Ремень
Пройдя по аллее, Родни Принс отворил калитку и зашагал среди припорошенных изморозью кустов «нижнего сада», по снежку на лужайке «верхнего сада» к дому. Прошло всего лишь десять недель, а как тут все изменилось! Изменилось, но не утратило своей педантичности. Конечно же, его отсутствие в доме никак не могло сгладить этой чудовищной педантичности как внутри, так и снаружи Конистер-Хауза. Различие, по его мнению, было обусловлено лишь тем, что он впервые увидел это строение после долгого перерыва. В течение девяти лет Родни только ощущал, что что-то не так, а теперь убедился в этом, увидел своими собственными глазами.
Мэри открыла ему дверь.
– Сэр! Мы вас не ждали. Хозяйка в Ньюкасле. Она уехала сразу же после обеда. До вечернего чая она не вернется.
– Все в порядке, Мэри. Я приму ванну, а потом что-нибудь съем. Как она?
– Все хорошо, сэр.
Мэри проследила за тем, как хозяин поднимается вверх по лестнице.
«Чудно! Без бороды он не выглядит таким солидным, как прежде, а вот одежда цвета хаки ему явно к лицу. Сегодня к ужину надо будет поставить еще один прибор. Кухарке прибавится работы, но ничего, она души не чает в хозяине. Хозяйки сейчас дома нет, значит, как только Саммерс узнает о приезде хозяина, то тотчас же бросится опрометью наверх. Хозяйке бы это не понравилось…»
На лице горничной появилась самодовольная улыбка.
«Что я говорила!» – пронеслось в ее голове при виде запыхавшейся кухарки, со всех ног спешащей вверх по лестнице.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Родни.
Миссис Саммерс появилась на пороге его спальни.
– Добрый вечер! Рад вас видеть, – сказал он.
– Сэр! Я тоже очень рада, что вы вернулись на Рождество домой.
– И я рад. Кстати, как насчет того, чтобы немного перекусить? Признаюсь, я голоден как волк.
– Конечно, сэр. Я сейчас же приготовлю. У вас все хорошо?
– Да. Хорошо. Временами бывает скучно. Вы знаете… Особо заняться нечем. Думаю, в следующем году будет больше работы.
Кухарка кивнула головой. Конечно, когда хозяин окажется по ту сторону Ла-Манша, работы у него прибавится. А уж она постарается, чтобы это Рождество ему понравилось.
«Возможно, это его последнее Рождество на грешной земле. Кто знает? Хозяин не будет доволен, когда узнает, что сегодня вечером в доме будет званый ужин. Соберутся все эти трусы, которые, прикрываясь идейными соображениями, уклоняются от военной службы…»
Она ненавидела всех этих людей, собирающихся на литературные вечера и убивающих время в пустой болтовне, в то время как простые парни гниют в окопах и мрут на передовой, как мухи.
– Я рада, что вы дома, – еще раз сказала кухарка. – Еда будет готова через полчаса. Вас это устроит?
– Прекрасно! – добродушно улыбнулся доктор Принс. – Мне не хватало вашей стряпни.
– Не преувеличивайте, сэр! – отвечая улыбкой на улыбку, сказала миссис Саммерс.
«Хорошо все же, что он опять дома. Он такой человечный…»
– Я скажу Мэри, чтобы растопила камин. В этой комнате очень холодно.
– Спасибо.
– Послушайте, сэр! В спальне вашей супруги хорошо натоплено. Почему бы вам не переодеться там, пока здесь нагреется?
– Хорошо. Не волнуйтесь. Я сделаю именно так, как вы советуете.
Миссис Саммерс вышла из комнаты, оставив хозяина в странно приподнятом настроении. Как приятно, когда о тебе заботятся!
Лежа в ванной, нежась в пахнущей хвоей теплой воде, Родни Принс размышлял, чем бы заняться в предстоящие семь дней отпуска. Целая неделя, а делать нечего. Не будет мертвых тел и стертых в кровь ног. Он увидится со стариной Питером и Пегги. Это хорошо! Потом еще съездит в Ньюкасл со Стеллой или без… Нет, без Стеллы. Какая польза снова унижаться, если дела обстоят так, как обстоят? Он сделал последнюю попытку давным-давно – и зарекся. Больше никогда, ни за что…
«Теперь у нее нет власти надо мной… ни толики власти. Я всю жизнь вел себя, как полный дурак, заботился, любил ее, но теперь я свободен от своей одержимости. Кто мне помог освободиться? Кейт? Нет. Я избавился от иллюзий задолго до того, как Кейт заполонила мой разум.
Я увидел никчемность и жестокость жены за ее внешним блеском. Она – само воплощение дьявола! Боже правый! Какое блаженство избавиться от всякого желания ее тела!»
С минуту он болтал ногами, перемешивая воду в ванной. Затем притих, задумавшись о Кейт. А так ли уж он свободен? Не связан ли он с Кейт еще более тесными узами, чем когда-либо был связан со Стеллой? Да. Связан… скован… спаян… Но здесь все по-другому.
Его мысли вернулись к прошлому Рождеству, когда, перестав бороться с самим собой, он заключил Кейт в свои объятия. Тогда Родни прекрасно осознавал, что не будь ее матери в той же комнате и имей они время переговорить друг с другом, Кейт стала бы его… Да она и так его. В этом Родни Принс не сомневался, словно их союз освятил тот наводящий на всех страх священник. Родни хотел ее больше, чем когда-либо хотел Стеллу. Страстное желание обладать Кейт сладко терзало его тело с той памятной ночи два года назад, когда он вез ее в своем автомобиле. А еще в его чувствах к Кейт присутствовали и желание защитить ее, и восхищение той борьбой, которую она выдержала ради того, чтобы вырваться из квартала Пятнадцати улиц. От Стеллы же он хотел лишь тела, а ее характер Родни раздражал.
Когда он оставил Кейт при звуке шагов Тима Ханнигена на заднем дворике, то уже решил, что будет делать. Надо снять для Кейт и Энни небольшой домик, возможно, дачу, где-нибудь за Ньюкаслом. Никто не узнает, а если и узнают, то кому какое дело? Он смеется над всеми этими социальными условностями: они служат лишь завесой, за которой процветает безнравственность. Он никого не собирается обижать. Гордость Стеллы пострадает, и не более… Все праздники Родни чувствовал приятное возбуждение, а потом отправился к Ханнигенам и узнал, что, не оставшись на рождественский отпуск дома, Кейт раньше, чем следовало, вернулась к Толмаше. Тогда Родни Принс поехал прямиком туда, чувствуя, что просто обязан заключить любимую в свои объятия. При первом взгляде на Кейт его сердце учащенно забилось в груди. Любимая выглядела уставшей и бледной. В глазах – вселенская грусть. Он старался встретиться с ней взглядом. Родни казалось, что одного-единственного ее взгляда хватит, чтобы соединить их вновь, но через несколько минут после прихода гостя Кейт покинула комнату, так ни разу на него и не посмотрев. Братья и сестра обсуждали последние события, касающиеся Кейт, с таким сочувствием, словно ее горе было их собственным. Совесть немилосердно мучила его, когда, ища предлог остаться один на один с Кейт, Родни сказал, что здоровье Сары вызывает у него серьезную тревогу. Возможно, ее следует положить на лечение в больницу. Но прежде он хотел бы посоветоваться с ее дочерью. Конечно, это было правдой, но Родни Принсу претила мысль, что он злоупотребляет доверием этих простодушных, добрых людей. К тому же Родни не сомневался, что, узнай Бернард Толмаше истинные намерения гостя, то, несмотря на свою старческую слабость, он тотчас же выставит его вон из дома.
Когда Родни приоткрыл дверь кухни, то увидел Кейт сидящей за столом. Голова была опущена на сложенные перед собой руки. Родни почувствовал глубокую нежность и желание защитить ее от невзгод. Взяв Кейт за руки, он помог ей подняться на ноги. Но потом, когда попытался обнять ее за талию, Кейт остановила его.
– Нет… нет… – испуганно прошептала она.
– Кейт! Дорогая! – взмолился Родниа, крепко прижимая ее руки к своей груди. – Ты и сама понимаешь, что это бесполезно. Мы уже и так слишком долго боремся с нашими чувствами. Это бесполезно. Кейт! Родная!
– Пожалуйста! Не надо!
Но Родни настаивал низким полушепотом:
– Мне жаль, что так получилось с Патриком. Я искренне желал, чтобы вы сочетались законным браком, так как я боялся того, что может произойти. Я люблю тебя, дорогая! Я боготворю тебя. Разве ты этого не видишь? Нет, ты видишь. Кейт! Ты мне нужна. Не бойся меня.
Кейт отстранилась от него и повернула голову набок.
– Миссис Принс… – сорвалось с ее губ.
– Кейт! Я могу все объяснить. Посмотри на меня! Я должен был объясниться с тобой еще раньше. Когда мы сможем встретиться? Не волнуйся насчет миссис Принс… Она… Мы… Я сейчас не могу объяснить все. Слишком долго. Когда мы сможем встретиться, Кейт?
– Доктор! Я не могу… Я не должна! Не просите меня.
– Не говори «доктор», Кейт. Мое имя – Родни.
Кейт в отчаянии отрицательно закачала головой:
– Я не могу.
– Ты же меня любишь, Кейт. Посмотри мне в глаза…
Но она молчала. Родни заставил ее взглянуть ему в глаза.
– Ты не сознаёшься в этом, но я все равно знаю, что ты меня любишь. Ничто этого не сможет изменить.
Они застыли, неподвижные и напряженные, глядя друг другу прямо в глаза. Ее взгляд ничего не выражал.
Услышав, как открывается дверь в гостиную, Родни Принс отпустил ее руки и взволнованно зашептал:
– Я тебе напишу.
Затем, по возможности сохраняя видимость спокойствия, завел речь о здоровье ее матери, а Кейт стояла, потупив глаза, словно очень заинтересовалась чем-то на столешнице.
…Родни Принс написал ей письмо, назначив время и место встречи, но Кейт на него не ответила и в назначенный час не пришла. Он снова ей написал – и снова безрезультатно. Только когда здоровье Сары ухудшилось и доктор Принс вынужден был отправить ее в больницу, ему выпал шанс побыть с Кейт наедине. Сообщив ей об ухудшении состояния здоровья матери, доктор вызвался подвезти мисс Ханниген на своей машине к работному дому. Впрочем, видя, насколько она взволнована, Родни решил не донимать ее сейчас посторонними разговорами. Поздно вечером, подобрав Кейт вместе с Энни в условленном месте возле доков, он отвез их к Толмаше. Кейт не захотела, чтобы Родни заехал за ними прямо домой, в район Пятнадцати улиц. А вот радость Энни по поводу «катания» на автомобиле рядом с любимым доктором до глубины души растрогала его.
В течение последующих недель он довольно часто видел Кейт, но никогда она не оставалась с ним наедине. Всегда рядом присутствовали Энни или Толмаше.
Сару выписали из больницы, и Энни с видимой неохотой переселилась к бабушке. Все вернулось на круги своя, по крайней мере, внешне. У Родни Принса уже кончалось терпение, и он решил во что бы то ни стало объясниться с Кейт, но потом получил письмо. Оно пришло с утренней почтой. Родни распечатал конверт за завтраком. Напротив него за столом сидела Стелла. Письмо начиналось словами «Дорогой доктор!» и заканчивалось подписью «Кейт Ханниген». В письме, в сдержанных выражениях, Кейт советовала Родни больше времени уделять своей карьере и жене, а у нее, как известно, есть мама и Энни, о которых надо заботиться. Ее мама очень больна, и всякие волнения могут навредить ее здоровью. Она не станет рисковать жизнью Сары. В конце Кейт писала, что любит Толмаше и не хочет, чтобы настойчивость доктора в конце концов вынудила ее уйти от них и искать другое место.
Ни слова любви. Прямо-таки какой-то ультиматум. Но, несмотря на всю сухость стиля, Родни Принс ни на минуту не сомневался, что душой Кейт принадлежит ему. Потом он долго размышлял над парадоксальностью сложившейся ситуации. Будучи человеком сильных страстей, он тем не менее никогда не находил разрядки накопившимся в нем эмоциям. Почему ему не удается добиться взаимности от тех, кого он хочет? Еще в подростковом возрасте он влюбился в Стеллу. Факел его страсти пылал во всю силу, когда они сочетались законным браком, но молодой жене удалось необычайно быстро раз и навсегда погасить горящий в его душе огонь. Впрочем, пока теплились огоньки любви к Стелле, Родни не мог получить от другой женщины то, чего желало его тело. Потом любовь угасла, оставив после себя шрам от ожога. Он никогда полностью не исчезнет, но больше не будет причинять ему боли. Любовь к Кейт имела совсем иные оттенки чувств, чем те, которые он когда-то испытывал к Стелле. К своей жене он чувствовал лишь физическое влечение, а вот любовь к Кейт была гораздо возвышеннее. Но новая, душевная, привязанность связала Родни по рукам и ногам не менее прочно, чем в свое время Стелла. Но он так же не мог получить от нее физического удовлетворения, а искать разрядки на стороне по-прежнему не хотел.
Родни Принс взглянул поверх стола на Стеллу. Его жена выглядела, как всегда, холодной, красивой и абсолютно уверенной в своей власти над ним. Развод… Отсутствие консумации брака и супружеских прав… Да, он сможет добиться развода, но стоит ли унижаться до такой степени? Нет, он никогда не пойдет на это. А вот она запросто сможет с ним развестись, если дать ей повод. Учитывая, что Стелла тщеславна, как павлин, этого не так уж трудно будет добиться. Одно то, что ее муж пожелал другую женщину, выведет ее из себя. Вряд ли Стелла сможет смириться с таким положением вещей.
После многих дней внутренней борьбы наконец-то появился свет в конце туннеля. Уход добровольцем в армию был не столько жестом патриотизма, сколько попыткой к бегству…
Родни вылез из ванной и начал с силой растирать тело полотенцем.
В дверь постучали, а затем раздался голос Мэри:
– Пришел доктор Суинберн. Он внизу, сэр. Вы хотите его видеть?
– Ну… да, – поколебавшись, принял решение Родни Принс. – Скажи ему, чтобы подождал немного. Я оденусь и спущусь вниз.
В свое время, когда работы прибавилось, Родни взял Суинберна к себе в качестве ассистента, но с тех пор, как говорится, утекло много воды. Помощник успел крепко встать на обе ноги и теперь, как представлял себе доктор Принс, начинал тяготиться своим подчиненным положением. К тому же со временем в его характере обнаружились черты, которые не нравились Родни. Доктору Суинберну были присущи отсутствие симпатии к ближнему, предрасположенность к подлости и склонность ловить рыбку в мутной воде.
Накинув на себя теплый домашний халат, Родни Принс спустился на первый этаж. Гостя он нашел в кабинете. Доктор Суинберн был тощим молодым человеком с копной светлых волос на голове. Темно-карие глаза сверкали по обе стороны от узкого носа, под которым полнел чувственный рот.
При появлении хозяина дома молодой врач выразил бурную радость. Они обменялись крепкими рукопожатиями. Родни предложил гостю сигарету и поднес зажигалку.
– У вас здоровый вид, – заявил доктор Суинберн, – такой подтянутый. Вот только непривычно видеть вас без бороды.
– Мне тоже непривычно было смотреть на себя в зеркало, – рассмеявшись, сказал Родни. – Но сейчас я освоился. Неудобство вызывает только необходимость постоянно бриться.
– Вам следует отрастить бороду, прежде чем возвращаться к своей практике, – хихикнул гость, – а не то леди это может не понравиться.
Родни пришлась не по душе острота молодого человека. Именно из-за его всегдашней развязности общаться со Суинберном часто бывало неприятно.
– Как вообще идут дела? – спросил доктор Принс.
– Работы – непочатый край. Половины вызовов вообще не стоило бы делать. Это касается в первую очередь леди Кутберт-Гаррис. Когда вы уехали, мне пришлось побегать из-за капризов этой дамы. Она не верила, что вас нет в городе, и не хотела лечиться у меня. Каждый раз, когда я приезжал к ней, леди засыпала меня вопросами о вашем местопребывании и просила, чтобы вы обязательно навестили ее, так как ни один другой врач не способен понять ее так же хорошо, как вы. Но я стойко хранил терпение, так как один вызов к ней по деньгам равносилен целому дню напряженной работы с теми, кто живет в районе доков. Тяжело пришлось, что ни говори. Мне то и дело приходилось отвечать на ее вопросы о вас и напропалую врать о том, что в каждом своем письме вы справляетесь о ее здоровье.
– Вы не имели право так поступать! – несколько резковато заявил доктор Принс. – У этой женщины и так хватает фантазий на мой счет.
– Ну, мне кажется, что терять такую пациентку неразумно.
– Если потребуется, то я не против того, чтобы отделаться от этой женщины. Терпеть ее не могу. Если хотите, берите ее себе.
– А что вы скажете, когда получите в подарок от леди Кутберт-Гаррис пару шерстяных носков? – смеясь спросил доктор Суинберн. – Она их как раз вяжет…
– Боже милосердный! – вырвалось у Родни Принса.
– В конце концов, именно из-за таких людей наши дела идут совсем неплохо, – самодовольно заметил Суинберн. – Оставшиеся после вас счета, как вам хорошо известно, находятся далеко не в идеальном состоянии. Некоторые из этих докеров не расплатились за лечение, которое имело место еще лет шесть назад. Мне приходится обходить их дома и призывать негодяев к ответу.
– Не надо, – твердо заявил Родни. – Некоторым из этих бедолаг не на что покупать еду. Об оплате счета за лечение я уж помалкиваю.
«Ну и дурак! – пронеслось в голове у Суинберна. – На еду им денег точно не хватает, чего не скажешь о выпивке. Впрочем, не стоит его злить».
– Как скажете, – вслух произнес он. – Только в таком случае вы потеряете чертовски много денег. Я ведь беспокоюсь в ваших же интересах.
– Большое спасибо, но впредь прошу не давить на этих людей.
Доктор Суинберн с трудом смог скрыть рвущееся наружу негодование.
«Ему-то хорошо. У него денег куры не клюют. Он может позволить себе быть великодушным. Интересно, имеет ли отношение эта Ханниген к его доброте по отношению к беднякам? Дыма без огня не бывает. Люди много болтают о ее ребенке…»
– Вы знаете, что старый Толмаше умер? – спросил Суинберн, ища на лице своего собеседника эмоции, подтверждающие правдивость ходящих в обществе слухов.
– Нет, не знал. Кто из братьев? Когда?
При упоминании фамилии Толмаше пульс Родни ускорился, но доктор сумел подавить всплеск эмоций. В его голосе слышался лишь профессиональный интерес.
– Старший брат, Рекс. Умер две недели назад. Думаю, и оставшимся старикам долго не протянуть, учитывая то, что они потеряли свою прислугу.
– Потеряли свою прислугу?
Суинберн заметил, что, хотя выражение лица Принса не изменилось, пальцы руки старшего коллеги чуть не сломали сигарету, зажатую между ними.
– Да. Она отправилась домой присматривать за своей больной матерью. Ее можно было бы отправить в работный дом, но дочь не захотела. Мне пришлось быть с ней предельно откровенным. Больную женщину нельзя было оставлять надолго одну. Соседки соседками, но без постоянного ухода она уже обходиться не могла. Я сказал женщине, что ее мать долго не проживет, если окажется в работном доме. Поэтому ей пришлось уйти от Толмаше.
Взирая на Суинберна ничего не выражающими глазами, Родни Принс думал:
«Боже! А я-то подумал, что она умерла! Жаль, что Кейт пришлось вернуться на Пятнадцать улиц. Все дни от рассвета и до заката жить в четырех стенах кухни, вдалеке от Толмаше и всего, что они собой олицетворяют…»
У Родни хватило воображения представить, как это, должно быть, тяжело жить под постоянным психологическим гнетом Пятнадцати улиц. Получая хороший уход, Сара может протянуть еще много месяцев, а то и лет. А Кейт будет быстро стареть в одиночестве. Родни прекрасно осознавал, что после жизни с Толмаше его любимая не сможет вновь стать частью маленькой общины живущих в районе Пятнадцати улиц. В душе она останется одинокой, как никогда, а он ничем не сможет ей помочь. Теперь у него не осталось даже возможности увидеться с Кейт перед отъездом. Родни не поедет к ней домой, так как она будет бояться, что его поступок расстроит ее мать.
Хотя доктор Принс ничем себя особо не выдал, Суинберн все же решил, что просто так люди сигареты не ломают.
– Ну ладно, – поднимаясь со своего места, сказал он. – У меня еще много дел. Я сюда заехал просто засвидетельствовать свое почтение миссис Принс.
При этом молодой человек отвел свои глаза в сторону и несколько поспешно направился к выходу.
«Боже правый! И он тоже…» – мелькнуло в голове у Родни.
Ему стало даже жалко молодого коллегу. По его мнению, испытывать нежные чувства к Стелле было по меньшей мере глупо. Это все равно что влюбиться в статую Венеры Милосской.
– Я скажу жене, что вы заходили, – пообещал он Суинберну. – Мы еще увидимся. В начале следующей недели я собираюсь зайти в… наш кабинет.
– Мы увидимся сегодня вечером, – подходя к входной двери, бросил молодой человек. – Я приглашен на званый ужин. Всего наилучшего. До свидания.
Родни вернулся к себе наверх. Значит, сегодня еще предстоит званый ужин… Баррингтон. Ее издатель Толльер. Длинноволосый поэт из молодых. Суинберн… Но где же Стелла? Родни прекрасно знал, что жена ради покупки двух красивых булавок может поехать на поезде в другой город, но всяким странностям есть предел. В некотором смысле Фрэнк прекрасно разбирается в людях: Стелла, как и прежде, продолжает демонстрировать свое к нему пренебрежение.
После натопленной ванной и комнат на первом этаже его спальня показалась Родни до ужаса холодной. В камине пылал огонь, но тепла он пока не давал. Поэтому доктор, прихватив из шифоньера смену белья и костюм, пересек лестничную площадку и вошел в комнату напротив.
Комната Стеллы… ее и только ее. Обычно сюда ему ход заказан. После окончательного разрыва она обставила себе спальню исключительно по своему вкусу.
«Забавно, – пронеслось в его голове, – за три года я не входил сюда и дюжину раз».
Одеваясь, Родни с интересом рассматривал обстановку. Эта комната как нельзя лучше отражала характер Стеллы. Все сплошь покрыто позолотой, идеально чистое до ледяной холодности. Вся мебель подобрана в одном стиле, за исключением старого комода орехового дерева, который стоял в тени глубокой стенной ниши. При виде этого довольно простенького предмета мебели Родни вдруг вспомнился тот день, когда они, вскоре после свадьбы, вместе покупали мебель. Пожалуй, то был один из самых счастливых дней их совместной жизни. Стелла тогда радовалась, как ребенок. Комод, кажется, оставался одним из немногих совместно купленных предметов мебели, которые жена не успела потихоньку поменять. Родни Принс вспомнил молодого торговца, который продал им этот комод. Почувствовав их заинтересованность, молодой человек пошутил, что они ни за что не найдут тайничка. Родни, впрочем, довольно быстро нашел кнопку, выпрямляющую пружину, но не стал раскрывать Стелле секрета. Пусть сама найдет.
Разглядывая комод, Родни вдруг почувствовал прилив щемящей грусти. В то время, когда они покупали этот комод, ощущение радости и тайны бытия еще не покинуло его жизнь. Теперь же все эти чувства давно остались в прошлом. Родни осторожно выдвинул правый ящичек и нащупал скрытую кнопочку. Он нажал на нее. Верхняя часть узкой крышки комода медленно приподнялась, обнаружив два отделения, разделенные узкой перегородкой. Родни вновь почувствовал прилив уважения к мастерству мебельщика. Приоткрыв одно из отделений, он нащупал скрытую кнопку и нажал на нее. Тихо приоткрылась небольшая боковая дверца, за которой оказалось маленькое углубление, изысканно украшенное панелями атласного дерева. В памяти всплыл радостный визг Стеллы. Давно это все было… Теперь его жена, должно быть, прячет там свои сломанные украшения. Действительно, большую часть тайника занимала квадратная шкатулка. Родни вытащил ее на свет божий и от нечего делать начал осматривать. Крышку украшала очаровательная перламутровая мозаика. Родни из любопытства приоткрыл крышку. Внутри лежали медицинские пробирки. Две оказались полными, но большинство – совершенно пустыми. На пробирках виднелись приклеенные ярлычки с надписями на двух языках – французском и английском. Прочитав надпись, Родни Принс застыл, ошеломленно уставившись на содержимое шкатулки. Затем он вытащил оттуда лежавшую на дне картонную коробочку, наполовину заваленную пробирками, открыл крышку и обомлел.
Кровь медленно отхлынула от его лица. Словно находясь в состоянии транса, Родни закрыл тайник и, забрав перламутровую шкатулку, возвратился к себе.
То, что он сейчас увидел, было величайшим потрясением за всю его жизнь. Несколько минут Родни Принс вообще не в состоянии был мыслить здраво. Место мыслей заняли чувства. Стоя у окна, он уставился невидящими глазами на засыпанный снегом сад. Остатки уважения к супруге взывали: «Нет! Такого быть не может! Стелла на такое не способна!» Но правда, как ни прискорбно, заключалась в том, что его жена не только способна, но и виновна во всей этой мерзости.
Взгляд Родни метнулся к перламутровой шкатулке. В голове бушевал вихрь. Мысли мучили его, словно раскаленный утюг. Судя по всему, с самого начала, с первой брачной ночи Стелла использовала эти свои чертовы уловки. Кто ее научил? Когда они сочетались законным браком, ей не было еще и двадцати лет! Оказывается, его молодая жена преднамеренно убивала, другого слова не придумаешь, его еще не рожденных детей. А сам Родни даже подумать не мог о подобной возможности. Да и как он мог предположить, что его мягкая, изящная, утонченная Стелла, девственно чистая и непорочная, способна на такую чудовищную низость? Как легко она его одурачила! Как, должно быть, смеялась над его доверчивостью все эти годы!
Родни хорошо помнил, какой удрученный вид принимала жена, когда он заговаривал о детях. Какой несчастной, какой обиженной Стелла казалась тогда! У Родни, помнится, сжималось от сочувствия сердце. Он-то, по простоте душевной, считал, что жена тоскует по детям ничуть не меньше, чем он сам. Теперь до него наконец-то дошло, откуда эта холодность и почему жена каждый раз приходила в ярость, когда ее муж, воспылав страстью, пытался заняться с ней любовью «вне плана». Стелла просто-напросто тогда не предохранялась. И все эти годы эта изысканная, утонченная леди водила его за нос. Сколько же его сыновей она успела за это время погубить? Почему Стелла не дала ему хотя бы одного сына, прежде чем пуститься на все свои хитрости? Жизнь бы тогда была совсем другой. Его сын… Перед внутренним взглядом Родни предстал непоседливый мальчик лет четырнадцати. Его глаза светятся жаждой познания мира. Сейчас сын вернулся бы домой из частной школы на рождественские каникулы и бегал бы всюду по дому, зовя: «Папа! Где ты, папа?»
Родни вслушался в тишину дома. Крик «папа» эхом отозвался в его воспаленном воображении. Он содрогнулся всем телом и заскрежетал зубами. Его переполняла ненависть. Где эта мерзавка? Только бы до нее добраться, а тогда…
Осознав всю глубину своих эмоций, Родни Принс не на шутку испугался. Ему ни в коем случае нельзя видеться сейчас со своей женой. Надо скорее выбираться из этого дома и идти куда глаза глядят, подальше от этого проклятого места. Пусть ярость уляжется в груди и займет свое место среди череды прочих обид, которые Стелла ему нанесла. Если же он увидит эту мразь прямо сейчас, то убьет с таким же хладнокровием, с каким она убивала его сыновей.
Шкатулку Родни положил к себе в чемодан, а затем, надев шинель, спустился вниз.
Из кухни поспешила миссис Саммерс:
– Все готово, сэр! Я надеюсь, что вам понравится…
Кухарка остановилась, как громом пораженная тем, что хозяин одет, а его лицо за какие-то полчаса осунулось. На нем запечатлелись следы недавно пережитого шока. Теперь он стал похож на очень больного человека. Миссис Саммерс знала, что за последние полчаса хозяин ни с кем не встречался, за исключением доктора Суинберна.
«Ага! Вот оно что! Он узнал о похождениях жены».
Миссис Саммерс удивилась такой его впечатлительности. Хозяин и хозяйка давно уже спали в разных комнатах, и она представить себе не могла, что он так будет убиваться.
«Смешные они все же, эти мужчины».
– Извините, миссис Саммерс! Мне надо срочно уйти… по неотложному делу.
В руках доктор Принс мял свою фуражку.
– Все в порядке, сэр, все хорошо, – как можно любезнее сказала кухарка. – Возможно, вам полегчает, когда вы вернетесь.
– Да… Возможно, мне полегчает…
Служанка проводила хозяина взглядом. Прежняя военная осанка исчезла. Теперь он так сутулился, что казался почти горбатым.
Вернувшись на кухню, миссис Саммерс уселась на табурет, а затем вдруг разрыдалась. Почему? Она и сама не знала.
Из дома Родни вышел в три часа пополудни. Он направился через Шилдс прямиком к морю. Но путь ему то и дело преграждали солдаты, и чем ближе к берегу, тем труднее становилось продвигаться вперед. Так и не дойдя до воды, Родни вернулся обратно в город, специально сворачивая в маленькие улочки и переулки, словно пытаясь оторваться от невидимых преследователей. Миновав Тайн-Док, он углубился в Ист-Джероу, направляясь к дому Дэвидсонов. Проходя в спускающихся на землю сумерках мимо квартала Пятнадцати улиц, Родни Принс подавил в себе желание свернуть к Кейт. Не стоит вовлекать любимую в выгребную яму ненависти, которую не может вычерпать ни ходьба, ни доводы чистого разума.
Родни застал Питера, Пегги и двух их детей за поздним чаепитием. Друзья до такой степени были обрадованы неожиданным визитом, что за выкриками радости и бурными рукопожатиями хозяева не заметили изможденный и осунувшийся вид доктора Принса, затравленный взгляд его глаз. Гость улыбался детям, но почти ничего не говорил. Майкл и Кэтлин возбужденно скакали вокруг него.
– Дядя Родни! Где ваша борода? – кричали они.
Суматоха не прекращалась до тех пор, пока Пегги не отправила малышей на кухню под присмотр служанки Анны.
– Поесть не хочешь? – вернувшись, спросила она у Родни.
При этом взгляд миссис Дэвидсон был напряженным. Она уже о чем-то начала догадываться.
Доктор Принс отрицательно замотал головой.
– А как насчет чашечки чая? – не унималась Пегги.
– Ладно. Чашка чая – в самый раз, – уступил Родни.
Пока гость пил чай, муж и жена обменивались встревоженными взглядами.
– Что случилось, Родни? – наконец задал прямой вопрос Питер.
– Ничего. Все в порядке, – кривя рот в подобии улыбки, ответил его друг.
– Как живется на новом месте? – поинтересовалась Пегги.
– Неплохо, Пегги.
– Рад, что приехал к нам? – спросил Питер.
– Да… Я рад…
Короткие, ничего не выражающие ответы, настолько непохожие на всегдашнюю говорливость Родни, не на шутку удивили и встревожили Дэвидсонов. Хозяева дома продолжали болтать, желая как-то расслабить скованного гостя.
Вдруг Родни Принс вскочил на ноги. Дэвидсоны последовали его примеру.
– Мне надо идти. Сегодня я не в настроении. До скорого.
Питер проводил друга до дверей.
– Что случилось, Родни? Или ты не можешь мне об этом рассказать?
– Нет, не могу, Питер. Потому что не знаю. – Родни провел пятерней по волосам. – Меня всего переполняют ярость и ненависть… Ты когда-нибудь хотел убить женщину?
Питер вгляделся в лицо друга.
– Сегодня домой ты не идешь, – беря Родни под руку, спокойным голосом заявил он. – Переночуешь у нас.
– Бесполезно, Питер. Мне надо идти. Я должен посмотреть ей в глаза. Пока я не сделаю этого, покоя мне не видать. Сегодня у нас чертов званый ужин.
– Что она натворила?
– Она… – Родни попробовал, но не смог облечь в слова то, что имел на душе против Стеллы. – Лучше я расскажу тебе когда-нибудь потом…
Когда друг ушел, доктор Дэвидсон обратился за советом к жене:
– Как лучше поступить, Пегги?
– Иди за ним.
– Сегодня у его жены званый ужин. Сейчас половина восьмого, – указывая рукой на часы, сказал Питер. – Они только уселись за стол… Он не сможет ничего натворить в присутствии всех этих людей.
– В любом случае лучше сходить, – посоветовала Пегги. – Можно будет притвориться, что вы не виделись. Скажешь, что узнал о его приезде и решил зайти… Хорошо?
– Родни пошел пешком. Я дам ему время добраться домой, а потом поеду на автомобиле.
Ужин закончился, и все перешли в гостиную – Стелла, три женщины и четверо мужчин. Женщины, хотя и не были женами присутствующих здесь мужчин, отличались исключительной бесцветностью. Они были рады приглашению в этот дом на званый ужин. Еще больший душевный подъем испытывали мужчины. Что может быть приятнее, чем, отужинав у Стеллы Принс, затем сидеть и целый вечер любоваться ее красотой! На всех гостей мужского пола хозяйка дома производила сильнейшее впечатление. Она была такой романтичной, а романтичность притягивает мужчин во все времена. То, что романтизм и ни к чему не ведущий флирт могут со временем вызвать раздражение, Герберт Баррингтон нехотя вынужден был признать. По правде говоря, целомудренные авансы со стороны Стеллы ему порядком надоели. Только раз он пережил с этой женщиной нечто, отдаленно похожее на любовное свидание, а потом разочарование следовало за разочарованием. Все заигрывания ни к чему не приводили, оставляя в душе неприятный осадок. Порой ему казалось, что все его старания бесполезны, что ничего, кроме раздражения и опять-таки разочарования, они ему не принесут. Она пообещала, что в следующий раз будет лучше, но следующего раза так и не наступило. А теперь появился этот Суинберн… Стелла продолжает его дразнить, суля райские наслаждения, а у Герберта не хватало силы воли отказаться от надежды.
Не в первый раз Баррингтон задумывался над тем, стоит ли столь уж самозабвенно доверять всему, что Стелла наговорила о своем муже. В гостиную вошел Родни Принс. Глаза хозяйки дома метнулись в сторону вошедшего, и Герберт, успевший достаточно хорошо узнать Стеллу, понял, что за приветливой улыбкой миссис Принс прячется тревога. Вместе с другими мужчинами Баррингтон поднялся на ноги и присоединил свое приветствие к словам других гостей. Только когда Стелла начала представлять сидевших в гостиной дам, Баррингтон сообразил, что Родни Принс ничего не говорит, даже не улыбается, а лишь кивком головы отвечает на расточаемые ему любезности.
Когда все расселись, Родни занял стул напротив Стеллы. В комнате возникла странная тишина, которую ни у кого, казалось, не хватало духу нарушить.
«Он прослышал о Суинберне и, как всегда, ведет себя по-идиотски», – подумала Стелла.
Мэри уже успела рассказать хозяйке все о встрече мужа и его ассистента, а также о том, что после доктор Принс не захотел остаться на обед… Да, у него жалкий вид. Стеллу начало переполнять самодовольство. Несмотря ни на что, она до сих пор имеет власть над Родни и может довести его до полного уныния. А то его равнодушие уже начинало уязвлять… Она получила то, что хотела: жизнь, свободную от его сексуальных посягательств, но победа не принесла ей истинного удовлетворения. Ладно, судя по всему, она сможет изменить положение вещей, когда только пожелает.
Стелла улыбнулась и, соблюдая светские условности, обратилась к мужу так, словно они не виделись всего несколько часов, а не три месяца:
– Мы не стали ждать тебя, дорогой, так как не знали, когда ты вернешься.
Родни не ответил. Он просто сидел и пристально смотрел на жену с каменным выражением лица.
Стелла почувствовала легкое беспокойство. Муж смотрел на нее, не отрываясь. Что могут подумать ее гости?! Стелла посмотрела на Герберта. Этот молодой человек из тех, кто умеет поддерживать светскую беседу.
– Будете первым читать, Герберт? – мелодичным голосом поинтересовалась хозяйка дома.
Герберт тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
– Лучше вы, – сказал он. – Прочтите что-нибудь из самого нового…
– Да! Да! – поддержали его дамы, радуясь возможности нарушить тягостную атмосферу, возникшую с приходом доктора Принса.
Без дальнейших проволочек Стелла взяла со столика тонкий томик, поудобнее устроилась в кресле, окинула взглядом гостей и начала:
Пусть красота живет в моей душе
И роза распускается весною.
Пусть птичка весело порхает в вышине
И свет луны блестит в морском прибое.
Пусть красота живет в моей душе
И воздух зимний наполняет тело.
Пусть тишина пьянит и веселит
И свет играет на покрове белом.
Пусть красота живет в моей душе
И ветер машет голыми ветвями.
Пусть лист танцует томную кадриль
И путь змеится вдаль между холмами.
Пусть красота живет в моей душе
И отблески огня танцуют в темноте.
Пусть смех влюбленных весело звучит
И мир, ниспосланный душе моей, горит…
Резкий неприятный звук заставил собравшихся вздрогнуть. Родни, опершись затылком о высокую спинку кресла, зашелся в громком хохоте.
Внезапно смолкнув, он повернул голову к Стелле и воскликнул:
– Мне понравилось! Так эмоционально! Такое глубокое понимание простых явлений, из которых состоит жизнь! Особенно мне понравилось выражение: «Пусть смех влюбленных весело звучит».
Стелла уставилась на мужа. Гнев и страх боролись в ней. Женщины чувствовали себя оскорбленными, а мужчины не скрывали своего возмущения. Суинберн вскочил с места и, повинуясь безотчетному импульсу, сделал шаг в сторону хозяйки дома. Баррингтон, видя это, подумал, что когда-нибудь и сам отважится на безрассудный поступок. Потом, не сейчас…
От дальнейших раздумий его отвлек звук шагов по гравиевой дорожке за остекленной дверью, ведущей в сад. Он сидел у тяжелых бархатных портьер и вздрогнул, когда в стекло постучали. Шум привлек всеобщее внимание и тем самым разрядил обстановку в комнате.
Все головы повернулись к застекленной двери.
Стелла, с радостью хватаясь за соломинку, воскликнула:
– Кто-то стучит! Кто бы это мог быть? Посмотрите, пожалуйста, Герберт! Но будьте осторожны со свечами.
Баррингтон шагнул за зашторенные портьеры и открыл дверь.
– Кто здесь? – спросил он во тьму.
– Мне нужен доктор Суинберн. Я была у него дома, и мне сказали, что он здесь. Я не смогла найти дверь, а потом увидела свет, – послышался детский голосок.
– Лучше войди вовнутрь, – сказал Баррингтон, – а то ничего не видно.
Когда Энни вышла из-за бархатной портьеры, сидевшим в гостиной людям показалось, что они являются персонажами какой-то рождественской сказки. Все, включая Родни, сидели или стояли, не шевелясь, и взирали на девочку, которая, часто моргая от яркого света, переводила взгляд от одного к другому.
«Господи! – пронеслось в голове поэта. – Что за зрелище!»
Баррингтон смотрел на серебристые волосы, которые, спадая волнами на плечи, свисали до талии девочки. Густая челка изгибалась чуть выше темных бровей. Зеленые глаза миндалевидной формы сверкали на нежной, казавшейся фарфоровой коже. Какая красавица!
Испуганный взгляд Энни блуждал по лицам собравшихся, ища доктора Суинберна. Глаза скользнули, а потом впились в знакомое лицо Родни Принса. Испустив радостный возглас, девочка кинулась к врачу, а тот сделал шаг навстречу ребенку.
– Доктор!
Энни обхватила руками врача и прижалась щекой к ткани его жилетки. Родни погладил девочку по волосам.
Удивленные, не до конца верящие в реальность происходящего собравшиеся взирали на эту сцену.
– Что стряслось, Энни? Что случилось?
– Кейт! – вспомнив о неотложности своего поручения, произнесла девочка. – Дед побил ее ремнем… сильно побил. Острый край рассек ей шею. Кровь течет и течет. Все в крови! Пойдемте со мной быстрее!
Секунду испуганный взгляд Родни сверлил лицо ребенка. Затем он повернулся и поспешил из комнаты. Энни последовала за ним в вестибюль, не отставая ни на шаг. Родни надевал пальто, когда из гостиной вышли Суинберн и Стелла.
– Вы не пойдете! – заявил Суинберн. – Я сам со всем разберусь.
– Родни! Ты что, с ума сошел? – с ледяным спокойствием в голосе спросила Стелла. – Что скажут люди? И как ты смеешь ставить меня в такое неудобное положение? Мне придется объяснять твое поведение нашим гостям! Мне кажется, что ты совершенно не отдаешь отчета своим поступкам. Я в этом уверена…
Не сказав в ответ ни слова, Родни застегнул пальто, потом зашел в гардеробную и положил в свой саквояж инструменты и лекарства из аптечки.
Вернувшись в вестибюль, доктор Принс с подчеркнутой вежливостью обратился к Суинберну:
– Я хотел бы, если вы не против, перекинуться парой слов с женой наедине.
Поджав губы, Суинберн вернулся в гостиную.
Прежде чем Родни успел произнести хотя бы слово, Стелла, задыхаясь, выпалила:
– Кем эта девчонка тебе приходится? Как ты смеешь меня оскорблять? Она же горничная, обыкновенная прислуга! Ты не пойдешь сейчас к ней! Ты слышишь меня? Я выживу ее из города!
– А Баррингтон и Суинберн согласны пойти вместо меня к ней? – не теряя самообладания, спросил Родни.
Доктор Принс надел шапку и взял Энни за руку. Теперь он чувствовал себя спокойным, как никогда. Минули годы с того времени, когда он в последний раз молился, но увидев Энни, вошедшую через застекленную дверь в гостиную, Родни решил, что девочка подобна ангелу, который послан для того, чтобы успокоить его разум и остановить зачесавшуюся руку. Когда Энни обняла его, доктор Принс почувствовал, как пламя ненависти гаснет в его душе и уже не взывает к убийству Стеллы. Про себя он произнес молитву Богу, в которого прежде не верил.
Стелла смотрела в глаза мужу и видела в них ярость. То, что ей предпочли горничную, какие бы обстоятельства этому не предшествовали, было просто возмутительно. Миссис Принс перевела излучающий ненависть взгляд на ребенка. Вот, значит, почему он так привязан к этой девчонке. Ее мать – его любовница. Давно ли? Нет, недавно. Еще три года назад Родни всецело принадлежал ей. Она это хорошо знала. Ладно, он опять будет ее. Вдруг ей ужасно захотелось, чтобы Родни снова стал ее и только ее. Еще ничего никогда ей так не хотелось. Обаяние, которое давно покинуло мужа, вновь возродится. Она будет смотреть на мужа по-другому, иными глазами, так, как на него, должно быть, смотрят другие женщины.
Гнев улегся. На глазах у Родни Стелла растаяла, смягчилась.
– Дорогой! Не ходи, – взмолилась она. – А если иначе нельзя, то скорее возвращайся.
Она прикоснулась к руке мужа.
Родни перевел взгляд с переменившегося лица жены на ее руку и тихо рассмеялся.
– Подожди, – сказал он Энни. – Я вернусь через минуту.
Обернувшись к Стелле, он добавил:
– У меня для тебя сюрприз. Я принесу его сейчас. Не хочу ждать до возвращения.
Стелла проводила мужа взглядом. Родни взбегал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вернулся он с какой-то коробочкой в руках.
Стелла смотрела на него и думала: «Он обращается со мной, как с пустым местом. Долго же ему придется ждать от меня подарка».
Медленно кровь отхлынула от ее лица, когда она узнала свою перламутровую шкатулку. Она подняла глаза. Их взгляды встретились. Секунду муж и жена стояли, глядя друг на друга. Только теперь Стелла поняла, что муж навсегда потерян для нее. В ее душе вновь закипела разрушительная ненависть.
Родни вышел из дома, не сказав больше ни слова.
Когда они очутились снаружи, Родни схватил Энни за руку.
– Можешь бежать? – спросил он девочку. – Мы сядем на трамвай. Бесполезно будет сейчас пытаться завести мой автомобиль. Им не пользовались уже слишком долго, несколько месяцев. Держись за меня крепче… Побежали!
Они понеслись вниз по саду и выбежали на улочку.
– Что случилось? – на бегу спросил доктор Принс у девочки.
– Дед сказал, что я должна ходить в школу на Боро-роуд, а Кейт не соглашалась. Они постоянно ссорятся, с тех пор как Кейт вернулась домой. Доктор! Она умрет? Дома все залито кровью.
Родни крепче сжал руку ребенка и ускорил свой шаг.
Они дошли до конца улочки, когда чуть не натолкнулись на какого-то человека.
Доктор Принс ойкнул.
– Это ты? Родни! – воскликнул знакомый голос.
– Да, Питер, – удивленно ответил доктор Принс. – Что ты здесь делаешь?
– Зачем ты бежишь? – встревоженно спросил доктор Дэвидсон. – С тобой все в порядке? Что случилось?
Родни быстро догадался, зачем Питер может спешить к его дому. Вытянув вперед руку, врач схватил своего коллегу за рукав.
– Ничего не случилось, Питер, но спасибо, что пришел. Ты, кстати, на машине? Кейт ранена. Старик Ханниген избил ее ремнем. Энни прибежала сюда за Суинберном и вернула мне способность здраво мыслить. Подкинь нас до Пятнадцати улиц.
Питер не стал спрашивать, почему Суинберн не поспешил к больной или почему его друг так обеспокоен судьбой Кейт Ханниген. Довольно и того, что с Родни все в порядке.
Когда они добрались до района Пятнадцати улиц, доктор Дэвидсон распрощался со своими спутниками. Он не предложил Родни вместе идти к раненой. Не то чтобы Питер верил в то, что Энни – дочь его приятеля. Ни в коем случае. У старого врача временами возникало ощущение, что не все тут просто и что не следует вмешиваться в жизнь других людей.
На прощание он, улыбнувшись, сказал:
– Приходи завтра на обед, Родни! Не забудь. В час дня.
– Я обязательно приду. Большое спасибо.
Взяв Энни за руку, доктор Принс поспешил к дому Ханнигенов.
Дверь им открыл мистер Маллен. В слабом свете он пристально вглядывался в лица ночных визитеров.
– Это вы! – наконец воскликнул он. – Вы добрались сюда быстрее, чем я надеялся.
Приглядевшись, сосед удивленно произнес:
– Бог мой! Доктор Принс собственной персоной! Вот уж не ожидал. Я думал, что вы сейчас по ту сторону пролива. Рад вас видеть.
Чуть помедлив, мистер Маллен предостерег врача:
– Смотрите, куда ступаете. Здесь такой беспорядок, что черт ногу сломит.
Охваченный ужасом, Родни Принс взирал на царящий на кухне разгром. Перевернутый стол лежал возле окна. Пол был усеян осколками битой посуды. Репродукцию с лордом Робертсом безжалостно вырвали из рамки и разорвали на две части, отделив военачальника от его лошади и чернокожего телохранителя. В дальнем углу кухни обрывки портрета генерала лежали на куче металлических обломков, прежде бывших решеткой и украшавших камин. Дверь горки для посуды треснула так, словно кто-то ударил по ней ногой. Стена возле ведущей наверх лестницы пестрела пятнами крови.
– Только посмотрите на это! – воскликнул мистер Мален. – За это его надо посадить в каталажку. Я хотел пойти за бобби , но Сара меня удержала. Ей, видите ли, не пережить позора, если полиция узнает о ее семейных делах. Но я сказал, что если ее дочь умрет, то дело позором не ограничится. Ее мужа ждет виселица! Чертов маньяк!
– А где он сам? – спросил Родни.
– Смылся. После сильных припадков он всегда сбегает и не появляется дома в течение нескольких дней. Думаю, он подался к своей сестре в Джероу. Надеюсь, этот гад поскользнется и сломает себе шею по дороге. Я даже помолюсь об этом. Видно, куда идти? – спросил он, пока Родни осторожно поднимался по лестнице, а затем обратился к девочке: – Оставайся здесь, со мной, Энни. Нам надо все тут прибрать.
Сара, сидящая у кровати раненой дочери, вздрогнула, когда доктор Принс вошел в комнату. Ее рука нервно дернулась, прикрывая рот.
Склонившаяся возле пылающего в камине огня миссис Маллен приподняла голову и удивленно воскликнула:
– Доктор! Неужто вы?
Кивнув ей головой, Родни подошел к постели Кейт. Лицо раненой приобрело мертвенно-бледный цвет, за исключением следов запекшейся крови. Прижатое к шее полотенце алело свежей кровью.
Врач сбросил с плеч пальто.
– Вам надо отдохнуть, поспать, – мягко, но настойчиво сказал он Саре. – Ступайте… Ступайте.
Что бы там ни было, а при сидящей у изголовья кровати Кейт убитой горем матери работать было психологически трудно. Он не смог бы спокойно исполнять свой долг, чувствуя на себе полный боли и страха взгляд Сары.
– Она умрет? – спросила миссис Ханниген, позволяя врачу помочь ей подняться на ноги.
– Нет, если мне дадут работать, – мягко сказал Родни.
Уже у самой двери Сара обернулась и еще раз взглянула ему в глаза.
– Вы ведь не сделаете моей девочке больно, – попросила она. – Не обижайте Кейт, доктор.
– Нет, я сделаю все от меня зависящее, – сказал врач, а затем добавил: – Идите отдохните. Все будет в порядке.
Сара вздохнула и, немного успокоившись, отвернулась от доктора Принса и пошла к лестнице наверх.
Миссис Маллен, ведя ее за руку, отвлекала внимание разговором:
– Конечно же он не сделает Кейт больно. Ты и сама это знаешь. Если кто и сможет вылечить твою дочь наилучшим образом, так это доктор Принс.
– Будем молиться Богу, чтобы вы оказались правы, – едва слышно произнес Родни, начиная осматривать раненую.
Та лежала тихо. Глаза были прикрыты. Приподняв ей веко, врач убедился, что она находится в сознании. При этом Кейт не подавала признаков того, что узнает Родни.
Он осторожно снял полотенце с шеи и осмотрел рану. Глаза доктора сузились. Сильное кровотечение. Еще немного, и пряжка зацепила бы яремную вену. Случись такое, Кейт потеряла бы намного больше крови и исход мог бы быть плачевным.
Она была одета, хотя и не полностью. Блузка разорвана в клочья, а на обнаженных плечах и груди виднелись багровые полосы. В некоторых местах плоть рассечена, края ран были рваными. Кожа уже покрылась мертвенной бледностью. Сердце Родни зашлось от жалости, а зубы стиснулись в крепком оскале.
– Сможете мне помочь, миссис Маллен? – спросил он у вернувшейся в комнату соседки.
– Я сделаю все, что потребуется, доктор, – ответила она.
– Хорошо. Неукоснительно выполняйте все, что я вам буду говорить, и мы справимся. Во-первых, принесите кипящей воды, и приступим…
– Вы впустую растратили свое призвание, миссис Маллен, – по прошествии некоторого времени сказал Родни. – Вам следовало бы стать медсестрой.
Простодушное лицо женщины порозовело от похвалы.
– В мое время медсестрами не становились, – заявила она. – Доктор, мне надо ее раздеть?
– Не стоит. Завязки и шнуровки ослаблены, так что все будет в порядке.
– Я с ней посижу, – вызвалась миссис Маллен. – Я сейчас сбегаю к моим, а затем вернусь. Думаю, Кейт сейчас не стоит оставлять одну.
– Не стоит, – согласился он. Вымыв руки в тазу, Родни взял полотенце и насухо их вытер. – Лучше вместо вас, миссис Маллен, останусь я.
На секунду миссис Маллен застыла, как громом пораженная.
– Хорошо, доктор, – наконец ответила она. – Я только принесу дров, чтоб огонь не погас.
В конце концов, это не ее дело. До нее, конечно, доходили слухи, но миссис Маллен в них не верила, по крайней мере, до сегодняшнего вечера… Доктор Принс, разумеется, замечательный человек, но он женат. Кейт – католичка… И вообще, такого быть не должно. У нее тоже есть семья, и одному лишь Господу Богу ведомо, что может быть. Посмотреть хотя бы на ее Майкла. Он ходит хвостом за Бетти Фарроу, а та ведь ревностная прихожанка нонконформистской церкви… Никто не знает, что может случиться с нашими детьми. А у таких красивых девушек, как Кейт, дела обстоят обычно еще хуже… Ладно, болтать она не станет. Никто ничего от нее не узнает.
– Я потом принесу вам что-нибудь поесть, – сказала миссис Маллен и вышла из комнаты.
Было около двух часов ночи, когда Родни услышал, как хор распевает колядки где-то на улице. Сначала их голоса звучали далеко и были едва слышны. До них оставалось, по мнению Родни, еще несколько улиц. Он мог только надеяться, что колядующие не приблизятся к дому больной.
Кейт мирно спала под действием лекарств. Мертвенная бледность сошла с ее лица. Родни Принсу начало казаться, что он сидит у постели больной уже целую вечность. Впрочем, несмотря на твердую спинку стула, упирающуюся ему в лопатки, Родни не чувствовал ни усталости, ни явного дискомфорта. Если бы ему предоставили выбор очутиться в любом другом месте на Земле в эту минуту, он, без сомнения, не воспользовался бы им.
С тех пор, как он в последний раз был здесь, комната изменилась. Теперь доски пола покрывал линолеум. Лощеная хлопчатобумажная ткань с рисунком из цветов и птиц украшала столик для умывальных принадлежностей. На комоде стоял ряд книг. Гардины на окнах были последним штрихом, превратившим комнату из символа убогости во вполне приличное жилье, от которого веяло уютом.
Кейт не смотрела на него, она не произнесла ни слова, но Родни верил, что она знает, кто сейчас находится рядом с ней. Он пододвинул свой стул поближе к ее кровати. Как ни странно, сейчас он чувствовал себя намного более умиротворенным, чем в любое другое время за все прошедшие годы.
Песнопения раздались у соседней двери. Родни встрепенулся.
Громкие мужские и женские голоса поднимались к небесам:
Да будет весел праздник!
Пребудет с нами Бог…
От досады Родни прищелкнул языком.
Он уже хотел встать, но слабый голос Кейт остановил его:
– Все в порядке. Мне нравится слушать…
– А я думал, ты спишь, – так же тихо сказал Родни. – Кейт! Посмотри на меня! Как ты себя чувствуешь?
Кейт медленно приподняла веки и взглянула на него. Он склонился над ней. Ее ответ удивил Родни.
– Я чувствую умиротворение.
Они молча смотрели друг на друга.
Кейт пробормотала:
– Ты веришь, что Бог внимает нашим молитвам?
Прежде чем Родни успел ответить, Кейт продолжила свою мысль:
– Нет, не веришь. Ты не веришь в Бога.
– Помолчи, дорогая, – успокаивающе произнес он, нащупывая ее пульс.
– Я должна говорить. Не мешай мне. Если я не заговорю сейчас, то никогда не осмелюсь… Родни.
Впервые она произнесла его имя вслух.
Взяв руку Кейт, Родни поднес ее к своим губам.
– Любовь моя!
– Я молилась о том, чтобы увидеться с тобой до того, как ты направишься во Францию. Бог внял моим молитвам.
– Любимая!
Ее «капитуляция» оказалась настолько неожиданной, что Родни почувствовал легкое головокружение. Пододвинул стул ближе к кровати и опустился на него. Он пробежался губами по ее пальцам.
– Кейт!
– Ничего изменить все равно не удастся, – шептала она. – Я только хотела, чтобы ты узнал прежде, чем уедешь, что…
– Что, дорогая?
Он оставался неподвижен, ее рука, как и прежде, была прижата к его губам.
– Что я тебя люблю.
Издав похожий на всхлип звук, Родни уткнулся лицом в подушку подле Кейт. Повязка вокруг шеи раненой помешала Родни прижаться щекой к щеке любимой. Кейт слегка повернула голову, и взгляды их встретились.
Когда она вновь решила заговорить, Родни прижал палец к ее губам:
– Не сейчас, любимая. Не сейчас. Тебе надо поспать.
Он нежно погладил ее волосы. От этого прикосновения он испытал ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Ты сможешь поговорить со мной завтра. Я с радостью услышу все, что ты захочешь мне сказать. Все будет хорошо.
В глазах Кейт сверкнул огонек мрачного предчувствия.
– Ничего завтра не изменится. Я знаю, что… Я рад, что ты сказала, что любишь меня. Это навсегда, дорогая, на всю жизнь.
Кейт заснула, а Родни думал о том, насколько странными выдались прошедшие двенадцать часов. Самым странным было то, что она молила Господа вновь с ним увидеться. Бог внял ее молитвам, и Кейт избили до полусмерти. Это дало ему возможность спасти любимой жизнь. Только через страдания она достигла того, чего хотела.
