Давно забытое Джеком чувство упоения от езды на темно-красном горном велосипеде мигом вернулось к нему, как только он, въехав в Центральный парк неподалеку от Сто шестой улицы, покатил вниз по склону. Не считая одиноких бегунов трусцой, парк был почти безлюден, так что Джек мог дать себе волю. Ощущение городской жизни вместе с ее тревогами и волнениями чудесным образом исчезли, растворившись в тумане зеленого массива. В ушах свистел ветер, и он вспомнил, как, словно вчера, летал на своем любимом красно-золотистом «швинне» в Индиане. Тот велосипед с толстыми шинами — Джек как-то увидел его рекламу на обложке журнала комиксов — ему подарили на день рождения, когда ему исполнилось десять лет, и он был дорог Джеку как символ счастливого и беззаботного детства. Джек убедил свою мать сохранить его, и теперь он пылился где-то в гараже у родителей.

Дождь продолжался. Джек слышал стук капель по шлему, но такой дождь не мог охладить его пыл. Проблему представляла струящаяся по аэродинамическим солнцезащитным велоочкам вода. Чтобы не промокнуть насквозь, он надел специальное водонепроницаемое велосипедное пончо с хитроумными крючками для больших пальцев: когда он, держась за руль, подавался всем телом вперед, пончо превращалось в нечто вроде тента. Лужи он старался объезжать, но, когда они были неизбежны, Джек убирал ноги с педалей и держал их на весу, пока не добирался до сухого места.

Свернув в юго-восточной части парка за угол, Джек выехал на уже забитые утренними пробками улицы Мидлтауна. Когда-то ему доставляло удовольствие посоревноваться с машинами, но это было, по его словам, в годы «безумной молодости». Тогда он был в гораздо лучшей форме. Сейчас же, учитывая отсутствие тренировок в последние несколько лет, он уже не обладал той выносливостью. И хотя он частенько играл в в баскетбол, эта игра не предполагала таких длительных нагрузок, каких требовал велоспорт. Джек старался ехать, не сбавляя скорости, и когда он, скатившись с горки, уже подъезжал по Тридцатой улице к зданию судмедэкспертизы, мышечная боль в ногах стала весьма ощутимой. Сойдя с велосипеда, он некоторое время постоял, опершись на руль, чтобы восстановилось кровообращение в ногах.

Когда боль в ногах немного утихла, Джек поднял велосипед на плечо и стал подниматься по лестнице на эстакаду. Его ноги все еще оставались ватными, но Джек торопился. Проходя мимо здания, он обратил внимание на несколько припаркованных у обочины грузовиков с работавшими двигателями и развернутыми антеннами спутникового телевидения, а также многочисленных репортеров, толпившихся возле дверей в вестибюль. Что-то затевалось.

Через стекло офиса службы безопасности Джек кивнул Роберту Харперу.

— Опять за свое любимое занятие, доктор Стэплтон?! — воскликнул охранник, вскакивая со стула. — Давненько я вас не видал с этим велосипедом. — Он высунулся в открытую дверь.

Не оборачиваясь, Джек махнул ему рукой и потащил велосипед вниз, к моргу. Он миновал маленький секционный зал — помещение для обследования уже начинающих разлагаться трупов — и свернул налево перед возвышавшейся в центре громадой холодильника — хранилища с выдвижными секциями, куда тела помещались до аутопсии. Ему надо было приткнуть велосипед где-нибудь среди сосновых гробов фирмы «Поттер», предназначавшихся для неопознанных и невостребованных тел. Убрав одежду и велосипедную экипировку в свой шкафчик в раздевалке, Джек направился к лестнице. Проходя мимо Майка Пассано, санитара из ночной смены, он в знак приветствия помахал рукой, но тот был так занят бумагами, что не заметил Джека.

Добравшись до центрального коридора, Джек вновь увидел толпившихся в вестибюле людей. Их возбужденные голоса были слышны даже в глубине здания. Что-то происходило. Его любопытство продолжало нарастать. Одним из аспектов его работы в судмедэкспертизе была совершенная непредсказуемость того, что ему готовил очередной день. Каждый раз, приходя на работу, он чувствовал не то волнение, не то возбуждение — ощущения, совершенно непохожие на те, что он когда-то испытывал, будучи офтальмологом, когда похожие друг на друга дни проходили в тиши и уюте.

Его карьера офтальмолога неожиданно закончилась в 1990 году, не выдержав натиска «сетевого» гиганта «Америкер». Последовавшее за этим предложение «Америкер» устроиться к ним на работу в качестве рядового сотрудника было для Джека очередной пощечиной. Опыт подсказывал ему, что старая медицинская практика, основанная на тесном общении врача с каждым конкретным пациентом и индивидуальном подходе при выборе лечения, быстро уходит в прошлое. Это откровение и подтолкнуло его к решению переквалифицироваться на патологоанатома в надежде уйти от системы «сетевого» медобслуживания в городе. Джек считал его просто профанацией. Но по иронии судьбы «Америкер» вновь возникла в жизни Джека, несмотря на его попытки как-то дистанцироваться от нее. Благодаря своим невысоким расценкам компания получила контракт на медобслуживание в городе, и теперь Джек, да и все его коллеги были вынуждены в случае необходимости обращаться за медицинской помощью именно в «Америкер».

Чтобы не пробираться сквозь толпу репортеров, Джек двинулся назад тем же путем в сторону отделения опознания, где у работников морга обычно и начинался рабочий день. Поочередно один из старших медэкспертов приходил на службу пораньше, чтобы ознакомиться с информацией о произошедшем за ночь, решить, в каких случаях необходима аутопсия, и распределить обязанности. Несмотря на очередность, Джек по привычке всегда приходил раньше других, чтобы увидеть весь объем предстоявшей работы и выбрать для себя самое сложное. Поначалу Джек удивлялся, почему его примеру не следовали остальные, пока не понял, что эта его привычка их абсолютно устраивала, так как они были заинтересованы в обратном. Его энтузиазм неизменно приводил к тому, что он вез на себе больше других. Но он и не возражал: порой работа становилась для него своего рода способом эмоциональной разрядки. Когда они с Лори жили как супружеская пара, ему удалось приучить и ее приходить на службу вместе с ним. И это было его достижением, учитывая, каких трудов ей стоило просыпаться по утрам. При мысли о Лори Джек улыбнулся. Интересно, здесь ли она?

Вдруг Джек резко остановился. До этого момента он намеренно старался не думать об их утренней ссоре, но сейчас мысли о взаимоотношениях с Лори и воспоминания о страшных событиях прошлого неожиданно всплыли в его памяти. Он почувствовал раздражение и досаду, недоумевая, зачем Лори понадобилось вдруг все испортить, тем более что до этого между ними все было очень хорошо. Он даже успокоился за последние годы — весьма знаменательно, если учесть, что одно время он был убежден в том, что недостоин ни жить, ни тем более быть счастливым.

В нем поднималось негодование: чего ему не хватало — так это напоминаний о тлевшем в нем чувстве вины, появившемся после потери жены и дочерей и неизменно сопровождавшем любые разговоры о браке и детях. От мыслей об ответственности и неизбежной уязвимости при создании новой семьи ему становилось жутко.

— Так, хватит, — еле слышно пробормотал Джек. Закрыв глаза, он яростно потер лицо обеими руками. Ох, Лори, Лори.

К нему вдруг вернулась подавленность, напомнившая ему о пережитой депрессии. А ведь он действительно испытывал к Лори искренние, теплые и нежные чувства. И все шло бы замечательно, если бы не эта болезненная «детская» тема.

— Доктор Стэплтон, вы в порядке? — раздался женский голос.

Джек открыл глаза и посмотрел сквозь пальцы. Дженис Джегер, миниатюрная женщина, судебно-медицинский криминалист из ночной смены, смотрела на него, надевая плащ. Она выглядела измученной и уже собиралась домой. «Вряд ли ей удалось хоть чуть-чуть вздремнуть», — подумал Джек, глядя на синяки у нее под глазами.

— Да, все нормально, — ответил Джек. Убрав руки от лица, он беспечно пожал плечами. — А что такое?

— Не помню, чтобы я когда-нибудь видела вас неподвижным, и тем более вот так — посреди коридора.

Джек попытался было придумать в ответ что-нибудь остроумное, однако в голову ничего не приходило, и он, решив сменить тему, уныло поинтересовался, как прошла ночь.

— Здесь был сумасшедший дом! — ответила Дженис. — А особенно досталось тому, кто дежурил на выездах, да и доктору Фонтуорту тоже. Доктор Бингем и доктор Вашингтон уже проводят вскрытие, а Фонтуорт ассистирует.

— Серьезно?! — удивился Джек. — А что там такое? — Харолд Бингем был его шефом, а Келвин Вашингтон — заместителем. Ни один, ни другой раньше половины девятого утра не появлялись, и вскрытия до начала обычного рабочего дня проводились ими крайне редко. Должно быть, на это имелись какие-то серьезные причины, чем и объяснялось присутствие здесь прессы. Фонтуорт был коллегой Джека и в минувшие выходные дежурил на телефоне. Медэксперты не оставались по ночам на работе, если того не требовали особые обстоятельства. В случае необходимости к дежурству по вызовам на почасовой основе привлекались стажеры-патологоанатомы.

— Пулевое ранение, и дело связано с полицией. Насколько я поняла, копы окружили парня, когда тот был у своей подруги. Когда его попытались арестовать, началась стрельба. Речь идет о возможном неоправданном применении силы. Вам это интересно?

Джек насторожился: случаи с пулевыми ранениями, да еще и многочисленными, могли оказаться весьма запутанными. Несмотря на то что Джордж Фонтуорт работал в офисе главного судмедэксперта, или ОГСМЭ на восемь лет дольше Джека, Джек считал его подход к делу поверхностным и формальным.

— Думаю, мне не стоит вмешиваться, раз уж этим занимается начальство, — ответил он. — Ну а на ваш взгляд, есть что-нибудь любопытное?

— Ничего особенного, за исключением одного случая в Центральной манхэттенской больнице — в субботу туда попал молодой человек со сложным переломом после падения: катался на роликах в Центральном парке. А вчера утром ему сделали операцию…

Джек поморщился. Сейчас из-за своего обостренного благодаря Лори восприятия любое упоминание о Центральной манхэтгенской больнице вызывало у него негативную реакцию. Весьма уважаемое в свое время лечебное учреждение превратилось теперь в флагман компании. И хотя он понимал, что общий уровень услуг, предоставляемых этим медицинским учреждением, был совсем не плох, и если бы он, свалившись с велосипеда, попал к ним в травматологию — а попал бы он, согласно своему новому контракту, скорее всего именно туда, — о нем бы наверняка позаботились. Однако это была все та же «сетевая» медицина, к которой он испытывал глухую ненависть.

— Ну и что там выдающегося? — спросил Джек. И, стараясь не показывать свои эмоции, саркастически добавил: — Какой-нибудь парадоксальный диагноз или нечто более хитроумное?

— Ни то ни другое, — вздохнула Дженис. — Просто на меня все так подействовало. Как-то это… печально.

— Печально?! — опешил Джек. Дженис проработала в судмедэкспертизе более двадцати лет, и ей доводилось видеть смерть во всех ее гнусных ипостасях. — Уж если вам печально, то это должно быть действительно печально. Так в чем там дело, если в двух словах?

— Ему было всего около тридцати, и, судя по медицинской карте, он был абсолютно здоров. По крайней мере никаких сердечных заболеваний. Как мне рассказали, он вызвал звонком дежурную, но когда медсестры подошли к нему — по их словам, минут пять — десять спустя, — он был уже мертв. Очевидно, сердце.

— И что, не пытались реанимировать?

— Разумеется, пытались, но абсолютно безуспешно — ни единого импульса на ЭКГ.

— И что именно вас опечалило — его возраст?

— И возраст тоже, но не только это. Не знаю, что конкретно произвело на меня такое впечатление, — возможно, то, что медсестры не сразу подошли к бедному парню, которому вдруг стало плохо, никто вовремя не помог. А ведь каждый из нас может оказаться в такой жуткой ситуации. Да и его родители вызывают искреннее сострадание. Приехав из Уэстчестера, они сразу отправились в больницу, а потом — сюда, чтобы посидеть с телом сына. Они просто убиты горем: сын был для них единственной радостью. Кажется, они до сих пор здесь.

— Где? Надеюсь, не в толпе этих репортеров?

— Насколько я знаю, они были в комнате опознания — настаивали на повторной процедуре, хотя все уже подтвердилось. Проявив сочувствие, дежурный попросил Майка сделать еще одну серию фотоснимков на «Полароид», но в тот момент меня вызвали в Центральную. Когда я вернулась, Майк сказал, что пара по-прежнему там и словно в прострации — судорожно сжимают снимки, будто все еще надеясь, что это какая-то ошибка, и настаивают, чтобы им показали тело.

Джек почувствовал, как его пульс учащается. Ему были очень хорошо знакомы душевные муки, испытываемые от потери ребенка.

— Но это не тот случай, который мог бы так взбудоражить прессу.

— Конечно же, нет. Подобные прецеденты никогда не получают широкой общественной огласки. И это тоже печально. Ведь оборвалась чья-то жизнь.

— Так репортеры здесь из-за истории с полицией?

— Изначально — да. Бингем обещал после вскрытия выступить с заявлением. Дежурный по вызовам рассказывал, что в Спэниш-Гарлеме дело дошло до вооруженных столкновений и полиция произвела около пятидесяти выстрелов — отголоски «дела Диальо» в Южном Бронксе несколько лет назад. Но я, честно говоря, думаю, что прессу теперь гораздо больше интересует дело Сары Кромвел. О нем стало известно, когда они уже были здесь.

— Сара Кромвел — психолог из «Дейли ньюс»?

— Да-да. Та самая «добрая советчица», что помогала любому в вопросах обустройства жизни. К тому же она была еще и теледивой — блистала почти во всех ток-шоу, включая шоу Опры. Весьма известная личность.

— И что с ней — несчастный случай? По какому поводу шум?

— Нет, не несчастный случай. Похоже, ее жестоко убили в собственной квартире на Парк-авеню. Подробностей не знаю, но доктор Фонтуорт говорит, там было много крови. Они с дежурным врачом всю ночь на ногах. Потом произошло двойное самоубийство в особняке на Восемьдесят четвертой улице, а затем еще и убийство в одном из ночных клубов. Позже дежурного вызвали на Парк-авеню, где машина сбила человека и водитель скрылся, а под конец — две передозировки.

— А что за двойное самоубийство — старики или молодежь?

— Средний возраст. Угарный газ. Завели свой «кадиллак», предварительно закрыв гараж, подсоединили к выхлопным трубам пару шлангов от пылесоса и провели их в салон.

— М-м… — дернул плечами Джек. — А предсмертные записки есть?

— Это уже нечестно, — с упреком ответила Дженис. — Вы спрашиваете меня о том, чем я не занималась. Но, кажется, какая-то записка все же была — от женщины.

— Любопытно, — отметил Джек. — Ладно. Пожалуй, мне пора идти заниматься делами, день предстоит не из легких. А вам лучше поехать домой и поспать.

Джек был доволен. Предвкушение интересного дня отодвинуло раздражение, связанное с утренними переживаниями, на задний план. Если Лори захотелось немного пожить у себя, он не возражал: ему, возможно, и лучше некоторое время побыть одному.

Джек миновал офис криминалистов и, пройдя через канцелярию со штабелями многочисленных ящичков и картотек, вошел в диспетчерскую. Он улыбнулся дневным оператора, но те, готовясь к рабочей смене, его проигнорировали. Проходя мимо офиса детективов полицейского департамента Нью-Йорка, он, махнув рукой, поприветствовал сержанта Мерфи однако тот разговаривал по телефону и не заметил Джека. «Вот и поздоровались», — отметил Джек.

Аналогичный прием ожидал его и в отделе опознаний. Из троих сидевших в комнате никто не обратил на него внимания. Двое отгородились утренними газетами, а доктор Рива Мехта, коллега Лори, склонилась над бумагами, поглощенная составлением графика предстоящих вскрытий. Джек налил себе чашку кофе из общего кофейника и, отогнув край газеты, взглянул на скрывавшегося за ней человека — Винни Амендола работал в морге санитаром и довольно часто ассистировал Джеку при вскрытиях. То, что он неизменно рано приходил на работу, давало Джеку возможность приступать к делу раньше других.

— И как получилось, что ты не с Бингемом и Вашингтоном? — поинтересовался Джек.

— Да ну их. — Винни опустил газету. — Наверное, позвали Сэла. Когда я пришел, они уже начинали.

— Как дела, Джек? — Третий обитатель комнаты еще не успел появиться из-за своей газеты, но Джек уже узнал его по голосу — лейтенант Лу Солдано из отдела убийств. Джек познакомился с ним много лет назад — почти сразу же, как устроился на работу в офис главного судмедэксперта. Будучи глубоко убежденным в том, что судмедэкспертиза вносит неоценимый вклад в его работу, Лу был здесь частым гостем.

Сжимая пухлой рукой газету, грузноватый детектив с некоторым усилием поднялся с винилового кресла. В потрепанном плаще, ослабленном галстуке и в рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, он напоминал какого-то помятого персонажа из старых черно-белых фильмов. Щетина на его крупном лице казалась двухдневной, но Джек по своему опыту предположил, что ей только сутки.

Они поздоровались, хлопнув ладонью об ладонь, в стиле «дай пять» — приветствие, которому Джек научился на баскетбольной площадке и, в свою очередь, в шутку обучил Лу.

— И что заставило тебя подняться в такую рань? — поинтересовался Джек.

— Подняться? Да я еще и не ложился, — усмехнулся Лу. — Да, ну и ночка выдалась! Капитан очень встревожен этой историей о применении силы со стороны полиции. Если ее раздуют, департаменту не поздоровится. Я приехал в надежде на быструю информацию, но разделом занимается Бингем — шансы невелики: он может и целый день проковыряться.

— А дело Сары Кромвел — тебя ведь оно тоже интересует?

— Разумеется! А как ты думаешь? Ты видел всю эту толпу в вестибюле? Они здесь уже были в связи с перестрелкой. И теперь шумиха по поводу этой тощей дамочки-психолога обеспечена. А всякий раз, когда убийство получает большой резонанс в СМИ, на меня сверху начинают давить и торопить найти подозреваемых. Так что, учитывая все сказанное мной, сделай одолжение — займись этим делом.

— Ты серьезно?

— Конечно. Ты быстрый и добросовестный, а это как раз то, что мне нужно. К тому же тебя не смущает мое присутствие, чего не скажешь об остальных. Но если тебе это неинтересно, возможно, мне удастся уговорить Лори. Правда, с ее «неравнодушием» к пулевым ранениям ей, вероятно, захочется поработать над «полицейским» делом.

— Ее еще заинтересовал один из случаев в Центральной манхэттенской, — заметила Рива. — Она уже сказала, что хочет начать с него.

— А ты уже видел Лори сегодня? — поинтересовался Джек. Лу тоже питал симпатию к Лори Монтгомери. Джеку было известно, что в свое время Лу даже встречался с Лори, однако никакого серьезного продолжения эти встречи не получили. Причина, по признанию самого Лу, крылась в его неуверенности в своем социальном статусе. И позже Лу благородно превратился в пламенного сторонника их — Джека и Лори — союза.

— Да. Минут пятнадцать — двадцать назад.

— Ты с ней разговаривал?

— Странный вопрос — само собой.

— Как она тебе показалась — нормальной? Что она сказала?

— Эй! Ты уже перескочил сразу на третий уровень! Не помню я, что она сказала — возможно, «Привет, Лу, как дела?» или еще что-то в этом роде. А если ты имеешь в виду ее психическое состояние, то — да, она выглядела совершенно нормальной и, я бы даже сказал, задорной. — Он взглянул на Риву: — А вы что думаете, доктор Мехта?

Рива в знак согласия кивнула.

— Я бы тоже сказала, что она в полном порядке. Может быть, немного более взволнованная, чем обычно, из-за всей этой суеты.

— А обо мне она ничего не говорила? — Джек слегка наклонился в сторону Лу и понизил голос.

— Да что с тобой сегодня? — удивился Лу. — Все ли у вас гладко, ребята?

— Без шероховатостей не обходится, — расплывчато ответил Джек. Его оскорбило то, что Лори могла показаться «задорной». Вот немного сердитой — да!

— Как насчет того, чтобы отдать дело Кромвел мне? — спросил Джек, обращаясь к Риве.

— С удовольствием, — отозвалась Рива своим бархатным голосом с британским акцентом. — Келвин оставил здесь записку с пожеланием сделать все как можно быстрее. — Вытянув из стопки «на вскрытие» одну из карточек, она положила се на край стола. Джек взял карточку и стал просматривать ее содержимое: лист регистрации, частично заполненное свидетельство о смерти, судебно-медицинское описание, два листка для патологоанатомических замечаний, принятое диспетчером телефонное уведомление о смерти, заполненная идентификационная форма, отчет следователя, записанный Фонтуортом, листок для заключения патологоанатома, результат ВИЧ-анализа и подтверждение того, что тело было обследовано с помощью рентгена и сфотографировано по прибытии в ОГСМЭ. Джек вытащил отчет Фонтуорта и принялся его читать. Лу последовал его примеру, заглядывая Джеку через плечо.

— Ты побывал на месте? — поинтересовался Джек.

— Нет, я все еще был в Гарлеме, когда это случилось. Сначала работали ребята из полицейского участка, но когда узнали жертву, вызвали моего коллегу, детектива Харви Лоусона. Я уже потом разговаривал с ними — они в один голос утверждают, что там жуть что творилось. Вся кухня в крови.

— У них есть какие-нибудь предположения?

— Исходя из того, что она была полуобнаженной, с орудием убийства, торчавшим из ноги чуть ниже интимных мест, они полагают, что она стала жертвой сексуального нападения.

— «Чуть ниже интимных мест»! Как благочинно звучит!

— Они выразились несколько по-другому — я просто тебе перевожу.

— Благодарю за такую заботу. Они не говорили, была ли кровь на передней панели холодильника?

— Они сказали, что повсюду.

— А они не говорили, была ли кровь внутри холодильника: конкретно — на кусочке сыра, как описано здесь, в отчете Фонтуорта? — Джек ткнул указательным пальцем в листок бумаги. Он был потрясен: в отличие от хорошо знакомых ему поверхностных отчетов Фонтуорта этот был сделан добросовестно.

— Я уже тебе сказал: по их словам, кровь была повсюду.

— Да, но то, что она была внутри закрытого холодильника, кажется несколько странным.

— Возможно, его дверь была открыта, когда на нее напали.

— А сыр она потом аккуратненько убрала? Тем более странно, что это произошло в момент, когда совершалось убийство. А скажи-ка мне вот что: они говорили о чьих-нибудь еще следах в луже крови, кроме тех, что оставлены жертвой?

— Нет, не говорили.

— В своем отчете Фонтуорт подчеркивает, что их не было, и лишь упоминает о следах жертвы. Более чем странно.

Лу развел руками.

— Так что ты думаешь?

— Думаю, в данном деле вскрытие может иметь решающее значение. Вперед!

Подойдя к Винни, Джек шлепнул по его газете, отчего тот чуть не подскочил.

— Пошли, старина, — задорно сказал Джек. — Нам есть чем заняться.

Буркнув что-то в ответ, Винни встал и потянулся.

Остановившись перед дверью в диспетчерскую, Джек обернулся к Риве.

— Если не возражаешь, я бы взял еще и «двойное самоубийство», — предложил он.

— Я надпишу на карточке твое имя, — пообещала Рива.