Глава 1

Миссис Матильда Сопвит стояла на палубе, держась за поручни, и наблюдала, как темнеет вода, и солнце садится за горизонт. День выдался на редкость спокойным, в отличие от той мерзкой погоды, которая стояла в течение всего утомительного морского путешествия из Ливерпуля, откуда она уехала в Америку три года назад на том же самом судне. Тогда она, ее маленький сын и ее подруга Кэти Дрю так мучились от качки, что согласны были умереть, а ее ребенок и в самом деле чуть не умер. Правда, бурное море и ходившее ходуном судно никак не влияли на ее мужа; наоборот, казалось, что он получал удовольствие. Мысль о том, что он возвращается в страну, которую любил, и где, как он однажды заметил, хотел бы умереть, вдохновляла его. Это его желание было исполнено, хотя и значительно раньше, чем он рассчитывал.

Матильда Сопвит постаралась отвлечься от воспоминаний и задумалась о будущем, которое начиналось завтра, по прибытии в порт. Там ей предстоит встреча со своим деверем Джоном Сопвитом и его женой Анной. Оба молодые, почти дети, во всяком случае, с ее точки зрения. Она знала, что родственники будут ей очень рады, поскольку ни на минуту не сомневалась в их искренней привязанности, ведь именно она и свела их, мужчину и женщину, считавших себя ущербными от рождения. Как должна себя вести юная девушка с безобразным родимым пятном? Мужчина, конечно, мог бы как-то контролировать себя, потому что его пороком было сильное заикание.

Женщина тут же представила себе, как они будут долго ехать в поезде, мысленно увидела ожидающую поезд карету, и как карета въезжает через железные ворота и останавливается перед особняком, расположенным на окраине Саут Шилдс; она почти ощутила радость матери Кэти, Бидди и одновременно ее огорчение оттого, что дочь не вернулась из Америки. Но лучше всего она представила себе лица всей семейки Дрю и множества других, наблюдающих, как она входит в дом не только вместе со своим сыном Вилли, но и с маленькой девочкой, чьи черты безоговорочно утверждали ее родство с мексиканскими индейцами.

«Это моя приемная дочь», — скажет она им. Но почему, прочтет она в их изумленных взглядах, понадобилось удочерять именно такого ребенка, ведь все знают, что подобные существа не совсем люди, во всяком случае, не такие, как англичане, они рождены, чтобы быть рабами.

Сможет ли она поведать им… сможет ли признаться даже Бидди Дрю, той Бидди, которая, как и ее дочь Кэти, знала о ней все и была ее закадычной подругой, сможет ли она произнести: «Я вовсе не удочеряла ее, Бидди, она незаконнорожденный ребенок моего мужа»? Нет, нет, она никогда не посмеет запачкать имя Мэтью. Правда, в общепринятом смысле, незаконнорожденное дитя не накладывает пятна на мужчину. Виноватой бывает только женщина, в том случае, если ребенок белый. А как быть, если у ребенка темная кожа, странные немигающие глаза, твердый рот, словно запрещающий говорить, и волосы — прямые, черные и сверкающие, вроде начищенных ботинок, и при этом хрупкое, крошечное тело. Такого ребенка не примет никто.

Но Матильду Сопвит мало волновало как примут Жозефину в доме, ее больше тревожили дальнейшие отношения жителей деревни и девочки. К сожалению, ребенок, которому, по ее сведениям, было около четырех с половиной лет, выглядел как трехлетний малыш. К сожалению — потому, что она знала, к какому выводу придут соседи, взглянув на эту представительницу рода человеческого: Тилли Троттер опять взялась за свои штучки. Она даже услышала их возмущенные голоса: «Бог ты мой! Подумать только, у нее хватило наглости привезти сюда еще и своего незаконнорожденного ребенка! Разве мало, что из-за нее умерло двое мужчин, прежде чем она опозорила себя, став любовницей человека, годившегося ей в отцы? И что она сделала сразу же — его тело и остыть не успело? Вышла замуж за его сына и уехала с ним в Америку. И вот надо же, явилась не запылилась, и теперь демонстрирует свое последнее достижение».

Матильда так отчетливо представила себе все эти лица и голоса, что резко повернулась, на мгновение облокотилась о поручни и быстро ушла с палубы. Спускаясь по трапу, она столкнулась с капитаном, который поздоровался и сказал:

— Осталось всего несколько часов, мэм. Путешествие скоро закончится, и вы благополучно ступите на землю.

— Да, вы правы, капитан. На случай, если мы больше не увидимся, я хотела бы поблагодарить вас за все, что вы сделали, чтобы наше путешествие было приятным.

— Ничего особенного, мэм, я был счастлив помочь вам. И мне жаль, что вам пришлось так много испытать за то время, пока вы были вдали от своей родины. Я хорошо помню вашего мужа. Простите, что я заговорил о нем, мне не хотелось бы будить печальные воспоминания, я только хочу сказать, что мои офицеры и команда считают, что он был самым настоящим джентльменом.

— Благодарю вас.

— Я увижу вас сегодня за ужином?

— Не могли бы вы меня извинить, капитан? Мне не хотелось бы оставлять детей надолго.

— Я понимаю. Да-да, я понимаю и распоряжусь, чтобы вам прислали что-нибудь повкуснее в каюту.

— Вы очень добры, спасибо вам. — Она наклонила голову, в ответ он поклонился ей, а потом долго смотрел, как она идет по коридору к своей каюте.

Это была самая большая каюта на корабле. Со временем Матильда выяснила, что решение капитана отдать каюту ей, вызвало возмущение мистера и миссис Силлитт, четы, которая регулярно совершала морские путешествия и обычно занимала именно эту каюту.

Она отказалась в последний раз поужинать с капитаном не столько из-за детей, сколько из желания избежать встречи с миссис Силлитт. Дама была наполовину француженкой и любила рассуждать о том, о чем и понятия не имела. Редкая трапеза проходила без разговоров о недавней Крымской войне, причем миссис Силлитт болтала так бойко, будто сама участвовала в битвах при Альме, Балаклаве и Инкермане. Она люто ненавидела русских, и часть этой ненависти с энтузиазмом перенесла на англичан, которых поддерживал ее муж. Иногда казалось, что она обвиняет своего мужа в том, что он отдал приказ природе заморозить солдат. Во всех бедах были виновны англичане, а ведь ее муж сам был англичанином. Он отмалчивался и краснел за якобы бездарное британское командование. Поначалу капитан пытался спорить, но вскоре понял бессмысленность этого мероприятия. Зато первый помощник, шотландец по национальности, по секрету признался Тилли, что он не большой поклонник англичан, но еще меньше ему нравятся французы, которые только и делают, что устраивают революции и взращивают наполеонов. Последний, называющий себя Наполеоном Третьим, шебуршится подобно петуху на навозной куче. Нет уж, англичане, какими бы они ни были, все равно предпочтительнее французов. Больше того, он может назвать десяток портовых женщин в Ливерпуле, с которыми он уселся бы за стол с большим удовольствием, чем с миссис Силлитт.

Тилли обычно пропускала трескотню миссис Силлитт мимо ушей, за исключением одного вечера, когда та затронула тему «черных». Тилли внезапно очнулась, услышав громкое заявление:

— Вы считает разумным, миссис Сопвит, везти черного ребенка в страну? Верно, в Англии рабство отменили еще в начале века, но до сих пор ходят слухи, что черных детей кое-где все еще используют в качестве рабов.

Это ее выступление привлекло внимание даже обедающих за ближайшими столами. Все присутствующие замолчали.

Тилли посмотрела на женщину и сухо заметила:

— Я возвращаюсь домой со своей приемной дочерью, мадам.

Но не успела она продолжить, как миссис Силлитт перебила:

— Да-да, я знаю, дорогая, мы в курсе вашей ситуации, я только хотела высказать предположение, что неразумно растить эту девочку рядом с вашим сыном. Белое и черное не сочетается. И никогда не будет сочетаться. Я лишь предположила…

— Я бы предпочла, чтобы вы оставили свои предположения при себе.

Этот отпор никак не повлиял на миссис Силлитт, и она уже собралась продолжить, но тут вмешался ее муж. Как-то вдруг он опомнился и прошипел:

— Не лезь не в свое дело, женщина! Хоть разок, не лезь, куда тебя не просят, заткнись и ешь!

Как потом признался первый помощник, он бы не удивился, если бы раздались аплодисменты, и что ему ужасно хотелось приложить ухо к замочной скважине каюты, после того как пара туда удалилась. И еще, он обратил внимание Тилли на то, что мерзкая женщина и в самом деле послушалась мужа, хотя вид у нее был такой, будто она может взорваться в любой момент.

С того вечера прошло несколько дней, и все это время Матильда думала о Жозефине и ее будущем, о том как сложатся их взаимоотношения с Вилли. Миссис Силлитт к этим проблемам прибавила еще одну.

И сейчас, сидя на койке рядом со спящей девочкой, Матильда спрашивала себя, как еще она могла поступить. И сама же себе ответила: она могла сделать то, о чем просил ее Мэтью — вернуться домой с Вилли и оставить плод его греха в Америке.

Сейчас странно было вспоминать о том, насколько невыполнимой казалась эта его предсмертная просьба, и как легко было ей согласиться на его вторую просьбу: поклясться никогда снова не выходить замуж.

Она нежно погладила черную, блестящую косичку, лежащую на хрупком плече, затем встала и заглянула в другую койку, которая как раз оказалась на уровне ее глаз. Сын крепко спал, подперев подбородок кулачком. На него приятно было смотреть, он был так хорош, что у нее каждый раз при взгляде на него перехватывало дыхание. Когда мальчик родился, он походил на отца. Теперь же в его чертах не осталось ни следа этого сходства. У ребенка были ее глаза. Ах, его глаза. Матильда почувствовала резкую боль в сердце. Возможно, очень скоро он не сможет разглядеть, как выглядит его мать; он уже полностью потерял зрение на один глаз, а второй видел смутно, хотя постороннему никогда бы не пришло в голову, что ребенок почти слеп. В ту же секунду в памяти Матильды возник тот несчастный случай, который привел к ужасной беде. Она увидела себя на базаре с ребенком в руках, пьяную миссис Макграт, размахивающую палкой, а затем ее неожиданный рывок к ней. Матильда машинально уклонилась, и удар пришелся по сыну, которому тогда было всего шесть месяцев.

Ох, уж эти Макграты. Они стали проклятием всей ее жизни. Все, за исключением Стива, самого младшего в семье. Сейчас он работал помощником управляющего на шахте Сопвитов. Он был ее другом с детства. Он пострадал из-за нее, и это подтверждает его покалеченная рука. Он пострадал, потому что любил. Да, Стив Макграт любил Матильду. И три года назад она едва не воспользовалась этой любовью и не вышла за него замуж, чтобы избежать страстных преследований Мэтью, поскольку даже в ее собственных глазах грешно было выходить замуж за человека, от отца которого она совсем недавно родила сына.

Будет ли она рада видеть Стива? Матильда не решалась ответить на этот вопрос, ведь он давал повод для еще одного вопроса: а будет ли она рада вообще кого-либо видеть?

Хотя она оправилась от удара, вызванного смертью Мэтью, в душе образовалась огромная пустота, которая, как ей казалась, останется там навсегда и заполнить которую сможет только сын.

Матильда дотронулась до волос Вилли: с каждым днем они становились все светлее. Еще несколько секунд она смотрела на сына, а затем принялась собирать вещи.

Через несколько часов она будет в Англии, дома, в усадьбе Хайфилд. В доме, где она долгие годы проработала няней, в доме, откуда ее дважды выгоняли, в доме, куда она сейчас возвращается, но не как любовница Марка Сопвита или жена Мэтью Сопвита, а как вдова и хозяйка самого дома, поместья и шахты. С финансовой точки зрения она была очень богатой женщиной… богатой во всем, что на самом деле не имело никакого значения.

 

Глава 2

— С… с… скоро приедем, Тилли. С… с… скоро приедем д… д… домой.

Джон Сопвит отвернулся от окна раскачивающейся кареты и посмотрел на Тилли и жену, которые сидели напротив и держались за руки. Затем он еще крепче прижал к себе детей, сидящих у него на коленях. Тут Вилли, подпрыгивающий туда-сюда, закричал:

— Лошади, мама. Смотри, лошади, лошади скачут!

— Да, лошади, мой мальчик, — ответил Джон. — П… п… почему ты так удивился? Ты же не думаешь, ч… ч… что лошади есть т… т… только в Америке?

— У нас там полно лошадей, сэр. — Вилли повернулся и посмотрел прямо в лицо Джона, который наклонился и мягко сказал ему:

— Я — дядя Д… Джон. Скажи: дядя Джон.

Мальчик взглянул на мать, и когда она слегка кивнула, снова повернулся к Джону и повторил:

— Дядя Джон.

Жозефина тут же перестала смотреть в окно.

— Дядя Джон, — повторила и она.

Девочка четко выговаривала слова. Она говорила по-английски, но что-то в ее голосе, не меньше чем ее темная кожа, выдавало в ней иностранку.

Потом она протянула руку и мягко дотронулась до носа Джона. Он рассмеялся и, взглянув на Тилли, тихо сказал:

— Она — необычный р… р… ребенок. Я п… п… понимаю, почему ты захотела п… п… привезти ее с… с… сюда.

В душе Джон был уверен, что просто старается быть вежливым, и на самом деле никогда не сможет уразуметь, что заставило Тилли привезти домой эту странную цветную девочку. Хотя ребенок не походил на цветных детей, которых ему доводилось видеть раньше. Но он видел фотографии и рисунки, изображавшие американских индейцев, и в глазах и волосах этой девочки ему чудилось что-то индейское, хотя она не выглядела настоящей индианкой.

Джон откинулся на кожаную спинку сиденья и вполуха стал слушать рассказ жены об изменениях, которые она сделала в доме и которые, как она надеялась, будут одобрены Тилли. Ему пришла в голову странная мысль, которая ему не понравилась, но он не мог от нее отделаться. Тилли сказала, что ребенку четыре года, но с виду ей не больше двух. С его точки зрения она слишком мала для четырех лет: просто напросто младенец. Тилли уехала из Англии три года назад… Нет, нет! Джон постарался выбросить эту мысль из головы. И потом, голос ребенка. Девочка говорила явно как четырехлетняя.

Джон перевел взгляд на жену. Она от всей души радовалась возвращению Тилли. Вокруг почти не было женщин ее возраста или социального положения. Да, соседи были, но Анна трудно сходилась с людьми. Она до сих пор не могла забыть о своем недостатке, поэтому общение с посторонними давалось ей с трудом. Сейчас, глядя на нее, Джон видел только бледный край пурпурного пятна над кружевным воротом блузки. Ужасное пятно, расползшееся по всему плечу и отчасти по груди, можно было видеть, только когда Анна раздевалась. Молодая женщина несла этот крест с детства. Но Джон любил ее всю, каждый дюйм ее кожи со страстью, растущей с каждым днем. В день свадьбы Джон был уверен, что любит Анну, но он и представить себе не мог, что способен на чувство, которое захватило его позднее. Ему даже казалось, что его любовь к жене можно сравнить с маниакальной привязанностью брата к Тилли. Почему Мэтью должен был умереть? Как он умер? Ему не терпелось поговорить с Тилли о брате, узнать подробности. Она рассказала ему о каком-то набеге индейцев, и что брат умер от полученных ран.

— Никогда не думала, что снова увижу эти ворота.

Карета свернула на дорожку, ведущую к дому, и Тилли, наклонившись вперед, залюбовалась рябиновой аллеей. Листики на деревьях должны были вот-вот распуститься. Скоро весна. Смутная тревога охватила женщину: ведь через несколько минут ей придется говорить с Бидди. Конечно, Бидди будет рада ее видеть, но поймет ли она, почему не вернулась ее дочка Кэти, которую, как Тилли знала, Бидди любила больше всех своих детей. Правда, она пыталась это скрыть, и гоняла дочь очень усердно. Бидди драла ее за уши, когда та была ребенком, орала на нее за излишнюю болтливость, руководила ею, как ребенком, когда та была уже взрослой женщиной. Мать делала это все с единственной целью — скрыть свою особую привязанность к своей некрасивой, приземистой дочке.

Карета остановилась у парадной лестницы, где выстроились все домочадцы. Большинство из них Тилли узнала сразу: все семейство Дрю — Бидди, которая совсем не изменилась за эти три года, натруженная спина, но все такая же прямая, на изрезанном морщинами неулыбчивом, крупном лице нетерпеливое ожидание. Тилли моментально закусила губу, ведь ей придется так ее разочаровать. Там была Пег, старшая из дочерей, ей уже под сорок и из всех она самая хорошенькая. Она была замужем и уже овдовела. Рядом с ней стояла Фэнни, младшая. Сколько же ей? Двадцать пять? Вот и Артур, ему уже за тридцать, и Джимми, ему уже где-то двадцать восемь. Билл, как писала Бидди в одном из писем, ушел в море. Матильда тогда еще очень удивилась. Она была уверена, что он, как и другие сыновья Бидди, отправится работать на шахту. Заметила она и Бетти Лейберн и Лиззи Гэмбл. Последнюю как раз взяли на работу младшей горничной перед ее отъездом в Америку. Разглядела она и двух незнакомых ей мужчин. Тот, который помоложе, лет сорока, открыл дверцу кареты. Значит — это новый лакей. Другой, солидный и седой, стоял на верхней ступеньке. Наверняка — это дворецкий. Раньше она бы улыбнулась, заметив, как он старается показать, что знает свое место в иерархии слуг.

Дети пробрались к открытой дверце кареты, и Матильда увидела, как лакей ловким движением руки поставил Вилли на землю. Она также заметила, что он заколебался на мгновение при виде чернокожего ребенка, но затем поставил и ее на дорожку рядом с Вилли. Не отрывая от девочки взгляда, лакей повернулся, протянул руку Тилли и помог ей выйти из кареты.

Ее сразу же окружило все семейство Дрю. И это была не встреча хозяйки и ее слуг, это была встреча друзей. Но радость быстро затухла: все увидели как, обняв одной рукой Тилли, Бидди с нетерпением смотрела в сторону кареты, где стояли молодой хозяин и хозяйка, которым она служила после отъезда Тилли. Потом женщина подняла глаза на Тилли и почти шепотом спросила:

— Кэти?

— Все в порядке. Все в порядке, Бидди, — поспешно ответила Тилли. — С ней все хорошо, она счастлива. Мне надо о многом тебе рассказать…

— Она не вернулась с тобой домой?

— Нет. Нет, она приедет позже. Она вышла замуж. Давайте пройдемте в дом.

Семейство Дрю оторопело. В их взглядах читалось: наша Кэти и замуж? Потом, еще раз внимательно оглядев детей, особенно темнокожую девочку, они потянулись за Тилли, Джоном и Анной в дом.

На пороге Тилли приветствовал дворецкий. Его манеры были идеальными, лучшего и не пожелаешь. Он поклонился и сказал:

— Я — Фрэнсис Пибоди, мэм.

Опять Тилли пожалела, что разучилась улыбаться. Как ей обращаться к нему? Мистер или Фрэнсис, или просто Пибоди? Она остановилась на последнем и мягко произнесла:

— Благодарю вас, Пибоди.

Все вошли в холл. Тут Матильда остановилась и огляделась вокруг. Как же все-таки красиво! Она уже забыла, как прекрасен этот дом. Живя в Америке и мечтая вернуться, она просто и представить не могла всего того, что сейчас видела. Ничего не изменилось. Анна оставила все, как было, даже мебель стояла на прежних местах. Матильда повернулась к Анне и порывисто обняла ее, всем сердцем чувствуя, что эта женщина — ее верный друг. Одновременно она понимала, что никогда не сможет общаться с ней так же свободно, как с Бидди или Кэти. Конечно, она была хозяйкой поместья, но под этой маской и за тем образованием, которое ей дал мистер Бургесс, бывший когда-то наставником ее мужа и его братьев и сестры, скрывался ребенок, юная девушка, внучка Уилльяма и Энни Троттер, простых людей, воспитавших ее.

Матильда повернулась к детям. Они с полуоткрытыми ртами глазели на лестницу, ведущую наверх в галерею. Глазенки широко распахнуты. Для Вилли, как и для Жозефины, дом явился полной неожиданностью, ведь мальчик был слишком мал, чтобы его запомнить.

— Какой большой дом, мама, — выдохнул он, взглянув на мать.

— Да, милый, дом очень большой, — согласилась она.

— Можно я отведу его… их наверх, Тилли… мэм? Детская готова.

Она улыбнулась Фэнни Дрю, которая, как и все остальные, все еще пребывала в изумлении от вида смуглого прибавления в семействе. Фэнни даже на мгновение забыла, что старинная подруга, Тилли Троттер, теперь хозяйка дома. Разумеется, она была хозяйкой и долгие годы до этого, но совершенно на других основаниях.

— Да, Фэнни, отведи их наверх. Спасибо. Их вещи в маленьком сундуке, а остальной багаж доставят позже.

Фэнни улыбнулась и кивнула, протянув руки детям, но поскольку ее правая рука оказалась слева от Вилли, где он не мог ее видеть, ей пришлось ее поднять. Втроем они отправились наверх, Вилли неуверенно повернулся к матери:

— Мама?

Матильда кивнула.

— Все в порядке. Фэнни о вас позаботится. Я поднимусь через минуту.

Слуги, послушные жесту Бидди, до сих пор не произнесшей ни слова, разошлись по своим делам.

В гостиной, когда Анна помогала ей снять пальто и шляпу, Тилли неожиданно почувствовала, что ноги у нее подкашиваются. В голове загудело…

Придя в себя, она поняла, что сидит на диване, а рядом стоят озабоченные Джон и Анна.

— Ч… ч… что случилось, Тилли? Т… т… ты плохо себя чувствуешь?

Она покачала головой.

— Нет, нет. Пожалуйста, не беспокойтесь. Я не больна, это просто такая реакция, облегчение, оттого, что я уже дома.

— Ты едва не упала, дорогая, да и побледнела сильно.

Она нашла руку Анны и крепко сжала ее.

— Ничего страшного. Я сильно болела после смерти Мэтью. Ноги и сейчас иногда отказывают. Наверное, мне надо пойти умыться. И поговорить с Бидди, я вижу, как она расстроена. Но, — Матильда слабо улыбнулась, — не могу ли я сначала выпить чашку чая?

— Разумеется. Разумеется. О чем я только думаю?

Анна кинулась к шнурку у камина и дернула за него. Вскоре дверь отворилась, и появился мистер Фрэнсис Пибоди собственной персоной.

— Немедленно принесите поднос с чаем, Пибоди, — распорядилась Анна.

Дворецкий склонил голову, торжественно развернулся и вышел из комнаты. Тилли закрыла глаза и внезапно поняла, что жизнь ставит перед ней новую проблему — две хозяйки в одном доме. И еще, мистер Пибоди. Нет не мистер, просто Пибоди. Как он отнесется к тому, что она будет сидеть на кухне, болтая и смеясь вместе с Пег и Фэнни. Впрочем, о смехе беспокоиться вряд ли нужно. Матильде давно казалось, что она уже никогда не будет смеяться…

Выпив чашку чая, она не сразу поднялась наверх, а отправилась в кухню, где Бидди явно ждала ее появления — она стояла у стола, не сводя глаз с зеленой двери, и так крепко сжимала руки перед собой, что костяшки пальцев побелели. В кухне также были Пег и Фэнни Дрю.

Тилли стремительно подошла к Бидди, расцепила ее руки, прижала к себе и сказала:

— Ты не волнуйся, Бидди, все в порядке. У Кэти все замечательно. Мне надо многое тебе рассказать. Но сначала, — она взглянула на девушек, — мне хотелось бы признаться, как я рада всех вас снова видеть. Я… я даже себе этого не представляла. Сядьте. — Тилли усадила Бидди на скамейку и села рядом с ней, Пег и Фэнни подошли и остановились напротив.

Фэнни тихо спросила:

— Ты правду сказала, что она замуж вышла, Тилли? Она не померла?

— Умерла! Не глупи, Фэнни. Конечно, нет. Она теперь замужем. — Тилли повернулась к Бидди и снова сжала ее руку. — Она вышла замуж, Бидди… Это все… произошло в самый последний момент. Она не собиралась оставаться. Понимаешь… Ох, это длинная история. После смерти Мэтью я скверно себя чувствовала и несколько месяцев плохо осознавала, что вокруг меня происходит, а когда встала на ноги, то хотела только одного — поскорее вернуться домой. И вот накануне отъезда — Кэти все упаковала, ни слова о том, чтобы остаться — ко мне пришел Дуг, Дуг Скотт. Он — ковбой. Это совсем не то, что английский фермер, совсем другое. И он мне сказал, что любит Кэти, а Кэти любит его, но она отказывается остаться, потому что считает, что обязана вернуться со мной. Сама подумай, Бидди, — Тилли слегка склонила голову набок, — что я могла сделать? Могла я сказать: «Да, она должна вернуться домой», когда понимала, чего ей на самом деле хочется? Кроме того, Бидди, у нее никогда больше не будет такого шанса, как с Дугом. — Она повернулась и улыбнулась девушкам. — Он — красивый парень, кажется в два раза ее крупнее, ростом под метр девяносто. И Луиза, дочка миссис Портер, владелица ранчо, обещает ему работу получше и дом, в котором мы жили все это время. Мы его специально для себя построили. Кэти очень повезло, Бидди. Но самое главное, она счастлива и обещает, что приедет домой в следующем году или через год, ведь у Дуга есть деньги.

Бидди вздохнула и произнесла:

— Я так по ней соскучилась, Тилли.

— Я знаю, Бидди, но здесь у нее нет никаких шансов.

— Здесь ни у кого нет такого шанса. — Пег покачала головой. — Жаль, что ты не взяла с собой меня, Тилли.

— А ну-ка замолчите! — Бидди уже пришла в себя и, повернувшись к дочери, буркнула: — Я вчерась тебе толковала, больше никаких Тилли. Ты так и при других можешь ляпнуть.

— Будет тебе. — Тилли всплеснула руками и добавила: — Так приятно снова слышать свое имя.

— Людям надо знать свое место, сколько раз можно повторять. — Бидди поднялась и пошла к пылающей печке, а Тилли повернулась к девушкам и состроила гримаску. Они в ответ улыбнулись.

Бидди наклонилась, взяла чайник с медной подставки и, выпрямившись, сказала:

— Я очень горевала, девуля, узнав о твоем горе.

Дочери закивали, подтверждая ее слова. Проходя мимо них и ставя чайник на стол, мать сказала:

— Похоже, тебе печаль на роду написана.

Боль, до того дремавшая в Тилли, проснулась и пронзила ее сердце. Закусив губу, она с трудом сдерживала готовые пролиться слезы, и Пег участливо положила ей руку на плечо.

— Мне надо умыться, — с трудом выговорила она. — Мы еще поговорим позднее.

— Ну да, ну да. — Бидди даже не обернулась. Девушки молча наблюдали, как она, все еще едва сдерживая слезы, выходила из кухни.

В холле никого не оказалось, и Матильда постояла минутку, стараясь взять себя в руки.

«Похоже, тебе печаль на роду написана». Наверное, Бидди права. Ведь она высказала вслух мысль, которая пришла Тилли в голову после смерти Мэтью. Ох, Мэтью, Мэтью! Неужели тоска по нему никогда ее не оставит? И все же чуть больше четырех лет назад, когда вынесли тело его отца, не она ли стояла в этом самом холле и говорила: «Ох, Марк, Марк!»

И еще был тот день, когда Тилли бежала к Симону Бентвуду, фермеру, чья жена недавно умерла, в полной уверенности, что он раскроет ей свои объятия. И что же она увидела? Симона в сарае, нагишом, утешавшимся с женщиной, гораздо выше его по социальному положению. Она тоже в чем мать родила. Та первая любовь умерла очень быстро, будто ее отрезали ножом. Но это была любовь, которую Тилли лелеяла с детства.

Потом последовали двенадцать лет с Марком в качестве его любовницы и хозяйки дома. И его она тоже любила. Да, и его тоже. Но что это была за любовь по сравнению с тем, что она дала его сыну? Нельзя сравнивать одну любовь с другой. Когда она есть, она заполняет все время, вот и все. Но сколько раз человеку дано любить? Тилли не знала. Зато она была твердо убеждена, что любила в последний раз.

 

Глава 3

Следующие дни после приезда прошли спокойно. Матильда втянулась в жизнь дома. За три недели ни разу не вышла за калитку. Дети тоже: они хорошо чувствовали себя в усадьбе. Сад стал для них целым миром. Артур и Джимми Дрю, а также новый кучер Питер Майерз вовсю баловали их.

Был еще грум, Нед Споук. Питер Майерз постоянно грозил побить его за то, что он постоянно бегает с детьми, изображая козла, как будто сам еще ребенок, а не тринадцатилетний подросток.

Именно тогда Тилли, опасаясь, что дети совсем одичают, заговорила с Анной об их обучении. Она решила взять это на себя, чтобы иметь хоть какое-то занятие. Конечно, Анна иногда пыталась выпустить домашние вожжи из рук, но старая привычка брала свое и, отдавая приказания, она всегда говорила:

— Ой, прости, Тилли, прости, пожалуйста.

Со временем эти извинения поднадоели Тилли, и она готова была сказать: «Ладно, продолжай командовать». Но в каком тогда положении окажется она сама? Дом принадлежал ей, как и все поместье и шахта… Шахта — совсем другое дело. Несколько дней назад она высказала пожелание съездить на шахту, чем повергла Анну и Джона в настоящий шок. Теперь шахта — не место для нее. Вдобавок, ею весьма разумно руководят управляющий с помощником.

Казалось, они забыли, если и вообще помнили, что она когда-то работала на шахте.

Кстати, насчет помощника. Матильда думала, что Стив мог бы зайти, хотя бы для того, чтобы поздравить ее с возвращением. Разве он не арендует у нее коттедж? Хотя зачем ему снова впускать ее в свою жизнь? С самого начала она внесла полный хаос в его чувства. Ненамеренно. Нет, нет. Ведь она сразу сказала ему, что всегда будет относиться к нему только как к другу. И кто знает, может быть, он уже женился или завел себе подружку.

Тилли почувствовала сильное внутреннее беспокойство. Как сказала бы Бидди: «Ты сама не знаешь, чего хочешь, девуля». Кстати, о Бидди. Она все еще не оправилась от разочарования по поводу Кэти, хотя получила от нее письмо, в которое была вложена записка от Дуга. Все, что она сказала по этому поводу, было: «Похоже, он приличный парнишка». И добавила ехидно: «Вот только не могу себе представить Кэти на лошади. Она будет похожа на горошину на барабане».

По поводу детей Матильда решила посоветоваться с Анной.

— Надо нанять няню, кого-нибудь разумного, достаточно молодого, чтобы играть с ними, но достаточно взрослого, чтобы держать их в узде. По утрам я буду с ними заниматься. Вилли уже знает алфавит. Вот Жозефина, боюсь, учиться не любит.

— Они еще такие маленькие, Тилли, им так нравится играть в саду. Может рано начинать уроки?

— Учиться рано не бывает, Анна. Знаешь, когда я впервые здесь появилась, Джону было четыре года, а мистер Бургесс уже научил его читать детские стихи. Первый стих, который Джон прочел при мне, назывался «Маленькая прыгунья Джоан».

Когда Джон дочитывал, то откидывал голову назад и смеялся.

— Он тогда заикался? — тихо спросила Анна, и Тилли решительно соврала:

— Да, еще больше, чем сейчас. — Она покачала головой. — Значительно больше, потому что сейчас он может выговорить целое предложение, не спотыкаясь. И все благодаря тебе.

— Надеюсь, — застенчиво ответила Анна, — потому что я люблю его, очень люблю, и никогда не забываю, что своим счастьем обязана тебе, Тилли.

— Чепуха! Ерунда! Вы бы и без меня встретились.

— Нет, не встретились бы, и ты это знаешь. Когда я пришла сюда без приглашения, как последняя дура надеясь, что ты поможешь мне вывести это ужасное пятно, ты предложила мне придти еще раз. Я знаю, что тогда у тебя возникла мысль познакомить нас. Джону был нужен кто-то, и мне тоже. — Анна наклонилась и схватила Тилли за руку. Потом добавила: — Меня только одно беспокоит. Я никак не могу забеременеть.

— У тебя еще полно времени, все идет своим чередом. Вспомни, я жила с отцом Джона двенадцать лет, нет, одиннадцать, прежде чем это случилось со мной. Так что не забивай себе голову глупостями, просто будь счастливой.

— Да, я счастлива, Тилли. Раньше я и представить себе не могла, что можно быть такой счастливой. Я…

Раздался стук в дверь, обе женщины повернулись и увидели стоящего на пороге Пибоди.

— Мадам, посыльный доставил для вас письмо, сказал, что срочное, — произнес дворецкий, протягивая письмо Анне.

Она встала, взяла письмо и распечатала его. По мере чтения лицо Анны становилось все более озабоченным. Наконец она повернулась к Тилли.

— Это от тети Сюзан, насчет бабушки. Ей стало плохо. Я должна срочно ехать.

— Ну конечно. — Взглянув на дворецкого, Тилли распорядилась: — Скажите посыльному, чтобы возвращался и передал, что миссис Сопвит приедет очень скоро.

— Слушаюсь, мадам. — Пибоди поклонился Тилли. Когда он повернулся, чтобы уйти, Тилли задержала его:

— Велите немедленно заложить карету и пошлите человека к мистеру Джону, пусть он побыстрее возвращается.

Она заметила, что не сказала — к хозяину. У усадьбы не будет хозяина, до тех пор, пока Вилли не станет взрослым, а этого придется ждать еще много лет.

Суматоха следующих нескольких часов расставила все по своим местам. Всем уже казалось, что Тилли никогда никуда не уезжала из дома. Вожжи правления снова оказались в ее руках. В тот момент, когда она смотрела на садящихся в карету Джона и Анну, в ее душе родилась уверенность, что они не вернутся, останутся там, и что впервые она стала настоящей, законной хозяйкой в доме.

 

Глава 4

Через две недели вещи Анны и Джона отправили на их постоянное место жительства в Фелтон Холл, что за Феллберном. Старушку хватил удар, и Анна решила быть рядом с ней. Тилли видела, что Джону не хочется уезжать из поместья, но за Анной он пошел бы куда угодно. Однажды он признался Тилли, что если Анна довольна, доволен и он. Похоже, за время женитьбы Джон сильно повзрослел.

На следующий день после их отъезда Тилли уже беседовала с девушкой из деревни, пришедшей наниматься в няньки. Ее звали Конни Брэдшоу. Она была дочерью владельца гостиницы, который умер в прошлом году, а мать бросила гостиницу и живет теперь в коттедже на окраине деревни. Девица показалась Тилли бойкой и разговорчивой.

— Откуда ты узнала, что мне нужна няня?

— Да в деревне болтали, мэм.

«Странно, — подумала Тилли, — каким образом то, о чем и в доме говорили шепотом, доходит до деревни, расположенной в двух милях от поместья, причем никто из слуг там не бывает».

— Где ты в последнее время работала? — спросила она девушку.

— Да какая это работа, мэм. В баре на мать, после того как папашка помер. Только она мне не платила, а потом и вовсе все кинула.

— Кинула? Почему?

— Да трескала больше, чем продавала, мэм.

— Вот как! — Прямота девушки заставила Тилли отвести глаза. Она весьма смутно помнила миссис Брэдшоу, — скандальную толстую женщину с громким голосом — но могла понять, почему девушке хочется уйти от нее и начать новую жизнь.

— Тебя зовут Конни?

— Ага, мэм.

— Что же, Конни, я возьму тебя на месяц, посмотрим, как ты справишься, и буду временно платить тебе два шиллинга в неделю. Если ты мне подойдешь, то после испытательного срока станешь получать десять фунтов в год, плюс форма и чай или пиво, на выбор. Тебя будут отпускать в церковь по воскресеньям, если пожелаешь, затем у тебя будет полдня свободных раз в десять дней и один полный выходной в месяц.

— Здорово! — обрадовалась девушка. — Мне подходит, мэм. Надеюсь, я справлюсь. Буду стараться.

— И я надеюсь. До свидания, Конни.

— Всего хорошего, мэм.

Закончив собеседование, Тилли предоставила девушке достаточно времени, чтобы пройти по коридору и выйти из дома тем же путем, каким она и пришла, то есть через кухню. Потом она сама вышла из комнаты и направилась в кухню, чтобы распорядиться насчет обеда и ужина. И не успела Тилли открыть дверь, как услышала громкий голос Конни:

— Получилось! Дала месяц испытательного срока. Здесь что, и экономки нет? Хозяйка сама все вопросы задавала. Ну, думаю и ответы заранее знала, ведь сама была когда-то на моем месте.

— Пройдите, мисс. Я очень удивлюсь, если вы продержитесь месяц.

Это говорила Бидди. Тилли постояла немного и вернулась в комнату.

Ей не следовало нанимать эту девушку, но она ее пожалела. Легко ли работать в баре за так? Да еще терпеть мать-пьяницу. Но она была из деревни… Хотя Матильде давно пора было понять, что там ни один человек не желает ей добра, кроме, разве, мистера Пирсона. Но что сделал его сын? Появился неожиданно в Техасе и принялся рассказывать о ее прошлом всем, кто соглашался слушать. Но Тилли не винила в этом мистера Пирсона. Никогда не следует осуждать родителей за то, что делают их дети. Взять хотя бы дочь Марка, Джесси-Энн. Была таким прелестным ребенком, а превратилась в настоящую ведьму. Интересно, о чем она думает сейчас, узнав, что любовница ее отца, которую она почти буквально выгнала из дома, вернулась его законной хозяйкой? Наверное, из себя выходит от злости.

Ну, а девушка… Тилли взяла ее всего на месяц. А там видно будет. Но теперь ей придется составить расписание утренних занятий и первым делом подобрать подходящие книги. В библиотеке не нашлось ни одной книги, по которой она могла бы учить Вилли и Жозефину. Когда-то в детской их было много, но когда вторая миссис Сопвит решила оставить мужа и забрать детей, она прихватила и книги.

Но Тилли знала, где она сможет найти то, что ей нужно — на чердаке в коттедже. После смерти мистера Бургесса она несколько дней разбирала его вещи, а его книги отнесла на чердак. Теперь ей надо навестить коттедж и взять нужную литературу. И случайно встретиться со Стивом? Что же, когда-нибудь им придется встретиться. И почему ей надо бояться этой встречи? Нет, для этого нет никаких оснований.

Она отправится туда днем между часом и тремя, когда Стив будет еще в шахте, если у него утренняя смена, или по дороге на работу, если смена вечерняя. И вообще, зачем пытаться избежать встречи, которая все равно рано или поздно должна состояться.

Тилли вышла из комнаты и отправилась на кухню, где Бидди сразу же ей заявила:

— Знаю, что ты кое-кого наняла, девуля.

— Только временно, на месяц.

— И то хорошо. Сомневаюсь, что ты ее и неделю вытерпишь: чересчур бойка на язык. Ты знаешь, кто она такая?

— Да, дочка Брэдшоу из гостиницы.

— Та еще была парочка. Он помер с перепоя, она тоже туда же катится.

— Мне показалось, что дочь не хочет идти по стопам матери.

— Язычок-то у нее материнский… Ну, да это твое дело, девуля. Но предупреждаю, если она начнет свои штучки в холле, — Бидди кивнула в сторону помещений для слуг, — я ее приструню, ты и оглянуться не успеешь.

Тилли улыбнулась и ответила:

— Ради Бога, Бидди, ты только облегчишь мне работу. — Как все же приятно говорить с Бидди в привычном тоне, подумала она. — Теперь насчет обеда. Я не слишком голодна сегодня…

— По-моему, так ты всегда сыта. Слушай, есть палтус, который тает во рту. И телячьи котлеты. Я тебе сейчас подам и ты поешь. Поняла?

— Поняла.

— Послушай. — Бидди жестом попросила Тилли подойти поближе и шепотом спросила: — Он к тебе уже приставал?

— Пибоди?

— Ну да, кто же еще.

— Нет. А почему он должен ко мне приставать?

— Чтобы устроить свою дочку сюда в няньки. Мне кучер проболтался.

— У Пибоди есть дочь?

— Целых четыре.

— Не может быть!

— Еще как может. И знаешь, что он пытался сделать перед твоим приездом?

— Нет.

— Перетащить их всех сюда. Старшей уже под сорок, и она работает экономкой где-то в Ньюкасле. Он все к мистеру Джону приставал, говорил, что, мол, негоже в таком доме иметь экономкой повариху. — Она пальцем ткнула себя в грудь. — Его вторая дочка — вдова с одним дитем, а остальные две в услужении. Он считал, что младшая, ей едва семнадцать исполнилось, для детской в самый раз. Подожди, вот он узнает о нашей мисс Конни Брэдшоу. Это его просто убьет, ведь, если честно, эта девка — настоящая оторва. Пибоди думает, что и моя семейка недостаточно хороша. Точно, я правду говорю. — Бидди энергично кивнула, а Тилли пришлось закусить губу, потому что впервые за долгое время ей захотелось рассмеяться.

Господи, как хорошо быть дома, с Бидди, с родными людьми. Не то, чтобы Джон и Анна или Марк и Мэтью не были родными, но в Бидди и ее потомстве было что-то открытое, правдивое. Никакого притворства. В их присутствии не надо было ничего изображать, достаточно было быть самой собой. Но Тилли знала, что уж если поступать правильно, то ей, как хозяйке дома, не следует стоять на кухне и болтать с кухаркой. И, уж конечно, она должна избавиться от желания упасть ей на грудь с просьбой: «Бидди, Бидди, утешь меня!» В принципе, ей вообще нечего делать на кухне, а, как заявила та девица и как считал Пибоди, следует нанять экономку и поручить ей все домашние дела. Разве она не миссис Мэтью Сопвит?

Нет, не совсем, не до конца. Тилли знала, кто скрывается за этим фасадом и кто всегда там останется — Тилли Троттер.

Когда через неделю она выехала верхом на лошади из ворот поместья, солнце светило вовсю. В первый раз после возвращения Матильда села в седло. Она чувствовала, что все мужчины тайком подглядывают за ней из конюшни, а Бидди и слуги прилипли к окнам кухни.

Она сидела прямо, как учил ее Мэтью. На ней были серые бриджи, высокие сапоги и коричневый пиджак. Если бы не седые волосы, выбивающиеся из-под мягкой шляпы, которую она носила на ранчо, Тилли вполне можно было бы принять за молодого, стройного паренька.

Бидди, прижав лицо к стеклу, пробормотала, адресуясь дочерям:

— Нет, ради всего святого, смотрите-ка, что могут сделать с женщиной обыкновенные штаны! Если Тилли увидят в таком виде, ничего хорошего не будет. Надо же, сидеть на лошади по-мужски!

Ворота ей открыл Джимми Дрю, который ровнял кусты вдоль забора. Примечательно, что он не произнес ни слова, когда Тилли проезжала мимо, хотя она сказала:

— Спасибо, Джимми. Чудесный день, верно?

Она прекрасно понимала, какое впечатление производит своими бриджами и манерой сидеть в седле, понимала, что ее шляпа, мало подходящая к элегантному туалету, вызовет неодобрительные замечания любого встречного. Но к неодобрению ей не привыкать. Ее учили так сидеть на лошади, и именно в этой шляпе она скакала рядом с Мэтью.

Ох, Мэтью, Мэтью! Если бы только он был рядом. Прошлой ночью ей приснился сон, причем очень реальный: она повернулась в кровати и прижалась к нему и, как обычно, он любил ее. Она проснулась отдохнувшей и протянула руку, чтобы коснуться его, но сразу же все вспомнила и заплакала, уткнувшись в подушку.

Но плакать можно ночью, днем твое лицо должно быть спокойным. Тебе предстоит воспитывать двоих детей, руководить домом, где помимо друзей работают и профессиональные слуги. Анне и Джону легко удавалось поддерживать гармонию, ей придется сложнее. Она не сможет выделять друзей, не обижая других слуг.

Тилли пустила лошадь в галоп и скакала так до поворота на почтовую дорогу. Здесь она немного придержала ее, потому что заметила женщину и троих детей, карабкающихся по склону. Они собирали хворост. Когда Тилли поравнялась с ними, все одновременно посмотрели на нее.

— Доброе утро. — Тилли улыбнулась.

Немного поколебавшись, женщина ответила:

— Доброе утро, мэм. — И сделала легкий книксен.

Тилли помчалась дальше. Сердце щемило от воспоминаний, в памяти воскресли дни, когда она сама собирала хворост, причем иногда обламывала большие ветки и тащила их домой, где вечером могла насладиться жарким огнем очага. Это была другая жизнь, другой мир.

Дорога привела ее к коттеджу, где она увидела привязанную у дверей лошадь, причем лошадь явно породистую и в прекрасной сбруе. Тилли также заметила, что росший у дома кустарник вдвое выше, чем раньше, хотя и приведен в порядок. За ним можно было разглядеть входную дверь коттеджа.

Пока молодая женщина раздумывала, ехать ли мимо и вернуться позже, дверь открылась и из дома вышла незнакомка, а за ней Стив. Тилли не сразу разглядела женщину, хотя Стива узнала мгновенно, несмотря на то, что голова его была забинтована, а лицо испачкано угольной пылью. Незнакомка повернулась к нему и снизу вверх взглянула в его лицо, поскольку он стоял ступенькой выше. Вот тут Тилли с изумлением, а отчасти с ужасом поняла, кого видит перед собой.

Прошло, наверное, семнадцать лет с тех пор, когда она видела ее в последний раз — нагишом в сарае с Симоном Бентвудом. Странно, именно эта женщина определила ее дальнейший жизненный путь; пожалуй, Тилли должна была благодарить ее за свою судьбу. Ведь не застань она ее тогда с Симоном в сарае, они бы поженились, и стала бы Тилли женой фермера и была бы счастлива… Какая странная штука жизнь. Но что эта женщина делает здесь? Опять наверняка бегает за мужчиной! В деревне ее прозвали гулящая леди Эгги, вспомнила Тилли.

Тилли соскользнула с лошади и похлопала ее по морде, чтобы успокоить. Тилли не хотелось, чтобы их заметили, а дорожка, как нарочно, проходила вокруг коттеджа и снова привела бы ее к калитке.

Леди Митон заговорила первой. Тилли помнила ее голос: высокий, надменный, отрывистый.

— Ты делаешь глупость, сам знаешь, — заявила она.

— Мне так не кажется, миледи, — спокойно ответил Стив.

— Работа хорошая, ты будешь заведовать всеми конюшнями. В них держат лошадей девять охотников.

— Я полагал, что у вас уже есть толковый управляющий.

— Был. Но Престон уехал, так что место свободно.

— Тогда почему не назначить кого-нибудь из своих?

— Нет подходящего.

— Ну, я думаю, любой будет куда способнее меня, миледи, я ведь почти ничего не знаю о лошадях.

— Я видела тебя в седле недавно, ты прекрасно справлялся с лошадью.

— Вот вы о чем! — В голосе Стива послышалась усмешка. — Так это всего лишь потому, что спина у мерина широкая, как скамейка, и он слишком стар для рыси. Он уже отработал свое в шахте и предназначался на бойню. Я решил, что он поможет мне сберечь ноги, ведь до шахты три мили, вот я и взял его.

— Ты не ценишь себя.

— Ничего подобного, миледи.

Последовала пауза, затем послышались шаги в сторону калитки. Прервала молчание леди Митон.

— Ты упускаешь прекрасную возможность. Ты это понимаешь? К тому же я слышала, что ты собираешься уйти с шахты?

— Вас неправильно информировали, миледи.

Снова пауза, и опять ее голос.

— Эта шахта даже себя не окупает.

— И снова у вас ошибочная информация. Сейчас дела идут совсем неплохо.

— Пока ее снова не зальет. И вспомни о своей голове. Насколько я понимаю, утром случился обвал?

— Совсем незначительный. В шахтах такое случается каждый день.

— И двое попали в больницу?

— Лишь переломы, ничего существенного.

Опять молчание. Когда женщина заговорила, Тилли с трудом могла разобрать ее слова.

— Во время нашей последней встречи я дала тебе понять, что могу оказать большую помощь. И знаешь, ты тот человек, который и мне мог бы пригодиться. Так что тут все взаимно.

Еще одна длинная пауза, затем голос Стива:

— Извините, миледи, но мне приходится напоминать вам, что вы выбрали не того человека.

По гравию прохрустели копыта, и Тилли охватила паника. Если леди направится назад к шахте, все будет в порядке, но если она двинется в сторону почтовой дороги, то обязательно заметит Тилли.

Затем женский голос произнес:

— Ты дурак, мистер Макграт. Ты это знаешь?

На что Стив ответил:

— Да, знаю. Уже много лет знаю.

Тилли потащила лошадь вперед и почти уже обогнула кустарник, как услышала громкое: «Ну и ну!», оглянувшись она увидела леди Митон, которая сидела в седле и смотрела на нее. Тилли сразу поняла, что ее узнали. Последние сомнения развеяли слова леди Митон:

— Миссис Сопвит крадется к задней двери. Насколько я знаю, у вас привычка появляться не вовремя. Что же, сейчас путь открыт. — Женщина театрально взмахнула рукой. — Он ваш. Во всяком случае, пока. Я всегда вас опережала, верно? Ха-ха!

Леди Митон пришпорила лошадь. Тилли увидела, что Стив раздвинул кусты и с изумлением смотрит на нее. Почти мгновенно он оказался рядом.

— Прости, Тилли, вот никак не ожидал, Я хочу сказать… — Он распрямил плечи и развел руками. — Что я могу сказать? Давай-ка я поверну лошадь.

Он повернул лошадь, провел по дорожке и привязал к тому же столбу, к которому только что была привязана лошадь леди Митон.

Они уже шли к коттеджу, а Тилли все еще не произнесла ни слова.

— Вот, садись сюда. — Стив пододвинул стул, и она с облегчением опустилась на него. Стив стоял и улыбался, его глаза сияли, темные волосы были взъерошены. Он был очень недурен собой, и Тилли очень хорошо понимала, чем он привлек леди Митон.

Стив будто прочитал ее мысли. Приложив руку к окровавленной повязке и слегка склонившись над молодой женщиной, сказал:

— Вот особа! Сладу с ней нет, наглая как городская шлюха. Извини. — Он махнул рукой. — Но ты меня не удивила. Я знал, что ты вернулась, так что рано или поздно мы должны были встретиться. Но увидеть тебя прямо на пороге…

— И не вовремя. — Это были ее первые слова. Тилли улыбнулась, Стив улыбнулся в ответ и почти прошептал:

— Тилли, как приятно тебя видеть и слышать твой голос. Как ты поживаешь?

— Ничего, приспосабливаюсь.

— Я слышал, тебе там несладко пришлось. — Его глаза задержались на седых волосах, выбивающихся из-под загнутых вверх полей шляпы.

— Да, можно и так сказать, Стив.

— Я очень огорчился по поводу мистера Мэтью, очень огорчился, поверь.

— Спасибо, Стив. — Тилли потупилась и потом оглядела комнату. — Ты здесь ничего не Менял.

— Нет, а зачем. Здесь сразу все было, как надо.

— Тебе до сих пор нравится здесь жить?

— Лучше не придумаешь. Если честно, то я еще никогда не был так доволен жизнью. Слушай, я слегка ополоснусь, а потом приготовлю тебе чай.

— Иди, мойся, я сама вскипячу чай, — импульсивно предложила она.

— Правда? — Стив качнул головой. — Знаешь, Тилли, как будто не было всех этих лет. Ты помнишь, как ведро упало в колодец?

— Конечно. — Она рассмеялась.

Стив вышел из комнаты через заднюю дверь. Тилли не сразу подошла к очагу. Какое-то время она молча стояла и вспоминала прошлое, когда в этом коттедже, на диване, склонившись над книгой, сидел мистер Бургесс, а Вилли лежал в бельевой корзине около очага. Тогда она и не задумывалась, как покойно ее существование между Марком и Мэтью.

Тилли машинально потянулась к каминной доске за банкой с чаем. Точно, банка стояла именно там, наполовину заполненная. Как он сказал, он ничего не менял. Милый Стив. Но она должна быть осторожна, очень осторожна, не внушать ему пустых надежд.

Через несколько минут Стив вернулся в комнату — лицо чистое, сияющее, волосы зачесаны назад, повязка исчезла, а на лбу над бровью видна небольшая ранка с засохшей кровью. Заметив ее, Тилли воскликнула:

— Серьезный был обвал? — Тут же отведя взгляд, она призналась: — Я невольно слышала часть вашего разговора.

— Я рад, что ты слышала, Тилли, иначе ты могла Бог знает что подумать… Об обвале. Нет, ничего страшного. Под него попали двое, у одного вывихнуто плечо, у второго… кажется, нога сломана, но ничего, заживет. Мы их быстро вытащили.

— Шахта окупается?

— Да. Особенно в прошлом году. Мистер Джон хорошо потрудился. Рабочие его уважают, несмотря на молодость. Он приезжает практически каждый день — это редкость для хозяина шахты. Ну, я хотел сказать, — Стив дернул головой, — я знаю, что он работает на тебя, но парни считают его боссом, сейчас ему стало гораздо дальше ездить, но он все равно появляется очень часто.

— Я рада, что рабочие его уважают. Он — славный малый, хотя я уверена, что дела не шли бы так хорошо без тебя и мистера Мидоуза. Кстати, ты действительно собираешься уходить?

— Ну… в общем-то нет. Нет, не собираюсь… Чтобы я бросил этот коттедж и все остальное? Это было бы глупо, верно?

Тилли смотрела на него, на того самого Стива Макграта, который надоедал ей своими ухаживаниями, пока она не шокировала его, став любовницей Марка Сопвита. Тот Стив был малопримечательным парнишкой, правда, очень настырным; а этот Стив везде был бы хорош. Одень его получше, и запросто можно представить, как он общается с сильными мира сего. Стив вел себя уверенно и казался образованным, вот это и напомнило Тилли, зачем собственно она сюда явилась.

Поэтому, когда он заметил:

— Ты все-таки приготовила чай. Давай я налью. Ты все еще пьешь с молоком?

Она сказала:

— Да, налей, пожалуйста. Теперь я объясню тебе, зачем пришла. Видишь ли, мне нужны книги, я хочу начать обучать детей.

— Правильно сделала. Все книги в сохранности, Тилли. Хотя есть кое-какие изменения. — Стив замялся, держа в руке большой коричневый чайник. — Понимаешь, я их просматривал, кое-какие читал. Мне бы жизни не хватило, чтобы прочесть все, что там есть. — Он поднял голову к потолку. — И чем больше я читал, тем отчетливее понимал, каким же образованным человеком был мистер Бургесс. Ведь почти на всех страницах есть его карандашные пометки и вопросительные знаки. Наверное, он читал все светлое время суток.

— Да, я тоже так думаю. Я в неоплатном долгу перед ним, и не только потому, что он многому научил меня, помимо того он привил мне вкус к чтению. Ведь можно читать всякие глупости, а настоящая литература пройдет мимо.

— Ты абсолютно права. И еще я думаю, что у него не было ни одной книги, которую можно было бы назвать пустой. Знаешь, мне кажется, он мог бы стать дельным членом парламента, поддерживал бы рабочих. Как чай, в порядке?

— Очень вкусный, спасибо. А ты читал Шекспира?

— Еще бы. Вот ведь был писатель, верно? — Стив устроился поудобнее за столом. — Знаешь, мне здесь не с кем поговорить о книгах. Парни с шахты не поймут, о чем это я, даже те, кто сейчас тайком пытается учиться. Представляешь, как они прореагируют, если я с ними заговорю о Шекспире? — Он шутливо изобразил пузатого человека, сидящего за столом. — Какого дьявола этот парень изображает? Им только дай палец, они всю руку отхватят. Их надо держать в узде.

Тилли прикрыла ладошкой рот и тихо рассмеялась, окончательно успокоившись. Как приятно поговорить с человеком, близким тебе по духу, к тому же умным. Стив заговорил снова.

— А ты никогда не думала, что чем больше читаешь, тем яснее сознаешь, насколько на самом деле мало знаешь? И насколько невежественны все вокруг?

— Да, Стив. — Тилли покачала головой. — Я понимаю, как невежественна на самом деле. Я осознала это, только начав учиться. Вот это и подгоняет вперед.

Стив улыбнулся.

— Ты, наверное, права. Я тут недавно подумал, когда слушал парней с шахты, что будь у них шанс научиться читать и писать, не осознают ли они, свою дремучесть? Захотят ли что-то изменить? Знаешь, Тилли, я сильно сомневаюсь. Мне кажется, некоторые упрямо держатся за свою темноту. «Я ничего не знаю, и все едино, я ничем не хуже тебя, парень». В таком вот роде. «Принципиально не стану учиться». Кстати, женщины не так упрямы. Если бы у них была возможность, они бы учились.

— Позволь мне не согласиться с тобой, Стив. Женщина на самом деле хочет прежде выйти замуж и иметь детей. Главное для женщины — теплый дом и сытые дети.

Он криво хмыкнул и спросил:

— А как насчет леди Митон?

— Ну, это особый тип, продукт своего класса.

— Вот здесь я с тобой не соглашусь, Тилли. Я вовсе не считаю, что это особый тип. Такие есть в любом слое общества: от канавы и выше.

— Откуда ты все знаешь… — Тилли состроила гримаску, но когда заметила, что Стив покраснел, то громко рассмеялась, Стив несколько смущенно присоединился к ней.

— Не пойми меня превратно, Тилли, я только хотел сказать, что у меня есть опыт общения с такими людьми из каждого класса. Ведь я же вижу и слышу, так что знаю, что она не одна такая. А ведь она хуже любого мужика… — Он замолчал, поднялся и добавил извиняющимся тоном: — Мне не следовало бы так с тобой говорить.

— Почему? Мы старые друзья, знаем друг друга сто лет, и уже давно не дети.

— Да, ты права, Тилли. — Стив стоял и смотрел на нее. — До чего же приятно снова тебя видеть и разговаривать с тобой! Само собой разумеется, тебе в этом твоем собственном доме всегда будут рады. — Он широко развел руками. — Как только вздумаешь приехать, милости просим. Жаль, что я не могу сделать того же, если только меня специально не пригласят. Так?

Ей хотелось крикнуть: «Почему нет? Ты можешь приезжать в любое время», но она сдержалась. О чем она думала совсем недавно? Они — старые друзья, но эта дружба и должна оставаться старой, нельзя ее возобновлять. Тилли поднялась и сказала:

— Я могу отобрать книги?

— Это твой дом. — Голос Стива был ровным и немного грустным. Он жестом указал на лестницу и добавил: — Когда ты найдешь нужные книги, позови меня, я снесу их вниз.

— Спасибо, Стив.

Она уже поставила ногу на первую ступеньку, когда он тихо сказал:

— Этот наряд тебе идет. Здесь такого не увидишь.

— Да, здесь это в новинку, но в Америке все так ходят, так удобнее в седле.

Он кивнул, и она поднялась на чердак, где была его постель. Кругом все было прибрано, нигде не видно разбросанной одежды. Стив был аккуратен по природе, как моряк. Видимо, он действительно привык к маленьким помещениям, так как когда-то жил в каморке под крышей, если верить его рассказам. И все же, странно, что он не разбрасывал свои вещи повсюду. Стив продолжал удивлять ее: в нем не осталось ничего от мальчика, которого она когда-то знала.

Тилли направилась в угол чердака и сразу заметила, что книгами пользовались. Она быстро нашла все, что ей нужно, и наклонясь над лестницей крикнула:

— Стив! Возьми эти книги, пожалуйста.

Стив протянул руки, взял у нее книги и положил на пол. Когда она стала спускаться, он поддержал ее.

Первый раз в жизни он прикоснулся к ней. Она точно не могла вспомнить, чтобы он когда-нибудь к ней прикасался. В ее памяти осталась картина того, как он покорно стоит и молит о любви. Сейчас же Стив на удивление самодостаточен и, вероятно, не нуждается ни в чьей любви, иначе он давно бы женился.

— Как ты их понесешь? Под мышку не сунешь. Слушай, я свяжу их ремнем, и ты сможешь перекинуть их через седло.

— Да, хорошая мысль. Спасибо, Стив. Ну, мне пора. — Она вынула из кармана пиджака часы. — Без двух минут три. Дети уже, верно, мечутся, разыскивая меня.

— Как мальчик?

— Вилли? Нормально.

— Зрение не улучшилось? — Он говорил очень серьезно.

Тилли опустила голову и ответила:

— Одним глазом он вообще не видит, второй тоже задет, и я боюсь, что со временем он ослепнет окончательно.

— Прости. Мне очень жаль, Тилли, до глубины души. Я так говорю не потому, что тут виновата моя мать. Ха, в чем только наша семейка не виновата! Я бы хотел перестать верить в загробную жизнь, если бы не надеялся, что хотя бы там они получат по заслугам. Я всегда думал, что наш Джордж — приличный парень, или мог бы им стать при благоприятном стечении обстоятельств. Но Билли — еще один Хэл, если верить тому, что я о нем слышал. — Он посмотрел в пол и добавил: — Мамаша тут однажды у дверей появилась. Я не пригласил ее войти и сказал ей то, за что несколькими годами ранее она бы вышибла мне мозги. Знаешь, — он слегка улыбнулся, — когда я был подростком, я воображал, что она украла меня, потому что не чувствовал родственной связи ни с кем в доме. И когда наш Хэл сделал это, — Стив поднял левую руку, которая не гнулась в локте, и с горечью добавил: — я поклялся отомстить ему, и отомстил, верно?

— Ох, Стив! — Тилли судорожно сглотнула. — Тут уж я виновата.

— Нет! Нет! Я бы все равно это сделал — рано или поздно. Я хотел его убить, и ничуть не сожалею. Возможно, там, в другом мире, мне придется за это расплачиваться, но я готов ко всему. Он бы все равно умер в ту ночь, ведь он упал и остался один, у него спина была сломана, но я разделался с ним раньше, чем до него добралась погода. И ты не волнуйся, Тилли, — Стив протянул к ней руку, но остановился на полпути, — мне это спать не мешает. В ту ночь я стал мужчиной, и как ни странно, с той поры мне кажется, что я вырос. Вырос как дерево. Я сейчас от них всех свободен.

Тилли смотрела на Стива и думала, на самом ли деле он забыл, что сказал ей, когда пришел делать предложение.

— Я убил Хэла для тебя, — сказал он. — То, что я с ним сделал, я сделал для тебя. — Или годы стерли эти воспоминания? Наверное, так оно и лучше. Да, все к лучшему.

Пока Стив связывал книги, оба молчали, и только уже у калитки, Тилли сказала:

— Я так рада, что ты устроился в коттедже, Стив. Мне бы пришлось его продать или сдать в аренду кому-нибудь. Но никто не стал бы за ним присматривать так, как ты.

Стив приостановился, повернулся к ней и спросил:

— Ты бы его продала?

— Не знаю. Не думаю…

— Ладно, мы еще поговорим об этом потом, верно?

— Разумеется.

— Кстати, о купле-продаже. Несколько лет назад и мне повезло.

— В чем же?

Они уже подошли к лошади.

— Ты помнишь тех людей, у которых я жил, когда работал в Дархэме: некие мистер и миссис Рэнсом? Так вот, старушка умерла, он совсем без нее растерялся и однажды в выходной повез меня в дом, расположенный в глуши Нортамберленда. Там кругом одни холмы и овцы. Он там вырос. Всего лишь небольшая хибара, ничего общего с этим, — он кивнул головой в сторону коттеджа, — две маленьких комнаты, сарай да две овчарни, причем все в полуразрушенном состоянии. Ну вот, с того дня мы стали туда наведываться и понемногу заниматься ремонтом. В конце концов я уже вполне мог бы работать каменщиком. В хорошую погоду там просто отлично. Но зимой там и у бронзовой мартышки нос отмерзнет, даю слово. Короче, когда мистер Рэнсон умер, я узнал, что он завещал домик мне, да впридачу еще и десять акров земли. Звучит отлично, верно, но на этой земле ничего не вырастишь, годится лишь для выпаса овец, да и то небольшой отары. И все равно, видишь, Тилли, я теперь тоже землевладелец. Удивилась?

— Да, Стив, но я очень за тебя рада.

— Смешно, правда? Ни ты, ни я и гроша за душой не имели для начала, а сейчас — оба хорошо устроены, ты особенно. Я больше всех рад за тебя, Тилли.

— Спасибо, Стив, большое спасибо.

Они ласково улыбнулись друг другу. Затем он наклонился, подставил ладонь под каблук ее сапога и легко усадил Тилли в седло, весело заметив:

— Ты хорошо смотришься в седле. Славная лошадка. В любой момент сменяю ее на мою клячу.

Тилли засмеялась.

— До свидания, Стив.

— До свидания, Тилли.

Лошадь сделала всего несколько шагов, когда женщина повернулась и взглянула на мужчину. Он уже не улыбался. И ей вдруг показалось, что на лице его промелькнуло такое знакомое выражение, которое она часто видела, когда он был подростком. И это насторожило ее. Но ненадолго: до ворот особняка.

Тилли передала лошадь Питеру Майерзу, вручила книги встретившему ее на пороге Биддлу и вошла в холл. Тут к ней бросилась Жозефина, спрыгнув со второй ступеньки лестницы и проскользнув под рукой Конни Брэдшоу, девочка закричала:

— Мама! Мама! Она ударила Вилли! Мама, она ударила Вилли.

Тилли взяла ребенка за руку.

— Тихо, успокойся, Жозефина! — Потом подняла глаза на Конни, которая держала Вилли за руку.

— Что случилось?

— Я лишь шлепнула его по руке, мэм.

Тилли внимательно посмотрела на девушку, потом притянула к себе сына и спросила:

— Тебя ударили, Вилли? За что?

Мальчик немного поколебался, вглядываясь в мать и часто моргая, потом ответил:

— Я плохо себя вел, мама.

Тилли давно уже заметила, что сын никогда не отвечает простым «да» или «нет», а старается объясниться. Для маленького ребенка эта черта была странной, она говорила о том, что он старается избежать неприятностей для себя и других.

— Почему ты себя плохо вел? Что ты сделал?

— Я потянул за нянину цепочку.

— Он только тронул, мама, она плохой. Она его сильно ударил.

— Вовсе нет, вовсе нет. Я шлепнула по руке, вот и все.

Тилли взглянула на девушку. На ней не было никакой цепочки. Естественно, она не могла носить ее в детской. Тилли не стала выяснять, за какую цепочку Вилли потянул, но сказала:

— Пожалуйста, никогда впредь не поднимай руку на моих детей. Если они будут скверно себя вести, сразу же приходи ко мне, я сама с ними разберусь. Понятно?

— Да, мэм.

— Хорошо, а сейчас отведи их в детскую. Я скоро приду.

— Она плохой, мама. Она плохой.

— Тихо, Жозефина. Хватит. Теперь будь хорошей девочкой и иди с Вилли.

Дети послушно отправились за своей новой няней, но отнюдь не молча, потому что бормотание Жозефины было слышно даже с галереи.

Тилли повернулась к Биддлу, стоящему с книгами в руках, и попросила:

— Отнеси их в детскую, пожалуйста.

— Слушаюсь, мэм.

Видя, как лакей поднимается по лестнице, Тилли пожалела, что Анна потратилась на такую яркую форму для него и Пибоди. Бриджи и гетры выбивались из общей атмосферы дома.

Она вздохнула и задумалась, идти ли ей на кухню, как она собиралась, или подняться наверх и переодеться. Пока она не спеша поднималась по ступенькам, шла через широкий балкон, а затем по длинному коридору, до нее доносился высокий, возмущенный голос Жозефины. Тилли печально улыбнулась. Изменилось не так уж много: совсем недавно Мэтью, его братья и сестра носились как угорелые по этому дому, громко визжа, гоняясь друг за другом, пробегая по этой же самой лестнице и коридору.

И снова она вспомнила Мэтью. Мэтью, Мэтью! Он полюбил ее с первого взгляда. Ему тогда было десять лет, а ей шестнадцать. И вот он умер, до последней минуты любя ее, оставив в ее душе на всю оставшуюся жизнь чувство вины.

Войдя в свою комнату, Тилли сразу же взглянула на кровать. На ней она лежала с его отцом, но никогда с ним. Тут же она спросила себя, почему в голову приходят такие мысли, почему она считает, что Мэтью влияет на ее оставшуюся жизнь. Но разве она не дала клятву никогда больше не любить, разве обещание умирающему не было для нее тяжелым грузом? Или было?

Тилли сняла костюм для верховой езды и одела халат. Сев перед зеркалом, она вспомнила, что ей всего лишь тридцать пять лет, а волосы у нее белее снега. Волосы старухи, хотя на лице нет ни морщинки. Когда она встала, затянув потуже пояс халата, настырный внутренний голос спросил: «Какая тебе разница, как ты выглядишь?» Ведь внешностью стоит заниматься только ради мужа или любовника. Когда-то у нее были и тот и другой, а теперь нет никого. Пусть так и остается.

 

Глава 5

— Мам, послушай, я видела, она трясла Вилли, как крысу. Если ли бы кто-нибудь видел, ей бы не поздоровилось, но мисс Жозефина убежала к озеру. Я видела все из окна галереи.

— Ну, если бы она сделала ему больно, он бы закричал.

— Нет, ма. Он не такой, кричать не будет. Мисс Жозефина — другое дело, а он лучше промолчит. Даже странно, такой маленький, а ведет себя как взрослый.

— Ну… — Бидди продолжала просеивать муку через решето, — надо набраться терпения. Она себя проявит, а мы ничего не можем сделать без доказательств, так что, Пег, не рассказывай сказки.

— Я не рассказываю сказки, но мне обидно видеть, как нашего Вилли…

— Мистера Вилли.

— Ладно, мистера Вилли. И вообще, я за кухонной дверью не забываюсь, и ни с кем не говорю, только с тобой. И вообще…

— Да уж помни, с кем ты разговариваешь. Умерь свой тон. — Бидди на мгновение прервала работу.

— Ох, мама, ты все такая же.

— Правильно, уж какая есть, была такой вчерась, буду такой и завтра. И кстати, раз мы уж начали, о чем это ты балаболила с Майерзом только что во дворе, когда оба должны были бы заниматься делом?

— А, он рассказывал, что повстречался с кучером Митонов вчерась, когда зашел в «Черную лошадь» выпить пива. И как тебе последние новости, ма?

— Откуда мне знать, ты же еще не рассказала?

— Знаешь, за кем сейчас гоняется ее сиятельство?

— Не собираюсь угадывать, так что выкладывай.

— За Стивом Макгратом.

— Эта баба настоящая маньячка… Стивом Макгратом! Ха. Бог ты мой, кто же будет следующим? Она когда-то вязалась к хозяину, потом спуталась с Симоном Бентвудом, теперь Стив Макграт, надо же…

— Но это еще не все. Этот кучер сказал Майерзу, что один грум… ну, он не такой уж молодой, ему девятнадцать, так он сбежал однажды ночью, потому что она приходила к нему на конюшню, вроде как оседлать лошадь ей требовалось… Иногда в два часа ночи. — Пегги захихикала, и Бидди оборвала ее:

— Бог ты мой! Ее стоит запереть.

— Вот еще, насчет запереть. — Пегги повернулась к матери. — Именно это она и хочет проделать с его сиятельством. Кучер рассказал, что она позвала врачей, даже сразу двух, но старикашка говорил вполне разумно и вел себя тоже здраво, так что доктора ничего не смогли сделать и сказали, что надо ждать, когда он станет опасным, таким опасным, как сплетничают в деревне.

— О чем сплетничают?

— Ну, кучер сказал, что старик взял манеру каждый день приказывать заложить коляску и брать с собой ружье. Он про ее блуд все давно знает, но до сих пор плевал на это. Теперь после врачей он переменился. Кучер сказал, что это странно: его сиятельство стал рассуждать куда разумнее, а вот ведет себя все больше как сумасшедший. Ну ты меня понимаешь.

— Ничего подобного. — Бидди швырнула решето в раковину и крикнула в сторону посудомойни: — Бетти! Посуда разбежится, если ты не вычистишь раковину… причем немедленно!

Услышав голос: «Иду, миссис Дрю, уже иду», Бидди прошла в дальний угол кухни, к установленной в нише круглой печи, осторожно приоткрыла дверцу, заглянула внутрь и так же осторожно прикрыла. Обнаружив за спиной Пег, явно жаждущую продолжить рассказ, причем, о чем-то совсем личном, она тихо спросила:

— В чем дело?

Пег оглянулась, подождала пока девушка вынесет груду посуды в посудомойню и прошептала:

— Я слышала, они начали насчет Тилли… там, в деревне.

— Что начали? Говори яснее.

— Насчет малышки.

— И что насчет малышки?

— Да перестань, ма! — Пегги покачала головой и добавила так же шепотом: — Ну, ты ведь знаешь, Тилли говорит, что ей пятый год, но сама подумай, разве по ней скажешь? Такая кроха, ей и трех не дашь. Верно, она говорит хорошо, но ведь это Тилли учит ее английскому.

— К чему ты ведешь?

— Ты что, ма, не понимаешь? Они говорят, что она — ее дочка.

Бидди втянула голову в плечи и так же шепотом посоветовала:

— Не слушай всякую чушь.

— Да я не слушаю, ма. И не притворяйся такой удивленной, ведь и ты наверняка смекнула, что это странно — чего бы ей тащить сюда этого ребенка? Даже наш Артур вчерась сказал, что белые так не делают, не берут индейских ребятишек, то есть, не удочеряют их, если уже есть свое собственное дитя. И еще он сказал, что слыхал от приятелей, которые там были, что индейцы еще хужее черномазых будут.

— Но ребенок не индейский, просто мексиканский или испанский, или еще какой.

— Не выдумывай, мама. Учти, я не виню Тилли. Может, над ней снасильничали. Вполне может быть. Наш Артур сказал, что там женщин считают за скот. И он волнуется за нашу Кэти.

— Не только он. — Бидди повернулась и пошла к столу, Пегги за ней. У стола она остановилась, взглянула на старшую дочь и сказала: — Насчет того, что эта смугленькая Тиллина дочка, я голову готова прозакладывать, что это вранье. Ведь хозяин Мэтью так над ней трясся, что убил бы любого, кто до нее посмел бы дотронуться.

— А, может, так оно и было. Откуда нам знать? Она же не рассказывает, что там случилось. Наверное, все было ужасно, раз она так поседела. И вообще, не важно, что мы думаем. Я-то про деревню. Ты же знаешь, какие они. Они не меняются: сын похож на отца, дочь совсем как мамаша. Они все еще считают ее ведьмой.

— Что это? — Бидди прислушалась, а Пегги воскликнула:

— Это малышка кричит. Ее и за милю слышно.

— Ну, раньше я никогда ее отсюда не слышала. Давай шагай наверх, посмотри, что там такое.

Пег побежала из кухни и столкнулась с вышедшей из библиотеки Тилли. Они вместе устремились по лестнице. На галерее крики усилились, смешавшись с плачем Вилли и голосом Конни Брэдшоу.

Тилли первой ворвалась в детскую и остановилась, оценивая ситуацию. Вилли лежал на полу, громко плакал и прижимал к себе руку. В дальнем углу комнаты Конни трясла Жозефину, как обычно терьер трясет крысу, а ребенок визжал и лягался.

— Отпусти ее немедленно! — Тилли произнесла это так громко, что Конни практически уронила девочку на пол. Тилли кинулась к ней, подняла ее и прижала к себе, затем повернулась к няне. — Как ты посмела! Как ты посмела!

— Она царапается! Она оцарапала мне лицо! Смотрите!

Тилли действительно увидела на лице девушки царапину, которая тянулась через всю щеку и уже начала кровоточить.

— Ты, верно, сделала что-то ужасное, поэтому ребенок так прореагировал, — возмущенно заявила Тилли.

— Ма-ма, ма-ма. — Жозефина быстрыми движениями гладила Тилли по щеке. Она всегда так делала, если хотела привлечь к себе внимание, и сквозь слезы, заикаясь, девочка произнесла: — Била Вилли. Била Вилли, мама.

— Врешь, врешь! Маленькая лгунья!

— Тихо! И не смей здесь так выражаться!

— Мама! Мама!

Пег подняла Вилли с пола, но он вырвался из ее рук и, подбежав к Тилли, закричал:

— Твоя коробочка. Твоя коробочка. Я искал твою коробочку.

— Какую коробочку, милый? — Тилли поставила Жозефину на пол и взяла на руки сына. — Какую коробочку, милый?

— С туалетного столика, мама, такую хорошенькую коробочку.

— У нее в кармане, мама, коробочка у нее в кармане, мама! — Жозефина возбужденно указывала на няньку.

Тилли сухо потребовала:

— Покажи мне, что у тебя в карманах.

На крахмальном фартуке девушки, закрывающем ее от талии до лодыжек, были два больших кармана. Конни Брэдшоу тут же сунула в них руки и заявила:

— Там нет ничего, все мое.

— Тогда почему же ты не хочешь мне показать?

Девица поджала губы и выставила вперед подбородок.

— Я на свое имею права. Моя мамаша говорит, что каждый имеет право на свое. Я свои права знаю, вы не можете меня обыскивать, у меня ничего вашего нет. Вам худо придется, если вы меня зряшно обвините.

Тилли повернулась к Пег и распорядилась:

— Позвони, вызови Пибоди и Биддла, пожалуйста.

Пег подошла к камину и дважды дернула за шнурок, потом еще три раза.

Первым появился Биддл, он сначала посмотрел на хозяйку, потом огляделся, но говорить ничего не стал. Тилли тоже ничего не сказала. Вскоре появился слегка запыхавшийся дворецкий и тоже какое-то время простоял молча. Затем спросил:

— Звали, мадам?

— Да, Пибоди. Я хочу, чтобы ты был свидетелем, когда Пег станет обыскивать эту девушку.

Пег шагнула к Конни, но девушка попятилась и выпалила:

— Только тронь меня, я тебе все глаза повыцарапаю.

— Это мы посмотрим. — С этими словами Пег закатила Конни звонкую оплеуху. Не успела та среагировать, как Пег прижала ее к стене и сунула руку в карман фартука. Оттуда она вытащила коробочку, покрытую эмалью. Коробочка была совсем крошечной. Пег на ладони протянула ее Тилли и сказала: — Мне кажется, это с вашего стола, мэм.

Тилли взяла коробочку и уставилась на нее. Потом покачала головой.

— Нет, она лежала на китайском столике в гостиной. — Повернувшись к мужчинам, она попросила: — Биддл, пойди в комнату этой девушки, возьми с собой Пег и обыщите ее вещи.

— Я нашлю на вас полицию, уж я это сделаю. Это ваш черный ублюдок взял коробку, а я у нее ее отняла и собиралась положить на место, верно говорю.

— Делайте, как я велела. — Тилли кивнула Пег и Биддлу, и они вышли из детской.

Тилли продолжала стоять, обнимая детей, прижавшихся к ее юбке. Пибоди, стоя в сторонке, не сводил глаз со все еще хорохорящейся девицы с таким видом, будто ему сунули под нос что-то дурно пахнущее.

Пять минут показались вечностью, но наконец Пег и Биддл вернулись.

— Она проделала дыру в нижней части матраса, мадам. Это я нашел там, — сообщил Биддл, вручая что-то Тилли.

Сначала она медленно взяла с его ладони кулон на цепочке, который много лет назад подарил ей Марк. Это была одна из тех немногих безделушек, которые его жена не успела увезти. Кулон был серебряным, с золотой вязью, а цепочка — из хорошего золота. Тилли не хватилась его, потому что он хранился в шкатулке вместе с другими украшениями в нижнем ящике туалетного столика. Затем она взяла миниатюру ребенка, изображавшую отца Марка в годовалом возрасте. Эта вещица лежала с давних времен в одном из ящиков буфета внизу. Еще у Биддла на ладони лежали два кольца и брошка. Кольца дарил ей Мэтью. Они всегда были в коробке или, вернее, в бархатном футляре в верхнем ящике туалетного столика.

Тилли медленно обернулась и взглянула на девушку. Неужели она рассчитывала выйти сухой из воды? Она, действительно, полная дуреха. Но ведь все имели доступ в спальню: Пег и Фэнни, Лизи Гэмбл и Бетти. Их всех можно было заподозрить. Воровка в первый же свободный день отнесла бы все домой, чтобы мать быстро избавилась от драгоценностей, а потом Конни вернулась бы как ни в чем не бывало. Нет, Конни не дура, она хитрая.

— Мне сообщить куда следует, мэм? — Дворецкий не предложил позвать полицию, а выбрал более обтекаемую форму.

Она посмотрела на него и ответила:

— Нет, Пибоди, не надо никуда сообщать, но я попрошу тебя и Биддла пойти еще раз в ее комнату и убедиться, что там больше ничего нет.

— Слушаюсь, мадам.

Мужчины склонили головы и вышли. Тилли, глядя на Пег, сказала:

— Оставайся с ней, Пег, пока она не окажется за воротами.

— Заплатите мне мои деньги, я здесь больше трех недель проработала.

— Ты сама лишила себя права на какую-либо плату. Считай, что тебе повезет, если ты не окажешься этим вечером в исправительном доме.

— Вы пожалеете. Я напущу на вас свою мамашку. За мои шесть шиллингов, я с вами разберусь. И вообще, я бы и сама здесь не осталась. Мать меня предупреждала, что нельзя работать на тех, кто хуже тебя. — Девица отошла от стены и двинулась к столу. Проходя мимо Тилли, она прошипела: — Знаете, как, про вас болтают в деревне: мало вам одного слепого ублюдка, так вы еще спутались с проклятым черномазым.

На мгновение Тилли перестала дышать. Затем ее охватил дикий гнев. Перед ней снова был Альваро Портез, она бросалась на него, стараясь выцарапать ему глаза, она снова в упор стреляла в индейцев. Тилли показалось, что у девушки выросли рога бизона, что ее лицо раскрашено, и женщина кинулась на нее, нанося одну пощечину за другой, совершенно не контролируя себя. В следующий момент Пег оторвала ее от Конни и толкнула в кресло. Затем она рванулась к Конни Брэдшоу, которая теперь рыдала, прислонившись к стене и держась обеими руками за голову, и завопила:

— Вон! Вон! — Пег развернула ее, вытолкала из комнаты и крикнула, увидев возвращавшихся дворецкого и лакея: — Она набросилась на детей и… хозяйку!

— В самом деле? — Пибоди выпрямился, взглянул на захлебывающуюся слезами девицу и произнес лишь одно слово: — Мерзавка!

Это слово как будто вернуло девице силы, и она профырчала:

— Не делала я этого! Не делала! Она меня ударила. Налетела, как бешеная, она и есть рехнутая. Но я ее достану. Мамаша моя ее достанет, мало не покажется… Вот увидите. — Голос ее звучал все тише, по мере того, как Пег волокла ее вниз по лестнице.

Пибоди и Биддл вошли в детскую. Хозяйка сидела в кресле, обхватив голову руками, дети ревели, вцепившись в ее юбку. Эта сцена заставила дворецкого отбросить свою привычную маску и стать простым и человечным.

— Будет, мадам, успокойтесь. Не расстраивайтесь. Биддл, — он повернулся к лакею, — отведи детишек вниз, миссис Дрю за ними присмотрит. — И обратившись к Тилли, добавил: — Обопритесь о мою руку, мадам. Мне очень жаль, что все так случилось.

— Ничего, ничего, я справлюсь. — Тилли поднялась с кресла и немного постояла, держась за стол. Затем взглянула на дворецкого и сказала: — Благодарю вас, Пибоди… Думаю, мне лучше пойти к себе. И я буду признательна, если вы меня проводите. А потом попросите миссис Дрю зайти ко мне, хорошо?

— Конечно, мадам, конечно.

Пока Тилли шла, опираясь на руку Пибоди, ей все время казалось, что ноги в любой момент откажут. Такие приступы гнева всегда оканчивались жуткой слабостью. Бог ты мой! Что бы она сделала с этой девицей, если бы не Пег. Но она просто обезумела, узнав, что в деревне принялись сплетничать. Разве кто-нибудь ей поверит, если она расскажет, что девочка — незаконнорожденная дочь Мэтью? Нет. Поверить они могли только Кэти, но она вряд ли когда-нибудь вернется в эту страну. Хотя Тилли и пообещала Бидди, что Кэти приедет в отпуск, но в душе она понимала, что, скорее всего, выдавала желаемое за действительное. Кэти не выносила моря, а Дуг Скотт не представлял себе другой жизни, кроме той, к которой привык.

Снова вокруг нее скандал, только на этот раз положение просто безвыходное. Позором был белый незаконнорожденный ребенок; а уж темнокожий — это уже из рук вон. Как она с этим справится? Мэтью был прав. Ах, Мэтью, Мэтью!

 

Глава 6

— Проклятая потаскушка! Гори ты ярким огнем в аду! Вот уж что правда, то правда. Посмела побить мою дочь, грязная шлюха! Выходи, я с тобой разберусь!

Пибоди стоял у окна в холле, дальше шла терраса, к которой вела дорожка. На дорожке стояла пьяная женщина. К дворецкому подошел Биддл и сообщил:

— Это мать той девицы, она пьяна в стельку. Что делать будем?

— Надо избавиться от нее, пока хозяйка не услышала.

Биддл направился к входной двери. Из кухни появилась Бидди и заявила:

— Погоди-ка. Оставь ее мне. Если ты только сунешься, она твои чудные одежки в клочья раздерет. И сделает это гораздо быстрее, чем ты их напяливаешь, можешь мне поверить.

— Но она может быть опасной, миссис Дрю.

— Ну а я что вам говорю, мистер Пибоди? Но двое моих парней будут за моей спиной, и если она посмеет подойти ко мне, они быстренько вышвырнут ее за ворота, уверяю вас. Я буду вам очень обязана, мистер Пибоди, если вы постараетесь удержать хозяйку в детской, пока все не закончится.

— Как скажете, миссис Дрю. Как скажете.

Не было сомнений, кто в данный момент владел ситуацией. И когда Биддл встал у двери, Бидди открыла ее почти что рывком. Вот она уже стоит на террасе и смотрит вниз на кричащую и размахивающую руками женщину с опухшим лицом.

— А… Она тебя вперед выслала, так? Боится показаться мне, так? Грязная, выскочка, шлюха!

— Даю тебе две минуты, чтобы убраться отсюда, Бесси Брэдшоу. И если ты не пойдешь сама, я велю тебя вывести.

— Бог ты мой! Послушайте, кто это говорит! — Женщина закинула назад голову и громко расхохоталась. — Тупая старая карга! А знаешь, что о тебе говорят в деревне? Ты на все закрываешь глаза, только бы твоей семейке было хорошо. Но я-то глаз закрывать не собираюсь, не дождетесь, я пойду в полицию. Она побила мою девку. Ты бы видела ее рожу. — Она хлопнула себя по щеке и добавила: — Вот здесь.

— Твоя дочь на нее напала.

— Проклятая врунья!

— Есть свидетели. И вот что я еще тебе скажу, Бесси Брэдшоу, если бы не моя хозяйка, твоя девка была бы уже в исправительном доме за воровство.

— Что? — Женщина едва держалась на ногах. — Что ты сказала? Моя девка своровала? Ты все врешь!

— Я не вру. Двое слуг, причем не из моей семьи, обыскали ее комнату и нашли там много ценных вещей, принадлежащих хозяйке.

— Моя девка своровала?

Бидди поняла, что это известие стало неожиданностью для Бесси Брэдшоу. Пьяница попыталась сосредоточиться и спросила:

— Ты правду говоришь, Бидди Дрю?

— Ага, я говорю правду. И в доме есть люди, — Бидди кивком показала на дом, — которые пойдут в суд и подтвердят это под присягой. И девка твоя получит три года, правда, если ей повезет.

Незванная гостья ошарашенно огляделась. Она увидела двух мужчин, стоящих у входа в конюшню, увидела лица в окнах, подняв глаза, она заметила одинокую фигуру в окне второго этажа и, узнав ее, снова рассвирепела. Повернувшись к Бидди, она заорала:

— Ну, насчет этого дела, я разберусь с Конни. Но одного она еще не успела сделать — она не стояла с задранной юбкой и не звала: «Сюда, Том; сюда, Гарри или там Дик; сюда». Твоей хозяйке — место в борделе. Она уж небось все себе там стерла. Бесстыжая сука, еще и своего черного ублюдка сюда приволокла.

Бидди спустилась по ступенькам и рявкнула:

— Заткни пасть и валяй отсюда! Двигай, а то я выполню свое обещание.

— Да пошла ты к черту! И вы все туда же. Все сгорите в гиене огненной. Выпивка это одно, а блуд — совсем другое. Я никогда не блудила, и моя девка тоже. Своровала! Не верю ни одному слову, чтоб вас черт побрал. — Бесси покачала головой, повернулась и побрела прочь. Вскоре ее совсем не стало слышно.

Бидди подождала, пока женщина скроется из вида, затем, подозвав сыновей, распорядилась:

— Проводите эту пьянчужку, убедитесь, что она дошла до дома. А тебе, Джимми, должна сказать, не забывай запирать калитку.

— Она была заперта, ма. Видимо, пьяница перелезла через стену со стороны леса, там высота всего фута четыре.

Бидди хмыкнула.

— Так иди за ней, — сказала она, — и убедись, что она пошла тем же путем.

Сын отправился выполнять приказание. А Бидди, минуя парадную лестницу, медленно обошла дом и вошла в кухонную дверь. Там, глядя на Фэнни, она произнесла:

— Интересно, что дальше? У ее собственных дверей! Говорила я раньше и снова повторю: она притягивает беду, как цветок пчелу. Она никогда не идет навстречу, беда приходит к ней сама.

— Ты права, ма, права. — Фэнни кивнула. — Я заварю свежий чай и отнесу ей поднос. Можно?

— Нет, я сама.

— Тогда я помогу тебе нести поднос по лестнице.

— Ладно, я что-то вдруг устала, сил совсем нет.

Фэнни взяла поднос и прошла вперед матери вдоль по коридору, через холл и вверх по главной лестнице. Когда они дошли до галереи, она остановилась и прошептала:

— Нести в спальню или в детскую?

Бидди большим пальцем показала наверх. Подойдя к детской, она остановилась и перевела дыхание, так как сильно запыхалась. Затем вошла вслед за Фэнни в комнату.

Тилли была одна, дети спали. Дождавшись, когда Фэнни поставила поднос и разлила чай, Бидди жестом выставила ее из комнаты.

Обе молчали. Наконец, Бидди подала чашку Тилли, которая застыла, глядя в окно.

— Вот, девуля, выпей.

Но Тилли не обернулась и не взяла чашку. Положив руку на оконную раму, она опустила голову и разрыдалась.

Бидди быстренько поставила чашку на подоконник, обняла, крепко прижала к груди молодую женщину, успокаивая:

— Будет, девуля, будет. Не обращай внимания, она мерзавка. Они все в этой деревне мерзавцы, все до единого. Дьявол давно бродит по их домам, живет в каждом: в женщине, мужчине, ребенке. Перестань, девуля. Вот, вытри глаза. Перестань. — Она слегка отстранилась и ладонью вытерла со щек слезы, теперь уже громко приговаривая: — Ты — хозяйка поместья, ты выше их всех. Ты можешь их продать и купить. У тебя хватит денег, чтобы купить всю эту проклятую деревню и выгнать их к чертям собачьим. Хватит, садись и пей чай.

Тилли села, выпила чай, подняла глаза на Бидди и спросила:

— Как я все это выдержу, Бидди?

— Будь собой, детка. Держи высоко голову. Бери детей с собой, куда бы ты ни шла. Если тебе нечего стыдиться, сплетни скоро улягутся.

Тилли как-то особенно посмотрела на Бидди и заявила:

— Она не моя дочь, Бидди. Ее родители — мексиканская индианка и белый мужчина.

— Белый?

— Да, я сказала: «Белый мужчина».

— Ты его знала?

Тилли не смутилась. С полминуты она сидела неподвижно, затем наконец произнесла:

— Да, я его знала, Бидди.

Бидди медленно отвела взгляд, взяла серебряный чайник и налила еще чашку чая. Протянув ее Тилли, она заметила:

— Тебе нечего стыдиться, девуля. Если хочешь знать, ты даже должна гордиться. Ты победишь, обязательно победишь.

 

Глава 7

На следующее утро в доме появился еще один посетитель, внесший куда большую сумятицу, чем пьяница Бесси Брэдшоу.

Тилли провела беспокойную ночь и встала поздно. Бидди приказала никому не будить ее, так что к завтраку Тилли спустилась почти в десять часов, до того зайдя только в детскую.

Утро выдалось теплым. Тилли подошла к высокому окну на террасе. Из него открывался вид на тропинку, сбегающую к озеру. Была видна лишь полоска воды, и Тилли подумала, насколько мирным и покойным все выглядит, но каким бесконечно одиноким.

Ночью она долго лежала, размышляя о своей жизни, которая на первый взгляд не была богата событиями. Но если копнуть глубже — изобиловала трагедиями с самого ее рождения. Отец Тилли умер при странных обстоятельствах. Мать вскоре тихо ушла в мир иной. Девочку воспитали дед с бабкой на украденные деньги, которые до поры до времени хранились в тайнике. В деревне ее не любили, поскольку невольно она стала причиной смерти двух мужчин. Она не устояла перед любовью хозяина этого поместья и ухаживала за ним двенадцать лет, до самой его смерти. Затем она родила его ребенка и, наконец, вышла замуж за его сына.

Тилли уснула, не успев задуматься над последним событием в своей жизни. И это было хорошо, потому что ночью она предпочитала не вспоминать об этих коротких годах, проведенных в Америке. Ведь тогда, подобно мужу, которому снились кошмары с лягушками, она бы видела страшные сны, населенные индейцами, усыпанные мертвыми телами, и мозги ребенка, забрызгавшие столб.

В дверь постучали, и вошел Биддл, который едва не споткнулся, торопясь подойти. Почти что шепотом он сообщил:

— Мадам, там к вам пришли.

— Пришли? Кто, Биддл?

Биддл сглотнул:

— Это лорд Митон, мэм.

Она встревоженно повторила:

— Лорд Митон!

— Да, мэм, и мне думается… я должен вас предупредить, что он… не совсем в себе, мэм.

Уже направляясь к двери, она спросила:

— На чем он приехал?

— В карете, мэм. — Биддл рванулся и открыл перед ней дверь.

Войдя в холл, Тилли увидела привидение, так ей во всяком случае показалось — там стоял старик в длинном плаще, накинутом на голубую ночную рубашку. На ногах — домашние тапочки, а на голове — высокая шляпа для верховой езды. Старик был небрит: на морщинистых щеках и подбородке жесткая седая щетина. Глаза глубоко ввалились и казались блестящими. Но посетитель явно плохо видел, потому что сощурился, когда, снимая шляпу, наклонил в приветствии голову, обнаружив солидную лысину. Но больше всего потрясло Тилли то, что под мышкой старик держал охотничье ружье.

— Мэм… Простите за беспокойство… Мэм. — Он говорил медленно, делая паузы между словами. — Моя визитка. — Лорд Митон порылся в кармане, потом посмотрел в сторону и приказал: — Говард. Моя визитка. Для леди.

Пибоди, выступив вперед и правильно оценив ситуацию, как будто ему приходилось сталкиваться с подобным ежедневно, отчеканил:

— У мадам уже есть ваша визитка, милорд. Она желает, чтобы вы прошли вот сюда. — Дворецкий посмотрел на Тилли расширенными глазами, и она, слегка кивнув, подтвердила:

— Да, конечно. — Затем протянула руку лорду Митону, и он шаркающими шагами вошел с ней в гостиную.

— Вы очень добры, очень добры.

— Не стоит беспокоиться. Пожалуйста, присядьте. — Тилли показала на кресло, и старик медленно погрузился в него. Он все еще держал в руке шляпу, а подмышкой ружье. Тогда Тилли попросила: — Можно мне взять вашу шляпу?

Лорд протянул ей головной убор и пробормотал:

— Да, да.

Но когда Тилли осторожно потянулась к ружью, старик крепче прижал его к себе и на этот раз произнес высоким, визгливым голосом:

— Нет, нет! Не это. Вы садитесь, садитесь.

Тилли села напротив. Лорд Митон разглядывал ее молча, и она молчала тоже. Потом, видимо, придя к какому-то выводу, старик произнес:

— С вами все в порядке — на шлюху не похожи. Это она шлюха. Всю жизнь ею была… Она здесь?

— Я не знаю, о ком вы говорите, — солгала Тилли.

— Да, разумеется, об этой суке, моей жене. Всегда была сукой, но сейчас зашла слишком далеко. Бог мой! Да, да. — Лорд наклонился к ней, понизив голос до шипящего шепота: — Хочет засадить меня в психушку. Вы знаете? — Он утвердительно кивнул и повторил: — В психушку. И знаете что, наверное, я и в самом деле был все эти годы безумным. Все смеялся. Не имело значения, не имело значения… Пусть только сидит на другом конце стола и смешит меня. Да, да. — Он уронил голову на грудь и через несколько секунд сообщил: — Смешит меня. — Старик поднял голову, взглянул на Тилли и добавил: — Чувство юмора. Похабное чувство юмора, как у мужчины. Потому я ее и взял, с ней было весело. — Он снова опустил голову и пробормотал: — От меня ей было мало пользы. Не имело значения, не имело значения… Но только не с шахтером. Нет уж, только не с шахтером! — Последние слова он выкрикнул, потом продолжил: — Шахтер — низшая форма жизни. Так пасть — шахтер… Я ведь знал о всех ее похождениях. Да, да. Джентльмены. Всегда джентльмены из города. Но здесь! Господи, помилуй! Как течная сучка. Первым был Сопвит… Ваш муж, не так ли? Вы его любовницей были. На кухне говорили, что вы… Неважно. Не похоже. Не похоже. Он над вами хорошо поработал, если хотите знать мое мнение. Потом фермер. Да, фермер. Потом Тернер и Драйтон, и так далее. — Старик на минуту отвлекся, повернул голову и оглядел комнату. — Мило… мило. Вкус чувствуется. Хороший вкус. — Он вперился в нее взглядом и резко спросил: — Ваша работа?

Тилли была сбита с толку.

— Только обивка и шторы.

Лорд снова огляделся.

— Очень мило. Но мы говорили о ней. О ней, да. — Гость встрепенулся, будто вспомнил, что хотел сказать. Потом ткнул в ее сторону пальцем и продолжил: — Джон Толман. Да, Джон Толман. Его жена… вы знаете Джоан?

Тилли отрицательно покачала головой.

— Она ей чуть все волосы не повыдирала… Агнессе. Дрались как торговки рыбой. Да, да, так и было. — Старик захихикал. — Потом Крэгг, Альберт Крэгг, верно говорю. И знаете что? — Он почти согнулся напополам от смеха, но продолжал смотреть на Тилли. — Она никогда не обращала внимания на лица. Господи, да вы видели Крэгга?

Знала ли она Крэгга? Знала ли она Толмана? Да, она их знала. Но еще лучше она знала их жен, которые смотрели на нее, как на грязь под ногами.

— Три хороших грума. Я потерял их. Но разве это важно? Грумов всегда можно заменить. — Внезапно лорд замолчал, потом прорычал: — Где она? Она здесь!

— Нет, думаю, вы ошибаетесь, милорд. Вашей жены здесь нет.

— Не лгите мне. Она знала, что я за ней гоняюсь, потому и послала за этой парочкой негодяев: хочет посадить меня за решетку. Вартон сказал мне, что она поехала в коттедж к этому шахтеру. Но когда я туда приехал, ее уже и след простыл. Один парень сказал, что видел, как они направлялись сюда. И не прячьте их. С меня хватит. Какой позор! Шахтер! — Старик набрал в рот слюны и стал оглядываться, куда бы сплюнуть, но, порывшись в кармане, вытащил зеленый платок и сплюнул в него. Затем он попытался встать.

Но Тилли уже стояла перед ним и ласково уговаривала:

— Лорд Митон, пожалуйста, послушайте меня. Даю вам слово, что вашей жены здесь нет, и уверяю вас, что вы ошибаетесь насчет ее… связи с… шахтером.

— В самом деле? — Его нижняя губа отвисла и стали видны остатки гнилых зубов.

— Клянусь вам, лорд Митон.

Он поднял на нее глаза и через несколько секунд спросил совсем по-детски:

— Тогда где же она?

— Понятия не имею.

— Я хочу пить.

— Ох, извините. Я должна была вам что-нибудь предложить. Что бы вы хотели?

— Бренди.

— Пусть будет бренди. — Тилли поспешила к камину и дернула за шнур.

Дверь сразу же открылась, будто Пибоди стоял за ней.

— Принесите, пожалуйста, бренди.

— Слушаюсь, мадам.

Все выглядело наилучшим образом. Пибоди принес бренди, поставил поднос рядом с лордом и налил ему хорошую порцию. Лорд Митон залпом выпил коньяк, вздрогнул и слабо улыбнулся:

— Мой любимый напиток — бренди. — Он вернул стакан Пибоди, который взглянул на Тилли, а она жестом показала на графин. Дворецкий опять наполнил стакан. Старик посмотрел на него, но не взял, а пробормотал: — Прекрасно, прекрасно.

Дворецкий уже собрался уходить, но замешкался, услышав голоса в холле. Они привлекли внимание и Тилли. Она остановила Пибоди и попросила:

— Пожалуйста, останьтесь и посмотрите, что еще нужно милорду.

— Слушаюсь, мэм.

— Извините меня. — Она поклонилась старику, а он ухватился за стакан и пробормотал:

— Да, да. — Казалось, лорд забыл, где находится. Вероятно, он подумал, что сидит у себя дома, потому что, взглянув на Пибоди, заметил: — Надо бы разжечь огонь в камине.

— На улице тепло, милорд.

— Зато внутри холодно, у меня, во всяком случае.

Тилли еще не успела прикрыть дверь гостиной, как старик опустошил и второй бокал.

В холле она обнаружила Бриддла и Стива собственной персоной, который ринулся к ней навстречу и сразу взял быка за рога:

— Старик здесь?

— Да. — Ответила Тилли и шепотом добавила: — А она где?

— В последний раз я ее видел, когда она направлялась к дому дьякона, где рассчитывала встретить врачей. Она, видимо, послала за ними с самого утра. Старик всю ночь ее разыскивал. У него ружье.

— Оно все еще у него, и он очень странно себя ведет. Пойдем-ка на минутку. — Тилли круто развернулась и прошла в столовую. Закрыв за собой дверь, она выпалила: — Он подозревает тебя и ее.

— Меня!

— Судя по всему, ты ее последний выбор, она ведь этого и не скрывает, так?

— Послушай, Тилли, поверь мне, между нами ничего нет…

— Не трать слов впустую, Стив. Я тебе верю. Вот только старика еще нужно убедить. Ты с ним встречался?

— Никогда. В жизни его не видел.

— Ладно. Это уже хорошо. Ведь если честно, то я верю, что он действительно что-то задумал, поэтому неплохо было бы отнять у него это ружье.

— Почему он вообще сюда пришел?

— Насколько я поняла, ему сказали, что вы с ней поехали сюда.

— Что?

— Так он сказал. Один из слуг сказал ему, что она отправилась к тебе. Наверное, он стращал его ружьем. Как бы там ни было, но когда он вас там не застал, он расспросил мальчишку на дороге, а тот заявил, что вы поехали сюда.

— Я доехал с ней только до почтовой дороги. Там я объяснил ей, что не собираюсь сопровождать ее дальше, а старика поищу самостоятельно. Она поехала к дому дьякона, а я свернул к шахте через час мне заступать. Здесь я встретил Ричарда Макджи и спросил, не встречал ли он карету Ми-тона. Ричард и сказал, что пятнадцать минут назад видел, как карета свернула сюда. Вот я и подумал… Слушай, Тилли, раз он меня не знает, может мне удастся уговорить его вернуться домой? Одной тебе не справиться.

Тилли помолчала, потом согласилась:

— Да, вероятно, ты сможешь помочь. Вот если бы отнять у него ружье дальше все будет просто. Но ни в коем случае не признавайся, что ты работаешь на шахте. С его точки зрения, шахтеры — низшая форма жизни, и именно поэтому он так завелся… Ее связь с таким человеком была последней каплей в чаше его терпения.

— Вот как! — Стив поднял брови и поблагодарил с нарочитой вежливостью: — Спасибо, что поставила меня в известность, Тилли.

Она печально улыбнулась.

— Старик только что прикончил второй большой бокал коньяка. В таком состоянии он вполне мог бы швырнуть им в меня, признайся я, что тоже когда-то работала в шахте.

— В самом деле. — Лицо Стива стало озабоченным. — Давно это было. Трудно представить, что ты когда-то спускалась в шахту, Тилли.

— А я помню. Помню каждый момент так отчетливо, будто это было вчера. — Она снова улыбнулась и добавила: — Надеюсь, он не пристрелил Пибоди — мы с ним только начали понимать друг друга.

Стив засмеялся ее шутке, а она заметила:

— Странно, что я могу шутить в такой ситуации.

— Не дай Бог, дожить до того дня, когда мы разучимся смеяться, Тилли.

Она согласно закивала, потом провела его через столовую и холл в гостиную, где обнаружилось, что лорд Митон читает Пибоди лекцию по поводу охотничьих ружей. Оба сразу поняли, что дворецкий обрадовался их появлению. Быстренько убравшись подальше от ружья, он поочередно оглядел их и спросил, слегка заикаясь:

— Мне принести что-нибудь выпить для джентльмена, мадам?

— Нет, благодарю вас, Пибоди. Я вас позову, если потребуется.

Слегка поклонившись, дворецкий поспешно удалился, а Тилли и Стив повернулись к лорду Митону, который сидел, наклонившись вперед, и держал указательный палец правой руки на курке.

— Не желаете ли еще выпить, милорд?

— А, а… — старик взглянул на нее, — это вы. Нет, не думаю. Нет… — Он улыбнулся беззубой улыбкой и добавил вполне нормальным голосом: — Если я начинаю пить слишком рано, то не получаю удовольствия от обеда, а я люблю обедать. Никогда не терял аппетит. Странно, правда?

— Ничего подобного, я рада, что у вас все еще хороший аппетит. Не желаете ли сегодня пообедать с нами?

Лорд вроде как задумался.

— Спасибо, мадам, большое. А что у вас сегодня?

Что у них сегодня? Ах, да, вспомнила она. И Тилли сообщила:

— Довольно простая еда, но очень вкусная: овощной суп, седло барашка, спаржа и обычные овощи. А на десерт — смородиновый пудинг и сыры.

— Звучит заманчиво, и пучить от такой еды не будет.

Тилли смутилась и взглянула на Стива.

— Уверена, что пучить не будет.

— Хорошее пищеварение… Всегда этим отличался… А это кто? — Вопрос напрямую адресовался Стиву, но вместо него ответила Тилли.

— Это мой стародавний друг, милорд, очень близкий друг.

— Рабочий? — Старик воззрился на нее. — Рабочий и стародавний друг?

— Да, милорд, мой старый друг. Разве вы забыли, я и сама когда-то работала.

— Ах, да, — хихикнул лорд, — вы из кухни. Но по вас не скажешь. — Неожиданно все веселье пропало, и гость жестко поинтересовался: — Где же она, черт побери? На этот раз ей не оставить меня в дураках. Где она, а? Идя на поводу своих прихотей, она опускалась, конечно. Но никогда так низко, как сейчас. Нет, нет.

Левая рука старика вздернула ружье.

— Не желаете ли отдохнуть перед обедом, милорд? В маленькой гостиной есть удобный диван…

— Мне и здесь хорошо. Хотите от меня избавиться? — Его белые брови топорщились.

— Нет-нет, что вы, милорд.

— Приятная женщина. — Теперь старик обращался к Стиву. — Приятная женщина. Обожаю приятных женщин, но нельзя же все время смеяться. Что вы сказали?

— Вы правы, милорд — нельзя все время смеяться.

— Вы похожи на рабочего.

— Я и есть рабочий, милорд.

— Кто вы?

— Инженер.

— А, инженер? — Глаза старика расширились, кожа на лице натянулась. — Инженер. Мосты?

— Э… да, милорд, мосты.

— Надо же. Мосты. Железные дороги. Для них всегда нужны мосты, да-да.

— Давайте я помогу вам пройти в другую комнату, милорд?

— Помогу? С чего бы вам мне помогать, вы ведь на меня не работаете, так? — Он снова прищурившись посмотрел на Стива, покачал головой и заметил: — Нет, не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь вас видел. Нет, разумеется, нет. Ведь вы рабочий, инженер, мосты строите. — Лорд махнул ружьем и положил его на колени. Плащ распахнулся, выставив на обозрение его ночную рубашку. Потом старик поднял голову, посмотрел на Тилли и очень вежливым тоном попросил: — Не выйдете ли вы, мадам: я желал бы посетить клозет?

Тилли абсолютно не смутилась. По-хозяйски просто она сказала:

— Клозет в конце коридора, милорд. Если вы позволите, мой друг поможет вам, а я покажу дорогу.

Старик хихикнул и заметил:

— Все ясно. Вы не леди — это точно. Никакая леди не станет показывать дорогу в клозет! Смешно, но моя шлюха может болтаться по дому голышом, да, да, — он мотал головой из стороны в сторону, как бы подчеркивая свое отношение к такому поведению, — в чем мать родила, да, да, но передернется от отвращения, если откроет дверь и застанет меня в клозете. Но вы бы так не сделали. Верно, мэм?

— Нет, милорд.

— Охотно верю. — Старик теперь кивал Стиву.

В это время Тилли только собралась что-то сказать, всеобщее внимание привлек шум в холле. Но никто ничего не мог понять до тех пор, пока дверь не распахнулась и в дверном проеме, заполнив его целиком, не возникла беглая супруга с перекошенным от ярости лицом. На ней был верховой костюм сливового цвета и роскошная велюровая шляпа, угнездившаяся на крашеных волосах. За ней стояли двое мужчин, из гостиной можно было видеть лишь их головы. Но когда все непрошенные гости вошли в комнату, по строгой одежде мужчин можно было догадаться, что это и есть те самые врачи.

Старик не шелохнулся в кресле, молча наблюдая за женой. Он заговорил только тогда, когда она двинулась на него и заорала:

— Кончай этот идиотизм и возвращайся домой!

Вот тогда лорд и заговорил — его голос звучал настолько нормально и здраво, что Тилли невольно перевела глаза с его жены на него.

— Не двигайся, Агнесс! Оставайся, где стоишь! — С этими словами старик медленно поднял ружье, направив его прямо на жену. Когда джентльмены, сопровождавшие леди Митон сделали шаг вперед, он резко приказал: — Вы тоже! — И слегка повел дулом. Затем лорд обратился к тому, кто стоял ближе: — Прихватили с собой бумаги? Все подписано, все печати на месте? Хотите упрятать меня в психушку? Так?

— Послушайте, сэр, — голос был маслянистым, — мы лишь хотим, чтобы вы легли в собственную кровать, вот и все.

— Вы нагло врете, сэр. И не двигайтесь! Предупреждаю вас! Видите ли, вы все позабыли, что мне нечего терять, я уже близок к концу и сам это знаю. Но я хотел бы уйти из жизни так, как я ее и прожил — немного посмеявшись напоследок. Так бы и случилось, но она зашла слишком далеко. Взяла себе в любовники шахтера. Грумов я еще терпел, но шахтер! И ты мне еще хвасталась этим. Говорила, что можешь иметь их всех, сверху донизу.

Стив затаил дыхание и украдкой посмотрел на дверь. В этот момент раздался пронзительный крик Агнесс Митон:

— Ты псих! Сам не понимаешь, что несешь! Доктор, — женщина повернулась к врачу, стоящему справа, — сами видите, о чем я вам говорила — фантазии, обвинения, все это ложь, ложь. Его надо изолировать, я больше не могу этого выносить.

— Все слышали, что она сказала? — Теперь старик слегка повернулся к Тилли, хотя не спускал взгляда со стоящей перед ним троицы. — Она не может этого больше выносить. Странно, не правда ли? Кстати, я ведь собирался в клозет? — Он помолчал, хрипло рассмеялся и добавил: — Теперь уже не имеет значения, не имеет значения.

— Отдай мне ружье. — Жена медленно приближалась к нему, и он ответил:

— Да, я отдам тебе ружье, Агнесс. Я отдам тебе ружье, потому что не хочу гореть в аду в одиночестве.

Тилли сначала услышала свой крик, потом увидела, как дрожащий палец нажал на курок, а затем услышала громкий выстрел. Агнесс Митон прижала обе руки к груди. Тилли увидела, как рот женщины изумленно открылся, голова беспомощно качнулась из стороны в сторону, будто она хотела взглянуть на врачей, поддерживающих ее, а ее тело медленно обмякло в их объятиях. Но только они успели опустить ее на пол, как раздался второй выстрел. Тилли обернулась к старику и снова закричала. Она кричала так, как будто вновь переживала набег индейцев. Перед ее глазами опять был Альваро Портез, но после того, как индейцы покончили с ним — лорд Митон приставил дуло к своему морщинистому подбородку и выстрелил.

 

Глава 8

Что ж, этого следовало ожидать, не так ли? Где бы она ни была, там обязательно кто-то умирал. На этот раз двое — лорд и леди. Убийство и самоубийство. Как судачили позже в деревне, еще одно подтверждение, верно? Есть в ней что-то странное, унаследованное еще от прабабки, что-то от ведьмы.

Они стали считать все смерти и трагедии, связанные с ней. Вспоминали ее аморальные поступки. Напоминали друг другу, что она разрушила первый брак фермера Бентвуда. А когда его жена умерла, и он на ней не женился, она его прокляла, и он запил и стал таскаться по бабам. Сейчас он снова женат, у него маленькая дочь, и он уже три года не пил. С ним было все в порядке, до тех пор, пока Тилли Троттер, или Сопвит, как она себя сейчас называет, не вернулась из Америки. И что же случилось? Он снова запил. Да, есть в ней что-то, что-то скверное. Поэтому лучше обходить ее стороной.

Все это дочь старика Джо Роулингса высказала второй миссис Бентвуд, когда та зашла на ферму за молоком. Дальше разговор пошел про следствие, которое проводилось полицией по поводу смерти двух аристократов.

— Мой папаша говорит, что это несправедливо, миссис Бентвуд. Он говорит, что они должны были привлечь эту мадам за непреднамеренное убийство. Около нее люди дохнут как мухи. Это все колдовство, так говорит мой отец.

Вторая миссис Бентвуд удивила Пегги Роулингс, заметив:

— Я не верю в колдовство, это все от невежества.

Потом Пегги рассказывала отцу:

— Она немного задирает нос. Но и я не лыком шита, я ей прямо сказала, что вот фермер Бентвуд в колдовство верит, во всяком случае, в ее колдовство, потому что сам пострадал от него. Я ее предупредила, чтобы она держала ухо востро. — Помолчав, женщина добавила: — Она довольно тихая, эта его вторая жена. Но, знамо дело, в тихом омуте черти водятся. Ну, я ее предупредила, с меня взятки гладки…

В тот же вечер Люси Бентвуд за ужином, глядя на мужа через стол, спросила:

— Чем закончилось следствие на прошлой неделе?

— Чем закончилось? Откуда я знаю?

— Ты там был, не отнекивайся.

— Ладно, был, ну и что?

— Ничего, ничего, — улыбнулась она. — Я только хочу знать, что случилось.

— А что всегда бывает? Они доказали, что люди умерли.

Жена пристально посмотрела на Симона, а потом снова принялась за еду. Она ничуть не удивилась, когда он отодвинул тарелку и молча ушел. Люси видела через открытую дверь, как он удаляется в темноту. Она перестала есть и долго сидела, сложив руки на коленях.

Люси любила этого мужчину и надеялась, что он тоже любит ее. Конечно, она понимала, что на ней все в его жизни не заканчивается. Она по намекам и рассказам знала, что он любил и других. Но миссис Сопвит или Тилли Троттер, видимо, была его первой любовью и имела на него особое влияние — это она несла ответственность за то, что этот добрый и щедрый человек превратился в забулдыгу и буяна. Но с того самого дня, когда Люси поскользнулась на обледенелом тротуаре, а он поймал ее за локоть и не дал упасть, Симон стал главным мужчиной в ее жизни. Он стал самим собой — добрым, ласковым и щедрым. Он был на десять лет ее старше, и относился к ней, как к молодой девушке. Конечно, Люси понимала, что засиделась в девках. Но с Симоном она чувствовала себя молодой и родила ему дочь. Казалось, это принесло ему большую радость, и все шло хорошо, пока два месяца назад не вернулась миссис Сопвит, теперь вдова.

За последний месяц Симон три раза напивался. Есть ли хоть доля правды в рассказах о власти этой женщины? Неужели она действительно его прокляла?

Люси чуть не перевернула стул, резко встав из-за стола. Она не была невежественной деревенщиной — много читала, родители дали ей приличное образование. Люси умела играть на пианино и вышивать. Она не позволит всякому вздору завладеть ее умом. Если Симон снова стал пить, должна быть какая-то причина, и к колдовству она не имеет никакого отношения…

На этом этапе своей жизни Симон, сидящий в своей конторе с трубкой в зубах, вполне возможно, и не согласился бы со своей женой. В молодости, много лет назад, он защищал Тилли от этого обвинения. Но, испытав ее чары на себе, он тоже стал думать так же, как и остальные жители деревни. Было в ней что-то странное, что переворачивало жизнь мужчины. Все годы, пока она была любовницей Марка Сопвита, он сам прошел через ад, будто его прокляли. А когда Сопвит умер, а ее, беременную, выгнали из усадьбы, Симон предложил усыновить ребенка. И чем она ему отплатила? Презрением. А ведь она его когда-то любила. Да, любила! Симон был в этом абсолютно уверен. Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что она любила его еще до того, как он догадался, что любит ее. Он считал, что она относится к нему, как к старшему брату, защищающему младшую сестру. Но в день его женитьбы на Мэри он прозрел. С тех пор рана в его сердце не заживает.

Когда же он наконец более или менее смирился с ситуацией, Тилли бесстыже вышла замуж за сына своего бывшего любовника, к тому же на шесть лет моложе себя. Это надо же! Он был потрясен до глубины души. Ему страшно было подумать, что бы он сделал, если бы она практически сразу не уехала в Америку. Наверное, пошел и поджег бы всю эту проклятую усадьбу. Ведь тогда он почти свихнулся. Потом он встретил Люси. Симон понимал, что она возродила его к жизни. С ней он стал напоминать себя прежнего, таким он был в юности — открытый, порядочный фермер, готовый всегда придти на помощь. Затем Люси родила ему дочку, и семья зажила новым счастьем. Симон поклялся в день рождения дочери, что бросит пить. Он сам очень верил в это. И что же произошло? Вернулась Тилли, теперь вдова. А ведь это означало, что она снова может выйти замуж. Как будто кто-то возьмет ее со вторым ублюдком, цепляющимся за ее юбки. Россказни, что черномазая девчонка старше ее сына, не выдерживали никакой критики. Поговаривали, что молодой Сопвит умер от ран, полученных при набеге индейцев. Но это только слухи. Вполне возможно, что он умер, защищая ее от других мужиков.

Милостивый Боже! Симон встал и принялся вышагивать по тесной комнате. Почему она не осталась там, где была? Что в ней такого, что так притягивает мужчин, выворачивает их мозги наизнанку?

Когда Симон услышал, что у нее белые как снег волосы, он с некоторым удовлетворением подумал: «Вот и ладно, она теперь выглядит старухой». Но когда он на прошлой неделе увидел ее в толпе, он убедился, что хоть волосы у нее и впрямь седые, старухой она не выглядела. Она выглядела так же, как много лет назад, когда пришла на судебное заседание, опираясь на руку молодого Сопвита, и судья спросил ее, в самом ли деле она ведьма. Более того, седины только прибавляли ей очарования. Симон никогда не считал ее по-настоящему красивой, для этого она была слишком высокой, выше многих мужчин. Но был в ее глазах некий магнетизм, действующий намного сильнее любой красоты. Эти глаза смотрели на тебя и вроде бы не видели. Они смотрели сквозь тебя, в тебя и за тебя. И за ней шел молодой Макграт. Симон все еще думал о нем, как о молодом Макграте, хотя Стив давно уже стал мужчиной, высоким и широкоплечим. Этот Стив Макграт всегда был ее тенью, ведь он с юных лет пускал по ее поводу слюни. Неужели он снова за ней увивается? Вряд ли. Хозяин Джон Сопвит не допустит такой связи. Хотя что он может сделать? Она — владелица поместья. Она унаследовала этот лакомый кусок от мужа. Невероятно, но Тилли Троттер, та, которую он в детстве не раз спасал от голодной смерти, заняла теперь такое положение. Это сводило Симона с ума.

Он перестал вышагивать по комнате и остановился у стола, впившись ногтями в его край. Симон отдавал себе отчет, что стоит на перепутье: или он снова начнет пить, наверняка вызвав тем самым ее презрение, или будет стремиться вверх и сделает то, что собирался сделать много лет — выкупит ферму. У него хватит денег на это. А если добавить приданое Люси, то еще и на лишний кусок земли останется. Но для покупки фермы придется встретиться с Тилли. Что такого! Ему давно хотелось увидеть ее и убедиться, что никакая ее власть не в состоянии уничтожить его.

Приняв решение, Симон снова сел. Он поставил на стол локти, опустил голову на руки, плотно сжал рот и заскрипел зубами, чтобы не позволить себе вымолвить это имя, которое билось у него в мозгу: «Тилли Троттер! Тилли Троттер, будь ты проклята!»

 

Глава 9

Тилли познакомилась с Люси Бентвуд в конце июня. Женщины нечаянно встретились на Норттамберленд-стрит в Ньюкасле и сразу же понравились друг другу, хотя и обменялись лишь вежливыми приветствиями.

Джон и Анна уговорили Тилли поехать с ними в город. Анна собиралась повидаться со своим адвокатом по поводу бабушкиного наследства. Старушка умерла месяц назад, а ее дочь, тетя Сюзан, которой было под пятьдесят, немедленно улеглась на диван в уверенности, что дни ее сочтены. Поэтому всеми юридическими вопросами пришлось заниматься Анне и Джону.

Тилли оставила их у адвоката, договорившись встретиться через час и вместе пообедать. Сама же она решила пока купить что-нибудь детям.

Тилли вообще не хотела никуда ехать, со дня окончания следствия она впала в своего рода летаргию, как после смерти Мэтью. Если бы не дети, она, как тетя Сюзан, улеглась бы на диван и перестала бы чем-либо интересоваться.

За последние недели она почти поверила, что в деревенских пересудах есть доля истины — она действительно притягивает смерть. Тилли слышала, как Бидди кричала на Пег за то, что та повторяет сплетни, распускаемые в конюшне — мол, странно, что лорд Митон выбрал именно ее гостиную, чтобы покончить с собой. Разве не мог он это сделать в своем собственном доме? И что делал там этот Стив Макграт? Разве она постоянно не отравляла жизнь этой семье?

Отойдя от витрины большого магазина, Тилли столкнулась с Симоном Бентвудом и его женой. Сначала она даже не взглянула на молодую женщину — перед ней стоял мужчина, ее первая любовь. Ему уже было далеко за сорок, но выглядел он гораздо старше: лицо пунцовое, живот на уровне груди. Симон был прилично одет. Он всегда хорошо одевался. Но совсем не походил на молодого человека, затронувшего ее сердце много лет назад. Женщина рядом с ним годилась ему в дочери. Тилли заколебалась, не зная, останавливаться или нет. Симон сам решил за нее и произнес:

— Привет, Тилли.

Она откашлялась и тихо ответила:

— Привет, Симон.

— Это моя жена. — Люси Бентвуд, склонила голову и слегка присела. Этот жест вывел Симона из себя. Хотя он сначала говорил нормальным тоном, то теперь просто зарычал на жену: — И нечего тут приседать, женщина. Мы с Тилли для этого слишком хорошо друг друга знаем. Ведь так? — Его лицо еще больше покраснело.

Тилли посочувствовала женщине и ровным голосом подтвердила:

— Да, мы с тобой знакомы давно.

— Знакомы! — Симон невесело рассмеялся, дергая головой. — Смешное слово ты выбрала — знакомы!

Услышав сквозь этот смех спокойный голос женщины, Тилли полностью перестала обращать на Симона внимание.

— Мне очень приятно с вами познакомиться, миссис Сопвит.

— Взаимно, миссис Бентвуд, — ответила Тилли.

Люси Бентвуд улыбнулась высокой леди — для нее Тилли и была леди — и пытаясь извиниться за грубое поведение мужа, сказала:

— Мы сюда на день приехали. Я ищу ткань на платье своей дочурке.

— Какое совпадение, — так же улыбнулась и Тилли, — я тоже делаю покупки для детей. Сколько вашей?

Она обращалась только к Люси, и та ответила:

— Два годика, мэм.

Снова Тилли почувствовала раздражение Симона. На этот раз, хоть он и вмешался в разговор, тон его был менее агрессивным.

— Я все это время собирался зайти к тебе, Тилли, — сообщил он.

— Да? — Она вопросительно взглянула на него.

— По делу.

— Вот как!

— Насчет фермы.

— Тебе требуется ремонт?

— Нет, больше. Я подумываю о том, чтобы купить ее, если ты не возражаешь.

— Да? — Она подняла брови и одновременно взглянула на Люси. Потом сказала: — Ну, об этом надо подумать. Заходи, мы сможем это обсудить.

— Годится.

Тилли отступила в сторону и, глядя на Люси Бентвуд, произнесла:

— До свидания, миссис Бентвуд.

— До свидания, мэм.

С Симоном они молча раскланялись и Тилли пошла дальше. Но не успела она отойти на достаточное расстояние, как услышала сердитый голос Симона:

— Ты перестань к ней обращаться «мэм», она этого не стоит.

— Вряд ли я смогу.

— Почему же? — Глядя на жену, он смутно начинал догадываться, насколько сильный характер скрывается под тихой, спокойной внешностью.

— Потому, что вне зависимости от всех сплетен, она кажется леди. Она выглядела как леди, еще не сказав ни слова, и еще больше после.

— Бог ты мой! — Симон наклонился к ней и спросил: — Ты знаешь, что о ней говорят в деревне?

— Да, я все слышала. И насколько я понимаю, Симон, скорее всего это лишь ясновидение. Моя бабушка была такой: она увидела дедушку мертвым за шесть часов до того, как ей об этом сообщили, а он умер в часе ходьбы от ее дома. Лошадь понесла, и он попал под колеса кареты. Она все это видела и сказала своей дочери за шесть часов до этого события.

— Ох, помолчи!

— Как скажешь, Симон, как скажешь.

— И не смей разговаривать со мной таким насмешливым тоном.

— Ты полагаешь, я смеюсь, Симон? Так ты ошибаешься. Я лишь пытаюсь сохранить трезвую голову в непростой ситуации. Ведь леди, которую мы только что встретили, захватила твое воображение много лет назад. Я поняла это не из того, что слышала и не из того, что ты мне сам рассказал, а по выражению твоего лица при упоминании ее имени, по твоим глазам две минуты назад. Нет, Симон, мне не до смеха. И что я тебе сейчас скажу глубоко личное, об этом не стоило бы говорить посредине шумной улицы. Хотя здесь, по крайней мере, ты не сможешь орать и возражать, поэтому я все же скажу и больше никогда об этом не заговорю. Значит так. Боюсь, что она все еще живет в твоей душе, которой когда-то завладела, но это было до нашей встречи. В конце концов я родила тебе ребенка. И еще, хоть сейчас не время и не место, но я скажу: я жду еще ребенка.

Симон остановил жену и заглянул в ее добрые глаза. Стыд, какого он не испытывал никогда в жизни, охватил его и он проклял Тилли Троттер и ее возвращение в его жизнь, ведь перед ним стояла его жена: молодая женщина, на которой ему повезло жениться, и она была доброй и мудрой. Да, очень доброй и очень мудрой. В этот момент Симон вспомнил, как Мэри, его первая жена, воспринимала его одержимость Тилли — она сходила с ума от ревности.

Симон не сказал: «Прости меня, Люси», он просто взял ее руку и продел под свой локоть, пробормотав:

— Пошли домой, по магазинам походим в другой раз.

Встреча с Симоном внесла смятение в душу Тилли. Она обнаружила, что он больше не вызывает у нее отвращения. Она могла смотреть ему в лицо и не вспоминать сцену, преследовавшую ее много лет — его нагишом развлекающимся с пышнотелой леди Митон. Видимо, она согласилась с тем, что его поведение было ничем не позорнее ее связи с Марком или, еще хуже, брака с его сыном. И чем Симон хуже Мэтью, который спал с маленькой мексиканочкой. Ведь это его ребенка она взяла себе и это его ребенок уже причинил ей массу неприятностей, поскольку многие стали считать ее матерью этой девочки.

Нет, все это в прошлом, включая Симона. Он такой же мужчина, как и все остальные. Жаль, что он стал грубее, но теперь он женат, причем на очень славной женщине. И он хочет выкупить ферму.

Тилли смутно помнила, как ее бабушка говорила, что иметь собственную ферму — мечта всей жизни Симона. Что же, если он обратится к ней должным образом и предложит разумную цену, она не станет спорить, и он осуществит свою мечту. Тилли догадывалась, что он делает это не столько для себя, сколько для своей жены, этой молодой женщины с приятными манерами и открытым, честным лицом, женщины, которая обратилась к ней «мэм». Она ей понравилась. И может быть, когда-нибудь, они познакомятся поближе. Но сейчас это невозможно.

Тилли сделала покупки, встретилась с Анной и Джоном, а после сытного обеда засобиралась домой. Она знала, что расстраивает Анну, ведь они еще собирались посетить галерею, но ей не терпелось поскорее убраться из города, который напоминал о суде. Там мужчины осматривали ее с ног до головы раздевающими взглядами.

Недели через две Пибоди возвестил:

— Мистер Симон Бентвуд, мэм.

Тилли поднялась ему навстречу.

Она не сказала: «Привет, Симон» — он наверняка бы ответил: «Привет, Тилли» — а лишь наклонила голову, дав знак Пибоди, что его присутствие больше не требуется.

Когда дверь за дворецким закрылась, Тилли взглянула на стоящего посреди комнаты Симона и предложила:

— Садись, Симон. Я велела разжечь камин, — она махнула рукой в сторону пылающего огня, — в такую сырую погоду хочется согреться.

— Да, верно. — Симон говорил сухо, скорее безразлично, хотя на самом деле, он слегка обалдел, впервые переступая порог особняка. Ренту получал кто-нибудь из слуг, так что со времени еще его отца никто с фермы в этом доме не бывал.

Ковры и мебель впечатляли. Симон напомнил себе, что эта обстановка окружала Тилли долгие годы, поэтому ничего удивительного, как это сказалось на ней, образовав некий налет, заставивший Люси назвать ее «мэм». Да, он был просто уверен, что живя в такой обстановке, непременно изменишься.

Симон сел и взглянул на стоящую у камина Тилли.

— Я могу предложить тебе выпить? — спросила она. — Чего-нибудь горячего или виски, а, может, рому?

Тилли заметила, как у него заходили желваки.

— С удовольствием выпью чашку чаю, спасибо, — хрипло отозвался он.

Полуобернувшись, Тилли дернула за толстый шнурок, висящий на стене.

Через мгновение дверь открылась, и появился Пибоди.

— Поднос с чаем, пожалуйста.

— Слушаюсь, мэм.

Она делает это каждый день, подумал Симон. Поверить невозможно, если вспомнить девчушку, таскающую охапки хвороста вдвое больше себя и копавшую грядки. Что бы с ней стало, если бы он на ней женился? Уж точно не то, что теперь. Она была бы женщиной, матерью его детей, вполне уважаемой всеми, тогда как сейчас, не взирая на все это великолепие, ее имя полощут на каждом углу. Симон животным чутьем ощущал ненависть жителей деревни к ней. Если бы она знала, к чему все приведет, что бы она выбрала — его или это?

Пибоди принес поднос с чаем. Тилли разлила его и протянула Симону чашку. Он выпил. Она налила еще. Симон все еще никак не мог перейти к цели своего визита. Пришлось начать ей:

— Ты пришел насчет фермы, Симон?

— Ага, вот именно. Я пришел насчет фермы.

— Ну, я все обдумала, посоветовалась с Джоном, ведь он помогает мне управлять поместьем, и решила, что могу продать тебе дом и пятьдесят акров.

— Пятьдесят акров! — Его плечи опустились. — Но ведь там семьдесят пять!

— Да, я знаю. Остальную землю ты можешь взять в аренду. Понимаешь, я хочу выровнять границы усадьбы, а то этот участок выдается.

— Я бы хотел купить все целиком.

— Да, я понимаю, Симон, но не могу ничего иного предложить. Решай сам, берешь ли ты ферму или нет.

— Да, конечно, беру. Я ведь за тем и пришел. Если ты вспомнишь старые времена, Тилли, то поймешь, что я всегда хотел ее купить.

Она никак не отреагировала на упоминание о старых временах, но продолжила:

— Что касается цены… Разумеется, скот принадлежит тебе. Дворовые постройки в хорошем состоянии и мистер Сопвит… старший, — Тилли слегка запнулась, — построил, как я припоминаю, два новых коровника и небольшой сарай. — Она немедленно выбросила из головы воспоминания о том, другом сарае, и добавила: — И дом. Джон сказал, что два года назад он переделывался. И был вырыт новый колодец. Поэтому он считает, что четыреста фунтов будут приемлемой ценой.

Джон настаивал на семистах, но она сама остановилась на меньшей сумме. А Симон, уезжая утром с фермы, сказал Люси:

— Они запросят восемьсот и ни пенни меньше, вот увидишь. — Правда, он рассчитывал получить всю землю.

Тилли смотрела, как он трет ладонью подбородок, вроде бы размышляя. Мужчины всегда так. Хотя Симон должен понимать, что предложение выгодно для него. Но в таких делах обязательно нужно поторговаться.

— Ну что же, пожалуй, я соглашусь.

— Я рада. Приятно иметь свой собственный дом.

— Да уж. И это ты прекрасно знаешь сама, Тилли.

Симон не спеша оглядел комнату, а Тилли неловко произнесла:

— Все это принадлежит мне временно и перейдет сыну, когда ему исполнится двадцать один год.

Он удивленно воззрился на нее, и она почувствовала, что краснеет. Сын не имел никакого права на имущество, он ведь был незаконнорожденным. Но Тилли спокойно и четко добавила:

— Все юридически оформлено.

— Да? Что же, прекрасно. — Симон тяжело поднялся и, снова оглядывая комнату, заметил: — Прекрасная комната. Один потолок чего стоит. — Он смотрел вверх на медальоны, соединенные гирляндами, и в этот момент послышались радостные крики, а затем топот детских ног по лестнице.

Тилли с улыбкой сообщила:

— Дети хулиганят. Никак нельзя оставить их надолго.

— Ты теперь сама за ними приглядываешь? — Это «теперь» означало, что он знает все о Конни Брэдшоу, и она ответила:

— Пока да, но на следующей неделе приходит новая няня.

Симон взглянул на дверь, потому что крики теперь слышались из холла, и сказал:

— Похоже, они веселятся во всю.

Только он успел договорить, как дверь распахнулась, и в комнату вбежал Вилли — голова склонена к плечу, одна рука вытянута вперед. Он всегда так бегал.

— Мама! — закричал мальчик. — Мама! Жозефина собирается меня выпороть! — Он метнулся к матери и обхватил ее за ноги. Потом спрятался за ее юбки.

В это время в комнату подобно маленькому темному чертенку ворвалась Жозефина; и какое-то время дети ловили друг друга среди женских юбок. Наконец Тилли воскликнула:

— Хватит! Перестаньте, дети! Вы меня слышите? У нас гость. Вилли, прекрати! — Она шлепнула сына по руке, и он замер, затем поймала за руку Жозефину, слегка ее встряхнула и повторила: — Хватит! Все, я сказала!

Смех замер. Малыши стояли рядом с ней и разглядывали гостя.

— Вилли, скажи мистеру Бентвуду: «Как поживаете?»

Мальчик немного помедлил, прищурил единственный здоровый глаз, протянул руку и медленно и вежливо произнес:

— Как поживаете, сэр?

После небольшой паузы Симон пожал руку ребенку и хрипло ответил:

— Очень хорошо, малыш.

— Вы роб… родственник?

— Нет.

— Вы с шахты?

Симон уже собрался ответить, но тут вмешалась Тилли. Она притянула к себе сына и сказала:

— Не будь таким любопытным, Вилли.

— Я только спросил, мама.

— Я знаю, но это невежливо. — Она слегка улыбнулась Симону, потом взглянула на Жозефину. — Это моя приемная дочь. Скажи дяде «Как поживаете?», Жозефина.

Теперь вперед выступила Жозефина и так же вежливо, как и Вилли, поинтересовалась:

— Как поживаете, сэр?

Симон не ответил. Он завороженно смотрел на маленькую, напоминающую эльфа, фигурку, разглядывал коричневое личико, черные глаза, прямые волосы, ища сходство с Тилли. И ему вдруг показалось, что в ребенке есть что-то от Тилли, что-то неуловимое. К тому же девочка выглядела значительно моложе Вилли: она была почти в два раза меньше его ростом. Хотя она четко говорила, но это не имело значения, дети иногда и в два года прекрасно говорят. Нет, девочка не могла быть старше мальчика, это очевидно.

Симон почти вздрогнул, когда девочка спросила:

— Вы не хотите пожать мою руку, сэр?

Симон взглянул на Тилли. Она напряженно смотрела на него, и он уже собрался протянуть руку, как ребенок бросился к нему и вцепился в ногу. Подняв голову вверх, Жозефина воскликнула:

— Вы такой большой и пахнете, как Пончо…

В следующую секунду девочка упала бы на спину, не подхвати ее Тилли. Она прижала малышку к себе и с горечью сказала Симону:

— Ты зря это сделал!

— Почему? Я еще могу понять насчет этого, — кивнул он в сторону Вилли, который, быстро моргая, вглядывался в гостя. — Но в этом случае ты зашла слишком далеко. Я слышал, что индейцы насилуют женщин, и если это случилось с тобой, надо было открыто признаться, люди бы поняли. Ты считаешь деревенских невежественными свиньями, но даже самый тупой из них знает, что белые не удочеряют черномазых… Покупают их как рабов, это да. Но удочерять, нет уж! А ты еще до сих пор презираешь меня за мою единственную ошибку. Бог мой! Ну ты и нахалка. Я бы сказал…

— Убирайся!

— Ладно, я уйду. Я знал, что так и будет.

Тилли потянулась к шнуру звонка. Заметив это, Симон презрительно вздернул губу и фыркнул:

— Незачем звать лакеев. Уйду и без их помощи. И еще одно хочу тебе сказать. Мне жаль, что я вообще когда-то любил тебя. Спать с равными тебе — это я понимаю; можно попасться насильнику — это тоже понятно; но так притворяться… Знаешь что, Тилли? — Он пальцем показал на Жозефину. — Мне просто плюнуть хочется.

Симон распахнул дверь, но не закрыл ее за собой, и Тилли видела, как он прошагал мимо Пибоди и Биддла. Затем она увидела, как он обернулся и что-то отрывисто сказал Пибоди, потом ушел.

Тилли окаменела. Наконец в комнату вошел Пибоди, закрыл за собой дверь и мягко спросил:

— С вами все в порядке, мадам?

Она медленно опустила Жозефину на пол.

— Да, спасибо, Пибоди.

Дворецкий подошел поближе.

— Вы уверены, мадам? Сядьте, мадам, я налью вам чашку чаю. — Он пальцами коснулся серебряного чайника. — Он все еще теплый.

Тилли села, Пибоди подал ей чашку и сказал:

— Не обращайте внимания на такого человека, он совсем не джентльмен. Впервые в жизни меня назвали лакеем.

— Простите, Пибоди.

— Это не ваша вина, мадам. Он просто не может вести себя по-другому, деревенщина. Я возьму детей, мадам, и Биддл погуляет с ними в саду. Дождь прекратился. Мы их оденем потеплее.

— Спасибо, Пибоди. Идите, дети. — Она жестом отослала детей, и они послушно пошли за дворецким.

Оставшись одна, Тилли закрыла глаза. Она снова увидела себя, сидящую в повозке, поддерживающую залитое кровью тело Мэтью. Она опять слышала его слова: «Возвращайся домой, возьми Вилли, оставь ее здесь». Да, вероятно, он знал, о чем говорил.

 

Глава 10

Кристин Пибоди оказалась очень хорошей нянькой и приятной девушкой. Она умудрилась понравиться даже Бидди. Кристин была младшей дочерью дворецкого, и хотя Бидди предсказывала, что за ней обязательно последуют и остальные, пока этого не происходило. Кристин умела обращаться с детьми, умела быть веселой, а, когда нужно, и строгой. Она так подружилась с ними, что у Тилли появилось достаточно свободного времени. Теперь она могла много читать и… много ездить верхом. Любовь к лошадям все больше увлекала ее. В сопровождении Майерза и Артура Дрю она неоднократно ездила на лошадиные ярмарки. Майерз, всю свою жизнь имевший дело с лошадьми и прекрасно в них разбиравшийся, однажды помог Тилли приобрести трехлетнюю, хорошо объезженную кобылу. Кобыла была очень резвой и нуждалась в ежедневной выездке.

Иногда во время прогулок верхом Тилли встречала других всадников. Сначала это была группа из шести джентльменов на забрызганных грязью лошадях, хотя и в хорошей упряжи. Видимо, они возвращались домой с охоты. Всадники съехали на обочину, чтобы пропустить ее, и каждый приподнял шляпу в знак приветствия. Мужчины не отрывали глаз от нее, вероятно, пораженные тем, что на ней были бриджи, и она ездила в мужском седле.

В другой раз Тилли встретила четверых: двух дам и двух джентльменов. Мужчины посторонились, но женщины упорно держались посредине узкой дороги. Тилли пришлось загнать лошадь в канаву, чтобы разминуться с всадницами. Конечно, канава была мелкой, но сам факт, что они отказались посторониться, говорил ей лучше всяких слов, как к ней относится местная знать.

Тилли наслаждалась этими поездками. Однако, некоторое время спустя, они превратились в простое физическое упражнение. И еще они не мешали ей думать. А как ей хотелось иметь спутника…

Анна предпочитала прогулки в удобной коляске, так что вместе с ней двигаться приходилось очень медленно. Правда, Джон иногда присоединялся к Тилли, и именно эти случаи были ей очень дороги. Хотя они почти не разговаривали, а просто скакали и заливались смехом.

Тилли почувствовала, что со временем может обрести другого спутника.

Иногда, возвращаясь с прогулки, она встречалась со Стивом, перемазанным в угольной пыли, и он провожал ее до почтовой дороги, но никогда дальше.

Когда они встретились в очередной раз, Стив сказал смеясь:

— Начинаю любить лошадок. Подумываю, не отправиться ли мне на рынок и не купить ли себе что-нибудь о четырех ногах. Правда, я не собираюсь расставаться со стариной Барнию. Мы с ним начали понимать друг друга. Знаешь, мы подолгу разговариваем: старина Барни и я.

Странно, но Стив мог заставить ее смеяться. Сегодняшний взрослый Стив мог, а вот молодой Стив только раздражал ее своими любовными воздыханиями.

Время шло и Тилли уже стала бороться с желанием поехать или пойти в коттедж и просто тихонько там посидеть. Она знала, где Стив прятал ключ. В том же самом месте, где она его когда-то оставляла, в потайном месте. Она знала, что всего лишь хочет поехать в коттедж и поболтать со Стивом, что ей нужно общество кого-нибудь из своих, кто понимал бы ее язык и чувства и где она могла на время перестать себя контролировать. Но не больше. Осознавая это, Тилли считала, что не нужно слишком часто попадаться Стиву на глаза, без веской на то причины. Ведь в глубине души он остался все тем же Стивом — под внешностью мужчины скрывался подросток, который когда-то любил ее. И незачем ему выбираться наружу. Лучше ему остаться на прежнем месте.

Бидди сказала:

— Почему бы не устроить рождественскую вечеринку, девуля, и бросить весь этот траур? Слушай, ты достаточно долго ходишь в черном. И пока ты в черном, ты вместе с ним в могиле. Как говорится, пусть мертвые хоронят мертвых. Позови хозяина Джона и мисс Анну. И не говори, что нельзя бросить эту тетку, у нее и так две сиделки. Можно вообще закутать ее потеплее и привезти сюда. Детки быстро поставят ее на ноги, уж поверь мне. Сколько ей, кстати?

— Около пятидесяти.

— Милостивый Боже! И все на диване валяется. Ну, так всегда бывает, я это часто видела. Если у женщины не было мужика, ей подавай чье-нибудь внимание. Вот они и притворяются немощными. Зато все остальные, как правило, родные, должны с ног сбиваться, чтобы угодить, и часто сами оказываются в могиле раньше, чем их подопечные.

— Ох, Бидди! — Тилли посмотрела на пожилую женщину, раскачивающуюся в кресле-качалке. Она ждала этих минут целый день. Дети уже спали, слуги разошлись по своим комнатам, кроме, возможно, Пибоди или Биддла. Это зависело от того, чья была очередь запирать двери. Тилли могла спокойно посидеть с Бидди и поговорить. Вернее, она слушала, а Бидди рассказывала ей о том, что случилось за день, перескакивая с одной темы на другую. Но это не было пустой болтовней — в ее словах всегда присутствовали мудрость и здравый смысл, а иногда, как сегодня, робкая просьба за одну из дочерей.

— Ничего хорошего нет в самокопании. Зачем думать, что могло случиться, да что еще может случиться. В этой жизни только в одном можно быть уверенным — это в смерти. А ведь большинство тащатся ей навстречу, даже иногда готовятся прям-таки в расцвете лет: шьют там смертную рубашку или сорочку для мужа. Потом садятся и ждут, когда смерть придет. Половина бед в этой жизни от людей, у которых есть время думать. Как мне моя мамаша говаривала: ум человека, как куриное гнездо, и на каждом яйце насечка. Если с яйцом все в порядке, цыпленок родится нормальным, а если нет, сиди ты на нем, лелей ты его, что выйдет? Одна вонь. Я что хочу сказать, неправильно жить одной, жить в прошлом… Вон Стив живет в коттедже совсем один. Это неправильно. Дай волю нашей Пег, он недолго бы тосковал в одиночестве. — Она кивнула Тилли и продолжила: — Ну да, конечно. Она была замужем, овдовела, но желание, оно сильное даже у вдовы. И разве не смешно? То же самое было и с Кэти. Она ради него прошлась бы по горячим углям, но он ни разу даже не взглянул в ее сторону. Правда, тогда была ты, Тилли. — Она снова кивнула. — Теперь все по-другому, вы в разном положении. Наша Пег стала бы Стиву хорошей женой, если бы у него хватило ума это заметить. Думаю, его надо немного подтолкнуть, кому-то намекнуть ему об этом. Ну ладно, — Бидди посмотрела на висящие на стене часы, — мне пора спать ложиться. Да. — Она встала и провела пальцем по блестящему боку медной кастрюли, одной из восьми в ряду. — Завтра заставлю я Бетти поработать над этими кастрюлями. Смотри, сколько пыли. — Бидди показала палец Тилли, но та ничего не заметила на заскорузлом пальце и с улыбкой сказала:

— Ты чересчур придираешься, Бидди.

— Ага, посмотрю я, что ты скажешь, если в кухне будет грязно, мэм. — Бидди произнесла слово «мэм» с усмешкой, и Тилли шутливо шлепнула ее по руке и ответила в том же тоне:

— Ладно, женщина, вели их завтра вычистить.

Они лукаво переглянулись и распрощались:

— Спокойной ночи, Бидди.

— Спокойной ночи, девочка. Кстати…

Тилли приостановилась, а Бидди, снимая свой белый фартук, спросила:

— Как ты думаешь, не пора ли получить письмо от нашей Кэти?

— Думаю, не стоит беспокоиться: ты получишь много писем к Рождеству и не только письма.

— Что ты хочешь сказать — не только письма?

— Не скажу. Потерпи, сама увидишь.

— Она не приедет, нет?

— Да я не об этом, Бидди. Я же сказала, может быть, на следующий год.

— Ну ладно. Спокойной ночи, девуля. — Она повернулась и вздохнула, а Тилли повторила:

— Спокойной ночи, Бидди.

У себя в комнате Тилли села у туалетного столика и принялась вынимать шпильки из волос. Застыв со шпилькой в руке, она уставилась в зеркало. Что ей делать, намекнуть Стиву, что Пег нужно только поманить? Возможно, он сам давно об этом знает. Кроме того, Тилли достаточно хорошо его знала, и поэтому прекрасно понимала, что ему не понравятся никакие намеки. Если ему что-то нужно, он справится сам. Если бы ему нужна была Пег, он бы давно получил ее.

Но в одном Бидди права: никто не должен жить в одиночестве. Но тем не менее, большую часть своей жизни ей придется жить одной. Хотя не совсем, ведь у нее есть сын, ее собственный сын. И у нее есть дочь, пусть приемная, которая со временем вырастет в темнокожую молодую женщину.

Глаза, смотрящие на нее из зеркала, расширились, и она сказала, как бы обращаясь к ним:

— Надо довольствоваться малым.

 

Глава 11

Ноябрь выдался мягким. По общему мнению, последние две недели погода была лучше, чем в середине лета. Два воскресенья подряд солнце сияло вовсю, и Тилли вместе с детьми ездила верхом по парку до того места, где когда-то стоял коттедж.

Она уже как-то рассказывала им, что давным-давно жила в нем. Теперь, каждый раз, когда они проезжали мимо, дети засыпали ее вопросами. Так случилось и сегодня. Вилли, гарцующий на своем пони, склонил голову к плечу и, глядя на полуразрушенные пристройки, заросшие кустарником, спросил:

— Мои дедушка и бабушка любили бы меня?

Тилли вопрос застал врасплох. Она взглянула на маленького сына и ответила:

— Да, разумеется, они бы очень тебя любили, Вилли.

— А они бы делали из меня дурака?

— Дурака? — недоуменно переспросила она. — С чего ты это взял?

— Ну, я слышал, как Джимми говорил, что дедушки и бабушки обычно делают из внуков дураков.

— Вот что. — Тилли облегченно вздохнула. — Джимми подразумевал, что все бабушки и дедушки портят своих внуков.

— Мама.

— Да? — Она повернулась к Жозефине.

— А меня бы они любили, Виллины дедушка и бабушка?

— Конечно, очень. Да, они бы очень тебя любили.

— Даже если мое лицо не похоже на Виллино? — Девочка отпустила вожжи и дотронулась ладонями до своих щек.

Улыбка сползла с лица Тилли.

— Они бы очень тебя любили, — заверила она твердо.

— Не потому, что ты моя мама?

Вопрос был странным, и Тилли замялась, прежде чем ответить этому слишком прозорливому представителю рода человеческого.

— Нет, не потому, что я твоя мама, а за то, что ты такая, какая есть.

Девочка, глядя прямо перед собой, прошептала:

— Какая я есть. — Потом она внимательно посмотрела на Тилли и поинтересовалась: — А люди всегда кидаются камнями в людей другого цвета?

— Нет, конечно, нет. А кто кидался камнями? — Тилли повернулась к молчавшему Вилли, потом снова к Жозефине и повторила: — Так кто кидался камнями?

— Кристина не велела тебя беспокоить. Она сказала, что они просто глупые мальчишки.

— Когда они кидались камнями?

Жозефина поджала губы и передернула худенькими плечами. Тилли повернулась к сыну и строгим голосом потребовала:

— Вилли, расскажи мне, кто кидался камнями?

— Какие-то дети, мама, из-за калитки.

— Когда?

Он немного подумал и ответил:

— В воскресенье.

— В прошлое воскресенье?

— Да, мама.

— А до этого?

— Тоже.

— Можешь вспомнить, когда?

— Ну… день был ясный, у них были каникулы, и они были одеты в выходные костюмы.

Протянув руку, Тилли отвела прядь над бровью сына, прикрывающую шрам — рваную линию, оставленную грубо зашитой раной, приведшей к его слепоте. Она моментально припомнила, что несколько недель назад, проходя через холл, видела, как Кристина о чем-то торопливо разговаривала с отцом. Дети стояли рядом, но когда она спросила, в чем дело, Пибоди ответил: «Хозяин Вилли наткнулся на ветку. Немного поранил бровь».

— Это от камня, Вилли?

Мальчик несколько раз моргнул и пробормотал:

— Да, мама. Но Кристина не виновата, она выбежала и прогнала мальчишек.

Тилли почувствовала, что сейчас свалится с седла. Но в ту же секунду она овладела собой и уже сидела прямо и уверенно. Всю свою жизнь она страдала от жителей деревни. И вот теперь из-за Жозефины у них появился новый повод для скандала. Но Жозефина — это одно, а ее сын — совсем другое. Деревня в лице миссис Макграт сделала мальчика слепым на один глаз, а этот камень мог лишить его остатков зрения в другом — ранка была глубокой и находилась как раз у виска. Полдюйма ниже, и они попали бы ему прямо в глаз.

Она ощутила знакомый прилив ярости, повернулась к детям и приказала:

— Поехали! Нам предстоит прогулка.

Малыши послушно повернули своих пони и двинулись за ней к дому. Причем ни один из них не воскликнул, как обычно: «Мы поедем далеко, мама?» Они молчали.

У сторожки Тилли натянула поводья и позвала:

— Джимми! Джимми!

Она знала, что у Джимми сегодня выходной. Когда он появился в брюках и рубашке, то, увидев ее, быстро застегнул все пуговицы и спросил:

— Да, Ти…, мэм?

— Не сходишь ли ты на конюшню и не попросишь Артура или Майерза, кто свободен, оседлать лошадь и поехать со мной, да побыстрее?

— Да, разумеется, мэм. В какую сторону надо ехать?

— Я еду в деревню.

Брови молодого человека поползли вверх, и он повторил:

— В деревню!

— Да, Джимми, в деревню. Иди скорее, я очень тороплюсь. — С этими словами Тилли вынула часы и взглянула на них.

Постояв какое-то время с открытым ртом, Джимми развернулся и побежал в конюшню.

Часы показывали половину одиннадцатого. Большинство деревенских жителей сейчас в церкви, дети тоже. Пастор Портман читает свою обычную проповедь, и через три четверти часа она окончится, церковь опустеет.

Джимми, торопясь выполнить ее распоряжение, забыл открыть ворота, так что ей пришлось спешиться и сделать это самой. Не страшно, в бриджах это делать легко.

Тилли повела свою лошадь по дороге. Молча пройдя некоторое расстояние, Вилли спросил:

— Ты на меня сердишься, мама?

Тилли повернулась к нему, горло сдавил спазм, но она ласково ответила:

— Нет, сынок, я на тебя не сержусь.

— А на кого ты тогда сре… сердишься? — Это вступила Жозефина.

Тилли взглянула на нее и сказала:

— Не на тебя, дорогая.

— Ты сердишься на деревню?

— Да, можно и так сказать, что я сержусь на деревню.

— И ты хочешь пока… пока?…

— Да, некоторым образом я собираюсь покарать их, милая, — проговорила Тилли и с горечью добавила уже для себя, глядя прямо вперед: — Теперь самое время. И на этот раз я поведу себя в соответствии с тем именем, которым они меня наградили. Да простит меня Господь!

Немного подождав на повороте, они вскоре услышали топот копыт и увидели самого Артура Дрю.

Остановив лошадь, Артур глубоко вздохнул и спросил:

— Ты в порядке, Тилли?

— Да, Артур, со мной все в порядке.

— Ты хочешь, чтобы я что-то сделал?

— Да, Артур. — Она помолчала. — Я хочу, чтобы ты ехал немного позади нас, когда мы въедем в деревню, а когда мы остановимся, остановись и ты. Я просто хочу, чтобы ты демонстрировал силу. Ты понимаешь, о чем я? Своего рода престиж — хозяйка усадьбы с детьми выехала на прогулку в сопровождении грума. Понятно, Артур?

Он понял не все, но сообразил, что она что-то задумала. Он знал, что Тилли никогда не выказывает высокомерия, значит сейчас она изображала леди, и он обязан ей по мере сил помочь.

— Сделаю, что смогу, — заверил он.

— С тобой все в порядке? — Тилли бросила взгляд на его бриджи, заправленные в высокие сапоги.

Сапоги можно было бы почистить получше, но сойдет и так, ведь он всего лишь слуга, сопровождающий свою хозяйку. Так это должно выглядеть сегодня.

— У тебя есть большой белый платок? — спросила она.

— Ну… — Артур виновато покачал головой. — У меня есть носовой платок, но, боюсь, не очень-то он белый.

— Ладно, неважно. Обойдусь. — Тилли расстегнула верхнюю пуговицу жакета и вытащила длинный шарф кремового цвета. Наклонившись к Вилли, она попросила: — Сними шапку, милый.

Она обвязала шарф два раза вокруг головы сына так, чтобы он прикрывал шрам на виске. Ребенок начал было протестовать, уверяя, что ранка больше не кровоточит. Тогда мать сказала:

— Я знаю, Вилли, но потерпи немного. Давай свою шапку. — Тилли нахлобучила шапку ему на затылок, чтобы повязка была хорошо видна. — Снова взглянув на часы, она сказала: — У нас полно времени, так что поедем медленно. — Повернувшись к Артуру, она пояснила: — Я хочу оказаться в середине деревни, когда все выйдут из церкви.

Артур слегка качнул головой, открыл и снова закрыл рот.

— Зачем, Тилли? Зачем?

Вместо ответа она поинтересовалась:

— Сколько нам туда ехать, минут пятнадцать?

— Около того.

— Прекрасно, значит тронулись. И, дети, — она перевела взгляд с сына на дочь, — не задавайте никаких вопросов, пока мы не вернемся домой. Ясно?

Первым ответил Вилли:

— Да, мама.

Но Жозефина спросила:

— Никаких вопросов, мама?

— Никаких, Жозефина, подожди до дома.

— Да, мама.

— Ладно, поехали.

Она сидела с высоко поднятой головой, натянутая, как струна. Казалось, что она вела в бой армию. Да так оно и было на самом деле. Тилли знала, что когда она встретится с врагами, ей нужно будет напугать их до смерти. Она выбрала свое единственное оружие, и она должна им воспользоваться ради детей.

Извилистая деревенская улица была застроена очень старыми домами, их каменные фундаменты закладывались лет двести назад. В конце улицы находилась площадь с круглой травяной лужайкой посредине. С одной ее стороны выстроились небольшие коттеджи с садиками, на противоположной — несколько магазинов и гостиница.

Не все жители деревни ходили в церковь, некоторые посещали часовню, построенную недавно в восточной части деревни. Случайно или намеренно служба и в церкви и в часовне по воскресеньям начиналась в одно и то же время и кончалась также одновременно. Шутники утверждали, что священник в часовне держит у церкви человека, который сообщает ему, что пастор заканчивает проповедь. Так или иначе, но обе группы верующих обычно появлялись на площади в одно и то же время и расходились по домам.

Вот и сегодня, как обычно, прихожане, одетые в лучшие свои одежки, начали выходить на площадь группами по два или три человека. Но все они тут же замирали на месте, завидев женщину, восседающую на лошади прямо посредине зеленой лужайки. По левую и по правую руку от нее на пони сидели дети, а сзади на почтительном расстоянии находился человек в костюме грума.

Старшему поколению потребовалось некоторое время, чтобы узнать всадницу. Молодежь вообще тщетно пыталась сообразить, кто это может быть. В конце концов поняли, что это та женщина, о которой так много болтают.

После некоторого замешательства люди снова потянулись к своим домам. И вот когда первая пара подошла поближе, Тилли сказала не слишком громко, но четко и ясно:

— Это гостиница, Вилли, где работала миссис Брэдшоу. Помнишь, та самая, чья дочь пришла, чтобы присматривать за тобой, ударила тебя, украла мои драгоценности, и мне пришлось ее уволить. А рядом, булочная, там жили Мичманы.

Боковым зрением она видела, как сын пытается заглянуть ей в глаза: его рот приоткрыт, а лицо покраснело. Она также видела, что многие прихожане остановились и тоже с любопытством наблюдают за происходящим. И она сделала вид, что ничего не замечает. Как ни в чем не бывало, она продолжила:

— Вилли, видишь вон там вывеска раскачивается — это мастерская, где чинят колеса. Хозяина звали Берк Лаудимер. Сейчас там заправляет его сын. — Она могла бы добавить, что люди с площади обвиняют ее в смерти его отца, но не останавливаясь, показала в другую сторону: — Это плотницкая мастерская. Ее владелец — мистер Фейерветер, он живет в коттедже, — Тилли вполоборота показала за спину, добавив, — вон там. — Тут же она заметила лицо Артура Дрю, его глаза едва не вылезали из орбит. — Затем Тилли наклонилась к Жозефине: — Видишь коттедж, Жозефина? Там живет могильщик. Ты знаешь, кто такой могильщик? Это человек, который хоронит мертвых.

Жозефина собралась было задать вопрос, но Тилли отвернулась от нее и продолжила называть имена и показывать на дома. Она видела, что на пороге своего дома стоят Джордж Макграт и его сын — тот самый мальчишка, который разбил когда-то окно в коттедже, обвинил ее в убийстве своего дяди Хэла и назвал ее ведьмой.

Тилли уже потеряла счет людям, которых называла. Она только видела, как они стоят не двигаясь и таращатся на нее, словно что-то ярмарочное. Правда, без соответствующего восторга. В тот самый момент, только она приготовилась объявить свой ультиматум, из церкви вышел пастор Портман и стал проталкиваться сквозь толпу.

Тилли уже слышала о пасторе, но пока с ним не встречалась. Видимо, усадьба лежала вне пределов его досягаемости. И вот сейчас он стоял рядом и смотрел на нее снизу вверх.

Тилли заговорила с пастором вежливо и изысканно, чем немало удивила его. До него дошли порочащие россказни об этой женщине, а теперь он видел, что у нее лицо… Нет, он не рискнул бы сказать «ангела», но очаровательного существа с самыми странными глазами, которые ему доводилось видеть.

Пастор Портман был человеком образованным. Он предпочел остаться холостяком, поскольку видел многих своих коллег, бьющихся, как рыба об лед, чтобы содержать жену и постоянно растущую семью. Он сам любил комфорт — хорошую еду, вино и большой огонь в камине. Простому пастору трудно этого добиться, если он не берет обет безбрачия. Он был одним из восьми братьев в своей семье. Родители дали ему образование, но больше не могли ничего для него сделать. И поэтому, зная, с какой стороны намазан маслом его хлеб, он делал все, чтобы поддерживать хорошие отношения с наиболее богатыми прихожанами. А они-то как раз многие годы обходили незнакомку стороной.

Пастор попал в этот приход после позорного увольнения своего предшественника. Тот пострадал из-за безобразных выходок своей жены, выходок, устраиваемых совместно с этой женщиной, как говорили. Это она растлила жену пастора, судачили в деревне. В данный момент перед ним была эта женщина, почти ребенок или скорее юная девушка. Хотя чувствовалось, что она обладает таинственной властью как над мужчинами, так и над женщинами. Одержима дьяволом. Такая слава тянулась за ней. И еще, куда бы она не пошла, смерть идет с ней рядом.

Что ему делать? Как ему поступить? Зачем она здесь вместе с детьми и в сопровождении грума? Что ожидают от него его прихожане? Что бы он ее проклял?

— Доброе утро, сэр, — сказала ему Тилли.

Пастор ответил не сразу:

— Доброе утро, мадам. Что я могу для вас сделать?

Она немного подумала и сказала довольно громко:

— Да, пастор Портман, вы могли бы мне помочь: Я уверена, что вы слышали обо мне. Конечно, вы знаете, что я ведьма и что меня за это преследуют. — Тилли посмотрела поверх его головы на потрясенные лица собравшихся, затем продолжила: — Преследуют не только меня, но и моего сына. Пастор, вы наверняка знаете, что мой сын почти слеп. Это сделала одна из ваших прихожанок. Он лишь немного видит левым глазом. Так вот, неудовлетворенные этим, жители деревни послали своих детей закончить то, что начали взрослые. — Она быстрым движением сдернула с Вилли шапку, демонстрируя всем его перевязанную голову, и, возвысив голос, закричала так, как могла кричать только молодая Тилли: — Метко пущенный камень должен был завершить это дело. Так вот, сэр, — она снова опустила взгляд на пастора, — я приехала сюда, чтобы объявить всем ультиматум: или преследование прекратится, или я использую данные мне чары, и с первым, кто поднимет против нас руку, поступлю по-своему.

На площади стояла гробовая тишина. Даже бродячая собака замерла у обочины дороги.

Тилли не сводила глаз с пастора — его лицо покрылось красными пятнами, руки взметнулись в мольбе. Тилли пришпорила лошадь, повернула ее и выехала на дорогу. Дети послушно последовали за ней. Артур Дрю, вдоволь налюбовавшись потрясенной публикой, отправился вслед за ними.

Тилли боялась слабости, которая наступала после каждого эмоционального взрыва. Тело ее задрожит, ноги ослабеют, и она не сможет управлять лошадью. Но ничего такого не произошло. Наоборот, Тилли ощущала подъем и благополучно добралась до усадьбы. Войдя в дом, дети бросились к ней с вопросами, но она передала их Кристине и попросила Пибоди:

— Пожалуйста, принесите ко мне в комнату бокал вина и печенье.

В кухне Артур Дрю вытер пот со лба, сел за стол, посмотрел на мать и сестер и сообщил:

— Ма, ничего жутче я сроду не видал. Говорю тебе, она сидела на лошади и такое творила! Она назвала всех деревенских по имени. Ну, не всех, а тех, кто на нее нападал. И тут будто небеса открылись и появился пастор. Она говорила с ним, сказала — это ультиматум. Но говорю тебе, каждый в деревне понял, что она накладывает на них проклятие. Вот так, ма.

— Вот, выпей. — Бидди подтолкнула Артуру кружку с элем, и он одним глотком осушил ее до того, как она успела сесть. — Не могу понять, зачем она вдруг потащилась в деревню. Как ты думаешь, что ее толкнуло?

— Не знаю, ма. Только вот она завязала голову Вилли, как будто его ушибли сегодня утром. Но слышала бы ты, как она говорила. Ма, я ведь за нее… Но тоже струхнул. Знаешь, хошь верь, хошь нет, но есть в ней что-то… в Тилли.

— Не мели ерунду, Артур.

— Никакая это не ерунда, ма, — сказал он поднимаясь. — Тебя ведь там не было.

— Никакая она не ведьма. Господи! Ты же ее так давно знаешь.

— Ну да, знаю. И очень хорошо к ней отношусь. Но все равно, мама, есть в ней что-то, чего напрочь нет в простых бабах. А только вот что это, никто не может сказать, и я тоже.

— Это всего лишь чары, и ничего больше. У некоторых они есть, у других нет. У нее их слишком много, вот и весь сказ.

— Ладно, пусть будет по-твоему, ма. Только я еще раз повторю: тебя там не было. Но готов рискнуть последним долларом и поспорить, что некоторое время никаких бед от деревенских нам ждать не нужно.

— Ну, хотя бы за это возблагодарим Господа! Действительно, слишком много у нее этих чар.

В разговор вступила Фэнни:

— Сколько себя помню, они все время на нее нападали. Как жалко, что меня там не было.

— Вот это точно. Хорошо бы ты была на моем месте. Да-да, — Артур медленно покивал головой, — я бы охотно поменялся. Но доложу вам, еще раз такое видеть я бы ни в жисть не хотел.

— Что сказал ей пастор?

Артур уже стоя у двери, обернулся.

— А ничего. Вот так-то, ничегошеньки. Он только смотрел на нее, как-будто онемел или его заколдовали. Как и всех остальных.

— Молодчина Тилли, он ведь нашего порога никогда не переступал. Его покровителям из богатеньких не очень понравится. Молодчага.

— Ма, я опять говорю, ты же не была там, а мне кажется, что ничего в этом хорошего и нет.

 

Глава 12

Тилли изменилась. Это заметили все: Дрю, Пибоди и сама Тилли. Тилли изменилась с того самого воскресенья, когда она въехала в деревню и пригрозила наказанием всем, кто обидит ее или ее близких. Может быть, она несколько мелодраматическим способом обнаружила свой страх перед жителями деревни, но зато сумела использовать его, чтобы внушить им трепет перед собой. И тогда, когда она выезжала из деревни, в ней уже не осталось и следов этого страха. Она была уверена, что передала его тем, кто в то утро стоял на площади.

Теперь Тилли уже больше не ездила кружным путем, когда направлялась в Шилдс, а приказывала Неду Споуку или Майерзу, в зависимости от того, кто сидел на козлах, ехать прямо через деревню. И частенько она показывалась там верхом, правда, всегда в чьем-то сопровождении. А вот навестить Анну и Джона она обычно отправлялась в одиночестве.

Через несколько дней после того памятного воскресенья Анна спросила ее:

— Тилли, это правда, что ты поехала в деревню в воскресенье, дождалась, когда все выйдут из церкви, и обратилась к ним?

Тилли рассмеялась, услышав термин, которым воспользовалась Анна, чтобы описать ее угрозу пастве пастора Портмана и мистера Вайкомба. Улыбаясь, она ответила:

— Да, правда, Анна. Но я бы не сказала, что я к ним обратилась. Я их просто запугала до смерти. Они столько лет путали меня с дьяволом, что я решила показать им его силу.

— Но зачем? — удивилась Анна, качая головой. — Ведь в последнее время все было тихо.

— Разве? Вилли разбили голову камнем, едва не задев глаз, его единственный зрячий глаз. Я не сразу узнала, что в детей швыряют камнями, от меня это скрывали, не хотели беспокоить. Но вот так все и начинается. Потом подожгут амбар… или даже дом. Да не качай ты головой. Помнишь… впрочем, откуда тебе помнить, мой дом уже однажды сжигали. Они преследуют меня давно, поэтому, если я хочу жить в усадьбе, а я хочу этого, Анна, я не могу растить детей в страхе. Теперь пугать буду я сама.

Глаза Анны расширились:

— Это на тебя не похоже, Тилли. Ты ведь всегда хотела покоя, никогда не мстила.

— Я их чересчур боялась. Но если вспомнить прошлое… Я припоминаю, что после того как они сожгли наш коттедж, и из-за этого умерла моя бабушка, я лежала на соломе в сарае и очень хорошо представляла себе, как стою посредине площади и кричу на каждого по очереди, обличаю их и вселяю в них страх. Прошло много лет, и вот мне удалось это осуществить. Знаешь, если о чем-то долго и упорно думать, то это сбывается.

Поступок Тилли потряс и Джона. И теперь он больше всего беспокоился об ее безопасности.

— Они м… м… могут на тебя наброситься, Тилли, т… т… там еще остались буйные. — Он коснулся ее плеча, и она с нежностью взглянула на него.

— Джон, ты ведь прекрасно знаешь, что некоторые очень храбрые мужчины боятся ночью ходить по кладбищу. Так вот — я превратилась в кладбище для целой деревни.

— Ох, Тилли, что за сравнение… Т… т… ты и кладбище.

Нашелся всего один человек, который только посмеялся над происшествием. Это был Стив.

Спустя месяц после памятных событий Тилли дважды ездила на шахту: один раз с Джоном, другой раз одна. Джон хотел осторожно отговорить ее от самостоятельных поездок.

— Тебе это не к лицу, — говорил он.

Любому другому она бы ответила: «Почему? Это моя шахта, она принадлежит мне. Почему мне нельзя туда поехать и поговорить с рабочими?» но тут она просто улыбнулась и шутливо произнесла:

— Вспомни, Джон, я ведь никакая ни леди.

Он прищурился, склонил голову набок и, еще сильнее заикаясь, сказал:

— Н… н… не говори т… т… так. Ты н… н… настоящая леди, Т… Т… Тилли. Лучше я и н… н… не в… в… встречал. Н… н… ненавижу, к… к… когда ты п… п… принижаешь себя. Я п… п… потому и беспокоюсь, ч… ч… что ты л… л… леди.

Милый Джон. Иногда ей казалось, что из всех братьев Сопвитов он самый лучший и самый добрый. Возможно, говорила она себе, я так думаю, потому что он незамысловат, и не унаследовал те страсти, которые сжигали его отца и брата. По характеру они похожи с Люком, а Мэтью — с Джесси-Энн.

Скоро они увидят Люка. Он написал, что скоро получит рождественский отпуск, вырвется из полка и сможет пробыть несколько дней у них в гостях. Он никогда не видел Вилли и, конечно же, Жозефину. Тилли было даже интересно, как он к ней отнесется. Однако она не беспокоилась.

Во время своего последнего визита на шахту Тилли говорила с управляющим, мистером Мидоузом и почувствовала, что ему, как и Джону, не нравится ее присутствие. Рабочие как раз поднимались на поверхность, отработав полторы смены, и она поинтересовалась, почему их заставили работать сверхурочно.

— На уровне «Б» просачивается вода — совсем немного, объяснил управляющий.

Тилли удивила его, ответив:

— Там всегда немного просачивалась вода. Я считаю, давно пора закрыть этот уровень.

Резкий ответ уже готов был сорваться с губ мистера Мидоуза, но он вовремя вспомнил, что эта женщина когда-то работала в этой шахте и несколько дней вместе с владельцем шахты пролежала под обвалом, в результате которого он сам потерял ноги. Поэтому он сказал:

— Там мы провели большие ремонтные работы, мэм.

— Тогда почему неприятности не закончились?

Господи, ну и вопросы она задает!

— Потому что, мадам, — медленно ответил управляющий, — вся шахта пролегает вдоль реки, а частично и под ней.

— Я это прекрасно знаю, мистер Мидоуз, — заметила Тилли, — и именно поэтому полагаю, что этот участок следует закрыть.

— Тогда вам лучше поговорить с мистером Джоном, мадам.

Тилли всматривалась в проходящих мимо людей. Они были не только черными с головы до ног, они были насквозь промокшими, и мокрая угольная пыль покрывала их блестящей коростой.

Она остановила двух рабочих.

— Как вас зовут? — спросила она, переводя взгляд с одного на другого.

— Мое имя Блэдуиш, мэм, Блэдуиш.

— Билл Тиркалл, мэм, — ответил другой.

Она заулыбалась.

— Здорово вам досталось там, внизу?

— Да нет, не очень, мэм. Немного воды. Мы подоспели вовремя. Теперь уж не прорвется, сначала реке надо будет выйти из берегов. — Рабочий рассмеялся.

Она задумчиво смотрела на работяг. Они пробыли в шахте от шестнадцати до восемнадцати часов и выглядели измотанными. Но, все же, они находили силы улыбаться и шутить. А что ждет их дома? Двухкомнатный коттедж, по сути, хибара. В такой когда-то жило семейство Дрю, где они ее и приютили. Вот тут нужна ее помощь! Она построит несколько коттеджей: две комнаты внизу, две наверху, и сухой клозет во дворе. Именно так она и поступит.

Рабочие откланялись и продолжили свой путь, а Тилли повернулась к управляющему, выражение лица которого ей совсем не понравилось. И тут она заметила Стива, в сопровождении троих шахтеров, идущего в ее сторону. Они оживленно разговаривали. Вдруг он заметил Тилли, но направился к ней не сразу.

— Добрый день, миссис Сопвит, — сказал Стив, касаясь рукой кепки.

Он впервые обратился к ней так официально, и она ответила в том же ключе:

— Добрый день, мистер Макграт, я слышала, у вас неприятности?

— О, ничего страшного. — Он взглянул на своего начальника и добавил: — Уверяю вас, вода больше не прорвется.

— Вы не считаете, что этот аварийный участок следует закрыть? — спросила она.

— Нет-нет. — Стив покачал головой и обратился к управляющему: — Вы согласны со мной, сэр?

— Я так сейчас и сказал мадам. — Управляющий повернулся к Тилли и добавил: — Извините, мадам, меня ждут дела. — Потом взглянул на Стива. — Я хотел бы, чтобы ты вышел в утреннюю смену.

Стив помедлил и ответил:

— Ладно. — Затем обратился к Тилли: — Мне помочь вам сесть в седло, миссис Сопвит?

— Если вам не трудно, мистер Макграт. — Уже сидя в седле, Тилли поблагодарила: — Спасибо. — Развернув лошадь, она направилась по грязной дорожке вдоль берега, мимо конюшен, лампового домика и конторы шахты.

От нее не ускользнуло колебание Стива, когда управляющий велел ему выйти в утреннюю смену. Как и все, он находился под землей часов шестнадцать. Утренняя смена, как Тилли это хорошо знала, начиналась в два. Стиву придется встать в час, чтобы успеть позавтракать и добраться сюда. И это нужно сделать обязательно. Ничего-то здесь не изменилось, ничего не улучшилось: ни зарплата, ни условия. Она слышала, что на других шахтах рабочие бастуют, и отчего это происходит, Тилли понимала очень хорошо.

Она неторопливо ехала и размышляла. У меня хватит денег, чтобы платить им больше, я могу укоротить их рабочий день. Но она понимала, что Джон, несмотря на свою доброту, будет активно возражать. Ведь любые такие изменения вызовут негодование владельцев других шахт, например Розьера. Рабочие под землей, те же рабы. Тилли вдруг вспомнила четырех рабов на ранчо в Техасе, которые жили гораздо лучше, чем ее собственные шахтеры.

Но что-то она все же сможет сделать, например, построить приличные дома и не брать арендной платы. Надо будет поговорить об этом с Джоном или, возможно, со Стивом.

Не успела Тилли о нем подумать, как услышала за спиной топот лошадиных копыт. Оглянувшись, она увидела Стива на старой кляче. Тилли остановила свою кобылу, чтобы он мог догнать ее. Он сидел на лошади без седла. Поравнявшись с Тилли, он сообщил:

— Это он впервые перешел на рысь. Знаешь, я думаю, он и галопом сможет, если захочет. В старичке еще есть огонь.

Она улыбнулась и сказала:

— Ты, наверное, страшно устал.

— Да нет, нормально. Во всяком случае, чашку чая тебе приготовить смогу, если зайдешь.

— Да нет, спасибо, Стив. Смеркается, а если я не вернусь до темноты, домашние начнут меня разыскивать.

Несколько минут они ехали молча, потом он произнес:

— Мне приятно, что ты интересуешься шахтой, Тилли.

— Да. — Она повернула к нему голову. — Но одно дело интересоваться, а другое — что-то сделать, что-то изменить.

— Так, так, — Он вздернул подбородок. — Ты о мистере Мидоузе? Он от правил ни на шаг. Конечно, мне не надо об этом говорить, но он так боится смерти, что, скорее всего, никогда не помрет. Думается, ему вообще не надо заниматься этим делом. Тут ведь как: или ты можешь, или нет. Вроде как в армии — выживают те, кто начал с азов, из солдат. Конечно, надо разбираться в технике, но ты не можешь знать, на что она способна, если сам не попробуешь, не коснешься шва там, внизу. Но меня все устраивает. Я присматриваю внизу, он руководит наверху. По большому счету, во всяком случае. Ты уверена, что не зайдешь и не выпьешь чаю? Это же пара минут.

Они уже были рядом с коттеджем, и Тилли отрицательно покачала головой:

— В другой раз с удовольствием. Мне ведь надо будет зайти и взять еще книг, если ты, конечно, не возражаешь?

— He глупи, Тилли… He возражаю… Это же твой коттедж. Кстати, — Стив слегка наклонил голову, — ты лучше выглядишь, веселее. Тебе полезно ездить верхом. И поскольку мы давно не виделись, хочу поздравить тебя по поводу одной из твоих поездок.

Она сделала вид, что не понимает, о чем он говорит, и спросила:

— Да? Какую поездку ты имеешь в виду?

Тот день, когда ты напугала их до смерти.

— Вот ты о чем? Ты так считаешь?

Стив рассмеялся.

— Нет, это не совсем так. Но одно могу тебе сказать, судя по обрывкам сплетен, которые до меня доходили, я теперь просто уверен, что они оставили тебя в покое надолго. Слава о тебе дошла аж до Пилау. На прошлой неделе, возвращаясь из Ньюкасла, я зашел в «Олень» выпить рюмочку. Я там впервые, поэтому они меня не знают. Посетители говорили свободно, и я понял, Тилли, что они в большинстве своем на твоей стороне. Ведь ты сама знаешь, как Шилдс относится к Ньюкаслу, так и Пилау относится к Шилдсу и другим деревням.

— Что же, приятно слышать, по крайней мере, мне не стоит ждать набегов из Пилау.

— Нет, и из других мест тоже — это мое мнение. А один парень сказал, что видел тебя однажды и ничего не имел бы против, чтобы такая ведьма сидела за его столом. Ох, Тилли, — Стив смутился и быстро добавил, — я только хотел успокоить тебя…

— Я знаю, что ты имел в виду, Стив. И не волнуйся, я уже не обращаю внимания на это прозвище, наоборот, оно меня устраивает. Да, — она кивнула головой, — именно так. И к тому же, они так давно называют меня ведьмой, что я начинаю думать, может они в чем-то и правы.

— Да будет тебе! В тебе столько же от ведьмы, Тилли, сколько во мне голубой крови.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— Тогда скажи мне, Стив, — уже серьезно спросила она, — почему это прозвище ко мне прилипло, почему меня преследуют?

— Ну, — он нагнулся и погладил грязную гриву лошади, — потому что в тебе что-то есть, какое-то редкое обаяние. Нет, — Стив покачал головой, — не то слово. Скорее привлекательность, — он еще больше понизил голос, — какие-то чары. Ага, — он снова кивнул головой, — вот это точнее — чары. И всегда в тебе это было. Не спрашивай, в чем это заключается, я не знаю.

Она ответила так же тихо и спокойно:

— Без этого определения я вполне могла бы обойтись, Стив.

— Другие с тобой не согласятся, Тилли.

Она опустила голову и долго молчала, заставив его почти что закричать:

— Слушай, мы тут сидим и спорим, а могли бы сидеть в тепле. Ты уверена…

Она уже выпрямилась и натянула поводья.

— Пока, Стив. Я как-нибудь загляну за книгами.

Он ничего не ответил, пока лошадь не проехала немного вперед, и затем прошептал:

— Обязательно, Тилли, обязательно.

Она пустила лошадь рысью, затем перевела в галоп, а в голове, в такт копытам, билась одна мысль: чары, чары. Тилли была уверена, что ее чары все еще действуют на Стива. И поэтому, ради него самого, ей надо держаться от него подальше, а в коттедж приехать во время его отсутствия. Но при этой мысли ее охватило чувство тоскливого одиночества. Из всех людей окружавших ее за исключением Бидди, в качестве друга она хотела иметь прежде всего Стива. Потому что нить, связывавшая их в детстве, все еще не оборвалась.

 

Глава 13

Рождество они встретили весело, и не только благодаря детям. В этом была заслуга и их нового дяди Люка. Этот высокий человек вызвал у них бурю восторга. Особенно нравилось детям, когда он изображал обезьяну, прыгал через диваны и кресла и бегал за ними на четвереньках. Но не только дети наслаждались его обществом: Джон, Анна и Тилли, да и все слуги в доме сразу полюбили его. Ведь Люк был солдатом, сражавшимся с русскими — этим ужасным народом, живущим на другой планете. Кроме того, он был истым джентльменом, вежливым и тактичным. Как говорили на кухне, вряд ли этот дом когда-нибудь до этого видел столько радости и веселья. Хотя старались для общего веселья все, начиная с Бидди и заканчивая Пибоди.

Только поздним вечером в доме смех стихал, Тилли, наконец оказавшись одна в постели, начинала шептать:

— Ох, Мэтью, Мэтью, если бы ты только был здесь!

Но в глубине души она сомневалась, что при Мэтью атмосфера в доме была бы столь открытой и жизнерадостной. Мэтью всегда хотел играть первую скрипку, верховодить, подшучивать над всеми. Но сам он, еще с раннего детства, терпеть не мог, когда подшучивали над ним.

Над Джоном, например, всегда смеялись из-за его заикания. Он к этому привык. А Люк, как выяснила Тилли за последние четыре дня, обладал легким и светлым характером. Он умел обращаться с детьми. Он позволял им лазить по себе, возился с ними. Для них это было ново, особенно для Вилли, ведь человек, которого он смутно помнил как своего папу, никогда с ним не играл, а на Жозефину и вовсе не смотрел. Новый дядя стал настоящим открытием и, как и все дети, они злоупотребляли его терпением — плакали и капризничали, когда их отправляли спать.

Тилли не могла вспомнить, чтобы Вилли открыто противился ей, а тут он заявил:

— Мама, я не хочу спать, я хочу остаться с дядей.

На что Люк ответил:

— Если ты не будешь слушаться маму, я немедленно упакую свои сумки, заложу карету, сяду на корабль, и ты никогда больше не увидишь меня.

Детская реакция обескуражила всех. И Вилли, и Жозефина со слезами бросились на шею Люку и принялись умолять:

— Нет! Дядя Люк, нет.

Когда мир был восстановлен, и четверо взрослых остались одни в гостиной, Джон, обращаясь к брату, развалившемуся в шезлонге, сказал:

— Это х… х… хорошо, что у т… т… тебя в… в… всего несколько дней, а т… т… то Тилли пришлось б… б… бы т… т… тебя уволить. Т… т… только взгляни на с… с… себя! Н… н… на кого т… т… ты похож!

Люк вытянул длинные ноги и закинул руки за голову.

— Так приятно быть неряхой, вот таким неряхой. — Он посмотрел на стоящего над ним Джона и вполне серьезно добавил: — Не приставай ко мне, братишка, ты представления не имеешь, что значит для меня эта передышка. — Люк взглянул на Анну и Тилли, сидящих на диване у камина, на пылающий огонь и спросил: — Ты ведь не возражаешь, Тилли?

— Нет, Люк, нисколько не возражаю.

— Надеюсь, ты не считаешь, что я слишком далеко зашел с детьми?

Ему ответила Анна:

— Жаль, что немногие умеют заходить так далеко.

Люк приподнялся на локте и ухмыльнулся.

— Спасибо, невестушка. И если захочешь меня нанять, когда твоя семья разрастется, я к твоим услугам, причем бесплатно.

Джон нахмурился и заговорил, заикаясь сильнее обычного:

— Т… т… ты дурак. Л… Л… Люк. Всегда б… б… был им и в… в… всегда б… будешь. Пошли, Анна, п… п… поцелуем д… д… детей на н… н… ночь.

Когда дверь за ними закрылась, Люк опустил ноги с шезлонга, поправил рубашку, провел ладонями по плотно сидящим брюкам, пригладил волосы и спросил:

— Я что-то не то ляпнул?

— Да нет. — Тилли слегка пожала плечами. — Анна болезненно относится к вопросу о детях, поскольку все никак не может забеременеть. Но, как я ей уже говорила, — она улыбнулась, — мне лично понадобилось для этого почти двенадцать лет.

— И то верно. — Он подмигнул ей, и они дружно рассмеялись.

Странно, но ей было так просто разговаривать с Люком. Когда-то, из трех братьев он нравился ей меньше всего. Он всегда был самодостаточным, знал, чего хочет, и обязательно добивался своего.

Люк подошел к дивану, сел и заметил:

— Со дня моего приезда домой мы с тобой впервые остались наедине. Смешно, верно? — Он поднял брови. — Я сказал домой. А ведь я провел много лет в Скарборо, потом в армии, и, тем не менее, считаю этот дом своим домом.

— Я рада.

— Тилли.

— Да, Люк?

— Я не спрашивал про Мэтью, боясь, что эта тема все еще болезненна для тебя. Это так?

— Нет, Люк, спрашивай о нем, если хочешь.

— Джон рассказал, что тебе худо пришлось, то есть, вам обоим, но тебе досталось больше.

Она не отозвалась, и он, опустив голову, пробормотал:

— С седыми волосами ты еще красивее.

Тилли продолжала молчать.

Люк поднял на нее глаза и спросил:

— Ты, конечно, снова выйдешь замуж?

— Нет, Люк, никогда.

— Ерунда! Во всяком случае, я не могу себе представить, что ты останешься одинокой.

— И, тем не менее, останусь.

— Почему?

— Не могу тебе сказать, но я не должна… я…

— Не глупи, Тилли. — Он наклонился вперед и приблизил свое лицо почти вплотную к ее лицу.

— Никакая любовь не длится вечно. Особенно если твой возлюбленный не подкидывает дровишек в огонь. Ладно, ты любила Мэтью, согласен, и он тебя любил. Да нет, — он сделал резкое движение, будто отмахнулся от чего-то, — он тебя не любил, его чувства к тебе я назвал бы лишь манией. Ты его подавляла, даже когда он был мальчишкой, это ненормально.

— Не говори так, Люк.

— Я должен, ведь это правда, ты и сама знаешь. Чтобы иметь тебя только для себя, он был готов запереть тебя в клетку. И отчасти, — он кивнул, — я понимаю его чувства. Но это была не обычная любовь — это была одержимость, и ты не должна была давать ей портить тебе жизнь. Тилли, — он поймал ее руку, и она позволила ему удержать ее, — я хочу задать тебе вопрос, хотя, пожалуй, ответ знаю заранее. Значит так: зачем ты удочерила Жозефину?

Создалось впечатление, что все мускулы ее лица одновременно свела судорога. Тилли стеклянными глазами смотрела на Люка, потом облизнула языком губы:

— Потому что ее мать… отказалась от нее… она была такой крошечной, так нуждалась в заботе.

— И никакой другой причины?

Она снова облизала губы:

— Нет.

— Ты лжешь. Я точно знаю, что никто, будучи в своем уме, не удочерит черного ребенка, разве что миссионер. Девочка не африканка, не китаянка, она не испанка, и даже не чистая индианка или мексиканка. Должна быть достаточно веская причина, чтобы ты взяла на себя эту обузу. — Люк отпустил ее руку, отвернулся и лег на диван, закинув одну руку за голову. — Когда Мэтью в первый раз вернулся из Америки, мы виделись лишь однажды, и провели весь день вместе. Как водится между мужиками, речь зашла об удовольствиях, которые мы себе позволяли. Я припоминаю, что его ответ был достаточно грубым. У одного фермера было три мясистых дочери и, как он выразился, они напоминали кобыл в ожидании случки, но без кольца, ни-ни. Еще он сказал, что единственными красивыми женщинами в Америке были мулатки. Я поинтересовался, знал ли он кого-нибудь из них, ты понимаешь, о чем я. Помню, он состроил гримасу, а потом сказал, что по крайней мере с одной из них такое случилось. Но распространяться на эту тему он не стал, только сильно занервничал, и мне пришло в голову, что это событие имело последствия, которые он предпочел бы забыть. Вот что, Тилли, — Люк мрачно взглянул на нее, — должен признаться, что когда я увидел девочку в первый раз, я даже вздрогнул. Мне пришла в голову мысль, и не мне одному, а всякому, кто видит вас вместе: зачем эта женщина удочерила цветного ребенка, похожего на маленького эльфа, прекрасного, но такого чужого? Почему? Немного подумав, я догадался. Девочка — дочь Мэтью, верно, Тилли?

Губы Тилли задрожали, взгляд расширенных глаз остановился. Люк снова поймал ее руку и посочувствовал:

— Бедняжка Тилли, неужели обязательно было взваливать на себя его ублюдка…

— Она не ублюдок!

Ее резкий тон удивил Люка, и он прошептал:

— Прости, Тилли, пожалуйста.

— Если она ублюдок, то и Вилли тоже.

— Тилли, Тилли! — Люк подвинулся поближе и взял ее и за вторую руку. — Тилли, ты самая замечательная женщина на свете. Ты это знаешь? И вот что я хочу тебе сказать. Я не прошу тебя забыть Мэтью — потому что ты все равно не сможешь. Но не надо цепляться за прошлое. Выходи замуж. Обещай мне… Пообещай, что ты снова выйдешь замуж. Я не могу видеть, как такая женщина увядает в одиночестве.

Тилли откинулась на спинку дивана и устало выдохнула:

— Да не могу я, не могу, Люк.

— Объясни, почему? В чем еще причина, кроме твоих чувств к Мэтью?

Тилли глубоко вздохнула и призналась:

— Да, есть причина.

— Сказать можешь?

Она пристально посмотрела на него. Надо что-то придумать, иначе он не отстанет от нее.

Люк не дал ей время на размышления:

— Ты, случайно, не больна?

— Да, нет. — Тилли снова глубоко вздохнула и сказала: — Я пообещала Мэтью перед его смертью, что никогда не выйду замуж.

Люк прищурился, будто хотел получше ее разглядеть.

— Ты что?

— Не стоит повторять, Люк, ты меня прекрасно слышал.

— Надеюсь, что ослышался. Неужели ты сказала, что перед смертью пообещала Мэтью никогда не выходить замуж? Только не говори, что он вырвал у тебя это обещание.

Тилли опустила глаза, и это взбесило Люка:

— Милостивый Боже! Ну конечно… — Он отпустил ее руки, вскочил с дивана и принялся ходить по ковру, расстеленному перед камином. — Думать противно, но он мог так поступить. Как же! Я просто наяву вижу эту сцену: «Обещай мне, Тилли, что другой мужчина никогда не коснется тебя».

— Люк, не надо!

Раздвинув ноги и уперев руки в бедра, стоя на середине ковра, Люк уставился на нее.

— Будь он проклят! Он был моим братом, но я говорю тебе, Тилли, будь он проклят. Нельзя быть таким эгоистичным и самовлюбленным маньяком, каким был он. А ты-то, зачем ты давала это обещание?

— Я могла думать только о том, что он умирает. И в других обстоятельствах я поступила бы так снова.

Он наклонился к ней и сказал:

— У тебя впереди длинная жизнь, Тилли. Ты одинока, это видно по твоим глазам. Когда ты смеешься, они остаются грустными. Только подумай, сколько лет у тебя впереди. И зная это, ты утверждаешь, что снова дала бы такое обещание. Бог ты мой! Если бы я не был твоим родственником, я уж добился бы, чтобы ты его нарушила. Слышишь? Но никто не может жениться на жене брата. Правда, думаю, с тебя уже достаточно нашей семейки. Но если бы я мог сделать это по закону, Тилли, уверяю тебя, я бы тебя извел. Я ведь тоже тебя любил. Конечно, не так как Мэтью, в моей любви не было ничего маниакального, или как отец, которому требовалось утешение. Нет! Я любил тебя как обыкновенный мужчина любит женщину… Да не отодвигайся ты от меня. Между нами ничего уже не может быть, я это понимаю. И я не вел жизнь святого из-за того, что не смог заполучить тебя. Нет, конечно, у меня было много женщин. И именно поэтому я знаю, чего ты себя лишаешь. И позволь мне сказать, тебе это необходимо прямо сейчас. Я умоляю тебя, забудь об этом дурацком обещании у постели умирающего и найди себе мужа, который стал бы отцом этим детям, потому что они в этом нуждаются. И эта их нужда не меньше твоей.

Когда он выговорился, Тилли заметила, что лоб его вспотел. Люк, помолчав, добавил:

— Наверное, сейчас мне следует извиниться, сказать, что виноват, но я совсем не чувствую себя виноватым, Тилли. — Он отступил на шаг, и они долго молчали, глядя друг на друга. Потом он снова заговорил: — Ты должна подумать о моих словах. Скажи себе, что мертвые мертвы. А что может быть мертвее мертвого человека. Меня по ночам иногда преследуют мертвые, которых мне довелось видеть. Я знаю, им некуда податься. Рай слишком мал для всех умерших, погибших в боях, из-за болезней или погромов. У мертвых нет места, где хотя бы их души могли жить, Тилли. Поэтому, они не могут иметь над тобой власти. Мэтью мертв. Он никогда не узнает, сдержала ли ты обещание, которое он у тебя вырвал, или нет. Твое старание сохранить ему верность бессмысленно. Это все равно, если бы я застрелился из-за того, что помню, как много моих друзей погибло.

Тилли снова опустила голову. Она услышала удаляющиеся шаги и стук закрывшейся двери. Ей хотелось закричать, но она зажала рот ладонью. Правда, на этот раз она не прошептала: «О, Мэтью, Мэтью!», а взмолилась:

— Милосердный Боже! Помоги мне. Помоги мне.

 

Глава 14

Когда Люк уезжал, дети плакали. Форма изменила его, и он уже не походил на того человека, который, как обезьяна, прыгал через мебель, гонялся за ними по лестнице, качался на лошади-качалке. Но мундир не смутил ни мальчика, ни девочку — они цеплялись за его ноги и рыдали. Наконец Тилли и Кристина силком оттащили их.

Дверь детской закрылась, и Тилли, вместе с Люком спускаясь по лестнице, сказала:

— Ты их испортил.

На что он ответил:

— Эти несколько дней я был для них отцом, и если это их испортило, то да, я виноват.

Тилли не ответила, ускоряя шаг. Он впервые напомнил ей о разговоре, состоявшемся четыре дня назад. Все это время она чувствовала себя очень неловко. Не было никаких сомнений, что если бы не закон, Люк настаивал бы на своем предложении. И как бы она тогда поступила? Отец и двое сыновей. Нет, и еще раз, нет. Даже думать об этом грешно. И вообще, она относилась к Люку всего лишь как к брату своего мужа и старшему брату Джона. Она с большей нежностью думала о Джоне, чем о Люке. Она рада, что он уезжает. Но все же Люк разволновал ее. И не только из-за детей. Конечно, он прав — им нужен мужчина, отец. И она тут совершенно бессильна, но надо что-то придумать, и внести в их жизнь мужское присутствие.

Тилли сразу же отмела мысль о Стиве, хотя его имя первым пришло ей в голову. Она была уверена, что Стив умеет обращаться с детьми. Решено, она придумала, что сделает, когда Люк уедет.

И вот они на пороге, лицом к лицу. Карета ждет внизу. Майерз опускает ступеньки. Биддл поджидает на террасе. Пибоди смахнул воображаемую пылинку с воротника Люка, отошел и остался стоять на почтительном расстоянии. Люк взял руку Тилли и тихо произнес:

— До свидания, Тилли, этот визит мне надолго запомнится.

Она из вежливости ответила:

— Приезжай снова, как только сможешь.

Люк не ответил, наклонившись, он поцеловал ее в щеку. От его прикосновения Тилли вздрогнула, представив на мгновение на его месте Мэтью, от которого так же пахло, да и губы были той же формы.

Люк крепко сжал пальцы женщины, но она даже не поморщилась. И вот он уже бегом спускается по ступенькам, ни разу не оглянувшись и не взглянув на нее. Прощальный взгляд он бросил на окна детской. И вот уже карета скрылась за поворотом.

Биддл быстро поднялся по лестнице и притворил дверь, чтобы не впустить холод в дом. Тут он заметил стоящую посредине холла хозяйку. Он вопросительно взглянул на нее, но не смог скрыть своего удивления, когда она попросила:

— Я бы хотела поговорить с Недом Споуком. Пришли его ко мне, пожалуйста.

— Слушаюсь, мэм.

Пока Тилли шла через холл и галерею в свою комнату, она заметила, что Биддл и Пибоди провожают ее недоуменными взглядами. Их заинтриговало, зачем ей понадобился Нед.

Молодой Нед Споук тоже недоумевал, зачем он понадобился хозяйке, когда Биддл втолкнул его в прихожую и велел снять сапоги и сменить их на тапочки, рядком стоящие у стены. Потом он приказал Неду пригладить волосы, одернуть куртку и следить за своими манерами в присутствии хозяйки.

Нед не ответил Биддлу, он не считал нужным препираться с лакеем. Он прошел за ним через кухню, мимо миссис Дрю, которая захотела узнать, в чем дело, но не получила ответа, потом по коридору в холл, а оттуда в комнату, показавшуюся ему просто великолепной. Ковер на полу был такой толстый, что его тапочки в нем утонули.

— Спасибо, Биддл.

Биддл вышел и закрыл за собой дверь.

— Садись, Нед.

— Что? Разве я могу, мэм?

— Я же сказала.

Нед осторожно сел на краешек стула и, замерев, уставился на хозяйку.

— Ты ведь когда-то играл с детьми, Нед, верно?

— Ага, мэм.

— Почему ты больше с ними не играешь?

— Мистер Майерз не велел. Он говорит, что я впустую теряю время.

— Так вот, теперь я велю тебе играть с мистером Вилли каждое утро по меньшей мере в течение часа. В плохую погоду вы можете спрятаться в сарае, но в ясную мне хочется, чтобы вы играли в саду.

— Играли, мэм?

— Да, играли, Нед, боролись и…

— Боролись! — Юноша удивленно вздернул голову и повторил: — Боролись, мэм?

— Да, боролись.

— Но я не умею правильно бороться, мэм. Я хочу сказать, не так, как мой дядя Фил. Он за это призы получал.

— Дядя Фил получал призы за борьбу?

— Да, мэм, он был чемпионом.

— Надо же. А где он живет?

— В Хебберне, мэм.

— Так близко?

— Да, мэм.

— Когда у тебя следующий выходной, Нед?

— У меня уже был на той неделе, мэм.

— Хорошо, — она улыбнулась ему, — ты можешь взять еще один завтра, и я хочу, чтобы ты пошел к дяде и попросил его зайти ко мне. Я бы хотела поговорить с ним насчет уроков борьбы. Пусть он поучит тебя, а ты научишь мистера Вилли. Ты согласен?

У Неда отвисла челюсть, брови его поднялись так высоко, что почти скрылись под челкой.

— Он работает на шахте, мэм. Он может придти только в воскресенье, летом, когда долго светло.

— Ладно, пусть придет, когда сможет. Его гонорар мы обговорим при встрече.

— Что, мэм?

— Я хотела сказать, что мы договоримся, сколько я буду платить ему за уроки. Скажи ему об этом.

— Слушаюсь, мэм.

— И еще одно. Пока ты играешь с мистером Вилли, пусть мисс Жозефина играет в классики.

На лице юноши отразилось полное непонимание. Тилли рассмеялась.

— Я не жду, чтобы ты играл с мисс Жозефиной в классики, этим займется Кристина, но иногда вы могли бы играть все вместе.

— Да, мэм, — кивнул Нед, и совсем по-детски спросил: — А мистер Майерз, мэм?

— Я с ним договорюсь, Нед, не беспокойся. Еще я попрошу его научить тебя как следует ездить верхом, чтобы ты мог сопровождать мистера Вилли, когда он захочет ездить самостоятельно.

Когда Тилли встала, Нед стремительно вскочил, будто ужаленный, отступил на два шага назад, склонил голову и сказал:

— Спасибо, мэм. — На его лице расплылась широкая улыбка. — Спасибо, мэм.

Она знала, что он благодарит ее не за приказание бороться, а за то, что ему дадут возможность сесть на лошадь. На мгновение она припомнила раба-негра. Номер третий. Он спасся лишь потому, что ночью проскользнул в конюшню, чтобы только дотронуться до лошади. Останься он в хижине, погиб бы вместе с остальными во время набега индейцев.

Нед Споук промчался через холл и кухню, не обращая внимания на слуг, явно ждущих его рассказа. Всем не терпелось узнать, зачем его вызвала хозяйка. Мальчишка думал лишь о том, что только на прошлой неделе он собрался уходить и отправиться в шахту на заработки по совету отца. Конечно, ему совсем не хотелось под землю, но и теперешняя работа была неинтересной. Вдобавок, мистер Майерз постоянно придирался, но теперь… Каждый день играть с молодым хозяином, да еще и учиться ездить верхом. Поверить невозможно…

Остальные слуги тоже не могли поверить, когда узнали, в чем дело. Тогда Бидди рискнула обратиться к Тилли.

— Я слышал, ты хочешь учить дитенка бороться? Это правда?

— Да, правда, Бидди.

— Но он же еще совсем малыш?

Тилли немного помолчала, а потом сказала:

— Всего через несколько лет, Бидди, он станет достаточно большим, чтобы спуститься в шахту.

— Ну, это ему не обязательно. И вообще, малыша надо воспитать, как джентльмена. Я так считаю, а ты делай, как знаешь.

— Я предпочитаю воспитать его как мужчину, Бидди. Он и так увечен, но все равно должен вырасти большим и сильным. Я хочу, чтобы при случае он мог воспользоваться этой силой. — Тилли отвернулась и выглянула в окно. — К тому же, в последние дни я поняла, что ему нужна не столько нянька или учительница, сколько общество мужчины, мальчика.

— Ну, если хочешь знать мое мнение, такой, как Нед, мало что может ему дать.

— Для того, чему я хочу его научить, Нед и его дядя вполне подходят.

— А девчушка тем временем станет играть в классики? Лучше тогда растить ее на заднем дворе, там удобнее расчертить эти классики.

— Что же, может быть и так. — Тилли терпеливо улыбнулась Бидди. — Но, я считаю, лучше начертить классики в углу сарая. Я велю расчистить там участок.

— Бог ты мой! Ну все. Такого бы не случилось, вернись хозяин Мэтью домой…

— Нет, не случилось бы, Бидди. — Тилли повернулась к ней. В ее голосе слышались обида и злость. — Все было бы иначе, вернись Мэтью домой, как ты правильно сказала. Но он не вернулся, я совсем одна, и на мне забота о двоих детях. Вот я и делаю так, как считаю нужным. Я сказала, что Вилли увечен, но увечье Жозефины куда серьезнее. Впервые за все годы нашего знакомства, Бидди, ты мне совсем не помогаешь.

Тилли выбежала из кухни. Бидди облокотилась о стол, уронила голову на грудь и проговорила:

— Извини, девуля. — Но Тилли ее не услышала. Она уже скрылась за дверью холла, а Бидди громко застонала и пробормотала: — На этот раз ты зашла слишком далеко. Ты должна сама придерживаться своих правил, женщина. А то только других учишь. — Она ухватилась за стул и, тяжело шлепнувшись на него, прошептала: — Я устала. Господи, как же я устала.

Впервые в жизни она произнесла эти слова вслух.

На следующее утро Бидди, как экономка или обычная прислуга, постучалась в дверь столовой. Услышав ответ, она медленно вошла и остановилась на некотором расстоянии от Тилли, которая все еще сидела за столом, хотя уже закончила завтракать. Бидди тяжело вздохнула, проглотила комок в горле и сказала:

— Я пришла просить прощения… — Она уже хотела сказать «девуля», но вовремя спохватилась и произнесла «мэм».

Услышав это, Тилли так резко повернула голову, что шея хрустнула. Тилли встала, подошла к Бидди, взяла ее за плечи и встряхнула.

— Не смей! Ради Бога, женщина, не смей! Такой необходимости никогда не возникнет. Господи, старая ты дурочка. — Тилли обняла пожилую женщину, и они застыли так на некоторое время. Потом смущенно отстранились друг от друга и Тилли почти грубо приказала: — А ну-ка, садись.

— Нет, девуля, у меня полно работы…

— Садись, кому говорят.

Когда Бидди села на стул, Тилли уселась напротив и взяла ее за руки.

— Все дело в Люке. Понимаешь, когда он был здесь, он так хорошо с ними занимался, и мы… мы с ним о них говорили. Едва не поругались. — Тилли отвернулась, потом продолжила: — Он сказал, что им обоим, не только Вилли, но и Жозефине, требуется присутствие мужчины в доме, что они окружены только женщинами, их воспитывают одни женщины. Он заставил меня задуматься. А я не решилась ни на что большее, как найти Вилли приятеля по играм. Видишь ли, Бидди, я никогда не отправлю его в школу. С точки зрения физического развития, я сама смогу научить его лишь ездить верхом, а он уже это умеет. Вот я и хочу, чтобы он мог бегать, боксировать, бороться с другими мальчиками. Ты понимаешь?

— Да, девуля, теперь понимаю.

— Жозефине, кстати, тоже не помешает научиться крепче стоять на ногах.

Бидди улыбнулась и заметила:

— Сомневаюсь я, чтобы она переросла легчайший вес.

Женщины рассмеялись, а Тилли сказала:

— Да, вряд ли, зато у нее здесь все в порядке, — и постучала себя по лбу, — тут она намного опередила Вилли.

— Вот это да! — возмутилась Бидди. — Уж не хочешь ли ты сказать, что Вилли тупой?

— Конечно, нет. Но у девочки потрясающая ясность ума, что… Я бы сказала, не английская. Жозефина развита и умна не по возрасту и не по-детски чувствительна. Кроме того, — Тилли сжала руку Бидди, — я ведь не собираюсь посылать их на соревнования.

— И за то спасибо. — Бидди встала и неожиданно сменила тему. — Скоро Новый год, мистер Джон и Анна к нам приедут?

— Совсем ненадолго, Бидди. Они приглашали меня к себе, но я не могу оставить детей и на пару дней. Поэтому они лишь заскочат на ужин, если, конечно, погода позволит. Тебе не показалось, что пахнет снегом?

— Показалось. Я сказала себе то же самое, когда утром вылезала из постели: все кости ломило.

— Ну, это ты сама виновата. — Тилли задержалась в дверях. — Тебе нет никакой нужды вставать до восьми часов, Пег вполне справится.

— Привычка, девуля.

— Ну что же, эту привычку тебе скоро придется поломать.

— Если такое случится, ты уж закажи мне коляску, ладно?

— Да будет тебе. — Тилли вышла в холл, и тут ее остановила мысль, что ведь Бидди уже старая женщина. Ей уже около семидесяти, хотя она ни за что в этом не признается. Тилли печально подумала, что когда Бидди отойдет от дел или умрет, в ее жизни образуется пустота. Ведь эта женщина, с их самой первой встречи, стала ей почти что матерью. А в последнее время они так сблизились, что Бидди на самом деле стала той матерью, единственной настоящей матерью, которую Тилли послал Господь.

По дороге в детскую Тилли решила, что отзовет Пег и Фэнни в сторонку и попросит их облегчить груз, лежащий на плечах Бидди. И еще попросит приглядеть, чтобы она не вставала слишком рано и давала отдых ногам…

Бабушка любила говорить, что работа еще никого не убила. Может быть. Но чрезмерное напряжение уверенно вело человека к краю могилы.

 

Глава 15

К новогодней вечеринке готовились и в зале для слуг. Лиззи Гэмбл и Бетти Лейберн веселились с раннего утра, а к середине дня заразили Пег и Фэнни и даже Кристин Пибоди. Когда отца не было поблизости, она улыбалась, предвкушая предстоящее веселье.

Приглашенный брат Питера Майерза, который умел играть на скрипке, пообещал привести с собой друга, играющего на концертино, причем оба парня были холостяками. Собирались придти также Генри, старший сын Бидди, с женой и двумя детьми, Алек с женой и Сэм с женой.

Пибоди, вероятно, пришло в голову, что семейство Дрю монополизирует предстоящую вечеринку, поэтому он обратился к хозяйке за разрешением пригласить в качестве гостей своего брата с женой, которые жили совсем рядом. И уж коль скоро он зашел так далеко, то нельзя ли им тут переночевать? На что хозяйка с готовностью согласилась. Некоторые из Дрю тоже останутся на ночь, так что пусть он распорядится, чтобы проветрили и натопили комнаты.

Оставался один Биддл. И тут он вдруг удивил всех, спросив, не мог ли он пригласить своих родителей. Как, смеясь, заметила Фэнни: «Представьте себе, у Биддла есть мама с папой. Ну, ведь кто-то его однажды родил». Насмешница, отправилась к матери и рассказала, что Биддл объяснил свое желание пригласить родителей тем, что у него нет подходящей спутницы. Затем она смутилась и добавила:

— Он спросил, буду ли я с ним танцевать и вообще…

Бидди долго смотрела на дочь и решила:

— Ну, под своей униформой он мужчина, причем не из худших.

Фэнни зарделась и воскликнула:

— Ну ты что, ма! Я и Биддл?

А Бидди отчеканила:

— Ты и Биддл. Тебе не до выбора.

И снова Фэнни воскликнула:

— Ну тебя, мама! — И выскочила из кухни, шурша юбками. Но в коридоре она остановилась и взглянула в направлении комнаты, где Пибоди и Биддл обычно пили чай по утрам. Затем оглянулась на дверь кухни, помотала головой и пошла дальше, загадочно улыбаясь. Он ведь может когда-нибудь стать дворецким: старый Пибоди не вечен. Фэнни поправила фартук и вошла в зал. Там уже стояли два длинных стола, накрытых крахмальными скатертями. Бетти и Лиззи расставляли тарелки и бокалы, раскладывали приборы.

Разумеется, Тилли пообещала придти на вечеринку и вместе со всеми встретить Новый год. Она решила, что выпив бокал за Новый год, сразу уйдет к себе, чтобы не мешать общему веселью, которое начнется после ее ухода.

Пока Марк был жив, она частенько прислушивалась к смеху и песням, доносившимся сквозь толстые стены. Слугам разрешали устраивать вечеринки только на Новый год. Так что Тилли не хотелось вредничать и прерывать ее, если веселье затянется до утра.

Марк не был вредным хозяином. Но Тилли чувствовала, что его раздражают звуки музыки и отдаленный топот танцующих пар. Разумеется, она отдавала себе отчет, что для человека, лишенного ног, звуки чужой радости особенно неприятны. И она ни разу, ни словом, ни жестом не показала, как ей хочется оказаться внизу вместе с семейством Дрю и принять участие в празднике.

Странно, сказала себе Тилли, но ей ни разу не довелось присутствовать на новогодней вечеринке: там, где ели, пили и танцевали. В детстве она встречала Новый год, стоя между дедушкой и бабушкой. Потом год за годом она встречала Новый год, стоя у окна этой самой спальни. Еще она встречала Новый год в Америке. Но по-настоящему повеселиться ей не приходилось ни разу, и поэтому она с нетерпением ждала сегодняшнего вечера. Конечно, она должна быть сдержанной, но, по крайней мере, порадуется праздничному настроению других. Ей будет хорошо с Бидди и ее близкими, ведь они, как она рассуждала, были не только ее друзьями, но самой настоящей семьей.

Тилли уже почти спустилась с лестницы, когда увидела, что дверь столовой распахнулась, и в холл выбежала Фэнни. Увидев ее, она остановилась и сказала:

— Прости, Тил… мэм.

Тилли намеренно строго взглянула на нее, затем поджала губы и покачала головой.

— Тебе должно быть стыдно. Тебе еще повезло, что я не Пибоди.

Выговор был шуткой, но Пегги опустила голову, закусила нижнюю губу и уже спокойным шагом направилась в кухню.

Улыбаясь про себя, Тилли прошла в гостиную, раздвинула тяжелые шторы и выглянула на улицу. К своему удивлению она увидела у дома спешивающегося всадника. Это был Джон. Внезапно возникший словно ниоткуда, Пибоди пошел открывать дверь. Дворецкий нюхом чувствовал гостя, а, может, у него такой тонкий слух, что он расслышал, как он подъехал.

Джон буквально влетел в комнату, отстранил потянувшегося за его пальто и шляпой Пибоди и обратился к Тилли:

— Р… р… рад, что з… з… застал тебя. Б… б… боялся, что т… т… ты уехала в Н… Н… Ньюкасл.

— Что случилось, Джон?

Тилли видела, что одежда его в грязи, а все лицо в потеках грязи. Джон без спроса прошел вперед в ее комнату. Казалось, что он забыл, кто здесь хозяин. Только когда дверь за ними закрылась, и они остались одни, Джон повернулся к Тилли и сказал:

— На шахте б… б… беда. Р… р… решил, что т… т… тебе надо знать. Там п… п… произошел несчастный с… с… случай.

— Ох, нет! — Она прижала ладонь к губам и спросила: — Тяжелый?

— Д… д… довольно тяжелый. Один человек п… п… погиб, трое т… т… тяжело ранены. Ч… ч… четверых засыпало в… в… внизу.

— Когда это случилось?

— Утром. В п… п… последнюю смену. Перед п… п… праздниками. Рабочие в… в… всегда становятся н… н… немного беспечными. — Он подошел к ней и добавил: — Я н… н… не хотел тебя б… б… беспокоить, но формально шахта т… т… твоя, Тилли, т… т… так что т… т… ты должна знать.

— Разумеется. Где это произошло, на каком участке?

— Четвертом.

— Четвертом? — повторила она. — Это как раз напротив того, где недавно?…

Он кивнул и сказал:

— Да, Тилли, это в… в… все тот же аварийный ш… шов. И ведь Макграт н… н… нас предупреждал. Во всяком случае, Мидоуза. Яз… з… астал их в… в… во время разговора. Но Мидоуз уверял, ч… ч… что там все в порядке. Я н… н… никогда особо не д… д… доверял Мидоузу. Он редко с… с… спускался под з… з… землю, оставлял все Макграту. Макграт хороший р… р… работник, но он не имел н… н… нужных полномочий, и в… в… вот теперь они оба т… т… там, под землей.

— Как это понимать — оба под землей?

Джон судорожно сглотнул, вздохнул и объяснил:

— Их т… т… там завалило, и еще д… д… двух шахтеров.

Она смотрела на Джона незрячим взглядом. Перед ее мысленным взором встала почти забытая картина: в кромешной темноте она поддерживает изуродованное тело Марка, непрерывно стучит по камню и только изредка проваливается в сон, чтобы тут же проснуться от его стонов, а иногда и криков. Теперь в такой же ситуации Стив. Что с ним? Целиком ли его завалило или под обвалом только руки или ноги?

— Мне п… п… пора возвращаться, Тилли, но я п… п… подумал…

Тилли очнулась и положила руку ему на плечо.

— Присядь на минуту, выпей чего-нибудь. И послушай, я поеду с тобой.

— Нет, нет!

— Да. — Твердо отозвалась Тилли. — Это моя шахта! Я должна быть там. Тут такое дело, — она повернулась к двери, — мне надо будет как-то все объяснить слугам, у них сегодня вечеринка. Они так ждали праздника, а если узнают об обвале, то все будет испорчено. Наверняка, тогда все мужчины немедленно отправятся туда. Ведь ты знаешь, что все они когда-то были шахтерами. Но чем они могут помочь?

— Да н… н… ничем, все, ч… ч… что можно, уже д… д… делается.

— Хорошо. Тогда слушай. Я сейчас позову Пибоди. Он принесет тебе выпить, а я пока скажу Бидди и остальным, что Анне нездоровится, и она просит меня приехать, понял?

— Да, к… к… конечно. Но з… з… завтра или д… д… даже раньше они в… в… все узнают.

— Да, я знаю. Но сегодня пусть повеселятся. Видишь ли, они пригласили родственников и друзей и в последние дни только об этом и говорили. Мы не должны им все испортить.

Она дернула за шнурок, и тут же раздался стук в дверь и появился Пибоди. Он вопросительно взглянул на Тилли, и она сказала:

— Тут такое дело, Пибоди. Мне придется поехать к миссис Сопвит, ей нездоровится. Жаль, что пропущу вечеринку, но я оставляю все на вас. Постарайтесь, чтобы всем было весело.

— Слушаюсь, мадам. — Дворецкий перевел взгляд на Джона. От него не ускользнул его растерзанный вид, а Тилли поняла, что Пибоди не совсем поверил ее словам. Поэтому она решительно сообщила:

— Ладно, нам придется рассказать вам все. То, что я только что сказала, выдумка, на шахте случился обвал. Но если остальные узнают, то решат, что нужно отложить вечеринку.

Пибоди слегка растерялся, но вскоре ответил:

— Я понимаю, мадам. Я сделаю так, как вы велели. Я хотел бы добавить, что искренне надеюсь, что все не так серьезно.

— Боюсь, что дела плохи, Пибоди.

— Мне очень жаль, мадам. И еще мне хотелось бы сказать, что с вашей стороны очень благородно так заботиться о своих слугах, мы это очень ценим.

Она кивнула и быстро проговорила:

— Пожалуйста, принесите мистеру Джону коньяка и распорядитесь, чтобы оседлали мою лошадь. Я же загляну на кухню, переговорю с Бидди и пойду переодеться.

— Слушаюсь, мадам.

Через несколько минут Пибоди вернулся с коньяком. Наполнив Джону бокал, он поинтересовался:

— Могу я узнать, сэр, кто-нибудь пострадал?

— Один умер, т… т… трое ранены п… п… пока.

— Господи! И перед самым Новым годом. Странно, странно… — Дворецкий мрачно закончил: — Хотелось бы думать, что смерть оставит мадам в покое хотя бы в этот вечер, правда?

— Что? Да, к… к… конечно.

Сделав глоток, Джон задумчиво посмотрел в сторону удаляющегося Пибоди. Странный малый, хотя надо быть странным, чтобы захотеть стать дворецким. Как это он сказал? Хотелось бы думать, что смерть оставит мадам в покое хотя бы на этот вечер? Странно.

 

Глава 16

До шахты они добрались уже в сумерках. Моросил дождь. Блестели, раскачиваясь, мокрые фонари. Кругом взад и вперед сновали какие-то люди.

Спешившись, Тилли и Джон протолкались сквозь толпу, стоящую полукругом у входа в шахту. Посредине этого полукруга проходили рельсы, ведущие в шахту. Джон провел Тилли по ним до самого входа, где стояли тележки, и их тут же окружила плотная толпа женщин. Только со стороны тележек можно было насчитать не меньше тридцати женщин и детей. Все угрюмо молчали. Даже дети не пищали и не ныли, и Тилли узнала эту тишину, вызванную страшной тревогой. Тилли тоже молчала, вглядываясь в устремленные на нее беспокойные глаза.

Находясь у входа, Джон спросил:

— Какие-нибудь н… н… новости?

Кто-то из мужчин ответил:

— Мы продвигаемся, сэр. Вот вышли на минуту передохнуть, в шахте сейчас другие. Там только для четверых есть место… да и дышать тяжело.

Тилли уверенно прошла мимо шахтеров в шахту. Один из них остановил ее, взяв за руку, и сказал:

— Нет-нет, мэм, вам там небезопасно. Мы-то ставим подпорки, но все равно, все может случиться.

— Сколько человек там внизу? Я имею в виду спасателей?

— Ну, — рабочий повернулся и взглянул на товарищей, — дюжина наших и человек шесть с шахты Хебберна.

— От Хебберна? И никого с шахты мистера Розьера?

— Нет, мэм. А от Хебберна было бы больше, только их трудно сыскать сегодня. Праздник ведь, так что на шахте остались только спасатели, да и те наверняка уже набрались. А от Розьера ребята бы пришли, если б знали, чего бы он им не говорил, мэм. Но, как я уже сказал, все по гостям разъехались, так что до средины дня завтрева никого не сыщешь.

Тилли взглянула в сторону стоящих за тележками женщин. Кивком указав на них, она спросила:

— А как насчет женщин?

— Вы это о чем, мэм? — спросил другой шахтер.

— Разве они не могут по очереди спускаться вниз и помогать?

— Ха, да они там никогда не бывали, мэм. К тому же, там вода по пояс, а от нашего пота уровень растет. Вы наверняка такого не видали, мэм.

— Нет, я видела нечто похожее, и тогда женщины тоже так стояли. — Она круто развернулась, взглянула на Джона и приказала: — Пошли.

Теперь уже он задержал ее за руку и взмолился:

— Нет! Тилли, н… н… нет!

— Да, Джон, — громко произнесла она и, выдернув руку из его руки, выхватила лампу у удивленного шахтера, а затем скрылась в темноте.

Джон потащился за ней, уныло протестуя. Тогда Тилли остановилась и почти прошептала:

— Я знаю про эту шахту лучше, чем ты, по той простой причине, что я в ней работала. Я ходила по этой дороге каждый день, из месяца в месяц. И я побывала под обвалом. Похоже, ты об этом забыл. А теперь пойдем и посмотрим, в чем дело.

Через пятнадцать минут она была среди спасателей. Сначала они приняли ее еще за одного мужчину, поскольку она была в бриджах, но стоило ей заговорить, все разинули рты. Один из рабочих, сдвинув огромный камень и передав его рядом стоящему товарищу, распрямился и недоуменно произнес:

— Мэм.

— Как дела?

— Медленно, мэм.

Ее присутствие несколько сбило ритм работы. При свете ламп она осмотрела завал и спросила:

— Что-нибудь слышно?

— Да, мадам, да. — Сразу отозвалось несколько человек. — Они живы, но еще далеко. Нужно время.

Она опустила взгляд и обнаружила, что стоит по щиколотку в воде, хотя не чувствовала этого, поскольку не в пример другим была в высоких сапогах. Зато шахтеры, все без исключения, были мокрыми по пояс. Тилли повернулась к Джону, беседующему с одним из спасателей. Он спрашивал:

— Как ты думаешь, д… д… долго еще?

— Трудно сказать, сэр, во всяком случае, при нашей скорости. Проход узкий, камни надо относить далеко, иначе тут вообще не пройдешь.

Не мешая их разговору, Тилли разглядывала завал, за которым находились Стив, управляющий и еще двое шахтеров, и думала, что в данной ситуации при таком обвале у них вряд ли есть свет. И им наверняка не хватает воздуха. Тут любые полчаса могли иметь решающее значение. Если что-нибудь случится со Стивом, она лишится своего самого верного и старого друга. Эта мысль была для нее откровением. Ведь правда, уже никого не осталось в живых из тех, кого бы она знала так же долго, как Стива. И никто не был ей так верен, как Стив, и ни с кем она не могла так поговорить, как со Стивом. Если с ним что-то случится, она станет еще более одинокой, ведь кроме Бидди и Стива у нее никого нет… А Бидди уже старая… А Стив молод… он в самом расцвете сил, но он может сегодня погибнуть.

Она развернулась и бросилась бежать. Джон кинулся за ней и завопил:

— Тилли, Тилли, п… п… подожди! Куда ты?

Она бежала так быстро, что он догнал ее только у выхода из шахты. Она промчалась мимо мужчин и побежала к женщинам. Подняв высоко лампу, она крикнула прямо в их изумленные лица:

— Кто из вас работал под землей?

К ее удивлению, сразу никто не ответил, но потом поднялась одна рука, затем другая, а голос произнес:

— Я, мадам. Я миссис.

В итоге сначала набралось восемь человек. Тилли протиснулась между тележками и обратилась с тем же вопросом к женщинам, стоящим с другой стороны. Она и не заметила, что говорит с ними не как миссис Сопвит, а как Тилли Троттер, став на время той девушкой, какой она была до того, как мистер Бургесс начал учить ее.

— Не согласитесь ли вы по очереди спуститься вниз на час и помочь относить камни от завала?

— Да-да. Да, мадам. Это лучше, чем торчать здесь.

Но когда женщины подошли к спуску в шахту, раздались возмущенные крики:

— Нечего вам там делать, черт побери! Это мужская работа. Те денечки давно прошли. Катитесь отсюда!

— Если я смогла туда спуститься, смогут и они. — Тилли в упор смотрела на шахтеров. — Сначала со мной пойдут восемь женщин. Через час нас сменят.

Мужчины молча расступились. Они не могли перечить этой женщине, заработавшей себе довольно странную характеристику, ведь это была ее шахта. Вдобавок она собиралась работать вместе с остальными, а это, надо сказать, поступок, если учесть, что жила она последние годы в тепличных условиях.

Женщины прошли мимо мужчин, никто не произнес ни слова, только Тилли попросила:

— Только восемь человек, пожалуйста. — И с этими словами двинулась вперед, но Джон подошел к ней и пробормотал:

— Бог м… м… мой, Тилли. Если что-нибудь с т… т… тобой случится…

Ласково глядя на его обеспокоенное лицо, она прошептала:

— Ничего не может случиться с ведьмой, Джон, если она того не захочет.

— Ох, Тилли, т… т… ты сама накликаешь на с… с… себя неприятности.

В эту секунду Тилли подумала, что может он и прав. Всю свою жизнь она играла с огнем, и это, возможно, еще один такой случай. Тут она взмолилась: «Держись, Стив, держись». И ей вдруг показалось, что она разговаривает с Марком, поддерживает его, просит продолжать жить и дышать.

Первая женская смена поработала отлично. Женщины передавали друг другу камни, складывая их у стены далеко от завала.

Не взирая на протесты, Тилли пошла и со второй группой, но вскоре поняла, что ей надо выйти на свежий воздух и отдохнуть. И дело было не в натруженных руках или спине — грудь сжало, как в тисках. Ведь ей давно не приходилось вдыхать угольную пыль, которая сейчас моментально въелась в легкие. Тилли прошла в контору и долго сидела там одна, стараясь отдышаться. Джон также спустился вниз с очередной сменой шахтеров. Всех очень ободрило и радовало появление рабочих с других шахт, которые услышали о катастрофе. Некоторым пришлось прошагать шесть миль — это были люди с шахты Феллинга.

Взглянув на часы, Тилли удивилась. Не может быть, что бы она пробыла здесь так долго…

Поднявшись на ноги, она снова вышла в ночь, захватив с собой лампу. Дождь не унимался, но Тилли было даже приятно, потому что он остужал ее лицо. Когда она подошла к шахте, то почувствовала волнение. Тишины уже не было. Наоборот, все возбужденно переговаривались.

— Мэм! Мэм! Думается, что они почти пробились. Стук теперь слышен отчетливо.

Тилли не ответила. Спустившись в шахту она добралась до места, где женщины складывали камни. Добровольные помощницы повернули к ней потные, грязные лица.

— Их хорошо слышно, мэм. Даже голоса.

Она прошла дальше, обнаружив, что вода поднялась и заливает ей сапоги, но которая показалась ей теплой, потому что какой-то шахтер кричал:

— Это вы, сэр? Вы в порядке, сэр?

Тилли не уловила невнятного ответа, она едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Спросите, как там Макграт».

Шахтер повернулся к ней и сообщил:

— Еще часик, мэм, самое большее.

— Замечательно. — Тилли кивнула ему и улыбнулась, и он с новой энергией принялся раскидывать камни.

Понадобилось много времени, чтобы добраться до попавших в ловушку людей. Первого человека они вынесли наверх без четверти одиннадцать. Он был жив, но без сознания. У второго оказались сломанными рука и нога. В плохом состоянии был управляющий — его придавило перекладиной. Единственным без видимых увечий оказался Стив. Правда, когда он помогал протащить управляющего через дыру, а потом выполз оттуда сам, то едва не упал, и ему потребовалась помощь, чтобы не потерять равновесие.

— Спасибо, парни, спасибо. Я в порядке, — бормотал Стив. Без посторонней помощи он двинулся к выходу. Там Тилли и увидела его. Он бы не заметил ее, если бы не седые волосы, которые приобрели серый оттенок и привлекли его внимание. Стив остановился, и как-то буднично спросил Тилли: — И что же вы такое творите?

Она сглотнула, моргнула и ответила так же буднично, как и он:

— Ищу работу.

Присутствующие рассмеялись, но это был странный, неестественный смех.

В это время к Стиву подошел Джон:

— Как вы с… с… себя чувствуете, м… м… мистер Макграт?

После короткой паузы Стив ответил:

— Я в порядке, сэр.

Тилли внимательно оглядела Стива. На лице и руках никаких ушибов и травм. Вот только со спиной, видимо, не все ладно. Наверное, Стив долго простоял по горло в воде: на вороте его рубашки образовалась черная полоска. Тилли помнила, что такая полоска всегда остается в том месте, до которого доходит вода. Вдруг все прошедшие годы исчезли: теперь она видела, как из узких и низких штреков выползают маленькие дети, одетые в сбрую и тянущие за собой тележки. Лица некоторых в поту, других — в слезах, и, что удивительно, обязательно оказывалась парочка улыбавшихся.

В 1842 году вышел закон, запрещающий детям работать под землей. Но нигде на него не обращали практически никакого внимания. Кто может знать, что там происходит, в шахте. Проверки, конечно, случались, но крайне редко. Частенько родители были заодно с хозяевами шахт. Потому что поднять большую семью на мизерный заработок шахтера было практически невозможно. Нет, шиллинг в неделю это шиллинг в неделю, и неважно, как он заработан.

— Поехали, я т… т… тебя п… п… провожу.

Тилли вздрогнула и повернулась к Джону, который, беря ее за руку, продолжил:

— Я п… п… провожу тебя, а п… п… потом…

Она перебила его:

— Нет, в этом нет необходимости. Я сама прекрасно доеду, а тебя ждет Анна и беспокоится. Я… я немного проеду со Стивом.

Тилли обернулась к Стиву, шедшему немного сзади, и спросила:

— Ты сможешь ехать верхом?

— Да, — коротко ответил он.

Тогда Джон попросил Стива:

— Вы п… п… проводите миссис Сопвит д… д… домой, Макграт?

Стив неторопливо ответил:

— Да, — не добавив привычного «сэр».

Тилли искоса посмотрела на него, но из-за грязи, покрывшей его лицо, не смогла разобрать выражения. К тому же, он опустил глаза, будто выбирая, куда ему в следующий раз поставить ногу. Тилли захотела еще раз спросить, все ли с ним в порядке, но ее опередил Джон:

— Мне к… к… кажется, все-таки, н… н… нужно тебя п… п… проводить, ведь н… н… ночь уже. Макграту н… н… надо вымыться и отдохнуть. Там н… н… наверняка нечем б… б… было дышать. — Он взглянул на Стива, но тот все еще смотрел себе под ноги.

— Джон, пожалуйста, — Тилли потянула его за рукав, — не беспокойся за меня. Это тебе надо поскорее домой, чтобы отдохнуть. И не говори ничего больше. Стив проводит меня до калитки, и, если повезет, я еще успею на вечеринку.

— В… в… вечеринку слуг? — Джон скривился. — У н… н… нас тоже г… г… гости, как т… т… ты знаешь. Но мне не до веселья. Если бы тот парень не умер, и мистер Мидоуз н… н… не был так п… п… плох… — Он опустил голову. — Остальных п… п… поставят на н… н… ноги, но я ненавижу, к… к… когда кто-то на м… м… моей шахте гибнет.

Тилли молчала. Она уже забыла о том шахтере, которого вынесли первым. Как же его звали? Фокс. Эндрю Фокс. Что же, она позаботится о его вдове и детях. Это в ее силах, и еще она избавит их от страха быть выброшенными на улицу. Она назначит им пенсию.

— Но т… т… ты уверена, Тилли?

— Ох, Джон, — она теряла терпение, — садись на лошадь и отправляйся домой. Поздравь от меня Анну с Новым годом. Я заскочу, как только смогу. Пошли, возьмем лошадей. — Она сделала шаг, но тут же остановилась.

Мужчины и женщины, вышедшие из шахты, окружили ее. Тилли дождалась последнего и сказала:

— Большое всем спасибо. Огромное спасибо. Несомненно, мужчины оценили помощь, и кого вы спасли сегодня, тоже будут вам благодарны. Пожалуйста, попросите миссис Фокс не волноваться: я не брошу ее и ее семью. И еще хочу вам сообщить, что собираюсь построить несколько новых коттеджей, чтобы вы могли жить в хороших условиях. Никто не ответил, тогда Тилли произнесла:

— Всем спокойной ночи. — И повернулась, собираясь уйти.

Тут раздались голоса:

— Спокойной ночи, мэм. С Новым годом, мэм. Спасибо, мэм.

Когда Тилли и мужчины подошли к офису, Джон, неожиданно вспомнив что-то, повернулся к Стиву:

— Как н… н… насчет насосов? Там м… м… много воды.

— Я об этом позабочусь, сэр. Сандерсон, Бриггс и Морли заменят меня этой ночью, а я приеду рано утром.

— Что ж, хорошо. Спасибо, Макграт, спасибо. Вам т… т… трудно пришлось, в… в… вы, верно, устали.

— Не слишком, если вспомнить другие обвалы, сэр. В этот раз мы там проторчали всего несколько часов. Но жаль Фокса, он был славным парнем.

— Да, д… д… да. Но в… в… вы л… л… легко отделались.

Стив не ответил. Джон, повернувшись к Тилли, снова спросил:

— Ты уверена?

Она опять перебила его:

— Да, уверена, Джон. Теперь, пожалуйста, отправляйся домой.

— Ну л… л… ладно, если т… т… ты настаиваешь. Спокойной ночи, д… д… дорогая.

— Спокойной ночи, Джон. — Взяв его под локоть, Тилли шла с ним до дверей. Там он обернулся и сказал:

— Спокойной ночи, Макграт.

— Спокойной ночи, сэр.

Оставшись с Тилли наедине, Стив показал на стул и попросил:

— Сядь, Тилли, ты выглядишь примерно так же, как я себя чувствую. Если не возражаешь, подожди минут десять.

— Конечно, подожду. Иди и делай, что нужно.

Он вышел. Тилли опустилась на стул, наклонилась и взглянула на свои руки. Как и вся одежда, они были покрыты угольной пылью. Дотронувшись до лица, она ощутила пыль под пальцами и сообразила, что и волосы, верно, уже совсем не белые. Внезапно она почувствовала дурноту. Чтобы не упасть в обморок, она положила локти на подоконник. Это было то окно, у которого она стояла, впервые придя на шахту. «Тилли Троттер, девица», — повторил тогда секретарь. Это воспоминание относилось к совсем другой жизни. Но впечатления сегодняшнего дня разбередили ей душу, и она с горечью подумала: «Почему люди должны трудиться подобно рабам, рискуя попасть под обвал и умереть во мраке?» Ответ был прост: из-за денег. Но разве она сама не зарабатывала деньги на труде этих людей? И если она завтра закроет шахту, разве от этого улучшится их жизнь? Нет, наоборот, им станет хуже. Ведь им придется остаться на поверхности и не спускаться под землю. Возможности найти другую работу нет. Люди просто умрут с голода.

Она вздохнула и уронила голову на руку.

Через двадцать минут ее разбудил голос Стива и прикосновение к плечу:

— Ты как, Тилли?

— Все в порядке… просто задремала.

— Ничего удивительного. Лошади готовы. Пошли. — Он взял ее под руку и помог подняться.

Лошади стояли во дворе. Прикрепив лампу к седлу, Стив подошел к Тилли, которая уже вдела одну ногу в стремя. Он подставил ладонь под другой каблук и подсадил ее в седло.

У коттеджа Тилли остановила лошадь и сказала:

— Дальше не езди, Стив, ты совсем вымотался. Дай мне лампу, я поеду одна.

Он не проронил ни слова. Она присмотрелась к нему и с беспокойством спросила:

— В чем дело, Стив? — Когда она дотронулась до плеча, Стив поморщился и опустил голову. — В чем дело? — переспросила Тилли.

— Да ничего, поезжай. — Он уже хотел свернуть к коттеджу, но она наклонилась и схватилась за вожжи.

— Ты ранен. Где болит? Плечо? Слезай, слышишь? — Она сама спешилась, подошла к нему и потянула за полу пальто. — Слезай немедленно.

Стив нехотя повиновался. Ведя лошадь под уздцы, он прошел в калитку. Тилли последовала за ним.

Когда лошади были в сарае, Стив пробормотал:

— Надо бы их покормить.

— Иди в дом, я все сделаю сама.

Тилли удивило, что он безропотно послушался. Она быстро задала лошадям сена, принесла воды. Затем поспешила в дом. Стив сидел в старом кресле-качалке у потухшего камина. Он наклонился вперед, опершись руками о колени и сцепив руки. Без лишних слов она встала перед ним и спросила:

— Где болит?

— Спина, — коротко ответил он.

Она велела ему подняться и помогла снять пальто. Было заметно, что перед рубашки висит свободно, а сзади рубашка плотно прилипла к спине. Когда Тилли дотронулась до Стива, он сжал зубы.

— Почему ты не сказал? — сухо спросила она. — Тебе следовало поехать в больницу вместе с остальными и показаться врачу. Камнем зашибло?

Он поежился и ответил:

— Меня завалило на некоторое время.

Тилли быстро подошла к камину, взяла меха и раздула огонь. Потом приподняла крышку большого черного чайника, сунула туда палец и обнаружила, что вода все еще горячая. Пройдя на кухню, в потемках поискала таз, сразу нашла его, потому что он лежал там же, где и раньше, под раковиной — Стив действительно ничего не менял.

Вскоре Тилли уже ставила таз с теплой водой на коврик перед камином.

— Встань на колени, — приказала она.

Стив потихоньку опустился на колени.

Раз за разом Тилли отжимала полотенце и прикладывала его к спине Стива поверх прилипшей рубашки, чтобы ее можно было отодрать и заодно смыть угольную пыль.

Когда наконец Тилли удалось стянуть рубашку, она содрогнулась при виде спины Стива. Три глубоких раны, к тому же содрана кожа с плеч.

— Господи, какой же ты дурак, Стив. О чем ты только думаешь? Играешь в храбреца, а на спину смотреть страшно.

Он промолчал, но попытался подняться с колен. Однако она его остановила.

— Не двигайся. Эти раны надо промыть, или быть беде. Мне нужна чистая вода.

Когда она вернулась, он уже сидел у разогревшегося камина, на низкой скамейке. Тилли принялась обрабатывать раны. Стив замер. Она, было, хотела спросить, не делает ли она ему больно, но сообразила, что вопрос глупый. Разумеется, ему было дико больно, ведь ей приходилось тереть живую плоть, чтобы удалить грязь. Было бы сейчас лето, можно было бы пойти на речку полежать в воде. Но сейчас зима. Странно, она абсолютно забыла о Новом годе.

Когда более или менее раны были промыты, Тилли заявила:

— Нужен жир. У тебя что-нибудь есть?

— Есть гусиный жир в буфете. — Стив попытался было встать, но она его остановила.

— Прекрасно. Лучше не придумаешь… — Она осторожно смазала жиром раны. — Где у тебя чистые рубашки?

Он показал в сторону спальни и ответил:

— В комоде.

— Тогда мне придется на минуту забрать лампу.

Открыв комод, Тилли удивилась, увидев с полдюжины чистых, аккуратно сложенных рубашек. Он следит за собой, и это хорошо, ей нравится.

Вернувшись в комнату, Тилли хотела одеть рубашку на Стива, но он решительно запротестовал, встал и оделся сам. Сейчас он уже смог пошутить:

— Заправлять сюда не буду. — Шлепнув по грязным брюкам, он направился в спальню. На пороге он обернулся и спросил: — А ты не хотела бы умыться, Тилли?

— Да, конечно. — Она устало улыбнулась. — Сейчас займусь этим. А потом по чашке чая, хорошо?

— Это ты правильно придумала. Возьми лампу с собой на кухню, здесь хватит света от огня.

— Да, спасибо, Стив.

Через минут пятнадцать они сидели у огня и с удовольствием пили чай, щедро сдобренный виски. Стив, глядя на огонь, задумчиво сказал:

— Я по-разному встречал Новый год, но этот — самый странный.

— У меня тоже. А сколько времени?

Они одновременно обернулись к каминной доске, где стояли часы и хором сказали:

— Без десяти двенадцать.

— Скоро будут слышны гудки.

— Да. Я уже подзабыла, как гудят корабли… Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше. Ты зря беспокоишься.

— Зря! Хорошо, что ты не видишь собственную спину. Не представляю, как утром ты пойдешь на работу.

— Не волнуйся, утром я буду на месте.

— А я считаю, что тебе необходимо показаться врачу.

— После того, что ты для меня сделала? — Он улыбнулся. — Мне теперь никакой врач не нужен. И вообще, на мне все заживает, как на собаке. Через несколько дней я буду в полном порядке.

— Хорошо бы так. — Тилли поставила кружку на деревянный стол. — Но слушай внимательно: сегодня ты из этого дома не выйдешь. Я сама найду дорогу домой.

Она встала, он, последовав ее примеру, спокойно заявил:

— И ты слушай внимательно — домой одна не поедешь. А вдруг тебе на пути встретятся парни, вышедшие на свежий воздух продолжить веселье?

— Я буду дома через полчаса, вряд ли они к этому времени выберутся на улицу.

Тилли улыбалась, но улыбка сползла с ее лица, когда она заметила, как Стив смотрит на нее.

— Оставайся, вместе встретим Новый год, — тихо попросил он, и что-то в его голосе заставило ее опустить глаза.

Обычное предложение, ничего особенного. Но что будет, когда зазвучат церковные колокола, заревут гудки судов, и к ним присоединится рев заводских сирен? Вы жмете друг другу руки, смотрите друг другу в глаза, поздравляете с Новым годом и целуете тех, кого любите. И зная все это, Тилли не могла отказать Стиву. Тем более, что они все равно встретят Новый год вместе, если она разрешит ему проводить ее домой. Хотя в душе она понимала, что находиться в комнате за закрытыми дверями и ждать прихода Нового года, от которого все ждут счастья, работы и много денег, а именно об этом мечтает каждый северянин, никогда не устающий надеяться, это не тащиться к дому на лошади в темноте и холоде.

Тут ее колебания прервались — вдали раздался звук, похожий на звук охотничьего горна, затем загудела корабельная сирена. Стив, оглянувшись на часы, заметил:

— Очевидно, отстают. Пошли, Тилли. — Он взял ее за руку, повел к двери и распахнул ее.

Молодые люди стояли на пороге, глядя в звездную ночь, наполненную звуками сирен, гудков и колокольного звона.

Стив все еще держал Тилли за руку. Наклонившись к ней, он заглянул в ее глаза и тихо сказал:

— Счастливого тебе Нового года, Тилли.

— И тебе того же. С Новым годом, Стив.

Он поймал ее вторую руку, крепко прижал ее к своей груди и прошептал:

— О, Тилли, Тилли! — Она попыталась вырваться, но он еще крепче сжал ее руки и с дрожью в голосе произнес: — Каждый Новый год, сколько я себя помню, Тилли, я желал только одного, и ты знаешь, чего именно. Нет-нет, дай мне договорить, хотя бы сегодня. — Он провел ее в комнату, закрыл дверь ногой и сказал, обращаясь к ее склоненной голове: — Одна часть меня, разумная часть, не устает твердить, что все бесполезно. Сейчас еще хуже, чем раньше, ведь ты — хозяйка поместья, а я почти что простой шахтер… Слегка только вырос, но, скорее всего, таким и останусь. Забудь ее, говорил я себе. Женись, твердил я. И я пытался, один Бог знает, я пытался. Дважды я едва не женился, и дважды сбегал накануне свадьбы, потому что не хотел превращать жизнь другой женщины в ад. Одно дело самому жить в аду, и совсем другое — превращать в ад чужую жизнь. Но другая часть меня живет в мечтах. И эта часть — это другой человек, который не работает в шахте, умеет хорошо говорить, хорошо одеваться, вести себя в обществе. Этот человек может пойти к хозяйке поместья и сказать: «Я люблю тебя, Тилли. Всегда любил. Выходи за меня замуж». И этот человек просыпается только ночью. Но ведь сейчас ночь, Тилли… Нет, нет. Стой тихо. Разреши мне всего лишь подержать тебя за руку, пожалуйста! — Голос его звенел, он не молил, но требовал. Он как будто говорил: ты у меня в долгу за многолетнюю верность.

Что-то заставило Тилли поднять голову — в ее глазах стояли слезы. Она смотрела на этого мужчину, чья любовь раздражала ее в юности, а где-то в тайниках ее мозга раздавался тихий шепот: сколько раз нам дано любить? Этот же вопрос она задала себе, когда Мэтью признался ей в своей страсти. Тогда она была уверена, что любит его. Правда, раньше она любила его отца, а еще раньше — Симона Бентвуда. И сейчас это чувство всколыхнулось в ней вновь — теплота, желание обнять, быть обнятой — это стремление одновременно быть женой, матерью, любовницей, другом… Но она сказала себе, что для Стива может быть только другом. Правда, глаза говорили другое…

И Стив это понял. В следующий момент он крепко обнял Тилли. Она сквозь одежду чувствовала бешеное биение его сердца, его губы прижались к ее губам. Она не ответила на поцелуй, но и не сопротивлялась. Она вдруг в какой-то момент почувствовала желание обвить его шею руками, но остановила себя, вспомнив о его больной спине. И у нее уже не было сил говорить себе: ты не должна этого делать.

Стив все еще крепко обнимал ее, прерывисто дыша. Немного погодя он сказал:

— Я не буду извиняться, Тилли. Скорее всего, такое не повторится, но останутся воспоминания.

Когда Стив отпустил ее, она пошатнулась. Поддержав ее, и, снова посадив в кресло у камина, он сам остался стоять, глядя на нее сверху вниз.

— Скажи что-нибудь, Тилли, — попросил он.

Но она не ответила, и он продолжил:

— Я скажу тебе кое-что. Можешь отрицать, сколько хочешь — я знаю, что это правда. Ты так же одинока, как и я. И еще одно. В последнее время ты изменила свое мнение обо мне. Раньше я был для тебя сопливым, приставучим подростком. Действительно, около тебя я распускал сопли, надоедал тебе. Будь я умнее, я бы вел себя иначе. Хотя нет, у каждого своя судьба. Но теперь ты вернулась, правда не туда, откуда начинала. Теперь ты на самом верху. Хотя хозяин Джон и вся его родня, какими замечательными они бы ни были, все равно для тебя чужие. Ты выглядишь как леди, говоришь как леди, поступаешь как леди, но под всем этим — Тилли, Тилли Троттер. Ответь мне прямо на один вопрос. Посмотри на меня, Тилли.

Она с усилием подняла голову и посмотрела на этого Стива Макграта, настоящего мужчину в полном расцвете сил. Ее сердце бешено заколотилось. А он тем временем продолжал говорить:

— Представь себе, что ты вернулась. И твое положение не такое, как сейчас — похуже. А я такой, какой я есть сегодня. И ты видишь меня другим. И я спрашиваю — в этом случае мог бы я надеяться?

Она крепко зажмурилась и снова опустила голову.

— Ох, Стив, Стив! Зачем ты задаешь мне такой вопрос, я не могу на него ответить. Я… я только могу сказать, что рада иметь такого друга.

— А, ерунда, — он коротко рассмеялся и глубоко вздохнул, — это все до поры до времени, пока ты снова не выскочишь замуж.

Она быстро подняла голову и резко сказала:

— Я больше никогда не выйду замуж, Стив.

— Не мели ерунды.

Странно, но именно это сказал ей и Люк. А Стив продолжал, почти слово в слово повторяя Люка.

— Ты не сможешь ничего с собой поделать, во всяком случае, мужики не допустят этого, — отчеканил он и добавил: — Готов поспорить, что в ближайшие два года во главе стола в особняке будет сидеть мужчина.

— Ты проиграешь, Стив, определенно проиграешь.

Он прищурился и с подозрением сказал:

— Что-то ты слишком уверена, Тилли.

— Правильно, Стив.

— Почему? Должна же быть причина.

— Причина есть.

— Ты можешь сказать?

Может ли она сказать? Дважды за последнюю неделю рассказать об обещании, данном Мэтью? Должна, если хочет, чтобы Стив перестал надеяться. Тилли подняла глаза и сказала:

— Я обещала Мэтью, когда он умирал, что никогда больше не выйду замуж.

— Что?

Странно, Люк прореагировал точно так же. Даже выражение лица у него было такое же.

— Ты хочешь сказать, что твой муж попросил тебя никогда снова не выходить замуж?

— Да.

— Ну, — Стив нахмурился, — все что я могу сказать, так это то, что ты слегка рехнулась, если собралась выполнить это обещание.

— Обещание умирающему нельзя нарушить, Стив.

— Да к черту все это! Послушай, Тилли. Я чуть не сошел с ума, когда ты вышла за него замуж. Я его тогда люто ненавидел. Но все это ерунда, по сравнению с тем, что я ощущаю в данный момент. Поверь мне, я лучше завтра приду на твою свадьбу, чем буду видеть, как ты проводишь свою жизнь в одиночестве. Что он за мужик, если заставил тебя дать такое обещание? Эгоистичный подонок — вот кто он. Но и это еще слабо сказано. Если хочешь знать мое мнение, хорошо, что он умер, иначе бы сидеть тебе в клетке.

Даже страшно, насколько его реакция совпадала с реакцией Люка. Тилли поднялась и вяло произнесла:

— Я устала, Стив, очень устала. — Ее голос и выражение лица немедленно усмирили Стива.

— Прости, Тилли. Я совсем запамятовал о событиях нынешней ночи. Это тебя надо было везти домой, мыть и всячески холить. Ты прости меня.

— Перестань, Стив. Я рада, что мы все выяснили. В одном ты прав — мне одиноко. Но мне хотелось бы, чтобы ты остался моим другом навсегда. Я против того, чтобы ты тратил годы попусту. Кругом столько женщин, только помани.

— Ну, тогда построй их в шеренгу, а я выберу. — Он криво ухмыльнулся, протянул руку и сказал: — С Новым годом, Тилли.

Она вложила свою руку в его и ответила:

— Тебя тоже с Новым годом, Стив, и много тебе счастливых лет.