Дни, неотличимо похожие один на другой, были знойными и мутными. Ветер, родившийся где-то в глубине материка, нагретый яростным солнцем на жаровне великой пустыни, сильно разогнавшись, упорно подметал плоское плато словно бы гигантским помелом. Тончайшая пыль, как горячий туман, висела в воздухе, розовой пудрой покрывала потные лица, запорошивала стекла очков и биноклей, цементировала слюну. Казалось, — еще бы совсем немного, и плевки стукались бы об окаменевшую от времени и зноя землю, точно глиняные шарики…

Сквозь тонкодисперсную взвесь вдали скорее угадывались, чем виднелись, гигантские предгорья, а за ними — высочайшие пики, от холодных вершин которых ломило зубы, как от мороженого: срабатывало образное восприятие. По контрасту… Тусклым воспаленным красным бельмом вечерами сквозь пыльную пелену глядело заходящее солнце. Туда, в сторону заката, уносился, неумолчно насвистывая свою песню без слов, ветер.

Третью неделю экспедиция профессора Прохорова, известного палеонтолога, вела раскопки обширного кладбища динозавров в долине высохшего безымянного ручья. Первый, весьма ощутимый удар по стройному зданию палеонтологии, опирающейся, как известно, на строгие колонны временной последовательности, нанес Клим Рыжов. При его почти двухметровом баскетбольном росте и ладонях величиной с малую совковую лопату, он был до странного застенчив, может быть, у него это был своеобразный комплекс слона, который боится своим неосторожным движением причинить вред ящерице… Клим уже на склоне дня робко остановился перед походным рабочим столиком, покрытым выгоревшим и выщербленным по краям голубым пластиком. На пластике лежал, как пудра на щеке, налет розовой пыли, и он машинально провел по ней пальцем. «Опереточное сочетание, как-то нехотя успел подумать он про себя. — Голубое и розовое…» Его научный руководитель — Клим был аспирантом профессора Прохорова — досадливо оторвался от бинокуляров, на которые упала размытая тень.

— Чего тебе, Клим?

Тот достаточно осторожно положил пред научные очи своего профессора аккуратно выломанный штуф серого мелкозернистого песчаника…

— Что это? — недовольно спросил шеф.

Клим несколько раз качнул каменный обломок с боку на бок. В нем, привычном и невзрачном, отсвечивало нечто стеклянным блеском с явным благородным синеватым оттенком.

— Линза от телеобъектива, по-моему… — шепотом ответил Клим, сам испугавшись своего ответа.

— Вы что, с ума сошли?! — визгливо завопил почтенный профессор Прохоров, вскакивая и опрокидывая походный стульчик на шатких алюминиевых ножках. — Шуточки у вас, боцман, прямо скажем, дурацкие!

Но тем не менее — цепко схватил находку. И — застонал от охватившего его страха непонятного: в горную породу, типичную для тех мест, где они ковырялись, крепко впаялась торчащая более чем наполовину над срезом камня — синеватая линза оптического стекла без оправы!

— Где… — профессор поперхнулся. — Где… взяли? Клим так же молча положил на стол второй обломок, в котором четко виднелся след от вдавленной некогда туда линзы и накрыл им первый обломок камня, как футляром.

— В траншейном раскопе. Я ударил молотком… — объяснил аспирант. — Он раскололся. И вот… внутри… — он беспомощно развел руками.

— Розыгрыш! — обрадованно засмеялся профессор, потянувшись так, что хрустнули суставы.

— Склеили, небось? Хвалю…

Клим виновато покачал головой. Профессор снизу вверх взглянул на его вспотевший лоб, припудренный розовой пылью, что придавало аспиранту глупый вид, оценил ненаигранную растерянность — и кинулся к бинокуляру. Да… никаких признаков подделки — клея или свежих подпилов. И все-таки…

— Артефакт… нонсенс… — сердито ворчал профессор, в буквальном смысле слова не верящий своим глазам. — Скорее всего, редчайший вид вулканического стекла, вымытый и принесенный ручьем… Случайная природная шлифовка! А, Климушка? — и жалобно взглянул на своего ученика. Тот вздохнул…

Это была даже не ересь. Вулканы в разумную схему никак не укладывались.

Но окончательный нокаут до того безупречному и незыблемому научному авторитету профессора Прохорова нанесла следующая находка. В русле древнего ручья, в незапамятные времена, видимо, медленно пробиравшегося сквозь густые заросли и болотистые берега, обнаружили огромную промоину, ямищу, в которую мог бы целиком поместиться экспедиционный «Урал» со всеми своими тремя ведущими осями. В этом провале, перекрытом позднейшими глинистыми наносами, как защитным чехлом, находился сохранившийся в целости скелет жуткого хищника — тиранозавра. Он лежал на боку, выпячивая гигантские, как у кита, полуарки своих ребер, а его пасть, размерами с добрый экскаваторный ковш, была крепко стиснута, словно в предсмертной судороге. Профессор лично руководил расчисткой, закреплением и разборкой чудовищного черепа. А пока рабочие возились с обработкой скелета, два следопыта во времени — Клим и Вахтанг Акопян, страстный охотник на водоплавающую дичь и одновременно кандидат геологоминералогических наук, расследовали давнюю трагедию, произошедшую в незапамятные времена, — то ли в юре, то ли в триасе.

Дело в том, что по дну древней долины, ныне превращенной в каменистую породу — песчаник, от ямищи тянулись две цепочки окаменевших следов. Углубления эти были хоть и сглажены ветром, но достаточно отчетливы. Первый ряд следов явно принадлежал отпечаткам лап тиранозавра, а вот второй… Параллельно первому ряду тянулись следы неизвестного существа. Обоих охотников смущало полное отсутствие членения этих следов: ни когтей, ни перепонок… Просто — небольшие продолговатые ямки со странным ребристым узором на дне каждой ямки.

— Вообще-то говоря, похоже на отпечатки кроссовок! — брякнул Клим.

— Головку надо беречь, дорогой! — не очень вежливо отозвался Акопян — Солнышком напекло?

Последние несколько десятков метров перед ямой-могильником оказались самыми интересными: гигантские следы тиранозавра перекрывали небольшие ямки с ребристыми отпечатками.

— Догнал… — невольным шепотом сообщил кандидат наук.

— И проглотил? — так же шепотом, оглянувшись назад, предположил Клим. И тут впереди, от ямы со скелетом, раздался истошный вопль профессора Прохорова.

…В огромной пасти зверя, теперь раскрытой, подобно тяжеленному саркофагу, вполне отчетливо виднелась смятая страшными зубами, но тем не менее безусловно и однозначно идентифицируемая… видеокамера!

Профессор Прохоров дотронувшись до нее и отдернув руку, словно от раскаленной плиты, медленно оседал на землю…

Когда профессора отпоили рюмкой заначенного, из абсолютного НЗ, армянского коньяку, состоялась импровизированная научная конференция.

— Ну, коллеги… — еще достаточно слабым голосом предложил профессор. — Выкладывайте свои соображения.

Их окружила плотным кольцом почтительная и заинтересованная аудитория: коллекторы, рабочие, шоферы, бульдозерист и даже — завхоз, не спавшие, разумеется, как на академических ученых советах, но тем не менее — торжественные и безмолвные.

— Инопланетяне! — всхлипнул Вахтанг. Его глаза зажглись сумасшедшим желтым огнем, а усики встопорщились, как у боеспособного кота в теплую мартовскую ночь. — Инопланетяне — да, шеф?!

Профессор Прохоров молча придвинул к нему вывинченный телеобъектив камеры, по ободу которого бежали четкие вдавленные буковки. В них кое-где еще виднелись крупинки золочения. Буквы эти складывались весьма легко в недвусмысленную надпись: «ГОМЗ — Государственный Оптико-Механический Завод»…

Вахтанг не то ахнул, не то пискнул. И было невозможно понять, то ли эта реакция организма вырвалась у него от восхищения, то ли наоборот — от возмущения.

— Что… что это… — хрипло выдавил он бледное подобие вопроса. — Что это значит?!

— Путешественники во времени! Вот что это значит! — взмахнул руками Клим, словно собираясь взлететь. — Документальные съемки! Нащупали золотую жилу — и нагрянули. Разумеется, без оружия… — Торопливо и вдохновенно бормотал он, распаляясь все больше и больше. — Они же… это самое… гуманоиды! Только с видеокамерами… Чтобы, значит, бабочку не спугнуть, не нарушить тонкого взаимодействия времен. Помните, — у Рэя Бредбери? Ну, а стегозавры-то об этом самом… гуманизме… еще не ведали ни ухом, ни рылом! Взаимных обязательств не принимали… И этот наш красавецтиранозавр… тем более! Считаю, что он проглотил… этого… оператора… — Клим брезгливо покосился на металлические останки, принадлежащие соотечественнику, — целиком. Замкнул, так сказать, пищевую цепь! Людишки там… в будущем, видать, хлипкие! А вот аппаратурой подавился…

Профессор Прохоров ничего не сказал и, тяжело ступая, медленно побрел к своей палатке. Чувствовалось, что ему все на свете осточертело…