О, велосипед был великолепен!

Пронзительно алого цвета, словно маленький заносчивый родственник пожарной машины, он слепяще отражал жаркое солнце всеми своими никелированными трубчатыми частями и во время движения словно бы разбрызгивал вокруг себя быстрых солнечных зайчиков. Мало того что в положенных местах — на заднем и переднем крыльях — у него были укреплены крупные котафотные отражатели, это еще не все! А кружочки, упрятанные между спицами, крутились еще и на каждом колесе с тугими красными шинами.

Весь его заграничный облик вызывал, конечно, восторг и восхищение местных мальчишек, упоительно цокавших языками и провожавших машину быстрыми завистливыми взглядами.

Да, велосипедик был что надо и мог поразить любое воображение! Вдобавок это было не просто двухколесное приспособление для передвижения. Нет, велосипед, несмотря на свой вызывающе яркий вид, исправно работал и безотказной вьючной скотинкой, подобно старорежимному ишачку: в намертво закрепленной перед рулем глубокой корзинке он возил всяческую снедь и потребные пляжные принадлежности.

Встречи с этим… не хочется говорить — транспортным средством! — с этим почти одушевленным существом вот уже в четвертый раз происходили у меня примерно в одно и то же время у начала довольно крутой каменистой тропы, сбегающей к морю.

Сзади великолепного велосипеда на обычном и весьма потрепанном «Орленке» катился симпатичный мальчишка лет девяти-десяти, а впереди с монументальной непроницаемостью доморощенного будды восседала его мама.

Лица молодой женщины я никак не мог разглядеть: сверху ее лоб замысловатыми воланами прикрывали поля гигантской шляпы, а остальное пространство заслоняли темные очки.

Она неловко сходила с велосипеда, несколько путаясь в складках длинной струящейся юбки, и осторожно, как горная козочка на копытцах, начинала неуклюже семенить по каменистой осыпи тропы на своих «платформах».

Мальчишка застывал наверху.

И всякий раз повторялась одна и та же сцена.

— Слезай… — даже не оборачиваясь, начинала твердить мать. — Слезай сейчас же! Дальше мы идем пешком.

— Ну, мамочка… Можно, я съеду? — просительно тянул мальчишка, дочерна загорелый и с лупящимся носом, на котором фонариком просвечивала нежная розовая кожица, как на молодой картофелине. — Мамочка…

И он добавлял неоспоримый технический аргумент:

— У меня же тормоза хорошие…

— Слезай с велосипеда… — ровным голосом невозмутимой классной руководительницы продолжала мать, глядя не на сына, а вниз, чтобы не подвернуть ногу на своих каторжных колодках. — Это опасная, крутая тропа. Дальше ты должен идти пешком…

Я понимал, как мальчишке хотелось съехать! Но он, видимо, очень любил свою мать и был весьма дисциплинированным сыном. Он мучительно сопел, снедаемый тайным желанием нарушить этот запрет и испытать себя на спуске, который казался ему головокружительным цирковым аттракционом. Он горестно вздыхал, с силой втягивая воздух, отчего его ребрышки сильнее обрисовывались над трусиками, а после… Он начинал спускаться следом за молодой женщиной, придерживая свой велосипедик одной рукой за раму.

Мелкие камешки, подымая сухую белую пыль, струйками сыпались из-под его основательно раздолбанных кроссовок.

Меня, откровенно говоря, удивило, что в море он резвился свободно, как дельфиненок, без излишнего присмотра со стороны своей мамы.

— А ты прилично плаваешь… — сказал я ему, когда мы оба отдыхали у дальнего ограничительного буя.

— Мама разрешила заниматься плаванием, — доверительно сообщил он. — В бассейне…

— Хорошо, что не фигурным катанием… — мрачно буркнул я. Мальчишка хохотнул, отпустил руки и на мгновение скрылся под водой.

— Было дело? — догадался я.

— Она пыталась… Я устроил сидячую забастовку! — засиял мальчишка. Он начинал мне нравиться больше и больше.

— У тебя что, нет отца? — осторожно спросил я. Он отвел в сторону глаза и сразу повзрослел.

— Они с мамой разошлись… — тусклым голосом прошептал мальчик.

— Слушай… У меня есть идея! Давай сегодня после обеда, так… часов в пять… совершенно случайно… встретимся на тропе. С велосипедом. Я тебя подстрахую… Понимаешь? Совершенно случайно…

— Случайно? — он посмотрел на меня с лукавым любопытство и в его глазах загорелись бесовские озорные огоньки. — Ну конечно же, только случайно!

— Ну, давай! — сказал я, когда мы встретились в назначенное время. Только сначала, для первого раза, не слишком разгоняйся. Притормаживай пяткой и старайся не прямой ногой, сгибай ее в колене. Понял?

Я встал на тропе в единственном по-настоящему опасном месте, где над тропой нависал скальный выступ, чтобы перехватить мальчишку в случае чего. Махнул ему рукой — и он ринулся вниз.

Первый спуск, как того и следовало ожидать, оказался неудачным. В крутом вираже мальчишка не удержался и с разгона вломился в заросли ежевики. То, что он сначала с перепугу принял за кровь, пропахав на спине некоторое расстояние в кустарнике, оказалось просто спелым ягодным соком…

— Ничего… В море отмоешь… — Утешил я его, помогая выбраться на тропу, и полувопросительно добавил: — Давай снова?

Он кивнул, поцарапанный нос его отчаянно задрался вверх, — и мы начали карабкаться туда, куда он нацелился — к повторному старту.

На втором спуске велосипед попал в коварный, заполненный гравием желобчатый выем, колеса буксанули — и мальчишка довольно грамотно вылетел из седла через голову. Замазав слюнями ссадины на локтях и к лене, он снова упрямо полез вверх.

При новом лихом спуске — с ветерком, с воплем — «Орленок», словно вздыбленный всадником мустанг, затормозил на узкой полоске галечного пляжа…

Славный мальчишка был немножко, самую малость, напуган, но горд и счастлив неописуемо.

Мы отмыли в море, как могли, наши боевые шрамы, выстирали запыленную одежду и долго болтали, лежа на нагретых солнцем плоских к мешках.

Домой по тропе, которая уже не казалась такой крутой и опасной, мы подымались вместе. Одной рукой я придерживал на плече заслуженного «Орленка», а другой — обнимал узкие, но крепкие и горячие плечики. А потом мальчишка улыбнулся и взял меня за руку своей твердой ладошкой. И мы пошли дальше, держась за руки.