Несмотря на все опасения Лори, ее телефонный разговор с доктором Макгиллином оказался не слишком тягостным. К тому, что аутопсия не выявила никакой патологии, он отнесся на удивление спокойно. Он воспринял эту информацию словно комплимент, подтверждающий абсолютное совершенство обожаемого сына как снаружи, так и внутри.

Ожидая услышать упреки за невыполненное обещание или по крайней мере слова горького разочарования, Лори почувствована еще большее уважение к этому человеку, умевшему сохранять самообладание. Он даже не забыл поблагодарить ее за заботу об их сыне и за то, что она смогла уделить им время в трудную для них минуту. И если она и раньше была готова действовать в обход правил, то теперь уже поставила себе целью добыть для него эту информацию.

Закончив телефонный разговор, Лори уставилась невидящим взглядом на пробковую доску с различными записками, памятками и визитными карточками. Она пыталась найти способ как-то ускорить этот процесс, но у нее были связаны руки. Ей оставалось только ждать вестей от Морин и Питера и надеяться, что они выполнят ее просьбу.

Время утекало незаметно. Пришла Рива и, поприветствовав ее, вывалила на стол кучу карточек, прежде чем сесть. Лори, не оборачиваясь, машинально ответила ей. К тому времени она уже мысленно переключилась на Джека с его раздражающе безразличной веселостью, никак не сочетавшейся с характером их отношений. Становилось все более очевидно, что он доволен ее решением уйти.

Мысли о Джеке вновь вернули ее к делу Макгиллина, когда она вспомнила фразу о том, что судебные медики частенько приходят к заключениям о причинах смерти, прямо противоположным первоначальным. Лори опять подумала о вероятности убийства. Она невольно вспомнила несколько печально известных эпизодов, связанных с убийствами в медицинских учреждениях, один из которых произошел недавно и непростительно долго оставался нераскрытым. Нельзя было исключить и такой сценарий, хотя в упомянутых случаях речь шла о престарелых, хронически больных людях и лишь предполагаемых мотивах преступления. Однако среди жертв не нашлось ни одного крепкого, здорового двадцативосьмилетнего парня, у которого вся жизнь была еще впереди.

Считая версию с убийством весьма маловероятной, Лори не собиралась долго ломать над ней голову, тем более что Питер при помощи токсикологического исследования мог установить передозировку либо инсулина, либо дигоксина, либо какого-нибудь другого смертельно опасного препарата сродни тем, что упоминались в связи с предыдущими смертельными исходами в медучреждениях. В конце концов, именно в этом и состояла задача токсикологического исследования. По ее мнению, смерть юноши могла быть либо естественной, либо — и это казалось ей наиболее вероятным — случайной. А если и микроскопические, и токсикологические исследования окажутся безрезультатными? Это был редкий случай в ее практике, когда — пусть и в двадцативосьмилетнем теле — не удавалось обнаружить никакой патологии, даже не имеющей отношения к причине смерти.

Чтобы подготовиться к такому повороту событий, Лори необходимо было собрать как можно больше информации. И она решила ради экономии времени упредить события. Порывисто схватив телефонную трубку, Лори набрала номер криминалистов. После второго гудка ей ответил Барт Арнолд.

— Сегодня утром я производила вскрытие некоего Шона Макгиллина, — сказала Лори. — Он лежал в Центральной манхэттенской. Мне бы хотелось получить копию его медицинской карты.

— Я помню это дело. Что-то не сходится?

— Отчет криминалистов в порядке. Честно говоря, я занялась собственным расследованием. Аутопсия ничего не показала, и это повергло меня в некоторое уныние, а времени мало.

— Я немедленно сделаю запрос.

Положив трубку, Лори задумалась, что еще она может предпринять.

— Что случилось? — спросила Рива. Услышав разговор Лори с Бартом, она развернулась на крутящемся кресле. — Учитывая твою усталость, я-то хотела дать тебе, как мне казалось, довольно простые дела.

Лори стала успокаивать коллегу, говоря, что скорее всего сама создает сложности там, где ее нет, и, возможно, ради того, чтобы не погружаться в свои личные проблемы.

— Хочешь поделиться?

— Ты о личных проблемах?

— Я о Джеке и о том, что у вас сегодня утром произошло.

— В общем-то нет. — Лори махнула рукой, словно отгоняя муху. — Ничего такого, о чем бы мы с тобой уже сотни раз не говорили до тошноты. Суть в том, что я не хочу увязнуть в отношениях, ведущих в никуда. А именно это со мной и происходит в последние годы. Ведь все очень просто — я хочу семью. А больше всего меня раздражает то, что Джек при этом по-свински нагло веселится.

— Я заметила, — согласилась Рива. — Я думаю, что это напускное.

— Кто знает, — сказала Лори. Ей вдруг стало смешно. — Что-то я расстрадалась! Ладно, давай-ка я лучше расскажу тебе о деле Макгиллина.

Лори быстро рассказала ей всю историю, включая подробности ее беседы с Макгиллинами и последующей — с Джеком.

— Нет, это не убийство, — выразительно отреагировала Рива.

— Знаю, — согласилась Лори. — Но сейчас меня беспокоит то, что я до сих пор не могу выполнить данного им обещания. Я была в полной уверенности, что смогу им сегодня же рассказать об истинной причине смерти их сына. И вот я сижу сложа руки и жду, что скажут Морин и Питер. И из-за этой обреченности готова биться головой об стену.

— На мой взгляд, Джек прав, считая, что микроскопическое исследование может стать ключом к разгадке, если это тебя хоть как-то успокоит. Мне кажется, тебе удастся обнаружить патологию в сердце, тем более что в семье есть сердечники с повышенным уровнем холестерина.

Лори уже было начала соглашаться, но тут раздался телефонный звонок. Развернувшись, она взяла трубку в надежде услышать долгожданную новость по одному из своих дел. Но тут же, со вздернутыми от удивления бровями взглянув на Риву, прикрыла трубку ладонью и прошептала:

— Ты не поверишь! Это мой отец!

Лицо Ривы тоже отразило удивление, и она поспешно замахала руками, показывая Лори, чтобы та не обрывала разговор. Общение с родителями обычно ограничивалось звонками ее матери, да и то нечастыми.

— Извини за беспокойство, — сказал доктор Шелдон Монтгомери. Он говорил отчетливо, с легким английским акцентом, хотя никогда не жил в Великобритании.

— Ты меня нисколько не беспокоишь, — ответила Лори. — Я сижу за своим рабочим столом. — Ее разбирало любопытство, почему он позвонил, но она удержалась от соблазна спросить его об этом прямо, опасаясь, что такой вопрос прозвучит несколько недружелюбно. Их отношения никогда не отличались особой теплотой. Поглощенный собой и своей работой кардиохирург, очень требовательный как к себе, так и к окружающим, он всегда казался далеким и недоступным. Лори тщетно пыталась достучаться до него, стараясь изо всех добиться первенства на любом поприще, начиная со школы, чего, как она считала, он и хотел. Однако ничего не помогало. Затем последовала смерть брата, в которой Шелдон обвинил свою дочь, что еще более ухудшило их и без того холодные отношения.

— Я в больнице. — Он произнес это будничным тоном, словно диктор, говоривший о погоде. — Здесь твоя мать.

— А что мама там делает? — спросила Лори. В том, что Шелдон находился в больнице, не было ничего необычного. Теперь, когда ему уже перевалило за восемьдесят, он оставил свою частную практику, однако в больницу по-прежнему наведывался довольно часто. Лори понятия не имела, чем он там занимался. Ее мать, Дороти, появлялась в больнице лишь в связи со своей деятельностью по сбору средств на ее содержание. Насколько Лори помнила, в последний раз мать обращалась к врачам лет пятнадцать назад, делая косметическую операцию на лице — «подтяжку». Лори узнала об этом уже потом.

— Она сегодня утром перенесла операцию, — ответил отец. — У нее все хорошо. Я бы сказал, она довольно бодра.

Лори резко выпрямилась.

— Операция? Что случилось? Ей вдруг стало плохо?

— Нет, это было запланировано. К сожалению, должен сообщить тебе, что у нее рак груди.

— Господи! — вырвалось у Лори. — Я ничего не знала. Ведь я разговаривала с ней в субботу. Она ни словом не обмолвилась об операции.

— Мама стремится избегать неприятных тем. Она специально просила не волновать тебя, пока все не будет позади.

Не веря своим ушам, Лори смотрела на Риву. Из-за тесноты помещения их столы стояли почти рядом, и та слышала все, о чем они говорят. Рива качала головой, закатив свои темные глаза.

— На какой стадии был рак? — озабоченно спросила Лори.

— На самой ранней: до поражения лимфоузлов еще не дошло, — ответил Шелдон. — Все должно быть хорошо. И прогноз отличный. Правда, ей еще придется продолжать лечение.

— Ты говоришь, она хорошо себя чувствует?

— Да, очень хорошо. Она уже приняла необходимые лекарства и постепенно становится похожей на себя — довольно привередливой.

— А я могу с ней поговорить?

— К сожалению, это не так просто сделать: видишь ли, я сейчас не у нее в палате, а у дежурной медсестры. Я надеялся, что ты сможешь сегодня днем навестить ее. Кстати, есть еще один момент, который я бы хотел с тобой обсудить.

— Я подъеду, — сказала Лори. Не поворачиваясь к Риве, она положила трубку.

— Ты и вправду ни о чем не догадывалась? — удивилась Рива.

— Абсолютно. Я разговаривала с ней в субботу утром и не уловила ни малейшего намека. Не понимаю, какие чувства во мне сейчас преобладают — злость, обида или горечь. В любом случае все это печально. Что за неправильная семья! Даже не могу поверить. Мне почти сорок три года, и я врач, а моя мать обращается со мной как с ребенком, ничего не говоря о своей болезни. Представляешь, она хотела оградить меня от ненужного беспокойства!

— У нас в семье все по-другому — всем обо всех все известно. Но это — другая крайность, и я не считаю, что это хорошо. Я думаю, что лучше всего — золотая середина.

Лори встала и потянулась. Почувствовав легкое головокружение, она немного подождала. Пока она сидела за столом, усталость начала брать свое. Лори взяла висевший за дверью плащ. Думая о разнице отношений в семьях у нее и у Ривы, она склонялась в пользу тех, что сложились у подруги. Однако она не хотела бы жить дома с родителями, как Рива. Они с Ривой были ровесницами.

— Мне отвечать на адресованные тебе звонки? — спросила Рива.

— Да, если не сложно. Особенно если это Морин или Питер. Оставь мне памятки на пробковой доске. — С этими словами она достала пачку чистых листков и положила ее на свою книгу записей. — Мне придется сюда вернуться — я не собираюсь таскаться с чемоданом.

Лори вышла в холл и, немного поколебавшись — зайти или нет к Джеку, чтобы рассказать о матери, решила этого не делать. Не сомневаясь в том, что он все-таки проявил бы сочувствие, она на сегодня уже была сыта его шутками.

Оказавшись на первом этаже, Лори зашла в администрацию. Дверь Келвина была приоткрыта. Пройдя незамеченной мимо двух занятых работой секретарей, Лори заглянула в кабинет и застала его за столом. В его здоровенной ручище стандартная ручка казалась крохотной. Лори постучала по открытой двери, и Келвин с недовольным видом поднял голову. У нее бывали с ним стычки, поскольку его бюрократизм в сочетании с политиканством приводил к тому, что он трактовал правила по своему усмотрению. На взгляд Лори, это являлось неприемлемым. Единственное, что не нравилось Лори в ее работе судмедэксперта, — то и дело возникающая политическая подоплека.

Лори предупредила, что ей нужно уйти пораньше, чтобы навестить в больнице мать. Без лишних вопросов, лишь махнув рукой, Келвин дал понять, что не возражает. Лори не была обязана согласовывать это с ним, но в последнее время она — хоть и несколько поздновато — сама старалась научиться «политиканству» по крайней мере на уровне личных взаимоотношений.

Дождь наконец прекратился, что облегчило ее попытки поймать такси. Выехать из центра оказалось несложно, и уже через полчаса она поднималась по ступенькам университетской больницы. По пути Лори пыталась угадать, какой еще «момент» собирался обсудить с ней отец, однако ничего конкретного ей в голову так и не пришло. Фраза прозвучала весьма расплывчато, и она решила, что речь пойдет о посильном сокращении ее служебной занятости.

В вестибюле больницы царила обычная для часов посещения суета. Лори пришлось постоять в очереди к информационной будке, чтобы выяснить номер палаты, проклиная себя за то, что не сделала этого заранее. Получив необходимые данные, она поднялась на соответствующем лифте на нужный этаж и прошла мимо поста медсестры с толпящимся вокруг медперсоналом. Никто на нее даже не взглянул. Она находилась в так называемом ВИП-крыле, что предполагало ковровые дорожки в коридорах и написанные маслом картины на стенах. Проходя по коридору, Лори поймала себя на том, что по пути машинально заглядывает в комнаты. Это напомнило ей о первых днях учебы в ординатуре.

Дверь в палату матери, как и большинство остальных, была приоткрыта, и Лори вошла. Мать полусидела на обычной больничной кровати с поднятым ограждением, облокотившись на горку подушек за спиной, и к ее левой руке была присоединена капельница. Вместо больничной одежды на ней оказался розовый шелковый халат. Ее средней длины посеребренные сединой волосы, обычно пышно уложенные, теперь, попримявшись, напоминали старомодную шапочку для купания. Без макияжа она казалась серой, а кожа, будто съежившись, еще сильнее обтянула скулы. Глаза ввалились, и она словно как-то усохла. Мать выглядела хрупкой и беззащитной. Небольшого роста от природы, на большой кровати она смотрелась просто крошечной. Она, казалось, постарела с тех пор, как Лори видела ее в последний раз, приезжая домой пообедать неделю назад. И их разговор не касался ни ее болезни, ни предстоявшей госпитализации.

— Проходи, дорогая, — произнесла Дороти, приглашая ее свободной рукой. — Пододвинь себе стул. Шелдон сказал мне, что он тебе звонил. Я не хотела тебя тревожить до своего возвращения домой. Все это глупость какая-то. Не стоит расстраиваться по этому поводу.

Лори взглянула на отца, который, сидя в кресле возле окна, читал «Уолл-стрит джорнал». Подняв глаза, он скупым жестом поприветствовал ее, изобразив улыбку, и продолжил читать газету.

Подойдя к кровати, Лори взяла мать за свободную руку и легонько сжала, чувствуя ее тонкие кости и прохладную кожу.

— Как ты, мама?

— Прекрасно. Поцелуй меня и присядь.

Лори прикоснулась щекой к ее щеке. Затем придвинула стул к краю кровати и села. Кровать была зафиксирована в приподнятом положении, и Лори приходилось смотреть на мать снизу вверх.

— Как жаль, что все так случилось!

— Ерунда. Доктор меня уже осмотрел и заверил, что дела обстоят отлично, чего не скажешь о твоей прическе.

Лори едва сдержала улыбку. Ей были хорошо известны эти хитрости. Когда ее матери не хотелось говорить о себе, она переходила в наступление. Лори обеими руками откинула назад свои золотисто-каштановые волосы. Они доходили ей до плеч, и хотя обычно она собирала их при помощи гребня или заколки, сегодня, после своего утреннего облачения в «скафандр», Лори оставила их распущенными. Ее грива часто являлась объектом нападок матери с самого подросткового возраста.

Во время короткой паузы, наступившей после обсуждения ее прически, Лори попыталась поинтересоваться, как прошла операция, однако Дороти быстро переключилась на более интересную тему — одежду дочери, которая, по ее мнению, выглядела чересчур женственной для работы в морге. Лори с трудом удержалась от возражений на этот счет. Такой стиль соответствовал ее имиджу, и она не усматривала в нем никакого противоречия со своей профессией. Лори понимала, что мать недовольна выбором карьеры дочери. И хотя родители несколько свыклись с ним, неохотно снизойдя до признания отдельных достоинств судебной медицины, они были явно разочарованы, когда Лори объявила о своем решении стать судмедэкспертом. Однажды Дороти даже заявила, что не знает, как отвечать своим друзьям на вопрос, чем именно занимается дочь.

— А как Джек? — поинтересовалась Дороти.

— У него все хорошо, — ответила Лори, не желая затевать неприятный разговор.

И Дороти принялась перечислять значимые, на се взгляд, события культурной и общественной жизни, о которых, как она считала, Лори с Джеком необходимо было знать.

Слушая ее краем уха, Лори посматривала в сторону отца, который к тому времени закончил читать «Уолл-стрит джорнал». Рядом лежала толстая пачка газет и журналов. Он встал и потянулся. Несмотря на то что ему было за восемьдесят, со своей почти военной выправкой и почти двухметровым ростом он выглядел прекрасно и даже аристократично. Его седая шевелюра была безупречна. И, как обычно, он был в строгом отглаженном костюме в клетку с тщательно подобранным галстуком и носовым платком в нагрудном кармане. Подойдя к кровати с противоположной от Лори стороны, он ждал, когда Дороти сделает паузу.

— Лори, ты не выйдешь со мной в холл на минуту?

— Конечно, — ответила Лори. Она встала и, протянув руку через ограждение кровати, легонько сжала кисть матери. — Я сейчас вернусь.

— Не надо ее, пожалуйста, волновать, — строго предупредила Дороти мужа.

Ничего не ответив, Шелдон молча повел Лори в сторону двери.

Выходя в холл, Лори посторонилась, пропуская каталку, на которой везли одного из пациентов после операции в палату. Отец вышел вслед за ней. Из-за почти тридцатисантиметровой разницы в росте между ними ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Его кожа еще сохраняла загар после январской поездки на Карибские острова, а морщин у него практически не было. Лори не испытывала никаких отрицательных чувств к этому человеку, потому что уже давным-давно преодолела и негодование, и отчаяние из-за его эмоциональной отчужденности. С возрастом она пришла к выводу, что это было его проблемой, а не ее. Однако и любви она тоже к нему не испытывала — он был для нее словно «чьим-то» отцом.

— Спасибо, что так быстро приехала, — начал Шелдон.

— Не стоит благодарности. Вполне естественно, что я сразу же приехала.

— Я боялся, что такая новость будет как гром среди ясного неба. Уверяю, это сама мать не хотела, чтобы ты знала об операции.

— Я уже поняла это по телефону, — сказала Лори. Она чуть не добавила, насколько это нелепо — что-то скрывать от нее, но сдержалась. В этом не было никакого смысла, ведь отца с матерью уже не переделаешь.

— Она не позволяла мне и сегодня звонить — хотела подождать, пока не вернется домой, но я настоял До этого момента я всегда с уважением относился к ее пожеланиям, однако сейчас счел, что откладывать больше не стоит.

— Что откладывать? О чем речь? — Лори не могла не заметить, что отец то и дело оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что их могут услышать.

— К сожалению, должен тебе сообщить, что у твоей матери обнаружен показатель специфической мутации генов BRCA 1.

Лори почувствовала, как запылало ее лицо. Она знала, что от страшных известий люди обычно бледнеют, но с ней все случалось наоборот. Как врачу ей было известно о генах BRCA 1: в девяностых много говорилось о мутации этих генов. Но самым тревожным, насколько Лори знала, являлось то, что подобные мутации передавались по наследству с высокой степенью вероятности проявления, то есть примерно в пятидесяти процентах случаев у человека оказывался тот же генотип.

— По понятным причинам тебе необходимо это знать, — продолжал Шелдон. — И если бы у меня были подозрения, что прошедшие три недели особенно важно, я бы сообщил тебе незамедлительно. Теперь, когда тебе стало известно, я выскажу свое профессиональное мнение на этот счет: я считаю, тебе надо пройти обследование. Подобные мутации повышают риск возникновения рака груди в возрасте до восьмидесяти лет.

Замолчав, Шелдон опять оглянулся по сторонам. Ему словно было неловко говорить о своих семейных тайнах в общественном месте.

Тыльной стороной ладони Лори дотронулась до щеки. Как она и опасалась, ее кожа пылала. При обычном отсутствии видимых эмоций со стороны отца ей стало неловко за свою несдержанность.

— Разумеется, решай сама, — вновь заговорил Шелдон. — Но должен напомнить, что если результаты твоих анализов окажутся положительными, можно кое-что сделать, чтобы снизить риск образования опухоли процентов на девяносто: например, профилактическую билатеральную мастэктомию.

Несмотря на смущение, Лори смотрела отцу прямо в его темные глаза. Она даже чувствовала, что машинально качает головой. Пусть их отношения были натянутыми, особенно после смерти брата, и пусть он не выглядел любящим отцом, она не могла поверить, что, говоря все это, он не испытывал к ней обычной человеческой теплоты. Когда-то она считала его полную отчужденность частью своего рода защитного механизма, необходимого для него как для человека, которому ежедневно приходилось в буквальном смысле слова держать в своих руках человеческие сердца, а соответственно и жизни. Ассистируя во время операций в первый год учебы в ординатуре, она поняла, что означал такой стресс. А еще ей было известно, что его пациенты воспринимали эту черту скорее как некую непоколебимую уверенность, чем как самовлюбленность. Но Лори ее ненавидела.

— Благодарю за ненавязчивую и полезную консультацию, — выдавила Лори, не в состоянии скрыть иронию. Ей даже удалось заставить себя улыбнуться ему, прежде чем она, удалившись в палату, вновь села на стул возле матери.

— Он все-таки тебя расстроил, дорогая? — взглянув на Лори, спросила Дороти. — Ты вся красная как свекла.

Лори промолчала. Она боялась открыть рот, потому что у нее наверняка бы задрожала челюсть. Эмоции грозили вырваться наружу, а она всегда презирала себя за подобное проявление слабости, особенно в присутствии бесчувственного отца.

— Шелдон! — с упреком воскликнула Дороти, в то время как он усаживался на свой стул возле окна. — Что ты наговорил Лори? Я же просила тебя не расстраивать ее моими проблемами.

— Я не говорил ей о тебе, — ответил Шелдон, принимаясь уже за «Нью-Йорк таймс». — Я говорил о ней.

Положив ручку, Джек повернулся и увидел согбенную спину сидевшего за столом Чета Макговерна, судмедэксперта, коллеги Джека, с которым он делил офис. Хотя Чет был на пять лет младше Джека, они, придя на работу в ОГСМЭ почти одновременно, прекрасно ладили. Не возражая против соседства Чета, Джек тем не менее считал нелепым, что у них не было отдельных кабинетов. Но денег на модернизацию здания не хватало — всякий раз ОГСМЭ оказывался жертвой городских чиновников, отвечавших за источники финансирования. Здание, построенное около полувека назад, вполне отвечало тогдашним требованиям, но теперь походило на динозавра, страдавшего от нехватки жизненного пространства. И поскольку Джеку было известно, что динозавры прожили на Земле примерно сто сорок миллионов лет, он очень надеялся на то, что в нынешнем состоянии это заведение столько не протянет.

— Даже не верится! — воскликнул Джек. — Я закончил! У меня никогда не получалось все доделать.

Чет развернулся. У него была мальчишеская физиономия и копна светлых волос значительно большей, чем у Джека, длины, но такая же взъерошенная. Он и выглядел так же спортивно, как Джек, но только благодаря своим почти ежедневным походам в спортзал. Ему было далеко за сорок, однако выглядел он значительно моложе.

— Что значит — закончил?

Сжав ладони, Джек вытянул руки вверх и потянулся.

— Все свои дела. Все подчистил.

— А это что такое? — Указательным пальцем Чет ткнул в сторону объемной, грозившей вот-вот рухнуть стопки бумаг.

— А все это ждет результатов лабораторных анализов.

— И всего-то! Какое достижение! — Усмехнувшись, Чет вернулся к своей работе.

— Для меня — да, — ответил Джек. Он встал, потом, нагнувшись, достал ладонями до пола и на несколько секунд замер в таком положении. После непривычной утренней велопрогулки его мышцы немного ныли. Выпрямившись, он взглянул на часы. — Неужели?! Только полчетвертого! Просто сплошные чудеса. Могу даже успеть побегать сегодня на площадке в первых рядах.

— Если там сухо, — не поднимая головы, заметил Чет. — Почему ты не хочешь пойти в спортклуб, где уж точно сухо? А был бы поумнее — пошел бы со мной в спортзал, покачался. Я был там в прошлую пятницу — девицы потрясающие. А одна — вообще блеск: фигуристая, в таком черном облегающем купальнике, что и домысливать ничего не надо.

— И конечно, кокетливо посматривала! — поддразнил его Джек. — Однажды ты, проснувшись утром, вспомнишь об этих своих годах «тяжелого полового созревания», и тебе станет смешно.

— Если мне женщины станут неинтересны, значит, пора присматривать себе место в этих сосновых ящиках, что стоят внизу.

— Мне никогда не доставляло большого удовольствия с вожделением наблюдать за ними, — парировал Джек. — Так что это по вашей части, страдальцы фантазеры.

Сняв со спинки кресла свою куртку, Джек, насвистывая, направился к выходу. Рабочий день прошел интересно и продуктивно. Проходя мимо кабинета Лори, он, просунув голову в дверь, решил поинтересоваться, не изменила ли она своего решения уйти сегодня вечером к себе. В кабинете никого не было, а на столе у Лори лежала карточка.

Войдя в комнату, Джек взглянул на имя на обложке. Как он и предполагал — Шон Макгиллин. Он недоумевал, почему Лори и Дженис так озадачило это, на его взгляд, довольно рутинное дело. Ему было несвойственно стереотипное восприятие женщин, однако ему казалось странным, что они обе так зациклились. Открыв карточку, он полистал ее и наткнулся на отчет Дженис. Джек бегло просмотрел его. Кроме молодого возраста пациента, ничего выдающегося он там не заметил. Да, это печально, да, это большая трагедия для семьи и близких покойного, но никак не для всего человечества, страны и даже города — в таком мегаполисе, как Нью-Йорк, происходило бесчисленное множество личных трагедий.

Быстро закрыв карточку, Джек выскользнул из кабинета, словно боясь быть уличенным в чем-то незаконном. Ему вдруг расхотелось говорить с Лори. Он был сейчас не в том настроении, чтобы углубляться в семейные драмы. Ему с лихвой хватало горького опыта.

Оказавшись на первом этаже, Джек забрал свой велосипед и экипировку. Проходя мимо Майка Ластера, охранника из вечерней смены, он в знак приветствия махнул ему рукой, затем вышел на улицу и стал спускаться с эстакады на дорогу. Дождь прекратился, и по сравнению с утром заметно похолодало. Джек сразу понял, что не зря взял перчатки, когда, усевшись на велосипед, покатил по Тридцатой улице в сторону Первой авеню.

Бесшабашно соревнуясь с машинами и автобусами, он понесся на север. Потом он свернул к Мэдисон-авеню по короткому окольному пути, чтобы немного дать ногам отдохнуть, и затем вновь набрал скорость. Во время редких остановок на светофорах он снова и снова задавался вопросом, почему ему вдруг сейчас, в отличие от утра, хотелось нестись наперегонки с машинами. Он догадывался, что езда отвлекает его от нежелательных мыслей, поэтому отказался от всех вопросов и просто получал наслаждение от поездки.

Наконец Джек въехал в Центральный парк. Он любил бывать здесь. Температура стремительно падала, и теперь при каждом выдохе вокруг него плавало облачко пара. Небо потемнело, стало фиолетовым, и только слева от него, там, где заходило солнце, оно все еще сохраняло яркий, но быстро исчезающий кроваво-красный цвет. На этом фоне, как зубья пилы, виднелись остроконечные верхушки зданий, окружавших Центральный парк с западной стороны. В парке зажглись фонари, и Джек передвигался по расходившимся от них кругам света и теням. Бегунов было больше, чем утром, и Джеку приходилось периодически притормаживать. А ночь уже полностью завладевала небом. К тому же, как показалось Джеку, промежутки между фонарями стали увеличиваться. В такой темноте ему приходилось ехать по неосвещенным местам со скоростью пешехода, не разбирая дороги, уповая на то, чтобы не было никаких препятствий.

Стало еще темнее, особенно в той холмистой части парка, по которой он с таким наслаждением катил утром. Сейчас же, наоборот, у него возникло какое-то мрачное чувство. Вдоль всей дорожки качались ветви голых деревьев. Дома, окружавшие парк, были уже не видны, и если бы не редкие далекие гудки машин, у него возникло бы ощущение, что он едет на велосипеде в большом глухом лесу. Когда он приближался к очередному фонарю, ветви деревьев начинали напоминать ему гигантскую паутину.

Выехав из парка к Сто шестой улице, Джек вздохнул с облегчением. Нажав кнопку на светофоре, он, стоя в ожидании смены сигнала, удивлялся своим ощущениям, своему разыгравшемуся воображению. Он уже давно не катался по парку вечерами, но раньше делал это довольно часто. Его бесшабашность во время гонок по улицам среди машин, где было действительно опасно, казалась ему менее абсурдной, чем тот мандраж, который он испытал в безлюдном парке. Он ощутил себя десятилетним подростком, идущим через кладбище на Хеллоуин.

Добравшись до местной игровой площадки, он притормозил. Не снимая ног с педалей, он ухватился за высокое сетчатое ограждение и посмотрел в сторону баскетбольного поля. Оно было освещено ртутными люминесцентными лампами, за установку которых он в свое время сам и заплатил. Собственно, Джек оплатил все работы по восстановлению игровой площадки. Поначалу Джек предложил обустроить лишь баскетбольное поле, надеясь, что этим вызовет одобрение местных старожилов. Каково же было его удивление, когда собравшийся специально по этому поводу комитет местных активистов предложил ему взамен на право обустройства баскетбольной площадки заняться восстановлением всего парка, включая и детский уголок. Проведя в раздумьях всего один вечер, Джек все же пошел на это вымогательство. В конце концов, на что еще ему было тратить свои деньги? С тех пор прошло уже шесть лет, и, как считал Джек, его затраты с лихвой окупились.

— Ну что, хочешь поразмяться, док? — окликнул его один из игроков.

На площадке было всего пять афроамериканцев, лениво гонявших мяч возле дальнего щита и одетых, учитывая холодную погоду, в стиле хип-хоп. Заметив Джека, один из них остановился. По голосу Джек узнал Уоррена, парня, с которым успел сдружиться за те годы, когда жил в доме через дорогу от площадки. Атлетически сложенный, Уоррен был настоящим спортсменом, а по совместительству еще и предводителем местной группировки. Они уважали друг друга, и Джек даже признавал, что обязан Уоррену жизнью.

— Хотелось бы, — отозвался Джек. — А кто-нибудь еще будет, или только мы — трое на трое?

— Вчера из-за дождя мы пролетели, так что сегодня вся ватага припрется. В общем, давай, если хочешь, тащи сюда свою белую задницу и присоединяйся, а то будешь по углам отираться. Уловил?

В ответ Джек одобрительно поднял вверх большой палец. Он все уловил как надо. Предполагалось более десяти человек, а это означало, что, пока первая десятка вступит в игру, остальным придется болтаться в ожидании следующих игр. Это была довольно запутанная схема, на постижение которой у Джека ушло около двух лет, и, по мнению большинства людей, она не отличалась ни справедливостью, ни демократичностью. Судьба победившей команды решалась одиннадцатым игроком — он сам набирал к себе в команду оставшихся, и с этого момента очередность пришедших уже не играла никакой роли: в его команде мог оказаться один из проигравших — просто потому, что умел хорошо играть. Когда Джек только переехал сюда, у него ушли месяцы на то, чтобы попасть на свою первую игру, да и это произошло лишь после того, как он усвоил, что приходить на площадку нужно как можно раньше.

Не желая мерзнуть за кромкой поля, Джек быстро пересек улицу, поднял велосипед на плечо и побежал по лестнице, ведущей к подъезду его дома. Обогнув большие зеленые мешки с мусором, он толкнул дверь. Пара темных личностей, распивавших бутылку дешевого вина, посторонилась, давая Джеку пройти. По лестнице приходилось подниматься осторожно из-за рассыпанных на ступеньках осколков.

Джек жил на четвертом этаже в дальней квартире. Он поставил велосипед и, немного повозившись с ключами, открыл дверь.

Не запирая квартиры, Джек прислонил велосипед к стене в гостиной и, скинув ботинки и раздевшись, бросил одежду на спинку дивана. Оставшись в одних трусах, он пошел в ванную, чтобы переодеться в баскетбольную форму, обычно висевшую на перекладине.

Он вдруг остановился, увидев женские колготки. Он совсем забыл, что, поскольку прошлым вечером не играл, Лори сложила и убрала его спортивный костюм в гардероб.

Схватив колготки, он словно застыл, не зная, что с ними делать. Медленно подняв глаза, посмотрел на себя в зеркало и вернулся к действительности: он не увидит сегодня Лори. Не будет обмена шутками, не будет привычного смеха и не будет прогулки до Коламбус-авеню, куда они обычно ходили перекусить в один из ресторанчиков. Вместо всего этого ему придется возвращаться в свою опустевшую квартиру, как в те годы, когда он только переехал в этот город. И это будет угнетать его так же, как и тогда.

— Слабак! — презрительно сказал он и вновь взглянул на колготки со смешанным чувством злости к себе и к Лори. Порой жизнь как-то чересчур усложнялась.

Неожиданно для себя он аккуратно свернул колготки, отнес в спальню и бережно положил в один из отведенных Лори — а ныне пустующих — ящиков комода. Задвинув ящик, он почувствовал себя несколько лучше и побежал к гардеробу за спортивной одеждой.

Джеку повезло: он успел на площадку раньше, чем там собралось десять человек, и Уоррен взял его в свою команду. Побросав мяч и немного разогревшись, он почувствовал, что готов к игре, но ошибся. Играл он плохо, и это в значительной степени сказалось на результате. Всю следующую игру Уоррен, Джек да и все остальные игроки их команды простояли за кромкой поля, дрожа от холода. Все были в унынии.

— Как ты мог так дерьмово играть?! — возмущался Уоррен. — Ты же нам все испортил. В чем дело?

Джек потряс головой:

— Похоже, я в какой-то прострации. Лори хочет замуж и хочет детей.

Уоррен был знаком с Лори. На протяжении нескольких лет он и его подруга Натали встречались с Джеком и Лори чуть ли не каждую неделю. Лет семь назад они даже все вместе ездили в Африку на сафари.

— Так твоя малютка хочет тебя охомутать и обзавестись ребенком? — насмешливо переспросил Уоррен. — Старик, ну и что тут нового? У меня те же проблемы, но я же из-за этого не бросаю чертов мяч куда попало и не принимаю отличные пасы своей башкой. Тебе надо взять себя в руки, иначе не будешь со мной играть. Тут все дело в том, чтобы правильно расставить свои приоритеты. Ты понимаешь, о чем я?

Джек кивнул. По-своему Уоррен был прав, но все оказалось не так просто. Беда заключалась в том, что Джек не знал, могли он правильно расставить свои приоритеты, потому что еще не определил, каковы они.

Удерживая ногой дверь лифта, Лори удалось вытолкать свой чемодан на лестничную клетку пятого этажа. Это стоило ей немалых трудов, потому что пол оказался на несколько сантиметров выше остановившейся кабины. Затем она вышла сама, позволив наконец двери закрыться, и тут же вновь услышала гудение подъемного механизма, сопровождавшее спуск кабины лифта: очевидно, кто-то нетерпеливо жал на кнопку вызова.

Чемодан был на колесиках, и она благополучно дотащила его до своей двери. Чем дольше она с ним мыкалась, тем тяжелее он ей казался. А все эти наборы косметики, шампуни, кондиционер, стиральные порошки! В свое время она перевозила этот багаж к Джеку, и он был далеко не в компактных упаковках. Да еще и утюг.

Пока Лори рылась в своей висевшей через плечо сумке в поисках ключей, она услышала, как дверь ближней квартиры приоткрылась на расстояние характерно звякнувшей при этом дверной цепочки. Лори жила на Девятнадцатой улице в доме, имевшем по две квартиры на этаже. Она занимала дальнюю квартиру, окна которой выходили на крохотные, словно почтовые марки, задние дворики, а в ближней обитала одинокая затворница по имени Дебра Энглер. У нее была привычка, приоткрывая дверь, выглядывать в холл всякий раз, когда там оказывалась Лори. Такое любопытство раздражало Лори как вмешательство в ее личную жизнь, однако сегодня она не рассердилась, а ощутила в этом нечто успокаивающее, словно соседка приветствовала ее возвращение домой.

Оказавшись в квартире, Лори тут же закрылась на все замки, щеколды и цепочки, установленные еще предыдущим постояльцем, и осмотрелась. Она не была дома около месяца и даже не помнила, когда в последний раз здесь ночевала. Ее жилище нуждалось в тщательной уборке, и воздух казался несколько спертым. Размером квартира была поменьше, чем у Джека, однако несравненно уютнее. По крайней мере здесь стояла настоящая мебель и телевизор. Обои были теплого цвета, на стенах в рамках висели репродукции Густава Климта. Отсутствовал лишь ее кот, Том Второй, которого она около года назад пристроила к своей подруге, и теперь ей казалось неловким требовать его возвращения.

Лори приволокла чемодан в спальню и стала раскладывать вещи. Потом быстро приняла душ и, накинув халат, приготовила себе простенький салат. Несмотря на то что так и не пообедала, она не чувствовала особого голода. Лори перенесла салат и бокал вина на столик в гостиную и включила «лэптоп». Ожидая, пока он загрузится, она наконец решила обдумать то, что узнала от отца. А для этого ей надо было остаться в одиночестве и иметь доступ в Интернет. Она понимала, что знает недостаточно, чтобы все ясно себе представлять.

За годы своей учебы, в середине восьмидесятых, Лори узнала о генетике довольно много, поскольку это было время головокружительных открытий, связанных с ДНК. Однако с тех пор все в этой области развивалось в геометрической прогрессии, достигнув апогея в 2001 году.

Лори взяла себе за правило быть в курсе развития генетики. Однако заинтересованность судмедэкспертизы в ДНК ограничивалась лишь методами опознания. Было обнаружено, что определенные некодирующие области выявляли поразительную индивидуальную специфичность, при которой даже у ближайших родственников оказывались разные последовательности. Тест, использующий преимущество такой специфичности, был назван «ДНК-отпечатки пальцев». Лори была об этом хорошо информирована и отдавала должное появлению в руках судмедэкспертизы такого мощного инструмента.

Однако структура генов и их функции являлись совершенно другой областью, в которой Лори не чувствовала себя компетентной. Родилось две новые науки: медицинская геномика, занимающаяся необычайно сложным информационным потоком внутри клетки, и биоинформатика, основанная на применении компьютеров.

Лори взяла бокал. Итак, ее мать была носителем мутантной формы гена BRCA 1, и Лори с пятидесятипроцентной вероятностью могла его унаследовать. Она содрогнулась. Ей было жутко от сознания того, что где-то в недрах ее тела, возможно, таилось нечто смертоносное. На протяжении всей своей жизни она считала, что любая информация полезна. Однако теперь у нее уже не было прежней уверенности. Она поняла, что существовали такие вещи, о которых лучше было бы и не знать.

Как только Лори обратилась к Интернету, ей было предложено пятьсот двенадцать сайтов. Она приступила к чтению.