Конечно, удар в низ живота не прошел для меня даром и принес мне кучу неприятностей помимо боли. Хуже всего было то, что я серьезно пострадала и не имела возможности сразу оказать себе помощь. Поначалу я просто не понимала, что означает эта изнуряющая и тупая боль. Осмотр своего ушиба поначалу не вызвал у меня особенно сильных волнений. На первый взгляд ничего серьезного. Ну, синяки, ну кровоподтеки, боль. Все это для меня не представляло никакой особой тревоги. Главное я нашла Белку и мы опять вместе.

Белка же наоборот, сразу обратила внимание на мое состояние. Она расспросила меня о том, что произошло, а затем, несмотря на мои протесты, заставила меня раздеться, снять трусики и показать ушибленную киску. Картина произвела на нее самое тревожное впечатление. Я не могла видеть всего, да и не очень — то хотела красоваться перед Белкой, но она с помощью зеркала показала мне мою страдалицу. Но я этого не ощущала, киска моя вся онемела. Я не чувствовала ее. Прокладочка, вся пропиталась кровью и присохла, мы с трудом ее отделили. Действительно, вся промежность и киска стали сине-фиолетовыми, губки безобразно распухли и вывернулись, местами они треснули, на них виднелись следы крови.

Белка встревожилась не на шутку и сказала, что мне надо срочно в больницу. Но я решила, что лучшего варианта, чем обратиться за помощью к Эмми у нас не было. Не обращая внимание, на мои вопросы, Белка развила бурную деятельность по моему спасению. Она завалила меня на диван, поменяла на мне белье и подстелила чистую тряпочку под трусики. Затем она расспросила, как дозвониться до Эмми и связалась с ней.

После кратких расспросов Эмми немедленно послала за нами машину. Не давая, мне встать Белка собрала, мои вещи. Своих вещей с собой у нее не было, но я настояла, что бы она забрала с собой все то, что я ей подарила. Перед выездом она проводила меня в туалет, где я с большим трудом и сильной болью помочилась. Спустя час мы уже были у Эмми.

Эмми очень обрадовалась нашему возвращению и одновременно озаботилась, моим состоянием. Она коротко расспросила меня о самочувствии и тут же стала принимать меры к моему лечению. Эмми позвонила сыну своего мужа, с которым мне предстояло познакомиться в ближайшее время, и попросила его приехать, что бы осмотреть меня и назначить лечение.

Сын профессора, как и его отец, был медик от бога, это был его единственный сын от первого брака. Сыну было уже за тридцать лет, но он рано получил ученую степень и работал в НИИ, где директором был его отец. От отца он унаследовал талант доктора и еще что-то такое, что влекло к нему людей и что заставляло их свято верить в его умение врача.

Эмми хотела положить меня в клинику, что была тут же, но я уговорила ее отпустить меня в свою комнату, где я продолжу лечиться. Белка, которая все время была рядом, оживилась и принялась горячо убеждать Эмми в том, что именно она будет ухаживать за мной все это время. Эмми стала расспрашивать ее, что она умеет делать в плане медицины, и я впервые услышала, что Белка умеет делать массаж и не просто обычный, но и специальный и что она этому училась и имела долгую практику.

Я, конечно, промолчала, какой массаж у нее получается лучше всего, только пару раз перехватила на себе умоляющий взгляд Белки. Эмми все еще не очень-то доверяла Белки и попросила ее вернуться для беседы после того, как она проводит меня в мою комнату.

Перед уходом я попросила Эмми, что бы она разрешила Белки пожить вместе со мной. Моя комната была просторной, и в ней вполне хватило бы места для нас обеих.

Когда мы добрели до моей комнаты и я, наконец-то, улеглась, Белка разложила мои вещи и перед беседой с Эмми спросила меня, что ей отвечать, а о чем не стоит говорить. Я же сказала, что бы она была с Эмми предельно откровенной, и не утаивая ничего, ответила бы на все ее вопросы. С этим напутствием Белка вышла.

Я чувствовала себя очень скверно. Разболелась голова, меня стало знобить, мне показалось, что у меня поднялась температура. Я, не раздеваясь, залезла в постель и провалилась в тяжелом сне.

Я проснулась от нежных прикосновений Белки. Она сидела на краешке постели в белом медицинском халате и шапочке и слегка поглаживала мою руку.

— Ты что, украла вещи у врача? — Спросила я не привычно хриплым голосом.

Белка рассмеялась и коротко рассказала мне о разговоре с Эмми и ее решении принять Белку в качестве младшего медицинского персонала в клинику и о том, что она теперь будет все время со мной.

Она рассказала о том, что Эмми попросила ее ухаживать в первую очередь за мной, и что теперь мы будем жить вместе.

Я очень хотела узнать подробности ее разговора с Эмми, но Белка смеялась и не стала откровенничать. Она только сказала, что ей впервые за долгие годы поверили и ей так хорошо, как уже не было давно после разрыва с мамой.

Белка сказала мне, что ей Эмми очень понравилась и не только как Босс, но и как женщина. Она сказала мне, что если бы не я, то она бы все сделала для того, чтобы быть с Эмми вместе. Я разозлилась на нее за эти слова, а Белка, желая меня еще сильнее распалить, заявила, что грудь Эмми как раз такая, о которой она мечтала всю жизнь. Особенно хороша такая женщина на четвереньках.…

— Представляешь, сказала мне Белка, заигрывая, — Как груди болтаются в разные стороны, когда любят таких женщин.

Белка достигла желаемого результата, так как я, неожиданно зло и едко стала цеплять ее словами:

— Ты маньячка и окончательно падшая девка. — Обиженно заявила я.

— В тебе нет ничего святого, один секс у тебя на уме!

— Тебе, наверное, без разницы с кем, лишь бы тебя пронимало до самой твоей похотливой матки!!!

Я заревела. Мне было больно, мне хотелось, чтобы меня пожалели, чтобы обо мне позаботились и ухаживали за мной. Мне было жалко себя.

Белка гладила мою руку, волосы. Она и бровью не повела, на мои обидные слова.

— Теперь — то я окончательно убедилась, как ты ко мне относишься. — Сказала Белка.

— То, что я услышала сейчас, меня необычайно обрадовало.

— Ты такая же, как и я, ревнивая сучка! — Я еще сомневалась, любишь ли ты меня, но теперь, после твоего такого горячего признания все мои сомнения прочь!!!

— Иди ко мне, дочь моя. И Белка полезла ко мне рукой под одеяло.

Я все еще злая, всхлипывала и несмело отталкивала ее руку, которая уже бродила по груди, нежно перебирала пальцами мой вялый сосочек.

— Ого! — Сказала Белка. — Да у тебя, родная, температура! — Ты просто горишь.

Я действительно температурила. Белка быстро раздела меня и расстелила постель, затем уложила меня и ушла к Эмми. Я опять забылась в дреме.

Проснулась я от шагов и тихого разговора. Глаза я не открывала, слушала. Голоса Эмми и мужского голоса доносились до меня как бы издалека. Они говорили о том, чтобы перевести меня в клинику и там лечить.

Я открыла глаза и, не здороваясь, сказала, что бы меня никуда не переводили, что за мной уже есть уход и я буду стараться быстрее вылечиться. Затем я замолчала и смотрела то на Эмми, то на светило.

Сын был удивительно похож на своего отца, но худой, в очках. Правильные черты его лица наводили спокойствие. Он говорил просто, и голос его был красивым, немного глухим и с нотками баса. Он мне сразу понравился. Особенно, когда попросил меня раздеться для осмотра и как-то так застенчиво и мягко улыбнулся.

Белка помогла мне раздеться и прикрыла одеялом. При этом она пару раз показала на сына глазами и тихонечко шепнула мне на ушко о том, что доктор ничего себе, «видненький».

Потом был мой осмотр, когда я все еще стесняясь, раскрывала перед ним свою синюшную киску и давала краткие ответы на его вопросы.

Выяснилось, что у меня потеря чувствительности на внешней стороне плоти, помимо ушибов и синяков. Потом доктор трогал мои половые органы и спрашивал, как я их чувствую. Выяснилось, что обе пары губок пострадали больше всех, а клитор меньше всех, что меня как то уберегла свежая прокладочка, которую я заменила, на новую.

Но в целом не критично, по молодости все заживет. Надо немедленно лечиться и никакого самолечения.

Потом стали выписывать медпрепараты и мази. Назначили курс заживляющие аппаратной терапии. После минуты уговоров меня решили оставить на месте, при этом Белка клялась, что будет день и ночь рядом и все сделает, для моего скорейшего выздоровления. Напоследок, когда уже все вышли, Эмми на секунду вернулась и тихо, но твердо так произнесла.

— И чтобы никакого сейчас секса, ни, ни!!! Ты поняла?

Я вся зарделась и опустила голову.

— Я поняла, простите нас. — Тихо прошептала я. Эмми еще раз спросила.

— Ты взрослая девочка, ты меня поняла?

— Да. — Уже громче и смелее сказала я и взглянула на Эмми. Она ласково посмотрела на меня и в полголоса произнесла.

— Вылитая мать! И вышла.

Первую неделю я настойчиво лечилась и мы с Белкой себе ничего лишнего не позволяли.

Но поначалу я подверглась экзекуции. Чтобы не инфицировать и не тревожить раненое место мне решили поставить катетер. До сих пор я ни разу об этом не задумывалась, как ходят по нужде лежачие больные. Теперь мне самой пришлось испытать это на себе. Пришла старшая медсестра и вдвоем с Белкой воткнули мне этот катетер и самую письку. При этом мне первый раз что-то втыкали в самую дырочку. До этого я и не задумывалась, писала себе и никакого внимания на нее не обращала. А тут… Ощущения и больные и какие-то мазохистские, неприятные, но сексуальные. Ничего, привыкла. По этому поводу мне Белка прочитала целую лекцию о мастурбации с уретрой.

Через неделю я показалась доктору. На этот раз я сама пришла в клинику, и осмотр проходил в гинекологическом кабинете.

При осмотре не было Белки, хотя она рвалась зайти вместе со мной. Но ее выпроводили за дверь.

Теперь мы остались одни, и я с интересом изучала моего нового знакомого. Именно так я теперь стала называть его.

Довольно быстро мы подружились, хотя между нами лежала разница в возрасте. На этот раз я более открыто выставляла перед ним свою страдалицу.

Мне было с одной стороны неудобно, а с другой стороны приятно его внимание ко мне. Конечно, что ему я, думала так, у него таких баб море. Уж он — то насмотрелся не только на их личики, но и на их ватрушки. Так с некоторых пор я стала называть свою киску. Она теперь мало напоминала прежнею кисочку, стала больше похожа на плюшку. Конечно, обо всем этом я только так думала. Тем не менее, я стала замечать, что не только мне, но и ему нравится болтать со мной об этом и просто по пустякам.

Осматривая меня, он все время подшучивал и выглядывал из — за моих ног, расставленных в сторону. подшучивал. Я даже несколько раз застеснялась и попробовала снять и сдвинуть ноги. Но он мягко и нежно приподнял их и бережно переложил на место. При этом он все время шутил со мной по поводу вида моей ватрушки. Мне это безумно нравилось. Я употребила весь свой словарный запас и стала сама мисс не принужденность.

Так, за осмотрами моей ватрушки начались наши необычные свидания. Белка почувствовала неладное со мной и тут же определила, от чего я стала, с ней менее сговорчивой.

— Ты влюбилась, в гения! — Заявила она мне. — Но знай и помни, гении не выносят посредственности.

Я запомнила эти слова и была благодарна Белке.

Она все больше втягивалась в работу и нередко оставалась на ночные дежурства. Днем она все время моталась, и я все реже ее видела, хотя мы и жили с ней в одной комнате.

Я твердо и неукоснительно выполняла наказ Эмми и жестко ограничила себя в сексе, чем еще сильнее оттолкнула от себя Белку. Она, несмотря на свою усталость и занятость, все так находила время и на моих глазах мастурбировала так, что у меня вновь начинались проблемы с лечением.

Вскоре Эмми вмешалась и отселила Белку, а меня отчитала еще раз и назидательно попросила, что бы у меня все мысли вернулись к лечению, а не к сексу. Пришлось безоговорочно покориться.

Однажды Белка приехала из города какая-то взъерошенная и с тревогой сообщила мне, что она опять видела, как за ней следили. Об этом я немедленно сообщила Эмми. Она обещала помочь и защитить Белку.

Вскоре Белка пришла и с грустью в голосе сообщила, что Эмми направляет ее для дальнейшей работы и учебы за границу. Она сказала мне, что во всем виновата сама, слишком рьяно исполняла свои обязанности и сильно засветилась. К тому же она ухаживала за одной иностранной клиенткой и на свою беду свободно болтала с ней по-арабски. Арабский она знала с детства, ее учили, еще, когда готовили для продажи к шейхам. Это не осталось без внимания Эмми, и она вскоре пригласила ее к себе и имела с ней долгую беседу, о ее будущем. Точку в разговоре поставила все та же иностранка. Она сообщила Эмми, что очень бы желала, чтобы Белла, так стали звать Белку в клинике, продолжила ухаживать за ней дома, пока она окончательно не выздоровеет. Эмми согласилась, но при условии, что Белла будет учиться и жить за границей на средства клиентки. О чем они и договорились.

Когда обо всем этом узнала Белка, она в отчаянии бросилась ко мне, она изливалась слезами и просила меня повлиять на решение Эмми. Я же наоборот, не только не заступилась за нее, но и нанесла Эмми визит и горячо благодарила ее за участие в судьбе Белки.

Белке сделали прекрасные документы, дали отличные рекомендации, которыми она, хвалясь, показывала мне и чем очень гордилась. Особенно она хвасталась своим новым паспортом. Так или иначе, но вскоре Белка вместе с бывшей пациенткой уехали, и я осталась одна.

Лечение затянулось, так как окончания нервов на губках прорастали медленно, и я потихонечку стала трогать свои обновленные лепесточки, вновь ощущать прикосновения к ним.

Я осторожно знакомилась с моими новыми сокровищами. Вместо привычной девичьей киски на меня в отражении зеркала смотрела довольно большая и мало знакомая мне киска. Губки стали больше, они выступали из — под складок и я их уже отчетливо различала даже стоя. Я пробовала их растянуть, но почувствовала боль и оставила их в покое. Вся плоть вокруг стала больше, и мне даже показалось, что она стала выглядеть как то постарше, что ли.

Теперь я все больше находилась в клинике и не только лечилась, а стала по возможности, помогать с бумагами своему лечащему врачу. Так или иначе, но я все больше увлекалась им. Уже не могла просто так пройти по коридору и обязательно заглядывала к нему в кабинет.

А я, благодаря его таланту, быстро пошла на поправку и уже лазила по всей клинике. Вскоре я уже чувствовала себя почти хозяйкой в его кабинете. Я заглядывала к нему, когда он был на обходах, раскладывала его бумаги, прибирала вещи. Удивительно то, что он позволял это делать только мне и не кому больше. Так постепенно я стала привыкать к такому образу и поведению.

Мне безумно нравилось ухаживать за ним, и я чувствовала, что и ему это нравилось. Тогда я решила действовать.

Как-то раз я переоделась и явилась к нему в обалденном наряде. Хоть и было тепло, но я натянула чулочки, пояс и какие-то немыслимые по покрою и отделке трусики. На мне было желтое воздушное платье такое коротенькое, что я сверкала ляжками по всей клинике. Специально для этого выхода я сделала прическу. Волосы мои сильно отросли, и я подкрутила их. Своим видом я осталась очень довольной. На ноги я все — таки надела тапочки, на туфли — не решилась. В таком виде я пришла к нему для очередного осмотра.

Ничего не сказав мне, он попросил меня раздеться и лечь в кресло для осмотра. Я сняла платье и улеглась в кресле, расставила ноги. Он подошел ко мне и как-то буднично, так, как будто какой — то пациентки, стал проводить осмотр. Я заерзала, вся исходила из себя, стараясь привлечь его внимание к себе, своему наряду. Но он упорно не замечал или дела вид, что не замечает моих попыток обольщения. Наконец он закончил осмотр и как то так буднично, без привычных шуток и приколов сказал мне, что я уже скоро совсем поправлюсь, и через неделю меня могут выписать.

Я сползла с кресла. Как побитая собака, поджавши хвост, я стала нервно одеваться. Я была так расстроена, что пропускала мимо ушей его вопросы и машинально отвечала, на них, не задумываясь.

Почему то он спросил о моей обуви и размерах одежды. Я машинально отвечала, а затем, тяжело вздохнув, вышла из кабинета.

Я притащилась к себе и, не раздеваясь, завалилась на кровать. Слезы мои текли из глаз. Мне так было горько и обидно, что он меня не заметил, не увидели и не оценили. Что меня скоро выпишут, и я опять останусь одна. Я не хотела выздоравливать. Хотела еще раз и еще несколько раз показываться ему, раздвигать свои ноги, да что там ноги, а если получиться, то и всю свою киску, но только ему одному и некому больше. Так в слезах и горестных мыслях я заснула.