Американские астронавты считают испытание на вращающемся кресле Барани нарушением прав человека – зачем подвергать себя страданиям, если от расстройства вестибулярного аппарата в невесомости можно избавиться при помощи лекарств? Но российские доктора уверены, что вся эта химия, которая, кстати, вызывает сонливость и снижает работоспособность, ни к чему. Космонавт должен быть «сделан из стали» и уметь справляться с физиологическими проблемами самостоятельно. А для этого надо рано или поздно подвергнуть себя стрессу и в кресле Барани, и в кабине центрифуги.

Кресла Барани (оно названо так по имени австрийского физиолога начала прошлого века) я боялся больше всего. Это приспособление выписывает такие пируэты, что потерять лицо, находясь в нем, проще простого. Но испытание моего вестибулярного аппарата оказалось далеко не первым и не последним мучением, которому меня подвергли в Центре подготовки космонавтов им. Юрия Гагарина (ЦПК). Там уже лет восемь можно за деньги почувствовать через какие тернии лежит дорога на орбиту.

«А вы выдержите?» – насмешливо спросил сотрудник ЦКП, выслушав, какие испытания я хотел бы пройти в Звездном городке. Есть только один способ проверить. Во врачебном кабинете медсестра опутала мою грудь проводами и сняла электрокардиограмму. Впереди – центрифуга, поэтому, если с сердцем и сосудами что-то не так, можно потерять сознание. ЭКГ – тьфу-тьфу – в норме, зато давление оказалось высоковато. «Волнуетесь?» – спрашивает врач. Волнуюсь, конечно. «Кофе пили?» Пил, а зря. Заставляю себя успокоиться, и через несколько минут манометр показывает допустимые цифры.

В ЦКП есть центрифуга ЦФ-18, не имеющая аналогов в мире. 18 – это радиус вращения в метрах. Во время работы эта 306-тонная махина может создать 30-кратную перегрузку, разогнавшись до 270 км/; тогда в комплексе, где установлена центрифуга, «сквозняки» гуляют со скоростью 75 м/сек. У кабины четыре степени свободы, это позволяет моделировать любые ситуации, вплоть до полной имитации перегрузок во время выведения корабля на орбиту. Аппарат вращается на тончайшем слое масла, подаваемого под давлением. Космонавты ЦФ-18 недолюбливают – вращение по четырем осям сразу выдержать тяжело. Им по вкусу ЦФ-7, центрифуга поменьше и «более домашняя». Поскольку в мою подготовку вошла имитация посадки спускаемого аппарата, отправляемся в зал, где установлена «семерка».

Кабина находится на конце ажурной металлоконструкции. Внутри чисто, стены обшиты слоем мягкой белой ткани, как в палате для буйнопомешанных. Укладываюсь в кресло, техники надевают на ухо датчик пульса, на руку – манжету тонометр, в ладонь вкладывают тангету – рычаг, который разожмется, если я потеряю сознание, и остановит вращение. Двери, захлопнулись, тишина. Оглядываюсь – надо лбом обруч с видеокамерой и разноцветными лампочками. Во время испытания они будут загораться, а я должен нажимать специальную кнопку на тангете – так врачи измеряют время моей реакции. «Все в порядке?» – спрашивают из операторской. «Все нормально!» – отвечаю, а в голове проносится: «Надеюсь, никто не оставил в кабине гаечный ключ...»

Ну, поехали. Что кабина пришла в движение понимаешь только по увеличению своего веса, вращение не чувствуется. «Двойка», сообщает оператор. Это 2g, то есть нагрузка на мое тело вдвое выше нормы, и сейчас я вешу почти полторы сотни килограммов. «Тройка», – меня вдавливает в кресло. «Четыре “жэ”»... – я вешу почти 300 кг, кожа на лице складками ползет вниз. «Как самочувствие?» – спрашивает оператор. Пытаюсь ответить: «Нормально!» – но выходит невнятное мычание, потому что отяжелевшими губами произнести что-то невозможно. «Попробуйте поднять руку», – требует врач. Пробую, но рука весит полтора пуда, и оторвать ее от ложемента очень непросто. Когда кажется, что в мозгу вот-вот начнут лопаться сосуды, мне хочется отпустить рычаг тангеты, но испытание, к счастью, заканчивается. На ватных ногах добираюсь до кабинета врача и узнаю, что пульс достиг 117 ударов в минуту.

Сочувствие к космонавтам только усилилось, когда я попытался освоить карту звездного неба. В Звездном учат космонавтов по оригинальной методике. Тому, кто оказался в космосе, нет нужды знать романтичные имена звезд: Альдебаран, Ригель... Гораздо важнее быстро определить, что за созвездие видно в иллюминатор. Это нужно для коррекции положения корабля – ведь он может лететь и «хвостом» вперед. Поэтому используются приемы мнемотехники, запоминающиеся формулы: «Лев держит Рака в зубах», «Под хвостом Дельфина – Малый конь». Любой космонавт должен знать положение примерно 300 звезд в 88 созвездиях и находить их, даже если созвездие перевернуто так, как никогда не предстанет наблюдателю с Земли. На это уходит 45 учебных часов, а я за 2 часа научился разве что распознавать Рака в львиных зубах.

Дальше еще круче – пульт управления. Что означают все эти кнопки СЗГТ, АСУ, СУБДЮ «Чайка ВКЛ.» и за что отвечают я так и не освоил. Научился только запускать двигатель «Союза-ТМ».

Интеллектуальные нагрузки на курсах космонавтов колоссальные. Не меньшие нагрузки, но уже эмоционального плана, испытывают люди, оказавшиеся в стальной коробке жилого комплекса Международной космической станции, проплывающей в 400 км над Землей. В этом четырехметровом цилиндре диаметром примерно два метра три человека должны не только работать по жесткому графику, но и как-то сосуществовать. Неуравновешенному человеку на станцию не попасть. В Звездном я слышал, будто питерского бизнесмена Сергея Полонского в космос не пустили именно из-за неспокойного характера, а вовсе не из-за двухметрового роста. И $20 млн не помогли. Хотя на эти деньги можно подготовить не одного космонавта: обучение профессионального члена экипажа стоит примерно $500 000, а если посчитать его образование и содержание, начиная с училища, то и вовсе $1,5 млн. Но дисциплина дороже.

К этому в Звездном городке приучают сразу. Из-за неусыпного контроля космонавтов даже называют «танцующими в оковах». Моя подготовка в Звездном городке шла по строгому графику, расписанному буквально поминутно. За беседами с научными сотрудниками, лекциями и практическими занятиями я едва не пропустил испытание, которое ждал с самой большой тревогой.

Когда-то врачи вращали пресловутое кресло Барани вручную. Теперь оно имеет электропривод, отчего сходство с электрическим стулом только усилилось. Подполковник смотрит, как я вцепился в ручки кресла, с некоторым сожалением. И привычно включает мотор. Я сижу с закрытыми глазами и выполняю команды подполковника: «голову влево», «голову вправо», «голову к коленям». В результате этих нехитрых действий появляется иллюзия, что сидишь на гигантских качелях, которые раскачиваются вверх-вниз по сумасшедшей синусоидальной траектории. Черт бы их побрал... Кровь отливает от головы, начинает тошнить, а кресло все крутится. Хорошо, что не позавтракал. Теперь я вполне понимаю американцев, отказывающихся от «процедуры».

Минут через 10, после того, как перед глазами перестал вращаться пол и потолок, перехожу в ротор. Здесь все наоборот: кресло стоит на месте, зато вокруг него кружится закрытый барабан, стенки которого выкрашены чередующимися черными и белыми полосами. Мозг обманывается до такой степени, что непроизвольно дергаешься в сторону – чтобы не «занесло». «Зато, – довольно заключает подполковник. – у вас должен существенно повыситься порог переносимости больших доз алкоголя. Есть такой эффект от вестибулярных тренировок».

Пьют космонавты во время полетов или нет, в ЦКП толком не выяснишь. Одни сотрудники говорят, что в рацион включено красное вино, другие утверждают, что на орбите сухой закон. Дело, кстати, не только в том, что пьянство в космосе опасно, а в том, что аппаратура, конденсирующая воду из воздуха, якобы от паров спирта быстро приходит в негодность. А без воды на МКС никуда. Ведь от питания во всем известных тубах давно отказались – они тяжелы и легко повреждаются. Теперь вся еда сублимированная. В пакете размером с сигаретную пачку – суп. Разбавь водой – и через 10-15 минут первое готово. Второе – в обычных консервных банках. Только, в отличие от «гражданских» консервов, в названиях космических продуктов по-другому расставлены приоритеты. Не «Перловая каша с мясом», а «Мясо с перловой кашей». Чувствуете разницу? Поэтому и стоимость дневного рациона космонавта составляет $300.

Честно говоря, после кресла Барани есть совершенно не хотелось, но еду за такие деньги попробовать было просто необходимо. Вкусно. Сублимированный суп-харчо после приготовления был почти как домашний, судак в соусе «Балтика» из банки – просто замечательный.

Космонавт – профессия хорошо оплачиваемая. Может, и не так хорошо, как у американцев (хотя точные размеры их «полетных» – секрет), но все же $100 000 за полгода на станции – неплохой заработок для России. Но завидовать им не надо – многие десятилетиями ждут своего полета в дублирующих экипажах. И это ожидание – тоже испытание, которое проходят не все.

***

Но летать всегда хотелось по-настоящему. И эту мечту тоже удалось осуществить.

Вы наверняка слышали, что такое параплан. По большому счету это кусок ткани, сшитый особым образом, парашютные стропы и подвеска-сиденье, в котором, как паяц на веревочке, болтается пилот. “Тупиковый путь авиастроения”, – скажут некоторые. “Мечта летать, воплощенная в реальность”, – возразят другие. Для меня вопроса о сути парапланеризма давно не существует. Есть параплан, купленный по дешевке в Екатеринбурге, есть желание летать, не было только времени и места, откуда можно взлететь по-настоящему. В Челябинской области, где полно гор и холмов, теоретически можно стартовать хоть с вершин Таганая. Приземлиться только негде – повсюду деревья, мачты ЛЭП и прочие факторы, неблагоприятные как для тонкой ткани параплана, так и для хрупкого, в сущности, тела пилота. Выход один – искать свою Гору, которая примет тебя и станет ступенькой в небо...

Каждый год на майские праздники башкирская деревня Аскарово в часе езды от Магнитогорска становится местом паломничества летунов со всего Уральского округа. На берегу небольшой речушки вырастает палаточный лагерь, загораются костры, и местные жители делают свой немудреный бизнес, принося утром бутылки со свежим молоком. О весенних сборищах у Аскарово я знал давно, неоднократно туда приезжал, но Гора, древняя Биягода, не спешила принять. Причиной была непогода и, конечно, банальный человеческий страх. Глядя, как над Биягодой парят парапланы и дельтапланы, я дико завидовал, но взмывать на полукилометровую высоту без опыта, тем более без запасного парашюта, было опасно. Приходилось довольствоваться десятисекундными “полетами” с холмика у подножия Биягоды – нудная, но необходимая отработка последовательности движений.

Прошел еще один год, и нынешней зимой небо стало сниться. Сны были стандартными: вот я заученным движением поднимаю параплан с земли, делаю два шага и лечу над пропастью. На этом обычно все и заканчивалось, ведь мне неизвестно было, что же происходит там, где сходятся облака и вершины. Несмотря на то, что запасной парашют так и не был найден, в начале мая я все-таки поехал в Аскарово. Черт с ней, с “запаской”, самоутверждение дороже пустопорожних страхов, да и опыта за пару сезонов беготни с крылом по холмам вроде как поднабрался...

... Из Челябинска выехали втроем. Я и двое “сочувствующих” приятелей. Ехали всю ночь. И всю ночь по лобовому стеклу “девятки” скребли “дворники”. Небо обложили тучи, настроение – соответствующее. Дорога так достала, что в леске, километрах в десяти от Аскарово мы разложили палатку, выпили водки и, не раздеваясь, легли спать. Наутро та же канитель – порывистый ветер, мелкий дождь и ни малейшего намека на просвет в свинцовой хмари. В лагере летунов, куда мы приехали через полчаса, царила примерно та же атмосфера: дельтапланы, словно выброшенные на берег дельфины, лежали на земле в чехлах, а парапланы даже никто из машин и не вытаскивал, чтобы не мочить лишний раз. Делать нечего, раз пилоты и их аппараты целиком и полностью зависят от погоды и направления ветра, займемся земными проблемами. Поставили палатку, пообедали, взяли с собой пол-литра русской национальной “валюты” и пошли по кострам – знакомиться. В этот раз под Биягодой собрались челябинцы, свердловчане и магнитогорцы. Несмотря на то, что взлететь до сих пор не удалось никому, уныния не наблюдалось. Костер, гитара, сто граммов за улучшение погоды – и вот уже кто-то режется в волейбол, кто-то вспомнил старую добрую песню, а мы... Нам, можно сказать, повезло. Какой-то продвинутый парень привез с собой маунтинборд. Я до сих пор такую штуку не видел, напоминает сноуборд, только на небольших колесах и с амортизаторами. Предназначен этот экстремальный гаджет для спуска с холмов, чем мы немедленно и занялись. К ночи, когда практически вся водка ушла на обеззараживание глубоких царапин и ссадин, ветер утих. Утих и лагерь в ожидании завтрашнего утра, только у дальнего костра чей-то голос старательно выводил: “Под крылом самолета о чем-то поет...”

Ночью мне опять приснился тот же сон: рывок, два шага над пропастью и неизвестность. Так недолго и с ума сойти... Отбросив полог палатки, я увидел голубое небо, по которому резво бежали рваные облака. За ночь ветер изменил направление и стал существенно “мягче” – пора, не то упустим погоду. Выслушав от спящих приятелей массу пожеланий, я приготовил им кофе и даже ни разу не матюгнулся. Наконец мы сели в машину и медленно покатили в гору. Биягода, как большинство уральских гор, довольно полога, на машине можно добраться до седловины, соединяющей две вершины. Дальше начинается круча, одолеть которую можно только на своих двоих. Для меня этот путь был чем-то вроде ритуального восхождения на Фудзияму, этакое путешествие духа. Обстановка, надо признаться, располагала. Под ногами – подснежники четырех цветов, от ярко-желтого до глубокого фиолетового, перед глазами – нагромождения камней, сочащихся влагой, за спиной – рюкзак с парапланом. А еще за спиной четырехсотметровая глубина, и палатку нашу можно увидеть только в бинокль. Отсюда мне предстоит сделать свои два шага и уничтожить, наконец, неизвестность мучительных сновидений...

На вершине Биягоды мы основательно отдохнули, точнее, я тянул время перед главным событием сегодняшнего дня, пока на стартовую площадку не подошли двое мужиков. Познакомились, оказалось, свердловчане, летают давно и профессионально. Это, собственно, было видно невооруженным взглядом: дорогие аппараты, “запаски”, рации, приборные панели, укрепленные на бедрах.

Друг за другом свердловчане взмыли со склона Биягоды. Один резко набрал высоту и улетел так далеко, что его белое крыло стало практически неразличимо на фоне стального неба. Другой – начал ходить из стороны в сторону вдоль склона, подолгу зависая практически перед нами. Вдруг его крыло сложилось, как подброшенный платок, и аппарат начал падать. Мой лоб покрылся испариной: если в этом месте есть воздушная яма, и меня угораздит туда попасть, шансов на спасение не останется. Однако через пару секунд “пикирующий” параплан свердловчанина снова наполнился воздухом, пилот лихо поднялся до уровня старта и прокричал: “Все нормально, воздух – “ровный”, это я “сложение” отрабатывал, прикалывался!” Шутник, блин...

Ладно, действуем по инструкции. Разложил крыло на склоне и взялся за управляющие стропы, поднял параплан против ветра, сделал два шага... Вы читали это гораздо дольше, чем все произошло на самом деле, а два шага в пропасть запомнятся мне надолго. Вдох-выдох, а следующий вдох уже там, над Биягодой. Лечу, лечу, черт возьми, вопреки всему, кроме законов физики. Через секунды друзья-приятели, стоящие на горе, уже не видны, а блестки и темные пятна на равнине под тобой никак не похожи на озера и рощицы. Сравнить это ощущение не с чем. Как передать словами фугу Баха? В небе ощущается разве что беспредельное одиночество. Есть только ты, повисший на тонких стропах, и ветер, чей монотонный голос врывается в уши и леденит сердце. Ты можешь покориться ему, подставить спину и, теряя высоту, устремиться к земле. А можешь упорно разворачивать крыло против ветра, бороться с порывами, замирать, когда стихия играет тобой, как пушинкой, но подниматься выше. Кажется, я начинаю понимать Икара, который, несмотря на отцовские предупреждения, поднимался до тех пор, пока солнце не сожгло его крылья. Мне тоже было уже все равно, что будет дальше, занесет ли ветром на скалу или закрутит в смертельном штопоре. Главное – продержаться подольше на высоте, чтобы дышать воздухом, который никогда не пах землей.

Сколько это продолжалось, я не помню. Помню только, что вдруг невидимая рука стихии ослабла, параплан начал снижаться, а свойство планирующих полетов таково, что полететь по-настоящему можно только забравшись повыше, увы. После пары бесполезных попыток попасть в воздушный поток я развернулся и пошел на посадку. Земля встретила радушно – теплом и комарами. Стоя в блаженном одурении, я смотрел на Гору, позволившую, наконец, сделать мне два очень больших в жизни шага...

***

Примерно такие же чувства я испытывал и в Гималаях, и на родном Таганае, и где-нибудь в степи под звездным небом. Совершеннейший космос я обнаружил в глубинах Индийского океана, куда приехал в дайв-сафари в качестве инструктора подводного плавания. Да, у меня есть несколько специфических профессий, не связанных с журналистикой, но разговор не об этом. Начнем с того, что Мальдивы встретили нас... проливным дождем. Впрочем, при температуре воздуха + 30 это было даже приятно. Здесь всегда так. Экватор рядом, и + 30 – «рабочая» температура за бортом.

Уже в Мале выяснилось, что ужасы о строгом отношении мальдивцев к алкоголю – не шутка. На таможне у нас отобрали все бутылки со спиртным. Свинина и наркотики тоже запрещены к провозу, но у нас и не было ни того, ни другого. Мальдивы – единственная в мире страна, где ислам исповедует 100 % населения. Хотя есть у меня мысль, что таможенные запреты введены с одной лишь целью – заставить туристов покупать огненную воду в отеле или на судне. А что делать? Туризм – основной и единственный источник доходов в стране, где все, кроме рыбы и кокосов, завозится извне.

Вот и наш дом – яхта «Amba». В переводе с мальдивского значит «на здоровье!». Не совсем понятное имя для корабля, но приходится верить на слово Франко. Франко – мужик с совсем непростой судьбой. Сын итальянского мафиози, «державшего» несколько казино под Мюнхеном. По его словам, уголовные рожи папашкиных дружков и жизнь по понятиям конкретно достали. Франко уехал на Мальдивы, где вот уже пять лет фрахтует «Амбу» вместе со своей женой Николь. Однако папины гены чувствовались. На «Амбе» использовалась забавная система расчета. Каждому при посадке были выданы мешочки с 50 ракушками. 1 ракушка = 1 евро. Закончился мешочек – подходишь к Николь, служившей на корабле бухгалтером, и произносишь заветное слово «shells», расписываешься в ведомости, а в конце пути конвертируешь количество росписей в наличные. Представляете, какие счета ждали некоторых путешественников? То-то и оно. Казиношное прошлое папы Франко чувствовалось на каждом шагу. Полуторалитровая бутылка минералки (а пить солоноватую опресненную воду – удовольствие ниже среднего) стоила 2 ракушки. Банка пива 0,33 л. – 3 «шелса». С другой стороны, люди на «Амбе» собрались совсем не бедные.

Эти вот 2 ракушки за воду чуть не стали причиной серьезного конфликта: мы не понимали, с какого перепугу за воду нужно платить. Естественно, чистокровную немку Николь поначалу звали не иначе, как «наша фашистка». Недовольство выросло после первого погружения, во время которого Франко лично протестировал умения каждого (ну, это примерно как если бы в ресторане у вас спросили, умеете ли вы есть вилкой), а Николь висела на глубине метров в пять над головами группы и замечала, не ломаем ли мы драгоценные мальдивские кораллы. Кораллы и в самом деле – единственная драгоценность Мальдив. Вывезти их можно только в виде ювелирных изделий. «Привези-привези мне коралловые бусы, мне коралловые бусы из-за моря привези...» Автор песни явно был не в курсе, что более-менее симпатичные бусики тянут на 700 евро. «Низкопогружаемость» Николь открылась после того, как она вытащила из кармана дайверского жилета... мобильный телефон в водонепроницаемой упаковке. Опустись она метров на 15, сразу стала бы обладательницей самого тонкого в мире мобильника...

Команда «Амбы» состояла из черного пузатого капитана-египтянина Махмуда, десятка примерно щуплых и низкорослых мальдивцев во главе с дайв-гидами Шахимом и Йоттой. Местные поразили своим умением держаться на палубе во время шторма и тем, что для сна хватало им, по моим прикидкам, часа четыре, не больше. Им ведь приходилось кормить ораву прожорливых туристов, заправлять баллоны воздухом, менять белье, да мало ли что, заняты они были постоянно, поскольку основной их доход составляют чаевые, которые они получат в конце рейса. Местные жители с островов Kulhudhuffushi и Neykurendhoo, где мы высаживались, несмотря на то, что выглядят жутковато, вполне милые и адекватные люди. Они с удовольствием фотографировались и пытались по мере знания английского (тут с этим большие проблемы) рассказать русским, в какую сторону идти.

Вариантов, честно говоря, было немного. Тот первый остров с непроизносимым названием на «К» был, если так можно выразиться, столицей атолла Thiladhunmathee. Там есть больница и мэр, который посетил наш корабль с визитом вежливости и первым делом осведомился, есть ли на борту свободные женщины. Забавник такой! Мы как раз пропускали стаканчик виски под гитару, а этот чиновник никак не мог понять, зачем мы поем вживую, если в его мобильном телефоне есть Боб Марли.

Остров на букву «N» можно обойти минут за 15. Не знаю зачем, но пошли в джунгли. Джунгли здесь используются в качестве помойки, ибо океан – мать и отец в одном лице, стало быть, гадить нельзя. Это вам не Южные Мальдивы с развитым гостиничным бизнесом и гидами с безупречным английским. Изнанка бедной, в общем-то, страны дурно пахнет нищетой и полнейшей безнадегой. Средняя зарплата – 150 долларов в месяц, развлечения – сидение в «веранде» под пальмовыми листьями, разговоры с такими же бедняками и коллективный просмотр телевизора, потому что телевизор в доме – это непозволительная роскошь. О Мальдивах говорят: «No news, no shoes, only Maldives» – «Не нужно новостей, не нужно обуви, только Мальдивы». Это и в самом деле так. Отсутствие прессы и телевидения (есть только национальное радио), климат, снимающий вопросы о покупке зимнего комплекта одежды, и совершеннейшая незамутненность местных. Рай для хиппи. Здесь в избытке океана, рыбы, свежего воздуха (не ходите в джунгли), солнца, которое появилось через три дождливых дня и начисто сожгло наши лица, и общения, поскольку заняться мальдивцам на северном атолле особо и нечем. Чем-то они напомнили мне жителей деревень где-нибудь на Русском Севере. Но наши осуровели в борьбе с холодным морем, а эти расслаблены и даже ходят вразвалку – спешить-то некуда, жизненное пространство ограничено, а каждого жителя деревни знаешь в лицо.

В столице атолла удалось полюбоваться на сходку тамошнего полит-бомонда. Представьте: ночь, небольшая площадь в районе порта, пара сотен людей, поедающих бесплатный рис со специями (подарок от недавно выбранного президента), и здоровенный экран, с которого активные ораторы в костюмах что-то выкрикивают, указывая руками на президентский портрет. И вся эта демонстрация обсуждает сказанное с экрана. Верит, наверное, в светлое будущее. А может быть, прикидывает, сколько Мальдивам осталось находиться на поверхности Индийского океана. Тонут острова. Недавно мальдивское правительство провело первое в истории подводное заседание. Чтобы привлечь мировое сообщество к проблемам страны. И вроде бы Австралия дала добро на поэтапное переселение мальдивцев на свои необозримые просторы, но я слабо представляю этих расслабленных людей за работой...

Но хватит тратить попусту время, пора под воду. Именно из-за уникального дайвинга, а не в поисках коралловых песков и развесистых пальм мы оказались тут. Как я уже говорил, северные атоллы Мальдив – места совсем не туристические. Непуганая рыба это не то, что непуганое наземное зверье. Она не подойдет доверчиво к вам, не станет просительно заглядывать в глаза и робко брать подачку прямо из рук.

Местная подводная фауна действительно опасалась шумных пузырей воздуха из регулятора акваланга, да и вообще относилась к странным пришельцам с двумя хвостами очень настороженно. Мы точно знали, что здесь должны водиться манты – гигантские акулы, похожие на скатов. И рифовые акулы обычного акульего вида. Про всякую мелочь, живущую в кораллах, и говорить нечего. Здесь живности столько, что даже видавшие виды дайверы обращались к спецлитературе, чтобы определить, кого же они видели под водой...

После предъявления наших дайверских удостоверений – а куда без них, тут порядок строгий – мы были допущены на лодку-донью, где уже стоят собранные акваланги с полными баллонами. Несколько минут совершенно головокружительных поисков места погружения по GPS, жилет на плечи, ласты на пятки, маска на лицо, регулятор в зубы – и шагаешь с борта доньи в океан. Качка тут серьезная, поэтому стараешься побыстрее стравить воздух из жилета и погрузиться в голубую воду. Только там наступает спокойствие и тишина.

Цзынь-цзынь – дайв-гид из местных звонит в колокольчик-шейкер, подзывая к себе. Группами по несколько человек уходим с гидами на глубину. Обычно, чтобы не мешать друг другу, мы разбивались на две группы: бывалые и новички. Под водой над баллонами наших гидов Шахима и Йоты повисали привязанные за веревочку пластмассовые лимон и уточка – чтобы проще было найти их, в масках-то все одинаковые. Я выделялся по-своему. Памятуя о том, что вода в океане не должна быть холоднее 28 градусов, и для экономии веса багажа, я не взял куртку гидрокостюма, а нырял в обычной тельняшке, купленной в Челябинске за 200 рублей. Выяснилось, что это не было удачным решением. Кораллы режут руки не хуже толченого стекла, а небольшие медузы с удовольствием жалили, когда рукава тельняшки сами собой закатывались до плеч. Но об этих мелких неприятностях под водой даже не думалось.

...Плывешь по течению, и планктон падающими звездами проносится мимо твоей маски. Стаи мелкой рыбешки встают стеной и внезапно срываются с места сверкающей лентой в руках гимнастки. Гид останавливается и показывает лучом фонаря на что-то в кораллах. Подплываешь ближе и видишь мурену, притаившуюся в укрытии. Есть в ней что-то скользкое, шакалье, злое.

Я вспомнил, как в детстве напугался мурену из фильма «Пираты ХХ века». Там она удачно удерживала водолаза, пока у того не кончился воздух. На самом деле здесь, на глубине 35 метров, боятся скорее нас. Немного дальше луч фонаря упирается в нору на дне. Там притаился осьминог. Нам виден только его глаз и «ноздря». Вытащить умного зверя не представляется никакой возможности. И вообще, говорят, если бы осьминоги играли в шахматы, корона шахматного короля сейчас была бы вовсе не на поседевшей голове Гарри Каспарова... Успевай крутить головой: вот рыба-попугай, рыба-наполеон, рыба-сковородка, рыба-бабочка. Даже из названий видна вычурность конструкции их тел и психоделический окрас. Если бы Ною пришлось спасать обитателей здешних вод от засухи (представим такую обратную ситуацию), в его ковчеге места точно не хватило бы для пары каждого вида.

Ежедневно мы ныряли по три раза. В 7 утра, в 11 и в 15 часов. Конечно, за уши никто никого под воду не тянул. Не хочешь или устал – не ныряй. Я лично пропустил один дайв в первый же день, о чем бесконечно жалею. Но причина была – морская болезнь. Пришлось спасаться таблетками и остаться на более-менее стабильной «Амбе». Сама мысль о посадке на донью вызывала головокружение. Впрочем, срывов больше не было, на второй день океан успокоился, у всех с «вестибуляркой» стало нормально, а желание нырять только усилилось, ведь впереди нас ждали акулы и манта.

На третий, по-моему, «нырковый» день, мы, как обычно, погрузились с утра метров на 30. Гид повел против сильного течения к краю рифа. Стало понятно, что он ищет акул, которым чуждо ленивое барахтанье в стоячей воде над рифами. Работать ластами в режиме забега на месте трудно. Стрелка манометра на глазах двигается к 50 атмосферам, на которых по правилам уже нужно идти на всплытие. Наконец гид останавливается и жестами приглашает нас зацепиться за кораллы. Ждем. Вдруг в синей толще воды показались серые призраки. Еще минута и становится ясно – акулы. Небольшие, рифовые, метра полтора-два длиной, но грациозные, опасные и стремительные. Увидев чужаков, они принялись изучать нас на почтительном расстоянии. А может быть, просто позировали и издевались, наблюдая наши неуклюжие попытки оставаться на месте в течении. Два взмаха хвостом, и акулы растворились в глубине, куда нам путь заказан. Нам пора наверх, ведь на 30 метрах воздуха в баллоне новичку хватает всего минут на 20. Зато на следующем погружении мы увидели королеву, ради которой пролетели полмира – манту.

Естественных врагов в здешних водах у манты нет. Для акул она велика, человек на нее не охотится – слишком жесткое мясо. Ведет манта исключительно миролюбивый образ жизни, кружа над подводными возвышенностями и процеживая планктон. Исключительно привлекательное животное. Я нырял с группой «уточек» – новичков, приглядывая, чтобы не случилась нештатная ситуация. По этой причине обычно шел немного позади и выше группы, чтобы удобнее было обозревать подопечных. Когда я увидел, как Йота отчаянно машет рукой, призывая меня распластаться на дне, было уже поздно. Метрах в десяти прямо на меня шла примерно четырехметровая манта. Резко выдохнув, я начал опускаться на дно, не отрывая глаз от самого, пожалуй, красивого существа на этой планете. Манта парила, взмахивая крыльями так медленно и плавно, что совершенно загипнотизировала. Вот она уже надо мной и ее белоснежное брюхо можно достать рукой. Через долю секунды она в нескольких метрах и только легкий вихрь из планктона завивается спиралью около тебя. Наваждение прошло, и я присоединяюсь к группе, сидящей на дне. Королева возвращалась, трапезничая, кругами собирая дань с подданных.

***

Примерно такой же неожиданностью оказалась Арктика, попасть в которую немногим легче, чем полететь в космос. Но у меня получилось, за что, опять же, спасибо профессии. В Арктике я оказался, можно сказать, случайно: по электронной рассылке пришел спам, я набрал номер телефона, предложил репортаж редактору, получил командировочные – и был таков. Леня Бершидский, тогдашний главнокомандующий «Русским Ньюсвиком», слегка смущаясь, попросил: «Серега, там... Это... Короче, привези моржовый хрен». Леня был политкорректен, но я его понял.

Чтобы «Илюшину-76» пересечь атмосферу над Москвой и анадырьским аэропортом, надо восемь часов, полтора литра вина и книжку «покет-бук» формата. Еще нужны деньги и желание, потому что мероприятие по доставке двух тонн человеческих тел и разнообразного железа довольно затратно. Но интересно, надо признать. Другой мир, который недоступен простому смертному, потому что перед воротами рая стоят церберы в форме пограничников...