Дениз Зенгер проснулась мгновенно. Она лежала неподвижно, почти не дыша, и прислушивалась к звукам ночи. В висках ощущалась пульсация от поступившего в кровь адреналина. Дениз знала, что проснулась от какого-то постороннего звука, но он не повторился. Слышалось только натужное гудение старого холодильника. Дыхание медленно успокаивалось. Даже холодильник, вздрогнув напоследок, выключился, и в квартире установилась тишина.

Она повернулась на другой бок, подумав, что это был просто дурной сон, потом решила сходить в ванную комнату. Давление в мочевом пузыре давало о себе знать. Как ни неприятно, придется встать.

Неохотно расставшись с теплой постелью, Дениз зашлепала в ванную.

Подобрав на коленях ночную сорочку, она опустилась на холодное сиденье унитаза. Свет она не включала, дверь оставалась открытой.

Адреналин в крови, видимо, не позволял открыться мочевому пузырю, и она просидела несколько минут, прежде чем смогла помочиться. И тут же она услышала глухой звук, как будто кто-то стукнулся в ее стену из соседней квартиры.

Дениз напрягла слух в ожидании новых звуков, но все было тихо.

Набравшись смелости, она бесшумно прошла по прихожей до входной двери. К счастью, запоры на месте.

Она повернулась и направилась в спальню. В этот-то момент она и уловила движение воздуха по полу и слабый шелест бумажек, приколотых к доске у входа. Дениз изменила направление, возвратилась в прихожую и заглянула в темную гостиную. Окно на пожарную лестницу было открыто!

Дениз изо всех сил старалась не паниковать, но с самого приезда в Нью-Йорк она больше всего боялась незваных гостей. Почти целый месяц она с трудом засыпала. И сейчас, когда она увидела открытое настежь окно, ее худшие страхи сбывались. Кто-то проник в квартиру!

Проходили секунды... Она вспомнила, что в квартире два телефона.

Один у постели, другой на стене кухни, прямо рядом. Она сделала шаг и пересекла холл, ощущая босыми ногами прикосновение старого линолеума.

Проходя мимо раковины, Дениз схватила небольшой ножик. На его лезвие упал слабый отблеск света. Крохотное оружие придало ей уверенности.

Протянув руку за холодильник, она взяла трубку. В этот момент компрессор старого холодильника включился и загромыхал, как подземка. Нервы ее и без того были на пределе, теперь же, испугавшись шума, она окончательно поддалась панике, бросила трубку и закричала.

Но ей не удалось издать ни звука: сильная рука схватила ее за шею и подняла в воздух, так что силы вконец ей изменили. Руки ее безвольно повисли, ножик упал на пол.

Ее схватили, как тряпочную куклу и быстро протащили по холлу, волоча ногами по полу. В спальне было несколько вспышек, ощущение жжения сбоку головы и звуки пистолета с глушителем.

Пули прошили сбившиеся в кучу одеяла на постели. Последним грубым толчком ее поставили на колени, потом откинули одеяла.

— Где он? — рявкнул один из пришельцев. Другой в это время открывал шкафы.

Прячась за кровать, она подняла голову. Перед ней стояли двое в черном с широкими кожаными ремнями.

— Кто? — еле вымолвила она.

— Твой любовник, Мартин Филипс.

— Я не знаю. В госпитале.

Один из них наклонился и поднял ее ровно настолько, чтобы бросить на постель.

— Тогда мы подождем.

***

Для Филипса все шло, как во сне. После последнего выстрела он больше ничего не слышал. Все было тихо, если не считать шума редких автомашин на улице за игровой площадкой. Он чувствовал, как успокаивается пульс, но собраться с мыслями все еще было трудно. Рассвет незаметно вползал на площадку, и так же постепенно начинал работать мозг. Становилось все светлее, Мартин мог уже различать некоторые детали окружающей обстановки, например, цепочку бетонных урн, выполненных в форме природных валунов. Вдруг налетели птицы, и несколько голубей приблизились к телу, неподвижно вытянувшемуся в сухом бассейне.

Мартин попробовал пошевелить затекшими ногами. Он начал понимать, что труп в бассейне сулит новую угрозу. Кто-нибудь вызовет полицию, а Мартина после прошедшей ночи мысли о ней приводили в ужас.

Он поднялся на ноги и постоял, держась за стену, пока не восстановилось кровообращение. Все мышцы ныли, когда он осторожно взошел по бетонной лестнице, чтобы осмотреться. Видна была тропа, по которой он в ужасе бежал всего несколько часов назад. Вдали кто-то прогуливал собаку.

Скоро тело на площадке обнаружат.

Филипс спустился по ступеням и, направляясь в дальний угол парка, прошел рядом с телом бродяги. Голуби пировали среди выбитых пулей частиц органики. Он поспешил отвернуться.

Выйдя из парка, он поднял узкий воротник бродяжьего пальто и пересек улицу, которая оказалась Бродвеем. На углу виднелся вход в подземку, но Мартина пугала возможность оказаться там загнанным в угол.

Неизвестно, может быть, преследователи еще где-то поблизости.

Он отошел к какой-то двери и осмотрелся. С каждой минутой становилось все светлее, и уличное движение нарастало. Это придавало уверенности. Чем больше людей, тем безопаснее; не видно, чтобы кто-то бесцельно гулял или сидел в припаркованной машине.

У светофора прямо перед ним остановилось такси. Мартин бросился к машине и попробовал открыть заднюю дверь. Заперта. Водитель, обернувшись, посмотрел на Филипса и рванул машину, несмотря на красный свет.

Ошарашенный, Мартин стоял посреди улицы и смотрел на удаляющееся такси. Только возвратившись к двери и взглянув на отражение в стекле, он понял причину. Совершеннейший бродяга. Волосы торчат клочьями, сбоку свалялись и покрыты засохшей кровью и травинками. Лицо грязное, в суточной щетине. И как завершающий штрих в образе отверженного — рваное узкое пальто.

Сунув руку в боковой карман, Филипс с радостью ощутил знакомую поверхность бумажника. Он пересчитал наличность. Тридцать один доллар.

Кредитные карточки в данных обстоятельствах бесполезны. Он вынул одну пятерку и убрал бумажник.

Минут через пять подъехало еще такси. На этот раз Филипс подошел спереди, на виду у водителя. Волосы он привел по возможности в порядок и распахнул пальто, чтобы его непрезентабельность не так бросалась в глаза. И самое главное: держал перед собой пятидолларовую банкноту. Водитель жестом пригласил его.

— Куда, мистер?

— Прямо, езжайте прямо.

Шофер с некоторым подозрением посмотрел на него в зеркало, но на зеленый свет тронул машину и поехал по Бродвею.

Филипс обернулся назад. Форт Трайон Парк и маленькая игровая площадка быстро удалялись. Он все еще не знал, куда же ехать, но безопаснее всего быть сейчас в толпе.

— Мне нужно на Сорок вторую стрит, — решил он, наконец.

— Что же вы раньше не сказали, — пожаловался водитель. — Можно было свернуть на Риверсайд драйв.

— Нет. Я не хочу ехать той дорогой. Я хочу по Ист Сайд.

— Это будет около десяти монет, мистер.

— О'кей. — Мартин достал из бумажника десять долларов и показал водителю, который наблюдал за ним в зеркало.

Машина опять тронулась, и Мартин позволил себе расслабиться. Он все еще не верил тому, что случилось за последние двадцать часов. Рушился весь его мир. Ему приходилось подавлять естественное желание обратиться за помощью в полицию. Почему они передали его ФБР? И чего ради ФБР потребовалось его уничтожить, ничего не спрашивая? Машина въехала на Вторую авеню, и он вновь ощутил страх.

Сорок вторая стрит обеспечивала требуемую незаметность. За шесть часов до этого все здесь представлялось чуждым и таило угрозу. Сейчас та же обстановка вселяла спокойствие. Все эти люди открыто демонстрировали свои психозы. Они не прикрывали их личиной нормальности. Опасность можно распознать и избежать ее.

Мартин купил большую банку свежего апельсинового сока и осушил ее. И еще одну. Потом он пошел по Сорок второй стрит. Должно же быть какое-то рациональное объяснение всему этому. Как врач он знал, что при всем обилии противоречивых признаков и симптомов нездоровья их всегда можно свести к одной определенной болезни. Вблизи Пятой авеню Филипс забрел в небольшой скверик перед библиотекой и присел на свободную скамейку.

Поплотнее запахнув грязное пальто, он устроился поудобнее и стал перебирать в уме события этой ночи. Все началось в госпитале...

Он проснулся, когда солнце было почти над головой. Осмотрелся, не следит ли кто. В сквере к этому времени было много народу, но, похоже, никто на него не обращал ни малейшего внимания. Становилось жарко и он весь вспотел. Встав, он ощутил идущий от тела тяжелый запах. Мартин пошел к выходу из сквера, посмотрел на свои часы и с удивлением узнал, что уже десять тридцать.

В нескольких кварталах он обнаружил греческую кофейню. Скатав пальто, он сунул его под стол. Филипс чувствовал страшный голод и заказал яйца, жаркое, бекон, тосты и кофе. Он сходил в тесный мужской туалет, но решил не приводить себя в порядок. В таком виде никто не узнает в нем доктора. Если его ищут, то лучшей маскировки не придумаешь.

Допив кофе, он отыскал в кармане скомканный листок со списком пациенток: Марино, Лукас, Коллинз, Маккарти и Линдквист. Возможно ли, что эти пациентки и их истории как-то связаны с тем невероятным фактом, что его преследуют власти? Но даже если и так, почему его пытаются убить и что случилось с этими женщинами? Убили их? Не связано ли все это с сексом и преступным миром? Но какое отношение к этому имеет радиация? И почему вмешалось ФБР? Возможно, преступная организация действует в госпиталях всей страны.

Взяв еще кофе, Мартин пришел к выводу, что разгадка находится в Медицинском центре Хобсоновского университета, но ясно, что именно там власти и ждут его. Иными словами, в госпитале всего опаснее, но это единственное место, где есть возможность разобраться во всем происходящем.

Оставив кофе, Филипс направился к автомату. Сначала позвонить Хелен.

— Доктор Филипс! Как я рада! Вы где? — голос звучал напряженно.

— Я не в госпитале.

— Я поняла. Но где?

— А что?

— Просто хотела узнать.

— Скажите, меня кто-нибудь разыскивал...ну...ФБР?

— С какой стати ФБР вас разыскивать?

Теперь Мартин был почти уверен, что Хелен находится под наблюдением. Не в ее правилах было отвечать вопросом на вопрос, в особенности на абсурдный вопрос о ФБР. В обычных обстоятельствах она просто сказала бы, что он рехнулся. Видимо, рядом с ней Сэнсон или один из его агентов. Филипс резко нажал на рычаг. Нужно придумать иной способ заполучить из кабинета карты и другую информацию.

Потом он позвонил в госпиталь и попросил разыскать доктора Дениз Зенгер. Ей ни в коем случае не следует идти в клинику гинекологии. Но она не отвечала на сигнал индивидуального вызова, а передавать что-либо Мартин побоялся. Последним был звонок Кристин Линдквист. Ее соседка взяла трубку с первого гудка, но, когда он назвал себя и спросил о Кристин, девушка ответила, что ничего не может ему сообщить и просит больше не звонить. И положила трубку.

Вернувшись к столику, Филипс развернул список пациенток. Он достал ручку и записал: «сильная радиоактивность в мозге молодых женщин (в других зонах?); нормальный мазок признан ненормальным; неврологические симптомы напоминают множественный склероз.» Филипс смотрел на написанное, мозг его бешено работал. Далее последовало:

«Неврология — Гинекология — — полиция — ФБР», потом «некрофилия Вернера».

Представлялось совершенно невозможным установить какую-либо связь между всеми этими вещами, но, похоже, в самом центре находилась Гинекология. Если удастся понять, зачем эти мазки признавали ненормальными, может быть, что-то прояснится.

На него вдруг навалилось отчаяние. Очевидно, ему это не по зубам.

Весь его старый мир с повседневными проблемами уже не казался таким ужасным. Он готов был смириться со скучной рутиной, только бы иметь возможность ложиться ночью в постель рядом с Дениз. Филипс не был религиозен, но поймал себя на попытке прийти к уговору с Богом: если Он спасет меня от этого кошмара, то я никогда больше не стану жаловаться на жизнь.

Он вновь взглянул на бумагу и почувствовал на глазах слезы.

Почему именно он понадобился полиции? Полная бессмыслица.

Мартин еще раз подошел к телефону и попробовал разыскать Дениз, но она не отвечала. В отчаянье он позвонил в клинику гинекологии и обратился к регистратору.

— Скажите, Дениз Зенгер еще не пришла на прием?

— Нет еще. Должна вскоре быть.

Мартин судорожно соображал.

— Это доктор Филипс. Когда она придет, скажите, что я отменил назначение и просил повидаться со мной.

— Я ей передам, — ответила регистратор, и Мартин почувствовал, что она в полном недоумении.

Филипс вернулся в сквер и опять сел. Он не в силах был принять какое-либо разумное решение. Человеку, привыкшему верить в порядок и власть, невозможность обратиться в полицию после того, как в него стреляли, представлялась верхом безумия.

Несколько дневных часов прошли в здоровом сне, но, проснувшись, он опять был в растерянности. Отсутствие решения само стало решением.

Начались и достигли своего крещендо часы пик. Потом толпы начали рассеиваться, и Мартин вновь отправился в кофейню поужинать. Было чуть больше шести.

Он заказал запеченное мясо и, пока его готовили, попробовал опять вызвать Дениз. Она не отвечала. Уже повесив трубку, он решил позвонить ей домой, не зная, достаточно ли о нем известно полиции, чтобы она стала следить за Дениз.

Она взяла трубку с первого гудка.

— Мартин? — в голосе ее было отчаяние.

— Это я.

— Слава Богу! Ты откуда?

Мартин оставил вопрос без ответа. — Где ты была? Я весь день пытался с тобой связаться.

— Я нездорова. Сижу дома.

— Ты ничего не сказала дежурному в госпитале.

— Да, я знаю, я... — голос Зенгер резко изменился. — Не приходи... — выкрикнула она.

Голос ее захлебнулся, были слышны приглушенные звуки борьбы.

Мартин вскипел. — Дениз! — закричал он. Кофейня оцепенела, все головы повернулись в его направлении.

— Филипс, это Сэнсон.

Это уже агент взял трубку. Мартин слышал, как Дениз пыталась кричать.

— Минутку, Филипс, — опять обратился Сэнсон. Потом, отвернувшись от телефона:

— Заберите ее отсюда и успокойте.

И вновь в трубку:

— Послушайте, Филипс...

— Что, черт побери, происходит, Сэнсон? И что вы делаете с Дениз?

— Успокойтесь, Филипс. С девушкой все в порядке. Мы здесь для того, чтобы ее защитить. Что с вами случилось ночью у Клойстерса?

— Что со мной случилось? Не валяйте дурака! Ваши люди хотели меня застрелить!

— Это чушь, Филипс. Мы же знали, что во дворе были не вы. Мы думали, они вас уже схватили.

— Кто это они? — спросил ошарашенный Филипс.

— Филипс! Я не могу об этом говорить по телефону.

— Скажите мне только, что означает весь этот бардак!

Народ в кофейне все еще не шевелился. Это были Нью-Йоркцы, они были привычны ко всяким странностям, но только не у себя в кофейне.

Сэнсон был спокоен и невозмутим. — Извините, Филипс. Вы должны приехать сюда и сделать это сейчас же. Действуя в одиночку, вы только усложняете нашу задачу. И вам уже известно, что на карту поставлена жизнь нескольких ни в чем не повинных людей.

— Через два часа, — крикнул Филипс. — Я в двух часах езды от города.

— Хорошо, два часа, но ни секундой больше.

Трубка, щелкнув, умолкла.

Филипс вновь заметался. Через секунду его нерешительность как рукой сняло. Он бросил пять долларов и, выскочив на улицу, побежал к подземке на Восьмой авеню.

Филипс направлялся в Медицинский центр. Он еще не знал, что же там станет делать, но твердо решил попасть в госпиталь. За два часа нужно найти ответы на несколько вопросов. Не исключено, что Сэнсон говорит правду. Может быть, они действительно считали, что он попал в руки неизвестных сил. Но уверенности не было, и это его мучило. Он чувствовал, что Дениз сейчас в опасности.

В вагоне можно было только стоять, хотя был уже не час пик, но Филипсу поездка пошла на пользу. Она смягчила его панический настрой и дала возможность использовать присущий ему интеллект. Выходя из вагона, он уже знал, что ему нужно найти в Медицинском центре и что он будет с этим делать.

Мартин вышел на улицу вместе с толпой и направился к первой своей цели, винному магазину. Продавец одним взглядом оценил непрезентабельную внешность Мартина и попытался его вытолкать. Увидев деньги, он сменил гнев на милость.

Понадобилось всего тридцать секунд, чтобы выбрать и оплатить пинту виски. Свернув с Бродвея на боковую улочку, Мартин нашел закуток, уставленный мусорными баками. Сняв пробку, он набрал полный рот виски и пополоскал. Проглотил он совсем немного, остальное выплюнул. Потом протер виски лицо и шею и сунул полупустую бутылку в карман пиджака. Потолкавшись среди баков, он нашел один с песком для посыпания зимой тротуаров. Затем сделал в песке ямку поглубже, куда и спрятал бумажник; остатки денег положил в карман вместе с бутылкой.

Следующая остановка была в небольшой, но людной бакалейной лавке.

Люди от него сторонились. Было довольно многолюдно, и ему пришлось немного пройти, чтобы найти место, откуда хорошо были видны кассы.

— Аааа, — просипел Филипс с придыханьем и повалился на пол, зацепив по пути выставленные на прилавок бобы в банках. Он корчился, раскатывая бобы во всех направлениях. Когда один из покупателей склонился к нему, Мартин выдавил:

— Больно. Сердце!

Машина скорой помощи подкатила в считанные минуты. На лицо ему надели кислородную маску, за время недолгой езды до Медицинского центра укрепили на груди датчики ЭКГ. Его практически нормальная кардиограмма уже была проанализирована по радио, и уже было установлено, что сердечные средства не требуются.

Пока санитары везли его в Неотложную, Мартин заметил нескольких полисменов, которые на него не обратили никакого внимания. Его доставили в один из кабинетов Неотложной и переложили на кровать. Сестра порылась в его карманах в поисках документов, а стажер вновь снимал кардиограмму.

Поскольку кривые шли нормально, кардиологическая группа стала расходиться, оставив одного интерна.

— Все болит, приятель?

— Мне нужен Маалокс, — просипел Мартин. — Иногда после дешевой бурды мне помогает Маалокс.

— Вполне возможно, — сказал доктор.

Маалокс Мартину дала ко всему привыкшая сестра лет тридцати пяти, которая при виде его плачевного состояния только что не побила его. Она заполнила карту; Мартин назвался Харви Гопкинсом. Так звали его соседа по общежитию в колледже. Сестра сказала, что ему дадут возможность немного отдохнуть и посмотрят, не повторится ли боль. Она задернула занавеску у кровати.

Подождав несколько минут, Филипс слез с кровати. У стены на тележке со средствами неотложной помощи он нашел бритву и кусочек мыла, используемые для подготовки пациентов. Прихватил еще несколько полотенец, медицинскую шапочку и маску. После этого выглянул из-за занавески.

Как и обычно в это время ночи, в Неотложной царила страшная сутолока. Очередь к регистратуре тянулась почти от самого входа, регулярно прибывали новые машины. Никто не взглянул на Мартина, когда он прошел по центральному коридору и толчком открыл серую дверь напротив осажденного стола регистратуры. В комнате отдыха сидел единственный доктор, уткнувшийся в кардиограмму, и Мартин спокойно прошел в душ.

Он быстро вымылся и побрился, одежду бросил в угол. Рядом с раковинами лежала целая кипа хирургических одежд, которые так любил персонал Неотложной. Филипс выбрал куртку и штаны, на мокрую голову надел шапочку. Он даже нацепил маску. Персонал госпиталя часто носил маски вне операционной, особенно при простудах.

Посмотрев на себя в зеркало, Филипс убедился, что узнать его смогут только хорошо знакомые с ним люди. Он не только попал в госпиталь, но и выглядел, как здешний. Что же до Харви Гопкинса, то его пациенты в Неотложной часто уходят сами. Филипс взглянул на часы. Прошел почти час.

Выскочив из комнаты отдыха, Филипс прошел через Неотложную и миновал еще двух полисменов. На второй этаж он поднялся по лестнице за кафетерием. Ему нужен был детектор излучения, но в кабинет идти слишком опасно, пришлось поискать в Радиотерапии. Быстро сбежав по лестнице на первый этаж, он поспешил в клинический корпус.

Старые лифты без ушедших уже лифтеров не работали, поэтому на четвертый этаж в Гинекологию пришлось подниматься пешком. Еще в подземке, стоя между двумя очень расстроенными бизнесменами, он решил, что радиация, возможно, связана с Гинекологией, но теперь он стоял здесь с детектором излучения и прежней уверенности не испытывал. Он не знал, что искать.

Миновав главный зал ожидания Гинекологии, Филипс свернул в университетскую клинику. Уборщики еще здесь не прошли, и кругом были видны переполненные пепельницы и разбросанные бумаги. В царившей здесь полутьме все это выглядело так невинно и обыденно.

Филипс проверил стол регистратора, но он оказался заперт. Заперты и две двери позади стола. Но замки в них стояли простые, ключ вставлялся в круглую ручку. Чтобы открыть один из них, оказалось достаточно кусочка пластика со стола регистратора. Мартин вошел, закрыл дверь и включил свет.

Он стоял в коридоре, где разговаривал с доктором Харпером. Слева два смотровых кабинета, справа лаборатория или подсобное помещение. Сначала Мартин направился в смотровые. Он проверил оба кабинета, засовывая детектор в каждый шкаф, в каждую нишу и даже под смотровые кресла. Ничего. Здесь все чисто. В лаборатории он таким же образом обошел с детектором столы, открывал ящики, заглядывал в коробки. У стены стояли большие шкафы с инструментами.

Первые следы обнаружились в мусорной корзине. Излучение было очень слабое и совершенно безобидное, но все же это излучение. Часы показывали, что время быстро истекает. Через полчаса он должен явиться в квартиру Дениз. Но он пойдет туда только после того, как убедится, что Сэнсон отпустил Дениз.

Обнаружив следы в мусорной корзине, он стал повторно обходить лабораторию. Результатов — никаких, пока не подошел к шкафу. Нижние полки были забиты бельем и госпитальной одеждой, на верхних вперемешку лежали лабораторные и канцелярские принадлежности. В самом низу, на дне большой коробки с грязным бельем детектор опять дал слабые показания.

Мартин вывалил грязное белье и прошелся детектором по нему.

Ничего. Сунув прибор в коробку, он снова получил небольшой сигнал у дна.

Попробовал рукой поверхность коробки. Стенки и дно ее были окрашены под дерево и казались сплошными. Мартин постучал кулаком по дну и ощутил вибрацию. Он не пожалел времени и простучал дно по периферии. В дальнем углу фанера чуть подалась, потом опять стала на место. Нажав на этот угол, Мартин приподнял дно и заглянул вниз. Там находились два свинцовых контейнера со знакомыми предупреждающими табличками.

Из наклеек следовало, что оба контейнера получены из Брукхейвеновских лабораторий, которые поставляют разного рода медицинские изотопы. Полностью прочесть удалось только одну наклейку. На ней значилась 2-(18F) дезокси-D-глюкоза. Другая наклейка была частично сорвана, но там тоже значился изотоп дезокси-D-глюкозы.

Мартин быстро раскрыл контейнеры. Тот, что с целой наклейкой, был умеренно радиоактивен. Но от второго, с более толстым свинцовым экраном детектор излучения взбесился. Что-то очень «горячее». Филипс плотно запечатал контейнер, побросал в коробку белье и закрыл дверь.

Ему никогда не доводилось слышать ни об одном из этих соединений, но сам факт их нахождения в клинике гинекологии делал их чрезвычайно подозрительными. В госпитале действовали очень строгие правила обращения с радиоактивными материалами, применяемыми для радиотерапии, диагностики и исследований. Но ни одна из этих категорий к клинике гинекологии отношения не имела. Теперь нужно узнать, для чего используется дезокси-глюкоза.

Взяв детектор излучения, Филипс по лестнице клиники спустился в подвал. В тоннеле пришлось замедлить движение, чтобы не напугать группы студентов. Но в районе нового мединститута он опять прибавил шаг и в библиотеку влетел, тяжело дыша.

— Дезокси-глюкоза, — выдохнул он. — Нужно прочесть. Где?

— Я не знаю, — испуганно пискнула библиотекарша.

— Чтоб тебя! — Филипс повернулся и направился к каталогам.

— Спросите справочный стол, — посоветовала женщина вслед.

Филипс вновь изменил направление и пошел в зал периодики, где за справочным столом сидела девушка на вид лет пятнадцати. Она слышала шум и обернулась к приближающемуся Мартину.

— Быстро...Дезокси-глюкоза...Где можно прочесть?

— А что это? — Девушка смотрела на Мартина встревоженно.

— Наверно какой-то сахар из глюкозы. Послушайте, я не знаю, что это такое. Поэтому и хочу прочесть.

— Может быть начать с Реферативного журнала и посмотреть указатель медицины, потом...

— Реферативный? Где это?

Девушка указала на длинный стол с полками. Филипс подскочил к нему и схватил указатель. На часы он боялся смотреть. Вот раздел глюкозы с указанием тома и страницы. Статью он просматривал с пятого на десятое и от нетерпения ничего не мог уловить. Пришлось заставить себя успокоиться и сосредоточиться, тогда выяснилось, что дезокси-глюкоза очень схожа с глюкозой, биологическим топливом мозга, и, преодолевая гематоэнцефалический барьер, усваивается активными нервными клетками мозга. Но там она, в отличие от глюкозы, не может участвовать в обмене веществ и накапливается.

В самом конце короткой статьи говорилось: «...меченая радиоактивностью дезокси-глюкоза очень удобна для исследования мозга.»

Когда Мартин захлопнул книгу, у него дрожали руки. Все начинало становиться на места. Кто-то в госпитале проводит исследования мозга на ничего не подозревающих людях! Маннергейм! Мартин не помнил себя от ярости.

Не будучи химиком, он все же помнил достаточно: если вещество типа дезокси-глюкозы сделать достаточно радиоактивным, то его можно вводить в организм человека и изучать накопление этого вещества в мозге. Если оно так сильно радиоактивно, как в этом контейнере в Гинекологии, то будет убивать поглотившие его клетки мозга. Если требуется определить проводящие пути нервных клеток в мозге, то можно этим методом селективно разрушить их, и именно посредством разрушения проводящих путей в мозге животных были заложены основы нейроанатомии. Достаточно безжалостному ученому требуется сделать всего лишь шаг до применения тех же методов к людям. Филипс содрогнулся. Только такой эгоцентричный человек, как Маннергейм, способен пренебречь моральными аспектами этой проблемы.

Мартин был совершенно убит своей находкой. Непонятно, каким образом Маннергейму удалось привлечь Гинекологию, но она, определенно, принимает в этом участие. И администрации госпиталя тоже что-то должно быть известно. Иначе, с какой стати Дрейку защищать Маннергейма, нейрохирурга — примадонну, госпитального полубога. Мартин со страхом представил себе ужасающие последствия.

Ему было известно, что Маннергейма обильно финансирует правительство; на его исследования тратились миллионы и миллионы долларов из средств налогоплательщиков. Не в этом ли причина вмешательства ФБР?

Может быть, Мартина обвиняют в том, что он ставит под угрозу крупное открытие, финансируемое правительством? ФБР может и не знать, что открытие связано с опытами над людьми. Мартину доводилось иметь дело с организационной неразберихой, когда правая рука не знает, что делает левая.

Но чтобы правительство, само не зная об этом, защищало принесение людей в жертву научным исследованиям, — это уж слишком.

Мартин медленно повернул руку, чтобы посмотреть на часы. Через пять минут ему нужно явиться к Дениз. Возможно, агенты и не причинят ей вреда, но он видел, как они обошлись с бродягами, и не собирается рисковать. Что же делать? Ему стало известно о происходящем — не все, но кое-что. Достаточно для того, чтобы в случае вмешательства какого-нибудь влиятельного лица преступление могло быть раскрыто. Но кого? Нужен человек, не принадлежащий к госпитальной иерархии, но знающий госпиталь и его структуру. Уполномоченный министерства здравоохранения? Кто-нибудь из канцелярии мэра? Комиссар полиции? Всем им наверняка уже столько всего наговорили о нем, что его сообщение просто не станут слушать.

И вдруг Филипс вспомнил про Майклза, чудо-мальчика. Он может добраться до проректора университета! Его слова будет достаточно, чтобы начать расследование. Это может сработать. Набирая номер Майклза, он молил небо, чтобы тот оказался дома. Услышав знакомый голос, он готов был кричать от радости.

— Майклз, я попал в большую беду.

— Что случилось? Ты где?

— Мне некогда объяснять; здесь в госпитале я вскрыл гигантскую аферу, которую, похоже, защищает ФБР. Не спрашивай меня, почему.

— Чем я могу помочь?

— Пойди к проректору. Скажи о скандальном случае экспериментирования над людьми. Этого будет достаточно, если только сам проректор не замешан. А если и он, то помоги нам всем Бог. Но самое неотложное — Дениз. ФБР держит ее в ее квартире. Попроси проректора позвонить в Вашингтон, чтобы ее освободили.

— А как с тобой?

— Обо мне не беспокойся. Со мной все в порядке. Я в госпитале.

— Почему бы тебе не прийти сюда ко мне?

— Не могу. Иду в нейрохирургическую лабораторию. Встретимся в твоей компьютерной лаборатории примерно через пятнадцать минут. Торопись!

Филипс нажал рычаг и стал звонить Дениз. Кто-то снял трубку, но ничего не говорил.

— Сэнсон, — крикнул Мартин. — Это я, Филипс.

— Филипс, вы где? У меня такое ощущение, что вы не воспринимаете ситуацию всерьез.

— Воспринимаю. Я на северной окраине города. Я еду. Но мне требуется время. Двадцать минут.

— Пятнадцать, — ответил Сэнсон и положил трубку. Из библиотеки Мартин бежал с гнетущим чувством. Теперь он был еще более уверен, что Сэнсон держит Дениз заложницей, чтобы заставить его сдаться. Они хотят его убить и могут убить Дениз, чтобы заполучить его. Теперь все зависит от Майклза. Нужно, чтобы он нашел незамешанного представителя власти. Но для подтверждения обвинений нужна дополнительная информация. У Маннергейма, конечно же, найдется какой-нибудь вариант прикрытия. Нужно выяснить, сколько радиоактивных образцов мозга находятся в Нейрохирургии.

В исследовательском корпусе Мартин в пустом лифте поднялся на этаж Нейрохирургии. Он сбросил шапочку и нервно провел рукой по спутанным волосам. До явки в квартиру Дениз остаются считанные минуты.

Дверь в лабораторию Маннергейма оказалась запертой, и Мартин поискал вокруг, чем бы разбить стекло. На глаза попался небольшой огнетушитель. Сняв со стены, он бросил его в стеклянную панель. Потом ногой столкнул оставшиеся осколки, просунул руку внутрь и повернул ручку.

В этот момент в дальнем конце коридора распахнулась дверь и вбежали двое с пистолетами. Эти люди были не из госпитальной охраны, оба одеты в костюмы из полиэстера.

Один из них присел, держа пистолет обеими руками, второй крикнул:

— Ни с места, Филипс!

Мартин нырнул внутрь лаборатории на битое стекло. Он услышал глухой звук пистолета с глушителем, и пуля срикошетила от металлической дверной рамы. Он вскочил на ноги и захлопнул дверь, стряхнув при этом еще несколько осколков стекла. Из лаборатории Мартин слышал тяжелый топот в коридоре. В комнате было темно, но он помнил расположение предметов и бросился бежать между лабораторными столами, разделявшими лабораторию на отсеки. Когда он добрался до помещения с животными, преследователи были уже у наружной двери. Один из них нажал на выключатель, и помещение залил холодный свет флуоресцентных ламп.

Мартин действовал, как во сне. В помещении с животными он схватил клетку с обезьяной, ставшей неистовым монстром под действием имплантированных в мозг электродов. Животное пыталось схватить его за руку и укусить сквозь проволочную сетку. Напрягая все свои силы, Мартин подтащил клетку к двери лаборатории. Преследователи находились уже за ближайшим лабораторным столом. Не дыша, он открыл дверцу клетки.

С диким воплем, заставившим зазвенеть лабораторную посуду, обезьяна вырвалась из своей тюрьмы. Одним прыжком вскочила она на стол и полки над ним, разбросав инструменты во все стороны. При виде стремительно движущегося зверя с волочащимися проводами преследователи остановились в нерешительности. Животное только этого и ждало. Подстегиваемая долго сдерживаемой яростью, обезьяна с полки прыгнула на плечо ближайшего агента, впилась в него мощными пальцами и вонзила зубы в шею. Второй агент пытался как-то помочь, но обезьяна действовала слишком для него быстро.

Мартину некогда было наблюдать за результатами. Он бросился вниз по лестнице, с головокружительной скоростью перелетая через ступеньки, прыгая на площадки и резко разворачиваясь.

Услышав, как далеко наверху с треском раскрылась дверь, он переместился ближе к стене, но спуска не замедлил. Неизвестно, видят ли его, но проверять некогда. Нужно было заранее сообразить, что нейрохирургическую лабораторию Маннергейма будут охранять. Шаги преследователей уже спускались по лестнице, но они отставали на много этажей; не услышав больше выстрелов, он спустился в полуподвал и вбежал в тоннель.

Старинные дверные петли в старом мединституте только взвизгнули, когда Мартин влетел в здание. Одним махом проскочив мраморную лестницу и частично разрушенный коридор, он резко остановился у дверей амфитеатра.

Темно. Майклза, значит, еще нет. Сзади все тихо. От преследователей он оторвался. Но властям теперь известно, что он в Медицинском центре, так что рано или поздно его обнаружат.

Мартин старался восстановить дыхание. Если Майклз не появится в самое ближайшее время, то придется идти в квартиру Дениз, невзирая на полную свою беспомощность. Он нервно толкнул дверь в амфитеатр. Как ни странно, она отворилась. Он шагнул вперед, в холодную тьму.

Тишину нарушало только низкое электрическое гудение, знакомое Филипсу еще со студенческих времен. Этот звук возникал при подаче напряжения в осветительную систему. И сейчас, как и в те прежние дни, в зале загорелся свет. Заметив краем глаза какое-то движение, Мартин посмотрел вниз. Оттуда ему махал рукой Майклз.

— Мартин, ты здесь! Ну, гора с плеч!

— Ты связался с проректором? — крикнул Филипс. При виде Майклза у него, впервые за много часов, появился первый проблеск надежды.

— Все в порядке, — напрягал голос Майклз. — Спускайся сюда.

Мартин пошел вниз по узким лестницам, пересеченным во всех направлениях кабелями от стоящего на месте прежних кресел оборудования.

Вместе с Майклзом ждали еще трое. Видно, он успел позвать кого-то на помощь.

— Нужно немедленно что-то предпринять в отношении Дениз, а то как бы они...

— Об этом уже позаботились.

— С ней все в порядке? — спросил Мартин, на мгновение остановившись.

— Она в полном порядке и в безопасности. Спускайся.

Чем ниже Мартин спускался, тем плотнее стояло оборудование и тем труднее было преодолевать провода.

— Я еле ушел от двух агентов. Они по мне стреляли в нейрохирургической лаборатории. Мартин еще тяжело дышал и говорил неровно.

— Здесь ты в безопасности, — ответил Майклз, глядя на спускающегося друга.

Спустившись, Мартин отвел взгляд от загроможденных кабелями ступеней и посмотрел Майклзу в лицо.

— Я ничего не успел отыскать в Нейрохирургии, — сказал он, рассматривая трех остальных. Студента Карла Рудермана он видел в лаборатории в прошлый раз. Двое в черных комбинезонах были ему незнакомы.

Не отвечая на последние слова Мартина, Майклз обратился к одному из тех двоих:

— Ну что, вы теперь успокоились? Я же вам сказал, что он здесь будет.

На это незнакомец, не сводя с Филипса глаз, ответил:

— Он здесь, но вы уверены, что сможете держать его под контролем?

— Надеюсь.

Мартин следил за этой странной беседой, переводя взгляд с Майклза на человека в комбинезоне. Внезапно он вспомнил его лицо. Это тот самый, что убил Вернера!

— Мартин, — мягко, почти нежно произнес Майклз, — я хочу тебе кое-что показать.

— Доктор Майклз, — прервал его незнакомец, — я могу гарантировать, что со стороны ФБР не будет опрометчивых действий. Но за действия ЦРУ я не отвечаю. Надеюсь, это вам ясно, доктор Майклз.

Майклз резко повернулся. — Мистер Сэнсон, я понимаю, что ЦРУ вам не подчиняется. Но нам с доктором Филипсом нужно еще немного времени.

Затем он вновь обратился к Филипсу:

— Мартин, мне нужно тебе кое-что показать. Пойдем. — Он сделал шаг в направлении двери, ведущей в соседний амфитеатр.

Мартин как будто окаменел. Руки его мертвой хваткой сжимали латунное ограждение. Чувство облегчения перешло в замешательство, сопровождаемое внутренней дрожью возвратившегося страха.

— Что здесь происходит? — спросил он в ужасе. Говорил он медленно, выделяя каждое слово.

— Я как раз и хочу тебе показать. Идем!

— Где Дениз? — Филипс не шелохнулся.

— Она в полной безопасности, поверь мне. Идем. — Майклз вернулся к Филипсу и взял за руку, приглашая вниз. — Дай я тебе покажу кое-что.

Успокойся. Дениз ты увидишь через несколько минут.

Филипс дал увлечь себя мимо Сэнсона в соседний амфитеатр. Студент вошел до них и включил свет. Глазам Мартина предстал второй амфитеатр, тоже без сидений. В самом низу, где они стояли, находился громадный экран, состоящий из миллионов фотоэлементов, провода от которых тянулись к процессору. Значительно меньшее количество проводов было объединено в жгуты, соединявшие процессор с двумя компьютерами, которые, в свою очередь, были связаны с другими компьютерами. Ими было заполнено все помещение.

— Ты имеешь об этом какое-нибудь понятие? — спросил Майклз.

Мартин отрицательно покачал головой.

— Ты видишь перед собой первую компьютерную модель зрительного аппарата человека. Она велика, примитивна, если подходить с нашими нынешними мерками, но удивительно функциональна. На экран подаются изображения, и вот эти компьютеры производят согласование этой информации. — Майклз повел руками в обе стороны. — Мартин, перед тобой такое же чудо, как первый атомный реактор, который сделали в Принстоне. Это станет одним из величайших научных достижений в истории.

Мартин посмотрел на Майклза. Похоже, парень свихнулся.

Мы создали компьютер нового поколения! — Майклз хлопнул Филипса по спине. — Послушай. В первом поколении компьютеры просто впервые отличались от калькуляторов. Во втором использованы транзисторы. В третьем микрочипы. И так далее. Мы произвели на свет нечто новое, и маленький процессор у тебя в кабинете — это первая проба. Ты представляешь, что мы сделали?

Филипс покачал головой. Майклз сгорал от возбуждения.

— Мы создали искусственный интеллект! Научили компьютеры думать.

Они обучаются и мыслят. Майклз схватил Мартина за руку и потащил в холл, соединяющий два амфитеатра. Здесь, между двухъярусными лекционными залами находилась дверь в прежние лаборатории микробиологии и физиологии. Открытая дверь с внутренней стороны была укреплена стальным листом. За ней находилась вторая, тоже усиленная. Майклз отпер ее особым ключом и потянув, отворил. Вход, как в банковское хранилище.

Зрелище Мартина ошеломило. От старых лабораторий с тесными помещениями и столами не осталось никаких следов. Филипс очутился в зале длиной метров тридцать, лишенном окон. В центре его стоял ряд огромных стеклянных цилиндров, заполненных прозрачной жидкостью.

— Это самая ценная и производительная наша установка, — сказал Майклз, похлопывая бок первого цилиндра. — Я понимаю, что твое первое впечатление будет чрезмерно эмоционально. Мы все через это прошли. Но поверь мне, результаты стоят таких жертв.

Мартин медленно пошел вокруг цилиндра. Высота порядка метра восьмидесяти, диаметр сантиметров девяносто. Внутри, погруженные в жидкость, как позднее выяснилось, цереброспинальную, находились живые останки Кэтрин Коллинз. Тело ее занимало сидячее положение, руки были подняты над головой. Дыхательный аппарат работал — она была жива. Но мозг ее был совершенно открыт. Череп отсутствовал. Не было и большей части лица, только глаза, покрытые контактными линзами. Из шеи торчала интубационная трубка.

Руки ее были тщательно препарированы, так что обнажились концы чувствительных нервов. Эти нервные окончания были, как паутиной, соединены с электродами, погруженными в мозг.

Мартин завершил обход цилиндра. Жуткая слабость охватила все его тело, он еле стоял на ногах.

Ты, наверное, знаешь, — говорил в это время Майклз, — что значительные достижения в вычислительной технике, например, обратная связь, стали возможны в результате изучения биологических систем. По существу, этим и занимается кибернетика. Так вот, мы сделали совершенно естественный следующий шаг и занялись самим человеческим мозгом, но не с позиций психологии, которая рассматривает его как таинственный черный ящик. — Мартину вспомнилось использование Майклзом этого выражения в ходе рассказа о компьютерной программе. Теперь он понял. — Мы исследовали его, как любую другую машину, только неимоверно сложную. И успех превзошел все наши мечты. Мы узнали, как мозг хранит информацию, как он, вместо применявшегося в прежних ЭВМ неэффективного последовательного процесса, использует параллельную обработку информации и каким образом мозг организован в функционально иерархическую систему. И, что самое главное, мы поняли, как спроектировать и изготовить механическую систему, воспроизводящую мозг и имеющую те же функции. И она работает, Мартин! И превосходит самые дикие наши фантазии!

Майклз слегка подтолкнул Филипса, приглашая пройти вдоль всего ряда цилиндров, в каждом из которых находился обнаженный мозг молодой женщины на разных стадиях препарирования. У последнего цилиндра Филипс остановился. Тело здесь было менее всего препарировано. Филипс узнал его по остаткам лица. Это была Кристин Линдквист.

— Послушай еще, — продолжал Майклз. — Я знаю, в первый раз это шокирует. Но это научное открытие так грандиозно, что невозможно представить даже непосредственные результаты. Возьми одну только медицину — в каждой ее области произойдет революция. Ты уже видел, как наша очень ранняя программа расправляется со снимками черепа. Филипс, я не требую от тебя каких-то быстрых необдуманных решений, понимаешь?

Они закончили обход помещения, представлявшего собой нечто среднее между больничной палатой и компьютерным залом. В углу стояла, судя по всему, установка жизнеобеспечения, похожая на аппаратуру интенсивной терапии. Перед мониторами сидел человек в длинном белом халате. На приход Майклза и Филипса он никак не реагировал.

Подойдя опять к Кэтрин Коллинз, Филипс произнес первые слова:

— А что поступает в мозг подопытной? — Голос его звучал ровно, бесстрастно.

— Это чувствительные нервы, — живо откликнулся Майклз. Поскольку мозг, как это ни смешно, нечувствителен к своему состоянию, мы подключили периферические чувствительные нервы Кэтрин к электродам, чтобы она давала нам знать, какие участки ее мозга функционируют в любой данный момент. Мы создали для мозга систему обратной связи.

— Ты хочешь сказать, что это препарированное тело поддерживает с тобой связь? — Филипс был искренне удивлен.

— Конечно. В этом-то и прелесть всего устройства. У нас человеческий мозг сам себя исследует. Сейчас покажу.

Рядом с цилиндром Кэтрин Коллинз, на уровне ее глаз находился блок, напоминающий компьютерный терминал. Большой вертикальный экран и пульт проводами соединялись с блочком внутри цилиндра и с центральным компьютером у стены. Майклз набрал на клавиатуре вопрос и вывел его на экран.

— КАК СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ, КЭТРИН?

Вопрос исчез, и на его месте появилось:

— ОТЛИЧНО, ГОТОВА НАЧАТЬ РАБОТУ. ПОЖАЛУЙСТА, СТИМУЛИРУЙТЕ МЕНЯ.

Майклз улыбнулся и посмотрел на Мартина. — Ей всегда мало.

Потому-то она так полезна.

— Что значит: «стимулируйте меня»?

— Мы вживили ей электрод в центр удовольствия. Таким образом мы вознаграждаем ее и поощряем к сотрудничеству. Когда мы ее стимулируем, у нее возникает ощущение сотни оргазмов. Очевидно, это потрясающе, потому что она просит постоянно.

Майклз набрал на клавиатуре:

— ТОЛЬКО ОДИН РАЗ, КЭТРИН. ИМЕЙ ТЕРПЕНИЕ.

Он нажал кнопку сбоку клавиатуры. На глазах у Филипса тело Кэтрин слегка изогнулось и вздрогнуло.

— Ты знаешь, — сказал Майклз, — теперь уже доказано, что система вознаграждения мозга представляет собой самую мощную мотивирующую силу, действие которой превосходит даже инстинкт самосохранения. Мы нашли способ использовать этот принцип в нашем последнем процессоре. Это заставляет машины действовать более эффективно.

— Кому все это пришло в голову? — спросил Филипс, не веря, что он все это видит своими глазами.

— Нет такого одного человека, которому можно было бы приписать всю заслугу или вину. Все происходило постепенно. Одно тянуло за собой другое. Но более всего ответственны два человека: ты и я.

— Я? — У Мартина было такое выражение, как будто его ударили по лицу.

— Да, ты. Ты знаешь, я всегда интересовался искусственным интеллектом, именно поэтому меня вначале заинтересовала работа с тобой.

Поставленная тобой задача чтения рентгеновских снимков выкристаллизовала всю центральную проблему, называемую распознаванием образов. Люди могут распознавать образы, а у самых совершенных компьютеров возникали невероятные трудности. Но в результате проведенного тобой подробного анализа методологии, которой ты пользовался при оценке снимков, мы с тобой выделили логические шаги, необходимые для воспроизведения твоих действий с помощью электроники. Это звучит сложно, но в действительности все проще.

Нам нужны были определенные сведения о том, каким образом человеческий мозг распознает знакомые объекты. Я связался с несколькими физиологами, интересующимися неврологией, и мы начали очень скромное исследование с использованием радиоактивной дезокси-глюкозы. Ее вводили пациентам, которым затем представляли определенное изображение. Мы пользовались таблицами с буквой Е, часто применяемыми в офтальмологии. Радиоактивный аналог глюкозы создавал в мозге испытуемых микроскопические поражения, убивая клетки, связанные с распознаванием и узнаванием образа буквы Е. После этого требовалось только определить место нахождения этих пораженных клеток, чтобы понять, как функционирует мозг. Метод селективного разрушения много лет применялся для исследований на мозге животных. Вся разница в том, что использование его на людях позволило столь многое узнать столь быстро, что это побудило нас к продолжению.

— А почему именно молодые женщины? — задал вопрос Мартин. Кошмар оказывался реальностью.

— Только из-за простоты. Нам требовалась популяция здоровых людей, которых можно вызывать, когда требуется. Популяция Гинекологии подошла для наших целей. Они задают очень мало вопросов по поводу того, что с ними делают, и путем простой замены результатов исследования мазка можно побудить их приходить сколь угодно часто. Моя жена много лет руководит университетской гинекологической клиникой. Она отбирала пациенток и затем вводила им в кровь радиоактивный материал, когда брала кровь для обычных лабораторных исследований. Все было очень просто.

Мартин вдруг вспомнил суровую черноволосую женщину в гинекологической клинике. Ему трудно было ассоциировать ее с Майклзом, но потом он пришел к заключению, что этому значительно легче поверить, чем всему увиденному.

Экран перед Кэтрин Коллинз вновь ожил:

— СТИМУЛИРУЙТЕ МЕНЯ, ПОЖАЛУЙСТА.

Майклз написал с помощью клавиатуры:

— ТЕБЕ ИЗВЕСТНЫ ПРАВИЛА.

ПОЗЖЕ, КОГДА НАЧНУТСЯ ЭКСПЕРИМЕНТЫ.

Вновь обернувшись к Мартину, он продолжал:

— Программа шла так легко и так успешно, что это побудило нас расширить круг задач исследования. Но это происходило постепенно, на протяжении нескольких лет.

Нам потребовалось дойти до громадных доз радиации, чтобы выделить высшие ассоциативные области мозга. К сожалению, у некоторых пациентов это породило определенные симптомы, особенно когда мы стали работать над связями височной доли. Это была очень тонкая часть работы, поскольку приходилось соотносить вызываемые поражения с уровнем терпимых симптомов у подопытных. Когда количество симптомов слишком возрастало, нам приходилось брать их сюда и начинать этот этап исследования. — Майклз жестом указал на ряд цилиндров. — И именно здесь, в этом зале были сделаны все основные открытия. Но, конечно же, начиная работу, мы этого не планировали.

— А как с недавними пациентками, например, Марино, Лукас и Линдквист?

— А, да. С ними возникли некоторые осложнения. Именно они получили наибольшие дозы радиоактивности, и симптомы у них проявились так быстро, что некоторые обратились к врачам, прежде чем мы смогли вмешаться.

Но врачи и близко не смогли подойти к диагнозу, особенно Маннергейм.

— Так что, он в этом не участвует? — удивился Мартин.

— Маннергейм? Ты что, шутишь? К проекту таких масштабов нельзя привлекать таких эгоистичных ублюдков. Он постарается присвоить любое достижение.

Филипс огляделся вокруг. Он испытывал чувство ужаса и подавленности. Казалось совершенно невозможным, чтобы такое могло произойти, да еще прямо посреди университетского медицинского центра.

— Меня больше всего потрясает, что вам это сходит с рук. Ведь стоит какому-нибудь несчастному фармакологу чуть не так обойтись с крысой, и в него вцепляется лига защиты животных.

— У нас сильная поддержка. Если ты заметил, люди вон там — это агенты ФБР.

Филипс посмотрел на него. — Можешь мне об этом не напоминать. Они пытались меня убить.

— Я очень об этом сожалею. Я ничего не знал о происходящем, пока ты мне не позвонил. Ты находишься под наблюдением уже больше года. Но мне сказали, что это для твоей защиты.

— Я был под наблюдением? — недоверчиво спросил Мартин.

— Мы все. Филипс, я тебе кое-что хочу сказать. Результаты этого исследования изменят состояние всего общества. Я не преувеличиваю. В самом начале это был небольшой проект, но мы получили первые результаты и запатентовали их. В результате, крупные компьютерные фирмы засыпали нас средствами на исследования и помощью. Их не интересовало, каким путем мы делаем открытия. Им требовались только результаты, и они дрались между собой за право оказать нам услугу. А потом произошло неизбежное. Первым крупным заказчиком на наш компьютер нового поколения оказалось министерство обороны. Компьютер революционизирует всю концепцию оружия. Используя небольшой блок искусственного интеллекта в сочетании с голографической молекулярной памятью, мы спроектировали и изготовили первую действительно разумную систему наведения ракет. У армии есть теперь прототип «умной» ракеты. Со времени открытия атомной энергии это крупнейшее достижение в области обороны. И правительство еще меньше, чем компьютерные фирмы, интересуется происхождением наших открытий. Нас не спрашивали, хотим мы этого или нет, и окутали нас плотнейшей завесой секретности, даже еще более непроницаемой, чем в Манхэттенском проекте при создании атомной бомбы. Сам президент не смог бы сюда войти. Так что все мы находимся под наблюдением.

Эти парни — параноики. Они опасаются, что русские в любой день могут пойти на штурм здания. А прошлой ночью они сказали, что ты сорвался со шпонок и представляешь угрозу безопасности. Но я могу сдерживать их, до некоторой степени. Многое зависит от тебя. Тебе придется принять решение.

— Какое решение? — устало спросил Филипс.

— Тебе нужно решить, можешь ли ты жить, зная все это. Я знаю, это большое потрясение. Признаюсь, я не собирался рассказывать тебе, как мы всего достигли. Но, поскольку ты узнал столько, что тебя собирались ликвидировать, тебе нужно знать. Слушай, Мартин. Я понимаю, что техника экспериментирования на людях без их согласия, особенно если их приносят в жертву, противоречит любому традиционному представлению о медицинской этике. Но я считаю, что результаты оправдывают эти методы. Семнадцать молодых женщин, сами об этом не зная, пожертвовали своими жизнями. Все это так. Но это делалось для целей совершенствования общества и гарантирования будущего оборонного превосходства Соединенных Штатов. С точки зрения каждой подопытной, это большая жертва. С точки же зрения двухсот миллионов американцев — очень малая. Подумай, сколько молодых женщин по своей воле лишают себя жизни каждый год и сколько людей гибнут на дорогах, а ради чего? В данном же случае эти семнадцать женщин что-то дали обществу, и к ним отнеслись с сочувствием. О них хорошо заботились, они не испытывали никакой боли. Наоборот, они испытывают чистое наслаждение.

— Я с этим не могу смириться. Почему ты просто не дал им убить меня? — сказал Филипс с горечью. — Тебе не пришлось бы тогда беспокоиться о моем решении.

— Я тебя люблю, Филипс. Мы четыре года работаем вместе. Ты умный человек. Ты внес большой вклад в разработку искусственного интеллекта и можешь сделать еще больше. Медицинское применение, особенно в области радиологии, служит для прикрытия всей этой операции. Ты нам нужен, Филипс.

Это вовсе не означает, что мы без тебя не обойдемся. Среди нас нет незаменимых, но ты нам нужен.

— Не нужен я вам.

— Я не собираюсь с тобой спорить. Ты нам действительно нужен. И вот еще что. Подопытные люди больше не требуются. По существу, эта биологическая часть проекта скоро будет закрыта. Мы получили нужную нам информацию, и теперь пора совершенствовать концепции в части электроники. Эксперименты над людьми заканчиваются.

— Сколько исследователей участвовало в работе?

— В этом, — гордо ответил Майклз, — одна из изюминок всей программы. По сравнению с масштабами работы, количество персонала очень мало. У нас есть группа физиологов, группа специалистов по вычислительной технике и несколько медсестер.

— А врачей нет?

— Нет, — улыбнулся Майклз. — Хотя, это не совсем точно. У одного физиолога-невролога есть докторская степень в медицине и в философии.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Еще одно, — прервал молчание Майклз. — Тебе, совершенно явно и заслуженно, будет принадлежать вся честь медицинских достижений, которые сразу же будут реализованы после внедрения этой новой компьютерной технологии.

— Это взятка?

— Нет. Это признание факта. Но это сделает тебя одним из самых знаменитых медиков-исследователей в Соединенных Штатах. Ты сможешь так спланировать развитие всей радиологии, чтобы компьютеры осуществляли всю диагностику со стопроцентной эффективностью. Это громадный выигрыш для всего человечества. Ты мне сам говорил, что выводы радиологов, даже хороших, справедливы только на двадцать пять процентов. И самое последнее... — Майклз опустил глаза и потоптался в некотором смущении. — Я уже говорил, что только до некоторой степени могу сдерживать агентов. Если они посчитают, что кто-то представляет угрозу для безопасности, я уже не властен. К сожалению, теперь замешана и Дениз Зенгер. Она об исследовании ничего конкретного не знает, но ей известно достаточно, чтобы проект оказался под угрозой. Иными словами, если ты решишь не соглашаться с этой программой, то не только ты сам, но и Дениз будет ликвидирована. Я с этим ничего не могу поделать.

При упоминании угрозы Дениз на Филипса нахлынула новая волна негодования. Как же все это отвратительно! Он с трудом сдержал в себе побуждение крушить все вокруг в слепой ярости. Он был измучен, каждый нерв на пределе. Потребовалось предельное напряжение всех сил, чтобы заставить себя прислушаться к голосу разума. Он ощутил свою полную беспомощность перед лицом грубой силы и подавляющих масштабов проекта. Филипс мог бы пожертвовать собой, но не Дениз. Полная безысходность.

Майклз положил руку ему на плечо. — Ну что, Мартин? Я, кажется, все выложил. Что скажешь?

— Мне кажется, у меня нет выбора, — медленно произнес Мартин.

— Почему же, есть. Только очень ограниченный. Очевидно, что и ты, и Дениз будете находиться под строгим наблюдением. Тебе не дадут никакой возможности рассказать обо всем конгрессу или прессе. Существуют планы на все непредвиденные случаи. Ты можешь выбирать только между жизнью для себя и Дениз и бесполезной мгновенной смертью. Я понимаю, как это жестоко. Если ты примешь то решение, на которое я рассчитываю, Дениз будет сказано только, что наши результаты используются министерством обороны и что в тебе по ошибке усмотрели потенциальную опасность нарушения секретности. Ты дашь подписку о неразглашении, и на этом все кончится. Ты будешь отвечать за то, чтобы она не знала о биологических аспектах.

Филипс глубоко вздохнул и отвернулся от цилиндров.

— Где Дениз?

Майклз улыбнулся. — Иди за мной.

Тем же путем, миновав двойные банковские двери и амфитеатры, они вышли в усеянный обломками коридор и свернули к дирекции старого мединститута.

— Мартин! — раздался крик Дениз. Она вскочила с раскладного стула и протиснулась между двух агентов. Обняв Филипса, она разрыдалась. — Что случилось? — еле вымолвила она.

Мартин не мог произнести ни слова. При виде Дениз долго сдерживаемые чувства переполнили его. Она цела и невредима! Какое он имеет право обрекать ее на смерть?

— ФБР пыталось меня уверить, что ты стал предателем. Я не верю ни одному их слову, но скажи мне сам, что это не так. Скажи мне, что все это просто страшный сон.

Филипс зажмурился. Когда он открыл глаза, к нему вернулась способность говорить. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова — ведь от этого сейчас зависела жизнь Дениз; в данный момент его держат за горло, но со временем, пусть даже через годы, он найдет способ ослабить их хватку. — Да, — сказал Филипс, — это дурной сон. Это все страшная ошибка.

Но теперь все позади.

Мартин повернул к себе лицо Дениз и поцеловал ее в губы. Она ответила на его поцелуй, зная, что не обманулась в нем и что с ним она в безопасности. На мгновение он погрузил лицо в ее волосы. Если ценна жизнь каждого отдельного человека, то ведь и ее жизнь является ценностью. И в первую очередь — для него.

— Теперь все позади, — повторила она.

Филипс посмотрел на Майклза через плечо Дениз, тот утвердительно кивнул. Мартин знал, что никогда не будет все позади...

* * *

«Нью-Йорк Таймс»

УЧЕНЫЙ ПОТРЯСАЕТ НАУЧНУЮ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ; ПРОСИТ ПОЛИТИЧЕСКОГО УБЕЖИЩА В ШВЕЦИИ

Стокгольм (Ассошиэйтед Пресс). Доктор Мартин Филипс, чьи исследования недавно сделали его международной знаменитостью, вчера днем исчез в Швеции при загадочных обстоятельствах. Нейрорадиолог не появился в переполненном зале прославленного зала Королевского института, где в час дня должна была состояться его лекция. Вместе со знаменитым ученым исчезла и доктор Дениз Зенгер, с которой он вступил в брак четыре месяца назад.

Первоначально предполагалось, что супруги хотели избежать того повышенного внимания, которое к ним проявлялось с тех пор, как шесть месяцев назад доктор Филипс положил начало ряду сообщений о потрясающих медицинских открытиях и новшествах. Однако от этого предположения пришлось отказаться, после того как стало известно, что супругов чрезвычайно плотно опекали секретные службы и что исчезновение их определенно связано с помощью шведских властей.

Государственный Департамент отвечает на все вопросы напряженным молчанием, которое вызывает тем больший интерес, что, как стало известно, это событие вызвало в правительственных кругах США лихорадочную активность, совершенно не вяжущуюся с масштабами происшедшего. И без того повышенный интерес международной общественности обострился до предела, когда вчера вечером власти Швеции предали гласности следующее заявление:

Доктор Мартин Филипс попросил и получил политическое убежище в Швеции. Он и его супруга находятся под защитой шведского государства. В течение двадцати четырех часов международная общественность получит возможность ознакомиться с написанным доктором Филипсом документом о грубом нарушении прав человека, совершаемом под прикрытием медицинских экспериментов. До настоящего времени публично высказать свое мнение доктору Филипсу не позволяла группа заинтересованных организаций, включающая и правительство Соединенных Штатов. После опубликования документа доктор Филипс проведет по видеосвязи пресс-конференцию при содействии шведского телевидения.

Неизвестно, что конкретно означает «грубое нарушение прав человека», но странные обстоятельства исчезновения доктора Филипса наводят на серьезные размышления. Сфера деятельности доктора Филипса включает компьютерную интерпретацию медицинских снимков, где грубое нарушение этики эксперимента вряд ли возможно. Однако репутация доктора Филипса (получение им в этом году Нобелевской премии по медицине наиболее известные ученые считали делом заранее предрешенным) гарантирует ему обширную и внимательную аудиторию. Очевидно, моральные чувства доктора Филипса оскорблены настолько сильно, что он подвергает риску свою карьеру, предпринимая этот решительный и драматический шаг. Ясно также, что и медицина не застрахована от своего собственного Уотергейта.