В понедельник утром ровно в одиннадцать часов Ханна шла по длинному узкому коридору за сиделкой, встретившей ее со словами:

– Миссис Дрейтон ожидает вас. Они с супругом во флигеле.

Ханну провели в небольшую, хорошо обставленную гостиную, двойные французские окна которой выходили в скрытый от чужих глаз уголок сада.

Сиделка подошла к одной из двух дверей в дальнем конце комнаты и, постучавшись, доложила: «Ваша гостья прибыла, миссис Дрейтон». Ханна ясно услышала ответ: «Спасибо, сестра, я выйду через минуту».

Когда сиделка, названная «сестрой», покинула гостиную, Ханна встала у окна, но, услышав, как открывается дальняя дверь, обернулась и увидела миссис Дрейтон в элегантном голубом костюме-двойке.

– Доброе утро, Ханна. Любуешься нашим садом? – Прежде чем Ханна успела ответить, миссис Дрейтон продолжила, чуть заметно улыбнувшись: – Мы зовём этот садик нашим, поскольку за прошедшие несколько лет подолгу наблюдали его день за днем: там приятно прогуливаться и никто не мешает.

– Да, сад выглядит чудесно и очень уединенно.

– Он действительно весьма уединенный. Присаживайся, моя дорогая, присаживайся.

Ханна опустилась на двухместный диван, а миссис Дрейтон заняла стул сбоку от него. Женщины оказались друг от друга на расстоянии вытянутой руки, чего не случалось уже много лет. Ханна отметила, что пожилая дама внешне не постарела, а вот голос её изменился: в нём стало меньше строгих ноток. Как ни странно, реплики миссис Дрейтон звучали неожиданно приветливо. Тетушка Хамфри сложила руки на колене, а затем перевела взгляд на окно и заговорила:

– Заметила ли ты, Ханна, что чем старше становится человек, тем реже меняются его убеждения? Те, что были сильны в молодости, остаются такими же сильными, возможно… – на лице миссис Дрейтон появилась кривоватая улыбка, – из упрямства, если не вследствие жизненного опыта. Ещё одно, что укореняется с годами, – это мнение, будто никто и ничто уже не в силах тебя удивить... Пообщавшись с разными людьми в разных обстоятельствах, мало-помалу сама себя убеждаешь, что научилась безошибочно оценивать чужой характер. Конечно же, за многие годы можно досконально изучить человеческую природу! Что ж, Ханна, должна признаться, что причина, по которой ты сейчас сидишь рядом со мной, заключается в том, что и я, и мой муж определённо совершили ошибку. Мне вспомнилось старомодное высказывание, способное передать наши чувства: мы уязвлены до глубины души, да, мы уязвлены открытием, что мы ошибались, очень сильно ошибались.

Миссис Дрейтон переложила руки на другое колено, прежде чем продолжить:

– Думаю, мне лучше объяснить с самого начала, что произошло. Понимаешь, сестра покидает нас… – пожилая дама кивнула на дверь, через которую Ханна вошла. – Она была очень добра к нам все эти годы. Нам предоставлен отдельный флигель, как ты, наверное, заметила. – Миссис Дрейтон подняла одну руку и жестом обвела комнату, затем вернула ладонь на колено. – Здесь две спальни и эта весьма уютная, хотя небольшая гостиная. К спальням примыкают ванные комнаты, а ещё в нашем распоряжении этот милый садик; но, самое главное, здесь за нами прекрасно ухаживают. «Сосны» прославились высокой квалификацией своего персонала, так что я сочла уместным, презентовать нашей сестре что-нибудь из личных вещей, например, какое-нибудь украшение в качестве прощального подарка от нас. Но прибыв сюда в пятницу, я вдруг обнаружила, что забыла взять безделушку с собой. Она осталось у меня в шкатулке с драгоценностями. Как ты знаешь, миссис Беггс – наша экономка и у неё хранятся все ключи, кроме ключа от сейфа, но моя шкатулка лежала именно там, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как съездить домой в субботу утром. Конечно, это не диктуется какими-то правилами, но так сложилось, что, приехав сюда, мы не возвращались домой, пока состояние здоровья Джорджа не улучшалось. При необходимости достаточно было позвонить, и миссис Беггс доставляла сюда то, что мне требовалось. Но в данном случае мне все же пришлось поехать самой. Я заказала такси и была немало удивлена, заметив перед воротами своего дома ещё одну ожидающую машину. Я попросила водителя подъехать с чёрного хода. Сейчас думаю, что, наверное, зря тогда не воспользовалась парадной дверью. Миссис Беггс редко уходит куда-нибудь в субботу утром. Обычно в это время она занимается выпечкой, и, поскольку по субботам приходящая работница у нас не появляется, экономка весь день в доме, чтобы отвечать на телефонные звонки. Так что, шагая, я терялась в догадках. Я всегда ношу в сумочке связку запасных ключей — привычка с давних времен, — так что мне не составило труда открыть садовую калитку, а затем дверь оранжереи и таким образом попасть в дом; но, должна признаться, поскольку я была заинтригована вопросом, кто же к нам пожаловал на такси в наше отсутствие, то постаралась двигаться очень тихо. Наша оранжерея имеет форму перевёрнутой буквы «Г», и из неё можно пройти прямо в залу. Оттуда донесся голос, и я приблизилась к двери, но не вошла, а просто стояла и слушала. А теперь постараюсь передать, насколько смогу подробно, что же я услышала. Это была миссис Беггс, и она говорила по телефону. Она сказала: «Мне пришлось взять такси, потому что, помимо сегодняшней выпечки, везу много чего еще, чтобы тебе хватило на неделю».

Миссис Дрейтон вынула из-под манжеты носовой платок и промокнула испарину с верхней губы.

– Последовала пауза. Очевидно, кто-то на другом конце провода что-то говорил. Затем миссис Беггс ответила: «Обычное дело после родов. Ты же помнишь, каково было в прошлый раз, и знаешь, что это пройдет. Ну ладно, мне тоже пора идти. Передай Хамфри, пусть ждёт меня у «Хейт» минут через пятнадцать. Я не стану заходить, потому что не угадаешь, когда ей опять что-нибудь понадобится. Да, дорогая, вечно так продолжаться не будет. И, Дейзи…» — Миссис Дрейтон протянула обе ладони к Ханне, продолжая: – Я не расслышала, что экономка сказала дальше. Она говорила быстро и очень тихо, почти шёпотом, но закончила вполне разборчиво: «Его нога в ужасном состоянии, так что передай Хамфри мои слова. До свидания, душенька».

Ханна ничего не ответила. Она молча смотрела на старую женщину, которая не выглядела бы на свой возраст, возможно, приближающийся к восьмидесяти, если бы не страдальческое выражение лица, появившееся при горьких словах:

– Твой муж, дорогая, когда-то был нашим мальчиком, нашим безупречным Хамфри. Был для нас тем сыном, которого я не смогла подарить супругу. И мне с огромным трудом удалось втолковать Джорджу, что его «славный малый» – лжец, прелюбодей, распутник и, если коротко, просто мерзавец.

– Прошу вас, не терзайтесь, миссис Дрейтон.

– Не терзаться, моя дорогая? Я поражена; и потом, сомнения у меня появились довольно давно, просто я долгое время держала их при себе. Понимаешь, я ведь знаю Дейзи. Помнишь, у миссис Беггс есть дочь по имени Дейзи?

– Да, помню. Кажется, она вышла замуж за вашего садовника, того, который помоложе.

– Миссис Беггс, – пустилась в объяснения пожилая дама, – нанимаясь, отрекомендовалась вдовой с маленькой дочкой на руках, и я приняла её к себе в дом горничной. Вскоре открылась ее ложь: Беггс никогда не была замужем. Ребёнок был незаконнорожденным. Но, несмотря на это, как ты знаешь, я оставила её у себя, поскольку она оказалась хорошей работницей и нуждалась в крыше над головой. Вначале миссис Беггс платила за мою снисходительность трудолюбием и верностью. Но затем у нас объявилась её семнадцатилетняя дочь. До той поры девочку растила тётка. Тогда Хамфри был молодым и впечатлительным юношей, а Дейзи оказалась неисправимой кокеткой. Я не подозревала, что миссис Беггс поощряет их сближение, но когда стало заметно, к чему идет дело, мой муж решил, что Хамфри следует ещё год проучиться на бухгалтера, а затем приступить к работе в лондонской фирме, к которой Джордж имел непосредственное отношение. Лишившись поклонника, мисс Дейзи обратила свой взор на садовника — думаю, чтобы скоротать время до возвращения Хамфри. Но поскольку и она, и молодой садовник были теми, кем они были, Дейзи забеременела. Они поженились, но, когда она потеряла ребёнка, муж ее бросил. Не могу сказать, состоялся развод или нет, но миссис Беггс была весьма возмущена и сделала вид, будто навсегда прогнала дочь с глаз своих. Хамфри очень тяжело переживал известие о замужестве Дейзи, мы даже опасались, как бы его не постигло нервное расстройство. Но по прошествии какого-то времени Хамфри благополучно поступил на службу в Лондоне, и именно тогда он встретил тебя. Сейчас я вижу перед собой приличную молодую женщину, а при нашем знакомстве природа твоей привлекательности для Хамфри показалась мне сомнительной и, – тут миссис Дрейтон улыбнулась, – как припоминаю, я ясно и довольно бестактно дала тебе понять, моя дорогая, и прошу теперь за это прощения, что настроена против блондинок. Видишь ли, в те времена, когда я возглавляла компанию, если где-то случалась неприятность, то всегда, – пожилая дама снова улыбнулась, – в деле оказывалась замешана блондинка. У меня сложилось стойкое впечатление, что белокурые девицы играючи разводятся при первых же проблемах в семейной жизни, так что мы не приветствовали выбор Хамфри, хотя при встречах ни своими манерами, ни поведением ты не давала нам повода к неодобрению. Но не прошло и года после вашей свадьбы, как визиты Хамфри по выходным стали нерегулярными. Хотя до этого он с радостью заезжал домой и проводил время с моим мужем, в основном беседуя о делах! У нас даже вошло в привычку предвкушать его посещения. Затем выяснилось, что жена Хамфри, как и все блондинки, весьма капризна. — Миссис Дрейтон подалась к Ханне со словами: – Прости за такое утверждение, Ханна, но когда тебе раз за разом описывают характерные эпизоды, остаётся только поверить, что нет дыма без огня. Несмотря на то что Хамфри, казалось, удавалось удерживать тебя в относительном повиновении, ты якобы начала требовать его постоянного внимания, и он был вынужден развлекать тебя и по субботам. В личном распоряжении Хамфри остались только четверговые вечера, когда он играл с сослуживцами в бридж.

Сидя на диване, Ханна подалась вперёд и подперла голову рукой.

– Ах да, ведь были ещё и воскресенья, – продолжила миссис Дрейтон. – По утрам вы обычно навещали твою сестру. Иногда Хамфри удавалось избежать обеда с твоими родными, и тогда он приезжал к нам. Но потом ему приходилось забирать тебя примерно в шесть часов, потому что к тому времени ты, мол, была сыта по горло обществом своего неотесанного зятя и четверых его отпрысков. И потом, дорогая, нельзя забывать про твою расточительность. Хамфри только однажды попросил у нас денег, честно признавшись, что, вероятно, никогда не сможет вернуть их, впоследствии он предпочитал брать будто бы взаймы. Конечно, вначале мой муж махал руками, услышав, что Хамфри намеревается возвращать долг. Но затем накопилось возмущение по поводу твоей расточительности. У тебя вошло в привычку влезать в долги. Ты без конца заказывала в кредит дорогостоящие новшества, излишние предметы обихода. Постоянно меняла занавески и тому подобное, а приобретала их в лучших магазинах… В результате подобных жалоб Хамфри всегда получал чек от моего мужа, но я не одобряла этих «займов» и в ряде случаев заподозрила, что дело нечистое. Потом ты стала одеваться исключительно от кутюр, а бедному Хамфри опять приходили счета, счета, счета. А теперь, дорогая, не обижайся на мой вопрос, но на тебе очень недешевый костюм. Могу ли я поинтересоваться – и прошу, прости меня, если я ошибаюсь, – ведь он оплачен деньгами Хамфри?

Ханна вскочила с места.

– Миссис Дрейтон, муж ни разу не купил мне ни единой приличной вещи за всё время, что мы женаты. Мне приходилось буквально вымаливать у него хоть немного денег для приобретения самого необходимого на лето или зиму. Хамфри не позволял мне устроиться на постоянную работу, но и не давал средств на одежду и тому подобное, и сам распоряжался всеми домашними финансами. Те гроши, что у меня появлялись, я получала, иногда подряжаясь временным секретарем; а недавно мне заплатили двести фунтов аванса за детскую книгу, которую скоро издадут.

Теперь на ноги поднялась миссис Дрейтон.

– Твою книгу издадут, дорогая? О, моя дорогая! Могу я попросить тебя, – пожилая дама взяла Ханну за руку, – пойти в спальню и повторить эту новость моему мужу, как и всё остальное, что ты рассказала мне?

– Да. Да, я согласна, если вы полагаете, что это необходимо и не слишком его расстроит.

– Он не сможет расстроиться больше, чем уже расстроен сейчас, дорогая. Пойдём.

Мистер Дрейтон полулежал в кровати, над его ногами возвышался каркас, удерживающий одеяло. Дядюшка Хамфри был очень худым и выглядел на свой возраст, который, по предположению Ханны, составлял около восьмидесяти пяти лет.

– Пришла Ханна поговорить с тобой, Джордж.

– Доброе утро, Ханна.

– Доброе утро, мистер Дрейтон.

– Присаживайся сюда, дорогая. – Миссис Дрейтон переставила стул в изголовье кровати, добавив: – Он слегка глуховат на правое ухо. Джордж, Ханна сказала, что её книгу для детей приняли к изданию!

– Книгу? О Боже, Боже, потрясающе! Когда это произошло?

– О! – Ханна улыбнулась старику: – Могу назвать вам точную дату: это было в четверг, семнадцатого августа. Вот когда это произошло, по крайней мере именно в тот день я отнесла рукопись издателю.

– Чудесно, чудесно.

– И ей заплатили аванс в двести фунтов, Джордж.

Мистер Дрейтон посмотрел на жену и воскликнул:

– Две сотни фунтов! Очень неплохо для детской книги! А кто издатель?

– Некий мистер Джиллимен. Он публикует только необычные книги, по его собственным словам, и…

Прежде чем Ханна смогла продолжить, интерес старика, очевидно, неожиданно возрос, поскольку он приподнялся на подушках и переспросил:

– Мартин Джиллимен? О, я знаю его очень хорошо; на самом деле, его знают многие, поскольку он не только библиограф, но и библиофил. Он буквально помешан на книгах.

– Да, так и есть, мистер Дрейтон: его контора похожа на огромный склад. Забита книгами от пола до потолка. Мистер Джиллимен живёт над офисом в красивой квартире; и примечательно, что его жена на своей территории не терпит ни книг, ни журналов. Она тверда в своем неприятии полиграфической продукции.

– Вы встречались с его женой?

Вопрос задала миссис Дрейтон, и Ханна повернулась к ней, чтобы ответить:

– Да, встречалась. И она показалась мне очаровательной леди.

Супруги обменялись взглядами, а затем Джордж Дрейтон сказал:

– Вижу, Ханна, что мы составили о тебе в высшей степени ошибочное мнение, и за это я прошу у тебя прощения. Нам дали понять, что ты весьма эгоистична и взбалмошна, но жена уверяет, что около двух с половиной лет ты была предоставлена сама себе.

– Это правда, – кивнула Ханна. – До недавних пор это была истинная правда, но теперь всё не так, а именно с того четверга, с семнадцатого августа. Кажется, моя жизнь кардинально переменилась, когда я повстречала мистера Джиллимена и его помощника, мистера Дэвида Крейвентона.

– О! Вы подружились?

– Да, да, можно и так сказать, мы с мистером Крейвентоном стали близкими друзьями. Поскольку миссис Дрейтон, – Ханна обернулась к пожилой даме, – была честна со мной, я буду откровенна с вами обоими. С того дня я перестала быть одинокой. На тот вечер у Хамфри случились два билета на благотворительный концерт Моцарта, но, поскольку на календаре был четверг, он и мысли не допускал пойти со мной на концерт и пропустить свой бридж. – Ханна перевела взгляд с жены на мужа. – Хамфри предложил мне съездить туда одной, и, поскольку в тот вечер мне было тоскливо, так я и сделала. И повстречала там не кого иного, как мистера Дэвида Крейвентона, и он тоже пришел один. Во время антракта мы разговорились и с тех пор подружились. Наверное, вам следует знать – хотя это очень деликатный вопрос, – что мы с Хамфри уже больше двух лет спим в разных спальнях. По настоянию Хамфри, а не по моему требованию. И еще хочу сказать, мистер Дрейтон, что я никогда не заставляла Хамфри влезать в долги, никогда. Он взял на себя все хозяйственные счета и все денежные вопросы. Той скудной суммы, которую муж изредка выделял мне на одежду, едва хватало на самое необходимое. Этот костюм, – Ханна провела рукой по жакету, – как я уже объяснила миссис Дрейтон, я купила на деньги, полученные в качестве гонорара за книгу. Добавлю – и безо всякого стеснения, – что по большей части мне приходилось пополнять свой гардероб в благотворительных магазинах.

Мистер Дрейтон опустил взгляд на покрывало и заговорил, водя пальцами по пестрому узору:

– Ты себе не представляешь, Ханна, как сильно я огорчён, и не только тем, что разочарован, весьма разочарован в Хамфри, но и тем, что ты так долго жила с опороченной репутацией, тогда как всё это время страдала из-за этой противоестественной пародии на брак. – Старик посмотрел Ханне в глаза и произнёс: – Можно задать тебе очень личный вопрос?

– Да, мистер Дрейтон, спрашивайте всё, что захотите.

– Какую причину он привёл в оправдание столь странного желания спать в разных спальнях?

– Никакой. У меня однажды выступила сыпь после того, как я съела какой-то фрукт, и Хамфри воспользовался этим предлогом, чтобы перебраться в другую спальню. С тех пор он в мою постель не возвращался. Хамфри всегда подчёркивал, что брак состоит из множества разных вещей и что интимные отношения супругов не особо важны. Я… я обращалась к священнику за советом, но он мало чем мне помог. В тот самый день, когда я отнесла рукопись в издательство, с утра я навестила сестру и излила ей душу, рассказав о своём одиночестве и подавленности, а Джейни отругала меня за то, что я так долго мирилась с таким положением, и принялась убеждать уйти от мужа и подать на развод.

И снова супруги обменялись взглядами, и мистер Дрейтон поинтересовался:

– Узнав такое о Хамфри – а это, скорее всего, лишь малая толика его лжи, поскольку, я уверен, у него ещё много других тайн, – что ты теперь к нему чувствуешь?

Лицо Ханны было бесстрастным, а голос – непреклонным, когда она ответила:

– Если честно, признаюсь: я его ненавижу. Ненавижу за его двуличность. Ненавижу за то, что защищала его, когда сестра и зять настаивали, что он со мной плохо обращается: я как дурочка твердила, какой Хамфри добрый и хороший, потому что не всякий стал бы ездить каждые выходные к престарелым родственникам и сидеть с ними. – Ханна отвернулась и продолжила: – Да, я ненавижу его за многое. Не знаю, смогу ли оставаться с ним в одном доме.

– Ах, но ты должна, моя дорогая! – миссис Дрейтон вскочила на ноги. – Прошу тебя, останься там на некоторое время. – Пожилая дама повернулась к мужу. – Она должна, не правда ли, Джордж? Постарайся сохранить всё как есть, дорогая, пока Джеймс не изучит это дело как следует. Джеймс – наш поверенный и хороший друг. После субботней поездки на такси я отправилась прямиком к нему, и Джеймс был поражён моим рассказом, хотя ранее и сам дважды упоминал, что по субботам видел Хамфри в Уортинге. В первый раз Джеймс углядел его издалека и был не вполне уверен, что не обознался. Но во второй раз смог рассмотреть получше, и этот случай заставил меня испытать тревогу… точнее, усилил тревогу, которую я и без того уже испытывала. Время от времени я заставала миссис Беггс говорящей по телефону со скрытным видом. Она всегда объясняла, будто кое-что заказывает, но я подозревала, что это были личные звонки. Ну а теперь… – Миссис Дрейтон быстро подошла к кровати и, взяв губку из стоящей на подносе чаши, промокнула лоб мужа со словами: – Думаю, пора выпить кофе, дорогой, не так ли?

– Да, Филиппа, самое время.

Вместе они выпили кофе, разговаривая по большей части о саде, доброте работников санатория «Сосны», а также о том, как замечательно, что Ханна пишет книги для детей.

Темы довольно быстро перескакивали с одной на другую, а затем, заметив, что мистер Дрейтон начал довольно заметно потеть, Ханна поднялась на ноги и сказала:

– Что ж, мне пора. Могу ли я как-нибудь заглянуть к вам снова?

– Сделай одолжение, дорогая. Мы всегда будем тебе рады. – Старик вытянул вперёд испещрённую голубыми венами руку и, когда Ханна взяла хрупкие пальцы, слегка встряхнул её кисть, затем продолжил: – Ты расцвела с годами, Ханна. Ты заслуживаешь счастья, и, я уверен, в конце концов оно тебя найдёт.

Голос мистера Дрейтона ослаб, его рука безвольно обвисла в ладони Ханны, и та, положив бессильную руку на покрывало, тихо попрощалась:

– До встречи!

Затем Ханна вышла из комнаты в сопровождении Филиппы Дрейтон.

– Спасибо. Большое спасибо! – выдохнула пожилая дама. – Ты убедила Джорджа в том, в чём, наверняка, я сама никогда не смогла бы его полностью убедить, но мой муж не дурак. Он отплатит Хамфри той же монетой – о да, он так и сделает! – но ты ведь выполнишь нашу просьбу и не расскажешь об этом разговоре нашему племяннику?

– Это будет сложно, миссис Дрейтон, очень сложно. И не за горами время, когда жить с ним рядом мне будет невыносимо.

– О, в этом я убеждена, моя дорогая. Убеждена теми фактами, что ты привела. Наш поверенный займётся этим делом, но не думаю, что имеет смысл действовать до того момента, как выяснится, что у Хамфри на уме. Один из служащих Джеймса, по моему мнению, замечательный исследователь и в некотором роде сыщик-любитель… возможно, он сумеет помочь. Как бы то ни было, если в течение недели прояснится ещё что-нибудь по этому поводу, я свяжусь с тобой, но, конечно, не вечером. До свидания, дорогая, и спасибо – не только за твою помощь, но и за честность. Мы придерживаемся строгих моральных принципов, но иногда возникают обстоятельства, оправдывающие некоторую снисходительность: и ни мой муж, ни я не осудим тебя за то, что ты поддерживаешь дружеские отношения с тем молодым человеком, учитывая положение, в котором ты оказалась по вине своего мужа, и не в последние несколько недель или месяцев, а на долгие годы.

– Да, именно это я говорю себе, миссис Дрейтон: потеряны не недели или месяцы, а годы. А пока до свидания. Уверена, мы снова встретимся.

– Да, дорогая, мы определённо снова встретимся.

Пока Ханна шла к станции Уортинга, в голове у неё снова и снова повторялись слова «обычное дело после родов». Обычное дело после родов.

О, как же ей хотелось малыша на второй год замужества! Кого-то действительно своего, кого-то, кого можно любить. Кого-то, кому она была бы нужна. «Обычное дело после родов». Если бы Хамфри оказался сейчас перед ней, Ханна не смогла бы удержаться: ей хотелось вонзить в него ногти, пинать ногами, причинить ему боль…

Её разум пребывал в том же смятении, когда на вокзале «Виктория» ее встретил Дэвид и, сразу заметив переменившееся лицо, спросил:

– Что случилось? В чём дело? Что-то произошло?

– Да, да, можно и так сказать, кое-что произошло. Кстати, нет ли поблизости местечка, где мы могли бы… в смысле, я могла бы выпить, как следует выпить? Джина, не шерри. Джина, бренди, виски – всё, что ты посоветуешь. Все, способное меня успокоить хотя бы на время.

– Да, я знаю такое место, и это моя квартира. Там ты сможешь выбрать джин, бренди или виски… о, только не шерри, хотя у меня и шерри отличное.

– Хорошо, пусть будет квартира.

Открывая дверь, Питер выглядел удивлённым их приходом, но Дэвид пресёк любое возможное замечание со стороны слуги, сообщив:

– Мы умираем от жажды. Не смешаешь ли для нас две хороших порции «Пиммс»?

– К вашим услугам, сэр. Я всегда к вашим услугам. «Пиммс» так «Пиммс».

Дэвид помог гостье снять пальто. Затем отнёс его в спальню и положил на кровать, а когда вернулся, Ханна сидела на диване, забившись в уголок, словно пытаясь от чего-то отстраниться. Именно это она и делала – мысленно отгораживалась от слов «обычное дело после родов» и всего, что они означали.

– Вот ваши напитки, сэр, мадам. – Питер подкатил к ним небольшой столик на колёсиках. – Надеюсь, они окажутся вам по вкусу.

– Спасибо, Питер. – Дэвид взял бокал и протянул Ханне. Она не поблагодарила ни Дэвида, ни Питера, а сразу же поднесла бокал к губам и не пригубила «Пиммс», а сделала внушительный глоток, после чего глубоко вздохнула, но не вернула бокал на столик. 

Питер, взглянув на Дэвида, произнёс:

– Может быть, желаете перекусить, сэр? Вы пропустили обед. Мадам? В холодильнике полнó еды.

– Это было бы замечательно, Питер, с удовольствием.

Ханна приступила ко второму бокалу «Пиммс». За едой она отпивала понемногу, но не начинала разговор, пока со стола не было убрано и они с Дэвидом не остались одни – наконец-то. Пока Ханна выкладывала Дэвиду все новости, он время от времени бормотал сквозь зубы: «Скотина!» и «Свинья!», а в конце мягко поинтересовался:

– Так старики думают, что он с этой Дейзи?

– О да, они в этом уверены. Но Дрейтоны хотят получить доказательства: им нужно точно знать, куда Хамфри ездит и с кем проводит выходные.

– Ты не можешь оставаться с ним в одном доме.

– Я… Я и не хочу, но должна играть свою роль, как играл он. Не терпится увидеть, к чему это приведёт. Не знаю, сколько времени может продлиться расследование, надеюсь, не очень долго, но после, Дэвид, я сразу же оттуда уеду, да. А пока, если бы я понемногу приносила свои вещи, куда их можно складывать?

– О, наверху, у Питера. Он пользуется только спальней, а у него там настоящая квартира, ты же видела. И есть ещё одна кладовка. Нет, не беспокойся о том, где разместить свои вещи. – Дэвид взял лицо Ханны в ладони и продолжил: – Я готов немедленно сложить их под собственную кровать, как только ты согласишься сюда переехать. И ты переедешь – да, и скоро! А пока тебе следует отдохнуть: приляг на кровать или на диван. Давай, положи ноги вот сюда.

– Нет.

– А я говорю «да», полежи здесь. Я должен пойти побеседовать с Питером. Собираюсь сообщить, что ты поселишься наверху, в его квартире. – Дэвид рассмеялся и добавил: – Его это наверняка обрадует.

Неожиданно Ханна притянула голову Дэвида к себе и поцеловала его, а потом сказала:

– Если бы всё это открылось до нашего с тобой знакомства, уверена, я бы не выдержала и совершила что-нибудь отчаянное. Не качай головой, я действительно способна на безрассудство.

– Что ж, теперь я здесь и всегда буду рядом, а тебе нужно научиться делать то, что тебе говорят, так что ложись. Сейчас найду тебе одеяло.

Ханна послушно легла, и Дэвид, закутав ее, отправился на кухню. Питер встретился с ним глазами, показав, что уже знает все новости, и подтвердил догадку хозяина словами:

– Чёртов лицемер! Столько лет выходить сухим из воды! Сэр, она правду сказала: если бы при ней не было вас, Бог знает, что она могла бы натворить.

Дэвид не сделал Питеру замечания вроде: «Вижу, ты не упустил из её рассказа ни слова!», а просто позвал:

– Пойдём наверх и посмотрим, куда Ханне складывать вещи.