Узнав о смерти, о кончине Изяслава. В столицу Ростислав по случаю прибыл. Там старый Вячеслав, как своего Мстислава, На трон его с желанием в сердцах благословил. Сказал при этом князь устами над камином: «Дела все эти ратные — уж дело не мое! Подобно Изяславу, будь названым мне сыном! А государство Русское теперь уже твое!» Недолго прожил старец, расставшийся с делами. Скоропостижно смерть свою спокойно и принял. Под вечер пировал при встрече он с друзьями. Заснул потом навеки и поутру не встал. Любовно относилися все люди к Ростиславу. Тот видел и давно уже душою все принял. Дал слово всем родным, что приумножит славу. Он искренне об этом потом их заверял. Судьбы своей превратности при этом постигая, Готовился к походу уж новый Государь. Услышал будто недруги, борьбу с ним затевая, Хотят себе Георгия поставить на алтарь. Объединились сразу, судьбы не ожидая, Войной пошли на Князя нахрапом, напролом. А Ростислав при этом, борьбы не принимая, Старался как-то миром все поделить, добром. Но не желали люди примерного раздела. И каждый в воровстве друг друга обвинял. Никто не уступал, не отдавал Удела. А сан великокняжеский Георгий и принял. То был известный князь Георгий, Как сын Владимира и Юрий — на миру. Прозвали «Долгоруким» не от военных оргий. Жестокий был в народе и злобный на роду. При нем все продолжалися удельные раздоры, Что так тогда ослабили несчастную страну. Он, как судья, десницею улаживал все споры, Где миром, где войною, решал, как быть тому. Однако его силы уж были на исходе. Не мог один Георгий всю защитить страну. Победу отмечать он поехал к воеводе. И был вином отравлен на Киевском пиру. Узнав о том, что Князя враз для страны не стало, Изяслав, сын Давида, слезу опять пролил. Молиться стал о нем он усиленно, не мало. И Господа при этом за все благодарил. «Ты рассудил Всевышний без крови и злословий! Тебе я благодарен, я твой покорный сын! Всегда буду молить я тебя и без условий! Ты мне теперь навек — Великий Господин!» Так Изяслав Давидович в порыве откровения Со смертью «Долгорукого» святых благодарил. Народ его тогда без всякого сомнения За зверства и жестокости усиленно хулил. Хоть и оставил людям на память о правлении Воздвигнутые церкви, а также города. И христианству вширь сам дал распространение. И все ж великодушным он не был никогда. И схоронили Князя ведь не в храме «Мономахов». За зверства его прежние по всякому кляли. Не стали осквернять тогда любимых людям прахов. В обитель Берестовскую останки те свезли.