Джеффри проснулся и, удивленно оглянувшись по сторонам, посмотрел на часы. Впервые он просыпался в пять часов утра, сидя в кресле-качалке у окна. С неохотой стащив с себя одежду, он забрался в постель, думая, что теперь заснуть будет намного труднее, чем вечером. Но все оказалось наоборот.

Снова проснувшись через несколько часов, он быстро принял душ, оделся и вышел из комнаты. Где Кэрол? После вчерашней глубокой депрессии он чувствовал себя одиноко и хотел, чтобы ему хоть кто-то посочувствовал. Джеффри надеялся, что Кэрол не уйдет на работу, не поговорив с ним. Нужно бы извиниться перед ней за свою невнимательность и грубость. Теперь он понимал, что она сделала вчера, оторвав его от иглы. Сама того не подозревая, она удержала его от самоубийства. А он разозлился. Впервые в жизни его гнев сыграл положительную роль.

Однако Кэрол уже ушла. К коробке с дробленой пшеницей на кухонном столе была приколота маленькая записка. Кэрол писала, что не хочет беспокоить его, так как ему необходимо отдохнуть, а ей сегодня надо рано быть на работе. В конце записки она приписала, что он должен ее понять.

Джеффри высыпал в кастрюлю крупу и достал из холодильника молоко. Кэрол, та может пойти на работу, а ему идти некуда. В больнице он мог бы хоть чуть-чуть отвлечься. Там ты всегда нужен, это ему нравилось.

Должно быть, работа его и воспитала как человека и профессионала. До сих пор это ему в голову не приходило, насколько здесь прямая связь — личность человека и его дело.

Вернувшись в комнату, Джеффри завернул вчерашние препараты для инъекции в старые газеты и понес их в гараж, подальше от глаз Кэрол. Взяв в руки сверток, он испытал странное чувство страха и отвращения: он нес собственную смерть, никогда еще, ни духовно, ни физически, не был он так к ней близок.

Мысли о самоубийстве, приходившие ему в голову и раньше, больше носили характер философских размышлений, не выходили за рамки эмоциональных фантазий о героической смерти или о том, чтобы своим уходом из жизни наказать кого-либо из близких, как это случилось с ним в восьмом классе — его девушка из-за какого-то каприза стала встречаться с его лучшим другом. Но вчерашнее не имело с этими детскими фантазиями ничего общего. От одного только воспоминания о нем у Джеффри подкашивались ноги.

Спрятав сверток и вернувшись в дом, он попытался представить, как отнеслись бы к его самоубийству друзья и знакомые. Во всяком случае Кэрол вдовство принесло бы только облегчение, ей не пришлось бы проходить через унизительную процедуру развода. А вообще, горевал бы кто-нибудь по нему? Наверное, нет…

— Черт побери! — воскликнул Джеффри. Ведь он же поклялся не поддаваться депрессии. Неужели всю жизнь он должен теперь вспоминать об этом, унижая свое достоинство?

Но не так-то легко выбросить из головы мысли о самоубийстве. Снова пришел на память Крис Эверсон. Может быть, его суицид тоже был результатом неожиданно нахлынувшей депрессии? Или Крис специально планировал его? Как бы там ни было, его смерть была тяжелой утратой для всех: для семьи, общества и даже для медицины в целом.

Не дойдя до своей комнаты, Джеффри замер, уставившись невидящим взглядом в окно гостиной. В его ситуации все было бы наоборот: он впустую тратил время. Что касается работы, то лишение медицинской лицензии и заключение под стражу значили для него то же самое, что и самоубийство.

— Идиот! — заорал он на всю комнату, размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по диванной подушке. Ему показалось этого мало, и подушка получила еще несколько ударов. — Идиот! Идиот! Идиот!

Взрыв отнял все его силы. Джеффри быстро устал и отбросил подушку в сторону. Опустившись на пол, он оперся локтями о колени и попытался представить, как будет жить в тюрьме. Сама мысль об этом казалась ему просто невыносимой. Это же не справедливость, а пародия на нее! Спектакля с «преступной халатностью» было вполне достаточно, чтобы растоптать его жизнь и карьеру. Однако хуже всего то, что это пресловутое преступление не отпускает его, словно кто-то специально сыплет соль на свежую рану.

Джеффри вспомнил своих коллег по работе в госпитале и других друзей-врачей. Поначалу все они выражали сочувствие и поддержку, но как только его обвинили в уголовном преступлении, все от него отвернулись, его стали избегать, как чумного. Джеффри сразу же почувствовал себя одиноким и беспомощным. Но чаще его одолевала злость. Как сейчас.

— Это же просто несправедливо! — процедил он сквозь зубы.

Снова потеряв контроль над собой, Джеффри схватил со стола какую-то хрустальную безделушку Кэрол и с яростью запустил ею в стеклянную перегородку гостиной. В чувство его привел звон разбившегося стекла и брызнувшие осколки.

— Ох! — застонал Джеффри, увидев, что он наделал. Пришлось идти за веником и совком. Кончая уборку, он вдруг неожиданно для себя решил, что в тюрьму не пойдет. Ни за что! К черту апелляцию! Сейчас он верит в справедливость правосудия так же, как в детские сказки.

Это внезапное решение взволновало его. Джеффри взглянул на часы — банк скоро откроется. Все так же волнуясь, он прошел к себе в комнату и разыскал паспорт. Хорошо, что суд не потребовал сдать его при внесении залога. С паспортом в руках Джеффри подошел к телефону и набрал номер. Ему ответили, что если он поторопится, то может лететь реактивным шаттлом до Нью-Йорка, а затем из аэропорта Кеннеди в Рио-де-Жанейро. Узнав обо всех рейсах на этот день, Джеффри увидел, что у него довольно-таки широкий выбор. Он решил остановиться на рейсе в 11.35 с посадками в нескольких экзотических местах.

Чувствуя, как от волнения у него учащается пульс, Джеффри позвонил в банк и, стараясь говорить как можно спокойнее, попросил Дадлея. Когда Дадлей взял трубку, он спросил, как дела с кредитом.

— Никаких проблем, — гордо ответил Дадлей. — Я использовал кое-какие свои связи, теперь все готово. — Джеффри слышал, как Дадлей даже щелкнул пальцами, как бы намекая на личную компенсацию. — Ну, и когда ты приедешь? — продолжал он. — Я просто хочу, чтобы ты застал меня.

— Я приеду скоро, очень скоро, — сказал Джеффри, мысленно рассчитывая время на дорогу. — Э… у меня еще одна просьба… Мне бы хотелось получить эту сумму наличными.

— Ты шутишь…

— Нет, серьезно, — ответил Джеффри.

— Это как-то необычно… — нерешительно проговорил Дадлей.

Джеффри не подумал об этом заранее и теперь чувствовал, что должен все объяснить Дадлею, если, конечно, хочет получить эти деньги. А деньги ему действительно очень нужны. Не мог же он жить в Южной Америке на сдачу от проезда на такси.

— Дадлей, — начал Джеффри, — у меня серьезные проблемы.

— Вот это мне уже не нравится, — сказал тот.

— Совсем не то, о чем ты думаешь. Это не карты и не азартные игры. За меня внесли залог… Ты что, еще ничего не знаешь? Все газеты писали.

— Нет, не знаю, — голос Дадлея звучал уже не так холодно.

— Меня обвинили в преступной халатности и хотят теперь пришить то несчастье, которое случилось во время анестезии. Не стану утомлять тебя подробностями, особенно сейчас. Проблема в том, что мне надо отдать сорок пять тысяч долларов кредитору, который внес за меня залог. Он сказал, ему надо наличными.

— Думаю, с кассой могут возникнуть проблемы.

— Послушай, Дадлей, этот человек сказал, что ему нужны наличные. Я пообещал ему. Что еще я могу тебе сказать? Пожалуйста, помоги. Не ухудшай мое положение, и без того плохое.

Возникла пауза. Джеффри показалось, что он услышал, как Дадлей вздохнул.

— Стодолларовыми купюрами пойдет?

— Конечно, — ответил Джеффри. — Сотнями всегда пойдет. — Мысленно он уже прикидывал, сколько места займут четыреста пятьдесят банкнот по сто долларов.

— Хорошо, тогда я все приготовлю, — сказал Дадлей. — Надеюсь, ты не собираешься держать их у себя больше часа?

— Нет. Сразу же поеду в Бостон и отдам их кредитору.

Джеффри повесил трубку. Он надеялся, что Дадлей не станет звонить в полицию и проверять его слова. Пока никаких проблем не возникало, и он чувствовал, что чем меньше людей думают о нем и задают вопросы, тем лучше. По крайней мере до тех пор, пока он не займет место в самолете до Нью-Йорка.

Нужно бы оставить записку для Кэрол. Что написать? Что он берет себе сорок пять тысяч долларов, а она может взять все остальное? Звучит как-то нелепо. К тому же в случае какой-нибудь задержки или неудачи записка послужит уликой против него, и тогда станет ясно, что ом хотел улететь. Скомкав бумагу, Джеффри поднес к ней спичку и бросил пылающий комочек в камин. Не станет он ничего писать, а просто позвонит Кэрол из какого-нибудь автомата за границей и честно все расскажет. Это лучше, чем туманное объяснение. И, естественно, безопасней.

Теперь надо определить, что взять с собой. Много вещей может вызвать подозрение. Он начал отбирать только самое необходимое. Вряд ли жизнь в Южной Америке устроена по-другому. Когда в маленьком чемоданчике оказалось все, что он хотел взять, ему пришлось нажать коленом, чтобы закрыть замки. Туалетные принадлежности и запасной комплект чистого белья пришлось положить в дипломат.

Уже покидая комнату, Джеффри остановился, заметив в углу кожаный докторский саквояж. А вдруг его выследят и поймают? Нужно максимально все предусмотреть и обезопасить себя от любых неожиданностей. Следует кое-что взять с собой. Открыв саквояж, Джеффри достал оттуда капельницу, несколько шприцев, ампулу сукцинилхолина и ампулу морфина. Аккуратно завернув, он спрятал все под комплектом белья. Мысль о том, чтобы еще раз покончить с собой, была ему отвратительна, поэтому Джеффри сказал себе, что все эти медицинские препараты — своего рода страховой полис, который никогда не понадобится. Он надеялся, все пройдет нормально, а шприцы и наркотики — так, на всякий случай…

Осмотревшись вокруг, Джеффри испытал странное щемящее чувство грусти и жалости. Ему показалось, что он видит свой дом в последний раз. Однако по мере того как он переходил из комнаты в комнату, горечь и печаль улеглись, Джеффри немного успокоился. Здесь все напоминало о прошлом, о тех событиях, которые были его жизнью и с которыми у него ассоциировались хорошие и плохие воспоминания. Но больше всего этот дом напоминал ему о неудавшемся браке. Поэтому лучше оставить его в прошлом, вместе с судебным делом. Впервые за долгие месяцы Джеффри почувствовал приятное возбуждение на пороге предстоящих событий. У него было такое чувство, будто сегодня первый день этой новой жизни.

Бросив чемодан в багажник, а дипломат — на сиденье рядом, Джеффри выехал из гаража и нажал кнопку автоматического закрытия дверей. Он даже не оглянулся. Теперь все его мысли занимал банк, и по мере приближения к нему Джеффри все больше и больше волновался. Новая жизнь начиналась довольно своеобразно: он готовился нарушить закон и не выполнить постановление суда. Интересно, сможет ли он все это осуществить и выйти сухим из воды?

К тому моменту, когда он въезжал на парковочную стоянку банка, во рту у него пересохло. А вдруг Дадлей позвонил в полицию и сообщил, что Джеффри попросил деньги, чтобы откупиться от залогового кредитора? И притом наличными? Тут не требовалось большого ума, чтобы понять: он решил не передавать деньги залоговому поручителю, а намерен сбежать куда-нибудь подальше.

Выключив двигатель, Джеффри несколько минут неподвижно сидел в машине, стараясь успокоиться и набраться храбрости. Затем он взял дипломат и заставил себя войти в банк. В глубине души он чувствовал себя грабителем, хотя деньги, за которыми он сейчас шел, были его деньгами, юридически и физически. Набрав в легкие побольше воздуха, Джеффри подошел к стойке информации и спросил Дадлея.

Дадлей вышел к нему с радостной улыбкой и увлек в свой кабинет, где указал ему на кресло. Судя по всему, он ничего не подозревал. Но волнение не проходило, наоборот, оно только усиливалось. Джеффри почувствовал, что у него начинается нервная дрожь.

— Хочешь кофе или еще что-нибудь? — предложил Дадлей. Джеффри решил, что обойдется сейчас без кофеина, нервы у него и так на пределе. Он попросил сока, решив заодно чем-нибудь занять дрожащие руки. Дадлей улыбнулся: — Да, конечно, сок лучше. — Сегодня ом был необычайно дружелюбным. Джеффри решил, что это вполне может быть ловушка.

— Посиди тут, сейчас принесу наличные. — Дадлей протянул Джеффри стакан с апельсиновым соком. Через несколько минут он внес в кабинет внушительную брезентовую сумку. Открыв железные защелки, Дадлей вывалил содержимое на стол — девять запечатанных пластиковых пакетов, в каждом по пятьдесят стодолларовых банкнот. Джеффри никогда еще не видел такого количества наличных денег сразу. Ему стало не по себе, и он чуть не потерял сознание.

— Нам потребовалось кое-что провернуть, чтобы быстро собрать такую сумму, сам понимаешь, — стал объяснять Дадлей.

— Огромное тебе спасибо за помощь, — с трудом выговорил Джеффри.

— Ну, ты, наверное, хочешь все проверить и посчитать их? — весело начал Дадлей, но Джеффри нетерпеливым жестом остановил его.

Дадлей положил перед ним расписку в получении сорока пяти тысяч наличными.

— Ты уверен, что нельзя расплатиться чеком? — спросил он, принимая от Джеффри подписанный документ. — Смотри, носить с собой такую сумму наличными небезопасно. Лучше позвони своему поручителю, пусть заедет за тобой сюда. И вообще я считаю, что чек ничем не хуже наличных. Твой поручитель мог бы потом пойти в любой из наших бостонских филиалов и получить свои наличные, если они ему так нужны. И для тебя это было бы намного безопасней.

— Он попросил наличными, поэтому я и должен отдать ему только наличные, — возразил Джеффри. Его тронула забота Дадлея, но не объяснять же ему все. — Его офис недалеко отсюда, так что не беспокойся, — добавил он.

— Ты действительно не будешь их пересчитывать?

Джеффри еле сдержался, чтобы не проговориться и не сказать чего-нибудь лишнего. Вместо этого он улыбнулся:

— У меня нет времени. Следовало бы привезти эти деньги еще до полудня. Как видишь, я уже опоздал. Кроме того, я знаю тебя достаточно давно, чтобы сомневаться в твоей честности. — С этими словами он переложил деньги в дипломат и встал.

— Если бы я знал, что ты не будешь их пересчитывать, то вытащил бы парочку бумажек из какого-нибудь пакета, — рассмеялся Дадлей.

Джеффри тоже засмеялся и заторопился к машине. Бросив дипломат на сиденье, он внимательно и осторожно выехал со стоянки. Не хватало только получить штрафной талон за превышение скорости! Он посмотрел в зеркало заднего вида, желая убедиться, что его никто не преследует. Пока все шло по плану.

В аэропорту Джеффри припарковался на крыше центрального парковочного здания. Корешок квитанции об оплате стоянки он оставил в пепельнице салона. Потом он позвонит Кэрол откуда-нибудь из-за границы и попросит забрать машину.

С чемоданом в одной руке и дипломатом в другой Джеффри направился к стойке продажи билетов на рейсы авиакомпании «Пан Америкэн». Он старался походить на самого обыкновенного бизнесмена, которому надо слетать в командировку. Однако нервы уже не выдерживали. В животе все горело огнем. Если его хоть кто-то узнает, сразу же станет ясно, что он задумал. Ведь ему сделали специальное предупреждение — не покидать пределов этого штата.

Пока Джеффри стоял в очереди, напряжение не проходило, а только увеличивалось, и когда наконец подошла его очередь брать билет, он еле выговорил, что ему нужен билет до Рио через Нью-Йорк на рейс в 1.30. Кассирша не советовала ему лететь этим рейсом, объяснив, что вечерний рейс до аэропорта Кеннеди будет намного дешевле. И при этом ему не придется ехать автобусом из Ла-Гуардиа до аэропорта Кеннеди, чтобы потом пересесть на шаттл до Рио. Однако Джеффри взял билет именно на этот рейс — чем скорее он улетит из Бостона, тем лучше.

Купив билет, он подошел к пункту проверки багажа и пассажиров рентгеновскими лучами. Стоявший рядом полицейский лениво смотрел на проходивший людской поток. Избежать этой проверки Джеффри никак не мог. Ему хотелось развернуться и убежать.

Поставив на конвейер чемодан и дипломат, он посмотрел им вслед, наблюдая, как его вещи исчезли за шторкой аппарата. Внезапно его охватил страх. Там же шприцы и ампула с морфином! Вдруг они заметят их на экране и заставят его открыть чемодан? Тогда наверняка обнаружатся и деньги! Что можно подумать, увидев столько наличных денег?

Джеффри дернулся, думая перехватить, вернуть чемодан и дипломат, но было уже поздно. Ему оставалось только ждать. Он посмотрел на женщину за пультом. Свет монитора чуть освещал ее лицо, в глазах не было ничего, кроме скуки. Внезапно Джеффри почувствовал, что те, кто стоят сзади него, готовы выразить свое негодование. Что он медлит? Джеффри шагнул вперед через металлический детектор, не отрывая глаз от полицейского. Тот увидел, что Джеффри смотрит на него, и улыбнулся в ответ. Джеффри повернулся к женщине за монитором. Ее равнодушное лицо внезапно изменилось. Что-то ее удивило. Остановив конвейер, она позвала второго оператора, чтобы и та посмотрела на экран.

Джеффри почувствовал, как сердце резко ухнуло вниз. Они явно изучали содержимое его чемодана. Полицейский еще ничего не заметил. Краем глаза Джеффри перехватил его скучающий зевок.

Потом конвейер снова двинулся. Из-за шторки медленно выехал чемодан Джеффри. Одна из женщин, подойдя, положила на него руку.

— Это ваш? — обратилась она к Джеффри.

Какую-то долю секунды он колебался, но отпираться было бессмысленно: у них был его паспорт.

— Да, — едва слышно подтвердил он.

— Вы везете «Допп Кит» с ножницами?

Джеффри молча кивнул.

— Тогда все в порядке, — сказала женщина и подтолкнула к нему чемодан.

Еще в состоянии шока, но уже без прежнего напряжения, Джеффри быстро забрал свои вещи и направился в дальний угол зала ожидания. Там он рухнул на свободное кресло и, развернув какую-то скрученную газету, спрятался за ней, как за стеной. Во время суда, когда присяжные признали его виновным в преступлении, он не чувствовал себя ни виновным, ни, тем более, преступником. Сейчас же он казался себе и тем, и другим.

Когда объявили посадку на его рейс, Джеффри первым направился к накопителю. Он не мог дождаться, когда, наконец, окажется в самолете, а войдя в салон, побыстрее занял свое место.

Оно оказалось у прохода в передней части самолета. Подняв чемодан в багажное отделение для ручной клади у себя над головой и сунув дипломат под сиденье, Джеффри откинулся в кресле и закрыл глаза. Сердце все еще не могло успокоиться, но наконец-то можно было расслабиться. Кажется, все удалось.

Но это ему только казалось. Именно здесь, в самолете, до него постепенно стало доходить, на какой шаг он решился. Пока еще он ничего не нарушил, ни одного закона. Но все изменится, как только самолет окажется в другом штате. Закон будет нарушен. Тогда уже пути назад не останется.

Джеффри почувствовал, что вспотел. Он посмотрел на часы. Уже час двадцать семь. Через три минуты двери закроются и самолет вырулит на взлетную полосу. Потом подъем — и все. Правильно ли он поступает? Впервые с того момента, как он принял решение уехать из страны, он серьезно задумался о правильности своего поступка. Весь его жизненный опыт был против этого. Он всегда уважал власть и закон.

Его начало колотить. Сильное перевозбуждение перешло в ужасную нервную дрожь. Еще никогда не попадал он во власть таких мучительных противоречий. Джеффри снова посмотрел на часы. Осталась минута.

Стюардессы и стюарды в пассажирских салопах проверяли, все ли в порядке, кто-то из членов экипажа со скрипом закрывал входной люк. Скрежет металла зазвучал в ушах Джеффри, как канонада. Щелкнул замок. Служащий аэропорта прощально помахал им рукой и стал спускаться по лестнице. До взлета оставались секунды.

Интересно, как это бегство повлияет на апелляцию, подумал Джеффри. Может, ему будет еще хуже и чувство вины только усилится? Что делать? А если все-таки когда-нибудь его привлекут к ответственности и он предстанет перед судом, добавят ли ему еще срок за нарушение закона? Когда самолет приземлится в Южной Америке, что он будет делать? Чем займется? Ведь он не знает ни испанского, ни португальского. Как вспышка молнии, в сознании промелькнула мысль о возмездии. Нет, этого он не вынесет.

— Подождите! — заорал Джеффри, перекрывая звук захлопывающегося замка. Все обернулись в его сторону. — Подождите! Мне надо выйти! — Судорожно отстегивая ремень безопасности, он стал вытаскивать из-под сиденья дипломат. Замки его расстегнулись, и часть вещей, включая пачку стодолларовых купюр, вывалилась в проход. В спешке, как попало, затолкал он их обратно, сдернул с верхней полки чемодан. Все молча, с удивлением и любопытством, наблюдали за этой панической спешкой.

Наконец он собрал вещи и, рванувшись вперед, столкнулся со стюардессой у люка.

— Мне надо выйти! — повторил он. Пот заливал ему глаза, поэтому он смутно видел ее лицо. Наверное, стюардесса подумала, что этот человек явно сумасшедший. — Я — врач, — добавил он, как бы оправдываясь. — Это срочно.

— Хорошо-хорошо, — успокаивающе сказала она и сделала знак служащему аэропорта, все еще стоявшему внизу у самолета. Дверь стала медленно открываться. Джеффри казалось, что она вообще не движется, а стоит на месте.

Как только путь освободился, он сразу же рванулся вперед. К счастью, никто не остановил его, чтобы спросить о причине столь неожиданного бегства. Джеффри несся по взлетной полосе к терминалу. Дверь оказалась закрыта, но не заперта. Он сразу же устремился к выходу, через посадочный контроль, но ему не дали далеко уйти. Ровным, без всякого выражения голосом оператор контроля обратился к нему через стойку:

— Назовите, пожалуйста, вашу фамилию.

Джеффри заколебался. Сейчас он не боялся. Честно говоря, ему просто не хотелось пускаться в долгие объяснения с персоналом аэропорта.

— Поймите, я не могу вернуть билет, пока вы не назовете свою фамилию! — уже раздраженно проговорил оператор. Джеффри сдался, и ему сразу же вернули его билет. Торопливо сунув билет в карман брюк, он быстрым шагом миновал службу безопасности и направился в туалет. Нужно успокоиться, это самый настоящий нервный срыв. Джеффри поставил на пол свой багаж и облокотился на раковину. Как он ненавидел себя за слабоволие и слюнтяйство! Сначала самоубийство, теперь этот побег! Однако и в том и в другом случае он интуитивно осознавал, что поступает правильно. Но что теперь делать? Есть ли у него какой-нибудь выбор? Он снова почувствовал близость депрессии. Только не это!

Крис Эверсон, по крайней мере, нашел в себе силы принять конкретное решение, хоть оно и представляется ему неправильным. Джеффри снова охватил приступ стыда. Его не было с другом в трудную минуту. Если бы он тогда знал все, что знает сейчас, то, наверное, удержал бы Криса от самоубийства. Только теперь Джеффри по-настоящему понимал, через что прошел Крис. И ненавидел себя за то, что ни разу не позвонил ему после трагедии, а потом не нашел в себе силы позвонить Келли, его вдове.

Джеффри плеснул в лицо холодной водой. Стало немного легче. Придя в себя, он взял вещи и вышел из туалета. Несмотря на шум и толчею в залах аэропорта, он чувствовал себя одиноким и покинутым. Мысль о возвращении в пустой, теперь уже почти чужой дом казалась невыносимой. Но больше идти было просто некуда. По крайней мере, он не знал, куда. В полной растерянности он поплелся к парковочной стоянке.

Подойдя к своей машине, Джеффри бросил чемодан в багажник, а дипломат положил на сиденье рядом с собой. Потом захлопнул дверцу машины, облокотился на руль и, уставившись невидящим взглядом в лобовое стекло, задумался о жизни.

Сидел он долго, не замечая времени, думая о причинах и последствиях всех своих неудач. Еще никогда не был он таким униженным и оскорбленным, и никогда не падал так низко, как сейчас. Мысли его снова вернулись к смерти Криса Эверсона, и он вдруг подумал, что сейчас делает Келли Эверсон? Джеффри встречался с ней два или три раза на каких-то обязательных общественных мероприятиях. Он даже помнил, что несколько раз хвалил ее в присутствии Кэрол, и тогда жена всем своим видом показывала, что ей неприятно это слышать.

Интересно, работает ли Келли в больнице Вэллей и вообще живет ли еще в Бостоне? Насколько он помнил, это была стройная и красивая женщина, около пяти футов четырех дюймов, шатенка, ее коричневые волосы были с приятным золотисто-красным отливом. Она не укладывала их в прическу и носила обруч. Ему запомнилось ее немного скулатое лицо, глубокие карие глаза. Она охотно улыбалась. Джеффри обратил внимание на то, что Келли окружает аура нежности и искренней доброты. Чувствуя это, люди отвечали ей тем же.

Когда мысли Джеффри переключились с Криса на Келли, он подумал, что, наверное, она сейчас единственный человек, который смог бы его понять. Потеряв мужа из-за нелепого обвинения в преступной халатности, она прошла через все то, что сейчас творилось в его собственной душе. Возможно, она могла бы посоветовать, как с этим справиться, по крайней мере могла бы искренне посочувствовать. Этого ему сейчас так не хватало. И даже если она ничего не скажет, по крайней мере у него будет сознание того, что он позвонил ей и поговорил хоть раз с тех пор, как умер Крис. Где-то в глубине души у него было такое чувство, что этот звонок очень ему нужен.

Джеффри вернулся к терминалу. У первого же телефона он взял справочник. Палец его медленно скользил вдоль столбика имен, и Джеффри чувствовал, как от волнения и тревоги у него перехватывает дыхание. Наконец он увидел: К.С. Эверсон, Бруклин. Кажется, то, что надо. Монетка со звоном упала на дно автомата. Джеффри набрал номер. Один гудок, второй, третий… Он уже собирался дать отбой, когда на другом конце кто-то взял трубку.

Джеффри понял, что не знает, как начать. Нерешительно промямлив свое имя, он поздоровался. Джеффри боялся, что Келли его не вспомнит, однако не успел он придумать, что сказать после обычных слов приветствия, как услышал в трубке радостное — Джеффри! Здравствуй! — Келли, казалось, совсем не удивилась его звонку.

— Мне так приятно, что ты позвонил, Джеффри. Я сама хотела позвонить, когда узнала о твоих проблемах в суде, но так и не решилась. Я боялась, что ты меня уже совсем забыл.

…Боялась, что он забыл ее! Джеффри постарался убедить Келли, что такого просто не могло быть. Потом он извинился за то, что не позвонил, как обещал, не позвонил и ни разу не зашел.

— Не надо извиняться, — сказала Келли. — Я знаю, что горе объединяет людей, как, к примеру, рак или что-то вроде этого. И еще я знаю, каково врачам, когда их коллега так уходит из жизни. Я и не надеялась, что ты позвонишь. Ты меня тронул тем, что пришел на похороны. Крис был бы доволен, что ты его не забыл. Он действительно уважал тебя, Джеффри. Однажды сказал, что считает тебя самым лучшим анестезиологом из всех, кого он когда-либо знал. И мне было приятно, что ты тогда пришел. Не все его друзья захотели проститься. Но я их понимаю…

Джеффри не знал, что сказать. Оказывается, Келли не только его прощает, но и хвалит. И чем дальше она говорила, тем большим подлецом он себя чувствовал. Джеффри поспешил изменить тему разговора, не зная, что ответить:

— Я рад, что застал тебя дома, Келли. Даже не надеялся на это.

— В это время я как раз возвращаюсь с работы. Наверное, ты знаешь, я больше не работаю в Вэллей.

— Нет, не знаю.

— После смерти Криса я решила перейти в другое место, так спокойнее. И перебралась в город. Сейчас работаю в Сент-Джос. В блоке интенсивной терапии. Мне здесь нравится больше, чем в реанимационном отделении. А ты по-прежнему в Бостонском Мемориале?

— Вроде бы да, — не стал уточнять Джеффри. Ему было не по себе, он боялся: а вдруг Келли не захочет с ним встретиться? Ведь если честно, кто он ей? У нее своя жизнь, у него — своя. Однако поскольку он зашел уже так далеко, стоило попытаться.

— Келли, — наконец выдавил Джеффри, — я тут хотел тебя спросить… можно я заеду и немного с тобой поболтаю кое о чем?

— Когда ты хочешь? — сразу же спросила она.

— Ну, когда тебе удобно. Я… я мог бы приехать прямо сейчас, если ты не слишком занята.

— Хорошо, приезжай.

— Нет, если это тебе неудобно, я могу…

— Нет-нет! Очень даже удобно. Приезжай, — перебила она его, даже не дав закончить фразу. И в двух словах объяснила, как добраться до ее дома.

Майкл Москони внимательно смотрел на лежащий перед ним чек Джеффри. Прижав трубку к уху, он набирал номер Шаттерли из Бостонского национального банка. С последней цифрой внутри у него что-то неприятно сжалось, хотя он не мог бы сказать, почему. За всю карьеру залогового кредитора он только раз принимал оплату в виде чека. Тогда все закончилось благополучно. Его не надули. Однако от своих коллег он не раз слышал леденящие кровь истории о неудачах других кредиторов. Случалось, они заканчивались сердечными приступами, даже инфарктами, и вследствие этого необходимостью менять работу (как правило, она оказывалась намного хуже). Если сейчас случится что-нибудь непредвиденное, то самой больной проблемой для Майкла будет разбирательство с его андерайтинговой компанией, которая запретила ему принимать плату за работу в виде чеков. Майкл не преувеличивал, когда говорил Джеффри, что ставит на карту больше, чем залоговую сумму. Странно, почему у него в животе такое щемящее чувство? Да, все-таки дело необычное. Ведь этот парень был доктором, а не кем-то еще. К тому же сорок пять тысяч наличными могут оказаться в руках залогового кредитора только раз в жизни, если вообще могут. Конечно, Майкл не хотел, чтобы дело досталось кому-нибудь из его конкурентов, поэтому он и пошел на такие уступки. Хотя, по правде сказать, случай был беспрецедентный.

Кто-то поднял трубку и попросил его подождать. Пока в трубке слышалась какая-то музыка. Майкл постукивал пальцами по столу. Было почти четыре часа дня. Он должен убедиться, что деньги лежат на счету доктора и в любой момент он может перевести их на депозит или обналичить. А Шаттерли — его старый друг. Уж он-то всегда поможет ему узнать, что и как.

Когда Шаттерли взял трубку, Майкл все ему объяснил. Особо просить не пришлось. Тот выслушал и коротко бросил:

— Секундочку.

Майкл понял, что Шаттерли что-то набирал на компьютере.

— И на сколько чек? — еще уточнил он.

— Сорок пять штук, — сказал Майкл. Шаттерли громко рассмеялся.

— Счет показывает всего двадцать три доллара и несколько центов.

Возникла пауза. Майкл замер. Щемящее чувство в животе усилилось. Как-то странно сжалось сердце.

— Ты уверен, что сегодня никто не переводил деньги на депозит? — не поверил он.

— Сорок пять тысяч — никто! — отчеканил Шаттерли.

Майкл повесил трубку.

— Проблемы? — Дэвлин О’Ши поднял глаза от старого номера «Пентхауза». Дэвлин был немного полноватым, но сильным и крепким мужчиной. Со стороны он скорее напоминал разбитного мотоциклиста вседозволенной эры шестидесятых годов, чем бывшего бостонского полицейского. В мочке левого уха у него красовалась золотая сережка в виде мальтийского креста. Даже волосы он носил конским хвостом, стягивая их резинкой сзади. Такой стиль не только помогал ему в работе, но и был своеобразной формой протеста против всех видов власти и авторитетов, знаком того, что Дэвлин не собирается утруждать себя чрезмерной заботой об одежде и правилах поведения. Из полиции его выгнали за взятку.

Дэвлин удобно развалился на виниловой кушетке напротив стола Майкла. Джинсовая куртка, «вареные» джинсы и черные ковбойские ботинки стали для него своего рода униформой после изгнания из системы.

Майкл оставил вопрос Дэвлина без ответа.

— Может, я могу чем-нибудь помочь? — снова спросил Дэвлин.

Майкл внимательно посмотрел на него, словно впервые видел эти могучие руки, покрытые татуировками. У Дэвлина недоставало одного переднего зуба, что придавало ему необычайное сходство с ночным вышибалой из бара, которым он, кстати, когда-то действительно был, правда, в силу необходимости и не очень долго.

— Может быть, — протянул Майкл. У него начал рождаться план действий.

Дэвлин заскочил в офис Москони случайно, именно сейчас он искал работу и не знал, за что зацепиться. За несколько дней до этого он вернул из Канады одного убийцу, который был выпущен под залог, но не сдержал слова и удрал за границу. Дэвлин входил в число так называемых «баунти хантеров», к услугам которых Майкл время от времени прибегал.

Пожалуй, Дэвлин как раз тот человек, который ему нужен, чтобы съездить к Джеффри и напомнить тому о его обязательствах, подумал Майкл. Наверняка он сделает это более убедительно, чем он сам.

Откинувшись в кресле, Майкл обрисовал Дэвлину сложившуюся ситуацию. Тот отложил в сторону «Пентхауз» и встал. При шести футах пяти дюймах роста он весил сто шестьдесят восемь фунтов. И хотя его толстый живот перевешивался через ремень брюк, чувствовалось, что под слоем жира еще достаточно сильные мышцы.

— Не беспокойся, я с ним поговорю, — хмыкнул Дэвлин.

— Только будь вежливым, — попросил Майкл. — Сделай так, чтобы все выглядело как можно убедительней, но помни, что он все-таки врач, а не громила-убийца. Мне бы не хотелось, чтобы у него что-нибудь случилось с памятью и он забыл обо мне.

— Ты же знаешь, я сама вежливость, — ухмыльнулся Дэвлин. — Я всегда рассудителен, сдержан и благороден. В этом мое очарование.

Он вышел из офиса, радуясь, что наконец появилась хоть какая-то работа. Плохо только то, что материальная компенсация маловата. Но это его не останавливало, Дэвлину хотелось побыстрее оказаться в Марблхэде, чтобы заскочить в любимый бар на пристани и выпить пару баночек пива.

У Келли был очаровательный двухэтажный особнячок со множеством окон, белыми стенами и черными ставнями. Две трубы над крышей из красного кирпича.

Справа от дома находился гараж на две машины, а слева — застекленная веранда. Джеффри удивило, что здесь, совсем недалеко от центра города, так много деревьев. Дом буквально утопал в зелени берез, кленов, дубов. Остановившись у дома напротив и подрулив к бордюрному камню, через боковое стекло своей машины он разглядывал дом Келли, надеясь, что у него хватит сил и мужества, чтобы подойти к дому и позвонить. Господи, с чего начать разговор? Никогда раньше не приезжал он к другому человеку в поисках сочувствия и понимания. К тому же его тревожило, что при той теплоте и сердечности, с которыми она говорила с ним по телефону, сейчас Келли может оказаться совсем другой. Но ведь она его ждала!

Собравшись с духом, он завел машину и подъехал к дому Келли. Подошел к входной двери и остановился. С дипломатом в руке он чувствовал себя немного неловко. Несмотря на свою профессию, он не носил с собой даже докторского саквояжа и привык к тому, что руки у него свободны. Однако оставлять такую сумму наличными в машине ему тоже не хотелось.

Не успел Джеффри нажать кнопку звонка, как дверь открылась и на пороге появилась Келли. На ней были розовые легинсы поверх черных колготок, розовый спортивный джемпер, такая же повязка на голове и плотные гетры до колен.

— По утрам я обычно хожу на аэробику, — объяснила она свой наряд, слегка покраснев. Затем, неожиданно для Джеффри, сделала шаг вперед и крепко его обняла. Он чуть не расплакался, почувствовав, как его захлестнула волна жалости к себе. Он даже не мог вспомнить, когда вообще кто-нибудь его обнимал. Но уже через секунду он подавил этот внезапный приступ слабости и тоже обнял Келли.

Не отпуская его рук, она отступила, чтобы посмотреть ему в глаза, потому что Джеффри был на добрых шесть дюймов выше ее.

— Я так рада, что ты пришел! — Не спуская с него глаз, она потянула Джеффри в дом. — Ну входи, входи! — Когда Джеффри оказался внутри, Келли пропустила его вперед и закрыла дверь легким ударом ноги.

Джеффри оказался в просторном холле. Из него аркообразные проемы дверей вели в комнаты. В одной он увидел небольшой сервировочный столик на колесиках и сверкающий чайный сервиз. В глубине холла, у задней стены дома, красивая винтовая лестница элегантно переходила во второй этаж.

— Как насчет чая? — спросила Келли.

— Мне бы не хотелось навязываться… — замялся Джеффри.

Келли удивленно поцокала языком.

— Что ты имеешь в виду под этим словом? — Она все еще держала его за руку. Через гостиную они прошли в кухню. Рядом с кухней, тоже у задней стены дома, оказалась маленькая смежная комната, привлекательная, как все в этом доме. За уставленным цветочными горшками подоконником виднелся садик. Вот ему-то, если присмотреться, стоило бы уделить больше внимания. В остальном придраться было не к чему.

Келли усадила Джеффри на кушетку и пошла в кухню. Он нехотя опустил дипломат на пол.

— Что там у тебя в дипломате? — спросила она, ставя на плиту чайник. — Я знаю, когда вызывают доктора на дом, он приходит с маленьким черным саквояжиком. С этим дипломатом ты больше похож на страхового агента, чем на врача. — Она рассмеялась звонким и чистым смехом и подошла к холодильнику, чтобы достать пирог с сыром.

— Если бы я показал тебе, что там внутри, ты все равно не поверила бы.

— Почему ты так считаешь?

Он не ответил, сделав вид, что не услышал вопроса. Келли достала из ящика над мойкой нож и нарезала пирог.

— Ты знаешь, я очень рада, что ты все-таки решился прийти ко мне, — сказала она, облизывая нож. — Я позволяю себе сырный пирог только тогда, когда ко мне кто-то приходит в гости. — Она положила несколько пакетиков с чаем в заварочный чайник и достала чашки.

Чайник на плите отчаянно, по-разбойничьи засвистел. Келли быстро заварила чай и, поставив все приготовленное на поднос, внесла в комнату.

— Вот так! — сказала она, усаживаясь на кушетку напротив. — Я ничего не забыла? — Келли обвела взглядом кофейный столик. — Салфетки! — вдруг воскликнула она и убежала. Вернувшись, снова уселась на кушетку и улыбнулась: — Да, я очень рада, что ты пришел. И не только потому, что это повод отведать сырного пирога.

Джеффри вдруг вспомнил, что не ел с самого утра. Сырный пирог был просто восхитительный.

—Ты, наверное, хотел о чем-то поговорить? — спросила Келли, ставя на поднос пустую чашку.

Джеффри был восхищен ее догадливостью и искренностью. Она сама облегчала ему задачу.

— Ну, сначала, я думаю, мне надо извиниться за то, что по отношению к Крису я поступил совсем не так, как настоящий друг. После того, что я пережил за последние несколько месяцев, я действительно понял, через что прошел Крис. Тогда я даже представить себе этого не мог.

— Думаю, никто не мог, — печально сказала Келли. — Даже я не могла.

— Прости, я не хотел тебе напоминать, — спохватился Джеффри, увидев, как изменилась Келли при этих словах.

— Не волнуйся. В конце концов я справилась с этим. Я тоже виновата перед тобой. Я ведь тоже не позвонила тебе, а должна бы. Как ты-то со всем этим справился?

Джеффри не ожидал, что беседа так быстро перейдет на его личные проблемы. Как он справился? В течение двадцати четырех часов пытался покончить жизнь самоубийством, а потом собрался навсегда покинуть страну.

— Трудно было, — только и сказал он. А что еще?

Келли наклонилась вперед и взяла его за руку.

— Понимаешь, Джеффри, я пришла к выводу, что люди абсолютно не понимают, какой вред и какую боль несет с собой эта формулировка — обвинение в преступной халатности. О материальном ущербе я уже и не говорю.

— Да, ты знаешь это лучше, чем кто бы то ни было. Вы с Крисом заплатили за это слишком дорого.

— Это правда, что тебя собираются посадить в тюрьму? — спросила Келли.

Джеффри вздохнул.

— Видимо, да.

— Но это же глупо! — Искреннее негодование в ее голосе потрясло Джеффри.

— Мы подадим апелляцию, — сказал он, — но у меня что-то нет доверия к этой системе. Я бы сказал, больше нет.

— И почему именно из тебя сделали козла отпущения? А другие врачи, которые тебе помогали? Их тоже осудили?

— Нет, остальных вычеркнули из числа обвиняемых. Понимаешь, несколько лет назад у меня были проблемы с морфином. Типичная история: его выписали мне как болеутоляющее после несчастного случая — я упал с мотоцикла. Во время предварительного расследования они пришли к выводу, что я ввел себе морфин во время работы. Плюс ко всему, кто-то нашел потом в корзине пустую ампулу с таким раствором маркаина, который противопоказан при родах. А ампула с нужным раствором куда-то подевалась. Ее никто не нашел.

— Но ведь ты же не использовал семидесятипятипроцентный раствор? — спросила Келли, и Джеффри подумал, что ей, как медицинской сестре, легко объяснять подробности.

— Я всегда проверяю наклейку на ампулах и на любых других препаратах, — с раздражением ответил он. — Это уже стало условным рефлексом — все проверять, так что такие вещи я хорошо помню. Никак не могу поверить, что я не заметил надпись семьдесят пять процентов! Ну да что теперь говорить. Что случилось, то уже случилось, ничего не поделаешь.

— Послушай, здесь самое страшное — это начать сомневаться в самом себе. То же было и с Крисом.

— Легче сказать, чем сделать.

—А в каких случаях используют семидесятипятипроцентный раствор маркаина?

— Когда надо при маленькой дозе достигнуть максимальной блокады на небольшом участке анестезии. В основном он идет в глазной хирургии.

— А до того, как произошла трагедия, не было ли случайно в той операционной какой-нибудь глазной или другой операции, когда мог бы понадобиться такой раствор маркаина?

Джеффри на минуту задумался, потом покачал головой.

— Не думаю… но точно, честно говоря, не знаю.

— Может быть, стоит узнать? Я не специалист в юридических пауках, но мне кажется, если бы ты смог объяснить появление этой ампулы с маркаином сначала хотя бы для себя, тебе легче было бы бороться с несправедливостью и собственными сомнениями. Я лично считаю, в тех случаях, когда дело касается таких громких фраз, как преступная халатность, врачей надо защищать так же заботливо и тщательно, как сами эти юристы готовят свои дела для рассмотрения.

— Да, это верно, — задумчиво отозвался Джеффри, все еще размышляя над вопросом Келли. Почему же, действительно, во время следствия никто не поинтересовался, были ли незадолго до смерти Пэтти Оуэн какие-либо операции в той операционной? Сам он, естественно, об этом тоже не подумал. А как быть теперь? Как снова попасть в больницу и все уточнить, при том, что туда его просто не пустят?

— А в отношении профессиональной гордости и самолюбия? Самобичеванием не занимаешься? — улыбнулась Келли, иронизируя, но Джеффри видел, что спрашивает она всерьез.

—У меня такое чувство, словно я говорю с экспертом, — сказал Джеффри. — Ты, наверное, прочитала немало учебников по психиатрии, не так ли?

— Увы, нет. К сожалению, о значении профессиональной гордости и самоуважения в жизни мужчин я узнала слишком поздно и что это такое, поняла, что называется, на собственной шкуре. — Келли сделала глоток чая и замолчала. Какое-то время она была далеко-далеко, со своими печальными воспоминаниями, отрешенно глядя в глубину буйно разросшейся за окном зелени. Когда она вышла из транса, улыбки на ее лице уже не было.

— Я убеждена: только из-за профессионального самолюбия Крис пошел на самоубийство. Теперь я это знаю. К самоубийству его подтолкнула не трагедия в операционной, не смерть пациента, и даже не чувство вины. Здесь Крис был похож на тебя — он не чувствовал себя виноватым. Ему не в чем было винить себя. Он просто в себе разуверился, в своих силах, профессионализме и жизненной позиции. Люди даже не подозревают, насколько уязвимы врачи перед лицом правосудия, особенно несправедливого правосудия, и как близко к сердцу все это принимают. Причем чем выше квалификация врача, тем больнее удар. А тот факт, что обвинения беспочвенны, оказывается для них не главным.

— К сожалению, ты так права… — согласился Джеффри. — Помню, услышав, что Крис покончил с собой, я даже не поверил этому. Я ведь знал, какой он добрый и отзывчивый, какой отличный врач. Но теперь я уже ничему не удивляюсь. После всего пережитого меня теперь больше удивляет, почему так мало врачей, осужденных за преступную халатность, идут на самоубийства. Удивляет потому, что я сам пробовал сделать это вчера вечером…

— Пробовал что? — перебила его Келли. Она поняла, что Джеффри имел в виду, но не хотела себе поверить.

Джеффри вздохнул. Он не мог поднять глаз.

— Вчера вечером я пытался свести счеты с жизнью, — просто сказал он. — Я чуть было не совершил то, что сделал Крис. Ты же, наверное, знаешь этот старый трюк с сукцинилхолином и морфином. Я уже приготовил рингер и все остальное…

Келли уронила чашку на пол. Наклонившись вперед, она схватила Джеффри за плечи и с яростью встряхнула.

— Ты не имеешь права так делать! Даже не думай об этом!

Келли смотрела ему прямо в глаза, руки у нее оказались сильными. Джеффри промямлил, что ей не стоит беспокоиться, потому что у него не хватило смелости довести все до конца.

В ответ на его слова Келли еще раз основательно встряхнула его за плечи.

Джеффри даже не знал, что ему делать, тем более, что сказать. А Келли все еще не отпускала его, правда, трясла уже не так яростно. Чувствовалось, что она не на шутку взволнованна.

— Самоубийство не требует смелости. Это не геройство! — наконец со злостью проговорила она. — Наоборот! Только трусы так поступают. И эгоисты. Это же доставляет боль тем, кто остается в жизни без тебя, тем, кто тебя любит. Пообещай мне: если тебе в голову еще раз придет такая мысль, сразу же позвони мне. Днем или ночью, не имеет значения. Подумай о своей жене. Самоубийство Криса привело меня к мысли о том, что во всем виновата я. Тебе этого не понять. Я была раздавлена. Казалось, он сделал это из-за меня, из-за моей невнимательности. И хотя я знаю, что это неправда, мне не забыть смерти Криса, не избавиться от чувства вины.

— Мы с Кэрол разводимся, — хриплым голосом проговорил Джеффри.

— Из-за этого процесса о преступной халатности? — Келли немного смягчилась.

Джеффри отрицательно покачал головой.

— Мы давно решили разойтись, еще до того, как все это началось. Кэрол оказалась слишком положительной, чтобы разделить все со мной. И беду, и вину.

— Бедняга, — вздохнула Келли. — Не представляю, как вести себя с человеком, который только что пострадал от несправедливого суда и к тому же разводится с женой.

— Семейные проблемы — не самое главное, что меня сейчас волнует. Успокойся.

— Джеффри, я прошу серьезно. Если тебе что-то взбредет в голову, обещай, что сразу же позвонишь и не наделаешь никаких глупостей, — потребовала Келли.

— Ну, я не думаю…

— Обещай!

— Ну ладно, обещаю, — сдался Джеффри.

Успокоившись, Келли стала собирать осколки чашки. Покончив с этой процедурой, она сказала:

— Ты знаешь, к моему глубокому сожалению, я не имела ни малейшего представления о намерениях Криса. Даже не догадывалась. Была ведь минута, когда он даже как-то взбодрился и пришел в себя, говорил о возможности осложнения при местной анестезии от присутствующих в растворе примесей.

Джеффри подождал, пока Келли выбросит осколки в мусорное ведро, а когда она вернулась, поинтересовался:

— А почему Крис решил, что дело здесь в примесях? Что натолкнуло его на эту мысль?

Келли пожала плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Но он, насколько я помню, очень увлекся этой идеей, если так можно сказать. Я подбадривала его, выслушивала какие-то рассуждения… Это было как раз перед тем, как на него нахлынула та ужасная депрессия. А идея примесей действительно его очень волновала. Несколько дней он провел над книгами по фармакологии и психологии, что-то выискивал, выписывал. У него осталась куча записей. Он работал над этим даже в ту ночь, когда… Я пошла спать, а утром нашла его лежащим на полу, с иглой в вене, бутылка рингера висела…

— Ужасно, — остановил ее Джеффри.

— Да, это был самый ужасный день в моей жизни, — едва слышно проговорила Келли.

На какое-то мгновение Джеффри даже почувствовал, что завидует Крису. И не только потому, что он смог сделать то, что не удалось ему, а потому, что после его смерти на земле остался человек, который так искренне и глубоко его любил. Интересно, кто-нибудь пожалел бы о его смерти? Вряд ли. Джеффри даже вздрогнул и постарался прогнать эти мысли, направив их в новое русло — о примесях при местной анестезии. Это была интересная идея.

— О каких именно примесях он говорил, не помнишь?

— Честно говоря, даже не знаю, — ответила Келли. — Это было почти два года назад, к тому же Крис не любил обсуждать эту тему. По крайней мере со мной он не говорил о подробностях, поэтому я ничего не запомнила.

— А после ты рассказывала кому-нибудь о его предположении?

— Юристам и адвокату. А что?

— Ты знаешь, меня это просто заинтриговало, — признался Джеффри.

— Ну так у меня еще остались кое-какие записи Криса. Можешь пойти и посмотреть, если тебе действительно интересно.

— Конечно интересно, — обрадовался он.

Келли провела Джеффри через кухню и гостиную в холл, а оттуда еще в одну комнату. Там они остановились перед какой-то дверью, судя по всему, запертой.

— Для начала придется тебе все объяснить, — сказала Келли. — Здесь был кабинет Криса. Естественно, сейчас там полнейший беспорядок, не убрано, везде пыль. Но после его смерти я закрыла эту комнату на ключ, оставив все как есть. Не спрашивай, почему. Тогда мне казалось, что так он все время со мной. Поэтому ты приготовься — там довольно пыльно. — Она открыла дверь и вошла.

Джеффри пошел в кабинет вслед за Келли. Кабинет и в самом деле представлял собой разительный контраст по сравнению со всем домом. Все покрывал толстый слой пыли. В некоторых местах с потолка свисали целые лохмотья паутины. Окна были закрыты ставнями. Вдоль стен, от пола до потолка, стояли шкафы с книгами. Джеффри сразу же узнал знакомые корешки и обложки. Большинство из них были базовыми пособиями и трудами по анестезии. Остальные касались других областей медицины.

Центр комнаты занимал большой стол, весь заваленный книгами и каким-то записями. В углу стояло старое кожаное кресло; рядом высилась стопка книг.

Келли прислонилась к дверному косяку спиной и сложила руки на груди, как бы не желая идти дальше.

— Настоящий бардак! — брезгливо сказала она.

— Ты не против, если я посмотрю тут кое-что? — спросил Джеффри. Он чувствовал какое-то внутреннее единство с умершим коллегой, ему казалось, будто тот как бы общается с ним, но Джеффри не хотел больше нервировать Келли, рассказывая ей об этом.

— Чувствуй себя как дома, — кивнула она. — Я уже говорила, что смирилась со смертью Криса. Помню, даже собиралась здесь убрать. Просто руки как-то не дошли.

Джеффри обогнул стол и включил настольную лампу. Он никогда не был склонен к суевериям и считал, что ничего сверхъестественного в этой жизни не существует. Тем не менее, его не покидало чувство, словно Крис пытался что-то сказать ему с того света.

Возле лампы лежала открытая книга, которую Джеффри сразу узнал — издание Гудмана и Гиллмана «Фармакологические основы терапии». Рядом с ней была «Клиническая токсикология». Вокруг этих книг Джеффри увидел какие-то записи. Наклонившись над столом, он заметил, что монография Гудмана и Гиллмана открыта на разделе «Маркаин». Текст с описанием побочных эффектов Крис выделил и подчеркнул.

— Неужели и Крис применял маркаин тогда? — спросил Джеффри.

— Да, — ответила Келли. — Я думала, ты знаешь об этом.

— Первый раз слышу. — Джеффри действительно не знал, какой местный анестетик применил Крис.

Он взял в руки записи, сразу же почувствовал, как в носу что-то защекотало, и громко чихнул.

Келли прикрыла лицо рукой, чтобы не было видно улыбки.

— Я тебя предупреждала — тут пыльно.

Не ответив, Джеффри чихнул еще раз.

— Почему бы тебе не взять то, что нужно? Мы бы ушли в гостиную и все посмотрели в чистоте, — предложила Келли.

Взяв записи Криса и прихватив книги по фармакологии и токсикологии, Джеффри поспешил выйти из кабинета. Перед тем как Келли закрыла за ним дверь, он еще раз чихнул.

Когда они вернулись в гостиную, Келли снова его удивила.

— А почему бы тебе не пообедать со мной? Я бы кое-что для нас приготовила. Не обещаю, что это будет супервкусно, но голодным ты не останешься.

— Я думал, тебе надо идти на занятия по аэробике, — Джеффри обрадовался этому предложению, но не хотел доставлять ей беспокойство и злоупотреблять гостеприимством.

— Ничего особенного, я могу пойти в другой раз, а все, что пропустила, наверстаю потом. Нужно ведь, чтобы о тебе кто-нибудь позаботился.

— Ну, если это тебе не трудно… — сказал Джеффри. Он был удивлен ее добротой и вниманием.

— Мне даже приятно, что ты у меня в гостях. Устраивайся поудобней, если хочешь, снимай туфли.

Джеффри не стал отказываться и воспользовался ее предложением. Полулежа на диване, он разложил на маленьком журнальном столике записи, книги и стал их просматривать. На несколько секунд оторвал от них взгляд, чтобы посмотреть, как Келли что-то достает из холодильника, но потом продолжил чтение. Прежде всего его внимание привлек рукописный отчет об отрицательной реакции организма пациента на местную анестезию, сделанную Крисом.

— Я сбегаю в магазин, — внезапно донесся до него голос Келли. — А ты тут пока посиди и почитай все это.

— Не стоит из-за меня так беспокоиться. Мне бы этого не хотелось. — Джеффри сделал движение, как будто собирается встать и уйти. Но в душе он этого не хотел. Ему было приятно, что по отношению к нему Келли проявляет такую заботу.

— Не болтай глупости, — рассердилась она. — Я быстро. Вернусь через пару минут.

Джеффри не знал, говорит ли она правду или просто желает помочь ему в этой ситуации. Не успел он обдумать это, как Келли выскочила на улицу, и уже через несколько секунд за окном заработал мотор ее машины. Она выехала на улицу и направилась к центру.

Оставшись один, Джеффри обвел взглядом уютный дом и в душе порадовался, что у него хватило смелости позвонить Келли и приехать сюда. Если не считать того, что он отказался от самоубийства и остался в стране, то за последние двадцать четыре часа это, пожалуй, было самым лучшим его решением.

Откинувшись на спинку дивана, Джеффри углубился в отчет Криса — о проведении анестезии и последовавших осложнениях.

Генри Ноубл, пятидесяти семи лет, поступил в больницу Вэллей с диагнозом: рак предстательной железы для проведения простатэктомии [18]Удаление предстательной железы.
. От доктора Уалленстерна поступил запрос на проведение длительной эпидуральной анестезии. Я посетил пациента в тот же вечер задолго до операции. Он был слегка взволнован. Состояние было удовлетворительным, самочувствие — хорошим. Сердце работало нормально, ЭКГ — без отклонений. Давление крови тоже в норме. Неврологический статус без отклонений. Никаких признаков аллергии, в том числе и аллергии на медицинские препараты. В 1977-м под общим наркозом благополучно перенес операцию по удалению грыжи. Также без всяких отрицательных последствий переносил местную анестезию при многочисленных зубоврачебных процедурах. Так как он волновался, я назначил ему десять миллиграмм диазепама, который он должен был принять за час до начала операции. На следующее утро непосредственно перед операцией его настроение заметно улучшилось. Диазепам оказал свое воздействие. Пациент был немного вялый, но зато не волновался. Его отвезли в анестезионную палату, где уложили на бок. Пункция эпидурального пространства была сделала иглой Туохи 18-го размера без осложнений. Никакой реакции на лидокаин, введенный для того чтобы облегчить проникновение иглы в эпидуральное пространство, не наблюдалось. Для того чтобы убедиться в проникновении иглы именно в эпидуральное пространство, было введено еще два миллилитра стерильной воды с адреналином. После этого пациента уложили на спину. Из тридцатимиллиграммовой ампулы маркаина была приготовлена пробная доза с пятипроцентным содержанием маркаина и небольшим количеством адреналина. Затем доза была введена. Пациент сразу же пожаловался на странное головокружение, после чего последовали сильные кишечные спазмы. Частота сердечных сокращений стала увеличиваться, однако не достигла того предела, который мог бы быть, если бы эту дозу случайно ввели внутривенно. Сразу начались общие мышечные судороги по всему телу, которые стали усиливаться, что свидетельствовало о сильном перевозбуждении организма. Началось обильное слюноотделение, предположительно, в результате парасимпатической реакции. Внутривенно был введен атропин. Наблюдалось сужение зрачков. После этого у пациента начались эпилентиформные судороги. Больному был внутривенно введен сукцинилхолин и валиум. Была произведена интубация [19]Введение в трахею специальной трубки для обеспечения доступа кислорода к легким.
трахеи и начата искусственная вентиляция легких кислородом. Затем у пациента произошла остановка сердца. При введении кардиотонических препаратов сердце сначала никак не реагировало, но в конце концов нормальный сердечный ритм был все-таки восстановлен. Общее состояние пациента стабилизировалось, однако он так и не пришел в сознание. Его перевезли в отделение реанимации, где он неделю пробыл в коматозном состоянии. В течение этого срока у него несколько раз происходила остановка сердца. Документально засвидетельствовано, что в результате проведения анестезии, как побочная реакция, у пациента наступил тотальный спинальный паралич, а также паралич черепномозговых нервов. В конце недели у пациента в очередной раз остановилось сердце. Реанимационные мероприятия успеха не имели.

Джеффри дочитал все до конца и отложил записи в сторону. Они вновь всколыхнули его воспоминания, и он почувствовал, как его снова охватывает ужас, через который он прошел, пытаясь спасти жизнь Пэтти Оуэн. Воспоминания оказались настолько яркими и сильными, что у Джеффри затряслись руки. Понадобилось время, чтобы он наконец понял, что же его так сильно взбудоражило. Причина была в пугающем сходстве этих двух случаев — его собственного и Криса, а также во множестве совпадений, которые наводили на мысль, что у пациентов наблюдались не простые мышечные судороги и что остановка сердца у них связана с чем-то другим. Джеффри с поразительной ясностью вспомнил вдруг тот момент, когда Пэтти начала изнемогать от слез и захлебываться слюной. Зрачки у нее тоже были сужены — она испытывала безумную боль. Ни одно из этих явлений не могло быть просто реакцией на проведение обычном эпидуральной анестезин, хотя местные анестетики могли иногда вызывать многочисленные неврологические и кардинальные отклонения у тех несчастных пациентов, что отрицательно на них реагировали.

Джеффри вернулся к записям и открыл следующую страницу. На ней было всего несколько слов, написанных крупными буквами. «Мускарин» и «никотин» сразу же бросились ему в глаза, он помнил их еще со времени своей учебы в медицинском колледже как имеющие самое непосредственное отношение к деятельности вегетативной нервной системы. Еще там была фраза — «полная необратимая блокада верхнего отдела спинного мозга с частичной блокадой черепномозговых нервов». Дальше стоял ряд восклицательных знаков.

Джеффри слышал, как машина Келли подъехала к дому, свернула к гаражу. Он посмотрел на часы. Да, эта женщина умела быстро справляться с магазинами.

Следующим пунктом в записях Криса значился ЯМР — ядерный магнитный резонанс — отчет о состоянии Генри Ноубла в паралитическом и коматозном состоянии. Результаты обследования были нормальными.

— Привет, — весело бросила Келли, открывая дверь. — Соскучился без меня? — Она рассмеялась и бросила какой-то сверток на кухонный стол. Подойдя к дивану, наклонилась к Джеффри и через его плечо заглянула в записи Криса.

— Ну и что все это значит? — Келли провела пальцем по тем фразам и словам, которые Джеффри только что прочитал.

— Еще не знаю, — признался он, — но записи меня заинтриговали. Слишком уж много совпадений между нашими двумя случаями. Пока неясно, о чем это говорит.

— Ну, я рада, что хоть кому-то это пригодилось. По крайней мере, теперь я вижу, что берегла их не зря.

— Похоже, далеко не зря, — подтвердил Джеффри, переворачивая следующую страницу. Это был отпечатанный на машинке отчет больничного патологоанатома о вскрытии тела Генри Ноубла. Крис подчеркнул в тексте отчета фразу «цереброспинальная дегенерация, заметная под микроскопом на срезах» и поставил в ряд несколько жирных вопросительных знаков. Затем выделил другую фразу: «Проба на наличие токсинов — отрицательная». Помимо восклицательного знака он всю ее обвел несколько раз. Джеффри чувствовал, что столкнулся с чем-то непонятным и таинственным.

Остальные записи Криса представляли собой названия глав и заголовки подразделов из книги Гудмана и Гиллмана по фармакологии. Прикинув их направленность, Джеффри пришел к выводу, что они относились к деятельности вегетативной нервной системы. Просматривать все главы ему сейчас не хотелось, поэтому он решил сделать это позже. А пока сложил листки в одну стопку на столе и придавил их двумя увесистыми медицинскими томами.

После этого Джеффри присоединился к Келли, хлопотавшей на кухне.

— Итак, что мне делать? — спросил он.

— Просто расслабиться, — откликнулась Келли, не отрываясь от салата-латука.

— Но я бы хотел помочь.

— Ну ладно. Тогда разожги огонь в мангале для барбекю на заднем дворике. Спички вон в том ящике. — Келли указала листом салата в сторону одного из ящиков.

Джеффри достал коробок спичек и вышел на задний двор. Мангал оказался старого типа, с выпуклыми краями и цилиндрическим баллоном пропана сбоку. Джеффри быстро определил, как открыть клапан, и зажег форсунку. Убедившись, что все в порядке, закрыл крышку.

Перед тем как вернуться назад, он быстрым взглядом окинул палисадник. Высокая трава была сочная, яркая. Этой весной прошло много дождей, и все зеленело, цвело и благоухало.

Джеффри даже покачал головой, как бы не веря себе. Господи, всего лишь сутки назад он чуть было не лишил себя этой возможности — радоваться такой красоте. Да что там сутки! Еще сегодня днем он пытался удрать в Южную Америку в поисках более спокойной жизни. А теперь здесь, почти в центре Бруклина, стоит на заднем дворике одного из домов и собирается поужинать с очаровательной, милой и необычайно искренней женщиной. Просто невероятно. Такого не могло быть, это скорее походило на сказку, чем на реальность. И все же было реальностью. Скоро его надолго упекут за решетку, и тогда он будет вспоминать обо всем этом уже по-другому.

Джеффри глубоко вздохнул, наслаждаясь упоительным прохладным воздухом. Неподалеку трудилась малиновка, извлекая из сырой земли дождевых червей. Джеффри снова вздохнул при взгляде на эту мирную картину и вернулся в дом, желая узнать, что еще он может сделать.

Обед был великолепным. Несмотря на все неприятности, на мрачные перспективы, Джеффри давно не было так хорошо. Они с Келли легко и непринужденно болтали о всяких пустяках, наслаждаясь вкусной едой. На столе были ломтики тунца в маринаде, рисовый плов и салат. По такому случаю Келли достала из холодильника бутылку красного вина. Оно вызывающе шипело. Джеффри вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что впервые за долгие месяцы по-настоящему искренне смеется. Само по себе это было уже невероятным событием.

Прихватив кофе и пирог с сыром, они перешли в гостиную. Книги и записи Криса заставили Джеффри настроиться на более серьезный лад.

— Мне очень не хочется возвращаться к тягостным моментам, — сказал он после короткой паузы, возникшей в их беседе, — но не могла бы ты сказать, чем закончилось рассмотрение дела Криса в суде?

— Жюри присяжных признало правоту стороны обвинения, — ответила она. — Сумму компенсации разделили между больницей, Крисом и еще одним хирургом по какому-то очень сложному плану. Думаю, большую часть покрыла все-таки страховка Криса, но, честно говоря, я в этом не уверена. К счастью, дом был записан только на мое имя, поэтому он сохранился.

— Я прочитал краткое описание Криса того, что произошло в больнице, — сказал Джеффри. — Нет никаких сомнений: не было преступной халатности или невнимательности.

— Понимаешь, все обставили и провели так эмоционально, что, как я теперь понимаю, было не столь уж важно, проявил Крис преступную халатность или нет. Если у истца есть возможность нанять хорошего адвоката, тот практически всегда сможет убедить жюри, что его истец в данном случае является потерпевшим.

Джеффри согласно кивнул. К сожалению, это было правдой.

— Ты не против, если я немного поработаю с этими записями и книгами? — после недолгой паузы спросил он, указав на стол.

— Можешь даже не спрашивать, — сказала Келли. — Чувствуй себя как дома. Только зачем тебе все это? Неужели там есть что-то интересное?

— Когда я читаю записи Криса, они ужасно напоминают мое собственное дело. В нем есть несколько несообразностей, мне непонятных. И я удивлен, что в деле Криса те же несообразности. Мысль о примесях, честно говоря, даже не пришла мне в голову. Хорошо бы пробежаться по его записям еще раз. Похоже, здесь речь идет совсем не о том явлении, о котором он думал. К тому же если записи останутся у меня, это будет хорошим поводом вернуться сюда еще раз, — улыбнулся он.

— Теперь тебе не нужны никакие поводы, приходи когда захочется, я всегда тебе рада. — И снова ее открытость поразила Джеффри.

Он ушел от Келли вскоре после того, как они съели десерт. Келли проводила его до машины. На улице было еще светло. Джеффри снова поблагодарил Келли за ее щедрое гостеприимство.

— Ты даже представить себе не можешь, как мне было хорошо у тебя дома, — признался он.

Когда Джеффри забрался в машину на пару со своим неразлучным дипломатом, в котором теперь лежали еще и записи Криса, через опущенное боковое стекло Келли просунула голову в салон автомобиля:

— Не забывай о своем обещании! Если тебе в голову вдруг снова придут дурацкие мысли, сразу же звони мне!

— Не забуду, — еще раз пообещал Джеффри. Домой он возвращался в спокойном расположении духа. Несколько часов с Келли благотворно подействовали на него. Учитывая те обстоятельства, которые сложились в суде, и все то, что он чуть не совершил за последние двадцать четыре часа, его очень удивляло собственное спокойное и естественное поведение. Правда, умом он понимал, что в этом большая заслуга Келли. Поворачивая машину, Джеффри протянул руку, чтобы поправить дипломат, который чуть было не свалился с бокового сиденья. Придерживая его, он подумал о тех странных и необычных вещах, которые были внутри. Туалетные принадлежности, белье, сорок пять тысяч наличными и стопка бумаг, написанных жертвой суицида…

Хотя Джеффри и не надеялся обнаружить в этих записях нечто способное пролить свет на его дело, тем не менее сам факт пребывания этих бумаг в его руках вселял в него такую надежду. А вдруг, читая записи Криса, он поймет то, до чего сам не додумался?

Ему очень не хотелось расставаться с Келли, но хорошо, что дома он будет так рано. Джеффри хотелось еще раз просмотреть записи Криса и почитать кое-какие специальные издания — дело требует серьезной работы.