрения. – Но я так не считаю. Так вышло, что двух из них я хорошо знаю, довольно тесно общался с ними на протяжении всего обучения в колледже. Они выбрали медицинскую карьеру только на последнем курсе. Но и до этого, и после этого их нельзя было назвать женственными. Ну а вы, дорогой будущий доктор Уилер, просто излучаете ауру женственности.

Сьюзен только было открыла рот, чтобы возразить Берману, приведя в пример своих подружек, как насторожилась, услышав его последние слова о своей женственности. С одной стороны, ей так и хотелось сказать: "Да что вы говорите!", с другой – она подумала, что Берман может быть вполне искренним в желании сделать ей комплимент. Берман тоже ждал, как Сьюзен отреагирует.

– Если бы я мог выбирать за вас, то решил бы, что вам больше подойдет профессия балерины, – продолжил он.

Сказанное было так созвучно собственным фантазиям Сьюзен, так близко ее "второму я", что теперь она однозначно восприняла его слова как комплимент.

– Спасибо, мистер Берман, – искренне сказала Сьюзен.

– Пожалуйста, зовите меня Шон.

– Спасибо, Шон, – повторила Сьюзен. Она сложила разобранные принадлежности для внутривенного переливания на лоток и перевела взгляд на закопченное окно. Она не видела ни жирной грязи, ни мрачной кирпичной кладки, ни низких туч и безжизненных деревьев за окном. Затем снова взглянула на Бермана.

– Вы знаете, мне даже трудно выразить словами, как мне приятен ваш комплимент. Может, это прозвучит странно, но за последний год я совсем не чувствовала себя женщиной. И ваши слова прозвучали так успокаивающе. Нельзя сказать, чтобы я зацикливалась на этой мысли, но я начала думать о себе как о... – Сьюзен запнулась, подыскивая нужное слово, – ... как о бесполом, вернее, среднеполом существе. Это произошло постепенно, незаметно, и мне кажется, что я могла понять это, только когда встречалась со своими бывшими одноклассницами, особенно, с моей бывшей соседкой по комнате.

Сьюзен внезапно замолчала, не закончив мысли, и выпрямилась. Она была смущена собственной необычной откровенностью.

– Господи, что я болтаю? Иногда я сама не понимаю себя, – она усмехнулась над собой. – Я не умею работать как врач, я даже не выгляжу как врач, думаю, что последняя вещь, о которой вам хотелось бы послушать, так это мои проблемы с профессиональным несоответствием.

Берман глядел на Сьюзен, широко улыбаясь. Ему явно пришлось по вкусу вступление. Сьюзен продолжила:

– Считается, что рассказывать должен пациент, а не врач. Почему бы вам не рассказать, чем вы занимаетесь, а я помолчу.

– Я архитектор, – ответил Берман. – Один из миллиона таких же, подвизающихся на подмостках Кембриджа. Но это совсем другая история. А мне хотелось бы вернуться к вашей. Вы и представить себе не можете, как меня утешает простая человеческая беседа в этом местечке. – Его глаза обежали палату. – Я и не думал, что мне придется оперироваться, пусть даже несерьезно, но это ожидание заставляет меня буквально лезть на стену. К тому же здесь все просто бесчувственные чертовы куклы. – Он снова взглянул на Сьюзен. – Ну продолжайте, вы начали говорить о своей соседке, что дальше?

– Вы настаиваете? – спросила Сьюзен, прищурив глаза.

– Конечно.

– Но это не так уж и важно. Она была очень элегантная. Она поступила в юридическую школу, там смогла следить за собой и оставаться настоящей женщиной, одновременно развиваясь интеллектуально, как она и хотела.

– Я, конечно, не знаю, как там у вас с интеллектуальным развитием, но, несомненно, вы настоящая женщина. Трудно и выдумать большую противоположность существу неопределенного пола, чем вы.

Сначала Сьюзен чуть не поддалась искушению атаковать доводы Бермана с той точки зрения, что выглядеть женственно и быть настоящей женщиной – совсем не одно и то же. Но она спохватилась, что сейчас, перед операцией, дебаты не были полезны Берману, и не стала возражать.

– Я не могу изменить то, что ощущаю, – продолжила она, – и определение "среднеполый" точнее всего описывает мои чувства. Сначала я думала, что медицина хороша, как профессия, по многим причинам, в том числе и потому, что обеспечивает определенное социальное положение, безопасность, которую иначе пришлось бы достичь, например, замужеством. Ну да, – сделала утвердительный жест Сьюзен, – она дает социальную обеспеченность. Хотя я начинаю чувствовать себя лишенной обычной общественной жизни.

– И я должен быть благодарен за это случаю. Если вы, конечно, считаете архитекторов хорошим обществом. Хотя это отнюдь не всегда так, уверяю вас. В любом случае... – Берман почесал в затылке, – я чувствую, что не способен поддерживать приличную беседу в этой унизительной распашонке, в обезличивающей обстановке, но мне бы очень хотелось продолжить этот разговор. Я уверен, что к вам часто пристают, и мне не хотелось бы умножать число ваших проблем, но, может быть, мы смогли бы как-нибудь встретиться и выпить по чашечке кофе, потом, когда мне вылечат это дурацкое колено, – он приподнял свое правое колено. – Я повредил его много лет назад, когда играл в футбол. Это с тех пор моя, так сказать, ахиллесова пята.

– И вы оперируетесь сегодня по этому поводу? – спросила Сьюзен, думая, как бы ответить на предложение Бермана. Она знала, что с профессиональной точки зрения так не делается. Но, с другой стороны, Берман был ей симпатичен.

– Ну да, что-то вроде менискэктомии, – ответил Берман.

В дверь постучали, и в палату так быстро влетела Сара Стернз, что Сьюзен, не успев ничего сказать в ответ, подпрыгнула от неожиданности и стала лихорадочно подкручивать колесико капельницы, запоздало осознав, каким детским выглядит ее поведение. Она снова разозлилась на систему больничных отношений, которая сумела так повлиять на нее.

– Опять укол! – уныло возгласил Берман.

– Да, опять укол. Это ваша предоперационная подготовка. Ну-ка, повернитесь.

Сара Стернз оттеснила Сьюзен и поставила свой лоток на прикроватную тумбочку.

Берман машинально посмотрел на Сьюзен и повернулся на правый бок. Мисс Стернз оголила левую ягодицу Бермана и рукой захватила кожный валик. Игла мгновенно вонзилась в мышцу. Все кончилось быстрее, чем успело начаться.

– Не беспокойтесь о скорости вливания, – сказала мисс Стернз, стремглав направляясь к двери. – Я сейчас все улажу. – И она вышла.

– Ну, мне пора, – быстро произнесла Сьюзен.

– Это согласие? – сказал Берман, стараясь не налегать на левую ягодицу.

– Шон, я не знаю. Я не уверена, что это хорошо с профессиональной стороны, и вообще.

– С профессиональной стороны? – Берман был искренне поражен. – Ну и промыли же вам мозги.

– Да, наверно, – Сьюзен посмотрела на часы, на дверь и снова на Бермана. – Ну ладно, – наконец сказала она. – Давайте встретимся. Но сейчас вам нужно выздороветь. Пусть я буду непрофессионалом, но я хочу пользоваться преимуществом перед инвалидом. Я здесь еще буду, когда вы выпишетесь. Вы примерно знаете, сколько времени здесь пробудете?

– Мой доктор сказал – три дня.

– Тогда я еще зайду к вам до вашей выписки, – и Сьюзен пошла к выходу.

В дверях она столкнулась с каталкой, на которой Бермана должны были отвезти в операционную номер восемь для операции менискэктомии. Перед тем, как выйти в коридор, Сьюзен обернулась и показала Берману большой палец. Он тоже показал ей палец и улыбнулся. Сьюзен направилась к центральному посту, по дороге пытаясь разобраться в своих противоречивых эмоциях. Ей было тепло на душе от встречи с человеком, вызвавшим мгновенную и несомненную симпатию, но, в то же время, ее терзало чувство собственной профессиональной непригодности. Она ничего не могла поделать, но чувствовала, что ей во всех отношениях будет очень трудно стать врачом.