Я лежу на животе, голая. По моей спине необычайно нежно рисуют ее карандашики что-то. Она спрашивает.
— Угадай! Что я написала?
— Моно и Оно, любовь.
— А вот и не угадала!
Смеется она так выразительно и таким звонким нежным смехом, что мне не только слышать приятно, но я еще хочу ее видеть, как она смеется. Переваливаюсь на спину. Она сидит, опираясь на руку, повернувшись ко мне в пол оборота. И я только сейчас различаю на ее оголенной груди два отчетливых, нежных и чудесных шарика, которые оканчиваются маленькими выступающими сосочками.
— Моно? Неужели это правда? Что ты мне говорила о готовности к материнству?
У тебя действительно растут сисички. — Я осторожно и нежно касаюсь ближайшего шарика и прикрываю его ладонью.
— А ты думала, что я шучу? Голову тебе заморачиваю? У меня не только сисички, как ты называешь мои будущие молочные груди, а тут скоро образуются целые резервуары с молочком.
— Что, что? — Смеюсь я. — Какие такие резервуары? О чем ты?
— Не задавай больше дурацких и глупых вопросов, недоучка самоуверенная, а лучше слушай, что я тебе расскажу.
Шутливо говорит она, и моститься рядом со мной на боку. Я прижимаю ее теплое, девичье тело к своему и умиляюсь ее хрупкому и нежному совершенству, наклоняюсь и целую в щечку, пахнущую чудесно, и нежную, бархатистую, словно кожица персика.
- Дети-ангелы, это мы только для вас. А по задумке природы мы самые скороспелые женщины на Земле. Нас она создала для выведения новой породы, более совершенной генерации людей. Видимо, мы все-таки остаемся любимыми для нее, раз она до сих пор нас не прикончила нас с помощью каких-нибудь катаклизмов или вирусов. Она в нашем лице производит смену формата человеческим существам. Ты уже знаешь, что мной синтезирован мужской ген человека. И как только все завершиться с его тестированием я тут же введу его себе, и начнется реакция размножения новой генерации людей. Не, смейся! Ты уж поверь мне! Что так все и будет.
— А как? — Смеюсь я. — Как, и главное, чем ты намерена размножаться? Каким органом? Ведь у наших горячо любимых мужчин имелись такие прекрасные штучки, что болтались, а иногда и бездарно простаивали без дела. Сейчас бы они и минутки бы не бездействовали. А у тебя, прости, как? Ведь у тебя, кроме прекрасного и нежнейшего язычка ничто не болтается в районе моей вульвы. Ой, прости! Еще и пальчики. Те тоже, прекрасно захаживают туда же. Но ведь из пальчика, даже такого прекрасного карандашика, как твои, сперму не выделишь!
— Знаешь, что? Давай-ка ты собирайся, и пойдем со мной.
— Куда? Куда ты намерена меня потащить за собой сумасбродная девчонка?
— Давай, лежебока. Нет! Не лежи бока, а скорее лежи вуль…
— Что, что! Я тебе покажу! Как ты меня хотела обозвать? И кого? Чиф-пайлота! А ну, повтори еще раз о том, что лижи, лижи, чего там ты наговорила. А ну, напомни мне!
Уже целых десять минут она ведет меня за собой по лабиринтам жилых отсеков и спусков лифтов. Признаюсь, что я уже давно не спускалась сюда и не представляла, как они выглядят сейчас, эти вместилища ковчежцев. Последний раз я обходила их и заглядывала в надежде увидеть недоделки при спуске сфероидоса на воду. И вот теперь, спустя почти год, я опять тут же. Впечатляюсь. Все не так, как я себе представляла, как, по моему мнению, должна была выглядеть эта жилая часть сфероидоса. Ведь я была просто уверена, что все так и осталось, как я видела при спуске корабля, а теперь поняла. Что одно дело, как хотелось бы, а уж совсем другое, как оно выглядит на самом деле. Первое, что бросается в глаза, это довольно много грязи и мусора. На поворотах и в углах все время валяются какие-то обрывки и куски то ли, мебели, толи еще чего-то, что мне не понятно. Некоторые стены серых, бетонных коридоров украшают непристойные надписи, рисунки и даже граффити. Они тоже все посвящены лесбийской тематике. В одном переходе настенная живопись так совершенна, что я от смущения даже теряюсь. Сходу прямо утыкаешься в раскрытую до предела и ярко выписанную гигантских размеров, с мельчайшими деталями, вульву. Моно видит это и мило улыбаясь, поясняет.
— Это еще цветочки. Ты бы видела, как они расписали все нижние этажи. Там выплеснулась такая похоть и фантазия, что никто равнодушно не проходит. Обязательно задержится и разглядывает. Тебе стоит это посмотреть, хотя бы из любопытства.
— Эрмитаж, да и только! — Говорю я, опять натыкаясь на бесстыдные и откровенные рисунки. На них изображены такие хитрые сплетения и коитусы, что мне становится даже стыдно. Я встречаюсь с взглядом Моно и осуждающе качаю головой. Мол, это безобразие, что они себе позволяют? Моно видит это и наоборот, старается меня не щадить.
— Ничего-то ты не знаешь, а еще чиф, называешься! Взялась вести нас, так хотя бы поинтересовалась, чем эти бедняжки занимаются, в чем и где свои переживания и страхи топят.
— Ну, зачем ты так. Кое-что знаю, и до меня доходят слухи.
— Представляю, какие? Наверное, о том, что все эти тысячи, что ютятся в бетонных саркофагах, а по-другому они свои обиталища никак даже не называют, излучают к вам преданность и нежность. Особенно к тем, кто их так самоотверженно уводит от опасности!
— А, что? Есть и такие! По крайней мере, пока, что у нас еще ни разу не было случаев саботажа, и мы еще не осуждали и не наказывали отказников. Я слышала, что такие случаи имели место на других сфероидосах.
— А как ты думаешь, почему?
— Думаю, что все прекрасно понимают… — Моно тут же перебивает.
- Ясно, что ты хочешь сказать. А на самом-то деле все не так. Сложнее все. Тебе рассказать?
— Ну, пока идем и если у нас еще есть время, просвещай. Я буду слушать. Только не надо опять, что все связано с сексом.
— А вот и не права ты! С ним все и связано!
— Ну, давай, давай! Опять ты села на своего конька. Рассказывай! Да, не обижайся! Я тебя внимательно слушаю.
Она остановилась. Я тоже. Посмотрела на меня внимательно, заглянула в глаза.
— Ты, правду хочешь услышать, или то, что тебе надо рассказать?
Стою рядом и, несмотря на такой поворот в беседе, я все время не могу отделаться от ощущения покровительства, с моей стороны и мне хочется не только этого, но и что-то приятное для нее сделать. И потом, сегодня впервые я поняла, что я не хочу быть лидером в любви, хочу быть женщиной, любовницей, что мне наоборот, хочется хотя бы в постели расслабиться, а то все чиф, да чиф!
— Эй! Ты, где, любимая? Не уплывай в облаках. Чудо еще впереди. Идем дальше, и я тебя буду просвещать потихонечку, только не перебивай! Хорошо? — Киваю головой. Интересно, что она мне такое может рассказать, чего я о своем корабле и экипаже не знаю.
— Слушаю. Я тебя внимательно слушаю. Только ты потише. Со мной все время здороваются, и я не хочу, что бы все потом говорили, что чиф сексуально озабоченная и все у нее только о сексе, и что я ни о чем другом даже не думаю.
Вот что я услышала.