Каждый вечер перед сном мама читала Кнуду что-нибудь из большой Книги в твердом переплете с медными пуговками, от которого вкусно пахло лошадиным седлом. Пятилетний Кнуд, конечно, почти ничего не понимал в этой толстой умной Книге, но слушал внимательно, потому что очень любил уютный мамин голос, теплый, как зимние варежки, которые она ему связала своими умелыми руками. Но однажды Кнуд заволновался, услышав волшебную фразу, вычитанную матерью из бесконечной Книги: «…И если даже будет у вас вера с горчичное зерно, и вы скажете горе: шагни — гора сдвинется…»
— Мама… — осторожно выдохнул Кнуд. — А горчичное зернышко… оно очень маленькое?
— Очень… — улыбнулась мама.
— А гора? — и он от волнения опять пошатал кончиком языка молочный зуб с маленькими зазубринками на срезе: как будто рисунок старинной башенки. — Гора большая?
— Гора очень большая… — согласилась мама.
— И вершина ее покрыта снегом?
— Да, да… А снег этот никогда не тает…
— А вера? Она большая или маленькая?
— Смотря у кого, сынок… — задумчиво ответила мать. — У одних людей она большая, им легко жить. А у других — совсем маленькая, потому что они сомневаются.
— А у меня… какая вера? — наморщив лоб в сильнейшем раздумье, прошептал мальчик.?
— Во что? — весело и молодо засмеялась мать. — В сласти и в игрушки?
— Но ты же сама при помощи Книги сказала: если будет ваша вера с горчичное зерно… У меня есть зернышки этой веры… здесь… внутри, — и он осторожно, с некоторым опасением погладил себя по животу, обтянутому вязаной фуфаечкой.
— Думаю, что маленькая вера в тебе сидит! — согласилась мать. — Ты ведь веришь и знаешь наверняка, что я тебя люблю?!
— Ну, конечно, мамочка! Про тебя у меня — самая большая, крепкая вера! И с этими счастливыми словами он легко уснул, свернувшись калачиком под теплым одеялом, словно бы охраняя внутри своего маленького тела ту самую маленькую, с горчичное зерно, веру, способную двигать большие горы со снежными вершинами…
… А ночью выпало много снега, и Кнуд Свенсон, живущий почти на краю света на берегу холодного серого моря, катался на лыжах. И еще к обеду мама принесла большой круг смаалэндского сыра. Он очень понравился Кнуду — с желтой корочкой, которую можно потихоньку отколупывать, и с большими круглыми дырками, в которые можно было легко просовывать пальцы. Сыр был пахучий, плотный, и в нем мягко вязли зубы.
— Вкуснота с дырочками! — решительно определил Кнуд свое отношение к этому сыру. Перед сном он снова отправился погулять. В поселке было тихо, и только в море, которое тяжело плескалось внизу, стиснутое стенами фиорда, Кнуд увидел тягучий желтый кружок, который покачивался на в них.
— Луна… — догадался Кнуд и поднял мордочку под вязаной шапочкой с помпоном к небу. — Луна… — прошептал он и понесся к дому, боясь потерять и забыть по дороге неожиданное открытие.
— Мама! — задыхаясь от бега, с трудом успел он выговорить, — а я видел: луна!
— Ну и что? — удивилась мать. — Сегодня полнолуние…
— Она… эта луна… я понял… — торопился мальчик, — она сделана… — И он торжественно выпалил: — Она сделана из самого настоящего смаалэндского сыра!
— Почему ты так решил? — с улыбкой, но самым серьезным тоном спросила мать.
— Потому что желтая… круглая… и с дырочками… Вот! Мать все же — на всякий случай! — покачала головой.
— Боюсь, что ты ошибаешься, — как можно ласковее сказала она. — Луна — это луна, а не сыр… И потом, откуда ты знаешь, какова она на вкус, если ты ее не пробовал?! Да, это было серьезным возражением!
— А я верю… верю… — настойчиво повторял Кнуд, — верю, что Луна сделана из вкусного смаалэндского сыра! Ты же говорила, что у меня есть маленькая вера? Ну, хоть с горчичное зернышко?! И если не из сыра — тогда для чего же она сделана? Что ли — зря?!
— Дурачок… — с мокрыми счастливыми глазами прошептала вслед Кнуду мать, когда он снова выскочил за дверь.
А некоторое время спустя она услышала на крыше их небольшого домика подозрительный шорох и вышла посмотреть, что это за странный шум. На крыше она увидела своего ненаглядного сына, который стоял на самом коньке и с серьезным видом длинной лыжной палкой настойчиво пытался сбить луну с темного неба. Он пыхтел и тянулся изо всех сил, но луна, сделанная, конечно, из сыра, никак не давалась…
— Сынок… — тихо окликнула его мать. — Для того, чтобы достать луну с неба, нужна очень, очень длинная палка… — Я тоже пробовала… раньше. У меня тоже не получилось. И потом… иди надень варежки. У тебя, должно быть, совсем замерзли руки.
— Ты пыталась достать луну? — заинтересованно переспросил ее сын уже на земле, кубарем скатившись с крыши. Подымаясь на цыпочки, он пытался при свете луны и звезд снизу разглядеть выражение ее лица. — И ты не достала длинную-предлинную палку?
— Не достала, сынок… — виновато призналась мать.
— Значит, у тебя было мало веры! — серьезно заключил сын. — Даже — с горчичное зернышко…
И перед тем, как закрывать дверь на ночь, он постоял на верхней ступеньке крыльца и прошептал, словно бы молитву или волшебное заклинание:
— А я верю… Верю, верю, что луна сделана из смаалэндского сыра… И крепко стиснул кулачки, пристукнув ими друг о дружку.
Несколько ночей подряд дул теплый юго-западный ветер, и ночное небо было покрыто плотными мохнатыми облаками, и не было видно ни луны, ни звезд… А когда сменившийся ветер разогнал облака — Кнуд глянул на нее и ахнул:
— Мама, мама! — радостно закричал он. — Ты только посмотри: вся луна объедена летучими мышами! Ты видишь, как они неровно отгрызли у нее краешек? Ты — видишь?!
— Вижу, сынок, — кивнула головой его мама. — Только почему же ты думаешь, что луну объели летучие мыши, а?
— Ну, мама… — засмеялся Кнуд, — как же ты не понимаешь, что домашние серые мыши не могли съесть этот сыр: они же не умеют летать!
— Да… — согласилась мать. — Это верно. Я не догадалась.
— Вот видишь, вот видишь! — приплясывал Кнуд Свенсон, маленький житель небольшой северной страны на берегу холодного моря. — Я имел веру… размером с горчичное зернышко, и маленькие мыши погрызли большую Луну!
— Еще бы… — сказала мать тихо… — Ведь твоя Луна и в самом деле сделана из смаалэндского сыра!