Глава 1

Первые месяцы 1840 года стали для Тилли вступлением в новый мир. Потом, всю свою долгую жизнь, она вспоминала их как время прозрения, обретения новых знаний. Она научилась брать на себя ответственность, и это придавало ей уверенности в своих силах. Тилли узнала, что значит постоянно находиться в обществе джентльменов. Но эти месяцы породили и новые страхи и тревоги, точнее сказать, возродили прежний страх. Это произошло после того, как пропали труды мальчиков Дрю, мистера Уотерса и мистера Маккана: выращенные ими овощи дважды кем-то вытаптывались.

После второго погрома хозяин распорядился установить капканы. Сэм сначала стал возмущаться. Он говорил Тилли, что ненавидит капканы, поставленные на людей, вместе с теми, кто приказывает их ставить. Однако жалкое состояние грядок, погубленных с бессмысленной жестокостью, заставило его пересмотреть свои взгляды, более того, он так разозлился, что сам помогал расставлять капканы и вывесил на воротах предупреждающие таблички.

Не приходилось сомневаться, что в бесчинстве в саду были замешаны несколько человеке. Но Тилли не могла бы с уверенностью сказать, пришли они из деревни или из Джэрроу, где жила кухарка Джейн Брэккетт. Но Тилли подозревала, как и все остальные, откуда ветер дует, поскольку кухарка, по слухам, клялась, что ляжет костьми, но выживет из поместья «эту выскочку», а заодно и всех, кто с ней пришел.

В тот памятный день погода разгулялась. Сильный ветер мчал прочь облака. Он дул уже несколько дней подряд, словно в ответ на мольбы Тилли подсушить дороги. Если бы и на этот раз хозяина постигло разочарование, самообладание окончательно бы изменило ему. В последнее время его тоска и душевное смятение все чаще прорывались наружу вспышками гнева. В такие минуты доставалось всем, кто находился поблизости, в том числе мистеру Бургессу и самой Тилли, но они все понимали и не обижались. Мистер Бургесс прекрасно ладил с хозяином. Он приходил на полдня, чтобы помочь хозяину помыться, а также подолгу беседовал с ним. И Тилли заметила, что эти разговоры возродили в хозяине интерес к жизни.

Для себя Тилли отметила новую черту в мистере Бургессе. Он был не прочь посудачить и сообщал хозяину последние новости: кто родился, кто умер, и еще разные скандальные происшествия. О том, что он говорил и об этом, Тилли прекрасно понимала, потому что мистер Бургесс иногда при ее появлении срочно переводил разговор на другую тему, но делал это так неумело, что только ребенок не смог бы догадаться, что к чему.

Тилли видела, как дом и усадьба на глазах преображались. Везде стало чище, светлее и уютнее. Даже в начале года сад и парк имели ухоженный вид. Заботливые руки освободили от травы дорожки, аккуратно подстригли зеленые изгороди; были прорежены даже те участки парка, которые раньше представляли собой непроходимые заросли. Джон Хиллман работал на совесть, но следил, чтобы и его помощники трудились как следует. Результаты оказались настолько впечатляющими, что Марк заговорил о покупке кресла на колесах, чтобы иметь возможность совершать прогулки по саду. Ему казалось, что он не сможет встать на протезы.

С волнением и не без тревоги в душе обходила Тилли утром дом, чтобы в последний раз убедиться, что все готово к приезду миссис Форфут-Медоуз и детей. Волновалась она ничуть не меньше хозяина.

Мебель в гостиной сияла полировкой, нарциссы в вазе на столе источали тонкий аромат, мягко поблескивало серебро на буфете красного дерева. Жарко пылал огонь в камине; высокие окна обрамляли свежевыстиранные кружевные занавески, а тяжелые бархатные шторы с ламбрекенами были вынесены во двор, где из них вытряхнули скопившуюся за долгое время пыль. Протерли даже рамы картин, которыми были увешаны стены. Тилли еще раз с удовлетворением убедилась, что нигде нет ни пятнышка и все вокруг сияет и блестит.

У подножия лестницы на точеной колонне стояла большая голубая ваза с папоротниками. Потертая в некоторых местах красная ковровая дорожка после того, как ее перестелили, стала смотреться как новая.

Тилли продолжала свой обход. Она прошлась по этажу, где находилась детская. Все было готово к приезду детей. В комнате, в которой когда-то жила она, поселилась Кети, ей предстояло ухаживать за детьми все три дня, пока они пробудут в доме. Тилли теперь занимала комнату по другую сторону гардеробной, сразу за спальней хозяина, и никак не могла привыкнуть к пуховой постели, огромному платяному шкафу с зеркалами во все двери, к умывальнику, где у нее были свой тазик и кувшин, даже помойное ведро было таким красивым, что она с большим сожалением сливала в него грязную воду.

Тилли подошла к зеркалу. Не часто у нее находилось время разглядывать себя в зеркале. Но всякий раз собственное отражение удивляло ее. В свои восемнадцать лет она выглядела старше, возможно из-за одежды: красивого форменного платья из легкой серой шерсти, которое сидело на ней как влитое. Она не стала шить слишком пышную юбку, ей предлагали сделать еще одну вставку, но она отказалась, иначе платье потеряло бы форменный вид. А Тилли считала, что и без того вышла далеко за рамки, определенные ее должностью, поэтому не стоило привлекать к себе внимания одеждой, как у дамы. Она в первый раз надела панталоны и корсет. Против панталон она ничего не имела, но корсет, как ей казалось, стеснял движения, однако пришитые к нему резинки лучше подвязок держали белые хлопчатобумажные чулки.

И чепец на ней тоже был другой. Он скрывал не все волосы, а только макушку, и она в шутку назвала его про себя накрахмаленной короной. Тилли знала, что у нее пухлые губы, но не могла решить, красиво это или нет. Как учила ее бабушка, не надо доверять зеркалу, потому что в нем видишь то, что хочешь увидеть.

Застегнув верхнюю пуговицу у ворота, Тилли прошлась руками по платью и вышла в коридор. В гардеробной она еще раз проверила, все ли в одежде в порядке, и после этого вошла в спальню хозяина.

Мистер Бургесс, сидевший в плетеном кресле, заразительно смеялся, и хозяин не отставал от него. Тилли отметила, что в это утро мистер Сопвит выглядел совсем по-другому: он помолодел, на щеках появился румянец, глаза живо блестели. С трудом, но ему удалось уложить непослушные волосы на макушке. На нем была белая шелковая рубашка с гофрированным воротником. А еще, заметила Тилли, хозяин заставил себя надеть брюки, что она посчитала большим достижением: чаше всего он не вылезал из халата, надетого на ночную сорочку. И хотя проволочный каркас, накрытый пледом, по-прежнему оставался у основания кресла, вид у хозяина был вполне здоровый.

— Ну что, Троттер, закончила обход?

— Да, сэр.

— Все в порядке?

— По-моему, в порядке, сэр.

— А что с угощением? Мне очень нравится ростбиф, жареный ягненок и пироги с мясом, но моей теще такая еда может показаться грубоватой. Ты виделась с кухаркой?

— Да, сэр, мы вчера говорили обо всех блюдах.

— И на чем же остановились?

— Миссис Дрю предлагает начать с супа и отварного лосося под соусом. Основное блюдо — жареный цыпленок с морковью, турнепсом и другими овощами, а на сладкое она приготовит разные пудинги, пирог с ревенем и особый заварной крем с яйцами, то есть я хотела сказать из яиц, — смеясь, поправилась она, — и фрукты на выбор, а потом сыр.

— Что вы об этом думаете, Бургесс?

— Могу сказать только одно, сэр, у меня стал вырабатываться желудочный сок, — он поднялся и посмотрел на Тилли. — Уверен, миссис Форфут-Медоуз будет довольна.

Она молча улыбнулась ему одними глазами.

— Я сейчас оставлю вас, сэр, — повернулся он к Марку, — но утром вернусь и вместе с вами порадуюсь встрече с детьми.

— Спасибо, Бургесс. Уверен, что они тоже будут рады видеть вас, и думаю, не ошибусь, если скажу, что они хотели бы вернуться к вашим урокам.

— Я бы тоже, сэр, с большим желанием снова занимался с ними, но, как говорится: Cest la vie, telle quelle… telle quelle, — развел руками мистер Бургесс.

— Да, что верно, то верно, такова жизнь. Не помню, чтобы я был чем-то так взволнован, как сейчас, после ночи, когда родился Гарри, — признался Марк Тилли, когда мистер Бургесс ушел. — Жаль, что он приедет только послезавтра, но хотя бы день, да побудет с нами вместе. — Марк отвернулся к окну. — Три дня! Проклятье, всего три дня! — горечь и обида звучали в его голосе.

Тилли уловила перемену в настроении хозяина. Она, быстро подошла и, поправив сползший плед, постаралась его отвлечь.

— Сэр, они вас так заговорят, что вы еще порадуетесь, когда они уедут, — бодрым тоном проговорила она.

— Я обрадуюсь не меньше, когда ты, Троттер, уйдешь отсюда, — резко поворачиваясь, выпалил Марк, подчеркивая нелепость ее замечания.

Она ничего не ответила, а только стояла и смотрела на него, как делала всегда, когда чувствовала, что лучше промолчать.

— Задержись Бургесс на несколько минут, он бы назвал твои слова глупыми, банальными. Ты понимаешь это?

— Сэр, мне понятно только одно: я видела, как вы нервничаете, и старалась вас как-то отвлечь.

Он смотрел на нее, и выражение его лица постепенно менялось. В ее голосе звучала уверенность, которой не было еще несколько месяцев назад. Он не имел ничего против, ему даже это нравилось, потому что за ее покорными «да, сэр», «нет, сэр» начинала уже угадываться женщина.

— Троттер, если бы у вас было четверо детей и их у тебя забрали, что бы ты сделала? — понизив голос, спросил он.

Она задумалась.

— У меня не было детей, и поэтому мне трудно определить глубину своих чувств. Я могу только судить по отношению миссис Дрю к своим детям. Но я не такая сильная, как она, поэтому мне кажется, что я сошла бы с ума. Но, сэр, на этот вопрос мне трудно ответить, потому что, если бы у меня было четверо детей, почему их должны были бы у меня забрать? — она почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо, а глаза непроизвольно расширились.

— Ну, договаривай, — с тихой угрозой проговорил он.

Она промолчала, тогда он закончил ее мысль.

— Ты собиралась сказать, что никогда бы не сделала ничего такого, из-за чего могла бы лишиться детей, верно?

Она снова ничего не ответила.

— Я на это могу тебе ответить так. У тебя впереди длинный путь и тебе предстоит многое узнать о человеческой натуре, а еще ты познакомишься с наказаниями, которыми карается грех. Но тяжесть иных приговоров перевешивает серьезность совершенного проступка… Что там такое?

Он прислушался и поднялся на руках, чтобы выглянуть в окно.

— Это экипаж! — воскликнул он, восторг вытеснил с его лица все остальные чувства. — Они приехали. Иди вниз, скорее вниз.

Она опрометью выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Пайк уже ждал в холле. Обе створки двери были распахнуты. Экипаж подкатил к крыльцу и остановился.

Тилли знала, что ей положено, как это делала миссис Лукас, стоять на крыльце и там встречать миссис Форфут-Медоуз, но она настолько разволновалась, что забыла об этом и сбежала вниз. Но прежде чем ей удалось спуститься, дети окружили ее с радостными криками: «Привет, Троттер! Привет, Троттер!» — даже Мэтью улыбался.

— Достаточно, прекратите! Ведите себя прилично, — голос бабушки не сразу погасил бурю детских чувств. Потом они оставили Тилли и помчались по ступенькам в дом.

— Надеюсь, вы хорошо доехали, мадам, — приветствовала Тилли миссис Форфут-Медоуз.

Джейн Форфут-Медоуз так была поражена, что сразу же перевела взгляд на крыльцо, где стоял Пайк. Не удостоив Тилли даже кивком, она поплыла вверх по лестнице и дальше мимо Пайка, бросив мимоходом:

— Что, это такое? В чем дело?

— Надеюсь, вы доехали хо…

— Неважно, как я доехала, меня интересует, где миссис Лукас?

— Она здесь больше не служит, мадам.

— Не служит? А где Саймс? — ища глазами лакея, спросила она и принялась расстегивать пелерину.

— Он тоже больше не состоит на службе у хозяина, мадам.

— Что здесь такое происходит? — Остановившись у подножия лестницы, она окинула взглядом холл. Перемены в доме уже начинали удивлять ее, но уловить смысл происходящего ей пока не удавалось.

Несколько минут спустя она вошла в комнату Марка и сразу же зажала уши.

— Прекратите! Сейчас же прекратите шуметь!

Смех и веселая болтовня моментально стихли.

Она решительно направилась к Марку, обнимавшему одной рукой Джесси Энн, другой Джона. Старшие мальчики пристроились по бокам. Даже не поинтересовавшись, как здоровье зятя, она строго спросила:

— В чем дело? Где экономка, почему нет лакея и что позволяет себе эта девица?

— История эта длинная, вы ее в свое время узнаете, а сейчас присядьте.

— Я уже успела насидеться несколько часов в дороге. Все тело затекло… Джон, перестань шуметь и говори правильно, разве я тебе это не объясняла?

— Д… да, бабушка.

Марк посмотрел на своего маленького сына, которого уже нельзя было назвать маленьким. Выросли все дети и по-своему изменились. Но Джон говорил еще хуже, чем раньше, и ко всему еще он стал заикаться.

— Оставьте в покое отца и отправляйтесь к себе наверх. Разденьтесь и ждите там. Спуститесь вниз, когда я вам разрешу. И поторапливайтесь.

Марк прикусил губу, когда Джесси Энн и Джон выскользнули из его рук.

— Папа, а ноги у тебя еще болят? — спросила Джесси Энн, глядя на проволочный каркас.

— Да, моя дорогая, еще болят, — ответил он, с улыбкой глядя на дочь.

— Может быть, тебе надо выстричь ногти. Вот у меня они врастают, и Вилли-Нилли берет ножницы и вырезает их. Это больно…

— Кто это Вилли-Нилли?!

— Они так зовут свою няню Уильямс, — ответила за детей миссис Медоуз. — А теперь, дети, делайте, что вам ведено.

Толкаясь и смеясь, они выбежали из комнаты. Шум, который они подняли, музыкой звучал в его ушах. Ему казалось, что они никуда не уезжали. Тем не менее они жили теперь далеко и заметно изменились, по крайней мере выросли.

— Так в чем дело? Почему в доме беспорядок?

— Нет, в этом вы ошибаетесь. Как раз в доме теперь порядок, и дела ведутся, как должны были вестись раньше.

Ее выщипанные брови поползли вверх, морщинки у глаз разгладились.

— В самом деле? — ее слова дышали иронией.

— Именно так. А сейчас садитесь, и я расскажу вам все новости, а потом вы сообщите мне свои.

Сбросив пыльник, она уселась в кресло и, не перебивая, выслушала рассказ Марка.

— Ты пустил в дом рабочих из шахты? — только и спросила она, когда Марк закончил.

— Да, они работают в доме и во дворе и прекрасно справляются.

— Из этого ничего не выйдет.

— Уже выходит, — повысил голос Марк. — И скажу больше: труд их обходится мне дешевле — всего треть расходов.

— Треть? — она уперлась острым подбородком в складку над высоким воротником.

— Да, так. И как я понимаю, в доме стало чище, а также мне видно отсюда, что и в саду, и в парке заметны улучшения. И еще продукты. Суммы в счетах ощутимо снизились, и это притом, что все хорошо питаются.

— А эта девица, ты знаешь, что она позволила себе сойти с крыльца, оставив Пайка у двери?

— Возможно, ей захотелось поприветствовать вас.

— Не смеши меня, Марк, она просто не знает свое место.

— Она прекрасно его знает, — в голосе его не было и намека на любезность. — Она управляет домом и, кроме того, ухаживает за мной.

Услышав это, она даже привстала, беззвучно шевеля губами.

— Она лучшая сиделка, чем тот «броненосец», которого приставили ко мне вначале…

— Это нехорошо, неприлично, наконец, она…

— О, приличия соблюдаются, можете не волноваться, с этим помогает Бургесс.

— Бургесс?.. Ты имеешь в виду гувернера?

— Да, его. Он приходит каждый день и помогает там, где это необходимо, так что все правила соблюдаются, не беспокойтесь.

— Мне это не нравится, полагаю, что не понравится и Эйлин.

— Бог мой! — Марк резко выпрямился, как будто его толкнули. — А Эйлин какое до этого дело?

— Она по-прежнему твоя жена.

— Если она моя жена, ей следует быть здесь. Вы считаете, мне было легко все эти проклятые месяцы жить, чувствуя себя брошенным?

— Прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Марк.

— Я ругаюсь, когда захочу, черт возьми, а если вас это не устраивает, вы знаете, что можете сделать. Но не надо мне читать нравоучения и твердить о морали, я в них не нуждаюсь. Ее место здесь вместе с детьми. Она разрешила мне побыть с ними три дня! Если я захочу, то оставлю их у себя, а она пусть оспаривает свои права.

— Ты напрасно так разволновался, Марк. И не говори чепухи. Дети должны быть рядом с матерью.

— А ее место здесь!

— Тебе следовало подумать об этом раньше. Так или иначе, но мне надо кое-что с тобой обсудить, но это потом, я устала с дороги. Кажется, ты не понимаешь, какого труда мне стоило это путешествие.

Он задышал глубоко, стараясь успокоиться.

— Я ценю ваши старания, — опустив голову, тихо проговорил он. — А вы можете понять, что значит быть прикованным к этому креслу, вы знаете, что такое быть запертым в четырех стенах? Я в последнее время часто спрашиваю себя, а стоит ли дальше жить?

— Перестань говорить ерунду. Я не желаю слушать этот вздор. Я зайду к тебе позднее.

Марк смотрел, как она стремительно удалилась, восхищаясь силой ее духа. Никто не знал ее точного возраста, но ей определенно было под семьдесят. Если бы она хотя бы частично передала эту силу дочери, возможно, их жизнь сложилась бы по-иному. Марк полулежал в своем кресле, глядя на проволочный каркас, прикрывающий культи его ног. Если бы уцелела хотя бы одна нога. Он решительно выпрямился. Ему надо заставить себя попробовать протез.

Два дня дом гудел от топота и смеха. Детей больше не держали в детской, и даже Джейн Форфут-Медоуз пришлось признать, что бесполезно запрещать им спускаться вниз, так как стоило ей отвернуться, и они уже оказывались в комнате у отца, носились по парку или ходили за Тилли по дому. Сначала они с удивлением встретили перемены в штате прислуги, особенно на кухне. Они приняли Кети, но не могли понять, кто эта девочка не старше Джесси Энн, работавшая в кухне. И хозяйничала там не толстуха, как раньше, а высокая женщина с худым лицом.

Во время их первой встречи Мэтью повелительным тоном спросил:

— Как вас зовут?

— Бидди, мистер, — ответила она. — А как ваше имя?

— Мэтью, — не задумываясь сказал он.

— Как поживаете, мистер Мэтью?

— Хорошо, спасибо, — разговор шел не так, как предполагал Мэтью.

Он повернулся к братьям и Джесси Энн, и они весело рассмеялись.

— А что вы готовите нам к чаю, миссис Бидди? — поинтересовалась Джесси Энн.

И Бидди, к восторгу Джесси Энн, шепотом сообщила ей:

— К чаю будут сказочные пирожные в виде эльфов с кремом на крылышках.

Позднее Бидди сказала Тилли, что дом в эти дни кипит жизнью. Кипение оказалось таким бурным, что в семь часов вечера на второй день пребывания детей Марк крикнул Тилли, которая была в гардеробной.

— Троттер, что там происходит наверху?

Тилли вошла в спальню и отодвинула от его кресла столик с недоеденным ужином.

— Думаю, они немного дурачатся.

— Но такие взрывы хохота неспроста. Сходи наверх и проверь, над чем они так заливаются.

— Если я поднимусь, они захотят спуститься, сэр, — улыбнулась Тилли.

— И что плохого? — поднял на нее глаза Марк. — Их бабушка ужинает, и, насколько я ее знаю, поднимется она из-за стола не раньше, чем через час… Иди.

Тилли вовремя сдержалась, чтобы не выбежать из комнаты. Она сознавала, что от этой привычки ей следует избавиться, но в коридоре она не стала себя ограничивать и оставшийся путь до детской проделала бегом. Не останавливаясь, влетела она в классную комнату. Кети с Джесси Энн на руках сидела на коврике у камина. Обе раскачивались из стороны в сторону, надрываясь от смеха. Люк сидел у стола, распластав по нему руки и уронив на него голову. А Мэтью стоял рядом с Джоном и просил:

— Давай, расскажи другой, расскажи.

— Что тут у вас? — Тилли вопросительно оглядела всех, но они захлебывались от смеха, бормотали что-то неразборчивое.

Наконец Кети немного отдышалась.

— Тилли, мистер Джон… рассказал стишок.

— В нем говорится о нас, — стала объяснять Джесси Энн, подбегая к Тилли. — Там есть наши имена, Троттер, даже о папе говорится.

— И это так смешно?

— Да, Троттер, очень, — ответил Мэтью. — Ну, Джон, повтори его для Троттер.

Джон улыбнулся во весь рот, встал в позу: одна нога впереди, руки за спину, и принялся декламировать, заикаясь почти на каждом слове.

Снова все покатились со смеху, и Джон вместе с ними. Он опустился на четвереньки и пытался встать на голову. Остальные дети катались от смеха.

— Они этому не здесь научились, — прикрывая рот, всхлипывала от смеха Кети, глядя на Тилли, — а у одного садовника в имении бабушки. И это не все. Он, должно быть, родом из этих мест, потому что они знают еще стишок «Когда я был мальчишкой», ну, ты тоже его знаешь: «Когда я был мальчишкой, у бабушки я жил».

— Не может быть! — Тилли прикусила губу. — Но это еще ничего по сравнению с «Мэтью, Марком», — под нос себе пробормотала она. — Мне за этот стишок в свое время уши надрали. Тихо! Послушайте меня! — отвернувшись от Кети, обратилась она к детям, которые сразу же окружили ее. — Я отведу вас к отцу, если вы пообещаете, что уйдете сразу, как я только скажу, — говорила она, по очереди глядя на них. — Потому что бабушка поднимется к отцу сразу же, как только закончит ужинать. Обещаете?

— Да, Троттер, обещаем.

— Наденьте халаты! — крикнула Тилли вдогонку ринувшимся из комнаты детям. — Он… хозяин услышал их хохот, — сказала она Кети — они обе смотрели друг на друга, закрывая руками рты.

— Внизу все так слышно?

— Не всегда, только сильный шум.

— Нам надо будет вести себя потише… Так хорошо, когда в доме ребята, правда?

— Да, Кети, очень хорошо. Но должна сказать, что они стали совсем другими. Когда я в первый раз их увидела, это были настоящие бесенята, особенно Мэтью.

— Да, — улыбка на лице Кети погасла. — Мистер Мэтью немного заносчивый, хочет, чтобы все было, как он говорит, ему бы только командовать.

— Ну, это еще цветочки. Тебе лягушку в постель не подкладывали и кашу по столу не размазывали.

— А тебе они такое устраивали?

— И не только это.

Вернулись дети и громким шепотом заторопили:

— Пойдем, Троттер, пойдем.

Взяв Джона и Джесси за руки, она выбежала с ними из комнаты, но у лестницы остановилась и предупредила:

— Идем дальше тихо, на цыпочках. Если бабушка услышит шум, будут неприятности.

Они согласно кивнули и крадучись спустились вниз, пошли по коридору, но, оказавшись в комнате отца, радостно бросились к нему, болтая наперебой.

— Я позвал вас не веселиться, — с притворной суровостью заговорил Марк, стараясь немного утихомирить их. — Мне хочется знать, почему вы так шумели, что не давали мне ужинать?

Дети переглядывались и, хихикая, подталкивали друг друга.

— Это Джон, папа, — начал объяснять Люк. — Он рассказывал о нас смешной стишок.

— Господи! — безмолвно простонала Тилли. Как она могла забыть предупредить детей, чтобы они не рассказывали стишок отцу.

Снова Мэтью стал подзадоривать младшего брата.

— Давай, Джон, расскажи для папы.

Джон отнекиваться не стал. Но на этот раз взрывов смеха после его выступления не последовало; они следили за выражением лица отца: он смотрел на них, вытаращив глаза, поджав губы, нос его слегка подергивался. Тилли не могла определить, рассердился он или нет.

— Кети? — спросил хозяин, глядя на нее поверх детских голов.

— Нет, сэр, нет, они не здесь этому научились, — Тилли видела теперь, что он недоволен.

Лицо его стало кривиться от сдерживаемого смеха, и дети бросились к нему, но он осадил их пыл:

— Только попробуйте рассмеяться, сразу же отправитесь наверх. Не забывайте, что внизу столовая, а кто там сейчас?

— Бабушка, — ответил дружный хор.

— Верно, бабушка.

Марк посмотрел на младшего сына. Лицо Джона сияло: он гордился тем, что развеселил всех. Но грубый стишок звучал еще смешнее из-за того, что Джон заикался. Марк не мог не отметить, что со времени отъезда сын стал заикаться значительно сильнее.

— Папа, а он еще знает песенку про бабушку.

— Про бабушку?

— Да, папа, — захихикали дети.

— Мы все ее знаем, папа, — сказал Люк, — но у Джона получается лучше. Давай, Джон, спой «Когда я был мальчишкой…».

Джона не надо было долго упрашивать. Снова став в позу, он, почти не заикаясь, затянул развеселый мотив, сияя радостной улыбкой:

Джон торопливо допел последнюю строчку. И Марк, не в силах сдерживаться, зажал рот рукой и откинулся на подушки. Слезы выступили у него на глазах от едва сдерживаемого смеха. Дети повалились на него, тоже давясь от хохота.

— Кто вас научил этим стишкам, ваша няня? — отодвигая их от себя, поинтересовался Марк.

— Нет, папа, это Бригвелл, один из садовников.

— Старик Бригвелл?

— Да, папа, — дружно закивали дети.

— Ну ему это простительно. Но вот если услышит бабушка, плохо будет.

— Но она не узнает, — заверил его Люк. — Мы поем только в конюшне. Верно, Мэтью?

Марк посмотрел на него. Светлые волосы Мэтью уже не завивались локонами. С трудом верилось, что мальчику всего двенадцать: выглядел он значительно старше.

— Папа, хочешь, мы споем эту песенку для тебя все вместе? Когда мы поем ее хором, выходит очень весело.

— Да, я не прочь послушать вас, — покусывая губы, согласился Марк, но… — он предостерегающе погрозил пальцем, — помните, кто внизу.

Они выстроились в ряд перед его креслом, где уже стояла Тилли. Она тоже не отказалась бы присоединится к их хору: так хорошо и радостно было у детей на душе. Никогда ей еще не приходилось видеть хозяина таким беззаботно веселым, он даже помолодел. И когда дети запели, она тоже беззвучно шевелила губами.

В этот момент дверь тихо открылась, но только Марк видел это. Он поднял руку, пытаясь остановить детей, но они, увлеченные, не обратили внимания на его предостерегающий жест и допели все до конца.

— Это… что… еще такое? Что я слышу?

Дети вздрогнули и резко обернулись. Как всегда, первая нашлась Джесси Энн.

— Бабушка, мы спели папе одну песенку.

— Я слышала, о чем вы пели. О том, чтобы избить бабушку, — она не позволила себе произнести слово «поколотить». — И где же вы такому научились? — глядя на них с высоты своего роста, грозно осведомилась она.

— Это ты их научила? — перевела она взгляд на Тилли.

— Нет, мадам.

— Тогда это та, что наверху. Марк, ты должен…

— Подождите, не надо спешить. Дети, спокойной ночи. Подойдите ко мне и пожелайте доброй ночи.

Они торопливо поцеловали его, и Тилли увела их наверх.

— Эта девица!..

— Эта девушка здесь ни при чем. Никто в этом доме не учил их этим стишкам.

— Какие они вульгарные!

— Согласен, вульгарные. Но не здесь они их услышали.

— Не верю…

— Хотите верьте, хотите нет, — возвысил голос Марк. — Но посоветовал бы вам, вернувшись к себе домой, поинтересоваться у того, кто вносит в их жизнь немного веселья. И вы узнаете, что это не кто иной, как Бригвелл, так высоко ценимый вами слуга.

— Бригвелл?! Быть того не может…

— Можете не верить, но именно Бригвелл научил их этой песенке. Вы не слышали еще и половины.

— Бригрелл живет в этой семье столько… столько, сколько и я, — тряхнула головой она.

— И кажется мне, веселого он видел мало.

— Марк!

— Откуда вам знать, о чем думают люди. Разве вам известно, чем заняты они в свободное время? С детских лет вы жили в своем замке, отгородившись от остального мира.

Он умолк, и они некоторое время молча мерили друг друга сердитыми взглядами.

— Теперь мне становится понятнее, как жилось Эйлин в этом доме, потому что ты рассуждаешь, как… — задохнулась от возмущения она.

— Как кто?

— Как человек, отошедший от своего класса.

Он продолжал молча смотреть на нее. Потом невесело рассмеялся, откинувшись на подушки.

— Дорого бы я дал, чтобы иметь возможность отходить или приходить.

— Я хорошо тебя понимаю, но твои манеры не вызывают сочувствия.

— А кто здесь просит о сочувствии? — сверкнул глазами он.

— Ах, Марк! — она так тряхнула головой, что накладные букли на ее голове запрыгали, словно собираясь разбежаться в разные стороны. — Я надеялась, Марк, поговорить с тобой спокойно, — совсем другим тоном продолжала она. — Но вижу, что ты не в том настроении, и лучше перенести разговор на завтра.

— Не думаю, что настроение мое улучшится, поэтому начинайте. Так что вы хотели мне сказать?

Его усталый тон смягчил резкость слов, и, слегка поколебавшись, она устроилась напротив него в кресле у камина. Расправив юбки и сложив руки на коленях, она начала:

— Всегда трудно затрагивать вопросы, касающиеся личной жизни.

Он ждал продолжения, не выказывая желания поддержать ее ни словом, ни жестом.

— Эйлин просила меня передать, что она не считает возможным вернуться сюда, хотя и искренне тебе сочувствует. Поэтому она, желая быть к тебе справедливой, предлагает раздельное жительство, и ты мог бы выделить ей небольшую сумму…

Снова последовала пауза, но она вновь не дождалась от него ответа. Ее пальцы принялись расправлять маленькие бантики, ряд которых вел от ворота до талии. Пройдясь по ним сверху донизу, она заключила: «Эйлин считает, что это в твоих интересах».

Марк молчал. Пока он слушал тещу, тело его затекло, у него появилось ощущение, что пальцы ног прошли сквозь прутья проволочного каркаса и касаются прикрывавшего его пледа. Он почувствовал боль в ногах, которая медленно поднималась, пока не дошла до талии, опоясав его, как железным обручем.

— Марк, прошу тебя, не нужно сердиться. Она же думает и о тебе тоже.

— К черту ее заботу! Раздельное проживание! Она совершает глупость, предлагая мне это. Раздельное проживание может стать судебным разлучением, и я в таком случае мог бы потребовать опеки над детьми.

— Нет!

— Да, да… Боже! Она говорит о небольшой сумме, да мне и сейчас с трудом удается выкраивать для нее деньги. Удивляюсь, как ей не пришла мысль о разводе. Хотя, скорее всего, она об этом думала, но узнала, что неверность мужа — недостаточное основание, чтобы с ним развестись. А теперь, — он приблизился к ней насколько мог, — теперь можете вернуться домой и передать моей дорогой супруге: пусть будет осторожна, иначе я могу заявить в суде, что она не выполняла супружеских обязанностей после рождения Джона. А еще я скажу, что ее болезнь была притворством. Дети не далее как сегодня утром рассказали мне, что мама ходит на прогулки и выезжает. А на прошлой неделе мама ходила в театр. Мистер Свинбурн водил маму в картинную галерею. Этот же мистер Свинбурн возил Мэтью, Люка и их маму на концерт… Как неожиданно быстро мама поправилась, вы так не считаете? — он устроился поудобнее и продолжал, глядя на побледневшее лицо тещи. — Передайте своей дочери, что я готов заключить с ней сделку. Если она согласится вернуть мне детей без лишнего шума, я увеличу сумму на ее содержание, но, если она станет возражать, я обращусь в суд и потребую, чтобы было вынесено постановление о раздельном жительстве, в этом случае закон дает мне право опеки.

— Она никогда не позволит тебе оставить детей, — с порозовевшим лицом поднялась с кресла Джейн Форфут-Медоуз. — Советую тебе это запомнить.

— У нее может не оказаться выбора. Но так или иначе, они пока у меня, — его голос понизился до зловещего шепота, — а как говорит пословица: владение имуществом почти равносильно праву на него. Что, если я не отпущу детей?

— Она подаст на тебя в суд. Она заявит о твоих постоянных изменах, что равноценно жестокости. Да, жестокости, вот такое обвинение она против тебя выдвинет. Вот увидишь.

Сраженный Марк следил, как она круто повернулась и выплыла из комнаты. Как только дверь за ней закрылась, он вцепился в подлокотники и со злостью тряхнул кресло.

— Будьте вы обе прокляты и гореть вам в аду! — уронив голову на грудь, воскликнул Марк.

На следующее утро между Марком и Джейн Форфут-Медоуз разгорелся спор, как считать время. Она приехала днем в понедельник и собиралась уехать утром в четверг.

— Дети, как было договорено, могут пробыть у меня три дня, — холодно возражал Марк. — Они останутся здесь полных три дня или вообще не вернутся в Уотерфорд-Плейс.

Джейн Форфут-Медоуз поняла, что он настроен серьезно. Тем не менее она не сразу согласилась с его требованием, и разговор их проходил на повышенных тонах.

Кети пошла вниз за обедом для детей. Тилли услышала шум наверху, заглушавший даже голос миссис Форфут-Медоуз, доносившийся из спальни хозяина. Тилли поспешила в детскую и, открыв дверь, застала катающихся по полу Мэтью и Люка. Братьев подзадоривали Джесси Энн и Джон.

Тилли разняла драчунов. Люк едва не плакал, лицо Мэтью потемнело от гнева.

— В чем дело? — потребовала объяснения Тилли. — Вам больше заняться нечем? Что это на вас нашло? Мне следовало бы стукнуть вас как следует лбами. Разве вы не знаете, что отцу внизу все слышно?

— М… мы… слышим, к… как… б… бабушка кричит, — заикаясь, сказал Джон.

Тилли с нежностью посмотрела на малыша, и он заулыбался ей.

— А теперь помиритесь, — отпуская мальчишек, сказала она. — Но из-за чего вы подрались?

— Из-за тебя, Троттер, — попыталась объяснить Джесси Энн.

— Из-за меня? — Тилли по очереди посмотрела на мальчиков. Мэтью не отвел взгляда, а Люк повесил голову.

— Люк сказал, что женится на тебе, когда вырастет, — затараторила Джесси Энн. — А Мэтью ответил, что этого не будет, потому что он сам на тебе женится.

Тилли понимала, что ей надо было бы обнять их и сказать: «Ах, вы глупыши», — но она посмотрела на них, и полузабытый страх шевельнулся в ее душе. Мужчины либо любили ее, либо ненавидели, но в любом случае ничего хорошего это не сулило, неприятности не обошли бы стороной даже детей.

Вошедшая в комнату с нагруженным подносом Кети спасла ее от объяснений:

— Что-нибудь не так? — спросила Кети у Тилли, ставя поднос на стол.

— Нет, все в порядке. Они немного расшалились, вот я и поднялась, чтобы узнать, что здесь такое.

— Они дрались, — с готовностью принялась объяснять всезнающая Джесси Энн. — Мэтью с Люком дрались из-за того, кому жениться на Троттер.

Кети готова была расхохотаться, но вовремя удержалась, заметив застывшее выражение лица Тилли. Но Кети изменила бы себе, если бы промолчала.

— Думаю, им придется занимать очередь, — снимая с подноса салфетку, заметила она, — потому что три наших парня уже на нее поглядывают.

— Не говори так! — Мэтью резко ударил ее по руке.

— Эй, что такое! — взвизгнула Кети. — Что за новости.

— Извинитесь перед Дрю, — потребовала Тилли, хватая Мэтью за плечо.

— Не буду.

— Ах так, ну, хорошо, — выпрямилась она. — Тогда не надо вокруг меня вертеться, и не ждите, что я стану вас расхваливать перед отцом, — резко повернувшись, она решительным шагом вышла из комнаты. У самой лестницы ее догнал Мэтью и потянул за фартук. Лицо его было пунцовым, серые глаза влажно блестели.

— Извини, Троттер, извини, — губы его дрожали.

Тилли тоже готова была расплакаться. Неукротимый буян, мистер Мэтью просил прощения! В это верится с трудом. Он в самом деле сильно изменился. Тилли обняла его за плечи, и как-то само собой получилось, что она прижала его к себе.

— Ну, успокойтесь, ну вот, хорошо, — приговаривала она, гладя его по голове.

Когда он поднял на нее глаза, она заметила поблескивающие на ресницах слезы.

— Троттер, я не хочу уезжать с бабушкой, — деревянным голосом сообщил он. — Никто из нас не хочет.

— Но вам придется уехать.

— Но почему нам нельзя остаться здесь? Ты могла бы за нами присматривать и Дрю тоже. Если бы мы остались, я бы и в школу отсюда согласился ездить. Ты… ты не попробуешь уговорить отца оставить нас?

— Мэтью, но это… мне кажется, не все зависит от вашего отца. Прежде всего надо уговаривать вашу маму. Понимаешь?

— Да, конечно, — он медленно опустил глаза, но неожиданно вскинул голову и, слегка запинаясь, затараторил. — Я… говорю серьезно. Я… не дам Люку жениться на тебе. Когда вырасту… я сам на тебе женюсь. Я знаю, что джентльмен не должен жениться на прислуге, но ты — другое дело. Ты умеешь читать и писать. Троттер, ты позволишь мне на тебе жениться?

— Мистер Мэтью, но я же старше вас почти вдвое.

— Знаю, но это ничего. Это даже хорошо, потому что ты будешь лучше за мной ухаживать. И ты старше меня всего на шесть лет. И если я буду знать, что ты выйдешь за меня замуж, у меня появится какой-то интерес и будет чего ждать, а так каникулы у бабушки такие скучные.

— Ну тогда, как скажете, мистер Мэтью.

— Спасибо, Троттер, спасибо. Знаешь, что я тебе расскажу, — он понизил голос до шепота, — один мальчик в школе сказал мне, что поцеловал девочку в губы, но я ему не поверил, потому что я знаю, что в губы можно целоваться только после свадьбы. А ты ему веришь, Троттер?

— Нет, — не сразу смогла ответить Тилли. — Вы правильно говорите, мистер Мэтью, — он улыбнулся, а она снова проглотила комок в горле и сказала: — А сейчас идите обедать… и… извинитесь перед Дрю.

— Хорошо, Троттер, хорошо, — он отступил на два шага и, развернувшись, побежал обратно в классную комнату.

Тилли осталась стоять у лестницы, не зная, плакать ей или смеяться. Нельзя целоваться в губы до свадьбы. Кто бы мог подумать, что это скажет такой сорвиголова, как Мэтью, или, нет, каким он был раньше. Взрослея, люди сильно меняются. Она чувствовала это по себе. Возраст приносит новые желания и потребности, и если в этом одиннадцатилетнем мальчике они только пробуждались, то в ней они уже властно заявляли о себе.

Она заторопилась вниз, где ее ждали дела.

 

Глава 2

Прошла неделя со дня отъезда детей. Накануне уехал и мастер Гарри, но не в университет, а во Францию. Из разговора между ним и его отцом, часть которого она слышала, Тилли узнала, что у друга мистера Гарри, наполовину француза, был сестра, проводившая с родителями каникулы в их замке во Франции, который они называли шато. Хозяин объяснил ей все это прошлым вечером. Говоря с ней, он постоянно возвращался к сыну.

— Знаешь, Троттер, Гарри так повеселел, он в детстве был очень серьезным, а юношей стал еще серьезнее. Я рад, что у него во Франции есть друзья. Мне открылась теперь новая сторона его характера. Я вполне светский человек, как ты считаешь, Троттер?

— Да, сэр, мастер Гарри очень приятный молодой джентльмен, очень привлекательный.

— Верно, очень привлекательный. Интересно, женится ли он на этой француженке? Зовут ее Иветта. Неплохое имя для невестки, Иветта… Троттер, ты скучаешь о детях?

— Очень, сэр. В доме без них так тихо.

— Все покинули нас, как будто сговорились, даже Бургесс.

— Он сильно простудился, сэр. Мне кажется, он правильно поступил, что решил несколько дней полежать в постели. Простуда такая заразная.

— Он живет совсем один?

— Да, сэр.

— Как это тяжело. Я бы не смог жить один.

— Мне кажется, сэр… его не очень тяготит одиночество. Он весь в своих книгах, — она улыбнулась. — У него в доме только самое необходимое, а остальное книги.

— Ты была у него?

— Да, сэр. Я несколько раз заходила к нему, но только в выходной, в воскресенье.

— А кто же ему готовит?

— Он довольствуется малым. Мистер Бургесс живет в основном на каше и молоке, иногда позволяет себе немного баранины.

— Ну и ну? Но когда он здесь, его кормят?

— Иногда, сэр, он перекусывает немного в кухне.

— Троттер, учти на будущее. Проследи, чтобы его как следует кормили, когда он приходит сюда. И еще, было бы неплохо, если бы ты сходила к нему и отнесла что-либо горячее, или пошли кого-нибудь.

— Я с радостью схожу к нему, сэр… Много времени это не займет, мне вполне хватит часа.

— Вот и хорошо. Можешь не торопиться обратно, тебе редко удается прогуляться, — он помолчал. — Ты почти постоянно со мной, в этой комнате. Наверное, это так утомительно для тебя.

— Утомительно? — удивленно протянула она, не улыбаясь, качая головой. — Нет, сэр, ничего другого мне не нужно. Для меня это, как… — она отвела взгляд и опустила голову.

— Что же это для тебя? — заинтересовался он.

— Как новая жизнь. Когда мистер Бургесс рассказывает о чем-нибудь, он как будто заставляет человека проснуться.

— Ты то же самое чувствуешь, ухаживая за мной?

— Да, сэр.

— Ты не много просишь от жизни, а, Троттер? — спросил он после небольшого раздумья.

— Я только хочу покоя, сэр.

— Покоя! — воскликнул он и еще громче повторил со смехом: — Покоя! В твоем-то возрасте думать о повое! Тебе, наоборот, нужно волноваться, радоваться жизни.

Она смотрела на него не отводя глаз, думала, что хозяин забыл, что она — прислуга, а также он не вспоминал о детях, которые когда-то работали на него. Тех, кто в поте лица зарабатывал на хлеб, неважно где: над или под землей, много ли радости было в их жизни, о чем хорошем могли они мечтать? Говоря о покое, она имела в виду возможность спокойно работать, чтобы страх не отравлял ей жизнь и враждебность людей не накатывала на нее тяжелыми волнами.

— Почему у тебя такое каменное лицо? Я сказал что-то неприятное?

И снова Тилли задержалась с ответом, как правило, хозяева и хозяйки мало задумывались о тех, кого они задевают своими словами. Слугам обижаться не полагалось. И хозяева вымещали на них свое раздражение. Он же ставил ее в неловкое положение. Она никак не могла определить, какое место он ей отводит, кто она для него: служанка, сиделка или доверенное лицо. Особенно неуверенно она чувствовала себя, когда он заводил с ней разговор о своем сыне Гарри и детях, даже о теще, однако он никогда и словом не обмолвился о жене.

— Я имела в виду, сэр, — наконец заговорила она, — что мне хочется спокойно работать. Иногда случается что-нибудь, над чем можно посмеяться, а вот радость и веселье — это не для всех, сэр, — совсем тихо, почти шепотом, закончила она.

— Разве тебе не хочется счастья, Троттер? — он испытующе смотрел на нее.

— Сэр, между тем, что человек хочет и может получить, есть большая разница, — осмелилась ответить Тилли. — Я не могу сказать, что люди, которых я знаю, очень счастливы и им есть чему радоваться и отчего веселиться. Разве что в ярмарочные дни некоторые веселеют, когда выпьют как следует. Все их занятие, это работа и…

Она вздрогнула, когда от его резкого движения покачнулся кувшин с соком, стоявший на столике у кресла. Ей в последний момент удалось подхватить кувшин. Но когда она снова взглянула на хозяина, ее поразило свирепое выражение его лица.

— Ты, Троттер, — закричал он, — как и многие люди твоего класса, уверена, что унижения и обиды достаются только вам, а счастье и радость вас обходят. Они, как вам кажется, привилегия высшего сословия, я прав?

— А разве это не так, сэр? — чуть слышно осмелилась ответить она.

— Нет, Троттер, все не так просто. Деньги, положение в обществе, титулы — они не способны дать счастья. А интерес — отчасти. Когда человек имеет деньги и может с размахом вести хозяйство, когда у него достаточно средств для осуществления какого-то серьезного замысла, конечно, такая возможность не может не волновать и она приносит определенное удовлетворение. Однако настоящее счастье и радость не определяются богатством или бедностью. Оно связано с тем, что внутри нас. Да, да, конечно, — закивал он, словно отвечая на возможное возражение с ее стороны. — Нетрудно догадаться, о чем ты думаешь: человеку с деньгами не приходится голодать и увечье не заставляет его бедствовать. Да, мое положение и деньги позволяют мне нанять кого-то, как вот ты, ухаживать за мной. Верно, все это так, но, Троттер, если бы я был бедняком, на меня бы не давил груз определенных обязанностей. Меня бы не пугало осуждение общества, мне не нужно было бы соблюдать правила, которые мне не по нутру, мне не пришлось бы стараться вести образ жизни, который мне не по средствам. Я был бы избавлен от массы раздражающих меня вещей. А самое основное — будь я беден, Троттер, то не лежал бы здесь, лихорадочно пытаясь изобрести способы, откуда брать средства теперь, когда шахта перестала приносить доход. — Он крепко сжал губы и отвернулся.

— Извините, сэр, я расстроила вас, — с искренним сожалением проговорила Тилли.

— Ты меня не расстроила, — взгляд его снова вернулся к ней. — Я только хочу кое-что тебе объяснить.

— Я… знаю, сэр, я понимаю.

— Понимаешь?

— Да, сэр. Мне трудно найти слова, но я… понимаю вас.

Он со вздохом откинулся на подушки и грустно улыбнулся.

— В таком случае мы определенно двигаемся вперед. Кстати, в начале нашего разговора ты, насколько я помню, куда-то собиралась.

— Да, сэр, — улыбнулась она в ответ, — я хотела навестить мистера Бургесса.

— Отправляйся же быстрее, пока не стало темнеть. Прогуляйся как следует и передай ему привет от меня. Скажи, что мне недостает бесед с ним и еще, — он наклонил к ней голову, — его новостей.

— Хорошо, сэр, я… ненадолго.

— Не спеши, но возвращайся до темноты.

— Конечно, сэр, я обязательно вернусь засветло.

Когда дверь за ней закрылась, он крепко зажмурился, как будто старался вычеркнуть из памяти ее образ.

— Ах, Троттер, Тилли Троттер, Тилли Троттер, — про себя пробормотал он.

Мистер Бургесс очень обрадовался ее приходу.

— Чем я заслужил такое внимание? Мне ни за что не съесть все это, — он показал на холодного цыпленка, пирог с мясом, хлеб, сыр и кусок масла, лежавший на столе среди других продуктов. На что Тилли ответила:

— А если не съедите, то не сможете подняться с кресла. И огонь в камине у вас едва теплится. Мне казалось, вы говорили, что мальчик вам приносит уголь и растопку.

— Да… говорил, но два последних дня он не приходил, возможно, тоже заболел: ветра такие холодные. Сегодня на окне я видел иней. И это в конце апреля. Я с нетерпением жду лета.

— Вы его не дождетесь, если не будете как следует смотреть за собой.

— Из вас получится прекрасная мать, Троттер, — сказал он, с улыбкой следя глазами за суетившейся в комнате Тилли, — вы напоминаете курицу-наседку.

— Что вы, мистер Бургесс! — махнула рукой Тилли. — Мне кажется, это неважный комплимент.

— Напрасно, хозяин считает вас прекрасной наседкой.

— Мистер Бургесс? — притворно возмутилась она, с трудом скрывая улыбку. — Но я совсем не чувствую себя наседкой.

— Да, моя милая, я уверен в этом, вам очень подходит быть павлином. В соответствующем наряде вы его даже затмите.

— Ой-ой, боюсь, на вас сильно подействовала болезнь. Ну, бог с ними, с курами, павлинами и прочей живностью. Но если вы не станете есть, я попрошу хозяина прислать кого-нибудь присматривать за вами, как вам это понравится?

— Нет, Троттер, мне это совсем не понравится, — встрепенулся в своем кресле Бургесс. — Я терпеть не могу доставлять людям хлопоты и не люблю, когда… трогают мои вещи, — помявшись, добавил он.

Тилли живо представила себе, что стало бы с мистером Бургессом, если бы кто-то попытался навести порядок в его комнате, где почти ничего не было, кроме книг, большая часть которых лежала где попало. Но все же кое-что она сделала: наносила угля и дров, вылила помои, наполнила ведра свежей водой. Закончив, Тилли вымыла руки в маленькой миске, стоявшей на маленьком столике в дальнем конце комнаты.

— Кажется, собирается дождь, — вытирая руки, заметила она, бросив взгляд в окно, — и темнеть начинает. Мне пора уходить, но вы должны пообещать, — она встала перед его креслом, — что съедите все, что в этом буфете, — она показала на шкаф в стене, из которого ей пришлось вынуть книги, чтобы освободить место для продуктов. — Если не удастся завтра, я загляну к вам послезавтра.

Мистер Бургесс промолчал, но, когда она пожимала протянутую на прощание руку, он тихо сказал:

— Стольким людям вы приносите счастье, Троттер.

— И неприятности тоже, как выясняется, мистер Бургесс, — ответила она без тени улыбки.

— Об этом не надо беспокоиться. Люди сами навлекают на себя беды. Источник бед — их образ мыслей. А вы оставайтесь сами собой и идите своим путем, и в один прекрасный день вы займете подобающее место, — он несколько раз медленно кивнул, подчеркивая свои слова. — Мои предчувствия почти всегда оправдываются. И я давно предчувствую, что наступит день, когда счастье улыбнется вам.

В словах его прозвучала такая искренняя убежденность, что у Тилли перехватило дыхание. Она торопливо надела пальто и старую соломенную шляпку, которую носила уже много лет.

— Берегите себя, договорились? — подхватывая корзинку, попросила Тилли.

— Да, да, конечно, моя милая, я буду стараться. Поблагодарите хозяина за заботу и передайте, что я скоро вернусь к своим обязанностям.

— Он так обрадуется этому, ему скучно без вас.

— И я без него скучаю. Я нашел в нем интересного собеседника.

Они некоторое время молча смотрели друг на друга, потом распрощались, и она вышла за дверь.

Заметно похолодало, так что у Тилли даже перехватило дыхание. Пасмурный день быстро клонился к вечеру, и надвигающиеся сумерки заставили ее ускорять шаги.

От дома мистера Бургесса тропинка шла к двум дорогам: одна вела в Шильдс, другая — в Джэрроу. По одну сторону дороги в Шильдс крутой склон тянулся до общинных земель. А дальше по верху небольшой ложбинки проходила полоса леса, за которой начиналось имение. Она пришла сюда этим путем и этой же дорогой возвращалась.

В лесу царил полумрак, а в некоторых местах было почти темно, но это ее не пугало. После кромешного мрака шахты даже ночь казалась ей достаточно светлой.

Она миновала последнее большое дерево, росшее у края лощины, и тут сердце у нее ёкнуло и замерло дыхание: из-за дерева вышел мужчина загородил ей дорогу. Минуту они стояли, молча глядя друг на друга. Когда перед ней возник Хал Макграт, крик родился у нее в груди, но замерший в горле вздох не дал ему вырваться наружу.

— Вот мы и встретились на узкой дорожке.

Рот ее был полуоткрыт. Она шагнула в сторону, он повторил ее движение.

— Что, не ожидала меня увидеть, миссис Троттер, потому что ты, я слышал, теперь в любовницах в большом доме. Хорошо устроилась, ничего не скажешь.

Она по-прежнему молчала.

— Спокойно тебе жилось, пока я был далеко, верно? А здесь, я смотрю, много разного случилось. Мне столько успели порассказать. А знаешь, что говорят в деревне? Никому из обычных людей не удалось бы проделать то, что сделала ты. Кто другой смог бы отделаться от всей этой братии и поставить на их места своих людей, и теперь ты плывешь на всех парусах… Что молчишь, или у тебя не найдется для меня и одного слова?

Он отвел назад голову, стараясь получше ее рассмотреть.

— А ты изменилась, — заключил он, — немного прибавила в теле. Тебе потолстеть не мешало бы, но не знаю, понравится мне больше женщина, чем девушка. Но посмотрим… — При этих словах его руки рванулись к ней как стальные тросы, брошенные на причал.

Голос вернулся к ней, когда он схватил ее за руки.

— Отпусти меня, Хал Макграт! — она не могла воспользоваться руками, но старалась отбиваться ногами, однако юбка стесняла движения, и он только смеялся ее беспомощным попыткам освободиться.

Хал резко развернул ее и прижал к дереву с той стороны, где было светлее.

— Ну вот, так лучше, — рычал он. — Здесь я буду видеть, что делаю. Да, здесь я все увижу.

Когда она снова попыталась лягнуть его, он изогнулся и ей уже было не достать до него. Между тем настроение Хала изменилось, браваду сменила мрачная озлобленность.

— Боже всемогущий, — сквозь стиснутые зубы шипел он, дыша ей в лицо, — я мечтал об этой минуте ночь за ночью, день за днем. Мечтал, когда меня выворачивало от качки, когда от работы отрывались руки, когда меня пинали моряцкие башмаки. И вот наступил долгожданный миг, когда мне заплатят за все и никто в целом свете не сможет меня остановить. Ты слышишь меня, Троттер? — Он схватил ее за плечи и резко тряхнув, ударил головой о дерево. — Это только начало, подожди, — зло бросил он в ответ на ее крик. — С тех пор как я стал думать о тебе, я не знал ни удачи, ни минуты покоя. Сначала мне казалось, это все из-за денег, но дело оказалось не только в них.

К ужасу Тилли, он схватил ее мертвой хваткой за горло и прижал к дереву. Она царапала его лицо и била по ногам, но он не замечал ничего. Другой рукой он ухватился за ее пальто сзади и с силой рванул. Пуговицы пулями полетели в разные стороны. Потом та же участь постигла платье и рубашку.

Но когда его пальцы вцепились ей в грудь, она снова попыталась закричать, и опять крик замер у нее в горле. И тут Тилли, собрав остаток сил, как когда-то, ударила Хала коленом в пах. Он сразу же отпустил ее и согнулся пополам, держась обеими руками за низ живота.

Охваченная ужасом, Тилли не могла бежать. В эту минуту ее пронзила мысль, что он стоит на самом краю крутого склона. Она сознавала, что через несколько мгновений он придет в себя, и тогда спаси боже, потому что Хал обязательно догнал бы ее, если бы она побежала. Тилли не смогла бы объяснить, как решилась на это, но, не помня себя, ринулась на него. Толчок оказался настолько сильным, что она сама едва не последовала вслед за Халом, который, раскинув руки и изрыгая проклятия, полетел вниз. Она повернулась, приготовившись броситься прочь, и в этот момент до нее донесся его крик. Но кричал он каким-то неожиданно высоким и пронзительным голосом. Она повернулась и посмотрела вниз. Тело его было как-то неестественно согнуто. Он упал среди скалистых выступов и лежал лицом вверх, прогнувшись в спине. Его поза напомнила ей положение, в котором среди обвала лежал хозяин. Хал не двигался:

— О нет, боже, только не это! — не то всхлипнула, не то вскрикнула она.

В следующую минуту, позабыв об осторожности, она уже с трудом спускалась с крутого откоса, придерживая разорванную одежду. Но к Халу она подходила с опаской, медленно, боясь подвоха, и остановилась на некотором расстоянии от него. Глаза его были закрыты, но затем медленно открылись, и он застонал. Тилли приготовилась бежать, заметив, что Хал пытается пошевелиться. Ее остановил его голос:

— Моя спина… Я застрял, дай руку.

Она отрицательно покачала головой. Он снова закрыл глаза.

— Тогда приведи кого-нибудь, — пробормотал Хал, в его голосе она уловила страх. — Не оставляй меня здесь, ты, сучка, скоро ночь. Слышишь? Ты меня слышишь?

Карабкаясь вверх, Тилли чувствовала на себе его взгляд. Выбравшись наверх, она что есть духу бросилась прочь.

Почти совсем стемнело, когда Тилли добралась до дома. На свое счастье, она никого не встретила по дороге. Тилли воспользовалась входом через кладовую, но доносившиеся из комнаты прислуги голоса заставили ее замереть на месте, затаив дыхание. Она знала, что в это время слуги собираются вместе выпить пива или чая и поболтать.

На цыпочках Тилли поднялась по лестнице черного хода. Тенью проскользнув в обитую сукном дверь, она крадучись стала пробираться по галерее к своей комнате, но, поравнявшись со спальней Марка, услышала, как он окликнул ее:

— Троттер, это ты, наконец-то! — И не получив ответа, крикнул громче. — Троттер!

Тилли привалилась к стене и по-прежнему молчала.

— Кто там еще? — настойчиво требовал ответа хозяин, и она поняла, что не может не войти, иначе он дернет шнур и вызовет кого-либо из кухни.

— Боже правый! — ахнул он при виде медленно вошедшей Тилли. — Что… что с тобой стряслось?

— Это Хал Макграт. Он подкараулил меня у края леса.

— Боже, какой у тебя вид. Что он сделал? Иди сюда, садись, садись!

— Как все случилось? — хватая ее за запястья, торопливо спросил он, но потом добавил: — Нет, сначала иди и хлебни бренди. А когда она покачала головой, настойчиво повторил: — Обязательно выпей, тебя перестанет так трясти.

Тилли послушно отправилась в гардеробную и налила себе немного из графина, но, сделав глоток, поперхнулась и долго не могла откашляться.

— А теперь садись и рассказывай, — нетерпеливо скомандовал он, когда Тилли, справившись с кашлем, вернулась в спальню.

И она поведала ему о своих злоключениях.

— Он… повредил спину… не может пошевелиться. Надо кому-то сказать, — закончила она свой рассказ.

— Кому сказать? Ты в своем ли уме, девушка? — обрушился на нее Марк. — Самое разумное — оставить его там, где он сейчас, и надеяться, что ночью ему придет конец. Этот человек опасен для тебя. А теперь иди и переоденься. И никому ни слова. Ни единой душе. Поняла? Тебя кто-нибудь видел сейчас?

— Нет, сэр.

— Хорошо, теперь пойди в мою туалетную комнату и по возможности приведи себя в порядок, иначе, если тебя увидят, могут подумать, что это сделал я. И предупреждаю: никогда не ходи на цыпочках мимо моей комнаты. Я привык различать твои шаги даже по ковру, — он сменил тон, стараясь ободрить ее, но она не могла выдавить из себя даже подобие улыбки…

Умывшись, она накинула на себя халат, который надевала, когда убирала в туалетной. До своей комнаты Тилли надо было пройти всего несколько шагов, но она посчитала такую предосторожность не лишней: вдруг в этот момент кто-то оказался бы в коридоре. Ей повезло и на этот раз. Но если никто, кроме хозяина, не знал о случившемся, то и ей не стоило переживать, что Хал Макграт может умереть. Она же сама желала, чтобы он умер. Но в то же время ей не хотелось отягощать его смертью свою совесть, если бы она могла кому-либо довериться. Чувства и мысли ее были в смятении. С кем поговорить? Может быть, с Бидди? Но хозяин предупредил, что надо молчать… и все же, как ей поступить?

Ответ нашелся сам собой, когда в ее дверь тихонько постучала Кети.

— Тилли, там снова пришел этот парень, Стив, — объяснила она, входя в комнату. — Он хочет поговорить с тобой. Он пришел сразу, как ты ушла. Ты что такая странная, как будто не в себе?

— Я чувствую себя плоховато.

— Должно быть, дело в утке. У меня после обеда желудок тоже схватывал. К хорошей еде надо тоже привыкнуть, особенно после того, как столько лет приходилось поститься, — она широко улыбнулась и шепнула: — Так ты спустишься, что ему передать?

— Скажи, что я сейчас выйду к нему.

— Ага, хорошо, Тилли.

Спустя несколько минут она прошла по коридору, но уже не на цыпочках. В кухне Тилли огляделась.

— Он не захотел заходить, — пояснила Бидди. — Сказал, что ты нужна ему на пару слов.

Они переглянулись, и Тилли вышла за дверь.

Двор освещал висевший на кронштейне фонарь со свечой внутри. В его бледном свете лицо Стива казалось белее простыни.

— Хал вернулся, — вместо обычного приветствия проговорил он и торопливо продолжал: — Он явился вчера вечером. Я сегодня утром пришел со смены — а он тут как тут. Я думал, что умру. Он знал, что я постараюсь тебя предупредить, и пообещал прикончить меня. Мать продержала меня дома все утро. Она убрала лестницу от чердака, чтобы я не мог спуститься. А когда она меня выпустила, его уже давно и след простыл. Я… пришел, как только смог. Тилли… я…

— Я знаю, Стив, — вмешалась она, касаясь его руки. — Я его… встретила.

— Встретила? И до сих пор жива? Тилли, Хал грозил тебе такими ужасами, и, что хуже всего, был он трезвый как стеклышко. Эх, Тилли, — сокрушенно покачал головой Стив. — Что он тебе сказал? И как ты смогла…

Она увлекла его со света под прикрытие стены, которой был обнесен парк, и, стоя там в темноте, коротко рассказала ему все, что произошло.

— По-твоему, он сломал спину? — спросил Стив после долгой паузы.

— Хал не мог двинуться с места, Стив… он может умереть, а я не хочу, чтобы это было на моей совести.

— Ты глупая, Тилли, сама не понимаешь, что говоришь. Я скажу тебе так. Или ты, или он. У Хала что-то не так с головой. Он делается как помешанный, когда о тебе говорит, и все равно до тебя доберется. А если Хал женится на тебе, то лучше не будет — он будет бить тебя до полусмерти. Ты его держишь чем-то, я не понимаю, в чем здесь дело, но знаю только, что ты крепко засела ему в голову, и он страшно бесится. А потому лучше всего… оставить его там.

— Нет, Стив, нет, если мы с тобой оставим его там умирать, покоя нам не будет. Я надеюсь, что он… умрет… но не так, брошенный без помощи. Сходи и посмотри, сумел он встать или нет. Если нет, ты знаешь, что делать, скажи отцу, они придут и заберут его. Стив, прошу тебя, пожалуйста, сделай это ради меня, — стала упрашивать его Тилли, когда он покачал головой.

— Ради тебя я и не хочу это делать, Тилли. Неужели ты не понимаешь? Это все равно что подписать тебе смертный приговор и мне тоже, потому что он точно изувечит меня. В море опять он не собирается и станет повсюду преследовать тебя. Ты не будешь знать ни минуты покоя. Господи! И зачем он только родился? — Стив умолк, потом резко оттолкнул ее. — Иди в дом, ты дрожишь. Все будет в порядке, иди в дом.

— А ты пойдешь туда? Обещай, что пойдешь, Стив.

— Да, я пойду.

— Спасибо тебе, Стив. Спасибо.

Не говоря больше ни слова, он повернулся и быстро растворился в темноте.

 

Глава 3

Новость в особняке узнали на следующий день. Принес ее из Шильдса Сэм, куда он ездил к торговцу зерном. Все городские и сельские новости стекались сюда, на торговый двор, и, как подхваченные ветром, разлетались они потом по всей округе. Нельзя сказать, что найденный на дне ложбины труп мужчины вызвал сильное потрясение, особенно в Шильдсе, где в темных закоулках нередко находили избитых и раздетых моряков. Случались убийства и на берегу. Но этот парень только за пару дней до этого сошел на берег, а в это утро его нашли в лощине с ножом в боку. По общему мнению, парню лучше было бы оставаться в море. Но от судьбы, как видно, не уйдешь.

Погиб ли он в драке? Этого никто не знал. Было только известно, что лежал он лицом вниз. Все выглядело так, как будто он сорвался с крутого склона и напоролся на собственный нож, потому что на ручке, как рассказывали, имелись его инициалы.

Но если бы он не дрался, тогда зачем достал нож? Это также оставалось загадкой. На его теле не было следов борьбы: ни синяков, ни кровоподтеков, только царапины на лице, которые, очевидно, остались от колючек.

Сэм сообщил новость Кети, а она передала ее матери. Бидди оцепенела и смотрела на дочь, раскрыв от изумления рот. Кети даже забеспокоилась.

— Мама, что с тобой, тебе нехорошо?

— Нет, со мной все нормально, только уж все это так неожиданно. Погиб-то как раз тот парень, что измывался над Тилли, да еще такой смертью и к тому же недалеко от имения.

— Да, это он самый. То-то Тилли обрадуется, когда я ей все расскажу.

Она встретила Тилли в коридоре рядом с комнатой хозяина.

— Мертв? Он мертв? — бледнея, прошептала Тилли.

— Да, — бодро подтвердила Кети, — Сэм сказал, что тот парень напоролся на нож. Он мертвее мертвого, так что теперь можешь жить спокойно. Что с тобой? Да ты случайно в обморок упасть не собираешься? С некоторыми случается, когда наступает облегчение, это тоже потрясение, — едва слышно шептала Кети.

— Мне… надо… к хозяину. Он меня ждет.

— Я понимаю, просто мне показалось, что новость тебя порадует.

— Да, конечно, спасибо, Кети, спасибо.

Тилли повернулась и вошла к поджидавшему ее хозяину.

— Ну, тебе сообщили… новость? — прищурился Марк.

— Они… нашли его, — заламывая руки и запинаясь от волнения, принялась объяснять Тилли, подойдя к его креслу. — Но поверьте, сэр, совсем не так, как я его оставила. Когда я уходила, он лежал на спине на камнях. А теперь говорят, что нашли его лицом вниз и… — она судорожно глотнула, облизнула пересохшие губы и шепотом прибавила, — и с ножом между ребрами.

— С ножом?

— Да, сэр.

— С ножом, говоришь, — пожевал губами Марк. — Кто-то приходил туда после тебя. Тот, кто ненавидел его еще сильнее.

— Да, сэр.

— Ты не догадываешься, кто это мог быть?

— Это… его брат, Стив, — опустив глаза, сказала Тилли. — Он заходил вчера вечером, и я попросила его сходить туда, чтобы эта смерть… не была на моей совести… и я надеялась, что Хал не переживет ночь. Он… Стив… пообещал пойти и… и…

— Он определенно там побывал. Могу сказать, что он сослужил тебе отличную службу.

— Но, если выяснится правда, его повесят.

— Очень может быть, — холодно согласился Марк. — Посмотрим, что будет дальше. Троттер, — он сжал ее запястье и притянул ближе, — ты наконец избавилась от него, — говорил он, вглядываясь в ее лицо. — В твоей жизни стало одним страхом меньше. Ты же больше всего его боялась?

— Да, сэр, но теперь я боюсь за Стива.

— А как они могут его заподозрить? Только мы с тобой знаем правду. Кто станет обвинять брата? Теперь, выше голову, — он встряхнул ее руку. — Никто на него не подумает.

— Не знаю, сэр. Стив мне рассказывал, что Хал обещал избить его, если он осмелится предупредить меня. Мать заперла Стива на чердаке. А когда Хал Макграт ушел, они все знали, что он будет искать меня.

— Пусть говорят и думают, что хотят, но ты неделю не отходила от меня, я поклянусь в этом на Библии. Забудь, что ходила навещать мистера Бургесса, помни только, что все время находилась со мной. Твои друзья внизу тоже это подтвердят, если понадобится, — он умолк, не сводя с нее глаз.

— Я умру… если из-за меня что-нибудь случится со Стивом. Я этого не переживу, — прерывающимся голосом проговорила она.

— А если с тобой что-нибудь произойдет, умру я, — проникновенно сказал он, стискивая ее пальцы.

Они смотрели в глаза друг другу. Нет! Нет, только не это! — билась в ее голове настойчивая мысль. Пусть не открывается эта дверь. Но разве она не чувствовала, что дверь эта уже давно стоит полуоткрытой…

Никто не пришел в особняк поинтересоваться, где находилась в роковой час мисс Матильда Троттер, поскольку в процессе расследования выяснялось, что погибший, сойдя со своего корабля на берег, отправился в трактир, откуда ушел очень поздно. Родители подтвердили, что он явился домой под утро и навеселе. Но хотя они заверяли, что на следующий день он ушел из дома совершенно трезвый, следователь оставил их свидетельства без внимания, но отметил, что следов борьбы обнаружено не было. На спине мужчины имелись синяки, полученные им при падении до того, как он перевернулся и наткнулся на свой нож. Но так и осталось загадкой, почему в его руке оказался нож. Суд вынес решение: смерть в результате несчастного случая.

В день, когда проходило следствие, деревня затаилась в ожидании. Как поведут себя Макграты? Неужели они стерпят эту ложь? Решится ли старик Макграт отправиться в особняк, чтобы призвать эту Троттер к ответу. Если не она сама сотворила это дело, то уж точно прокляла Хала. В последний свой вечер он на чем свет стоит ругал ее на всю деревню, и все это слышали.

Но старик Макграт не пошевелил и пальцем, потому что жена сказала ему: «Хватит!» — и объяснила, что он потеряет еще одного сына, если раскроет рот.

Макграт, как на сумасшедшую, посмотрел на жену, когда она оказала:

— Это Стив. Но Халу все равно бы не открутиться от виселицы, если бы он сделал с этой проклятой сучкой то, что хотел.

— Не верно, — засомневался Макграт. — У Стива кишка для этого тонка.

— Тонка не тонка, но он все кишки чуть не оставил в той лощине. Там я его и нашла в ту ночь.

— Но как он мог… родного брата? — удивился Макграт, как будто не знал их вражду.

— По двум причинам, — ответила жена. — Хал бил Стива, с тех пор как тот был еще мальчишкой. А вторая причина в том, что Стива, как и Хала, околдовала эта проклятущая колдунья. И это главная причина, как я думаю.

— Боже праведный! Неужели мы так и будем сидеть сложа руки?

— Да, — ответила она. — Но у Бога и дьявола свои счеты. Надо ждать и молиться вместе со всеми, кто пострадал от ее рук, и наступит для нее Судный день. Вот увидишь, она за все заплатит. Свершится Божья воля. Только бы мне дождаться этого дня.

 

Глава 4

Наступило лето. Дети гостили в особняке целую неделю. Дом снова наполнился смехом и шумом. Хозяин купил инвалидное кресло на колесах и, к общей радости, мог разъезжать в нем по широким дорожкам парка. Единственной ложкой дегтя в бочке меда было для Марка присутствие миссис Форфут-Медоуз, которая на этот раз прибыла в сопровождении своей горничной, мисс Филлипс, почти точной копией мисс Мейбл Прайс.

После отъезда детей в доме все снова пошло по-старому. Но хозяин стал еще мрачнее и угрюмее, а с течением времени еще и требовательнее. Выпадали дни, когда все ему было не так. Обычно настроение его особенно портилось после очередной неудачной попытки встать на протезы. Оба они были обтянуты кожей. Лучше подходил ему протез на левую ногу, а к искусственной ступне, крепившейся к лодыжке, привыкнуть оказалось сложнее. Кости в этом месте были слишком чувствительными и даже от незначительного нажима на глаза его наворачивались слезы и ногти вонзались во все, за что он в это время держался, как правило, это была рука Тилли.

Он каждый раз в таких случаях извинялся, а однажды расстегнул манжет и увидел синяки, оставленные его ногтями. В какой-то момент Тилли показалось, что он готов приложиться к ним губами.

— Ничего страшного, сэр, ничего страшного, — убирая руку, проговорила она.

Из ее жизни ушел страх. Деревня, как ей казалось, находилась так далеко, как будто в другом мире. Она так давно не бывала там, что даже забыла, как эта деревня выглядит. Она жила среди людей, которые не испытывали к ней враждебных чувств, напротив, к ней относились с уважением и все ее распоряжения с готовностью выполнялись. И несмотря на все это, Тилли не чувствовала себя счастливой, потому что в глубине ее души жила уверенность, что наступит день, когда ей будет задан вопрос. И что будет, если она ответит отказом? А если согласится, что тогда? Но она знала, что не может сказать «да», потому что не могла отдать себя тому, кого не любила. Она признавала, что хозяин не был ей совершенно безразличен, и все же это чувство не походило на то, которое она испытывала к Саймону и которое продолжало жить в ее сердце.

Временами, когда ей не представлялось другой жизни, чем та, которую она теперь вела, Тилли спрашивала себя, почему бы ей и не согласиться, потому что существовавшее положение вещей не могло сохраняться бесконечно. Она знала, что случалось со служанками, которые поддавались хозяевам. Она очень хорошо это знала. Но, как ни странно, Тилли не чувствовала себя прислугой. Она говорила себе, что ничего особенно странного в этом не было, потому что редкая служанка могла вести разговор о книгах. Кроме того, он не был обычным хозяином. Иногда ей казалось, что она знает его лучше, чем жена знает мужа. И уж конечно, она больше знала о нем, чем его собственная жена, которая за годы не провела с ним столько времени, сколько Тилли за один только месяц, но крайней мере за те годы, когда его жена оставалась на своей кушетке. И к чему же все это могло привести? Ответа она не находила. Но как-то раз ночью у нее появилась возможность прояснить для себя картину.

До Рождества 1840 года оставалось два дня. Даже в отсутствие детей в доме царило веселое оживление и чувствовалось приближение праздника. Повсюду висели венки из остролиста. В холле в железном ящике в открытом очаге ярко горел огонь, в специальной вазе была подвешена белая омела. В море света тонула гостиная. Хозяин в этот вечер ждал гостей, и в доме по этому случаю были зажжены все лампы. К ужину должны были приехать: мистер Джон Толман с супругой, мистер Стенли Филдман с супругой, а также мистер Алберт Крэгг также со своей половиной.

На Марке был новый смокинг из голубого вельвета, кремовая шелковая рубашка и шейный платок. Мистер Бургесс подстриг ему волосы, и они теперь доходили до верха воротника.

— Ну, как я выгляжу, на твой взгляд? — спросил он у Тилли перед тем, как Фред Лейбурн с Джоном Хиллманом должны были спустить кресло с ним вниз в гостиную. — Наверное, похож на гусеницу, выбирающуюся из своего кокона. Но выход очень задержался, и бабочка успела состариться.

— Вид у вас очень привлекательный, сэр, — широко улыбнулась ему Тилли.

— Спасибо, Троттер. И ты тоже выглядишь… очень мило. Серый цвет тебе к лицу. Вот только фартук я бы убрал.

Она оглядела свой изящный батистовый фартучек, окантованный узенькой оборкой. Чтобы его сшить, она потратила не один час.

— Вам не нравится, сэр?

— Напротив, но сегодня он не на своем месте. Ты же сегодня выступаешь в роли экономки, верно?

— Да, сэр.

— Ты знаешь, что тебе нужно делать?

— Да, сэр. Я должна проводить их в комнату… мадам, — она запнулась перед словом «мадам» и продолжала перечислять, — и помочь им снять пальто, а потом мне следует подождать в гардеробной, на случай если они меня позовут. И в течение вечера я должна быть готова проводить их наверх… если им это понадобится.

— Ты очень хорошо знаешь всю процедуру. Но кто тебе о ней рассказал? Я всего лишь имел в виду, что ты поможешь им раздеться.

— Я видела, как поступает в таких случаях миссис Лукас, сэр.

— Теперь ясно. Хорошо, значит, эти обязанности я могу возложить на тебя. А теперь передай Лейбурну, что я готов.

Десять минут спустя Марк уже сидел в гостиной в своем кресле на колесах.

— Все в порядке, Пайк? — поинтересовался он у дворецкого, пришедшего посмотреть на огонь в камине.

— Да, сэр, полагаю, все приготовлено, как вы хотели. Кухарка выполнила ваши распоряжения относительно основного блюда. Индейка, сэр, замечательная и тушеный язык тоже.

— Хорошо, очень хорошо.

— Мисс Троттер составила остальное меню: суп, затем треска под белым соусом с устрицами, вслед за этим идут свиные отбивные с томатным соусом, после чего следует основное блюдо: индейка с тушеным языком. Вслед за этим будут поданы творожный пудинг и замороженный десерт с фруктами и, конечно, сыр. У нас есть очень свежий зрелый стилтон, сэр.

— Очень впечатляет, Пайк, очень. — Марк развернул кресло к огню, чтобы скрыть улыбку от старика-дворецкого. Не приходилось сомневаться, что Тилли теперь была в почете. Пайк никогда не упускал возможности, чтобы пропеть ей дифирамбы, однако старался делать это ненавязчиво. И уже достаточно давно Пайк по собственному почину стал говорить Троттер — мисс. В свое время Троттер назвала эту черту лизоблюдством. Но очень часто Марку становилось жаль старика, который заметно постарел после того, как основная часть прежней прислуги покинула дом. Он предпочел остаться. И было заметно, что с каждым днем ему все труднее и труднее двигаться. Марк не представлял, что станет со стариком, если он уволит его. Пайк еще мальчишкой пришел в этот дом и прослужил в нем всю жизнь. Но зачем в такой день забивать себе голову подобными мыслями. Этим вечером Марк впервые за два года принимал у себя гостей, и не только мужчин, но и женщин.

Идея устроить прием принадлежала не ему, ее предложил Крэгг в свой последний приезд.

— Ты не считаешь, что пора тебе собрать гостей, хватит скучать в одиночестве.

И Марк с радостью ухватился за это предложение.

Услышав шум подъезжавших экипажей, он покатил свое кресло в холл, чтобы приветствовать гостей.

— Рад вас видеть. Привет, Джоан, ах, моя дорогая, Оливия, Бернис, сколько лет, сколько зим!

— Замечательно, что мы снова встретились.

— Ты чудесно выглядишь, Марк.

— Мой дорогой Марк, как приятно опять оказаться в этом доме.

— Прошу вас сюда, мадам.

Дамы дружно последовали за высокой стройной, одетой в серое фигурой. Шуршание их шелковых юбок напоминало шелест волн у берега. Они величаво поднялись по лестнице, проплыли по галерее и оказались в коридоре. Тилли распахнула перед ними дверь комнаты, служившей когда-то Эйлин гостиной, и отошла в сторону.

Две масляные лампы с розовыми абажурами и ровное пламя камина своим мягким светом золотили вышивки на кушетке и делали более глубокими розовые тона обшивки. Дополнительное освещение давали свечи двух канделябров, установленных по обеим сторонам длинного туалетного столика, на котором были расставлены пудреницы и флаконы с туалетной водой.

Тилли помогла женщинам раздеться и по очереди повесила в шкаф отороченные мехом бархатные накидки, и все это время она чувствовала на себе пристальные взгляды. Но если две дамы следили за ней украдкой, одна в большое зеркало, другая — со своего места у туалетного столика, то третья, самая тучная, без всякого стеснения разглядывала Тилли в упор.

Тилли облизнула губы и сглотнула слюну, чтобы промочить пересохшее горло.

— Если я понадоблюсь дамам, я буду в соседней комнате.

Тилли не знала, сказала ли она что-то не так или все было как нужно, но теперь на нее открыто смотрели все три дамы. И здесь она совершила непростительную ошибку: не сделала реверанс. В последнее время она отвыкла от этой привычки и теперь вспомнила об этом слишком поздно, уже на пороге гардеробной.

Войдя в комнату и закрыв за собой дверь, Тилли прислонилась к ней спиной и, крепко зажмурившись, перевела дыхание. Она услышала в соседней комнате голоса. Сначала плохо различимые, они постепенно стали отчетливее, и ей удалось поймать обрывки разговора.

— Ну, что я тебе говорила.

— Как и говорил Алберт, все достаточно очевидно.

— Какая глупость.

— После Майтон он никогда не остановится. Что, ей — образование?.. Какая чепуха!

— Стенли говорит, что низшие сословия учить бесполезно.

— И эти странные истории.

— И вид вообще странный… никакой фигуры.

Кто-то из дам рассмеялся язвительно.

— А что мы здесь сидим? — послышался другой голос. — В самом деле, идемте вниз, — предложила одна из них.

— Девушка!

Тилли немного помедлила и открыла дверь. Все три дамы стояли рядом, так близко, насколько позволяли им пышные юбки. Полная дама небрежным жестом указала на дверь. Выполняя безмолвный приказ, Тилли открыла перед ними дверь, и они проплыли мимо, оставляя за собой тонкий аромат духов.

И снова Тилли стояла, прислонясь к двери, и пыталась разобраться в своих чувствах. Она спрашивала себя, что могло ее так рассердить. Возможно, ей стало неприятно, что они говорили о ней. Тилли постаралась вспомнить обрывки разговора, но это ей не удалось. Тем не менее неприятный осадок у нее в душе остался. Они действительно говорили о ней. А еще ей подумалось, что именно она была если не главной, то во всяком случае одной из причин их появления к этом доме.

«Не делай глупостей», — сказала она себе и хотела сесть, но решила, что сидеть в этой комнате ей не стоило, тогда она отправилась в спальню хозяина. Там, сидя в кресле, Тилли задумалась о том, почему некоторые люди с первого взгляда вызывают неприязнь. К примеру, она чувствовала отвращение к этим трем женщинам.

Ее возмущали их взгляды, отношение к ней, как к животному. Но она мысленно поправила себя. Аристократы внимательно относились к своим лошадям и собакам, Бидди как-то сказала ей, что среди богатых встречаются и хорошие люди, и плохие. В некоторых домах прислуга как сыр в масле каталась, у других в скотах ходит. Бидди всегда умела найти подходящее выражение. Мысль о Бидди подсказала Тилли, что нужно спуститься вниз.

Через несколько минут она уже была в кухне.

Там царила деловая суета и возбуждение. Мистер Пайк и Филлис прислуживали в столовой. Пег и Кети помогали им. Ада Теннент и маленькая Фанни сновали по кухне взад и вперед, но руководила всем Бидди.

— Ну, как идут дела? — поинтересовалась у нее Тилли.

— Мне кажется, неплохо, девочка. Все сделано как задумано. Боже! Пудинг этот меня беспокоит. Надеюсь, что он получится таким же вкусным, как и продукты, из которого он приготовлен. С творожным пудингом все в порядке и с остальным тоже, но, — она бросила быстрый взгляд на Тилли, — здесь больше моих изобретений. — И она продолжила расставлять маленькие колбаски вокруг тушки индейки. В завершение священнодействия она украсила грудку птицы глазурью и, склонив набок голову, окинула получившееся творение оценивающим взглядом. — Ну вот и порядок. Пег, накрой все крышкой и неси в столовую. Осторожно, не переверни. А ты, Кети, возьмешь овощи.

Бидди подоила к плите и достала из духовки серебряные судки для овощей.

— Они не горячие, донесешь. Вот так, — она поставила четыре судка на такой большой поднос, что Кети пришлось широко развести в стороны руки, чтобы как следует ухватиться за него.

— Когда основное блюдо на столе, дальше уже дело проще, так я считаю, — возвращаясь к столу, сказала Бидди.

— Отдохнуть тебе не помешает.

— Да, это точно. Длинный выдался день и важный, — кивнула она Тилли. — Видишь, какое дело, раньше я никогда не готовила такого ужина для джентри. Готовить одно-два блюда это совсем не то. А здесь надо все сделать как положено, правда?

— Да, и у вас все получилось. Я в этом и не сомневаюсь.

— У тебя вид усталый. Что-нибудь не так?

— Нет, все хорошо.

— А какие из себя дамы?

У Тилли едва не вырвалось: «Стервы», но она сдержалась.

— Если бы не одежда, то в них нет ничего особенного: обыкновенные женщины.

— А ты начинаешь разбираться, что к чему, — Бидди на это весело рассмеялась. — Потихоньку, но начинаешь. Я сейчас вспомнила, что говорил мой дед, когда мать возвращалась со службы в большом доме и начинала рассказывать о дамах и джентльменах. «Не забывай, милая, — говорил дед матери, — что и они в туалет ходят так же, как и мы».

— Очень правильно сказано, — согласилась Тилли.

— А где твой фартук? — помолчав, спросила Бидди. — Я думала, ты наденешь его сегодня, тот, который ты себе сшила.

— Хозяину он не понравился, и он велел мне его снять.

— Почему? — глядя ей в глаза, спросила Бидди.

— Не знаю. Мне кажется… ему просто он не понравился, вот и все.

Бидди отвернулась от нее и осторожно подняла блюдо из резного стекла, на котором красовался глазированный пудинг, вокруг которого были выложены цветы из засахаренных фруктов. Бидди больше ничего не сказала, только едва заметно покачала головой. Догадавшись, о чем она подумала, Тилли отвернулась.

Ужин продолжался полтора часа. Обрывки разговоров и смех проникали и в холл. Смех и разговоры стали еще слышнее после того, как компания перебралась в гостиную. По дому пополз запах сигар, и доносившиеся из гостиной веселые голоса позволяли предположить, что гости довольны и не скучают. А вот в том, что довольны слуги, можно было не сомневаться: они с завидным аппетитом угощались остатками праздничного ужина.

Тилли ужин принесли наверх. Она не стала спускаться, чтобы оказаться на месте, если ее услуги понадобятся дамам. Она забыла показать им, где находится туалетная комната, но пока они этим не интересовались. Тилли не чувствовала ног от усталости. Она суетилась весь день с шести часов, а время уже близилось к одиннадцати. Не задумываясь, правильно ли она поступает или нет, Тилли села в кресло и начала уже клевать носом, как вдруг услышала голоса в коридоре.

Когда три дамы вошли в комнату, она была уже на ногах. Они прошествовали мимо нее, как будто она была пустым местом, и расселись, кто где.

— Мне нужно в туалетную, — рассмеялась одна из них.

— А мне придется потерпеть до дома, потому что надо снимать корсет, — призналась другая.

— Ты уверена, что дотянешь до дома, Бернис?

— Если нет, моча из ушей потечет.

Стоявшая в дальнем конце комнаты Тилли слушала их и не верила своим ушам. Какие же они грубые, эти женщины, пусть и дамы. У двух из них отцы имели титулы. Несколько часов назад они держались как благородные дамы, а теперь, наевшись и выпив вина, вели себя ничуть не лучше прислуги. Больше того, многие простые люди постеснялись бы говорить о таких вещах.

— Мою накидку, служанка.

Тилли быстро прошла к шкафу. Она достала из шкафа одну из накидок и не совсем уверенно развернула ее перед женщиной.

— Это не моя, какая ты глупая. Моя — коричневая.

Тилли достала нужную накидку и помогла ее хозяйке надеть ее. Затем она достала еще одну накидку и вопросительно посмотрела на двух других женщин.

— Это моя, — вполне вежливо ответила одна из дам.

Одевшись, они, весело смеясь и переговариваясь, вышли из комнаты, снова даже не взглянув в сторону Тилли. И все же она ясно чувствовала, что им не безразлично ее присутствие. Она шла за ними по коридору, и до нее долетали обрывки их разговора.

— Ты обратила внимание на его лицо, когда Алберт заговорил о новом увлечении Агнес?

— Не стоило Алберту говорить об этом. Марк весь в лице переменился.

— А что ты о ней думаешь?

— Ничего определенного, но все может быть.

— Я чуть в обморок не упала, когда Стенли начал жаловаться на свои ноги и подагру.

— Это вышло не нарочно, он просто не подумал, что говорит.

— Боже! Мне все же нужно в туалет.

Тилли не знала, следует ли ей спуститься вниз и проводить их, но она осталась наверху. В холле был мистер Пайк, и она посчитала, что этого вполне достаточно. Женщины говорили о бычке. Тилли догадалась, что они намекали на очередного любовника леди Майтон, и это очень не понравилось хозяину. Тилли убедилась, что правильно назвала про себя всех троих стервами. Они заслуживали это название.

Как только двери за гостями закрылись, хозяин приказал перенести себя наверх. По его лицу она поняла, что он сильно рассержен.

Мужчины пронесли его мимо нее в туалетную комнату, затем усадили в кресло рядом с постелью.

— Троттер! Троттер! — повелительным тоном позвал он Тилли, которая была в гардеробной.

— Да, сэр? — Она остановилась перед ним. Он смотрел на нее молча. — Хорошо провели время, сэр?

— Нет, Троттер, вечером я не доволен. Можешь ты мне сказать, сколько у человека в жизни бывает друзей?

— Нет, сэр.

— Если у тебя есть двое друзей, считай, что тебе страшно повезло. А вот я не уверен, есть ли у меня хотя бы один настоящий друг. Настоящий друг нашел бы способ заставить свою жену придержать язык, хотя бы в компании. Троттер, эти три леди явились сюда сегодня, чтобы кое-что выведать. Ты не догадываешься, что именно?

— Нет, сэр, — глядя на него открыто, ответила она, хотя вполне могла ответить утвердительно.

— Ну и хорошо! Сними с меня эту рубашку, — он с силой дернул шейный платок.

Она расстегнула рубашку ему до пояса, и он, как всегда сказал:

— Теперь, я сам.

Она уже разложила на кровати его ночную рубашку, но без ночного колпака, потому что он его не признавал. Тилли немного это удивляло. Как она слышала, большинство господ спят в колпаках. Хозяин никогда не пудрил волосы и не носил парик, возможно, поэтому колпак он и не надевал, такое объяснение представлялось ей правдоподобным. Однако мало кто теперь носил парики или пудрил волосы, и все же ей казалось, что они все спали в ночных колпаках.

— Иди тоже спать, ты, должно быть, сильно устала.

— Да, сэр. Доброй ночи, сэр.

— Доброй ночи, Троттер. Между прочим, ужин был замечательный. Не ел ничего вкуснее. Так и передай кухарке.

— Обязательно, сэр. Она очень обрадуется.

Тилли не сразу отправилась спать, а сначала немного посидела в кресле в своей комнате. Грустно было у нее на душе. Неприятный осадок оставило отношение к ней дам, и хозяину вечер не доставил радости. А все остальные в доме остались очень довольны. О впечатлении гостей она ничего сказать не могла.

Она встала и, раздевшись, легла в постель. Тилли не могла сказать, как долго спала. Но сильный грохот заставил ее сесть в кровати и мигом прогнал остатки сна. Удар донесся со стороны стены, отделявшей комнату от гардеробной. «Может быть, он… упал? Или что-то уронил, пытаясь встать?» — пронеслись у нее в голове тревожные мысли.

Не задумываясь над ответом, Тилли выбежала в коридор и влетела в спальню хозяина. При слабом свете свечи в чаше из красного стекла она увидела опрокинутый столик. Рядом лежал не разбившийся, но наполовину пустой графин для воды и расколовшийся надвое стакан. Лежавшие на столе книги разлетелись по полу, у самого камина на половике поблескивали медью часы.

— Что такое? Что случилось? — она подошла к кровати с другой стороны.

— Я случайно перевернул стол, — он лежал, лицо его исказила гримаса.

— Не волнуйтесь, сэр. Я сейчас все уберу.

— Там стакан разбился, не порежь ноги, — приподнимаясь, предупредил он.

— Да, да, сэр, хорошо, лежите спокойно.

Тилли зажгла свечи и, захватив одну из них, поспешила через гардеробную в туалетную комнату. Стук в дверь застал ее с тряпкой и ведром в руках. Она открыла дверь: на пороге стояли Кети и Ада Теннент. С некоторого времени они спали на этаже, где находилась детская. А для Бидди, Пег и Фанни домом стал домик привратника.

— Что случилось? Мы слышали шум.

— Ничего страшного. Он… хозяин опрокинул стол, ночной столик.

— Тебе помочь, Тилли?

— Нет, Кети, спасибо. Иди ложись, — она посмотрела на уцепившуюся за руки Кети Аду, вид у которой был очень испуганный. Глуповатая Ада легко всему верила и всего боялась. — Не волнуйся, Ада, все в порядке, — успокоила ее Тилли. — Ничего страшного не случилось. Иди спать.

Ада кивнула, тупо глядя на Тилли. А Тилли смотрела на ее круглое лицо и думала, что через несколько лет Ада, которая постоянно что-то жевала, догонит по толщине бывшую кухарку, миссис Брэккетт.

Девушки ушли, а Тилли закрыла дверь и через гардеробную вернулась в спальню. Хозяин лежал в той же позе, в какой она его оставила: с закрытыми глазами, откинув назад голову.

Она собрала с пола осколки и воду с ковра, потом отнесла ведро в туалетную комнату. Теперь ей надо было только наполнить графин водой и принести другой стакан.

Когда она вернулась, он сидел в постели, упираясь спиной в подушки.

— Вы что-то еще хотите, сэр?

— Да, Троттер, — он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. — Садись сюда, — он похлопал по постели рядом с собой.

— Но… сэр.

— Прошу тебя, Троттер.

Ее рука инстинктивно сжала ворот ночной рубашки. На ней не было даже халата.

— Сэр, позвольте мне накинуть халат. Я сейчас же вернусь, — тихо попросила она.

— Нет, Троттер, я ждать не хочу. Садись, как есть.

Она медленно подчинилась.

— Дай мне руку.

Она протянула ему руку. Он перевернул ее ладонью вверх и накрыл своей.

— Троттер, все последние месяцы я чувствовал себя очень одиноко, — голос его напоминал тихий рокот, — но еще никогда я не был так одинок, как сегодня вечером… среди гостей.

— Но они… ваши друзья, — удивление пересилило в ней смутную тревогу.

— Нет, Троттер, друзей у меня нет. Я расскажу тебе кое-что. У всех этих мужчин, что приходили сегодня, есть любовницы. Две живут в Ньюкасле, одна — в Дареме. А один из них потерял им счет. Их жены знают о содержанках своих мужей, но на их семейной жизни это как-то не отражается. А у меня? Один раз я завел женщину на стороне… нет, признаю, это был не первый случай, но за время второго брака — единственный, и что из того получилось? Я потерял жену и детей, а поскольку меня оставила жена, общество от меня отворачивается. На меня смотрят косо и меня сторонятся. А если бы она осталась, мое увлечение стало бы всего лишь поводом для шуток у моих так называемых друзей. Ты можешь это понять, Троттер?

Она не ответила. Не могла. Она понимала, что он говорит правду. Но ей это казалось настолько несправедливым, что у нее не находилось слов сочувствия.

— Это выглядит как жалоба на судьбу?

— Нет, сэр.

— А что ты об этом думаешь?

— Мне кажется, это говорит очень одинокий человек, — не задумываясь ответила она.

— Очень одинокий, — эхом повторил он, — Ты так верно сказала, Троттер. Очень одинокий. Но самолюбие мужчины не хочет мириться с одиночеством. Ты знаешь, что такое «эго»?

— Нет, сэр.

— Ну, как тебе объяснить… это гордость в нем, которая говорит мужчине, что он значительный человек. Все мужчины рождаются с этим чувством. И что странно, — он коротко рассмеялся, — чем невзрачнее мужчина, тем выше у него самомнение. И вот мое самолюбие, должно быть, упало совсем низко, если я пошел на то, чтобы ты оказалась рядом.

— Я нарочно опрокинул его, — он повернул голову и стал смотреть на поднятый Тилли стол. — Мне хотелось, чтобы ты пришла ко мне. — Почувствовав, как напряглась ее рука, он постарался ее успокоить. — Не бойся меня, Троттер.

— Я не боюсь, сэр.

— В самом деле?

— Нет, сэр.

— Тогда почему ты отстранилась?

— Нет, сэр… я просто удивилась.

— И это тебя потрясло?

— Нет, сэр, не потрясло.

— Ты понимаешь, о чем я тебя прошу, Троттер?

Тилли опустила глаза на их соединенные на пуховом одеяле руки и тихо ответила: «Да, сэр».

— И… — голос его упал до едва различимого шепота, — ты согласна?

— Нет, сэр, — напрямик ответила она, не поднимая головы.

— Извините… меня, сэр, — она подняла на него глаза, когда он отпустил ее руку. — Извините… я сделаю для вас все, что угодно, но… но… не…

— …Ляжешь со мной в постель?

Она снова опустила голову.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

— О нет, сэр, — она инстинктивно потянулась к его руке, но потом убрала свою руку и продолжала. — Вы нравитесь мне, сэр, очень нравитесь.

— Но недостаточно, чтобы доставить мне удовольствие?

— Это было бы неправильно… и многое бы изменило.

— Каким же образом?

— Все было бы по-другому. Я не могла бы по-прежнему ходить по дому, — она умолкла и оглядела погруженную в полумрак комнату, подыскивая слова, чтобы объяснить свои чувства. — Я бы не могла ходить с поднятой головой.

— Вот это и есть мораль рабочего класса, — как-то неопределенно хмыкнул он.

— Не понимаю вас, сэр.

— Неважно, Троттер. Но скажи мне… ты любила кого-либо? — Он видел, как всколыхнулась под рубашкой ее грудь и дернулась шея, когда она судорожно глотнула воздух. — Скажи, любила? — настойчиво повторил он и услышал ответ:

— Да.

— А он тебя? Он любит тебя?

— Мне кажется, в какой-то степени любит, сэр, по-своему.

— Что ты имеешь в виду?

— Из этого ничего бы не вышло, сэр. Это было бы несправедливо.

— Ах, Троттер, Троттер! — в смехе его прибавилось определенности. — Не везет тебе, Троттер, по всему видно, что ты пробуждаешь любовь только в женатых мужчинах. Полагаю, он женат?

— Да, сэр.

— Это твой знакомый фермер? Не надо так переживать, — заметив, как она вздрогнула, сказал он. — Думаю, о твоем секрете многие догадывались, потому что не всякий жених помчится со своей свадьбы спасать красивую девушку. И мужчина не приведет ее в свой дом, несмотря на недовольство жены. Между прочим, я только сейчас все до конца понял. Хотя и подумал, что в доме фермера что-то не так, если ты предпочла вернуться к своему сгоревшему домику… Итак, Троттер, ты любишь мужчину, который тебе недоступен. Что ты намерена делать? Будешь всю жизнь бороться с разочарованием, пока не превратишься в морщинистую старую деву?

— Нет, сэр, — решительно ответила она. — Я выйду замуж. Когда-нибудь я выйду замуж и у меня будет семья.

Он посмотрел на нее внимательно и со вздохом лег в подушки. Казалось, ее признание еще больше ослабило его дух.

— Мне жаль, сэр, — в ее голосе звучало искреннее чувство.

— Ничего, Троттер, ничего. Но не сделаешь ли ты мне одно одолжение. Тебе это никак не повредит, а мне поможет оживить фантазию, которая уже некоторое время живет в моем воображении.

— Сделаю все, что могу, сэр.

— Тогда ляг на постель и положи голову на подушку, лицом ко мне.

— Сэр! — она вскочила и прижала руки к талии.

— Я прошу немного и не причиню тебе вреда, тебе нечего беспокоиться. Я буду под одеялом, а ты поверх него. Просто мне хочется видеть тебя рядом с собой.

Он видел, как голова ее медленно опускалась, пока не уткнулась подбородком в грудь. Потом она встала и обошла кровать. Приподняв рубашку, она поставила колено на одеяло и легла, опершись на локоть, затем натянула рубашку на колени. Теперь они лежали лицом к лицу и молча смотрели друг на друга.

Когда пальцы его нежно коснулись ее щеки, Тилли закрыла глаза и приказала себе не плакать, потому что слезы открыли бы дорогу жалости, и она бы уже не лежала дольше на одеяле.

— Ты очень красивая, Троттер Ты знаешь об этом?

Она молчала.

— Я вот что хочу тебе сказать. Мне очень не нравится твое имя. Оно такое грубое: Троттер. Я с трудом заставляю себя произносить его. Тебя зовут Тилли. Тилли — звучит так славно. От него становится тепло и радостно. Я в мыслях называю тебя только Тилли.

— Ах, сэр.

— У тебя необыкновенные глаза, Троттер, — его пальцы теперь двигались вокруг ее глаз, — они такие ясные и притягивают своей глубиной. Вот поэтому люди считают тебя колдуньей.

— О, сэр, — снова только и смогла сказать она.

— И знаешь, мне кажется, они недалеки от истины. На днях мне пришло в голову, как хорошо, что ты родилась не в аристократической семье, ты бы повергла светское общество в хаос. Любой мужчина, увидевший тебя, лишился бы покоя.

Она чувствовала, что ей надо заговорить, иначе не удастся сдержать слезы.

— Это не совсем верно, сэр. Некоторые люди… всей душой ненавидят меня.

— Это из-за того, что они жаждут тебя.

— Нет, сэр, нет. Во мне что-то такое есть, потому что и женщины настроены против меня. Тяжелее всего выносить враждебность женщин.

Через мгновение он убрал руку от ее лица и лежал, молча глядя на нее. Глаза ее были полуприкрыты, и его взгляд скользнул по ее фигуре, скрытой под дешевой ночной сорочкой.

Вдруг они как по команде повернули головы и посмотрели наверх: до них донесся звук закрывающейся двери. Они быстро приподнялась на локте и переглянулись.

— Спасибо, моя дорогая, иди к себе.

Тилли соскользнула с постели и направилась к гардеробной. У самой двери она оглянулась и увидела, что он смотрит ей вслед застывшим взглядом. Она быстро пересекла гардеробную и вошла в туалетную комнату. Там она села и, наклонившись вперед, уткнулась в ладони лицом. Ее всю трясло, в голове непрерывным водоворотом завертелись мысли. «Еще минута-другая — и я бы сдалась. Как жаль, что все выходит так, а не иначе. Жаль, что он хозяин, и жаль его самого. Но все не так, все не так. Если бы я только смогла. Но нет, это было бы неверно, нехорошо. И как я сказала, мне бы тогда не ходить с поднятой головой. И он знает о Саймоне. Но если он обо всем догадался, то сколько еще таких, кроме него? Его жена? Да, его жена. Но что будет дальше? Как мне вести себя, когда я знаю, чего он хочет? А он такой милый, такой добрый. Он мне нравится. Да, да, нравится».

Она послушно встала, повинуясь внутреннему голосу, который сурово сказал ей: «Иди к себе. Бога ради! Отправляйся сейчас же в постель!»

Чтобы попасть в свою комнату, Тилли надо было выйти из туалетной комнаты и пройти несколько шагов по коридору. Стоило ей выйти за порог, как она нос к носу столкнулась с Адой Теннент. Ада подняла свечу, вглядываясь в Тилли. Поверх рубашки у нее было наброшено пальто. Тилли вспомнила о своей должности и строго спросила:

— Ты куда ходила?

— В кухню. Мне захотелось есть. У меня ночью всегда в животе урчит. Я съела только кусок хлеба. — Ада в свою очередь оглядела Тилли, на которой кроме ночной рубашки ничего не было. — Ты была с хозяином? — осмелилась спросить Ада. — Тебе пришлось пробыть у него все это время?

— Что ты, конечно же нет, — поспешно ответила Тилли. — Я была в туалетной комнате.

— А, ну да. А мне показалось, я слышала его голос, когда шла вниз. Наверное, он разговаривал во сне. — С этими словами она направилась к лестнице, ведущей в мансарду.

Уже в своей комнате Тилли быстро забралась в постель и замерла, уставившись в темноту. Как ни глупа была Ада Теннент, но она вполне могла сообразить, что к чему. И тогда по дому поползет слух, что она, Тилли, оказывает услуги хозяину не только днем. Тилли перевернулась на живот и попыталась прогнать внезапно родившуюся в голове мысль: ей хотелось служить хозяину не только днем. Хотя она вполне могла остаться с ребенком, но все равно, будь что будет, она придет к нему, потому что надеяться на Саймона было бесполезно.

И ей перестало казаться, что она не сможет ходить с поднятой головой, если осмелится на такой решительный шаг.

 

Глава 5

Постоянство повседневных хлопот может приесться и наскучить, но в то же время этот установленный порядок означает спокойствие и жизнь, свободную от потрясений. С той памятной ночи в спальне отношения Марка и Тилли приобрели новый оттенок. В его поведении никаких изменений не произошло. Он ни разу даже не намекнул ей о том случае. Она же еще в течение многих дней не могла прийти в себя. Но время шло, Тилли успокоилась и, следуя его примеру, стала вести себя так, как будто ничего не случилось. Жизнь потекла без каких бы то ни было потрясений, размеренно и плавно. Даже чересчур плавно.

Но как-то утром установившаяся тишь да гладь была нарушена. Так перед штормом ветер постепенно превращает легкую рябь в водяные валы. И волнение оказалось таким сильным, что Тилли в какой-то момент показалось, что она вот-вот утонет.

Тилли как раз входила в кухню, когда к ней подскочила взволнованная Пег.

— Тилли, там у черного хода этот парень, Стив, он хочет тебя видеть.

— Спасибо, Пег, — пряча нетерпение, поблагодарила Тилли. — Я сейчас к нему выйду. — Когда она проходила мимо хлопотавшей у плиты Бидди, та развернулась и, приподняв брови, молча покачала головой.

За последние два года Стив заметно вырос и возмужал и выглядел старше своих восемнадцати лет, возможно, он казался взрослее из-за серьезного, точнее сказать, сурового выражения лица.

— Привет, Тилли, — как обычно поздоровался он.

— Привет, Стив, — ответила она. — Как твои дела?

— Можно нам поговорить где-нибудь в другом месте? — вопросом на вопрос ответил он.

— Я сейчас занята, но пять минут у меня найдется, — оглядываясь на окна кухни, сказала она.

Тилли удивилась, когда он на мгновение зажмурился и тряхнул головой. Бок о бок они прошли под аркой и оказались у высокой каменной стены, вдоль которой тянулась живая изгородь, одно время превратившаяся в непроходимые дебри. Теперь же она была аккуратно подстрижена, и между ней и стеной имелась дорожка.

Она снова удивилась, когда Стив резко остановился и сказал:

— Я пришел поговорить.

Тилли не стала спрашивать, о чем пойдет разговор, просто вопросительно смотрела на него.

— Мне показалось, что я должен поговорить с тобой, — продолжал Стив, — прежде чем он переживет свое показное горе и прискачет к тебе.

— О ком ты говоришь?

— Ты хорошо знаешь, о ком.

— Нет, Стив, не знаю, — покачала она головой.

— Во-первых, мне все равно, что болтают о тебе и о… нем. — Стив кивнул в сторону стены, за которой находился дом.

— На что ты намекаешь? — она чувствовала, как из глубины души волной начинает подниматься возмущение.

— Ты сама знаешь, — опустил голову Стив.

— Нет, ничего такого я не знаю, Стив Макграт.

— А тебе следовало бы знать, если ты такая сообразительная. Спроси себя, какую бы девушку, такую же простую, как ты, взяли бы в богатый дом и позволили ей распоряжаться там, как хозяйке. Просто так такого не добьешься.

— А вот я добилась! — с вызовом воскликнула Тилли и прикрыла опасливо рот рукой, сообразив, что говорит слишком громко.

— Значит, ничего такого между вами не было? — уже другим тоном спросил он.

— Думаю, что мне даже не стоит отвечать на такой вопрос.

— Извини, — он отвел взгляд в сторону и поддел башмаком камешек. — В деревне только о тебе и говорят. Просто смешно, как будто больше и поговорить не о чем.

— А я не нахожу в этом ничего смешного.

— Ты же поняла, что я хотел сказать. Но теперь о другом. — Он снова решительно выпрямился. — Тилли, я давно ходил вокруг да около, но сейчас скажу прямо: Я… хочу жениться на тебе, и хочу спросить, могу ли я за тобой ухаживать? Скоро я начну работать в забое и буду достаточно зарабатывать, чтобы нам хватало на жизнь.

Тилли смотрела в землю. Потом замерла, выставив перед лицом руку, словно пытаясь отгородиться от него. Увидев этот жест, Стив сразу умолк.

— Я буду ждать, сколько ты захочешь.

— Не нужно, Стив… Я… по-другому отношусь к тебе.

— Потому что я на год моложе?

— Дело совсем не в этом. Ты для меня — как брат.

— А я не хочу, чтобы ты считала меня братом. Я же о тебе так не думал.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Конечно, знаю, и я старалась дать тебе это понять. Скажи, разве я тебе об этом не намекала?

— Тилли, я не перестану думать о тебе, пока ты не выйдешь замуж за другого.

— Стив, — она мягко коснулась его руки, — прошу, не жди меня, потому что между нами ничего не будет. Я не выйду за тебя, Стив, как бы хорошо я к тебе ни относилась.

— В жизни всякое случается, — наклонив голову, тихо заговорил он, — может быть, ты будешь мне когда-либо рада.

— Я всегда рада тебе, и мне дорога твоя дружба, Стив… но между нами большего быть не может.

Лицо его вдруг все сморщилось, ей показалось, что он готов заплакать, но сказанные им слова поразили ее.

— Тилли, ради тебя я убил Хала.

— Нет, не говори так, — вырвался из ее груди хриплый шепот, — не надо так говорить. Я попросила тебя пойти и помочь ему. О Господи! Но если ты это сделал, то не ради меня, а потому, что ненавидел его.

— Я ненавидел его за то, что он издевался над тобой, — вскинул голову Стив. — Я сделал это ради тебя. Больше того, мои знают, что это я, по крайней мере знает мать. Но она меня не выдаст. Зачем ей терять еще одного сына, а с ним и еще одно жалованье.

Ее опечалила горькая ирония его слов. Ей захотелось обнять его и сказать, что она ему очень благодарна за все, что он для нее сделал, потому что в душе она действительно была ему благодарна за избавление, но одновременно Тилли сознавала, что нельзя давать волю чувствам.

— Ах, Стив, прости меня, мне очень жаль, я готова все для тебя сделать, кроме — этого. Постарайся думать обо мне, как о сестре. Вокруг есть хорошие девушки. Кети часто о тебе вспоминает. Ты ей нравишься, она хорошая девушка…

— Не надо, Тилли, перестань! Это все равно что предлагать песок тому, кто хочет пить.

Некоторое время они молчали.

— Извини, Стив… но мне пора идти.

— Я буду ждать.

— Пожалуйста, не надо, это бесполезно.

— Хуже, чем теперь, мне все равно не станет. Но я надеялся, что мне повезет, если я приду до того, как сюда примчится этот фермер.

— Зачем сюда приезжать фермеру? — сдвинула брови Тилли. — Я не видела Сай… мистера Бентвуда уже много месяцев. А почему ты решил, что он вдруг приедет сюда? — деревянным голосом спросила она.

— Он же теперь вдовец, разве не так?

— Что ты сказал?

— Неужели ты не знала, что у него умерла жена? — вид у Стива был озадаченный.

— Когда? — набрав побольше воздуха, выдохнула она.

— Четыре… нет, шесть недель назад. И ты ничего не знала?

— А откуда мне было узнать? — она чувствовала, как ей трудно говорить. — К нам никто не приходит из деревни.

— Но в доме кто-то же знал, не мог не знать.

Она посмотрела в сторону, размышляя. Определенно в доме кто-то об этом знал. Может быть, хозяин? Но откуда? Скорее всего ему мог рассказать новость мистер Бургесс, знавший обо всем, что творится в округе.

— Мне… нужно идти, — взгляд ее заметался из стороны в сторону. — До свидания, Стив. Мне пора, извини.

— Тилли.

Она не ответила на явственно звучавшую в его голове просьбу и поспешила назад к дому. Тилли вошла в кухню, и одновременно с ней из-за зеленой двери появилась Филлис.

— Я за тобой, у хозяина посетитель, — громким шепотом сообщила она.

— Что за посетитель?

— Только что приехал мистер Розир.

Марк в это утро пребывал в таком настроении, что порадовался бы любой компании, однако стоявшего теперь перед ним человека он желал видеть меньше всего.

— Как вы?

— Хорошо, — Марк не попросил мистера Бургесса предложить гостю стул, но мистер Бургесс сделал это на свой страх и риск и удалился.

— Мне бы следовало заехать к вам раньше, но меня не пускали дела.

Прошло уже больше года со дня трагедии на шахте, и визит Розира никак не был связан с желанием выразить сочувствие… но повод его появления не вызывал особого сомнения.

— Как дела?

— Как видите, — Марк широким жестом обвел комнату. — Здесь очень удобно. У меня есть все, что необходимо.

— Да, да. — Розир похлопал себя по колену, потом порывисто приподнялся и, откинув фалды сюртука, снова сел.

— Я не мастер вести светскую беседу, да и считаю ее пустым разговором. Полагаю, вы догадываетесь, что привело меня к вам.

Марк молча смотрел на него.

— Дело вот в чем, Сопвит. С тех пор, как в вашей шахте прорвалась вода, там ничего не делается. Еще немного, и будет бесполезно что-либо предпринимать.

— А мне и в голову не приходило, что я произвожу впечатление человека, который намерен что-то предпринимать.

— Не стройте из себя дурака, — заерзал на своем стуле Розир. — И ссориться нам не к чему, — раздражение сохранилось в его голосе и выражении лица. — И говорить я буду прямо, потому что вы не инвалид. Давайте все обсудим открыто, по-мужски. Ваше положение незавидное.

— Простите, как вы сказали?

— Вы все прекрасно слышали и поняли. Повторяю: ваше положение незавидное. У вас нет денег, чтобы заняться шахтой, и никто, разве что последний дурак, не захочет ее купить.

— Розир, у меня и в мыслях не было причислять вас к этой категории.

— Бросьте ваши шуточки, вы прекрасно понимаете, о чем речь. В шахту нужно вложить много, очень иного денег, даже после того, как из нее откачают воду, а уже одна откачка потребует прорву средств. Но вы всегда отставали, вам теперь надо это признать. Ваша шахта одна из немногих, где долгие годы использовались только лошади. Вы считали, что можете справиться один. Многие шахты объединяют свои подъездные пути, некоторые выводят их прямо к портам. Посмотрите, как обстоят дела за рекой. Там прокладывается новая железная дорога прямо к Хоудону.

— Продолжайте.

— Пожалуйста. Когда я предлагал вам объединить усилия, рельсовый путь между нашими шахтами принес бы большую выгоду, мы могли бы вывести основную линию к реке.

— И кому бы это принесло большую выгоду?

— Не прикидывайтесь младенцем, Сопвит. Если бы вы приняли в свое время мое предложение на участие в равных долях, тогда выгоду получили бы вы и я, а теперь ваша шахта не стоит земли, на которой находится.

— Тогда почему вы здесь?

— Потому, что я из тех, кто не боится идти на риск. Возможно, в душе я игрок, причем азартный.

— И у вас хватит азарта сделать ставку на предприятие, не стоящее земли, на которой оно находится? Да за кого вы меня принимаете, Розир? Теперь слушайте, что я вам скажу, — Марк поднял руку, останавливая возможные возражения. — Эта шахта принадлежала нашему семейству на протяжении нескольких поколений, когда никаких железных дорог и в помине не было. Весь уголь вывозился на лошадях и пони. И она и дальше останется собственностью нашей семьи. Осушенная или затопленная. Шахта не сменит хозяина. Я выразился достаточно ясно?

— Вы чертов упрямец, Сопвит, вот вы кто. — Розир вскочил, тряся круглой головой. — Вы медленно, но верно идете ко дну. Ваш дом, ваше имение, — все катится под откос. У вас нет денег их содержать. Я предлагаю вам двадцать пять процентов от того, что мне удастся выжать из этой дыры через пару лет. Этого будет вполне достаточно, чтобы обеспечить вас до конца жизни.

Марк ухватился за шнур звонка, висевший у камина, и с силой дернул, потом бросил его, но тут же схватил со стола колокольчик и принялся с остервенением трясти его.

Пока Пайк на своих больных ногах добрался до середины лестницы, мистер Бургесс уже входил в комнату.

— Бургесс, проводите, пожалуйста, этого джентльмена, окажите любезность.

Мистер Бургесс наклонил голову и отступил в сторону, давая дорогу гостю. Но Розир не торопился уйти.

— Ваше время прошло, Сопвит, — сверкая на Марка глазами, предрекал он. — Ваши дни и дни таких, как вы, сочтены. Перемены видны повсюду. Железо занимает все более прочные позиции. Пар вытесняет конную тягу. Вы скоро это поймете. А у вас лошади возят уголь по деревянным настилам. Боже! Сопвит, вы устарели, как прошлогодний снег. Вам место в прошлом веке.

Он так резко повернулся, что едва не свалил мистера Бургесса, который устоял на ногах только благодаря тому, что за спиной его оказалась дверь.

Розир зацепил и взобравшегося наконец по лестнице Пайка.

У Тилли перехватило дыхание, когда она увидела, как мистер Пайк схватился за перила, чтобы не упасть. Убедившись, что с дворецким все в порядке, она поспешила в спальню хозяина.

— Вам нехорошо, сэр? — склонившись над креслом Марка, спросил Бургесс.

— А кому было бы хорошо после такой сцены?

— Как полагают, свиньи обладают умом, сэр, — выпрямившись, тихо сказал Бургесс, — и этому есть свидетельства, но ни при каких условиях они не смогут войти в цивилизованное общество.

— Ах, Бургесс, — Марк опустил голову, но заметил вошедшую Тилли. — Принеси-ка мне стаканчик чего-нибудь покрепче, чем молоко, — попросил он ее.

Она улыбнулась ему и заторопилась в гардеробную.

Через несколько минут, потягивая принесенный Тилли бренди, Марк признался, глядя поочередно на нее и на мистера Бургесса.

— А ведь знаете, в какой-то степени он прав. Мне действительно место в прошлом веке.

— Ерунда.

Марк улыбнулся Бургессу и сказал Тилли:

— Не думаю, что этот джентльмен еще раз здесь появится, но тем не менее, Троттер, предупреди, что я распорядился не принимать его ни при каких обстоятельствах.

— Хорошо, сэр.

Тилли спустилась вниз и передала мистеру Пайку распоряжение хозяина, которое пришлось ему очень по душе.

— Хорошая новость, с превеликим удовольствием укажу этому джентльмену на дверь.

Вернувшись наверх, Тилли сразу же отправилась в гардеробную и оставалась там, пока не ушел мистер Бургесс. Она хотела кое о чем поговорить с хозяином. Во-первых, ей хотелось попросить разрешения отлучиться из дома после обеда. Когда она подумала, чем это может для нее обернуться, ей пришлось приложить руку к груди, чтобы успокоилось сердце, бившееся как птица в клетке. Она сказала себе, что знает, почему Саймон не пришел повидаться с ней после смерти жены. Этому находилось простое объяснение: это было бы неприлично, а Саймон, как ни старался казаться независимым, тем не менее очень считался с мнением окружающих. Но ничто не может ей помешать навестить его и выразить соболезнование. Тилли тряхнула головой и упрекнула себя в лицемерии. Ведь, откровенно говоря, она была рада, что его жена умерла. Да, да… и нет смысла это отрицать. Но нет, нельзя, нехорошо так думать. А почему бы и нет? Теперь Саймон свободен. Она любит его, а он ее. Она знала об этом еще раньше, чем он сам это понял.

Тилли вошла в комнату и сказала, стоя на некотором расстоянии от Марка:

— Могу я попросить вас об одолжении, сэр?

— Да, Троттер, конечно, ты знаешь, что я сделаю для тебя все, что в моих силах.

— Сэр, можно мне… взять после обеда выходной?

Он рассмеялся от души, глядя на него заулыбалась и Тилли. Ей было приятно слышать смех хозяина, после того как утром его заставил понервничать незваный гость.

— Конечно, Троттер, ты свободна после обеда. Мне кажется, нам надо устроить так, чтобы у тебя было побольше выходных. Ты чересчур много времени проводишь в доме и… в этой комнате, — проговорил он, немного замявшись.

— Что вы, сэр, я совсем не против.

— Рад это слышать, Троттер. Ты собираешься съездить в Шильдс или в Ньюкасл?

— Нет, сэр, ни то, ни другое.

— Вот как? — на лице его отразился невысказанный вопрос. И тогда она в свою очередь решилась спросить:

— Сэр, вы знали о том, что у фермера Бентвуда умерла жена?

Он пристально посмотрел ей в глаза. Тилли густо покраснела, вспомнив, как в памятную ночь за несколько месяцев до этого дня призналась ему в своих чувствах к Саймону.

— Да, Троттер, я об этом знал.

Она отчетливо почувствовала, как лицо ее вытягивается от удивления. Ей хотелось спросить: «Почему вы ничего не сказали мне?» Но ей вдруг подумалось, как он мог все узнать. Кто-то же должен был сообщить ему эту новость. Но кто? Едва ли такие несущественные факты могли заинтересовать управляющего или смотрителя, которые иногда наведывались, чтобы обсудить кое-какие дела, касающиеся шахты. Может быть, новость приехала с мистером Толманом или мистером Крэггом. И вдруг ее осенило: мистер Бургесс, конечно, это он, больше некому.

— Кто-либо еще знает, сэр, что она умерла? — тихо спросила Тилли.

— Да, Тилли, Бургесс.

— А-а.

— Ты, наверное, хочешь спросить, почему он ничего не сказал тебе.

— Да, сэр.

— Потому что я его попросил молчать.

Ее лицо снова вытянулось, а он продолжал:

— У меня были на то причины, Троттер, и достаточна серьезные. Если ты нужна фермеру Бентвуду, он придет за тобой, так мне кажется. Если бы я любил и знал, что человек этот свободен, я бы обязательно пришел и рассказал о своих чувствах.

— Это не совсем прилично, сэр. На него бы стали коситься… она умерла недавно.

— Троттер, прошло уже шесть недель.

Он смотрел на нее, не отрываясь.

— Я не стану спрашивать, написал ли он тебе или нет. Ответ и так ясен. Если бы ты получила от него сообщение, то не была бы сейчас так искренне удивлена и взволнована. Может быть, будет лучше для тебя подождать, — сказал он, глядя на ее опущенную голову. — Я думаю было бы, определенно, разумнее, если бы ты отложила свой визит к нему. Дай ему время, чтобы… — когда он внезапно умолк, она подняла на него глаза, и он неопределенно пожал плечами.

Они молча смотрели друг на друга.

— Сэр, вы позволите мне все же уйти сегодня после обеда?

— Да, Троттер.

— Спасибо, сэр, но сначала… я накормлю вас обедом.

Когда она направилась к двери, он на руках приподнялся в своем кресле, словно желая последовать за ней. Потом тяжело опустился обратно на сиденье и, глядя в окно, подумал: «Если она уйдет, что же тогда? Милостивый Боже, только бы Бургесс оказался прав».

— Я иду прогуляться, — сообщила Тилли Бидди.

— Тебя ветром унесет, девочка.

— Ничего, что ветер сильный, зато солнце светит.

— Думаю, ненадолго, — вступила в разговор вошедшая со двора вместе с порывом ветра Кети. Она прижала дверь своим солидным задом и пожаловалась. — Сейчас мимо моего носа пролетела шиферная плитка, как я только жива осталась. А такая штука может спокойно пополам перерубить… А ты куда собралась, Тилли?

— Хочу пойти прогуляться.

Кети знала, когда не следует приставать с вопросами, и она только посоветовала:

— Я бы на твоем месте подвязала шляпу шарфом, чтобы не пришлось потом носиться за ней по полям.

— Хватит болтать, — остановила ее мать. — Займись лучше делом и дай Тилли спокойно уйти… Прогуляйся хорошенько, девочка, ты так мало бываешь на воздухе.

— Хорошо, — Тилли кивнула Бидди и вышла за порог. Ветер толкнул ее в спину, и она еле удержалась, чтобы не побежать.

Она отошла от дома на приличное расстояние, и изменивший направление ветер теперь уже сдерживал ее желание бежать бегом. И ей пришлось изо всех сил бороться с ним, одной рукой прижимая к голове шляпу, а другой не давая ветру поднимать подол юбки.

Тилли по тропе вышла к своему домику и остановилась у пепелища, глядя на обуглившиеся остатки стен. Бурьян заполонил все вокруг. Стебли трав, переплетаясь, добрались уже до подоконника. Ей казалось, целая вечность прошла с тех пор, как она жила здесь. Столько событий произошло за это время, как будто она уехала в далекие края, а не поселилась в каких-то нескольких милях от этого места. Тилли прошла оврагом Биллингс Флэт, поднялась по крутому склону, чтобы обойти деревню, и, перейдя поле с торчащими из земли то там, то здесь камнями, вышла на каменистую пустошь. Она села на низкую каменную стену и перекинула через нее ноги, потревожив укрывшихся с противоположной стороны от ветра овец, которые с громким блеянием бросились врассыпную. Тилли радостно рассмеялась. Было так приятно оказаться на свежем воздухе, чувствуя бодрящее дыхание ветра. Ей снова захотелось бежать, но она сдержалась, зная, что до фермерских угодий совсем недалеко и ей могут встретиться работники Саймона: Рэнди Симмонс, Билли Янг или Алли Тейлор.

Но она вошла уже во двор, и только там ей попался на пути Рэнди Симмонс. Он выгонял из коровника телку, тыча в нее заостренной палкой. Рэнди застыл на месте, уставившись на Тилли, а корова умчалась в конец двора. Он пошевелился, только услышав крик Билла Янга: «Куда это ее понесло?» Билл поймал животное и теперь они с Рэнди смотрели на Тилли с разных концов двора.

— Мистер Бентвуд дома? — крикнула она Биллу Янгу, поворачиваясь спиной к ветру.

— Нет, Тилли, его нет. — Билл подошел к ней, гоня перед собой телку. — Могу сказать, где ты его найдешь.

Она обернулась и вопросительно посмотрела на Симмонса.

— Он там, — ткнул большим пальцем за спину Рэнди, — на дальнем поле, трудится в амбаре.

— Спасибо, — она повернулась лицом к ветру и услышала, как Билл, повысив голос, о чем-то заспорил с Рэнди Симмонсом, но из-за ветра ей не удалось разобрать слов ни того, ни другого.

Она вышла на дорогу и дошла до ворот, сквозь которые попала на поле. Ей пришлось обогнуть его, чтобы не идти по свежей пашне. За полем был луг, а в дальнем конце его — амбар.

Теперь она позволила себе побежать, ветер словно подгонял ее вперед и нес прямо к дверям. Они были закрыты, но не заперты. Тилли толкнула одну створку, та подалась немного, и она с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Ее шляпа зацепилась за закрытую створку и сползла ей на глаза. Поправив шляпу, Тилли хотела пройти дальше, но, к своему удивлению, увидела перед собой бок лошади. Лошадь ударила копытом в каменный пол, и Тилли, тихо охнув, на мгновение прижалась к двери, а потом боком осторожно двинулась вдоль стены.

Зачем он привел сюда лошадь? Может быть, у него теперь здесь конюшня. Наверное, он стал держать больше лошадей. Она заморгала, стараясь что-либо разглядеть в полумраке. Взгляд ее скользнул по сторонам и вдруг застыл. Она оцепенела при виде представшей перед ее широко раскрывшимися глазами уму непостижимой картины. Как часто представляла она в своих мечтах себя и Саймона в минуты любви. Но такая сцена могла привидеться только в кошмарном сне. Она смотрела на него остановившимся взглядом. Из одежды на Саймоне были только приспущенные белые подштанники. Изогнувшись, он упирался в пол коленом. Услышав шум, он схватил сюртук, пытаясь им загородиться. Лежавшая на соломе обнаженная женщина приподнялась на локте. До появления Тилли она смеялась, но теперь на ее надменном лице отразилось удивление с оттенком досады. Она и не подумала прикрыть наготу.

— Надо же, эта девица, — это было сказано таким голосом, словно в комнату к хозяйке без стука посмела явиться прислуга.

Из груди Тилли вырвался долгий надрывный стон, и в следующее мгновение она уже отчаянно протискивалась в полуприкрытую дверь. Снова ее шляпа сбилась набок. Она опять бежала, но на этот раз, когда ветер рванул ее юбку и поднял ее едва ли не до талии, Тилли этого даже не заметила.

У ворот в конце луга она остановилась по привычке, чтобы закрыть их за собой, и оглянулась. Он стоял у дверей амбара. Она рванулась прочь, оставив калитку открытой. Не разбирая дороги, спотыкаясь, Тилли кинулась напрямик по бороздам, на одном дыхании перемахнула через каменную стену и снова бежала, бежала без оглядки, не переводя дыхания, до самого оврага Биллингс Флэт. И только там остановилась и обхватила руками дерево, ноги не держали ее. Когда с ее головы свалилась шляпа, она только тогда очнулась, понемногу приходя в себя, и громко застонала, что-то несвязанно бормоча, потому что разум ее еще был не в состоянии передать словами охватившие ее чувства. В ее воображении одна за другой возникали картины, непрерывно сменявшие друг друга. Вот она стоит рядом с хозяином, и он ей говорит: «Подожди, пока он сам придет к тебе…» Он знал. Он знал все, что происходило на ферме. И опять эта женщина, разрушившая его жизнь. Тилли представила Рэнди Симмонса, объяснившего, где найти его хозяина. Теперь она понимала, что Билл Янг ругал Рэнди, зная, какую сцену она застанет в амбаре. А что же она увидела?

Картина перед ее глазами стала расти. Вот она стала высотой с дерево и расползлась, насколько у Тилли хватало глаз. И в центре две огромные фигуры: мужчина, как ребенок, припавший к женской груди, руки и ноги его напряжены, и с ним женщина… потом она садится — в глазах ее ни тени смущения.

Но лицо Саймона виделось смутно, и в этот момент она твердо решила, что больше никогда не захочет его видеть.

Тилли отпустила дерево и подняла шляпу. Прислонившись к стволу, она задумалась, почему глаза ее оставались сухими, когда сердце разрывалось на части. Но позволить себе заплакать она не могла. Не время было плакать. Ей предстояло вернуться в дом, и там все станут смотреть на нее участливо. Миссис Дрю будет к ней ласкова и внимательна, Кети и Пег тоже, но сейчас их ласковые слова и внимание ей было бы трудно вынести. После смерти бабушки Тилли больше всего нуждалась в заботе и ласке. Доброта значила для нее все. Но сейчас именно доброта могла сломать ее. Тилли ощущала в себе желание с кем-то бороться, спорить, даже драться. Она находила это странным, потому что раньше ее никогда не тянуло ни бороться с кем-либо, ни ругаться. Но теперь Тилли захотелось ударить кого-нибудь. И она не нашла ничего лучшего, как изо всех сил стукнуть себя кулаком в грудь, наказывая, как она теперь считала, ту глупую, восторженную дуру, тешившую себя несбыточными надеждами. Удар оказался таким сильным, что плечи ее прогнулись вперед.

Переведя дух, Тилли надела шляпу и поправила жакет. Она обтерла о траву испачканные в земле башмаки и, стряхнув с подола прилипшую грязь, медленно пошла к дому. Ей некуда и незачем было теперь торопиться.

— Что-то ты быстро нагулялась, — пристально посмотрела на нее Бидди. — Чай будешь?

— Нет, спасибо.

— Ветер тебя совсем измотал. Вид у тебя очень усталый.

— Да, ветер сильный. Пойду наверх.

— Я пошлю тебе чай туда.

Слова Бидди догнали ее у самой двери.

— Спасибо, — не оборачиваясь, поблагодарила Тилли и через холл по главной лестнице, поднялась к себе.

Она собиралась броситься на постель, но внутренний голос, напоминавший бабушкин, сказал: «Только не садись, у тебя не хватит сил подняться». И она послушалась. Переодевшись в форменное платье, она привела в порядок волосы и уже собиралась выйти в коридор, когда постучав и не дожидаясь ответа, дверь открыла Кети. Она наклонилась, подняла поднос и прошла с ним к окну.

— Я намазала для тебя маслом свежие булочки, мама только что их испекла, — объявила она, ставя поднос на маленький столик. — Слушай, ты здорова, Тилли? — приглядываясь, спросила она. — А с тобой ничего не случилось?

— Нет.

— Ты меня не обманешь. Расскажи, что стряслось?

— Нет, Кети. Как-нибудь в другой раз.

— Опять Стив?

— Стив? Ах нет, нет.

— Хорошо, я ухожу. Между прочим. Хозяин звонил, — она дернула головой, — мистер Пайк был в подвале, а Филлис — в конюшне. Ну, мама и отправила наверх меня. Ой, Тилли. Я перепугалась до смерти. И как, Тилли, ты можешь все время быть с ним. Он же так смотрит, как будто видит тебя насквозь.

— Что он хотел?

— Он хотел отправить несколько писем с почтовой каретой… Слушай, с тобой правда все в порядке?

— Да, Кети, все нормально, спасибо.

— Я к тебе потом загляну.

— Хорошо, Кети.

Стоя, она выпила чай, не притронувшись к булочкам Бидди, потом вздохнула, и вдох этот напоминал больше сдавленные рыдания. Затем она вышла из комнаты и направилась к хозяину, внутренне приготовившись к расспросам. Но хозяин совершенно сбил ее с толку. Ни о чем ее не спрашивая, он посмотрел на нее долгим испытующим взглядом и неожиданно сказал, как будто она отлучалась всего на несколько минут:

— Знаешь, Троттер, пожалуй, я спущусь сегодня в гостиную. Когда-то я неплохо играл на рояле. С руками ведь у меня все в порядке? — он несколько раз повертел руками взад-вперед. — Почему бы не вспомнить прежнее занятие.

— Конечно, сэр.

— Тогда передай Лейбурну, что он здесь понадобится. И еще я собираюсь внизу поужинать. Неплохо для разнообразия. Распорядись на этот счет, Троттер.

— Слушаюсь, сэр.

В коридоре Тилли остановилась, прижав пальцы ко рту. Он знал, знал, что ей придется увидеть… Но откуда он узнал и почему молчал? Возможно, говорить об этом ему было непросто. Дело было деликатным: бывшая любовница теперь утешалась с его арендатором. Как ей было плохо! Она хотела бы оказаться где-нибудь далеко-далеко от этого места. Нет и не будет ей счастья, пока она остается в этих краях. А еще? Она пожалела, что ночь не скоро: ей теперь хотелось плакать. О, как ей хотелось плакать.

Казалось, он делает это нарочно. Было уже начало одиннадцатого, а хозяин все еще оставался внизу. Его перенесли вниз в пять часов. И он почти весь вечер провел за роялем. Время от времени кто-либо из прислуги наведывался в холл послушать его игру. И все дружно решили, что играет он прекрасно.

В семь часов хозяин поужинал и вернулся в гостиную. Теперь ей казалось, что он испытывал ее терпение. Только в половине одиннадцатого он распорядился, чтобы его отнесли наверх и сначала в туалетную комнату, где он пробыл не меньше получаса.

Оттуда он появился, переодевшись ко сну.

В доме все стихло. Продолжали гореть только ночные светильники в коридоре и на галерее.

Тилли отвернула одеяло, поставила на ночной столик все необходимое и пригасила огонь в камине. И стоя, как обычно, на некотором расстоянии от кровати, спросила:

— Что-либо еще желаете, сэр?

Но он не ответил ей своим обычным: «Нет, Троттер, спасибо», а вместо этого сказал:

— Да, желаю, Троттер, и к тому же я очень устал, потому что специально тянул вечером время.

Тилли в молчаливом изумлении смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Когда ты входила сегодня днем в эту дверь, то ждала шквала вопросов, а результат оказался бы плачевным. По выражению твоего лица мне стало ясно, что держишься ты из последних сил, а если бы ты не сдержалась, весь бы дом узнал, что у тебя неприятности. А теперь они все улеглись… будем надеяться. В любом случае, поблизости только эти две девушки, — он кивнул наверх, — да и они уже уснули. А поэтому садись рядом со мной и рассказывай, что случилось, — мягко проговорил он.

Она не могла ни двинуться, ни вздохнуть. В груди волной поднимались рыдания, грозя прорваться наружу неудержимой лавиной. Она отчаянно пыталась сопротивляться, говорила себе, что не может позволить себе расплакаться: наверху, возможно, еще не спали и могли ее услышать.

Как во сне она пошла к его кровати. Его прикосновение лишило ее остатка сил.

— Ты видела его?

Она опустила голову, взгляд ее замер на коричневом бархате его халата, где на колене в его руке лежала ее рука.

— Скажи, что случилось, что он тебе сказал?

Она по-прежнему не могла вымолвить ни слова.

Молчание длилось достаточно долго.

— Он сказал тебе, что у него любовная связь с леди Майтон, верно? Тогда что же случилось? — спросил он, когда она отрицательно покачала головой. — Ты определенно что-то выяснила, разве не так? — в его голосе слышались нотки нетерпения.

Она подняла на него глаза, судорожно хватая ртом воздух: ее душил стоявший в горле комок.

Когда слезы, казалось, брызнули из всех пор ее тела и спазм ножом вонзился ей в горло, он привлек Тилли к себе, прижимая ее голову к своему плечу, чтобы приглушить рвущие ей сердце рыдания.

— Ну, ну, моя дорогая, успокойся. Никто не достоин таких слез. Шш, шш! — перешел он на шепот. — Ты же не хочешь взбудоражить весь дом, после того как я так долго продержал их сегодня на ногах.

Он не отпускал ее и после того, как рыдания ее стихли. Когда она наконец подняла голову, он заботливо вытер ей лицо большим белым носовым платком.

— О, сэр, извините… меня.

— Не нужно стесняться слез. Какой бы ты была женщиной, если бы не плакала. Мой отец говорил, что женщины плачут оттого, что у них почки слабые.

Она не откликнулась на его шутку.

— Да, не время шутить, — покачал головой он. — Я задам тебе еще всего два вопроса. Во-первых, говорила ли ты с ним?

— Нет.

— Тогда в чем дело? — отстраняясь от нее, удивился он.

— Я… меня, — она шумно вздохнула, отвела взгляд, потом подняла голову и открыто посмотрела ему в глаза. Меня послали к амбару, и там я его увидела.

— Боже! — он склонил голову на бок и тихо уточнил. — Ты видела их обоих?

— Да, сэр.

— Почему ты пошла к амбару?

— Мне сказали, что я найду его там.

— Кто сказал?

— Один из его работников. Рэнди Симмонс.

— Безжалостная скотина! Но теперь все позади, — он поднял ее голову за подбородок. — Помнишь, что ты говорила, как важно ходить с поднятой головой? Вот и продолжай высоко держать голову. Но я спрошу тебя еще об одном и больше не будем к этому возвращаться… Если бы он завтра пришел и стал просить прощения, ты простила бы его?

— Нет, сэр, после сегодняшнего я бы не смогла, — твердо сказала она, не отводя взгляд.

— Странно, но факт, — после недолгой паузы заговорил он. — Одна и та же женщина заставила нас с тобой страдать. Как видишь, она практически сломала мою жизнь. Но у тебя все будет по-другому. Тебе она скорее сослужила даже службу. Вычеркни все это из памяти, Тилли. Ты достойна большего, чем этот фермер. Я всегда так считал. А теперь иди и усни, а завтра начнешь новую жизнь.

Она стояла на коленях рядом с его креслом. Теперь она встала и решительно выпрямилась.

— Доброй ночи, сэр, — поглубже вздохнув, сказала она.

— Доброй ночи, моя дорогая.

Выходя из комнаты, она подумала, что он упустил возможность, хотя мог оставить ее у себя. Но он не хотел такой победы, да и теперь ему можно было не торопиться.

 

Глава 6

Он овладел Тилли, но это произошло, когда она пришла к нему, как мать к больному ребенку.

Трагедия случилась три недели спустя, как громом поразив Марка и всех, кто жил в имении. Она вошла в дом с двумя письмами. Марк вскрыл их в присутствии Тилли и мистера Бургесса. Первое он аккуратно разрезал ножом. Марк с большой щепетильностью относился к своей почте. Прежде чем открыть письмо, он часто смотрел на марку и штемпель. Достав из конверта письмо, он устроился в кресле, приготовившись спокойно читать, но уже первая строка заставила его резко сесть. Брови его сошлись на переносице, рот полуоткрылся, когда он прочитал:

— Я, духовник вашего сына с первого дня его учебы в университете, с горечью в сердце пишу эти строки. Его смерть для многих станет огромной потерей.

Казалось, он перестал дышать, и таким было выражение его лица, что Тилли и мистер Бургесс окаменели, потрясенно глядя на него. Следующий конверт он разорвал и достал небольшой листок бумаги, одновременно пробегая его глазами, и тут же рука его смяла страшное послание.

Уважаемый сэр,

С глубоким прискорбием сообщаем вам, что ваш сын Гарри вчера утром был насмерть задавлен ломовой лошадью, которая понесла. Эта скорбная весть потрясет вас, как и всех нас в университете. Искренне сочувствуем, сэр, вашему горю и скорбим вместе с вами.

Проведенное расследование констатировало смерть от несчастного случая. Буду ждать ваших указаний, сэр, о передаче вам останков вашего сына и его личных вещей.

Отправляю вам это письмо с почтовой каретой. Если вы пришлете мне ваш ответ этим же путем, я лично прослежу, чтобы все ваши пожелания были выполнены в точности и без промедления.

Позвольте выразить вам и вашей семье искренние соболезнования по поводу постигшего вас горя.

С уважением к Вам

Притуард У.Р.

Декан

Он откинулся на подушки и, глядя на обращенные к нему встревоженные лица, шепнул: «Нет» — и медленно покачал головой.

— Плохие новости, сэр? — склонился к нему мистер Бургесс.

Марк молча протянул ему смятый листок.

Мистер Бургесс торопливо пробежал его глазами и взглянул на Тилли.

— Что там? — едва слышно спросила она.

— Мастер Гарри.

— О, нет!

Он протянул ей письмо. Она прочитала и стиснула ворот платья. Губы ее дрожали. Она посмотрела на Марка. Он сидел неподвижно, прижавшись головой к подушке, застывшим взглядом глядя в потолок. Даже показалось, что его хватил удар. Она двинулась к нему. Он вдруг резко сел и, подавшись вперед, поднял колени и обхватил их руками.

Они молча стояли по обеим сторонам кресла, пока он не пробормотал, с трудом разжав губы:

— Оставьте меня одного. — И молча они подчинились.

Через неделю прибыл гроб с телом Гарри. День он был выставлен в библиотеке для торжественного прощания, после чего состоялись похороны.

Церемония прошла очень скромно. Марк сидел один в экипаже, следовавшем за катафалком. За его экипажем ехали миссис Форфут-Медоуз с Мэтью и Люком, далее процессия состояла из экипажей с представителями мужской половины разных семейств. За экипажами шли только мужчины из прислуги, в основном члены семьи Дрю.

Марк и миссис Форфут-Медоуз смотрели из экипажей, как гроб опускали в могилу. Марк сидел в одиночестве и рыдал, как никогда в жизни, чувствуя себя абсолютно одиноким. Ему было знакомо одиночество, но это было одиночество особого рода: он расстался навсегда со своим первенцем, и тогда, когда они только-только начинали по-настоящему узнавать друг друга. После его второй женитьбы мальчик замкнулся и между ними не стало теплых чувств. Только с отъездом Эйлин Гарри начал оттаивать и повеселел. В последнюю их встречу мальчик, или нет, молодой человек, которым стал его сын, говорил о своих симпатиях к сестре друга, что объясняло его частые поездки во Францию. Тогда Гарри признался, что его чувства, как ему казалось, пользуются взаимностью. И теперь еще одно сердце будет оплакивать потерю.

Марк на поминках не присутствовал, во главе стола сидела миссис Форфут-Медоуз, но все вошли в его положение и не осуждали за это.

Приняв соболезнования, Марк распорядился, чтобы его подняли наверх, и уже в своей комнате сказал Тилли и мистеру Бургессу, что не хочет, чтобы его беспокоили, и позвонит, когда они ему понадобятся. Он даже отказывался видеться с тещей до следующего утра. Не надо говорить, что миссис Форфут-Медоуз это очень не понравилось.

Когда же они встретились, то сначала казалось, им не о чем говорить. Марк застыл в своем кресле, отрешенно глядя в окно, Джейн Форфут-Медоуз также сидела неподвижно, ожидая, чтобы Марк нарушил молчание. Он неожиданно повернул к ней голову и не сказал, а, скорее, глухо прорычал:

— Умер мой сын, мой первенец, а она не соизволила приехать на его похороны даже ради приличия. Она что же, боялась, что я прикажу заковать ее в цепи?

— Она не совсем здорова. Дорога сюда могла бы ей повредить…

— Как я слышал, на увеселительные прогулки здоровья у нее вполне хватает. У вас здесь, возможно, есть свои уши, а мои друзья на удивление охотно сообщают мне обо всем, что делается в Скарборо.

— В Скарборо есть чем заняться, там много развлечений, не то что здесь.

— Боже милостивый! — поднял глаза Марк. — Сколько раз я предлагал ей пересесть с кушетки в экипаж и съездить в город на концерт или спектакль, но она отказывалась, ссылаясь на нездоровье. О, какую игру она вела, как меня обманывала, подумать только…

— Ах, Марк! На твоем месте я бы не стала говорить об обмане.

— Послушайте, что я вам скажу, — он резко наклонился к теще. — Есть немало форм отступничества, и любовная связь из них не самая худшая.

— Возможно, мы смотрим на этот вопрос по-разному. И полагаю, есть свое мнение и у Эйлин. А если уж разговор зашел о разных новостях, то не стану ходить вокруг да около и скажу тебе прямо: ты должен избавиться от этой девицы.

— Какой? От Троттер?

— А кто еще здесь ухаживает за тобой?

— Можете ли вы назвать хоть одну разумную и убедительную причину, почему мне следует ее уволить?

— Могу, и не одну, но главная причина состоит в том, что ваши имена упоминаются вместе.

— Ах так! И в какой же связи упоминается мое имя вместе с ее именем?

— Не надо притворяться непонимающим, Марк. Не заставляй меня называть вещи своими именами.

— А я именно этого и добиваюсь. Троттер выполняет обязанности сиделки, а также экономки, и в обоих случаях она прекрасно себя зарекомендовала.

— Ты знаешь, что за тобой следует ухаживать мужчине.

— Такой человек у меня есть, это Бургесс, но мне также необходимо женское общество. А что касается ваших намеков, то мне придется вас сильно разочаровать. Она пока еще не приняла на себя роль моей любовницы.

Марк умолк, и они молча смотрели друг на друга. Его взгляд сказал миссис Форфут-Медоуз, что он говорит правду.

— Мне не нужны незаслуженные милости, — продолжал Марк. — А потому передайте моей жене, что я приложу все усилия, чтобы Троттер утвердилась и в главной роли, которую вы для нее определили.

— Я… я всего лишь хотела тебя предупредить.

— Благодарю за заботу и участие.

— Пойдут разговоры, она молода и… и…

— Договаривайте, вы хотели сказать «красива»?

— Нет, не это.

— Тогда что же?

— Это не так важно. Но мне лично не нравится эта девушка… в ней что-то такое есть. И более того, она не знает своего места.

— Она разговаривала с вами грубо?

— Напротив, она почти совсем не разговаривала.

— И это плохо?

— Можно по-разному молчать и говорить. А как она держится! Так или иначе, я настоятельно советую тебе, Марк, избавиться от нее. Я искренне желаю тебе добра.

— И я не менее искренне должен сказать, а вы будьте любезны передать моей жене, что я не собираюсь увольнять Тилли. И если она покинет этот дом, то только если сама того захочет. Ни в ком другом за всю свою жизнь не встречал я столько участия и понимания. Передайте это моей жене слово в слово, а еще скажите, что я до конца дней не прощу ее за то, что она не захотела быть со мной рядом в эту тяжелую для меня минуту. Я знал, что она никогда не была особенно расположена к Гарри, даже недолюбливала его, но из уважения и простого приличия она должна была быть сегодня рядом со мной. На глазах всего графства мной гнушаются, как прокаженным. Никто из них не поверит, что она оставила меня из-за моих отношений с Майтон. Я уверен, что они думают, что я вел себя с ней как чудовище. По какой другой причине она отказалась приехать?

Джейн Форфут-Медоуз не сразу нашлась, что ответить.

— Она прислала тебе свои соболезнования. У тебя ее письмо, — очень тихо проговорила она.

— Да, соболезнования я получил. Но это письмо было таким сухим, что мне кажется, она списала его из книги, которая называется: «Образцы писем, которые положено рассылать родственникам усопших». Такая книга мне попадалась. Я читал ее и смеялся.

Снова последовало молчание.

— Но тебе не следует забывать, что из уважения она забрала из школы мальчиков и они приехали со мной.

Он закрыл глаза и ничего не ответил, а она продолжала.

— Кстати, если разговор зашел о мальчиках, хочу сказать тебе следующее. Мэтью пришлось перевести в другую школу.

— Почему? — быстро спросил он.

— Ему явно не нравилась школа, в которой он учился, и он плохо стал себя вести. А эта школа очень… в ней высокая плата… и… и…

— Вы хотите, чтобы я взял на себя расходы?

— Эйлин была бы благодарна, если бы ты…

— Скажите Эйлин, что она получает от меня столько, сколько я в состоянии ей дать. Если у нее не хватает средств на содержание детей, пусть вернет их домой. Здесь на них уйдет меньше денег, включая расходы на школу.

— Тебе следовало продать шахту, у тебя был шанс, когда тебе предлагали, — взгляд ее стал колючим.

— Что вы можете знать о шахте и моих шансах? Но вас хорошо информируют. Интересно, кто здесь старается для вас?

— Ни для кого не секрет, что Розир охотно бы купил шахту.

— Пусть все такие знают, что моя шахта и дальше будет гнить, как, должен признаться, гниет и сейчас, но я не продам ее Розиру или кому бы то ни было из его братии.

— Ты ведешь себя очень глупо. Твоя бравада ни к чему. Какая от нее тебе сейчас польза? И у тебя нет денег на ее восстановление.

— Да, на восстановление у меня денег нет. Но считаю, что и Розиру с его капиталами ее не запустить.

— А тебе известно, что у тебя тяжелый характер?

Марк посмотрел на поднявшуюся тещу и уже приготовился сказать резкость, но вовремя сдержался, вспомнив о том, что она, пожилая женщина, проделала такой долгий путь ради того, чтобы быть рядом с ним, но в глубине души Марк сознавал, что она согласилась бы на путешествие вдвое длиннее и тяжелее этого, только бы не позволить дочери вернуться к нему. Мать-собственница снова безраздельно завладела своей дочерью. И Марк проглотил свои язвительные замечания, а только сказал:

— Спасибо, что вы приехали.

— Это то немногое, что я могла сделать, — ответила она и прибавила: — Я очень тебе сочувствую, Марк.

Его поразила искренность ее тона, но он был поражен, когда она предложила:

— Может быть, тебе… станет немного легче, если я на неделю оставлю у тебя мальчиков? Ты сможешь отослать их обратно с Лейбурном. Я… объясню Эйлин.

Марк смотрел на нее в немом изумлении.

— С вашей стороны это такой широкий жест, но лучше вам увезти их с собой… здесь для них будет мало развлечений… сейчас. — Он не мог признаться ей, что ему в эти дни не хочется видеть сыновей. Марк не смог бы объяснить это чувство, но их бьющая через край энергия, которую они едва ли смогут подавить в себе, поскольку смерть еще не заняла в их сознании своего истинного места, и даже их голоса, пусть приглушенные, стали бы для него солью, разъедающей свежую рану.

— Я понимаю, но мне казалось, их присутствие могло бы тебе помочь.

— Я ценю ваше предложение и всегда буду за него благодарен.

— Ну… мне пора ехать. Филлис уже уложила вещи. Я пошлю ее за мальчиками. Они, наверное, в детской? Ты, конечно, захочешь увидеться с ними?

— Да, конечно.

— До свидания, Марк.

— До свидания. И еще раз спасибо за приезд.

Она наклонила голову и вышла.

Марк некоторое время лежал с закрытыми глазами, нервно кусая губу, затем приподнялся и дернул за шнурок звонка…

Пять минут спустя Тилли привела мальчиков и оставила их с отцом. Они стояли по обе стороны от его кресла, а он улыбался им, вглядываясь в их лица. С последней их встречи Мэтью изменился еще больше: он стал выше ростом, волосы, когда-то совсем светлые, заметно потемнели, но больше всего изменились глаза. Всегда в них плясали чертики и горели искорки озорства, теперь же в их глубине Марк заметил озадачившее его выражение. Если бы перед ним оказался старик, Марк мог бы сказать, что видит страдание, усугубляемое страхом. Но Марк знал Мэтью как сильную натуру, поэтому у этого выражения должно было быть другое объяснение. Люк, напротив, почти не изменился. Глаза его не утратили задорного веселого блеска, а губы всегда были готовы растянуться в улыбке. Но пусть выглядели они по-разному, мысли их волновали одни и те же, о чем почти сразу и сообщили отцу. Марк пожелал им счастливой дороги и поблагодарил за приезд, но не успел он закончить, как заговорил Мэтью:

— Папа.

— Слушаю тебя, Мэтью.

— Я… хочу попросить тебя кое о чем. Мы оба хотим, верно. Люк?

И Люк с решительным видом кивнул:

— Да, папа.

— О чем же вы хотите меня попросить?

— Мы… нам бы хотелось вернуться домой.

Марк снова закрыл глаза и опустил голову.

— Боюсь, Мэтью, не все зависит от меня. Решать будет ваша мама. Если бы вам удалось убедить ее и…

— Папа, она… не станет нас слушать. Если бы ты поговорил с ней, написал ей письмо и позволил бы нам вернуться, я обещаю, что от меня не было бы никаких неприятностей слугам, я имею в виду. Я вел бы себя хорошо, мы оба вели бы себя как следует, правда, Люк?

— Да, папа, — без тени улыбки ответил Люк.

У Марка запершило в горле, пока он пытался подобрать слова. Мэтью продолжал:

— Мы уже поговорили с Троттер. Она тоже хочет, чтобы мы вернулись… и мы ей пообещали, что не будем безобразничать. А я буду отсюда ездить в школу. Да, папа, я могу ездить в Ньюкасл.

— Мне жаль, мой милый мальчик, очень жаль, — заговорил Марк, положив руки на плечо сына. — Ничего бы я не желал больше, чем вашего возвращения домой. Но… как я уже сказал, это решение зависит от вашей мамы. Если вы сможете ее убедить — прекрасно. Понимаете, в любое время сложно управлять хозяйством в таком большом доме, но если в нем живут дети, да еще четверо…

О, боже! Марк видел слезы на глазах Мэтью, этого упрямого, бесстрашного чертенка. Нет, он не мог вынести детских слез.

— Ну, ну, мы же не маленькие, мы же выросли, правда? — Марк положил руки им на плечи и выдавил из себя улыбку. — Я позабочусь о том, чтобы следующие каникулы вы целиком провели у меня, а тем временем напишу вашей маме и мы постараемся договориться.

Мэтью быстро-быстро заморгал, проглотив подступившие к горлу слезы, и поблагодарил:

— Спасибо, папа.

— Спасибо, папа, — просиял улыбкой Люк. — И Джесси Энн с Джоном с удовольствием вернутся. Они все там похожи на жирные клецки, — шепнул он в ухо отцу.

— Кто клецки? — поднял брови Марк.

— Все они у бабушки в доме, — широко улыбаясь, стал объяснять Люк. — И дедушка, и Филлис, и слуги — все жирные клецки. Так их Бригвелл прозвал, а иногда он называет их тягучим пудингом.

Марк смотрел на Люка и думал, что за него можно не беспокоиться, он на рожон не полезет и бурю переждет. А Мэтью не станет отсиживаться, он бросит вызов всем штормам.

— А теперь идите, и ведите себя хорошо. Мы скоро увидимся.

— До свидания, папа.

— До свидания, папа. Ты напишешь маме, правда?

— Да, Мэтью, напишу. До свидания, мои дорогие.

Когда дверь за детьми закрылась, Марк развернул кресло к окну и, положив руку на широкий подоконник, уткнулся в нее рукой.

Прошло восемь часов, но он ни разу не позвонил, и Тилли решилась постучать к нему. Она открыла дверь. Марк сидел у окна, невидящим взглядом глядя в звездную ночь. Он не повернул головы в ее сторону.

— Я принесла вам попить горячего, сэр, — тихо проговорила она.

Он в ответ чуть заметно отрицательно покачал головой. Комнату освещал отсвет горевшей в коридоре лампы, проникавший через незакрытую дверь. Тилли поставила поднос и зажгла свечу в ночнике, потом закрыла дверь и, подойдя к Марку, положила руку ему на плечо.

Он резко повернулся и поднял на нее глаза.

— Троттер, скажи, почему? Почему ему было суждено погибнуть, и так рано, на рассвете жизни?

Что могла она на это ему ответить? Ничего, и он продолжал:

— Мы только начали узнавать друг друга. На меня давит груз вины за то, что столько лет я не уделял ему достаточного внимания. Рядом были другие дети. Он, очевидно, это чувствовал… и ты сама видела, как он преобразился и повеселел, а все потому, что они уехали и ее больше не было здесь.

Чем могла она ему помочь? Тилли быстро прошла в гардеробную и налила в стаканчик бренди. Вернувшись в спальню, она вылила бренди в молоко. Он был не равнодушен к горячему молоку с бренди.

— Спасибо, Троттер, — поблагодарил он, когда она подала ему стакан в серебряном подстаканнике, и прибавил: — Иди спать, день выдался длинным.

— Я не устала, сэр, — поколебавшись ответила она. — Я могу еще побыть с вами.

— Нет, Троттер, не сегодня. Но все равно, спасибо. Доброй ночи.

— Доброй ночи, сэр…

Шли дни, недели, месяцы. Марк больше не высказывал желания спуститься вниз. Казалось, он окончательно утратил интерес к жизни. Мистер Бургесс рассказал ему о новом писателе по имени Уильям Мейкпис Теккерей, книгу которого «Записки Желтоплюша» он прочитал с удовольствием и теперь рекомендовал Марку, но тот только рассеянно поблагодарил:

— Спасибо, Бургесс, как-нибудь в другой раз.

Апатия хозяина беспокоила всех в доме. Бидди жаловалась, что все ее старания пропадали зря и готовить для него было теперь сплошным переводом продуктов. Но, конечно же, на самом же деле еще ни разу не пропало крошки от той еды, что возвращалась им почти нетронутой. Но, как заметила Бидди, рабочий люд, как и куры, могут вполне обходиться и грубой пищей и совсем не обязательно пичкать их маслом, яйцами и сметаной.

— Ты не могла бы придумать что-нибудь, чтобы его отвлечь? — спросила Бидди у Тилли вечером того памятного дня.

Они сидели вдвоем в кухне, как делали иногда поздно вечером, переделав все дела. В доме стояла тишина, все остальные давно ушли спать. Огонь в очаге был притушен. Фитили в лампах привернуты. Ярко горела только лампа в кухне. Бидди подошла к ней, сняла узкий стеклянный колпак и убавила огонь. Затем прищипнула фитиль и, вытерев пальцы о юбку, обратилась к Тилли: «Ну?», на что Тилли ответила: «Что?»

— Я спрашиваю, ты что-нибудь придумала?

— А что, по вашему мнению, я должна сделать?

— Не мне тебе указывать, — откликнулась Бидди, надевая на лампу стекло. — Мне не известно, что у тебя на сердце и что в голове. Только тебе известны твои чувства… А все остальные видят, что чувствует он. С какой стороны ни смотреть, шаг этот серьезный. Но со временем тебе будет от этого польза.

— Многие считают, что это давно произошло. И в первую очередь миссис Форфут-Медоуз. Она хотела от меня избавиться.

— Если ты решишься, она будет беситься, потому что он никогда не отпустит тебя. И еще, — она прямо посмотрела Тилли в глаза, — тебе придется смириться с тем, что на приличное замужества рассчитывать тебе после этого не придется.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Затем Тилли медленно встала и, не говоря больше ни слова, вышла из кухни.

В своей комнате она вымылась с головы до ног в теплой воде с душистым мылом из туалетной комнаты хозяина. В первый раз она надела новую ночную рубашку, сшитую из тонкого батиста, кусок которого нашелся, когда она перебирала один из сундуков на чердаке. Таких сундуков со старой одеждой там стояло немало, а в одном были сложены отрезы ткани. Тилли решила, что не будет ничего плохого, если она возьмет один небольшой кусочек. И ее рукам нашлось занятие на многие месяцы, зато украсившая перед рубашки вышивка «елочкой» стала предметом ее гордости.

Она разгладила рубашку и принялась рассматривать свои руки, приблизив их к лампе. Они стали мягкими, из-под ногтей исчезли темные полоски и заусенцы. Кожа на тыльных сторонах ладоней побелела и была такой же белой, как и на самих ладонях. Тилли коснулась рукой волос. Она мыла голову каждую неделю и каждый день вечером, когда не очень уставала, хорошо расчесывала волосы, перед тем как заплести в косы.

Она перебросила косы вперед, они спускались ниже груди и были шелковистыми на ощупь. Тело ее было готово, но еще требовалось подготовить душу. Тилли сознавала, что шаг, который она решилась совершить, изменит всю ее жизнь, как намекала Бидди. А если у нее появится ребенок? А если и так. Не она первая, не она последняя. А если это будет его ребенок — чей же еще он мог быть, — то хозяин от него не откажется, она чувствовала, что он не такой человек.

Но пока ничего не произошло, уверена ли она, что идет на этот шаг единственно ради того, чтобы утешить его, или дело не только в этом? Такая причина существовала, но была слишком личной, и разум запрещал ей думать об этом. И кроме всего прочего, нравился ли он ей достаточно, для того чтобы переступить черту?

Она посмотрела на ладони и кивнула в ответ своим мыслям. Да, ее симпатия к нему была достаточно сильной…

В халате и со свечой в руках Тилли на цыпочках вышла из своей комнаты и проскользнула в гардеробную. Часы на камине показывали без двадцати двенадцать. Может быть, он спит? Тогда она не станет будить его.

Осторожно открыв дверь, Тилли тихонько вошла в комнату, освещаемую только светом ее свечи. Она подняла ее над головой и встретилась с ним взглядом. В его широко раскрытых глазах не было и намека на сон. Он казался очень бледным, а волосы выглядели очень темными, и в них не было заметно седины. Он слегка приподнялся и спросил:

— Это ты, Троттер?.. Что ты хотела?

— Я пришла, сэр… составить вам компанию.

Он рывком сел в постели, потом уронил голову на грудь и запустил пальцы в волосы.

— Ах, Тилли, Тилли, — едва слышно твердили его губы. — Ты пожелала меня? — поднимая на нее глаза, спросил он.

— Не только, сэр.

— Нет? Ты говоришь правду?

— Да.

Он протянул руку, и она вложила в нее свою.

— На одеяло или под? — спросил он.

Она порадовалась в душе, уловив в его тоне иронию. Слегка отвернувшись, она поставила подсвечник на ночной столик и нарочито медленно отвернула покрывало. Потом, высвободив вторую руку, она повернулась к нему спиной, сбросила на пол халат и села на край постели. Затем медленно подняла ноги и оказалась под одеялом. Теперь они сидели рядом. Она повернула к нему голову.

— Вы считаете меня слишком смелой? — глядя в сторону, спросила она.

— Ах, Тилли! Тилли! Моя дорогая.

В следующую минуту она оказалась в его руках, и порыв его оказался таким бурным, что они упали в подушки и замерли.

— О, Тилли, Тилли, — его пальцы нежно коснулись ее подбородка. — Я не мог и надеяться, что ты сделаешь первый шаг. Я… полагал, что мне придется долго уговаривать и всячески завлекать тебя. И без сомнения, мне через какое-то время удалось бы добиться успеха, даже если бы ты не была мне так необходима, как сейчас. Благодарю тебя, моя милая, что ты решилась прийти ко мне.

Его пальцы повторили контуры ее лица, и, когда они коснулись ее век, он сказал:

— У тебя необыкновенные глаза, невероятно красивые. Я не видел таких ни у одной из женщин. Ты это знаешь, Тилли?

— Нет, сэр, — с трудом выговорила она.

— Тилли, не говори мне больше «сэр». Слышишь?

Она молча подняла на него глаза.

— Не говори мне «сэр», по крайней мере когда мы вместе, как сейчас, а в другое время старайся только соблюдать приличия. Меня, как ты знаешь, зовут Марк. Скажи Марк, Тилли.

— Я… я не могу. Если я… — она тихонько рассмеялась и повторила. — Нет, сэр, я не могу.

— Тилли, Тилли Троттер, это приказ. В дальнейшем ты будешь обращаться ко мне по имени. Как можно делить ложе с тем, кого называешь «сэр», Тилли? — он помолчал. — А я тебе не совсем безразличен?

— Нет, сэр, вы далеко не безразличны мне.

— Спасибо, моя милая, спасибо. Я хочу признаться тебе, Тилли, и ты должна мне верить… Дело в том, что я люблю тебя. Слышишь? Я тебя люблю. Я не испытывал такого чувства ни к первой жене, ни ко второй, ни к детям. С первой минуты, как я тебя увидел, я знал, что буду околдован, — в ответ на ее беспокойное движение, он крепче прижал ее к себе. — Это чувство появилось в тот день, когда я предложил тебе место няни. Мне не хотелось отводить от тебя глаз и хотелось, чтобы ты на меня смотрела. Тогда я не понял, что это любовь. Но это была любовь, Тилли. Я люблю тебя… люблю, Тилли. О, Тилли, как я люблю тебя.

По ее телу пробежала легкая дрожь. Он заговорил уже другим тоном.

— Ты знаешь, на что идешь? Могут быть последствия, от которых я не в силах буду тебя оградить, за исключением денежной поддержи. Ты это сознаешь?

Она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо, освещенное светом свечи.

— Сейчас я мало о чем думаю. Мне только хочется доставить вам радость.

— Тилли, милая. Ты, как дар Божий. Ты знаешь об этом? Ты такая юная и красивая… Я с трудом верю, что ты здесь. Скажи, тебя не смущает… мое состояние?

— Вы имеете в виду тот несчастный случай, ваши ноги?

— Да, именно.

— Нет, нисколечко. Вы для меня замечательный человек, вот и все.

И она подтвердила свои слова. Когда его изуродованная нога легла осторожно между ее ног, она не вздрогнула, не отшатнулась, а крепко обняла его. Губы его нашли ее рот, а когда рука скользнула по ее бедру, она всем телом откликнулась на ласку, и он ответил ей радостным стоном. В этот самый миг в ней и родилась любовь к нему.