Ожидая в длинной очереди на регистрацию, Линн Энн Лукас раздумывала, следовало ли идти в кабинет неотложной помощи. Сначала она обратилась в студенческую поликлинику, надеясь быть принятой в университете, но доктор ушел в три, и единственным местом, куда можно было пойти, оставалось отделение неотложной помощи в госпитале. Линн Энн спорила сама с собой относительно того, чтобы подождать до завтра. Но стоило ей только взять книгу и попытаться ее читать, как она убедилась, что идти нужно сразу. Она была напугана.

В конце дня отделение неотложной помощи было так загружено, что очередь на регистрацию двигалась черепашьим шагом. Казалось, будто здесь собрался весь Нью-Йорк. Мужчина, стоявший за Линн Энн, был пьян, одет в лохмотья и пропах застарелой мочой и вином. Каждый раз, когда очередь смещалась вперед, он натыкался на Линн Энн и хватался за нее, чтобы не упасть. Впереди Линн Энн стояла громадная женщина с ребенком, полностью закутанным в грязное одеяло. Женщина и ребенок молча ждали своей очереди.

Слева от Линн Энн рывком раскрылись большие двери, и очереди пришлось посторониться, чтобы пропустить целую группу каталок с пострадавшими в автомобильной аварии всего несколько минут назад.

Покалеченных и мертвых быстро провезли через зал ожидания и вкатили прямо в кабинет неотложной помощи. Тем, кто ожидал приема, было ясно, что соответственно увеличится время ожидания. В одном углу семья пуэрториканцев ужинала, усевшись вокруг ведра с надписью «Кентаки Фрайд Чикен». Они казались отрешенными от всего происходящего и даже не заметили прибытия жертв аварии.

Наконец, перед Линн Энн осталась только громадная женщина с ребенком. Когда женщина заговорила, стало ясно, что она иностранка. Она сообщила регистратору, что «бэби она не кричать больше нет». Регистратор сказала ей, что обычно жалуются на обратное, но женщина ничего не поняла.

Регистратор предложила показать ребенка. Женщина отвернула края одеяла и показала младенца цвета неба перед летним штормом, темно-серо-голубого.

Ребенок был мертв так давно, что уже закостенел.

Линн Энн была так потрясена, что утратила дар речи, когда подошла ее очередь. Регистратор поняла ее чувства и сказала, что им приходится быть готовыми видеть все что угодно. Откинув со лба свои золотисто-каштановые волосы, Линн Энн обрела способность говорить и сообщила имя, университетский регистрационный номер и на что жалуется. Регистратор предложила ей присесть, потому что придется подождать. Она заверила, что ее примут, как только будет возможно.

Линн Энн пришлось прождать еще около двух часов, прежде чем ее проводили по оживленному холлу и ввели в каморку, выгороженную в более обширной комнате с помощью усеянных пятнами нейлоновых занавесок.

Расторопная медсестра измерила температуру и давление и ушла. Линн Энн сидела на краю старого смотрового стола и вслушивалась в окружающее ее множество звуков. Руки ее вспотели от возбуждения. Двадцатилетняя Линн Энн училась на предпоследнем курсе и подумывала о поступлении в медицинский институт после прослушивания соответствующих курсов. Но сейчас, осмотревшись, она засомневалась. Это не то, чего она ожидала.

Молодая женщина отличалась хорошим здоровьем, и ее прежнее знакомство с госпитальным кабинетом неотложной помощи ограничивалось случаем неудачного катания на роликовых коньках в одиннадцатилетнем возрасте. Как странно, в тот раз ее доставили именно сюда, поскольку до переезда во Флориду их семья жила поблизости. Линн Энн неплохо помнила это событие. Она думала, что со времени прошлого посещения в детстве Медицинский центр изменился не меньше, чем окружающий его район.

Получасом позже появился молодой врач-интерн Хаггенс. Он был из Уэст Палм Бич и обрадовался, узнав, что Линн Энн приехала из Корал Гейблз; просматривая ее карту, он поболтал о Флориде. Ему явно было приятно, что Линн Энн — хорошенькая чистокровная американка, каких ему среди последней тысячи пациентов встречать не доводилось. Потом он даже попросил у нее номер телефона.

— Что вас привело в неотложную? — спросил он, начиная обследование.

— Это трудно описать. Иногда я плохо вижу. Это началось с неделю назад, когда я читала. Вдруг возникли затруднения с некоторыми словами. Я их видела, но не совсем понимала их значение. В то же время у меня возникла ужасная головная боль. Вот здесь. — Линн Энн приложила руку к затылку и провела ею по боковой части головы до точки над ухом. — Эта тупая боль появляется и вновь исчезает.

Доктор Хаггенс кивнул.

— И я ощущаю какой-то запах.

— Что за запах?

Линн Энн немного смутилась. — Я не знаю. Такой неприятный; не могу сказать, что за запах, но он кажется знакомым.

Доктор Хаггенс кивнул, но видно было, что симптомы Линн Энн не укладываются в рамки какой-либо одной категории. — Что еще?

— Немного кружится голова, в ногах появляется тяжесть, и это происходит все чаще, почти каждый раз, когда я пробую читать.

Доктор Хаггенс положил карту и приступил к осмотру Линн Энн. Он проверил глаза и уши, заглянул в рот и прослушал сердце и легкие. Затем он проверил ее рефлексы, просил ее дотрагиваться до предметов, пройти по прямой линии и запоминать последовательности чисел.

— У вас все достаточно близко к норме, — сказал доктор Хаггенс. Я думаю, вам следует принять двух докторов, вернуться и встретиться с нами в аспирине. — Он рассмеялся над собственной шуткой. Линн Энн не смеялась. Она решила, что так легко им от нее не избавиться, тем более после такого долгого ожидания. Доктор Хаггенс заметил, что она не реагирует на его юмор. — Серьезно. Думаю, вам следует принять аспирин для сглаживания симптомов и завтра опять прийти в Неврологию. Возможно, они смогут что-то обнаружить.

— Я хочу попасть в Неврологию сейчас, — сказала Линн Энн.

— Но это же отделение неотложной помощи, а не клиника.

— Меня это не касается, — заявила Линн Энн, скрывая свои эмоции под маской агрессивности.

— Ну хорошо, хорошо. Я свяжусь с Неврологией. Я найду и офтальмологов, но на это может потребоваться время.

Линн Энн кивнула. Какое-то время она не говорила, опасаясь, как бы ее оборона не растворилась в слезах.

И время действительно потребовалось. Было уже больше шести, когда занавеску вновь раздвинули. Линн Энн подняла глаза на бородатое лицо доктора Уэйна Томаса. Доктор Томас, чернокожий из Балтимора, удивил Линн Энн: она никогда не лечилась у чернокожего доктора. Но она быстро забыла о своей первоначальной реакции и стала отвечать на его конкретные вопросы.

Доктору Томасу удалось выявить еще несколько фактов, которые он счел существенными. Примерно за три дня до этого у Линн Энн был один из ее «эпизодов», как она их называла, и она вскочила с постели, где лежа читала.

Дальше она помнит только, что «пришла в себя» на полу, после потери сознания. Очевидно, она ударилась головой, так как справа на голове появилась большая шишка. Доктор Томас узнал также, что у Линн Энн было два атипичных мазка и она должна была через неделю вновь прийти в клинику гинекологии. Кроме того, недавно у нее была инфекция мочевых путей, которую успешно лечили сульфуром.

Покончив с анамнезом, доктор Томас вызвал медсестру и провел самое тщательное за всю жизнь Линн Энн объективное обследование. Он проделал все, что делал доктор Хаггенс, и многое другое. Большинство тестов были для Линн Энн полной тайной, но дотошность доктора ее обнадежила. Ей только не понравилась поясничная пункция. Лежа на боку и уткнувшись подбородком в колени, она ощущала, как игла проходит сквозь кожу в нижней части спины, но боль была кратковременной.

Закончив, доктор Томас сказал Линн Энн, что хочет сделать несколько рентгеновских снимков и удостовериться, что она не повредила черепа при падении. Уже уходя, он сообщил, что обследование выявило только наличие некоторых зон тела, видимо утративших чувствительность. Доктор признал, что не знает, имеет ли это значение.

Линн Энн вновь ждала.

***

— Можешь поверить? — спросил Филипс, отправляя в рот очередную порцию салата. Он быстро прожевал и проглотил. — Первый смертельный исход в операционной Маннергейма, и как раз пациент, снимок которого мне нужен.

— Сколько ей было — двадцать один? — поинтересовалась Дениз.

— Вот именно. — Мартин добавил в еду соли и перца, чтобы придать ей какой-то вкус. — Трагедия, даже двойная, поскольку я не могу получить этих снимков.

Нагрузив в госпитальном кафетерии подносы, они забрались в самый дальний от раздачи угол, стараясь получше изолироваться от окружения. Стены грязно-горчичного цвета, пол покрыт серым линолеумом, формованные пластиковые стулья ужасного желто-зеленого оттенка. Слышно постоянное и монотонное бормотание госпитальной системы оповещения, произносящей имена врачей и номера, по которым им надлежит позвонить.

— По какому поводу ее оперировали? — спросила Дениз, взяв у шефа немного салата.

— Припадки. Но интересно, что у нее, возможно, был множественный склероз. Когда ты утром ушла, мне пришло в голову, что изменения плотности, которые мы видели на ее снимке, могут представлять какое-то развившееся неврологическое заболевание. Проверил ее карту. Множественный склероз предполагался.

— А ты не отобрал снимков пациентов с известным множественным склерозом?

— Вечером начну. Для проверки программы Майклза мне нужно проработать как можно больше черепных снимков. Будет очень интересно, если удастся найти какие-нибудь другие случаи с такой же радиологической картиной.

— Похоже, что твой исследовательский проект действительно пошел.

— Надеюсь. — Мартин положил в рот кусочек спаржи и решил больше не есть. — Я стараюсь не дать себе радоваться так рано, но, ей Богу, это выглядит так здорово. Потому-то я и загорелся так по поводу Марино.

Появлялась возможность получить что-то конкретное. Фактически, возможность еще есть. Вечером будет вскрытие, и я попытаюсь установить связь между радиологической картиной и результатами патологов. Если это множественный склероз, то мы опять возвращаемся к началу. Но, знаешь, мне нужно что-то такое, чтобы вырваться из этой клинической гонки, пусть хотя бы на пару дней в неделю.

Дениз положила вилку и посмотрела в беспокойные голубые глаза Мартина. — Вырваться из клиники? Не делай этого. Ты же один из лучших нейрорадиологов. Подумай, скольким пациентам нужны твои знания и опыт. Если ты оставишь клиническую нейрорадиологию, это будет настоящая трагедия.

Положив вилку, он взял Дениз за руку. Впервые ему было безразлично, кто в госпитале может их увидеть. — Дениз, — произнес он мягко. — Сейчас в моей жизни есть только две вещи, которые меня действительно волнуют: ты и мои исследования. Но, если бы каким-то образом жизнь с тобой давала мне средства к существованию, я мог бы забыть даже об исследованиях.

Дениз смотрела на Мартина, не зная, радоваться ей или огорчаться.

Она все более и более убеждалась в его чувствах, но совершенно не представляла, чтобы он мог связать себя какими-то обязательствами. С самого начала она благоговела перед его репутацией и знаниями в радиологии, которые казались энциклопедическими. Он был для нее одновременно и любовником, и идеалом в профессии, и она не допускала даже мысли о том, что у их связи есть какое-то будущее. Похоже, она не была к этому готова.

— Послушай, — продолжал Мартин. — Сейчас не время и не место для такого разговора. Он отодвинул в сторону спаржу, как бы в подтверждение этого. — Но важно, чтобы ты знала, из чего я исхожу. Ты находишься на ранней стадии своего клинического обучения, и это приносит большое удовлетворение. Ты тратишь все свое время на обучение и на общение с пациентами. Я, к сожалению, трачу на это лишь самую малую часть моего времени. Основная же часть тратится на попытки разобраться в административных проблемах и бюрократическом дерьме. Я вот так этим сыт!

Дениз приподняла левую руку, которую он все еще крепко держал, и легко скользнула губами по его пальцам. Это произошло быстро, потом она бросила на него взгляд из-под своих темных бровей. Она намеренно приняла кокетливый вид, зная, что это поможет предотвратить его внезапный гнев.

Это, как обычно, сработало, и Мартин рассмеялся. Он сжал ее руку, затем отпустил и посмотрел вокруг, видел ли кто-нибудь.

Оба они вздрогнули от сигнала вызова. Он сразу поднялся и поспешил к телефонам. Дениз наблюдала за ним. Он привлекал ее с самой первой встречи, но сейчас она чувствовала, как все более притягательно на нее действуют его юмор и удивительная чувствительность, и сейчас новое свидетельство его неудовлетворенности и уязвимости, кажется, еще усиливало ее чувства.

Но действительно ли это уязвимость? Не была ли жалоба Филипса на бремя административных обязанностей только попыткой как-то объяснить нежелание становиться старше и смириться с тем, что в профессиональном плане его жизнь стала полностью предсказуема? Дениз не могла в этом разобраться. Сколько она была знакома с Мартином, он всегда проявлял такую обязательность в работе, что она не допускала мысли о его неудовлетворенности, но ее тронуло, что он поделился с ней своими чувствами. Значит, он придает их отношениям большее значение, чем она предполагала.

Наблюдая за говорящим по телефону Мартином, она отметила еще одну сторону их связи. Он придал ей силы окончательно разорвать другую связь, носившую совершенно деструктивный характер. Еще будучи студенткой, Дениз встретила стажера-невролога, который ее очаровал и искусно манипулировал ее чувствами. В силу безликой изолированности института, Дениз была привержена идее прочного союза. У нее никогда не было сомнений в том, что ей удастся построить семью и карьеру с человеком, хорошо понимающим все трудности медицины. Ричард Друкер, ее любовник, был достаточно проницателен, чтобы понять ее чувства и убедить ее, что он их разделяет. Но он был иной. Он удерживал ее в течение нескольких лет, оттягивая принятие решения, но умело поддерживая ее зависимость. В результате она не в силах была с ним порвать, хотя и понимала, что он собой представляет, и испытывала унижение, узнавая о его связях. Как старая собака, она вновь и вновь возвращалась и испытывала новые страдания, тщетно надеясь, что он изменится и станет таким, каким себя изображал. Надежда перешла в отчаяние, и она стала сомневаться не в нем, а в своих женских достоинствах. Она не в силах была прекратить это, пока не встретила Мартина Филипса.

При виде Мартина, возвращающегося к столику, Дениз ощутила прилив любви и благодарности. Но он — мужчина, и она боялась, что он не готов к тому союзу, на который она рассчитывала.

— Неудачный день, — пожаловался Мартин, садясь напротив. — Это доктор Рейнолдс. Марино не будут делать вскрытие.

— Я считала, что должны, — ответила удивленная Дениз, пытаясь переключиться на медицину.

— Ну да. Это дело судебно-медицинского эксперта, но, из уважения к Маннергейму, эксперт передал тело патологоанатомам. Те обратились за разрешением к семье, а семья отказала. Очевидно, они сильно потрясены.

— Это вполне понятно.

— Я думаю, — пробормотал Филипс подавленно. — ...Черт побери!

— А почему бы не сделать снимки пациентов с установленным множественным склерозом и не попытаться отыскать аналогичные изменения?

— Ага, — выдохнул Филипс.

— Ты бы мог немного подумать о пациенте, а не о своем собственном разочаровании.

Мартин в течение нескольких минут пристально глядел на Дениз, так что она подумала, что преступила некую невидимую черту. Она не собиралась морализировать. Вдруг лицо его изменилось и он широко улыбнулся.

— Ты права! По существу, ты только что подала мне потрясающую мысль.

***

Как раз напротив регистрационного стола отделения неотложной помощи находилась серая дверь с табличкой «Персонал отделения неотложной помощи». Это была комната отдыха для интернов и стажеров, хотя для отдыха она использовалась редко. В дальней части располагался туалет и душевые кабины для мужчин: врачам-женщинам нужно было подниматься в комнату отдыха медсестер. Три двери в боковой стене вели в комнатушки на две койки каждая, но ими мало пользовались, разве только чтобы задремать на короткое время.

Времени всегда не хватало.

Доктор Уэйн Томас занял единственное удобное кресло, старое кожаное страшилище с внутренностями, вываливающимися из лопнувшего шва, как из раскрытой раны.

— Я думаю, что Линн Энн Лукас больна, — произнес он убежденно.

Вокруг него, опершись на стол или сидя на деревянных стульях, расположились доктора: Хаггенс, стажер Терапии Кароло Лангоун, стажер Гинекологии Дэвид Харпер и стажер Офтальмологии Син Фарнсворт. В стороне от них еще два доктора изучали за столом электрокардиограмму.

По-моему, ты — сексуальный маньяк, — парировал доктор Лоури с циничной усмешкой. — Это самая симпатичная цыпочка за весь день, и ты просто ищешь повод, чтобы ею заняться.

Засмеялись все, кроме доктора Томаса. Он не двигался, а только обратил взгляд на доктора Лангоуна.

— Ральф говорит дело, — признал Лангоун. — Ее не лихорадит, показатели жизненных функций нормальны, в норме кровоснабжение, моча и цереброспинальная жидкость.

— И снимок черепа нормальный, — добавил доктор Лоури.

— Так, — произнес доктор Харпер, вставая. — Что бы это ни было, это не гинекология. У нее была пара атипичных мазков, но за этим следит клиника. Предоставляю вам решать эту проблему без меня. По правде говоря, она истерична.

— Согласен, — присоединился доктор Фарнсворт. — Она жалуется на трудности со зрением, но результаты офтальмологического обследования нормальны, и в таблице она легко читает самые мелкие цифры.

— А что с полем зрения? — спросил доктор Томас.

Фарнсворт поднялся, собираясь уходить. — По моему, в норме.

Завтра можно проверить поле Голдманна, но в экстренном порядке мы этого не делаем.

— А сетчатки?

— В норме. Спасибо за приглашение. Было очень приятно. Взяв чемоданчик с инструментами, офтальмолог вышел.

— Приятно! Чушь! — фыркнул доктор Лоури. — Если еще какой-нибудь идиотский глазной стажер скажет мне, что они не проверяют поле Голдманна ночью, я его выкину за дверь.

— Заткнись, Ральф, — остановил его доктор Томас. — Ты начинаешь выступать, как хирург.

— Доктор Лангоун встал и потянулся. — Мне тоже пора. Скажи, Томас, почему ты считаешь, что девушка больна — просто из-за ее пониженной чувствительности? Я хочу сказать, что это довольно субъективно.

— Я это чувствую нутром. Она напугана, но, я уверен, не истерична. Потом, ее сенсорные отклонения хорошо воспроизводимы. Она не симулирует. В ее мозге происходит что-то непонятное.

Доктор Лоури рассмеялся. — Единственное, что здесь непонятно, это — как бы ты вел себя, повстречайся она тебе в более неформальной обстановке. Да будь она уродиной, ты велел бы прийти в клинику с утра.

Все в комнате рассмеялись. Доктор Томас отмахнулся от них, поднимаясь из кресла. — Клоуны, от вас никакого проку. Сам справлюсь.

— Не забудь взять ее телефон, — крикнул Лоури вслед. Доктор Хаггенс засмеялся, он уже успел подумать, что неплохо бы это сделать.

Возвратясь в Неотложную, Томас осмотрелся. С семи до девяти бывало относительное затишье, как будто на время еды люди переставали испытывать страдания, боль, нездоровье. К десяти начнут прибывать пьяные, жертвы автомобильных аварий и пострадавшие от воров и психов, а к одиннадцати — жертвы страсти. Значит, есть еще немного времени подумать о Линн Энн Лукас. Что-то в этом деле его беспокоило; ему казалось, что он упускает какую-то важную деталь.

Остановившись у регистрационного стола, он спросил у одной из регистраторов, пришла ли из главной регистратуры карта Линн Энн Лукас.

Регистратор проверила и ответила отрицательно, но потом заверила его, что карта будет. Доктор Томас рассеянно кивнул, размышляя, не принимала ли Линн Энн каких-нибудь экзотических лекарств. Свернув в главный коридор, он направился обратно в приемную, где ждала девушка.

***

Дениз не имела представления, что это за «потрясающая мысль».

Филипс просил ее вновь прийти в кабинет около девяти вечера. Было уже четверть десятого, когда она смогла оторваться от чтения травматических снимков в Неотложной. Поднявшись по лестнице, она прошла на этаж Радиологии. После толкотни и хаоса этого дня, коридор здесь казался принадлежащим иному миру. В самом конце уборщик полировал виниловый пол.

Дверь в кабинет Филипса была распахнута; слышен был его монотонно диктующий голос. Войдя, она увидела, что он заканчивает церебральные ангиограммы за этот день. На экране перед ним был спроецирован ряд ангиограмм. На каждом снимке черепа тысячи кровеносных сосудов виднелись белыми нитями и вместе напоминали перевернутую корневую систему дерева.

Продолжая говорить, он пальцем показывал Дениз патологию. Она смотрела и кивала, хотя непонятно было, как он мог знать все названия, нормальные размеры и положение каждого сосуда.

— Заключение: — диктовал Филипс, — Церебральная ангиография показывает наличие обширного артериовенозного порока в правом базальном ядре этого девятнадцатилетнего пациента. Точка. Этот циркуляторный порок снабжается правой средней церебральной артерией и правой задней церебральной артерией. Точка. Конец диктовки. Просьба послать копию этого сообщения докторам Маннергейму, Принсу и Клаузону. Спасибо.

Диктофон со щелчком остановился, и Мартин повернулся на стуле. Он хитро улыбался и потирал руки, как шекспировский мошенник.

— В самое время, — сказал он.

— Какая муха тебя укусила? — спросила она, притворяясь испуганной.

— Идем, позвал Филипс, увлекая ее наружу. Там к стене была придвинута каталка с сосудами для внутривенного вливания, бельем и подушкой. Улыбаясь в ответ на ее удивленный вид, Мартин повез каталку по коридору. Дениз догнала его у лифта для пациентов.

— Я подала тебе эту потрясающую мысль? — поинтересовалась она, помогая втолкнуть каталку в лифт.

— Совершенно верно. — Филипс нажал кнопку подвального этажа и двери закрылись.

Они очутились в недрах госпиталя. Путаница труб, подобно кровеносным сосудам, тянулась в обоих направлениях, изгибаясь и скручиваясь, как в агонии. Все было окрашено серой или черной краской, исключающей всякое понятие о цвете. Скудный свет от защищенных металлической сеткой флуоресцентных ламп на большом расстоянии друг от друга, создавал контрастные пятна белого сияния, разделенные длинными участками плотной тени. Напротив лифта была табличка: «Морг: Следовать по красной линии».

Линия тянулась по середине коридора, как кровавый след. Она проходила по сложному маршруту через темные переходы, резко изгибаясь в местах разветвления. Затем она пошла под уклон, и каталка почти вырывалась из рук Мартина.

— Ради всего святого, что мы здесь делаем? — взмолилась Дениз, и голос ее вместе со звуком шагов эхом пронесся по безжизненному пространству.

— Увидишь. Улыбка сошла с лица Филипса, голос звучал напряженно.

Его прежняя игривость уступила место нервному сомнению по поводу разумности того, что он делал.

Внезапно коридор привел в громадную подземную пещеру. Освещение здесь было столь же тусклым, как и в коридоре, и потолок на высоте двух этажей терялся в темноте. В левой стене была видна закрытая дверь печи для сжигания отходов, оттуда слышалось жадное шипение пламени.

Впереди находились двойные двери, ведущие в морг. Перед ними красная линия на полу резко оборвалась. Филипс оставил каталку и подошел ко входу. Толкнув правую створку, он заглянул внутрь. — Нам повезло, — констатировал он, возвратившись к каталке. — Мы здесь одни.

Дениз нерешительно следовала за ним.

Морг был большим запущенным помещением, которому позволили прийти в такой упадок, что оно напоминало откопанные портики Помпей. С потолка на проводах свисало множество светильников, но только в некоторых из них были лампы. Грязный каменный пол, стены, выложенные растрескавшейся и выщербленной керамической плиткой. В углублении в центре помещения старинный мраморный стол для вскрытия. Последний раз он использовался еще в двадцатые годы; в этих развалинах он напоминал древний языческий алтарь.

Сейчас вскрытие проводят в отделении Патологии на пятом этаже в современной обстановке из нержавеющей стали.

Массивная деревянная дверь, видом своим выделявшаяся среди всех других, похожа была на двери холодильника в мясном магазине. В дальней стене виднелся вход в абсолютно темный поднимающийся вверх коридор, ведущий к выходу на задворки госпитального комплекса. Кругом гробовая тишина.

Только редкое падение капель и приглушенные звуки их собственных шагов.

Мартин остановил каталку и подвесил сосуд для внутривенного вливания.

— Держи, — произнес он, подав ей угол одной из свежих простыней и показывая, что нужно покрыть поверхность каталки.

Затем Мартин подошел к большой деревянной двери, вынул из задвижки шпильку и с большим усилием открыл дверь. Оттуда, стелясь по каменному полу, поплыл ледяной туман.

Найдя выключатель, Мартин включил свет и увидел, что Дениз не сдвинулась с места.

— Идем! И давай каталку.

— Я не пошевелюсь, пока ты не объяснишь, что происходит.

— Мы играем в пятнадцатый век.

— Что это значит?

— Крадем тело ради науки.

— Лизу Марино? — спросила Дениз скептически.

— Совершенно верно.

— Так вот: я в этом никакого участия не принимаю. — Она отступила, как бы собираясь уходить.

— Дениз, не валяй дурака. Я всего лишь собираюсь сделать томограмму и рентгеновский снимок. Потом вернем тело. Не думаешь же ты, что я оставлю его себе?

— Не знаю, что и думать.

— Ну и воображение! — Филипс взялся за конец каталки и втянул ее в старинный рефрижератор. Сосуд звякнул о металлическую стойку. Дениз вошла и быстро осмотрелась: все выложено плиткой — пол, стены, потолок. Плитка когда-то была белой, а сейчас приобрела неопределенный серый оттенок.

Помещение длиной девять метров и шириной шесть. По бокам вдоль стен стоят старые деревянные тележки, колеса — размером с велосипедные. По центру камеры свободный проход. На каждой тележке лежит завернутый труп.

Филипс быстро пошел по центральному проходу, посматривая по сторонам. Дойдя до конца, он повернул обратно и стал приподнимать углы простыней. Во влажном холодном воздухе Дениз охватила дрожь. Она старалась не смотреть на ближайшие к ней тела — скорбный результат одного из дорожных происшествий в часы пик. Все еще обутая в ботинок ступня торчит под неестественным углом — нога сломана в середине голени. Где-то невидимо запыхтел, оживая, старый компрессор.

— А, вот она, — узнал Филипс, заглянув под одну из простыней. К облегчению Дениз, он не стал откидывать простыню; жестом он попросил пододвинуть каталку. Дениз повиновалась, как автомат.

— Помоги поднять ее.

Дениз через простыню ухватилась за лодыжки Лизы Марино, избегая прикосновения к трупу. Филипс поднял туловище. Сосчитав до трех, они переложили тело, отметив, что оно уже успело окоченеть. С помощью тянувшей спереди Дениз Мартин вывез каталку из рефрижератора, после чего закрыл дверь и задвижку.

— А зачем внутривенные принадлежности? — поинтересовалась Зенгер.

— Не хочу, чтобы узнали, что мы везем труп. Принадлежности — это мазок, выполненный рукой мастера. Он стянул простыню, обнажив бескровное лицо Лизы Марино. Дениз отвела взгляд, когда Мартин стал поднимать голову и подсовывать под нее подушку. Трубку от сосуда он положил под простыню.

Отступив назад, он оценил результат. — Отлично. — Потом, похлопав труп по руке, спросил:

— Теперь удобно?

— Мартин, ради Бога, это же ужасно!

— Ну, по правде говоря, это защитная реакция. Я не уверен, что нам нужно это делать.

— Он мне еще говорит, — простонала Дениз, помогая направить каталку в двойную дверь.

Тем же путем они прошли по подземному лабиринту и вошли в лифт для пациентов. Они встревожились, когда кабина остановилась на первом этаже. На площадке стояли два санитара с пациентом в кресле на колесах.

Мартин и Дениз в страхе посмотрели друг на друга. Дениз отвернулась, кляня себя за то, что ввязалась в эту нелепую авантюру.

Санитары, против ожидания, вкатили пациента в кабину лицом внутрь. Они были увлечены разговором о предстоящем бейсбольном сезоне и, если и обратили внимание на вид Лизы Марино, то никак этого не показали.

Иное дело пациент. Он всмотрелся и увидел большой зашитый разрез подковообразной формы на голове Лизы Марино.

— После операции? — спросил он.

— Угу.

— Поправится?

— Немного устала, — ответил Филипс. — Ей нужно отдохнуть.

Пациент с пониманием кивнул. Потом двери открылись на второй этаже, и Филипс и Зенгер вышли. Один из санитаров даже помог вытащить каталку.

— Какая нелепость! — облегчила душу Зенгер, когда они шли по пустому коридору. — Я себя чувствую преступницей.

Они вошли в кабинет томографии. Рыжеголовый лаборант увидел их сквозь полупрозрачное стекло пультовой и зашел помочь. Филипс сказал ему, что требуется экстренная томография. Лаборант отрегулировал стол, встал за головой Лизы Марино и подсунул руки под плечи, готовясь поднять. Ощутив ледяной холод безжизненного тела, он отскочил.

— Она мертвая! — крикнул он, потрясенный.

Дениз закрыла глаза.

— Скажем так: у нее был трудный день, — ответил Филипс. И вы ничего никому не говорите об этом небольшом мероприятии.

— Вы все же хотите сделать томограмму? — недоверчиво спросил лаборант.

— Обязательно.

Собрав силы, лаборант помог Мартину поднять Лизу на стол.

Поскольку в иммобилизационных креплениях необходимости не было, он сразу включил томограф, и голова Лизы была вдвинута в машину. Проверив ее положение, он позвал Филипса и Зенгер в пультовую.

— Она, конечно, бледная, — заметил он, — но выглядит лучше некоторых пациентов из Нейрохирургии. Он нажал кнопку сканирования, и громадная округлая машина ожила и начала вращение вокруг лизиной головы.

Они ждали, сгрудившись у экрана. В верхней его части появилась горизонтальная линия, потом она стала смещаться вниз, видимо разворачивая первое изображение. Появились кости черепа, но внутри ничего определенного не было видно. Внутренность черепа была темной и однородной.

— Что за чертовщина? — удивился Мартин.

Техник подошел к пульту и проверил регулировку. Он возвратился, качая головой. Они подождали появления следующего изображения. Опять появились очертания черепа, но внутри него все выглядело ровно.

— Вечером машина работала нормально? — спросил Филипс?

— Отлично.

Филипс протянул руку и покрутил рукоятки уровня и ширины сканирования. — Господи! — вырвалось у него. — Вы поняли, что мы видим?

Воздух! Там нет мозга. Он исчез!

Они глядели друг на друга со смешанным чувством изумления и недоверия. Мартин вдруг повернулся и побежал в аппаратную. Дениз и лаборант пошли следом. Мартин взял голову Лизы обеими руками и приподнял. Вместе с ней приподнялось над столом все негнущееся тело. Лаборант подставил руку, и Филипс смог взглянуть на лизин затылок. Ему пришлось тщательно всматриваться в сине-лиловую кожу, но он нашел то, что искал: тонкий подковообразный разрез у основания черепа, заделанный невидимым швом.

— Пожалуй, нужно возвратить тело в морг, — смущенно подвел итог Мартин.

Второй раз они шли быстро и разговаривали мало. Дениз не хотела идти, но она знала, что нужно помочь Мартину поднять Лизу с каталки. Когда дошли до мусоросжигателя, он опять удостоверился, что в морге никого нет.

Придерживая отворенную дверь, он жестом позвал Дениз и подтолкнул каталку в двери рефрижератора. Затем он быстро раскрыл тяжелую деревянную дверь.

Дениз смотрела на выдыхаемые им облачка пара, пока он пятился по проходу, двигая за собой каталку. Они поравнялись с той старой деревянной тележкой и уже собирались поднять тело, как в холодном воздухе раздался ужасающий звук.

У Дениз и Мартина замерли сердца, и лишь через несколько секунд они поняли, что звук идет от аппарата индивидуального вызова Дениз. Она поспешно его отключила, смутившись, как будто это произошло по ее вине, и быстро схватилась за лизины лодыжки; на три счета они погрузили тело на тележку.

— Снаружи в морге есть на стене телефон, — сказал Мартин, откидывая простыню. — Пойди ответь, а я пока удостоверюсь, что тело выглядит, как раньше.

Дениз без дальнейших уговоров поспешила наружу. Она была совершенно не подготовлена к происшедшему. Направившись к телефону, она натолкнулась на человека, приближавшегося к открытой двери рефрижератора.

Она невольно взвизгнула и подняла руки, чтобы смягчить удар.

— Что вы здесь делаете? — рявкнул мужчина. Это был Вернер, госпитальный препаратор. Он схватил Зенгер за кисть поднятой руки.

Услышав шум, Мартин появился на пороге рефрижератора. — Я доктор Мартин Филипс, а это доктор Дениз Зенгер. — Он хотел придать голосу силу, но слова прозвучали глухо.

Вернер отпустил кисть Дениз. Это был костлявый человек со скуластым, в оспинах лицом. При тусклом освещении невозможно было рассмотреть его глубоко посаженные глаза. Глазницы казались пустыми, как отверстия, прожженные в маске. Нос тонкий и острый. На Вернере был черный свитер с воротником «хомут», закрытый спереди черным резиновым фартуком.

— Что вы делаете с моими трупами? — спросил Вернер, протискиваясь в дверь мимо докторов и каталки. Войдя в рефрижератор, он пересчитал трупы.

Указывая на труп Марино, он спросил:

— Вот этот вы брали отсюда?

Оправившись от первого потрясения, Филипс восхитился тем чувством собственника, которое препаратор проявлял в отношении мертвых. — Думаю, не совсем правильно называть их «вашими трупами», мистер...?

— Вернер, — сообщил препаратор, возвращаясь к Филипсу и направляя ему в лицо толстый указательный палец. — Пока кто-нибудь не распишется за эти трупы, они мои. Я за них отвечаю.

Мартин счел за лучшее не спорить. Рот Вернера с тонкими губами был вытянут в жесткую бескомпромиссную линию. Тело препаратора было напряжено, как сжатая пружина. Филипс раскрыл рот, но голос его сорвался в жалкий писк. Откашлявшись, он начал снова:

— Мы хотим поговорить с вами по поводу одного из этих тел. Мы полагаем, что нарушена его целостность.

Аппарат Зенгер вторично стал подавать сигналы. Извинившись, она поспешила к настенному телефону и ответила на вызов.

— О каком теле вы говорите? — резко проговорил Вернер. Он не отводил взгляда от лица Мартина.

— Лизы Марино. — Мартин указал на частично покрытый труп. — Что вы знаете об этой женщине?

— Не очень много, — ответил Вернер, повернувшись в сторону Лизы и немного расслабившись. — Взял из хирургии. Думаю, ее заберут еще сегодня или рано утром.

— А как само тело? — Мартин обратил внимание, что волосы у препаратора коротко острижены и по бокам зачесаны вверх.

— Отлично, — сообщил Вернер, продолжая смотреть на Лизу.

— Что значит — отлично?

— У меня давно уже не было такой красивой женщины. — Вернер обратил лицо к Мартину, и рот его растянулся в циничной усмешке.

Растерявшись на мгновение, Мартин сделал глотательное движение.

Во рту у него пересохло; к его облегчению, в этот момент возвратилась Дениз со словами:

— Мне нужно идти. Вызывают из Неотложной, посмотреть снимок черепа.

— Ну давай, — ответил Мартин, пытаясь привести в порядок мысли. — Встретимся у меня в кабинете, когда освободишься.

Дениз кивнула и с чувством облегчения удалилась.

Мартин, чувствуя себя не в своей тарелке наедине с Вернером в морге, заставил себя подойти к Лизе Марино. Он откинул простыню и, взявшись за плечо, повернул труп. Затем спросил, указывая на тщательно зашитый разрез:

— Что вы знаете об этом?

— Об этом я ничего не знаю, — быстро ответил Вернер.

Мартин даже не был уверен, что препаратор видит, что ему показывают. Отпустив лизино тело, которое сразу вернулось в прежнее положение на тележке, он изучающе посмотрел на Вернера. Своим жестким лицом тот напомнил Мартину расхожее изображение нациста.

— Скажите, кто-нибудь из ребят Маннергейма сегодня здесь был?

— Не знаю. Мне сказали только, что вскрытия не будет.

— Ну, это разрез не от вскрытия. — Взявшись за край простыни, Филипс накинул ее на Лизу Марино. — Происходит что-то странное. Вы действительно ничего об этом не знаете?

Вернер покачал головой.

— Ну что ж, посмотрим, — закончил разговор Филипс. Он вышел из рефрижератора, предоставив Вернеру разбираться с каталкой. Препаратор подождал, пока не услышал, как закрылись наружные двери. Тогда он ухватился за каталку и сильно толкнул. Каталка вылетела из рефрижератора, пронеслась до середины морга и, врезавшись в угол мраморного секционного стола, со страшным грохотом перевернулась. Сосуд для внутривенного вливания разлетелся на множество осколков.

***

Доктор Уэйн Томас прислонился к стене и скрестил руки на груди.

Линн Энн Лукас сидела на старом смотровом столе. Глаза их располагались на одном уровне: его — живые и задумчивые, ее — отрешенные и измученные.

— А вот эта недавняя инфекция мочевых путей, — поинтересовался доктор Томас. — Ее лечили сернистыми препаратами. Не было ли при этом заболевании еще чего-нибудь, о чем вы не говорили?

— Нет, — произнесла Линн Энн медленно, — разве что, меня посылали к урологу. Сказал, что у меня в мочевом пузыре после ванны слишком много мочи. Велели посоветоваться с невропатологом.

— Вы ходили?

— Нет. Проблема разрешилась сама собой, поэтому я сочла это излишним.

Занавеска раздвинулась, и заглянула доктор Зенгер.

Томас оттолкнулся от стены и сказал, что сейчас вернется. По пути в комнату отдыха он кратко изложил историю болезни Линн Энн. По его мнению, рентгеновский снимок в норме, но желательно получить подтверждение для области гипофиза.

— А какой диагноз? — спросила Дениз.

— В этом-то вся трудность, — сказал Томас, открывая дверь в комнату отдыха. — Бедняга здесь уже пять часов, а я не могу свести все воедино. Думал, может она наркоманка, так нет. Она даже травку не курит.

Томас щелчком вставил пленку в статоскоп. Дениз изучала ее последовательно, начиная с костей.

— Остальные в Неотложной несут всякую чушь, — пожаловался Томас. — Они считают, меня это интересует только потому, что мне нравится эта телка.

Дениз оторвалась от изучения снимка и внимательно посмотрела на Томаса.

— Но я же не потому. У этой девушки что-то неладное с мозгом. И это что-то широко распространено.

Зенгер вновь обратилась к снимку. Костная структура нормальная, включая и область гипофиза. Она всмотрелась в неясные тени внутри черепа.

Чтобы сориентироваться, она проверила, не кальцифицировано ли шишковидное тело. Нет. Она была уже готова признать снимок нормальным, но тут уловила очень слабое изменение структуры. Образовав ладонями небольшое отверстие, она присмотрелась к этому участку. Этот трюк на ее глазах использовал Филипс с листом бумаги. Убрав руки, она была полностью убеждена. Ей встретился еще один пример изменения плотности, которое Мартин уже показывал ей на снимке Лизы Марино!

— Я хочу показать снимок одному человеку, — сказала она, вынимая пленку из статоскопа.

— Вы что-нибудь нашли? — спросил с надеждой Томас.

— Думаю, да. Задержите пациентку до моего возвращения. Дениз исчезла, прежде чем Томас успел ответить.

Через две минуты она была в кабинете Мартина.

— Ты уверена? — усомнился он.

— Почти. — Она вручила ему пленку.

Мартин взял снимок, но сразу вставлять не стал. Он повертел его в руках, опасаясь еще одного разочарования.

— Давай же, — Дениз не терпелось получить подтверждение своей находки.

Снимок вошел в зажимы. Свет в статоскопе мигнул и зажегся.

Опытный глаз Филипса уловил неясную линию в соответствующей зоне. — Думаю, ты права. — Через лист с отверстием он более тщательно изучил снимок. Без сомнения, на этой пленке присутствует такое же необычное изменение плотности, какое он видел на снимке Лизы Марино. Разница только в том, что здесь оно менее ярко выражено и не столь обширно.

Стараясь сдержать возбуждение, Мартин включил компьютер Майклза.

Набрав имя, он повернулся к Дениз и спросил, на что сейчас жалуется пациентка. Дениз рассказала о затруднениях при чтении, сопровождаемых потерей сознания. Филипс ввел информацию и переместился к лазерному принтеру. Когда загорелся красный глазок, он вставил край пленки. Со щелчком заработала машинка на выходе. «Спасибо. Можно вздремнуть.»

Пока они ждали, Дениз рассказала Мартину все известное ей о Линн Энн Лукас, но больше всего ему было важно то, что пациентка жива и находится в кабинете неотложной помощи.

Как только принтер оборвал свое стремительное стаккато, Филипс оторвал бумагу. Он стал читать, а Дениз смотрела через его плечо.

— Потрясающе! — закричал Филипс, окончив чтение. — Компьютер явно согласен с твоим мнением. И он помнит, что видел такое же изменение плотности на снимке Лизы Марино, а кроме того, он просит сказать ему, что собой представляет это изменение плотности. Чертовски потрясающая штука.

Машина хочет обучаться! Это так по-человечески, что пугает меня. Остается только, чтобы она захотела пожениться с томографическим компьютером и уйти в отпуск на все лето.

— Пожениться? — рассмеялась Зенгер.

Филипс отмахнулся. — Административные болячки. Не заводи меня.

Зови эту Линн Энн Лукас сюда, и давай сделаем томограммы и рентгеновские снимки, которые не получились с Лизой Марино.

— Понимаешь, уже поздновато. Лаборант в томографическом в десять выключает установку и уходит. Придется его вызывать. Так ли уж необходимо сделать это все сегодня?

Филипс посмотрел на часы. Десять тридцать. — Ты права. Но эту пациентку нельзя терять. Я прослежу, чтобы ее оставили хотя бы на ночь.

Дениз пошла с Мартином в Неотложную и привела его прямо в один из больших лечебных кабинетов. Жестом пригласив его в правый угол, она отодвинула занавеску, отделяющую небольшой уголок для обследований. Линн Энн Лукас подняла на них воспаленные глаза. Она сидела у стола, навалившись на него и положив голову на руку.

Прежде чем Дениз смогла представить Филипса, включился ее аппарат индивидуального вызова, и она предоставила Мартину самому разговаривать с Линн Энн. Ему стало совершенно ясно, что женщина измучена. Он дружелюбно улыбнулся ей и спросил, не согласится ли она переночевать здесь, чтобы утром можно было сделать некоторые специальные снимки. Линн Энн ответила, что ей все равно, лишь бы ее забрали из кабинета неотложной помощи и дали возможность поспать. Филипс ласково сжал ее руку и пообещал все устроить.

У стола регистраторов Филипсу пришлось действовать, как в отделе уцененных товаров — толкаться, кричать и даже стучать по столу ладонью, чтобы привлечь внимание одной из замотанных регистраторов. Он спросил, кто ведет пациентку Линн Энн Лукас. Сверившись с журналом, она сообщила, что это доктор Уэйн Томас, он сейчас в комнате 7 занимается пациентом, у которого произошел удар.

Войдя, Филипс оказался в центре суматохи, связанной с остановкой сердца. Пациент был тучным мужчиной, растекшимся по столу, как блин.

Бородатый чернокожий мужчина, как Филипс вскоре узнал, доктор Томас, стоя на стуле, делал пациенту непрямой массаж сердца. При каждом нажатии руки доктора Томаса исчезали в складках жира. По другую сторону от пациента один из стажеров держал дефибриллятор, наблюдая за экраном кардиомонитора. У головы пациента женщина-анестезиолог с помощью дыхательного мешка производила вентиляцию легких, координируя свои действия с доктором Томасом.

— Стойте! — произнес стажер с дефибриллятором.

Все отошли, и он поместил лопатки на проводящую смазку, нанесенную в зоне трудно различимой грудной клетки пациента. После нажатия кнопки сверху от переднего грудного отведения по груди пациента пошел ток, вызвавший беспорядочные движения. Пациент бессильно размахивал конечностями, напоминая пытающегося взлететь толстого цыпленка.

Анестезиолог сразу же стала опять помогать дыханию. На экране монитора произошли изменения, появились слабые, но регулярные сокращения.

— У меня хорошие каротидные пульсации, — сообщила анестезиолог, нажимавшая рукой на шею пациента сбоку.

— Хорошо, — откликнулся стажер с дефибриллятором. Он не отводил глаз от монитора и с появлением первого эктопического желудочкового пика скомандовал:

— Семьдесят пять миллиграммов лидокаина!

Филипс подошел к Томасу и похлопал его по ноге. Стажер слез со стула и отступил назад, продолжая смотреть на стол.

— Ваша пациентка Линн Энн Лукас, — произнес Филипс. — На ее снимке есть интересные детали в затылочной области и немного впереди.

— Я рад, что вы обнаружили что-то. Интуиция подсказывает мне, что у нее что-то не так, но я не знаю, что.

— Пока не могу предложить диагноз. Мне хотелось бы завтра сделать дополнительные снимки. Нельзя ли оставить ее на ночь?

— Конечно. Я бы с удовольствием, но без хотя бы предварительного диагноза ребята меня заклюют.

— Допустим, множественный склероз?

Томас погладил бороду. — Множественный склероз. Это уж через край.

— А что, есть какие-либо аргументы против множественного склероза?

— Нет. Но и в пользу него тоже не много.

— Ну, может быть, очень ранняя стадия.

— Возможно, но множественный склероз обычно диагностируется позже, когда становятся заметны его характерные особенности.

— Так в этом же и суть. Мы предлагаем этот диагноз раньше, а не позже.

— Ну хорошо, но в приемной записке я особо отмечу, что диагноз предложен Радиологией.

— Будьте любезны. Только обязательно в списке назначений запишите на завтра компьютерную аксиальную томографию и политомографию. Я это внесу в план Радиологии.

Возвратившись к столу, чтобы взять на Линн Энн Лукас карту Неотложной и госпитальную карту, Филипс попал в довольно длинную очередь.

Взяв обе карты, он сел в пустынной комнате отдыха.

Вначале он прочел записи докторов Хаггенса и Томаса. Ничего интересного. Он посмотрел на обложку. По цветовым кодам на краях страниц он установил, что имеется запись радиологов. Филипс открыл карту на этой странице и прочел описание снимка черепа в одиннадцатилетнем возрасте после падения на роликовых коньках. Описание составлял стажер, которого он знал.

Тот пришел на несколько лет позже Филипса и сейчас находился в Хьюстоне.

Снимок был признан нормальным.

Пролистав карту в обратном направлении, Филипс прочел сделанные за последние два года записи об амбулаторном лечении инфекции верхних дыхательных путей. Он просмотрел также записи о нескольких посещениях клиники гинекологии, при которых отмечался немного атипичный мазок. Филипсу пришлось признать, что записи эти не так информативны, как хотелось бы, потому что со времени работы в составе младшего врачебного персонала он на удивление многое забыл из терапии. С 1969 по 1970 год записей в карте не было.

Прежде чем вернуться в кабинет, Филипс отдал карту в регистратуру Неотложной. Азарт исследователя пробудил в нем новую энергию, он шагал через две ступеньки. После разочарования с Марино появление Лукас представлялось тем более ценным. Войдя в кабинет, он снял с полки пыльный учебник терапии и нашел множественный склероз.

Как он помнил, диагностика заболевания была косвенной.

Лабораторные исследования четкого подтверждения не давали — только вскрытие. Филипсу вновь представилась очевидная и колоссальная ценность радиологического диагностирования. Он продолжил чтение, отметив, что в число классических проявлений болезни входят расстройства зрения и дисфункция мочевого пузыря. Прочтя первые два предложения следующего параграфа, Филипс остановился. Он вернулся назад и прочел их вслух:

"В первые годы заболевания диагноз может быть ненадежен.

Окончательному диагнозу могут помешать длительные латентные периоды между незначительным первым симптомом, который может даже ускользнуть от внимания медиков, и последующим развитием более характерных проявлений."

Филипс схватил аппарат и набрал домашний номер Майклза. При наличии чувствительного радиологического средства диагностики можно избежать задержки с окончательным диагнозом.

Лишь после того, как телефон начал звонить, Филипс посмотрел на часы. Он был потрясен, узнав, что уже больше одиннадцати. В этот момент трубку сняла Элеонора, жена Майклза; Филипс никогда ее не видел. Он сразу же пустился в длительные извинения за поздний звонок, хотя по голосу нельзя было сказать, что она спала. Элеонора заверила его, что они никогда не ложатся раньше полуночи, и передала трубку мужу.

Узнав, что Мартин все еще находится в своем кабинете, Майклз посмеялся над, как он выразился, его мальчишеским энтузиазмом.

— Я был занят, — пояснил Филипс. — Выпил чашечку кофе, немного поел и вздремнул.

— Не позволяй всем читать эти распечатки, — сказал Майклз, снова рассмеявшись. — Я запрограммировал и похабные предложения.

Дальше Филипс взволнованно рассказал Майклзу, что нашел в Неотложной еще одну пациентку — Линн Энн Лукас — с тем же необычным изменением плотности, которую он наблюдал на снимке Марино. Он сообщил, что не смог сделать новых снимков Марино, но утром собирается сделать определяющие снимки. Мартин добавил, что компьютер просил указать, что означают необычные изменения плотности. — Чертова штуковина хочет познавать!

— Запомни, — вставил Майклз, — у программы тот же подход к радиологии, что и у тебя. Она использует именно твои методы.

— Да, но она уже меня превзошла. Она уловила это изменение плотности, когда я его не видел. Если она использует мои методы, то как это объяснить?

— Очень просто. Компьютер накладывает на изображение сетку размером 256 на 256 ячеек, в которых степень плотности может меняться от нуля до двухсот. Когда мы проверяли тебя, ты смог различить только плотности от нуля до пятидесяти. Ясно, что машина более чувствительна.

— Извини за глупый вопрос.

— А ты гонял программу на старых снимках черепа?

— Нет, — признался Филипс, — сейчас хочу приступить.

— Ну, не надо решать все за одну ночь. Эйнштейн так не поступал.

Почему бы не подождать до утра?

— Заткнись, — беззлобно парировал Мартин и положил трубку.

Зная госпитальный номер Линн Энн Лукас, Филипс относительно легко нашел конверт с ее снимками. В нем были только два недавних снимка грудной клетки и ряд снимков черепа, сделанных после падения на роликовых коньках, когда ей было одиннадцать. Он вложил один из старых боковых снимков черепа в статоскоп рядом со снимком, сделанным в этот вечер. Сравнив их, Филипс убедился, что необычное изменение плотности развилось после одиннадцати лет. Для полной уверенности Филипс ввел один из старых снимков в компьютер.

Результат совпал.

Филипс вложил старые снимки Линн Энн обратно в конверт и добавил сверху новые. Конверт он положил на стол, где, он знал, Хелен их не тронет.

Пока не будет проведено новое обследование Линн Энн, с ней больше делать нечего.

И что же дальше? Время позднее, но он слишком возбужден, чтобы идти спать, и потом, хотелось бы дождаться Дениз. Она, пожалуй, придет, когда закончит свои дела. Он собирался уже воспользоваться системой индивидуального вызова, но передумал.

Мартин решил использовать это время на получение старых снимков черепа из архива. Почему бы не начать процесс проверки компьютерной программы? На случай если Дениз придет раньше него, он прикрепил к двери записку: «Я в центральной Радиологии».

На одном из терминалов центрального госпитального компьютера он с большими усилиями напечатал, что ему требуется распечатка имен и номеров всех пациентов, которым за последние десять лет делались снимки черепа.

Закончив, он нажал кнопку ввода и повернулся лицом к выходному принтеру.

Пришлось немного подождать. Потом машина стала извергать бумагу со страшной скоростью. Когда она наконец остановилась, у Филипса в руках оказался список из тысяч имен. От одного только вида этого списка у него потемнело в глазах.

Невзирая на это, он отыскал Рэнди Джекобса, который работал по вечерам и занимался раскладкой дневных снимков и подбором снимков на следующий день. В дневное время он обучался фармакологии, великолепно играл на флейте и отличался большой жизнерадостностью. Филипс ценил его как умного, энергичного и деловитого работника.

Для начала, Мартин велел Рэнди подобрать снимки по первой странице списка. Это около шестидесяти пациентов. Проявив свою обычную сноровку, тот уже через двадцать минут положил на проектор Филипса два десятка боковых снимков черепа. Но Филипс не стал пропускать снимки через компьютер, как просил Майклз. Не в силах избавиться от искушения поискать такие же изменения плотности, какие обнаружились на снимках Марино и Лукас, он стал тщательно их рассматривать. Он взял тот же лист с отверстием и, перемещая проекции, начал поочередно изучать снимки. Филипс проработал около половины снимков, когда появилась Дениз.

— Несмотря на все эти умные слова о желании оставить клиническую радиологию, ты все же сидишь здесь и рассматриваешь снимки, хотя уже почти полночь.

— Немного глупо, — признал Мартин, откидываясь на стуле и потирая глаза согнутыми пальцами, — но мне подобрали эти старые снимки, поэтому я решил проверить, нет ли чего-то подобного Лукас и Марино.

Дениз подошла сзади и помассировала ему шею. Лицо его выглядело усталым.

— Нашел что-нибудь?

— Нет пока. Но я просмотрел только с десяток.

— А ты не ограничил область поиска?

— В каком смысле?

— Ну, ты знаешь двух пациентов. В обоих случаях это женщины, обе обратились недавно и обеим около двадцати.

Филипс бросил взгляд на протянувшийся по экрану ряд снимков и что-то проворчал. Таким образом он признавал правоту Дениз, не говоря об этом прямо. Как он сам до этого не додумался?

Она пошла с ним к главному компьютерному терминалу, ведя непрерывный рассказ о трудном вечере в Неотложной. Слушая вполуха, Филипс ввел запрос. Он запросил имена и номера пациенток в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет, которым делались снимки черепа в течение последних двух лет. Выходной принтер ожил и выдал всего одну строчку. В ней говорилось, что банк данных не рассчитан на отбор снимков черепа по признаку пола. Филипс скорректировал свой запрос. Заработав снова, принтер тарахтел с бешеной скоростью, но недолго. В списке было только сто три имени. В результате беглого просмотра выяснилось, что чуть меньше половины из них — женщины.

Рэнди новый список пришелся по душе. По его словам, первый оказал на него деморализующее влияние. Они подождали, и он принес семь конвертов, сказав, что для начала этого хватит, а он пока подберет остальные.

Возвратившись в кабинет, Мартин признал, что устал и что усталость начинает ослаблять его энтузиазм. Бросив снимки перед проектором, он обнял Дениз и прижал к себе. Голова его опустилась к ней на плечо. Она обхватила его руками чуть ниже лопаток. Некоторое время они стояли так, молча держа друг друга в объятиях.

Потом Дениз посмотрела ему в лицо и откинула со лба его светлые волосы. Он не открывал глаз.

— Может быть, на сегодня все?

— Это мысль. — Филипс открыл глаза. — Почему бы нам не зайти ко мне? Я все еще не пришел в себя, мне нужно поговорить.

— Поговорить?

— О чем угодно.

— К сожалению, меня наверняка опять вызовут в госпиталь.

Филипс жил в многоквартирном доме, называемом Тауэрс, который был построен Медицинским центром и примыкал к госпиталю. Хотя создатели вложили в него очень мало фантазии, он был нов, надежен и чрезвычайно удобен. Дом располагался у реки, и из квартиры Мартина открывался вид на нее. А старый дом, где жила Дениз, стоял на тесной боковой улочке. Из окон ее квартиры на третьем этаже был виден только всегда темный узкий колодец между домами.

Мартин напомнил, что от его квартиры до госпиталя не дальше, чем от дежурной комнаты в помещении медсестер, где Дениз располагалась, и втрое ближе, чем от ее собственной квартиры. — Вызовут, так вызовут.

Она заколебалась. Встречаться во время ее дежурства — это что-то новое, кроме того, Дениз боялась, что развитие их связи приведет к необходимости принять решение.

— Может быть, — произнесла она. — Только сначала дай мне сходить в Неотложную и проверить, не назревает ли там что-нибудь.

Ожидая ее, он стал вставлять некоторые из новых снимков в статоскоп. Уже вставив три снимка, он вгляделся в самый первый. И тут он, вскочив, уткнулся в снимок носом. Еще один случай! Те же крапинки, начинающиеся в самой задней части мозга и распространяющиеся вперед. Филипс посмотрел на конверт. Кэтрин Коллинз, двадцать один год. Наклеенное на конверт машинописное описание снимка в клинической информации упоминает припадки.

Взяв снимок Кэтрин Коллинз к компьютеру, он вложил его в сканер.

Затем он схватил остальные четыре конверта и извлек из каждого снимок черепа. Он начал вставлять их в статоскоп, но раньше чем рука его отпустила первый, он уже почувствовал, что нашел еще один пример. Глаза его стали очень восприимчивы к этим слабым изменениям. Элен Маккарти, двадцать два года, клинические данные: головные боли, нарушения зрения и слабость в правых конечностях. Остальные снимки были без отклонений.

Взяв из конверта Элен Маккарти два боковых снимка черепа, сделанных под немного разными углами, Филипс включил стереостатоскоп. Глядя в объектив, он вообще лишь с большим трудом различил какие-то крапинки. Те, что он видел, казались придуманными: они располагались в коре мозга, а не глубже, в нервных волокнах белого вещества. Эта информация его несколько встревожила. Поражения, связанные с множественным склерозом, обычно располагались в белом веществе мозга. Оторвав распечатку, Филипс стал читать ее. Вверху страницы стояло «СПАСИБО», относящееся к моменту, когда была вставлена пленка. Затем шло имя девушки и вымышленный номер телефона.

Еще одна шутка Майклза.

В самом сообщении было то, чего Филипс ожидал. Давалось описание изменений плотности и, как в случае с Линн Энн Лукас, компьютер вновь задавал вопрос о значимости незапрограммированных отклонений.

Почти одновременно Дениз возвратилась из Неотложной и Рэнди принес еще пятнадцать конвертов. Филипс влепил Дениз звучный поцелуй. Он сообщил ей, что, благодаря ее предложению, нашел еще два примера, в обоих случаях — молодые женщины. Мартин взял у Рэнди новые снимки и готов был приступить к ним, но Дениз положила руку ему на плечо.

— В Неотложной сейчас тихо. А через час — кто знает?

Филипс вздохнул. Он чувствовал себя, как ребенок, которому велят на ночь расстаться с новой игрушкой. Он с неохотой отложил конверты и велел Рэнди отобрать снимки по второму списку и сложить на его стол. А потом, если останется время, можно начать подбирать снимки из основного списка и складывать их у задней стены, за рабочим столом. Вспомнив вдруг, он попросил Рэнди связаться с регистратурой и организовать присылку госпитальных карт Кэтри Коллинз и Элен Маккарти в его кабинет.

Оглядев комнату, Мартин сказал:

— Такое впечатление, что я что-то забыл.

— Себя, — ответила Дениз с раздражением. — Ты здесь уже восемнадцать часов. Пошли отсюда к чертям.

Так как Тауэрс являлся частью Медицинского центра, он был соединен с госпиталем хорошо освещенным и окрашенным в приятные тона переходом на уровне подвального этажа. Там же были проложены электрические и тепловые магистрали, скрытые в потолке за звукоизоляционными плитками.

Взявшись за руки, Мартин и Дениз прошли сначала под старым медицинским институтом, потом под новым. Потом они миновали разветвление тоннелей, ведущих к Бреннеровскому педиатрическому госпиталю и Голдмановскому институту психиатрии. Тауэрс находился в конце тоннеля и представлял собой нынешний предел безудержного прорастания медицинского центра в тело окружающего района. По лестнице можно было подняться прямо в нижний вестибюль этого многоквартирного дома. Охранник за пуленепробиваемым стеклом узнал Филипса и отпер дистанционно управляемый замок.

Шикарный Тауэрс был населен в основном докторами медицины и другими специалистами из медицинского центра. Здесь обитали еще несколько профессоров из университета, но, как правило, квартплату считали довольно высокой. Проживавшие здесь врачи были большей частью разведены, зато постоянно росло число молодых турок с карьеристски настроенными женами.

Детей здесь почти не было, их можно было видеть только по выходным, когда наступала папина очередь заниматься ими. Мартин знал также о довольно большом количестве психиатров и замечал немало выпивших.

Мартин относился к числу разведенных. Он развелся четыре года назад после шести лет беспросветной супружеской жизни в пригороде. Подобно большинству своих коллег, Мартин женился в годы своего стажерства — это была своего рода реакция на трудности научной карьеры. Жену звали Ширли, он любил ее, по крайней мере, считал, что любит. Он был потрясен, когда она вдруг ушла от него. К счастью, детей у них не было. Следствием развода явилась депрессия, для преодоления которой он старался еще больше времени проводить на работе, если только это было возможно. С течением времени он смог отнестись к этим событиям с необходимым беспристрастием и осознать происшедшее. Филипс был женат на медицине, а его жена находилась в роли любовницы. Для своего ухода Ширли выбрала тот год, когда его назначили помощником заведующего Неврологии, поскольку именно тогда она окончательно поняла его систему ценностей. До своего назначения он оправдывал перед женой семидесятичасовую рабочую неделю стремлением стать помощником заведующего. Заняв эту должность, он стал оправдывать это тем, что он начальник. Ширли нашла выход, которого Филипс не видел. Она не захотела быть замужем и в одиночестве, поэтому она ушла.

— Ты пришел к какому-то заключению по поводу отсутствия мозга у Марино? — спросила Дениз, возвращая Мартина в настоящее.

— Нет. Но в этом наверняка замешан Маннергейм.

Они ждали лифта под громадной безвкусной люстрой. Под ногами был темно-оранжевый ковер с переплетением золотых колец.

— Ты не собираешься что-то предпринять по этому поводу?

— Я не знаю, что делать. Конечно, хотелось бы узнать, зачем его изъяли.

Самым чудесным в квартире Филипса был вид на реку и изящный изгиб моста. В остальном это было самое непримечательное жилище. Филипс переехал в одночасье. Он договорился об аренде квартиры по телефону, а чтобы обставить ее, нанял прокатную фирму. И вот что получилось: кушетка, пара приставных столиков, низкий столик и пара стульев в гостиной, обеденный уголок в кухне, кровать в комплекте со столиком в спальне. Не бог весть что, но это только временно. Филипсу как-то не приходило в голову, что он здесь живет уже четыре года.

Мартин не был любителем выпить, но сегодня ему хотелось расслабиться, и он налил немного виски со льдом. Из вежливости он подержал бутылку перед Дениз, но она, как и предполагалось, покачала головой. Она употребляла только вино или, изредка, джин с тоником, и конечно не на дежурстве. Вместо этого она налила себе в высокий стакан апельсинового сока из холодильника.

В гостиной Дениз слушала словесные излияния Филипса, рассчитывая, что он скоро иссякнет. Ее сейчас совершенно не интересовали разговоры об исследованиях или исчезнувших мозгах. Она вспоминала его признание в нежных чувствах. Возможность того, что это было серьезно, волновала ее и позволяла признать и свои собственные чувства.

— Жизнь удивительна, — говорил в это время Мартин. — Всего за один день столько необыкновенных поворотов!

— Ты о чем это? — подала голос Дениз, надеясь, что он заговорит об их отношениях.

— Еще вчера мне и в голову не приходило, что мы так близко подошли к созданию программы чтения снимков. Если так пойдет...

В бешенстве она вскочила, рывком подняла его на ноги и, ухватив за подол рубашки, принялась убеждать его сделать передышку и забыть про госпиталь. Глядя снизу вверх в его ошеломленное лицо, она дразняще улыбнулась, чтобы рассеять неловкость.

Филипс согласился, что у него действительно очень натянуты нервы, и решил для улучшения состояния быстренько принять душ. Она имела в виду несколько не то, но он уговорил составить ему компанию в ванной. Она смотрела на него через стенку душа с матовым и узорным стеклами. Он изгибался и поворачивался под струей воды, и причудливые изломы и скругления придавали его очертаниям странный эротический вид.

Пока Мартин под шум воды пытался продолжать разговор, Дениз спокойно потягивала апельсиновый сок. Она не различала ни единого слова, но ее это вполне устраивало. Ей сейчас больше нравилось смотреть, а не слушать. Она ощущала нарастающую волну чувства, которая наполняла ее теплотой.

Закончив, Мартин выключил воду, захватил полотенце и вышел из душа. Он все еще продолжал разговор о компьютерах и докторах, от которого ее уже мутило. Обозлившись, она вырвала полотенце и стала тереть ему спину.

Потом она повернула его лицом к себе.

— Сделай одолжение, — как бы в гневе, прервала она, — заткнись.

Схватив за руку, она вытащила его из ванной. Пораженный этой внезапной вспышкой, он спокойно дал отвести себя в полутемную спальню. Там, на виду у тихой реки и парящего над ней моста, она закинула руки ему на шею и вложила всю свою страсть в поцелуй.

Мартин без промедления ответил ей. Но он не успел еще раздеть ее, как комнату наполнил настойчивый сигнал вызова. Какое-то мгновение они еще держали друг друга в объятиях, пытаясь избежать неизбежного и наслаждаясь своей близостью. Им обоим без слов было ясно, что отношения их поднялись на новую ступень.

***

Без двадцати три городская машина скорой помощи остановилась у приемного покоя Медицинского центра. Там уже стояли две такие машины, и вновь прибывшая двигалась между ними задним ходом, пока не уперлась бампером в резиновую окантовку. Двигатель зачихал и умолк; водитель и пассажир вышли из машины. Прикрываясь согнутыми руками от нудного апрельского дождя, они двинулись рысцой и вскочили на площадку. Более худой из них открыл заднюю дверь машины. Второй, поздоровее, протянул руку и вытащил пустые носилки. В отличие от других машин скорой помощи, в этой пострадавших не было. Она приехала, чтобы принять пациента. Случай не такой уж редкий.

Приехавшие подняли носилки за оба конца, и ножки носилок опустились вниз. Носилки сразу преобразились в узкую, но вполне годную к использованию каталку. Они прошли через автоматически раздвигающиеся двери отделения неотложной помощи и, не глядя по сторонам, свернули в главный коридор и поднялись в лифте на четырнадцатый этаж, в западную Неврологию. В эту смену на этаже дежурили две сестры и пять ассистентов, но одна из сестер и трое ассистентов ушли на перерыв, поэтому старшей была сестра миссис Клодин Арнетт. Ей-то худой и предъявил документы на пациентку.

Предстоял перевод в отдельную палату Нью-Йоркского медицинского центра, где у ее врача было забронировано место.

Миссис Арнетт проверила бумаги, вполголоса выругалась, поскольку только что заполнила приемный бланк, и расписалась. Она велела Марии Гонзалес проводить прибывших в комнату 1420 и вновь занялась проверкой наличия наркотических средств, чтобы успеть закончить до своего перерыва.

Даже при убавленном освещении она заметила, что у водителя удивительно зеленые глаза.

Мария Гонзалес отворила дверь комнаты 1420 и попробовала разбудить Линн Энн. Это было нелегко. Она пояснила санитарам, что по телефону поступило указание дать пациентке двойную дозу снотворного и, в связи с возможностью приступа, фенобарбитал. Ей ответили, что это не имеет значения, пододвинули носилки и расстелили одеяла. Плавным отработанным движением они подняли пациентку и уложили в одеяла. Линн Энн Лукас так и не проснулась.

Мужчины поблагодарили Марию, которая уже начала менять белье на постели Линн Энн. Они вышли с носилками в коридор. Миссис Арнетт не подняла глаз, когда они миновали сестринский пост и вошли в лифт. Час спустя машина скорой помощи отъехала от Медицинского центра. Включать сирену или световую сигнализацию не требовалось. Машина была пуста.