Грейс сидела – единственная из собравшихся.

Она сидела на краю тахты, с опущенной головой, а взгляд ее был устремлен на крепко сцепленные руки, покоившиеся на коленях.

Рядом стоял Эндрю, его левая рука сжимала обивку дивана.

Справа от него, спинами к роялю находились Беатрис и Джейн, а на коврике перед камином – Стивен. Грейс заметила, что его колени время от времени судорожно подергиваются. Она не могла смотреть в глаза сыну и видеть, как из этого бледного бескровного лица струится ненависть. Кожа Стивена напоминала рисовую бумагу и была такой же гладкой. Он говорил, как будто выплевывал слова, наполненные ядом, слова, которые плохо сочетались с обликом подающего надежды слуги Бога. Но в данный момент Стивен был лишь молодым человеком, отчаянно защищавшим свое происхождение и каждой частицей тела отрицавшим родство с этим грубым шотландцем, который якобы был его отцом.

– …Даже если ты… если ты встанешь на колени и поклянешься на кресте, я все равно не поверю, ты слышишь? Я знаю, кто я есть, знаю, чья во мне кровь… чувствую это вот здесь, – он ударил себя в грудь, но жест оказался каким-то вялым и не впечатляющим – Я знаю, что унаследовал все черты моего отца. Моего отца, ты слышишь? Его мысли – это мои мысли, его манеры – это мои манеры, его принципы – это мои принципы, все… все…

Грейс подняла голову, и Эндрю, полагая, что она начнет протестовать, положил руку на ее плечо.

Но Грейс не собиралась ничего говорить. Она просто взглянула на сына, чтобы убедиться, что ошибается: сейчас ей казалось, что это ее покойный супруг стоит на коврике перед камином спиной к огню. Но не только поза Стивена вызывала в памяти образ Дональда. Даже не имея ни малейшего внешнего сходства с ним, сын Грейс в этот момент все равно был почти что его двойником. Сомнения, которые охватывали Грейс время от времени в предыдущие годы, вернулись вновь. Если б это могло хоть чуть-чуть помочь в данной ситуации, она бы сказала «Ну ладно, действительно есть сомнения насчет того, кто на самом деле твой отец. Пусть тебе будет легче». Но Грейс понимала, что даже если она и сделает над собой усилие и заставит себя проговорить это, обстановка нисколько не разрядится. Ей казалось, что она чуть ли не несколько часов подряд излагала детям факты, стараясь не чернить Дональда, а представить его так, как это всегда делал доктор Купер, – как больного человека, хотя и понимала она делает его лучше, чем он был на самом деле. И несмотря на это, какого же она достигла результата? Только вызвала еще большую ненависть Стивена. Грейс знала, что сын никогда не любил ее, но теперь его неприязнь переросла в отвращение. Какова будет реакция девочек, еще предстояло увидеть, но одно было ясно – Стивена она потеряла. Но разве не потеряла она его, когда он был еще ребенком? Да, но тогда ей не было больно так, как сейчас.

Грейс расцепила пальцы и прижала руки к горлу. Впервые за все время заговорил Эндрю.

– Что бы ты ни сказал, – обратился он к Стивену, – от этого ничего не изменится, – его голос был низким, ровным, без ноток горечи – Нравится тебе или нет, но твой отец – я.

В то время, как он говорил это, Грейс вспомнила о своей беседе с Аджи, состоявшейся после возвращения Эндрю из армии «Импотенция не означает бесплодия.»

Когда Эндрю и Стивен встречались лицом к лицу, шотландец начисто отрицал то утверждение тети, но сейчас, глядя на молодого человека, на которого он претендовал как на своего сына, Эндрю впервые испытал серьезные сомнения: в этом сердитом лице он не видел ни одной черточки своей или своих предков.

Никто не сказал ни слова, и Эндрю продолжал:

– Если бы твоя мать сделала так, как хотела, она увезла бы тебя отсюда, когда ты был еще ребенком, но она осталась ради меня. Она уже говорила вам, что я был связан по рукам и ногам. В последние же годы она оставалась здесь не для меня, а ради тебя, ради всех вас, – он перевел взгляд на Беатрис и Джейн. – Она хотела устроить вашу жизнь… прежде, чем начать жить своей.

Голова Грейс снова низко опустилась на грудь. Да, это было ее главным желанием – устроить их всех, избежать того, чтобы какие-либо неприятности собственной жизни касались детей. Как ни странно, только теперь она поняла, что избежать скандалов и было ее основной целью. Она осознала, что ее попытки бросить Дональда были лишь вялыми и нерешительными жестами. Она смирилась с многолетней пыткой собственного разума не столько ради того, чтобы быть рядом с Эндрю, сколько желая остаться незапятнанной в глазах детей.

Даже ее нервный срыв и страшные проклятья, которые она изрыгала в тот памятный день, насколько она видела, не произвели на них особого впечатления. Скорее их сострадание вызвала ее болезнь. Но сейчас, в эту последнюю минуту, она предстала перед ними в таком свете, что ей казалось, будто судьба или сам Бог были решительно настроены заставить ее платить за свои грехи… Или, может быть, это все еще трудился дух Дональда, оправдывая себя и свои принципы? Мол, что посеяла, то и жнешь?.. Что бы это ни было, это было страшно… То, что в качестве орудия разоблачения был избран возлюбленный Джейн Джордж, казалось ей просто сверхъестественным. Этот человек, которого она встречала только дважды и оба раза видела всего лишь несколько минут, стал и главным ее обвинителем, и избавителем, и Грейс чувствовала: происходящее выходит за пределы обычных совпадений.

Она подняла голову и опять была поражена яростным выражением лица Стивена.

Он заговорил, обращаясь к Грейс. Он отвечал Эндрю, но обращался к матери.

– Неважно, что он говорил… я не верю ни одному его слову, слышишь? – Стивен уже кричал, и Эндрю резко осадил его:

– Не смей разговаривать таким тоном с матерью. Все, что ты хочешь сказать, говори мне.

– Вы!.. – Стивен сошел с коврика. Какой-то миг казалось, что он ударит стоящего перед ним человека. Но когда Эндрю не сказал в ответ ни слова и не пошевелился, Стивен взял себя в руки и, в последний раз бросив на мать полный отвращения взгляд, быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Грейс еще крепче, до боли сжала горло. Он уедет из дома, он вернется в колледж. «Я видела Стивена в последний раз,» – мелькнула в ее голове мысль. Она быстро повернула голову и посмотрела на дверь Стивен. О, Стивен.

Потом Грейс медленно перевела взгляд на дочерей.

Беатрис смотрела на нее широко раскрытыми глазами, а Джейн, опустив голову на грудь, стояла так тихо, что можно было подумать, будто она спит стоя.

Глядя на лицо Беатрис, Грейс почти с полной уверенностью могла сказать, о чем думает старшая дочь.

Мысли Беатрис торопливо сменяли одна другую, и она, как зачарованная, смотрела на мать.

Значит, все эти годы у нее был любовник, да и то всего лишь управляющий на ферме… а одно время вообще только сельскохозяйственный рабочий. А теперь она хочет сказать, что этот человек – ее отец… и что папа не мог быть отцом вообще… это был шок. Все, что она говорила, ужасало, по-настоящему ужасало.

И все же Беатрис смутно понимала причину, побудившую мать «сойти с рельсов», – жизнь без… этого была бы невозможной. И вот как раз этого, как она утверждала, у ее мужа не было…

Но Беатрис не могла думать об Эндрю Макинтайре как о своем отце, и знала, что никогда не сможет.

Ужасно, все это было так ужасно, и хуже всего то, что Джеральд, узнавший первым, не предотвратил скандала. 'Это он виноват, – с горечью подумала Беатрис о супруге. – Он мог предупредить Эндрю, так нет же." Она не верила, что Джеральд не догадывался, о какой женщине упоминал Джордж. Просто Джеральд хотел отыграться за то, что теща лишила его радужных надежд. Беатрис была замужем за ним менее трех лет, но уже знала его мстительный характер…

Конечно, и сама Беатрис была поражена тем, что у матери не осталось денег. Она вновь взглянула на мать, на ее элегантное, неброское платье, на массивное кольцо, украшенное алмазами и рубинами, сверкавшее на пальце. Эта женщина выглядела вполне состоятельной. Тяжело ли ей будет оказаться в бедности? Нет… нет, Беатрис знала, что это не особенно огорчит мать: она будет вполне довольна своей жизнью в небольшом домике… том самом… с ним…

Беатрис не смогла заставить себя взглянуть на Эндрю, хотя знала, что он смотрит на нее. Эндрю, этот замечательный приходящий садовник, которого мать любила называть другом семьи – это одно; тогда он казался симпатичным малым. Но когда этот человек оказывается твоим отцом – такой факт превращает его в совершенно другую, мерзкую личность. Теперь Беатрис ненавидела его почти так же сильно, как и Стивен.

А мать… мать предстала сейчас в совершенно ином свете – дешевой, ужасающе дешевой женщиной…

Понятное дело, влюбиться может каждый, подумала Беатрис снисходительно, и ее щеки тронул румянец. Но поддерживать подобные отношения столько лет – и с каким-то сельскохозяйственным рабочим… В этом было что-то непристойное.

Беатрис чувствовала, что не может дольше оставаться в этом доме, что она должна сейчас же уехать, пусть даже это будет означать ссору с Джеральдом. Она почти слышала, как он говорит: «Вот почему она так спокойно восприняла то, Что мы вынуждены были заключить наш брак поскорее. Такая добрая женщина… ха!» Надо сказать, чтобы он вывел машину и увез их еще до наступления сумерек. Хорошенькое получилось Рождество! Ужасно, потрясающе. К тому же они все так и не ужинали…

Не в силах встречаться с матерью взглядом, Беатрис опустила глаза.

– Я… я… мы едем домой. Я… я больше ничего не могу сказать.

Потом, как и Стивен, она торопливо вышла из комнаты, не хлопнув, однако, дверью…

В гостиной осталась только Джейн.

Грейс посмотрела на младшую дочь и почувствовала, что начинает дрожать. Если и Джейн отвернется от нее, если поведет себя так же, как Стивен и Беатрис, она этого не перенесет. Грейс через силу проговорила:

– Поди сюда, Джейн.

Когда та не двинулась с места, Грейс поднялась с тахты и, бросив быстрый взгляд на Эндрю, сама подошла к девушке.

– Джейн, – произнесла она и хотела взять дочь за руку, но Джейн резким движением отдернула ее.

– О, Джейн, пожалуйста, пожалуйста, посмотри на меня… прошу тебя.

Джейн, наконец, уступила отчаянным просьбам и посмотрела на мать, но больше Грейс не удалось добиться ничего: дочь не проронила ни слова. Стивен смотрел на нее с ненавистью, Беатрис – потрясенно и с недоверием, но в глазах младшей дочери не было ни ненависти, ни недоверия. Грейс чувствовала, что Джейн поверила всему, что она рассказала, и что девушка обижена, растеряна, но самое главное – испытывает стыд.

– Джейн… – с усилием продолжала Грейс. – Тебе ведь всегда нравился Эндрю, ведь верно? Ты сама знаешь, что это правда. Чего уж там, ты только вчера защищала его перед Стивеном.

Джейн опустила глаза, ее лицо приобрело жесткое выражение.

– Я… я бы не защищала, если бы знала, – пробормотала она.

– Не говори так.

– Ладно, ничего, – Эндрю медленно приблизился к ним и необычайно мягким голосом проговорил: – Я понимаю. И ты, Джейн, тоже поймешь потом, когда станешь постарше… и выйдешь замуж.

– Выйду замуж! – Теперь Джейн смотрела на Эндрю. – Выйду замуж! Да никогда я не выйду замуж, вы все испортили. Теперь Джордж… – она поспешно отвернулась и оперлась на рояль.

– Джордж – хороший человек, я уверен в этом. Все будет хорошо, – Эндрю взглянул на Грейс и кивнул в направлении холла.

Грейс истолковала это так, что он хочет поговорить с избранником Джейн. Когда Эндрю вышел из комнаты, Грейс оставила на время размышления о младшей дочери.

Бедный Эндрю, что он должен чувствовать теперь, когда все начали смотреть на него с таким презрением?

Как смог ни разу не сорваться за эти последние часы? Эндрю был большим человеком, большим и великодушным во всех отношениях.

– Как ты смогла? Как ты смогла, мамочка?

Грейс вздрогнула. Джейн, услышав звук закрывающейся двери, резко повернулась к ней. Несколько секунд мать молчала; внезапно ею овладело чувство огромной усталости. Она вяло проговорила:

– Я же сказала тебе все, что могла… Эндрю правильно заметил: ты поймешь все, когда станешь старше.

– Никогда я этого не пойму… папа был таким…

– Прекрати, Джейн, – в голосе Грейс послышалась холодная нотка. – Не заставляй меня говорить то, о чем я потом пожалею.

– О, – девушка беспомощно покачала головой. Слезы потекли по ее щекам, и она воскликнула срывающимся голосом: – Я не могу оставаться здесь – не могу. Я… уеду с Беатрис.

– Нет, ты не уедешь с Беатрис. Ты останешься здесь.

– Не останусь… я не могу… Разве ты не понимаешь, что жизнь будет здесь для меня невыносимой?

– Ты собиралась поехать во вторник к родителям Джорджа, подожди до того времени.

– Нет, нет, все кончено.

– Ничего не кончено, дорогая.

– Не прикасайся ко мне.

Дочь так резко отпрянула от нее, что Грейс и сама чуть не подпрыгнула от неожиданности. Смутившись, Джейн посмотрела на мать и, закрыв лицо руками, бросилась из комнаты.

– Джейн! О, Джейн! Не надо, Джейн, – пробормотала Грейс, уставившись на дверь гостиной.

Затем она медленно, как будто на ее плечи давил груз лет, пошла к тахте. Она чувствовала себя такой одинокой, как никогда прежде; даже мысли об Эндрю не могли заполнить этой зияющей пропасти… Джейн, Джейн. Грейс надеялась, что младшая дочь поймет ее… Ей, Грейс, было не столь важно, как ко всему этому отнесутся Стивен и Беатрис… но Джейн…

Грейс села и крепко сжала ладони коленями. Если бы она могла заплакать и снять эту невыносимую тяжесть. Она вспомнила, о чем говорил ей доктор в Рокфортсе: «Плачьте, никогда не бойтесь плакать, и вы увидите, что после этого вам станет легче». Парадокс. Как могло ей стать легче сейчас, в тот момент, когда она поняла, что то главное, ради чего она жила, не состоялось?

Джеральд находился в столовой. Он стоял спиной к винному шкафчику, и подбородок его был агрессивно вздернут. Супруг Беатрис воинственно возвышался над своим собеседником и смотрел на него сверху вниз.

– На кого это вы, черт побери, намекаете? – прорычал он. – Я же сказал вам, я не знал, что это она. И вообще, какое вам до этого дело, черт возьми?

– Даже такой тупица, как вы, и то мог бы догадаться.

– Послушайте…

– О, кончайте нести чепуху, вам все равно не оправдаться. Вы ведь хотели выдать его. Когда я заговорил о его жене, вы знали, что он не женат. Вы просто дождаться не могли, когда сведете нас лицом к лицу. Знаете, что я думаю о вас? Что вы – грязная свинья. Если бы вы намекнули мне хотя бы одним словом, я бы сразу насторожился, и он подыграл бы мне – они оба подыграли бы мне. Но нет, вы впутали меня в эту историю и разбили семью… Знаете, в данный момент я бы с радостью прикончил вас…

– Вы здесь не очень-то, – Джеральд выбрался из пространства между Джорджем Астером и шкафчиком и, еще более вытянувшись вверх, закричал: – Слышите, что я говорю? Не очень-то.

– А кого мне бояться? – холодно поинтересовался собеседник, и эта фраза не хуже удара остудила пыл Джеральда. К его счастью, в этот момент дверь столовой открылась.

Беатрис немедленно почувствовала напряженную атмосферу и сразу поняла причину этого. Она также видела, что ее супругу приходится несладко.

– Выводи машину, мы едем домой, – быстро проговорила она.

– Да, черт побери, я тоже так считаю, – Джеральд начал застегивать пиджак – уловка, к которой он всегда прибегал в неприятных ситуациях, – потом, повернувшись к собеседнику, сказал:

– Учтите: мы с вами еще не закончили. Я это дело доведу до конца.

– Всегда к вашим услугам, – прозвучал сдержанный ответ, и когда Джеральд вылетел из столовой, гость подошел к двери и придержал ее для Беатрис, которая вышла, не поднимая на него глаз.

Потом он увидел Эндрю.

Шотландец подождал, пока Беатрис и Джеральд окажутся на лестничной площадке, затем медленно вошел в столовую. Джордж Астер закрыл за ним дверь, и мужчины посмотрели друг на друга.

– Не знаю, что здесь говорить… только мне хотелось бы, чтобы вы знали: я до глубины души сожалею о том, что произошло, – начал Астер.

– Ничего, все в порядке.

– Я ведь и не догадывался – вы верите?

– Верю.

– Что еще сказать? Я в полной растерянности. Я… я…

– Не расстраивайтесь, это просто… ну, как говорится, одно из печальных совпадений. Я всегда чувствовал, что когда-нибудь это откроется, но Грейс… когда умер муж, она думала, что все кончилось, и теперь мы в безопасности, – она ждала, пока не устроится жизнь Джейн… ну, да теперь какая разница?

– Не мели чепухи, парень.

Впервые за последние три часа мышцы серого и угрюмого лица Эндрю расслабились. Эта реплика Астера, облеченная в такую привычную форму, произнесенная с такими знакомыми интонациями, заключала в себе все, что ему хотелось услышать.

– Спасибо.

– Я люблю Джейн и хочу жениться на ней. Я полюбил ее с первого взгляда. Я приехал бы сюда раньше, но… она была такой юной. Знаете, она прибавила себе год, – он улыбнулся. – Но теперь мы покончим со всеми формальностями как можно быстрее. Чем скорее, тем лучше, – Астер помолчал. – Я, конечно, не был знаком с викарием, но я рад, что отец Джейн – вы.

И он протянул Эндрю руку.

Сидя возле кровати, Грейс услышала, как к дому подъехало такси. Она удержала себя от того, чтобы встать и подойти к окну.

Джейн обещала писать. Несколько минут назад, стоя перед матерью с низко опущенной головой, как будто стыдиться за случившееся нужно было ей, Джейн, дочь пробормотала: «Я буду писать, мамочка». И все. «Я буду писать, мамочка.» Джейн, ее дочь, бросила ее…

Грейс сунула указательный палец в рот и до боли прикусила его.

Будет ли хорошо относиться к ней этот человек? Да, да, будет. Эндрю сказал, что он, похоже, неплохой человек Астер так отчаянно просил прощения за то, что явился инициатором всех неприятностей, что Грейс заверила: его вины здесь нет. Потом он попросил: «Разрешите мне увезти Джейн в мой дом. Я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы объяснить ее появление в наших краях… например, что она приехала туда по состоянию здоровья… подозрение на полиомиелит, или что-нибудь в этом роде. И уверяю вас, она оправится после всего, что случилось… Я приложу к этому все силы. Доверьте ее мне, прошу вас, – он взял Грейс за руку. – Ваш Эндрю понравился мне, едва я только увидел его. А теперь он нравится мне еще больше». Да, этот Астер оказался приятным человеком.

С улицы донесся звук отъезжающего такси.

Грейс встала и начала ходить по комнате.

Ведь этого она и хотела так долго, не правда ли? Чтобы Джейн была устроена, чтобы все оставили ее, Грейс, в покое. Да, но не таким образом – стремительно убегая, как будто она была больна проказой.

Вот кем она была теперь для них… прокаженной.

Воцарилась тишина. Кроме Грейс и Пегги Матер, в доме никого не осталось.

Вспомнив о кухарке, Грейс подняла голову. Вчера, даже еще сегодня утром она боялась Пегги: та слишком много знала. Но сейчас она уже не чувствовала страха перед служанкой. Пегги, наверное, сидела на кухне и перебирала в уме события дня, с радостью сознавая, что теперь-то она сможет сплетничать сколько угодно. Последние три недели, несомненно, были для нее сущим мучением.

Неужели со времени той встречи в доме Эндрю прошло всего три недели? Они только что поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи, и, открыв дверь, Эндрю все еще обнимал Грейс. Неожиданно в глаза им ударил свет фонаря, но Эндрю не отдернул руку, а наоборот, еще крепче прижал к себе Грейс. Через какую-то долю секунды он включил свой собственный фонарь и осветил непрошеного гостя. Грейс охнула, увидев пунцовое лицо Пегги Матер.

Эндрю действовал так быстро, как будто встреча нисколько не ошеломила его: глядя на возмущенную кухарку, он заговорил. Грейс и сейчас слышала его голос. «Если проронишь хотя бы одно слово насчет того, что ты здесь видела, я немедленно пойду к мисс Шокросс. Ты ведь зависишь от нее, верно? Так вот, я и гроша ломаного не дам за твое будущее, если она узнает, что ты отбывала срок. И не пытайся отрицать это: как-то раз я от нечего делать зашел в суд в Дареме и увидел тебя. За кражу у своего хозяина тебе дали шесть месяцев тюрьмы, причем, если меня не подводит память, это было твое третье правонарушение.»

Пегги Матер и не пыталась ничего отрицать. Как ни странно, она вообще не открыла рта… по-видимому, потрясение было для кухарки слишком большим. Она уже давно относилась к Эндрю с неприязнью: шотландец с самого начала дал ей понять, что ничего между ними быть не может.

Но зачем она пришла в тот вечер к его дому? Ни Грейс, ни Эндрю не могли найти этому объяснения, разве что здесь была какая-то причина деликатного свойства, но они никогда так и не узнают об этом. В одном Грейс и Эндрю были абсолютно уверены: Пегги Матер не шпионила за ними – из них троих кухарка была напугана больше всего.

А теперь она сидела на кухне и потихоньку смеялась над ними…

Что ж, пусть смеется. Наверное, хорошего настроения у Пегги Матер поубавится, когда она услышит, что скажет ей Грейс. «С послезавтрашнего дня я не нуждаюсь в ваших услугах, Пегги. Вместо предварительного уведомления я выплачу вам недельное жалованье.» Она, Грейс, выдержит паузу, потом добавит: «Последнее – в том случае, если вы вернете мне все то, что утащили из моего дома за все эти годы… во время моей болезни исчезли два кольца и золотые часы… помнится, их пропажу вы списали на уличного торговца, который в то время побывал в деревне. Еще набор миниатюрных солонок георгианского стиля… но вам виднее, что вы взяли».

Она будет говорить спокойно и язвительно. Она так долго мирилась с пребыванием Пегги Матер в своем доме потому, что ее увольнение обидело бы мисс Шокросс. Ну что ж, теперь она, Грейс, может рассчитаться за все.

Но когда спустя какое-то время Грейс вошла в кухню и увидела, что Пегги уже оделась и собирается уходить, она не сказала ничего из того, что планировала, а, взглянув на кухарку, сообщила:

– Я больше не нуждаюсь в ваших услугах, Пегги. Деньги и бумаги пришлю завтра. Заберите свои фартуки, – она указала на ящик комода.

Пегги Матер посмотрела на Грейс мрачным, яростным и полным ненависти взглядом, после чего рванула выдвижной ящик и выхватила оттуда фартуки. Потом, посмотрев в глаза Грейс, она процедила:

– Прослужить столько лет, чтобы тебя потом вот так выбросили… Клянусь Богом, я вам это припомню!

– Не сомневаюсь, Пегги. Но советую не начинать до конца недели, когда я уеду из деревни. Будет жаль, если после стольких лет вам придется расстаться с тетей.

Взгляд Пегги Матер напомнил Грейс о Стивене.

Когда дверь кухни с грохотом закрылась, Грейс подошла к ней, закрыла на ключ и, прислонившись к косяку, некоторое время постояла, закрыв глаза и судорожно глотая воздух.

Ну, вот и все. Слава Богу, что все кончилось – вся секретность, ложь, страх. Она одна… совсем одна…

Грейс открыла глаза Пустота внутри нее начала увеличиваться, грозя захлестнуть ее всю.

В следующий момент Грейс бегом пересекла холл и бросилась по лестнице вверх, в спальню. Она раздвинула шторы, подержала их секунду, затем сдвинула и опять раздвинула. В прогалине, оставшейся после того, как срубили бук, она надеялась разглядеть далеко на холмах крошечную точку света. Эндрю сказал, что будет ждать ее сигнала. Но света не было.

О, Эндрю, Эндрю, где же ты? Приходи скорей, скорей.

Грейс отвернулась от окна. Дом был таким тихим, пустым, необитаемым. Она направилась к лестничной площадке. «Что посеешь, то и пожнешь» «Просящему да воздастся.» Она попросила у судьбы Эндрю, и получила его… за некоторую цену. Но где он? Он обещал прийти, едва только увидит ее сигнал. О, Эндрю…

Возле портрета Дональда она остановилась – как будто его рука протянулась из этой украшенной орнаментом рамы и остановила ее. Грейс медленно повернула голову и посмотрела на изображение покойного мужа. На какое-то мгновение ей показалось, что его глаза ожили, черты лица сложились в самодовольную, надменную ухмылку… уголки губ презрительно приподнялись. «Что посеешь, то и пожнешь» Грейс протянула руку и смяла цветы, обвивавшие раму… потом ее пальцы медленно разжались. С ее губ не сорвалось ни одного бранного слова. Она посмотрела прямо в глаза Дональда и громко прошептала:

– Ничего ты мне больше не сделаешь, и я буду счастлива вопреки твоему стремлению. Я даже могу родить еще одного ребенка… ты слышишь… еще одного ребенка.

Нет… она отвернулась и начала медленно спускаться по лестнице… не надо больше детей, пусть будет только Эндрю.

Эндрю! Она стояла в центре холла. Дом был таким пустынным. Может, с Эндрю что-нибудь случилось? Что если он упал с одного из холмов и теперь будет лежать там всю ночь?.. Не говори глупостей, не говори глупостей. Эндрю знает все тропинки, как свои пять пальцев…

Позвонить тете Аджи и сообщить ей о том, что случилось? «Да о чем это я?» – упрекнула себя Грейс. Ведь тетя сейчас в Девоне – она решила для разнообразия провести нынешнее Рождество там. Разве Эндрю лично не сопровождал туда Аджи и ее подругу, чтобы устроить их как положено и остаться с ними до второго дня праздника? Да, первоначально планировалось, что он останется. Но он вернулся. Если бы он не сделал этого… Спокойнее, спокойнее.

Грейс зашла в гостиную и огляделась.

Обстановка комнаты казалась такой веселой – елка, фонари, ветки остролиста. Рождественская ночь… но дом был мертв.

Грейс приложила руки к голове, и как раз в этот момент у входной двери раздался звонок. Она, как ребенок, подбежала к двери и открыла ее. На пороге стоял Эндрю. Грейс с плачем упала ему на грудь.

– О, Эндрю! Эндрю!

– Ну, ну, успокойся.

– Я подавала тебе сигнал, но ты не ответил… я испугалась.

– Я стоял возле дома. Уже не мог больше выдержать. Подождал, пока уйдет кухарка.

– О, мой дорогой, давай я повешу твое пальто.

– Нет, Грейс, я здесь не останусь.

– Что? – она в изумлении раскрыла рот.

– И ты тоже не останешься. Мы не можем начать новую жизнь здесь, в этом доме. Иди бери пальто, да одевайся потеплее. Я пока выключу везде свет.

– Да, да, Эндрю, – она быстро повернулась и взбежала по лестнице.

Буквально через несколько минут Грейс снова присоединилась к Эндрю. Некоторое время он смотрел на нее, потом, подняв воротник ее пальто и плотнее прикрыв ей шею, он повел Грейс к двери. Здесь он выключил последнюю лампочку…

Им потребовалось около получаса, чтобы добраться до дома Эндрю. Когда Грейс начала снимать пальто, Эндрю зажег лампу, и в трепетном свете пламени она увидела, что он приготовился к ее визиту: возле камина, между двумя потертыми креслами, красовался чайный стол, сервированный закусками.

– О, Эндрю!

– Садись и предоставь все остальное мне… это мой вечер, – он улыбался. – Ничего не надо больше говорить, садись.

Он силой усадил Грейс в кресло и коснулся ее щеки, потом отвернулся, чтобы приготовить чай. Затем он сел напротив и начал подавать ей блюда, заставляя есть, и все это время не отрывал от нее глаз.

Под его любящим взглядом настроение Грейс стало улучшаться. В свете лампы лицо Эндрю казалось почти мальчишеским. Через какое-то время, когда он так и не отвел от нее своего странно мягкого взгляда, Грейс спросила:

– В чем дело, Эндрю?

Он отвел на миг глаза и, наклонившись к ней, взял Грейс за руки. Потом снова посмотрел на нее и тихо сказал:

– Я столько лет мечтал об этом моменте – с тех самых пор, когда впервые увидел тебя на кухне и мне показалось, что те розы предназначались мне. Много вечеров я представлял, что ты сидишь здесь, а я разливаю чай – это правда… и еще я мечтал о многом другом…

– Да?

– Да.

– Расскажи.

– Потом, когда уберу со стола.

Когда Эндрю убрал посуду, он вернулся к Грейс, нежно привлек ее к себе и усадил на колено.

Они начали разговор, но не о том, что случилось за день, а о маленьком домике возле Бакфастлея, о том, как Эндрю найдет себе там работу на одной из близлежащих ферм.

Грейс знала, что это тоже было его мечтой.

Некоторое время спустя огонь в камине угас.

Эндрю погасил лампу и, взяв Грейс на руки, стал боком подниматься по узкой лестнице. Грейс смеялась, прижимаясь лицом к его шее. На маленьком квадрате лестничной площадки он остановился и поставил ее на ноги.

– А в мечтах нести тебя было намного легче, – засмеялся он.

Грейс почувствовала, что ее охватывает буквально приступ смеха. Ее начало трясти, как в лихорадке, и трясло до тех пор, пока это безудержное веселье не взорвалось потоком слез, которые, казалось, текли не только из глаз – отовсюду.

– О, Эндрю! Эндрю!

– Ну, ну, успокойся, любовь моя.

– Ничего больше не имеет значения, Эндрю…

Ничего.

Ничего, ничего…

Вот только потеря Стивена и Беатрис.

И Джейн…

О, Джейн.

Джейн…