Я училась в медицинском училище и на следующий год должна была его заканчивать. Училась так хорошо, что мои фамилия, вместе с другими отличницами должны были в скором времени, так же появиться на училищной доске почета. А пока я закончила очередную учебу и после месячной практики в местной поликлинике мы, с моей новой подружкой по училищу Лариской, собирались выехать к ней домой. Я наконец-то уступила ее доводам и соблазнилась ее заманчивыми рассказами о купаниях в Черном море. К тому же, она очень хотела познакомить меня со своим старшим братом, Валерой, который оканчивал военно-морское училище. Фотография и ее восхищенные рассказы обещали очень хорошие перспективы. Только вот для кого? Мне не хотелось выскакивать замуж, хотелось другого, и я, в тайне ото всех, готовилась стать стюардессой. Потому и выбрала мед. училище, а еще, штудировала английский. Я уже знала сербский, так как мама моя была на половину сербкой, а отец мой был русский. Чистокровный русак, от которого я унаследовала чисто русские черты лица, с выступающими скулами, густыми ресницами и бровями. От мамы я получила в наследство густые и темно-коричневые, почти черные волосы и прекрасную фигурку. При своем росте сто семьдесят пять сантиметров я была изящной и гибкой, но и фигуристой девушкой. Единственным своим недостатком я считала, что у меня слабо развита грудь, где-то в пределах второго размера и слишком большая подвижность во всем, так как весила очень немного. Поступать в стюардессы меня надоумил наш сосед по квартире. Отставной летчик, он поселился и проживал с семьей в соседней квартире и часто сидел с отцом за столом, беседовал и немного рассказывал о своей летной профессии. Я вертелась около и все время с затаенным дыханием слушала эти истории, которые ложились на благодатную почву. Я ведь втайне мечтала летать. От него же я вскоре узнала, что летать мне уже поздно, раньше надо было беспокоиться об этом, а вот в стюардессы я, по его мнению, вполне подходила. Как же он оказался прав!

А пока, мы с Лариской, подходили к ее дому, на городском холме, этого яркого и вечно белокаменного города, у самого Черного моря. Я была заворожена красотой и архитектурой, видами на большую бухту с темно синей водой и военными кораблями, которые теснились в ней. Их было столько, что некоторым не доставало места у причалов, и они стояли на бочках, так говорили моряки, посредине бухты. Пока мы шли по красивой и тенистой улице мимо нас уже несколько раз проходили чистенькие и аккуратно одетые в белые форменки с гюйсами, такими отложными воротниками, красивые матросики. Я покосилась на них, а они, заметив, радостно помахали в ответ мне рукой.

— А ты, уже делаешь успехи! — Заметила мне Лариска. — Я представляю, какой ты поднимешь переполох в училище, когда мы придем с тобой на танцы.

Я и не думала об этом, мне просто все вокруг нравилось и эти белокаменные дома, помпезные сталинки, с большими балконами и матросики. Откуда же мне было знать, что все это скоро станет, частью моей жизни?

На следующий день она повезла меня на пляж, вопреки ее просьбам сходить вечером с ней к брату в училище. Она сбежала от меня к нему сама, в тот же вечер по приезду, оставив меня одну в большой и просторной квартире, с высокими потолками и видами на бухту. Родители ее отдыхали в это время в России и гостили, у ее бабушки, и мы, практически оставались одни. Чему, я, с некоторым смущением, обрадовалась.

Перед поездкой на пляж я, по ее просьбе, надела купальник и она его, тут же забраковала.

— Такие купальники носят на речке, а на море надо быть вот в таких. — Поучала меня Лариска, демонстрируя передо мной очень открытый и смелый, какой-то заграничный покрой.

Она довольно свободно переодевалась при мне и особенно не стеснялась. При этом она долго возилась с купальником, оставаясь передо мной с оголенной грудью. Я уже привыкла к этому и с удовольствием смотрела, как ее большие и отвислые груди, и вовсе не девочки, мотались передо мной в разные стороны. Я их видела в течение последнего полугода, так, как после выпуска старшего курса нас переселили на их место, в двухместные комнаты и мне в напарницы по комнате досталась она.

Скажу несколько слов о ней.

Соседство с ней мне запомнилось сразу же по тому, что Лариска вообще не стеснялась моего присутствия и могла ходить или сидеть нагишом в комнате и даже пытаться делать в таком виде зарядку. Через несколько дней, однажды ночью я проснулась от ее томных вздохов, и уже было собралась встать и разбудить ее, когда поняла, от чего она так постанывает. Она мастурбировала. Я не могла все видеть, но то, что она, не стесняясь моего присутствия, делает это при мне, это меня просто шокировало. Наутро, я набралась смелости, и пока мы поочередно причесывались и одевались, спросила ее об этом. Она, нисколько не смущаясь, спокойно, повернулась ко мне и спросила, вместо ответа.

— А ты? Ты разве не мастурбируешь?

Вот же? Я растерялась и замялась, а она приняла мою растерянность за согласие и ответила.

— Вот видишь? Ты тоже, а у меня спрашиваешь? Зачем? Хочешь вместе?

И, не дожидаясь моей реакции, она продолжала.

— А ведь я не только с подружками, но и с братом своим мастурбировала. Что не веришь?

Я вообще ушла в аут и потом на нескольких парах, все никак не могла отделаться от этих ее высказываний. Но это был только первый эпизод, а второй развернулся сразу, же по ее возращению от брата, из училища.

Вечером, когда мы остались опять вдвоем она, после чая, подсела ко мне на кровать и, посидев, молча, несколько секунд, предложила.

— А как ты посмотришь на то, что бы нам жить вмести?

Я ее не поняла и ответила, что мы и так живем вместе.

— Нет, это не совместно, а вместе. Ты понимаешь разницу?

— Да, нет, что-то не догоняю. — Лепечу я, хотя прекрасно догадываюсь, о чем это она.

— Ну, я так, сказала, к слову пришлось. Ты не отстраняйся, подумай. Я ведь знаешь, какая доверчивая и открытая, а еще очень влюбчивая? Ты, что же не веришь?

Потом, когда мы легли, потушив свет, и я все никак не могла оправиться от ее предложения и все размышляла над ее словами. Видно и на тоже, потому, что спустя минуту вдруг начала рассказывать о себе, хотя я ее об этом не просила.

Вот, что она мне рассказала о себе и брате.

— Ты знаешь? Я ведь выросла в такой интеллигентной семье, что с самого раннего детства только и слышала от родителей между собой, эти муси-пуси. Они иначе и не разговаривали. Так были заняты собой. А мы с братом, подрастали практически во дворе и все время на улице. Школа и улица. А разве на ней, чему-то умному и стоящему научишься? Все разговоры только о письках и сношениях. Но тогда эти сношения по-другому назывались, своими истинными, матюгливыми словами. И мы, даже стишки такие выучивали, дворовые и блатные. Про Ваньку, который за копейки показывал, сама знаешь что. Или еще про каких — то там уличных и народных героев Маньку, да Ваньку. Так, что я все время моталась за братиком старшим и быстро все впитывала с улицы. Когда подросла, то уже все время в дворовой компании была. Сначала с братом, а потом он ушел в училище, а я на его место. А чем дворовые детки в городе занимаются? Летом на море в карты, а осенью, весной и зимой? Правильно! Только этим и занимаются. Сначала, курить, потом пробовать выпить, ну а потом и на секс потянуло. Возраст подошел. Так как я была своя, что называется в доску, то и была допущена в святая святых, в наше секретное место. Развалкой, это святое место называлось, почему-то.

Мы его, это место, открыли за пустырем, рядом с нашим двором. Развалка эта представляла собой стены от разрушенного в войну домика, да большой и просторный подвал под ним, это все, что осталась не тронутым еще после войны. Стояла она на таком неудобном и малодоступном месте, что ее не тронули, при строительстве и так она и осталась на отшибе, между небом и землей. Сначала там был наш штаб, а потом это место монополизировали мой брат и еще несколько хулиганистых мальчишек. Естественно, под угрозой расправы туда никому не было доступа. Эта территория считалась как бы тотемной.

Пока мы были малыми, то и шалости наши были малыми. Малыми, то малыми, а ко мне уже привлекалось внимание. Я-то одна среди них была девчонкой. Причем оторвой, возьми да выброси. Лет в семь уже пробовала курить, как братик. И матюгалась с ними наравне и даже не стеснялась и присаживалась писать. Да и они при мне так же уже не стеснялись, и писали прямо передо мной, вытянув свои хвостики. И как-то ко мне мальчишки привыкли, что я все время с ними да с ними и уже все разговоры у нас обо всем стали общими.

Пока была малой, то особенно на меня никто и внимание то не обращал, а потом подросла, оформилась. Грудь полезла, все зашевелилось во мне. И пораньше зашевелилась, чем даже хвостики у некоторых мальчишек, моих одноклассников и мальчишек в нашей компании. Пока рядом был брат, то ко мне не приставали, все были на равных. Он у нас был главным и пользовался авторитетом. Что скажет, то словно закон, никто ему не перечил. Хулиганили, конечно, и дрались. Не раз были приводы в милицию. Родителей в школу вызывали, все было. Как не сел никто из компании, я до сих пор не знаю. Видно все дело было в родителях. Они за нас горой. Да и кто бы мог подумать, что у офицера штаба, один из командиров флотской разведки, а тут растут такие детки, бандиты?

Но я не об этом, а о том, как я сексом стала заниматься. Тебе интересно, или мне не рассказывать? Чего ты молчишь? Ну, раз молчишь, то значит слушаешь.

Так вот, брат мой хулиганил поначалу и дрался отчаянно. Отец ему несколько приемов для самозащиты показал, а он их в каждой драке воспроизводил и все драки выигрывал. Я за ним была, как за каменной стеной. Поначалу, когда я малой была, ко мне никто и не подкатывал. Кому я была нужна такая. А потом, подросла, оперилась, округлилась, и уже тут у меня не было отбоя от поклонников. Но брат строго следил за моей девственностью. Никому ни, ни, даже если бы я попросила. Ну, а если кто ко мне подкатывал из не знакомых мне, то стоило мне только назвать своего брата, как тут же претендент сдувался и смывался.

Лет до одиннадцати я все с мальчишками гоняла. И на море не стеснялась, переодевалась при них, а когда уже не терпелось, то и присаживалась где-то рядом. Заметь. В море никогда не писали. Считали это все равно, как на корабле сесть на кнехт или плюнуть за борт. Кнехт это такая железная труба или две трубы с перекладиной, на которую концы, ну канаты, с корабля подают, и они с помощью их швартуются. Поначалу пацаны пытались посмеяться, а потом им брат показал, что это делать не безопасно. Кое, кто получил от него. Так, что вскоре все, что я делала, воспринималось ими так же естественно, как между ними самими. На развалку мы приходили после школы. Мои уроки заканчивались раньше, ведь я же училась в младших классах, а пацаны, приходили уже после своих уроков. Так, что у меня было много свободного времени. Для дури, конечно же. Ну, придешь, покуришь, пошляешься. Журналы всякие, взрослые полистаешь, а что еще делать?

Те журналы мы купили на барахолке и поначалу пацаны их из рук не выпускали, мне не показывали. Я брату пожаловалась, он разрешил. И вот, я специально, помню, даже с уроков удрала пораньше, так мне хотелось увидеть, что же это такое за порнография, о которой они все это время говорили?

Пришла. Никого. Спустилась в подвал и быстрее в тайник, туда, где все время лежали сигареты. Вытащила несколько журналов и уселась на свету. Мне не терпелось, и я давай их листать. Листаю, листаю, но ничего такого, что бы меня разбирало, не чувствую. Ну, вижу красивых женщин обнаженных, с красивой грудью и даже голых вообще, и мужчин красивых таких, мускулистых, что с ними. Все пристойно, сейчас бы я даже сказала, обычная реклама, а тогда, это называлось у нас, порнография. Вообще, выдавали желаемое за действительное. Или наоборот. Что-то я сама запуталась? А между тем у мальчишек уже не те хвостики стали, что были раньше. Вот это я и увидела вскоре.

Обычно они писали рядом, отвернувшись к стенке, и я особенно не обращала на это внимание, а тут как-то случайно глянула и обомлела. Вот это да! Как же я раньше такого не замечала? Впервые увидела, как пацан один, головку открыл, и я ее увидела. Да и член его уже не маленький был вовсе, а вполне себе ничего. Впечатлилась! Помню, ушла я сразу домой, после того. Не смогла оставаться с ними рядом. Как подумаю, что это же у них у всех такое, так у меня самой, все внизу живота поджимается, и рука так сама и лезет в трусы. Мастурбировала, конечно же. Брат меня научил. Во как!

Я его однажды, будучи еще совсем малой за этим делом застукала. Малая, малая, а пригрозила, что если он мне все не покажет, то я маме пожалуюсь. Вот он мне и показал. Посмотрела, как он со своим хвостиком обращается, и успокоилась тогда. Малая ведь еще была, не понимала, да не чувствовала. А потом подросла и как-то его прижала за это. Спали то мы в одной комнате, вместе. Вот я и подсмотрела за ним, как он руками там балуется. Мы с ним так дружили, что у нас с ним никогда не было никаких секретов. И на этот раз он поделился ими со мной. Я уже все о строении мужского члена с ним проходила до этого. Он мне показывал и я ему. Так, что когда он при мне головку то свою обнажил, то я посчитала, что это он меня раньше обманывал, скрывал от меня такое чудо. Я ему сказала об этом, а он мне тоже сказал, что и я так же скрывала от него и не все ему раньше показывала. Вообще, мы тогда по этому поводу даже поругались.

На второй день я сама дома осталась и перед зеркалом свою девочку разглядела внимательнее. А она подрастала, волосиками темными подернулась, и губки малые уже заметно подросли и торчали. А еще, я обнаружила, что над всем этим у меня так же все во внешнем облике изменилось. Теперь, сверху, между складочкой, над всей моей девочкой очень заметно обозначился такой заметный и выступающий маленький пальчик. Пощупала, и впервые отметила, что под ним трубочка вроде бы проходит. А я о ней раньше даже и не знала. Потрогала ее, а потом, чувствую, как там жилка, трубочка напряглась и хорошо прощупывается. Мне интересно стало, и я ее прижала пальчиками и стала перегонять, слева, направо. Случайно спереди задела и чуть не умерла. Так мне хорошо стало. Сердце зашлось. Это я на чудо свое к пальчику притронулась. С того времени я о них никогда не забываю. У меня сердечко прямо замирает каждый раз, и я улетаю.

— А ты, как? Чудом играешься или губки тягаешь?

Я молчу. Не готова, к такому откровению. Подумала было, что надо бы ей что-то о себе рассказать, ответить на ее откровение. Но как подумала, что я должна ей сказать, что губками увлекаюсь, так у меня все слова из головы вылетели, и язык просто не повернулся. Промолчала. Не хорошо и жалко так промолчала. Аж самой стало противно.

— Ну не хочешь откровенничать со мной? Я, что, насторожила или обидела тебя своим откровением? Я же говорила тебе, что готова с тобой жить, а ты как? Не готова?

Пауза нехорошая наступила, а потом она вздохнула и продолжила.

— Ну, ладно, я продолжу, раз уже начала. Ты меня уж прости.

Так, что прав оказался мой брат. Скрыла я невольно от него свои подробности. И так мне стало неловко, ведь я его никогда не обманывала! Решила, что ему все обязательно покажу и поделюсь своими открытиями.

Отец в то время, уезжал надолго в командировки, и мать одна все время была с нами. Забот ей хватало, и она частенько подолгу выходила из дома. Мы этим пользовались. Вот и в тот раз, я решила, что как только мать уйдет, я брату обо всем расскажу и покажу. Так мне не терпелось с ним своей находкой поделиться. Мать ушла и я к брату. Так мол, и так, нечаянно обманула и потом, говорю, у меня такое там, такое. Что ему надо на это обязательно посмотреть. Долго уговаривать его не пришлось. Платье сняла, трусики и легла на диван. Он рядом присел и говорит мне, что это я там такое интересное нашла. Ну, я ноги и раздвинула перед ним и говорю ему, смотри. Он наклонился и говорит, что видит только волосики темные, да еще, краешек губки разовой. А я вся, просто от одних его разглядываний вся просто, аж зашлась. Так мне хочется, что бы он сам мне там все раздвинул. Прошу его, а у самой даже голос дрожит. Нет, говорит. Ты мне сестра и я тебя трогать не буду. Сама показывай. Мне так обидно и я такая злая стала, что уже хотела все это прекратить, даже ноги свела вместе. А он, увидел, что я обиделась и говорит, что ладно, мол, но только один раз. Слышишь! Только один и последний раз. Но так он говорил, а на самом-то деле и не раз и не один.

Конечно же, я его все время соблазняла и ревновала. Когда он стал со своей первой подружкой встречаться, я просто места себе не находила. Придет поздно домой, а я его жду и сразу же с расспросами. Что было, да как? Поначалу он отнекивался, а я настаивала, умоляла. Даже одно время, не разговаривала. Во! Какая настырная была. Ведь я же считала его своим мужчиной, единственным, не собиралась его делить с кем-то, тем более кому-то отдавать. Втайне мечтала женить его на себе и детей завести. Глупая была и наивная. Так вот. Поначалу он мне почти ничего не рассказывал, так кое, что. Но я требовала подробностей, и он сдался, после того, как к ней было полез, а она его отшила.

Вот тут-то я и стала для него, просто кладом. Я ему все подробненько так рассказывать стала, что девочки любят и как с ними надо. Он послушал и на следующий день пришел сияющий. Они уже целовались. Я потребовала испытаний на себе. Он сначала уклонялся, но я же, настырная, все-таки настояла на своем. Когда он неумело стал меня целовать, я его от всей души так засосала, что он отскочил от меня и еще полчаса в себя прийти не мог. А потом, сказал, что со мной эти эксперименты надо прекращать. Но не тут-то было. Я же тоже, во вкус вошла. Я к нему, он от меня. Так и не дался в тот вечер. А я же оторва. Он заснул, а я дождалась, наконец, и к нему. Присела рядом и осторожно рукой под одеяло. Дрожу от возбуждения, а сама думаю, что я ему такое сейчас сделаю, что он о своей подруге сразу забудет. Никогда не забуду, как я ласкала его в ту ночь. Он только под утро заснул в изнеможении, а я так и осталась в его ногах сидеть. Все повторяла, что он мой, мой мужчина. На следующий день я его никуда не пустила. Все говорю, я вместо любой твоей женщины буду. Говори, что ты хочешь, я все для тебя сделаю! Господи, как только он меня не обзывал? И матом и всем, чем можно. Но, ты, же ведь знаешь, какими девки бывают настырными, когда своего хотят добиться? Я все его крики и ругань, как свои награды восприняла. Хуже было бы, если бы он молчал. Вот тогда бы я ничего не получила бы. Часа два он бушевал и все из дома выйти хотел, а я ключи от двери спрятала. Вот как я за него боролась. Наконец он стал остывать. Сел на диван бессильно. Я к нему. Он толкается, сбрасывает меня, но я все равно лезу к нему и лезу. Где-то, через час, я его уже голову к себе на колени положила и глажу его, как маленького, хотя он меня старше на целых пять лет. Вот что значит баба! Он глаза закрыл и молчит, то ли спит, то ли думает о чем то. А, я, пока он бушевал, уже все приготовила для его соблазнения, лифчик и трусики сняла, он даже и не заметил. Он лежит с закрытыми глазами, а я халат расстегнула и ему на лицо грудь свою положила. А она уже тогда была о-го-го, какая! Он глаза открыл и уже сдался, говорит. Что же ты сестричка со мной делаешь, ведь так же нельзя. Ты, что не понимаешь? А я ему говорить не даю и все своим соском по губам, пальцами сжала его и вожу. Целуй, говорю, а то я тебе ночью яйца отрежу. Ты представляешь? Вот, до чего я дошла? И отрезала бы, точно!

Когда он губами сосок прижал, я, как будто бы улетела. Так мне стало хорошо, так меня словно потянуло куда-то всю к нему, к соску этому. Возбудилась сразу же, вся дрожу. Ведь я все отлично понимаю, что это все запретное. Но сделать с собой ничего не могу, меня, словно подменили, как будто бы и не я это, а какой-то другой человек из меня вылез, женщина необузданная и страшно развратная. Говорю ему, соси. Соси, а то задушу! И за горло его держу, крепко сжала. Он на меня смотрит, а я улыбаюсь ему и еще раз. Соси же, ты! Ты, что, хочешь, чтобы я тебя задушила? Он несмело, а потом ничего, осмелел, во вкус вошел. Еще бы! Никакая бы женщина на земле не смогла бы ему такого предложить как я, сестра его, любимая. Потом, пока он сосал, я их к нему по очереди рукой подталкивала, чтобы ему было удобнее. Он толкается, брыкается. Но я наклонилась над ним и прижала его лицо сиськами, а сама рукой к нему и только дотронулась, как все поняла. У него такое возбуждение, что член его просто выскочил мне в руку. Он мычит, а я ему спокойно так, говорю. Вот видишь, как твой организм ждем меня, а ты брыкаешься? А ну-ка, прекрати! Не дергайся, я все для тебя устрою. Только стала на нем туда-сюда кожицу двигать, как он разу же кончил. Да так сильно, что мне даже на лицо кое, что попало. Сижу, счастливая! Мне так хорошо, что на меня мужчина впервые кончил, ответил на мои ласки! И кто? Братик мой, самый любимый! Добилась своего. Вся рука в сперме и на одежде. Он сразу обмяк и стал паинькой мальчиком. Я его осторожно уложила и трусиками своими обтерла. А потом в ванную ушла и как только дверь закрыла, то рукой к себе, и буквально от двух движений сразу же до оргазма себя довела. Да такого, какого еще ни разу в жизни не испытывала.

Вот так мы стали мужем и женой, но только на руках и губах, без сношений. Но все к тому шло. Я то, кроме страсти необузданной, опыта никакого не имела. Понятия не имела, как с мужчиной обращаться, все по наитию, да понаслышке. Матери, ни слова. Она почувствовала и видит, что что-то между нами происходит, и решила от греха подальше меня спровадить. Сначала к себе в комнату отселила, не оставляла одну, все время при себе, а потом решила, что я в десятый класс не пойду, а поеду учиться на медсестру. Вот так я туда и попала. Благодаря маминым заботам. Ну и правильно, ведь? Как ты считаешь?

Я поражена всем ее откровением и молчу. Еще бы, от кого же услышишь такого признания? А ведь же, так бывает в некоторых семьях, и молчат об этом. Но, стоит ли говорить об этом? А вы как считает? И надо ли им мешать, ведь все с любовью и чувствами у них там!