Жил некогда в одной восточной стране падишах. Он был жестоким и кровожадным правителем, сама внешность, да и его походка выдавали эти качества. Роста он был невысокого, зато голова его была огромной, не как у всех людей, и казалось: стукни по ней и она издаст звук пустой дубовой бочки. Лоб у этого правителя был маленьким и покатым, ну прямо как у обезьяны, а глаза были большими, выпуклыми и извергали из самых глубин такую силу, от которой у окружающих дрожали ноги и отнимался на время язык. А стоило этому правителю приказать, – а он только этим и занимался, – не знавший и не привыкший к его манерам человек навсегда становился заикой. Народ не любил своего правителя и прозвал его Хун-хур-падишах, что значит «кровопийца-правитель».

Множество невинных людей были казнены по его воле. Если падишаху что-то не нравилось, он в злобе сдвигал грозные брови и, уставившись на человека своим хищным взглядом, властно приказывал палачам – безропотным исполнителям его прихоти:

– Казнить!.. Отсечь голову!.. Четвертовать!.. – других слов он не знал.

Но злодеяния правителя не ограничивались только его приказами! На беду была у этого жестокого падишаха дочь, которая характером своим была копией отца, и звали ее Дерд-Мурджан, что значит «мучительница до смерти». Свое имя она множество раз подтверждала своими поступками. Вместе со своим отцом-правителем они причинили много горя жителям всего падишахства.

Правда, что касалось красоты девушки, то здесь природа ее не обделила, а напротив, одарила с лихвой. Узкие, крашенные сурьмой брови, как два крыла, огибали ее большие круглые глаза, а аккуратный носик на маленьком круглом и румяном, как яблоко, лице делали ее еще прелестней, и эта общая привлекательность притягивала к ней всех, кто ее видел. Но, столкнувшись с ее жестоким и несносным характером, все тут же старались отдалиться от нее, как от источника бед и горестей. Она, как и отец ее, имела привычку, выйдя на хейвун дворца, что выходит на площадь, подражая тону Хун-хур-падишаха, приказывать слугам и служанкам: «Принеси!.. Подай!.. Сделай!..» – и всегда грозилась в случае неповиновения отсечь голову. Отцу по душе было такое поведение, и он, любя так похожую на себя характером красавицу дочь, щедро одаривал ее драгоценностями, ублажал и всегда выполнял любую ее прихоть.

И вот в один из дней, когда дочери Хун-хур-падишаха исполнилось семнадцать лет, жестокий правитель пригласил в тронный зал своих везиров – советника правой руки и советника левой руки – и задал им вопрос: кому он может отдать замуж свою красавицу дочь?

– За сына знатного и богатого правителя любой другой страны, – сказал советник правой руки.

– За сына мудреца, – ответил советник левой руки.

Но решила спор сама Дерд-Мурджан.

– Почтеннейший отец, прикажи объявить всему народу, что дочь такого, как ты, высокочтимого правителя выйдет замуж только за того из юношей, кто сможет спрятаться от нее так, чтобы она не смогла его найти.

– Что ты задумала, дочь моя? – спросил отец, весь горя огнем любопытства и предвосхищая ответ, который приготовила ему любимая дочь. А она, вздернув свои узкие брови, отчего и без того большие глаза ее стали еще больше, кокетливо ответила:

– А задумала я вот что... Жениться на мне пожелают многие юноши... Как-никак я дочь такого богатого правителя, как ты, да и в нашей стране красивее меня нет девушек... Вот потому-то я предложу всем, кто пожелает стать моим женихом, прятаться три раза, где им угодно и как угодно, а сама с помощью волшебного свойства воды нашего бассейна отыщу их, а отыскав, велю палачам отсекать их безумные головы и накалывать на столбы, что напротив нашего дворца... Такова моя задумка, отец.

Обрадовался жестокий и кровожадный Хун-хур-падишах выдумке своей любимой дочери и воскликнул:

– Умница!.. Забавное будет зрелище... Очень забавное!

Тут же Хун-хур-падишах послал во все концы своего падишахства глашатаев, чтобы те донесли до народа волю его красавицы дочери и чтобы все желающие приезжали свататься на предлагаемых условиях.

Вскоре ко дворцу правителя стали съезжаться юноши из аулов и городов. Каждого влекло желание испытать свое счастье; оно и понятно: не так уж и плохо жениться на дочери такого богатого падишаха, да к тому же красавице.

Но сказывают про некоторых: «На вид красива, а в душе змея». И понятное дело: кто свою судьбу свяжет со змеей, от змеи и погибнет. Так случилось и с добрыми юношами, пожелавшими связать свою жизнь со злой и кровожадной Дерд-Мурджан.

Прибывшие подходили под расписной хейвун дочери Хун-хур-падишаха и с нетерпением ждали, когда же, наконец, покажется красавица невеста и прикажет им прятаться. А Дерд-Мурджан взяла за привычку томить прибывших долгим ожиданием: ведь она была уверена, что молва о необыкновенной красоте ее и богатстве отца не позволит таким отважным джигитам смалодушничать, отступить. И это было так: будущие женихи целыми днями и ночами могли стоять под ее хейвуном и тешить себя надеждой на непременную удачу. А когда Дерд-Мурджан и вправду появлялась на балконе, откидывала с лица вуаль, открывая свое красивое лицо, и притворно улыбалась, неискушенные юноши тут же теряли рассудок и не могли сказать ни слова. Они готовы были исполнить любую волю такой красавицы, как Дерд-Мурджан. А дочь падишаха, в свою очередь, бывало, важно поклонившись женихам, говорила:

– Эй вы, прежде чем прятаться, сначала посмотрите вон на те столбы, на которых будут торчать ваши безумные головы... Я вас, где бы вы ни прятались, с помощью волшебной воды нашего бассейна найду и велю отрубить вам головы.

– Красавица, а если не найдешь – и вправду станешь достойной женой победителя? – спрашивал кое-кто из юношей.

В таких случаях Дерд-Мурджан лукаво и кокетливо улыбалась, обнажая свои мелкие белые зубки, и властно, чуть повышая голос, как это делал отец, отвечала:

– Я дочь достойнейших родителей, и мне не пристало врать. -С этими словами она исчезала со своего хейвуна, а дворцовые художники рисовали лица прибывших смельчаков, записывали их имена, затем все это передавали своей госпоже, а потом уже слуги приказывали юношам прятаться, кто где хочет.

Какие только укрытия не находили себе изобретательные женихи! Кто в подвалах прятался, кто в глубокие колодцы спускался, кто на дне горных пещер таился, кто в расщелины скал забирался... Словом, не было такого места на земле, где бы они не прятались. А жестокая Дерд-Мурджан тем временем приказывала своим служанкам принести ей в медной чаше из волшебного бассейна, который охраняли сорок вооруженных стражников, волшебную воду. И когда одна из служанок, сбегав к бассейну, приносила в покои своей госпожи воду, то ставила чашу на тахту, а сама быстро удалялась. Дерд-Мурджан усаживалась поудобнее и, сдвинув брови, со всем присущим ей упорством и злостью начинала пристально искать в отражении на воде место, где мог спрятаться тот или иной смельчак. Бывало, посмотрит она на юг, посмотрит на север, посмотрит на восток, посмотрит на запад; заглянет во все подвалы и колодцы, дома и сакли, замки и крепости; в небесные и подводные владения; везде и всюду посмотрит, везде заглянет и, наконец, найдет того, кого искала, и, найдя, злорадно рассмеется и торжествующе крикнет, называя имя несчастного и то место, где он скрывается:

– Эй ты, глупый из глупых, дурак из дураков, вижу, где ты спрятался!.. Выходи!.. Прячься снова, да получше.

И так три раза через три дня и три ночи прятался каждый юноша, но жестокая Дерд-Мурджан снова и снова находила их, а найдя, приказывала палачам:

– Голову на столб, тело – собакам!

И палачи исправно несли свою службу, делая все так, как приказывала дочь их правителя.

С каждым днем все больше и больше появлялось на столбах голов несчастных юношей. И вскоре слух о жестокостях дочери Хунхур-падишаха разнесся по всей стране. И узнав правду о злодеяниях правителя и его дочери, люди возмущались и обрушивали проклятия на головы злодеев. Как-то докатился слух о жестоких проделках Хун-хур-падишаха и его красавицы дочери и до одного небольшого горного аула, где жила бедная вдова. И был у этой вдовы сын-охотник, и звали его Амелум. Он был уважаемый всеми охотник. Никогда он без добычи не возвращался с охоты и всегда помогал тем, кто оказался в беде.

И вот, услышав о злодеяниях дочери Хун-хур-падишаха, Амелум сказал своей матери:

– Совесть моя и мужская честь не позволяют мне сидеть дома... Я должен отправиться в тот город и, победив в глупой игре Дерд-Мурджан, покончить с ее жестоким самодурством.

Долго отговаривала мать сына не ехать туда, выбросить эту затею из головы.

– Много смельчаков, – говорила она, – лишилось головы от рук палачей. Ни за что ни про что и ты, сын, свою голову сложишь. Пусть остынет твой пыл и гнев, не езжай туда.

Но уговоры и слезы матери были напрасны. Тогда она сняла со стены саблю и передала сыну.

– Это все, что осталось от твоего покойного отца. И по праву эта сабля принадлежит тебе, – сказала мать и добавила: – Да помогут тебе молитвы отца, и Бог пусть будет помощником тебе!

Сел Амелум на своего доброго скакуна, пристегнул к поясу саблю отца и отправился в путь.

Много дней и ночей скакал Амелум, и очутился он у самого моря, на берегу которого стоял могучий лес. Погнал он коня своего по раскаленному прибрежному песку: справа – море спокойно раскинулось, ни шума в нем, ни волн; слева – лес зовет своей прохладой. Повернул Амелум коня налево, и конь поскакал по лесной тропинке. Скачет он час, другой, третий, и вдруг конь встал на дыбы и как заржет, да так сильно, что с деревьев листья посыпались. Бьет Амелум коня своего кнутом, криком кричит: «Но-о!.. Гей!..» – а конь все ржет, на дыбы поднимается, а с места не двигается.

«Что-то здесь недоброе», – подумал Амелум и, спешившись, привязав коня к дереву, направился по тропинке в глубь леса. Не успел он сделать и ста шагов, как вдруг увидел на лужайке небольшую хижину. Приблизился он к хижине и, открыв дверь, вошел внутрь, а там темным-темно, так темно, что, сделав шаг, не решишься сделать второй.

– Кто здесь есть? – громко крикнул Амелум.

Не успел он крикнуть, как в хижине раздались страшные голоса: «Не сметь!.. Не сметь!.. Не сметь!..» А по всей хижине замигали во множестве какие-то странные огоньки.

Амелум вновь, но уже тише, крикнул:

– Кто здесь?.. Выходи!.. Я с миром пришел!

В ответ он услышал со всех сторон страшный, душераздирающий смех: «Ха-а-ха-а-ха-а-аха-ах!» Амелум почувствовал, как кто-то невидимый сильно дышит ему прямо в лицо, стараясь задуть ему глаза. У Амелума от страха сжалось сердце, ноги стали подкашиваться, голова пошла кругом. Ему уже почудилось, что вот-вот он свалится и не встанет. Но тут он вспомнил о своей сабле, вмиг обнажил ее, и мрак рассеялся, крики смолкли.

Он осмотрелся и увидел лежащий на самодельном дубовом столе гроб без крышки. Амелум подошел ближе и видит: лежит девушка ослепительной красоты. Ему показалось, что она спит, но когда он наклонился над ней, то понял, что красавица мертва. Но, несмотря на бездыханность девушки, он не смог сдержать в себе пробудившееся в нем чувство и поцеловал ее прямо в губы. И вот тут-то свершилось чудо: девушка открыла глаза, привстала и, мотая головой, как бы освобождая себя от глубокого сна, быстро вылезла из гроба. Золотые длинные волосы ее разметались по плечам, и в хижине стало так светло, будто само солнце пожаловало во всей своей мощи и щедрости. Но вскоре этот яркий свет стал ослепительно-нестерпимым, и случилось это оттого, что воскресшая красавица стала, как безумная, бегать по хижине и громко кричать:

– Надо бежать!.. Эней идет!.. Надо бежать!.. Эней идет!..

Поначалу Амелум испугался, видя все это, но потом, догадавшись, что девушка чем-то напугана, преградил ей дорогу и сказал:

– Не бойся, красавица. Я не дам никому тебя в обиду.

Девушка посмотрела на юношу, окинула его испуганным взглядом и тихонько спросила:

– Кто ты такой и как сюда попал?

Амелум, поклонившись, сказал:

– Я – Амелум, сын бедной вдовы. А иду я в Хун-хур-падишахство. Хочу испытать свое счастье, жениться на дочери падишаха. Сюда я попал случайно. Вижу – хижина. Вошел, а здесь тьма кромешная, какие-то страшные чудовищные крики раздаются, да повсюду огоньки мигают. А как только обнажил свой меч, мрак рассеялся, и я увидел гроб, а в нем ты лежишь. Я поцеловал тебя в губы, и ты тут же вскочила и стала бегать и кричать: «Надо бежать!.. Эней идет!..» Ну а ты кто такая? – спросил юноша.

Девушка некоторое время молчала, как бы осмысливая, что и как, а затем, улыбнувшись, сказала:

– Благодарю тебя, мой спаситель, за то чудо, что ты совершил, спас меня от чар колдуньи.

Затем она попросила юношу сесть, села сама и продолжила:

– Зовут меня Сурхесер... Вижу, добрый юноша, тебе хочется знать, кто я и как попала в этот огромный лес... Это лучше всего расскажут тебе мои друзья. Я их сейчас позову.

Девушка вырвала со своей головы волосок, дунула на него. Волосок поднялся к потолку и тут же исчез. Вскоре в хижину прибежали лесные звери, прилетели птицы, приползли змеи, даже жуки и муравьи пожаловали, и очень были удивлены, увидя девушку живой.

– Друзья мои, все ли собрались? – Сурхесер окинула всех взглядом и добавила: – Опять кита Сердара нет. Видимо, он с морем расстаться не может... Мои друзья, – продолжала она, – позвала я вас сюда, чтобы познакомить с моим спасителем. Это он, добрый юноша, поцеловал меня, бездыханную, и вернул мне жизнь... Но ему очень хочется знать, кто я и как попала в этот лес... И я вас, друзья мои, попрошу рассказать моему спасителю все, что знаете обо мне... Лохматый пес Кеск, начни ты... Ведь ты жил когда-то во дворце падишаха солнечной страны.

Лохматый пес Кеск пролаял трижды, призывая всех собравшихся ко вниманию, и начал свой рассказ:

– О, юноша, спаситель нашей прекрасной лесной царицы, то, о чем мы расскажем тебе, – это удивительная история. Итак, слушай!..

 

Первый рассказ лохматого пса Кеска

Жил я, лохматый пес Кеск, когда-то при дворце Бинесуб-падишаха. А падишахство его находилось в далеком солнечном краю. На весь мир славились чайные сады этого падишаха. Не было такой страны, откуда бы не приезжали в страну Бинесуб-падишаха, чтобы купить чай или обменять на него дорогие шелка, хрусталь, фарфор или множество других товаров.

Кто бы ни посещал падишахский дворец, каждый считал за честь погладить меня, угостить каким-нибудь лакомством. А сам падишах никогда не расставался со мной. Какие бы события ни происходили во дворце, обо всем я, лохматый пес Кеск, знал. Бывало, приедут купцы за товаром, а Бинесуб-падишах сядет на свой золотой трон, посадит меня к себе на колени, гладит и деловые разговоры ведет с заезжими купцами или какими другими гостями... Что и говорить, он очень любил меня. Детей ведь у него не было, и он забавлялся со мной.

Была у Бинесуб-падишаха жена, которую он безмерно любил. Звали ее Аер. Она нисколько не любила своего мужа, а только делала вид. Хитрая плутовка обманывала доброго падишаха. У нее чувство не в сердце покоилось, а на кончике языка. А язык – всем известно – в теплом месте находится. Иногда она подсыпала мужу в чай или в вино снотворный порошок и усыпляла его. А когда он, уставший от государственных дел, засыпал, она, путаясь ногами в подоле своего черного халата, прибегала в дом европейца по имени Мавр, что служил у Бинесуб-падишаха старшим охранником, и, сбросив с себя халат, оставалась у него до самого рассвета. А утром возвращалась в свои покои, давала мужу понюхать какую-то жидкость, он просыпался и со словами: «Моя любовь, моя умница!» – обнимал ее, гладил волосы.

Знали о бесстыжих делах Аер во дворце, но сказать, опечалить своего доброго правителя никто не решался.

Часто в часы отдыха мудрые советники рассказывали Бинесуб-падишаху сказки о коварстве женщин. Но, сильно любивший жену свою, он не мог понять намеков. А хитрая жена в таких случаях приносила в покои мужа на золотом подносе чай или вино и говорила:

– О, мой любимый, ты так устал от важных дел, на тебе лица нет... Выпей, утоли жажду и ложись отдыхать.

– Благодарю, моя любовь! – говорил падишах, целуя ее руки. А спустя какое-то мгновение он и вправду чувствовал, что устал и что ему хочется спать.

– Слуги! – кричал он в такие минуты, хлопая в ладоши. – Спать!.. Спать!.. – Слуги укладывали его на тахту, раздевали, и он тут же погружался в сон.

Шли годы... В падишахстве произошло большое событие: Бинесуб-падишах ждал от своей жены ребенка. Он был так счастлив, что все вокруг было озарено его радостью; вот только Аер стала раздражительной и без причины кричала на слуг, но искусно скрывала свое настроение в присутствии мужа.

Однажды я, лохматый пес Кеск, увидел такую картину. Аер вдруг почувствовала слабость и слегла в постель, а через некоторое время приказала слугам позвать к ней момой. Когда же та пришла, она сказала:

– Сделай так, чтобы все было хорошо, а не то велю отрубить тебе руку.

Поняла момой, в чем тут дело, и, налив в глиняную чашку воды, стала гасить в ней горящие лучинки и, воздев руки к небу, приговаривать:

– Во имя души огня и чистой воды, да будет исход благополучным!.. Аминь!.. Во имя души огня и чистой воды, да будет исход благополучным!.. Аминь!.. Единый Боже! Дай ей радость разрешиться...

И через несколько минут в комнате раздался детский крик. В семье Бинесуб-падишаха родилась дочь. Задумалась Аер – ведь заботы о дочери не входили в ее коварные планы, и приказала она слугам позвать к ней европейца Мавра. Когда он пришел, она спросила:

– Что будем делать с ребенком? Если оставим, то Бинесуб-падишах все свое богатство и любовь дочери передаст, а нам с тобой ничего не достанется.

Европеец с ухмылкой ответил:

– Нужно подкупить момой, чтобы она падишаху горестную весть принесла – будто ребенок мертвый родился, а девчонку в лес отнести и бросить. Тогда падишах тебя еще сильнее любить и жалеть будет, пока ты ему еще ребенка не родишь!

Недолго думая, бездушная Аер спрятала голого младенца под свой халат и пошла в лес. Побежал и я, лохматый пес Кеск, за ней. Бросила она девочку, а сама бегом, без оглядки заспешила во дворец.

Лежит младенец в кустах, плачет на весь лес, кулачками и пятками в небо стучит, словно у Бога защиты просит. А острые колючки до крови царапают нежное, беззащитное тельце. Вижу я, лохматый пес Кеск, как дитя мается и плачет, и тоже плачу.

«Нет, нельзя крошку оставлять в этом огромном лесу, – подумал я, лохматый пес Кеск, – нужно вытащить ее и во дворец отнести». Кое-как влез я, лохматый пес Кеск, в середину колючего кустарника и попробовал как-нибудь схватить младенца и вытащить. Схвачу зубами за руку – больно ей, она еще сильнее кричит. Схвачу за ногу – опять кричит. Тогда я, лохматый пес Кеск, схватил ее за горло, думаю – не станет тогда кричать. И вправду перестала она кричать, но изо рта пена пошла. Испугался я, как бы не задушить, и отпустил. Тогда я, лохматый пес Кеск, от отчаяния завыл, да так громко, что, наверное, Всевышний мою мольбу о помощи услышал и подсказал, что делать нужно: кое-как протиснулся я, лохматый пес Кеск, через кустарник, да спину под девочку подставил. Сжала она свои маленькие кулачки и за шерсть мою уцепилась; так, на спине, я ее и понес, боясь оступиться. Бегу, из ее ссадин кровь капает, а с меня пот ручьем течет. Долгой была дорога. Я, лохматый пес Кеск, в густом лесу даже заблудился, но как бы то ни было, добрел до родного дворца. Иду и думаю: «Прямо к своему хозяину в покои понесу и у ног брошу... Пусть знает, какую жену он любит».

Но когда я, лохматый пес Кеск, пролез через щель в дворцовых воротах и стал осторожно бежать с младенцем по дворцу, увидела меня жестокая Аер, отняла младенца и отнесла крошку в дом любовника. В это время я, лохматый пес Кеск, тайком подкрался к двери и слышу, как Аер говорит европейцу:

– Вот гадкий Кеск!.. Так он нас мог и разоблачить.

А любовник отвечает:

– Нужно девочку опять отнести и бросить в лесу. А с Кеском я сам разделаюсь...

И в тот же день жестокая Аер спрятала младенца под халат и опять отнесла в лес. А меня, бедного пса, схватили и бросили в холодный и темный колодец в саду.

Семь дней и ночей от холода дрожал я и голодом томился в этом колодце. На восьмой день случилось так, что садовнику понадобилась вода. Опустил он бадью в колодец, и едва бадья достигла уровня воды, я, лохматый пес Кеск, напряг весь остаток своих сил и тут же прыгнул в бадью. А когда садовник вытащил бадью наверх, я выпрыгнул на землю, стряхнул с себя воду, семь раз перевернулся через спину и во весь дух пустился бежать к лесу, вынюхивая след, который и привел меня в логово одной волчицы. Почуяла она, что я не просто здесь появился, а затем, чтобы младенца забрать. Выбралась из логова и со всей волчьей яростью бросилась на меня. Крепко, ой, как крепко мы тогда сцепились с ней, так крепко, что шерсть клочьями и с кровью от нас отлетала. Да-а, до тех пор дрались мы, пока, наконец, оба уставшие, не свалились на землю и не начали вести мирные переговоры. Я поведал волчице – а это была всеми уважаемая волчица Рухс, как бедная крошка попала в этот лес. Мы поняли друг друга, и я, лохматый пес Кеск, попросил волчицу Рухс разрешить мне жить у нее.

«Не хочу во дворец возвращаться. Злой и жестокий европеец все равно убьет меня», – помню, сказал я ей тогда. И она не возразила... Так вот я, лохматый пес Кеск, и расстался с богатым падишахским дворцом и любящим меня хозяином... А что было после того, как жестокая Аер вторично принесла младенца в лес и бросила здесь девочку совсем одну, пусть расскажет спасителю нашей лесной царицы волчица Рухс, – закончил свой рассказ лохматый пес Кеск.

Когда Кеск перестал говорить, все звери, птицы и змеи задвигались, разминая успевшие устать от неподвижного состояния мышцы. Размялся и Кеск.

– Ну что же, волчица Рухс, начинай свой рассказ, мы ждем, -вздохнув глубоко, сказал лохматый пес Кеск.

Волчица Рухс посмотрела своими зелеными глазами на лесную царицу Сурхесер, прося у нее разрешения начать свой рассказ. Красавица Сурхесер откинула с плеч свои золотые волосы, отчего по всей хижине во множестве побежали солнечные блики, и сказала:

– Начинай!

И волчица Рухс, сев поудобнее, начала.

 

Рассказ волчицы Рухс

Как-то раз, когда я кормила двух своих волчат, донесся до меня плач ребенка. С неба лил дождь, да такой сильный, что представить себе нельзя. Заволокла я волчат в глубь логова, чтобы, чего доброго, под дождем не продрогли, и понеслась туда, откуда доносился тревожный плач ребенка. Бегу, а сама думаю: «Волчата мои голодные, принесу им ребеночка, пускай полакомятся».

Когда я взобралась на косогор, то увидела, как стая лютых и голодных волков обступила лежащего в середине колючих кустов ребенка. Так сильно он плакал, что своим плачем заглушал шум дождя, да и душу теребил тому, кто слышал этот жуткий плач. А между тем множество зеленых глаз волчьей стаи смотрели на свою жертву с готовностью схватить и разорвать младенца на клочки. Но никто не мог решиться, ибо все знали, что любой, кто бросится первым и оцарапает себя до крови, сам невольно станет жертвой для других членов стаи. И потому они зло лязгали клыками, выли, скалили друг на друга зубы, показывая тем самым свою силу, а значит и право стать обладателем жертвы. Ведь у волков свои волчьи законы: кто сильнее – тот и властвует.

Видя такое дело, я не стала долго раздумывать. Ой, как хотелось мне угостить волчат своих молодым мясом и свежей человечьей кровью. Выскочила я из-за косогора, прыгнула в колючий кустарник, где лежал неведомо чей ребенок, и, схватив младенца зубами за плечо, пустилась большими прыжками бежать вниз по оврагу, в сторону моего логова. Бегу, а стая разъяренных волков огромными прыжками за мной несется. Вскоре они настигли меня и стали хватать со всех сторон. Кто за ногу укусит, кто за бока, только клочьями шерсть с меня летит. Ни о чем другом я тогда не думала, кроме как накормить человечьим мясом своих голодных волчат, и потому ни на что не обращала внимания, не чувствуя даже боли от волчьих укусов. Так быстро, как в тот раз, я еще никогда не бегала, и вскоре вбежала в свое логово, бросила подальше свою добычу и встала мордой в сторону входа. Стою и с каждым, кто хочет пролезть в мое убежище, в драку вступаю. Одного лапой ударю, на другого зло зарычу, с третьим сцеплюсь, только клочья шерсти летят да кровь течет, но пролезть в мое логово никому не даю. Долго и яростно я тогда защищалась. Ведь не могла же я свою добычу так просто отдать.

А меж тем этот самый младенец, который должен был быть съеденным, со всей доверчивостью прижался к моему животу и замолк. Я с волками дерусь, а малютка мои сосцы сосет, чмокает, да еще и что-то свое бормочет.

Когда волки ушли ни с чем, я хотела разорвать на клочки свою жертву, чтобы мои волчата могли человечины попробовать, но так и не смогла. Она доверчиво, всем своим крохотным существом прижималась ко мне, словно к своей родной матери, а я, видя это, не решилась лишить ее жизни. И так вот стало это маленькое человеческое беспомощное существо жить с нами. Стала я кормить девочку своим молоком, всякими кореньями и ягодами, а волчатам своим наказала, чтобы любили ее, как родную сестру, не обижали.

Но через несколько дней, когда я на охоте вдруг услышала собачий лай и жуткий запах псины, мне подумалось, что это люди с собаками пришли в лес на поиски моего приемыша. Я тут же пустилась со всех ног к своему логову. Прибежала и жду. Гляжу, несется какой-то лохматый пес, а это был не кто иной, как известный теперь нам всем Кеск. Я как увидела его, тут же, не раздумывая, выбежала навстречу и первой бросилась на незваного гостя... Да-а, сильно мы тогда схватились. Насмерть стояли. Помню, как я со всей присущей мне яростью бросилась на Кеска, хотела вцепиться клыками в морду, да так, чтобы сразу сразить, но не тут-то было. Кеск ловко увернулся в сторону и, прежде чем я успела броситься на него снова, кинулся на меня, в прыжке схватил меня за загривок и сильно ударил о землю. Но я тоже схватила его за плечо, и мы оба покатились с пригорка.

Долго мы тогда дрались, изорвали друг друга, но, наконец, оба уставшие и израненные, свалились на землю и стали мирно переговариваться.

– Волчица Рухс, отдай мне ребеночка, – говорит мне мой противник. – Я знаю, ты хочешь съесть эту крошку.

Я отвечаю:

– Не отдам... Я ее буду растить и никому в обиду не дам, и даже тебе, лохматый пес.

Тогда лохматый пес Кеск рассмеялся и говорит:

– А знаешь ли ты, волчица Рухс, чья это девочка и как она попала в этот лес?

– Нет, – ответила я и попросила рассказать.

И лохматый пес Кеск рассказал мне все, как было, а в конце сказал:

– Можно, я останусь жить с вами?.. Не хочу во дворец возвращаться. Злой и жестокий Мавр все равно убьет меня.

И я сказала:

– Оставайся!

И лохматый пес Кеск остался жить с нами, и жили мы как одна семья. Шли дни за днями, месяцы за месяцами... На нашем совместном совете решили назвать девочку Сурхесер, что значит -Златокудрая.

Волчата мои полюбили человеческое дитя. Ничего без нее не ели, никуда не ходили. Бывало, взберется Сурхесер на спину одному из моих волчат, а они и рады тому, что красавица леса с ними играет, катают ее по очереди по всему лесу, словно напоказ, только золотые волосы царицы по ветру развеваются. Поет наша царица веселые песни и всех зверей, птиц, змей... – одним словом, всех обитателей этого леса возле себя собирает, каждого погладит, приласкает, добрым словом приветит.

Так вот и жили мы много лет подряд.

Но однажды случилась беда. Через наш лес проходил ослиный караван с купцами. Ехали они за товаром в далекий солнечный край, где правителем был Бинесуб-падишах. Увидели они нашу лесную златокудрую царицу, да еще верхом на волчонке сидящую, и сговорились между собой: во что бы то ни стало забрать ее с собой. Один из купцов стрельнул из лука в волчонка моего, который в это время катал по лесу Сурхесер, и убил его. А нашу златокудрую царицу леса поймали, связали веревками и стали расспрашивать: кто она, чья и как попала в этот огромный лес?

И наша златокудрая царица, конечно же, рассказала все как есть.

«Значит, ты и есть законнорожденная дочь Бинесуб-падишаха из далекой солнечной страны?» – спросили купцы. Наша лесная царица сказала, что да. Тогда купцы решили скорее доставить ее в падишахство Бинесуба и обо всем рассказать ему.

И я, старая волчица Рухс, и лохматый пес Кеск в это время были далеко от этих мест и ничего не знали о случившемся. Но когда к нам прилетела добрая куропатка Кокул и рассказала о случившейся беде, то и я, и лохматый пес Кеск тут же пустились вдогонку. Вместе с нами помчались догонять караван все волки нашего леса. Догнали мы этот самый караван и тут же напали на них и почти всех растерзали. Только тем, кто был на быстроногих арабских скакунах, удалось спастись. Всем остальным -и ослам, и людям – мы перегрызли глотки. Как бы то ни было, нашу златокудрую царицу леса мы спасли. Но она была от испуга без чувств. Тогда я, старая волчица Рухс, велела лохматому псу Кеску пойти вдогонку тем, кто смог удрать, а сама позвала змей и попросила их отнести нашу царицу на дно одного ущелья, где росло множество лечебных трав и цветов.

Семь змей на своих головах понесли бедную нашу царицу вниз, к ущелью. Несут они, а золотые кудри нашей красавицы по траве стелются, все вокруг освещают.

Семь дней и ночей пробыла наша Сурхесер среди благоухающих трав и цветов и, наконец, пришла в чувство. А когда подняли ее наверх, то медведь Ай-Аюв раздобыл кубок меда, смешал его с молоком серны Джан-Джейраны и дал выпить нашей царице леса. От этого лекарственного напитка она тут же поправилась.

Вот так мы, лесные ее друзья, спасли нашу красавицу Сурхесер... Но если бы только все этим кончилось, это было бы полбеды. Но полную беду принесла на голову нашей лесной царицы ее жестокая мать в сговоре со злой и хитрой колдуньей Эней... Как все это было, пусть расскажет спасителю нашей лесной царицы наш лохматый пес Кеск. Он там был, все слышал, все видел и одержал победу.

Лохматого пса Кеска уговаривать не пришлось. Повилял он своим хвостом, ушами поводил, сел поудобнее и начал рассказ.

 

Второй рассказ лохматого пса Кеска

И вот пустился я, лохматый пес Кеск, по следу тех купцов, которым удалось удрать на своих быстроногих арабских скакунах. Долго ли гнался за ними или нет, не помню, но знаю, что догнал их у самых дворцовых ворот Бинесуба в то время, когда они стучались. Спрятался я, лохматый пес Кеск, в цветнике, что у самых ворот, и думаю: как же мне незаметно проникнуть во дворец и прямо к самому Бинесуб-падишаху пройти. Чего доброго, увидят меня злодейка Аер и жестокий европеец Мавр, тут же убьют.

Много всякого передумал я, лохматый пес Кеск, в те долгие минуты, когда таился в цветнике, но ничего дельного так и не смог придумать. И тут вдруг перед купцами открылись дворцовые ворота, охраняемые вооруженной стражей. Купцы стали проходить во дворец, держа под уздцы коней. В это самое время я, лохматый пес Кеск, бесшумно спрятался за длинный халат одного купца и тоже прошел во дворец. Вскоре они поднялись по каменным ступеням в приемные покои самого Бинесуба. Проник туда же и я, лохматый пес Кеск.

«Да пусть продлятся дни твои, почтенный и радушный Бинесуб-падишах, – начали купцы, отбив поклоны. – На этот раз наш караван в одном лесу постигла беда... Всех, кроме нас пятерых, что стоят перед твоими очами, растерзала стая разъяренных волков. И все из-за одной златокудрой красавицы».

«Как это случилось?» – с любопытством спросил мой бывший хозяин.

И купцы начали рассказывать: «Когда мы, двенадцать купцов и тридцать погонщиков каравана, навьюченного шелками, проезжали лес, что лежит на пути к тебе, почтенный Бинесуб-падишах, то в этом лесу встретили девушку необыкновенной красоты. Лицо ее излучало свет подобно восходящему солнцу, а золотые кудри и вовсе слепили глаза глядящего на нее; стан же ее был гибок, словно виноградная лоза; глаза ясны, будто летнее небо; походка легка и стремительна, как дуновение ветра, а голос звучал как волшебная музыка флейты. Живет красавица в лесу и катается верхом на волке...»

Да, обо всем как есть рассказали купцы Бинесуб-падишаху. А когда кончили свой рассказ, Бинесуб-падишах спросил: «Значит, вы, дорогие гости, говорите, что эта красавица, как она сама вам сказала, законнорожденная дочь моя, а жена втайне от меня занимается прелюбодеянием с моим старшим стражником?»

Купцы низко склонились и в один голос ответили: «Да, почтенный Бинесуб-падишах, так рассказала нам эта златокудрая красавица, из-за которой наш караван, наши друзья и слуги погибли».

Бинесуб-падишах, глубоко вздохнув, снова спросил: «Значит, вы, дорогие гости мои, говорите, что эта красавица рассказала вам о том, что моя жена отнесла нашего младенца в лес и бросила там и что эту девочку подобрали лесные звери и вырастили?»

Купцы вновь поклонились и в один голос ответили: «Да-да, почтенный, Бог свидетель, мы говорим правду».

Бинесуб-падишах в гневе хлопнул в ладоши, требуя своих слуг. Вскоре в тронный зал вошли везири – советник правой руки и советник левой руки; тут же были и писари. Вошедшие низко поклонились своему правителю и сказали: «Что прикажешь, почтенный Бинесуб-падишах?»

Бинесуб-падишах кратко и с печалью поведал своим советникам о том, что рассказали ему купцы, и спросил: «Скажите мне, может ли быть так, что жена моя, которую я люблю, могла тайно обманывать меня с моим старшим стражником Мавром, а дочь, рожденную от меня, бросить в лесу на погибель?!»

Советники в один голос ответили: «Да, наш почтеннейший и уважаемый правитель, это, к сожалению, правда».

И тут у Бинесуб-падишаха дрогнули скулы, смуглое лицо его вмиг посерело, как зола, а крепкие широкие плечи опустились. Бинесуб-падишах, не глядя на присутствующих, дрогнувшим голосом сказал: «Отрубите немедля европейцу голову и принесите к моим ногам... И жене... тоже», – добавил он и тяжело вздохнул.

Советники хлопнули в ладоши, призывая палачей, и крикнули: «По приказу нашего правителя и воле Всевышнего старшему стражнику Мавру за связь с женой нашего правителя и неверной Аер отрубить головы и бросить к ногам Бинесуб-падишаха».

Вскоре у ног убитого горем и обманутого правителя лежала окровавленная голова жестокого и подлого европейца Мавра.

Бинесуб-падишах встал со своего трона и, подойдя ближе, плюнул в сторону отрубленной головы и во всеуслышание сказал: «Подлец, за хлеб мой и кров мой ты подлостью и ничтожеством благодарил меня все это время».

Бинесуб-падишах повернулся к слугам и спросил: «А где же голова блудницы?»

Слуги ответили: «Всюду искали жену вашу, нигде не нашли, почтеннейший».

А я, лохматый пес Кеск, в это самое время выскочил из укрытия и бросился на поиски злой и коварной Аер. Искать пришлось недолго. Коварная Аер пряталась в доме старой момой. И я, лохматый пес Кеск, пролез в подпол ее дома и стал слушать, о чем они говорят.

«О, кабы я знала, что она останется в живых и свалит на мою голову горе, я тогда сама бы своими руками задушила ее, – говорила знахарке Аер, шумно расхаживая по комнате. – Помоги мне убить виновницу моих бед», – просила она.

А старая момой, шамкая беззубым ртом, отвечала: «Но как?! Теперь нам это дело будет не под силу. Твою златокудрую дочь берегут все лесные твари... Но я тебе дам совет: возьми с собой ларец с драгоценностями и сходи в тот самый лес, где живет твоя дочь. В лесу ты найдешь старый-престарый дуб. Подойди к этому дубу и поскреби кору. Когда ты поскребешь кору, на дереве покажется старая ведьма Эней. Она спросит у тебя: «С чем пришла?» И тогда ты открой крышку ларца, покажи ей драгоценности и скажи: так, мол, и так, есть дело, нужна твоя помощь. Она скажет: «Только злом могу помочь». И вот тут-то ты и выложи ей все, что задумала против своей дочери... Все как пожелаешь, так и сделает старая и хитрая ведьма Эней... Ступай, да не забудь захватить ларец с драгоценностями».

«Скажи мне, как я узнаю, что буду иметь дело не с кем-то, а с Эней?» – спросила злая и коварная Аер.

Старая момой ответила: «Эней самая безобразная и страшная старуха на всем свете. У нее на голове крутой рог, нижняя челюсть касается груди, на верхней – торчат всего два зуба, которые вылезают поверх нижней челюсти. Нос длинный, вздернут вверх и касается макушки головы, на руках и ногах у нее длинные согнутые когти. Сама она тощая, кожа отвисшая, да гремит костями, глаза как у рыбы – выпученные и все время вращаются, как мельничные жернова... Ступай, найдешь!»

Затем злодейка Аер, вознаградив свою советчицу двумя золотыми и спрятав под свой черный и длинный халат ларец с драгоценностями, незаметно оставила пределы дворца через только ей одной известную лазейку и заспешила в сторону леса, взбивая дорожную пыль.

Я, лохматый пес Кеск, не успел шмыгнуть за ней и выбежал через городские ворота, стараясь догнать ее, теряя след в дорожной пыли. Нагнал я Аер только в лесу и, чтобы не обнаружить себя, спрятался за кустами, еле сдерживая прерывистое дыхание.

Аер стояла около старого-престарого дуба, о котором говорила знахарка. Она поскребла кору ногтями, и тут на дереве появилась страшная Эней. «Эй-гей, женщина в черном, с чем пришла?» – спросила Эней, шамкая беззубым огромным ртом.

Злодейка Аер показала ей ларец с драгоценностями и крикнула: «Нужна твоя помощь... Сделаешь так, как пожелаю, вознагражу этими драгоценностями».

Старая Эней прыгнула вниз так, что кости ее загремели, и, облизывая длинным языком свои безобразные губы, стала разглядывать незнакомку. Наглядевшись, она приказала открыть ей ларец с драгоценностями. Аер открыла. Эней увидела ослепляющие глаза драгоценности и сказала: «Только злом могу помочь... Говори, женщина в черном, в чем нужна моя помощь?»

Аер рассказала Эней о том, как в таком-то году родила она на свет девочку, принесла в этот лес и оставила на съедение волкам. Поведала о том, как недавно к ним в страну прибыли несколько купцов, которые, проезжая через лес, увидели ее дочь уже взрослой, поймали ее и заставили рассказать, кто она, чья дочь и почему живет в этом лесу. Сообщила Аер и о том, как эти купцы обо всем услышанном из уст ее дочери рассказали мужу. А муж разгневался и приказал отрубить тут же голову и ей, и ее любовнику.

«Ему уже отрубили голову, а я, Аер, успела убежать, захватив эти драгоценности... Уважаемая Эней, ты должна умертвить мою дочь. Она живет в твоем лесу. Я хочу, чтобы рассказы купцов не подтвердились. Умертвишь ее, да так, чтобы я могла в этом убедиться, – получишь в награду весь этот ларец с драгоценностями».

Эней почесала в затылке своими длинными согнутыми когтями, несколько раз подпрыгнула на месте, предвкушая радость от злодеяния, которое ей предстояло сделать, и сказала: «Эй, женщина в черном, все будет сделано, как ты сказала... А сейчас отдай мне ларец».

Аер, не скрывая своей радости, спросила: «А не обманешь?»

Эней захохотала, да так громко, что с деревьев посыпались листья, а я, лохматый пес Кеск, от ужаса так и замер в своем укрытии. «Оставшимися клыками клянусь, сделаю так, как ты сказала», – ответила Эней.

Аер передала ей ларец с драгоценностями. Эней тут же ловко прыгнула на дерево и скрылась в каком-то дупле. Вскоре на дереве появилась огромная большеклювая когтистая орлица с крученым рогом на голове.

«Эй, женщина в черном, жди меня здесь, – шамкая, сказала орлица. – Сейчас я исполню свое обещание». Орлица расправила два огромных, как черные тучи, крыла и с шумом, ломая ветки, взлетела в небо. Вскоре она поднялась так высоко, что превратилась в маленькую точку.

Я, лохматый пес Кеск, смотрел на парящую в небе точку, стараясь не потерять ее из виду, и никак не мог понять, что же будет дальше. А дальше случилось вот что. Орлица полетела вниз, но куда, я так и не увидел, а через несколько минут, так же с шумом, ломая деревья, прилетела и села прямо возле Аер. В когтях она держала уже умерщвленную нашу златокудрую лесную царицу Сурхесер.

«Эй, женщина в черном, вот она, твоя дочь. Она уже мертва, -Эней небрежно бросила свою жертву и продолжала: – Теперь можешь со спокойной душой идти и сказать, что купцы наврали. Никакой златокудрой девушки в лесу нет и не могло быть... Ступай!»

Я, лохматый пес Кеск, видя нашу лесную царицу мертвой, готов был со всей яростью и злобой броситься и на Эней, и на коварную Аер, но понял, что ужасная старуха вмиг заколдует меня. И мне ничего не оставалось делать, как сидеть в своем укрытии и ждать, что же будет дальше.

И вот, когда злая Аер, довольная тем, что наконец-то увидела свою дочь мертвой, заспешила во дворец обвинить мужа в безумстве, вот тут-то я, лохматый пес Кеск, решил отомстить коварной Аер за все ее злодеяния. Бегу я вслед за ней, прячась в придорожных кустах и за деревьями, и выжидаю удобный момент, чтобы броситься на нее и растерзать. Но тут мне встретилась Лисонька-Лиса. Она поздоровалась со мной и спросила, куда это я бегу.

Я, лохматый пес Кеск, рассказал ей обо всем случившемся и добавил, что хочу отомстить коварной Аер. Лисонька-Лиса спросила: «А где же эта самая Аер?» Я, лохматый пес Кеск, показал на спешно идущую по тропинке женщину. «Это мы сделаем», – сказала тогда Лисонька-Лиса и тут же исчезла.

Я, лохматый пес Кеск, все же решил преследовать Аер дальше. И вот, когда тропинка, по которой она шла, привела ее к дороге, я, лохматый пес Кеск, увидел посреди дороги замертво лежащую Лисоньку-Лису. Увидела лежащую лису и злодейка Аер. Она обрадовалась и, сказав: «Пригодится», – нагнулась, чтобы поднять свою находку, но тут наша Лисонька-Лиса как вскочит на ноги да как зафырчит... Злодейка Аер так испугалась, что тут же упала в беспамятстве. Тогда Лисонька-Лиса и я, лохматый пес Кеск, перегрызли злодейке горло и поспешили найти и оповестить волчицу Рухс о том, что сделала с Сурхесер колдунья Эней.

Волчицы Рухс у себя в логове не было. Она хоронила своего погибшего волчонка и, конечно, ничего об умерщвлении нашей лесной царицы не могла знать. О, как она тогда опечалилась: готова была разорвать нас на части за то, что мы не смогли спасти златокудрую нашу царицу... Конечно, она сама бы не решилась вступить в драку со злой колдуньей. Ее и вправду никто не сможет победить... Ее жизнь в яйце находится, а яйцо это в желчи. А желчь она носит с собой. Зло, говорят, живуче, но как же нам быть с той, которую Эней умертвила? Волчица Рухс попросила змей, чтобы они вновь отнесли нашу златокудрую лесную царицу в ущелье, где растет множество лечебных трав и цветов. «Может быть, снова оживет», – сказала волчица Рухс.

Семь змей, как и раньше, понесли на дно ущелья нашу лесную царицу и оставили ее на сорок дней и ночей среди благоухающих лечебных трав и цветов. Но нет, не ожила наша Сурхесер.

Тогда мы, все лесные обитатели, построили на полянке, недалеко от берега моря, эту хижину, сколотили гроб, положили в него нашу лесную царицу и со слезами на глазах и плачем на устах внесли ее в эту хижину. «Пусть, – думаем, – пока лежит мертвой, а мы, все ее друзья, попробуем уговорить колдунью Эней вернуть нашей лесной царице жизнь».

Как только мы, все обитатели этого леса, не просили, не уговаривали колдунью Эней оживить умерщвленную красавицу! Нет, ничего не помогло. Даже Лисонька-Лиса не смогла никакими хитростями обмануть, уговорить ее. На все наши просьбы и уговоры она злорадно хохотала. А когда мы ей надоели, вселила в стены хижины, где лежала в гробу красавица Сурхесер, Шагаду. Стоило нам войти в избу, чтобы проведать нашу лесную царицу, как Шагаду тут же начинал противно кричать и жечь плошки, нагоняя на нас жуткий страх. И мы все это долгое время никак не решались войти внутрь избы, чтобы посмотреть на лежащую в гробу нашу лесную царицу.

Только ты, добрый юноша Амелум, смог вернуть жизнь нашей Сурхесер... Правы люди, когда говорят, что любовь и мертвых воскрешает. И эта правда подтвердилась... А мы, уважаемый Амелум, все обитатели этого огромного леса, клянемся тебе, спасителю нашей лесной царицы, быть верными слугами всегда и во всем, -закончил свой рассказ лохматый пес Кеск.

Все здесь присутствующие обитатели леса – птицы, звери, змеи и даже жуки, пауки, муравьи, – словом, все последовали примеру Кеска и тоже произнесли клятву верности Амелуму, на что охотник ответил:

– Да быть мне вашей жертвой! Огнем клянусь! Ничего особенного я не сделал.

– Сделал ты или не сделал, это уж позволь знать нам, добрый спаситель, – сказал лохматый пес Кеск и добавил: – А пока лучше послушай рассказ о том, что же случилось с Бинесуб-падишахом и его дворцом.

– А что же случилось? – спросил Амелум.

И тут лохматый пес Кеск снова начал рассказывать.

 

Третий рассказ лохматого пса Кеска

Знай, добрый спаситель нашей лесной царицы, что после того, как разгневанный Бинесуб-падишах отрубил подлому европейцу Мавру голову, случилось страшное несчастье.

Начну с начала. Жизнь в нашем лесу шла своим чередом. Птицы перелетали с ветки на ветку, пели свои песни; животные бродили по лесу и растили своих детенышей; змеи, свернувшись в клубок, грелись на солнце; орлы парили высоко в небе; жуки и другие насекомые перелетали с цветка на цветок; муравьи, как всегда, трудились, на зиму запасаясь едой; я же, лохматый пес Кеск, украдкой от колдуньи Эней сторожил избу, где находилась умерщвленная наша златокудрая лесная царица. И вдруг я почуял запах гари. А спустя некоторое время небо над нашим лесом затянуло густым дымом, и на лес стала падать сажа. Если правду сказать, то я, лохматый пес Кеск, испугался, подумал, что наш лес горит. Но тут, на мое счастье, неподалеку от меня сел на дерево орел.

«Эй, орел Сумург-гуш, не знаешь ли ты, где и что горит?» – спросил я, лохматый пес Кеск. «Знаю, – ответил тот, – это дворец солнечного края горит».

Как только я, лохматый пес Кеск, узнал, что это дворец Бинесуб-падишаха горит, тут же пустился туда, желая узнать, в чем там дело. Долго ли я, лохматый пес Кеск, бежал, не помню, но наконец добежал до дворца Бинесуб-падишаха и вижу: даже каменные зубчатые стены дворца и чугунные резные ворота охвачены огнем. Все горит и рушится, а люди то и дело бегают взад-вперед, кричат, не знают, что делать, как погасить разбушевавшийся огонь.

Подошел я, лохматый пес Кеск, к толпе людей и слышу, как одна из женщин говорит другой: «Все из-за блудницы Аер». А та, другая, видимо чужестранка, спрашивает: «А в чем дело?» – «А дело в том, что эта самая злодейка Аер, жена нашего падишаха, втайне от мужа слюбилась с одним европейцем, который служил у нашего правителя предводителем стражи, и даже когда родила дочку, то, боясь потерять любовника, бросила девочку на съедение волкам. Когда об этом узнал Бинесуб-падишах, он приказал отрубить голову своей жене и подлому европейцу. Но об этом узнал младший брат казненного».

«Оказывается, его младший брат, – начала рассказывать третья женщина, – был атаманом сорока разбойников и жил где-то далеко. Когда до него дошли вести о том, что Бинесуб-падишах отрубил его брату голову, он приехал сюда и отомстил нашему правителю».

«Как же удалось разбойникам поджечь дворец? Ведь он не мог не охраняться?!» – спросила опять чужестранка.

«Они обманули Бинесуб-падишаха, – начала та, что говорила первой. – Несколько человек попросились на прием к нашему правителю. Когда тот принял их, то чужестранцы сказали Бинесубу, что они торговцы из какой-то там страны и везут продавать мед. Потом они попросили у Бинесуб-падишаха позволения остановиться на ночь у него во дворце. Всегда радушный Бинесуб-падишах разрешил их каравану остановиться во дворце, а кое-кого из этих людей он пригласил к себе в покои и накрыл в честь гостей стол. Поздно ночью, когда все уже спали, разбойники и подожгли дворец...»

«У них в глиняных сосудах не мед был, а горючая жидкость, -вставила та женщина, которая говорила третьей. – А самому Бинесуб-падишаху отрубили голову и увезли с собой».

«И все это случилось из-за коварной блудницы Аер, – вздохнув, сказала женщина, которая говорила первой. – А он, бедный наш правитель, так ее любил, так ей верил!.. Вот какие беды может сотворить плохая женщина...»

Подслушал я, лохматый пес Кеск, разговоры этих женщин, вспомнил, как когда-то жил в этом дворце, сидел на коленях у доброго Бинесуб-падишаха, посочувствовал всему тому, что случилось, да и поплелся к себе в лес охранять мертвую нашу лесную царицу Сурхесер.

А между тем дворец горел и горел и, наконец, совсем дотла сгорел, золой стал. Вот и вся история и страшная правда о нашей красавице Сурхесер.

... Некоторое время все сидящие в хижине молчали, грустные, исполненные сочувствия. Кто знает, сколько бы они так сидели и печалились, если бы Амелум вдруг не спросил златокудрую Сурхесер:

– Скажи мне, красавица из красавиц, почему ты, когда ожила от моего поцелуя, испуганно кричала: «Надо бежать!.. Эней идет!.. Надо бежать!.. Эней идет!..»?

И вот тут Сурхесер начала рассказывать:

– Сидела я на лужайке и плела венок. Но вдруг увидела, как Эней в образе страшной орлицы с самого неба стрелой падает на меня. Тут я в страхе подумала, что надо бежать. Но не успела даже сделать и шага, как Эней схватила меня своими цепкими когтями и подняла высоко в небо. В воздухе она произнесла какие-то заклятия, и сердце мое тут же остановилось... А твой поцелуй, мой спаситель Амелум, снова заставил его биться... И теперь я должна исполнить любое твое желание, – сказала Сурхесер Амелуму.

Тут охотник Амелум, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

– Согласитесь ли вы, добрые обитатели этого чудесного леса, отдать мне в жены вашу лесную царицу?

Все звери, птицы, змеи и даже жуки, пауки и муравьи, – словом, все-все вопросительно посмотрели в сторону девушки, все существо которой излучало свет, и, поняв, что и она согласна стать женой такому доброму и отважному джигиту, в один голос сказали:

– Да, согласны!

Сурхесер радостно улыбнулась, отчего уста ее стали походить на расцветшую красную розу. Она кокетливо тряхнула своими золотыми кудрями, и в хижине забегали солнечные блики. Затем она, подойдя к Амелуму, обняла его и покорно опустила ему на грудь свою голову, освещая блеском своих волос лицо возлюбленного.

Звери, птицы, змеи, жуки и муравьи – все-все, толкаясь, направились к выходу: они поняли, что сейчас они здесь лишние.

Три дня и три ночи пробыл Амелум вместе со своей невестой. Но на четвертый день вспомнил, зачем он пустился в путь, и, рассказав обо всем Сурхесер, добавил:

– Мне надо ехать!

– Не уходи, мой спаситель! – взмолилась Сурхесер. – Не заставляй меня смотреть на дорогу в ожидании твоего возвращения.

Но Амелум был непреклонен.

– Я должен скакать туда и положить конец жестокостям Хун-хур-падишаха и его коварной дочери, – сказал он. – Сколько там добрых юношей лишились головы, а сколько еще лишатся.

– Ну что ж, как решил, так и поступай, – тяжело вздохнув, согласилась красавица Сурхесер, а у самой слезы на глаза навернулись: так ей не хотелось расставаться со своим добрым спасителем Амелумом. – Вот тебе три волоска с моей головы. Если вдруг будет невмоготу, пусти один из этих волосков по воздуху, и я тут же пришлю на помощь волчицу Рухс. Она доставит тебя к нам, а мы-то здесь все вместе и придумаем, как помочь беде.

Охотник Амелум и красавица Сурхесер поцеловались на прощание и, сказав: «До скорой встречи!» – расстались.

Вскоре Амелум пришел к тому дереву, где три дня назад привязал своего доброго коня. Но странно – конь его стал каменным.

– О, мой верный друг, что с тобой? – взволнованно спросил Амелум коня. – Какой злодей тебя так заколдовал?

И тут конь заговорил человеческим голосом:

– О, добрый мой хозяин, меня заколдовала колдунья этого леса, и зовут это страшилище Эней... Она ударила меня и сказала: «Стань ни мертвым, ни живым». Вот я и стал таким, каким ты меня видишь... Она сказала, что и тебя, о, мой хозяин, заколдует. «Будет, – говорит, -знать, как соваться куда не следует...» Спеши, мой хозяин! Уходи из этого проклятого леса!.. Пропадешь, заколдует тебя злая Эней.

И Амелуму ничего не оставалось делать, как с болью в душе оставить заколдованного коня своего и идти пешком.

Идет он в тревоге час, другой, третий, а лес все не кончается. Когда Амелум был уже далеко от того места, где остался его заколдованный конь, вдруг услышал он за спиной шум и треск. Юноша повернулся и видит, как, издавая стон, падают огромные деревья: это гналась за ним, гремя костями, сама колдунья Эней.

Амелума охватил страх, и он пустился бежать. А Эней, видя, что Амелум убегает, возликовала, выражая свою радость страшным хохотом, и еще быстрее побежала вдогонку. Бежит, хохочет, да так громко, что листья с деревьев осыпаются, ветки трещат...

– Догоню!.. Загрызу!.. – кричит вся взъерошенная Эней.

Но надо же было такому случиться: Амелум от испуга споткнулся о пень и упал в траву. Подбежала ужасная Эней к лежащему Амелуму и, хохоча, схватила его своими страшными когтями за одежду, потрясла несколько раз в воздухе и ударила о землю.

– Ха-ха-ха-а, – хохотала она и приговаривала: – Когда я тебя ни мертвым, ни живым сделаю, тогда будешь знать, как свататься к заколдованной мною Сурхесер... Ишь ты, жених нашелся!.. Я вам покажу еще, как мои чары расколдовывать, двумя своими клыками клянусь!.. По-ка-жу-у!

Злая Эней вся тряслась от злобы и ярости. Она снова и снова хватала Амелума за одежду, трясла в воздухе и бросала на землю.

Разозлился Амелум, и пропал его страх. Собравшись с силами, он вырвался из цепких рук Эней, быстро обнажил свою саблю и разом отсек злодейке голову. Голова, хохоча, упала на землю и тут же превратилась в огромную, большеклювую когтистую орлицу с крученым рогом на голове. Амелум, не раздумывая, бросился к орлице, чтобы убить ее, но она расправила огромные, как черные тучи, крылья и взлетела в воздух, успев при этом схватить когтями Амелума за плечи. Как только бедный Амелум не старался освободиться от цепких когтей злой орлицы, но ему никак не удавалось это сделать: орлица, размахивая своими мощными крылами, взлетала все выше и выше.

– Вот когда я расправлюсь с тобой, негодник, – говорила, шамкая, орлица, набирая высоту. – Вот когда я разобью тебя, как щепку, о скалы или же брошу в море... Ха-ха-ха-а! – хохотала она на все огромное небо.

Амелум посмотрел вниз – под ним все кружилось: и лес, и море, и горы – все-все... Но вдруг молодые глаза Амелума заметили человека, поднявшего в их сторону лук. И вскоре пущенная с земли стрела угодила орлице прямо в голову.

Орлица с жертвой в когтях полетела вниз и упала с распростертыми крыльями на лесную поляну, придавив своей тяжестью Амелума. Амелум напряг все свои силы и, сбросив тяжелую тушу, отошел в сторону, как вдруг изо рта орлицы полилась желчь и выкатилось яйцо. Там, где желчь попала на траву, на цветы, пожухли лесные растения. Вначале Амелум не понял, что происходит, но, вспомнив слова лохматого пса Кеска о том, что смерть колдуньи Эней находится в яйце, тут же схватил его.

– Теперь-то, колдунья, жизнь твоя в моих руках, – сказал Амелум не то колдунье, не то самому себе. Затем он взял свой хурджун, положил в него яйцо и, крепко завязав, зарыл под деревом на краю поляны.

А вскоре к Амелуму подошел тот самый юноша, который пустил в орлицу стрелу и попал в нее.

– Доброго дня тебе и удачи в пути, – сказал этот юноша Амелуму и тут же спросил: – Как ты себя чувствуешь?.. Не ушибся?.. Вижу -орлица несет в когтях человека... Вот я и пустил в нее стрелу.

Амелум ответил ему на приветствие и сказал:

– Да, ты меткий стрелок... Я в долгу у тебя, мой спаситель. Они сели напротив друг друга и стали расспрашивать: кто, откуда, куда путь держит и зачем.

Рассказал Амелум все как есть и попросил своего спасителя рассказать о себе.

– Зовут меня Мушнадар, – начал стрелок, – история моя, охотник Амелум, не так интересна, как твоя. А иду я из страны желтых песков. У меня нет ни жены, ни матери, ни отца, даже собственной крыши нет над головой. Живу как придется. А пустился в путь лишь потому, что решил стать зятем Хун-хур-падишаха. Или зятем стану, или отсекут мне голову... Какой смысл жить бродягой...

– Значит, в страну Хун-хур-падишаха идешь? Хочешь в его жестокой забаве быть очередной жертвой?

– Да, – ответил Мушнадар.

– Вот и я туда иду, – сказал Амелум, – но затем, чтобы покончить с жестокой игрой Хун-хур-падишаха и его дочери Дерд-Мурджан... Хватит лишать голов добрых, но безрассудных по молодости юношей!

– Вот здорово! – воскликнул Мушнадар. – Значит, вместе идти, друзьями быть!

Вскоре Амелум и Мушнадар уже шли по дороге, ведущей в далекую страну Хун-хур-падишаха.

Много дней и ночей провели друзья в пути. Много раз устраивали привал, много рек оставили позади, и наконец пришли они, куда путь держали. Когда Амелум и Мушнадар приблизились к высоким зубчатым стенам Хун-хур-падишахского дворца, то увидели на дворцовой площади столбы, на которых торчали головы юношей, здесь же толпился народ. Одни рыдали и били себя в грудь, оплакивая казненных; другие осуждали их отчаянный поступок.

– Безрассудного и дурака одна дорога ждет: горе и беда, – говорили они.

Амелум и Мушнадар постояли в толпе, посмотрели на отрубленные головы, и им стало страшно, но оба понимали, что настоящий джигит глаза на чарыки не опускает.

– Ну что, – сказал Амелум, – надо объявить дочери Хун-хур-падишаха о нашем желании принять участие в придуманной ею игре.

Через некоторое время на хейвун вышла сама Дерд-Мурджан в своих драгоценных нарядах. Она кокетливо, как и всегда, откинула с лица вуаль и предстала перед Амелумом и Мушнадаром во всей своей красоте. Когда Мушнадар увидел своими глазами эту красавицу, тут же на время лишился дара речи: хотел ей признаться в любви, но так и не смог молвить ни слова. Но по глазам его было видно, что он готов на все, только бы она стала его женой. Но Амелум, увидев воочию поистине достойную преклонения красоту Дерд-Мурджан, не проявил к ней никаких чувств: у него было перед кем преклоняться, кого боготворить.

– Кто там еще хочет испытать свое счастье?! – крикнула сверху Дерд-Мурджан, холодно улыбаясь.

– Мы, – ответили Мушнадар и Амелум.

Дерд-Мурджан злорадно, как это она делала всегда, рассмеялась:

– Надеюсь, условия вам известны?

– Да! – ответили друзья.

– Кто же будет первым прятаться? – спросила Дерд-Мурджан.

Друзья переглянулись.

– Охотник Амелум, позволь мне прятаться первым, – попросил Мушнадар. – Мне терять нечего... Что суждено, тому не миновать.

Амелум одобрительно кивнул головой. И тогда Мушнадар крикнул вверх Дерд-Мурджан:

– Я, красавица, буду первым прятаться.

– Смотри, юноша, найду тебя три раза, отрублю голову и на столб воткну, – предупредила его дочь Хун-хур-падишаха.

Друзья обнялись на прощание. Амелум пожелал своему спасителю удачи и пошел в караван-сарай отдыхать.

А Мушнадар тем временем побежал к одному человеку, умеющему мастерить сундуки, и попросил сколотить ему сундук, в который бы он мог вместиться.

Ремесленник этот сколотил сундук и отдал Мушнадару. Тот отнес его к реке, спустил на воду, привязал к корню дерева, что росло у самой воды, а сам спрятался в дупле этого дерева. Сидит он в этом укрытии и радуется, что своей выдумкой обманет коварную красавицу. А та между тем приказала принести из волшебного бассейна чашу с водой.

Сказано – сделано. Принесли служанки чашу с волшебной водой и поставили перед своей госпожой. Посмотрела Дерд-Мурджан на запад – нет; посмотрела на восток – нет; посмотрела на юг – нет; посмотрела на север – нет; заглянула во все подвалы и колодцы, дома и башни; все леса и горы проверила – нет нигде; в небесные и подводные царства посмотрела – тоже нет... Словом, везде посмотрела, везде заглянула, – и вдруг видит: в одной речке на воде сундук качается, а плыть не плывет. Заглянула она внутрь сундука -пустой. Но случилось так, что она увидела веревку, что тянулась от сундука к корню дерева, росшего у самой реки. Посмотрела она внимательно в свою волшебную воду, и надо же – в дупле сидит, скорчившись, не кто иной, как сам Мушнадар. Сидит он там ни живой, ни мертвый, боится даже глазами повести.

– Э-гей-гей!.. Мушнадар!.. Вижу! – победно крикнула Дерд-Мурджан. – У реки в дупле дерева сидишь. А к корню дерева сундук привязан... Выходи...

Ничего не оставалось делать Мушнадару. Пришел он снова под хейвун красавицы и сказал, что второй раз будет прятаться.

На этот раз он отправился в небольшой лес в горах. Поджег его со всех сторон, а сам спрятался в одной из пещер этого леса.

«Ни за что не догадается, что среди огня можно прятаться», -думал Мушнадар.

А Дерд-Мурджан тем временем приказала принести из волшебного бассейна чашу с водой и стала искать. Искать пришлось недолго. Вдруг на глади волшебной воды увидела она горящий лес. «Не влюбленный ли безумец поджег и спрятался там?» – подумала Дерд-Мурджан. Стала она смотреть в чашу с волшебной водой и видит: в огне и дыму горящего леса пещерка, а в пещерке Мушнадар сидит, задыхаясь от дыма.

– Э-гей-гей, безумец, вижу, – победно крикнула она. – Ты поджег лес, а сам спрятался в пещерке, что в горе, на которой лес растет... Выходи!

Мушнадар переждал, когда потухнет огонь, и с поникшей головой явился под хейвун жестокой красавицы. Здесь его встретил Амелум.

– Друг мой, подожди прятаться в третий раз. Жестокая Дерд-Мурджан все равно тебя найдет... Лучше дай я попробую спрятаться, – сказал Амелум.

Мушнадар согласился.

Тогда Амелум крикнул дочери Хун-хур-падишаха:

– Красавица, позволь мне теперь прятаться...

А Дерд-Мурджан спрашивает:

– А тот юноша больше не будет прятаться?

– Будет, только после меня... Он заболел, – ответил Амелум.

Дерд-Мурджан улыбнулась, обнажая свои мышиные зубки, и сказала:

– Ну что ж, прячься, если твоя башка тебе не дорога!

Отправился в этот день Амелум на окраину города, достал из-за пазухи золотые волосинки с головы своей невесты и один из них пустил на воздух. Волосок поднялся высоко в небо и вскоре совсем исчез из глаз.

В это мгновение к нему примчалась волчица Рухс.

– Амелум, садись верхом на меня, да держись покрепче! – сказала она.

Амелум сел верхом на волчицу, и та мигом доставила его к златокудрой красавице Сурхесер. Обрадовались они встрече, заключили друг друга в объятия. Лишь потом уже Амелум рассказал ей о том, как он встретился с Эней, как она хотела убить его, как один юноша по имени Мушнадар спас его от явной смерти, которую уготовила ему колдунья... Рассказал также обо всем увиденном и услышанном в Хун-хур-падишахстве; поведал, как его спасителю уже грозит казнь и что теперь вот его, Амелума, очередь настала прятаться.

– Прекрасная моя Сурхесер, если правду сказать, то я даже не знаю, где же мне прятаться, чтобы жестокая Дерд-Мурджан не смогла найти. Если она все три раза найдет меня, то торчать моей голове на столбе против ее дворца.

Сурхесер вырвала со своей головы один волосок, дунула на него. Волосок поднялся к самому потолку и тут же исчез.

Вскоре в хижину прибежали все лесные звери, прилетели все птицы, приползли змеи, даже жуки и муравьи, – словом, все-все явились.

– Чем можем служить?.. Приказывай, наша лесная царица, -говорил каждый, кто переступал порог хижины.

Когда все звери, птицы, змеи, жуки и муравьи были в сборе, красавица Сурхесер рассказала им обо всем, что услышала от Амелума; рассказала, что грозит ее жениху, если ему не удастся спрятаться от бездушной Дерд-Мурджан – дочери Хун-хур-падишаха. В конце она попросила своих лесных друзей помочь спрятать Амелума так, чтобы Дерд-Мурджан не смогла с помощью волшебной воды найти.

– Царица наша, позволь мне спрятать нашего Амелума, – предложил орел Сумург-гуш, который прилетел сюда из-за моря.

– А как же ты будешь прятать его? – спросила Сурхесер.

– Он сядет мне на спину, и я подниму его высоко в небо. Думаю, что никакая волшебная вода Дерд-Мурджан не сможет на такой высоте увидеть нас, – сказал орел Сумург-гуш.

Вскоре Амелум попрощался со своими лесными друзьями, нежно обнял свою любимую, поцеловал ее волосы и вышел из хижины. На дворе орел Сумург-гуш сказал:

– Амелум, садись ко мне на спину, только привяжись покрепче поясом.

Амелум уселся птице на спину, уперся ногами в распростертые могучие крылья и привязал себя поясом к самому большому перу. Орел Сумург-гуш с шумом взлетел и стал делать в небе круги, набирая высоту. Вскоре он уже был так высоко, что превратился в малюсенькую движущуюся точку.

Амелум на спине орла в небе летает, а жестокая Дерд-Мурджан ищет его на земле, под землей, на воде и под водой – везде и всюду, но найти никак не может. В который раз она смотрит на запад – нет Амелума; на восток – нет; на юг – нет; на север – опять нет. В который раз она заглядывает в подвалы и колодцы, в дома и башни, леса и горы, в небесные и подводные владения, но нигде не может найти Амелума.

Разгневалась жестокая Дерд-Мурджан, покраснела от злости: не знает, куда же еще смотреть. Тут к ней подошла одна из ее служанок и спрашивает:

– Нигде не видно?

– Нет, не видно, – зло отвечает Дерд-Мурджан. – Везде посмотрела, нигде нет и не видно.

– И намека нигде нет? – спрашивает служанка.

– Видела высоко в небе одного орла, но человека на нем не видно.

– А ты получше посмотри, может быть, на орле сидит, – посоветовала служанка и вскоре ушла.

Жестокая Дерд-Мурджан снова стала следить за парящим высоко в небе орлом. И надо же случиться такому: когда орел слегка наклонился, чтобы сделать круг, Дерд-Мурджан вдруг увидела на спине юношу да как крикнет:

– Вижу!.. Вижу!.. Ну и бесстрашный ты юноша, коль на спине орла так высоко мог подняться... Спускайся и прячься вторично!

Услышал Амелум ее слова и велел орлу спуститься на землю. Когда орел Сумург-гуш спустился, он тут же пришел под хейвун и сказал, что будет прятаться вторично.

– Прячься, бесстрашный юноша. Только не вздумай еще раз так высоко подниматься... Все равно найду, – сказала Дерд-Мурджан и ушла с хейвуна.

Посмотрел Амелум на столбы, на которых торчали окровавленные головы таких же, как он сам, юношей, и подумал, что скоро и его голова будет рядом.

Всякие страшные и тоскливые мысли приходили ему в голову, а легкий ветерок трепал пряди его черных кудрей. Когда же Амелум добрался до окраины города, достал из-за пазухи оставшиеся золотые волоски с головы своей невесты и один из них пустил по ветру; волосок поднялся высоко в небо и вскоре совсем исчез из глаз.

В это самое мгновение к нему примчалась волчица Рухс.

– Амелум, садись на меня, да держись покрепче! – сказала она.

Сел Амелум верхом на волчицу, и она тут же доставила его к Сурхесер.

– Видно, и моей голове быть отрубленной, – сказал он с грустью.

– Не надо так говорить, – рассердилась Сурхесер и обняла своего жениха. – Мы сейчас сходим к берегу моря и попросим кита Сердара, чтобы он спрятал тебя под водой... Под водой жестокая Дерд-Мурджан никогда не найдет.

Пришли они к берегу моря. Сурхесер вырвала из головы один волосок, бросила в воду, и они стали ждать.

Вскоре из воды показался огромный кит Сердар.

– Слушаюсь и повинуюсь, царица, – сказал он. – Чем могу служить?

Сурхесер рассказала киту Сердару обо всем и попросила спрятать ее жениха под водой.

– Это мы можем, – сказал кит Сердар. – Прыгай в мою пасть и прячься под моим языком.

Амелум поцеловал свою златокудрую невесту и прыгнул киту в пасть. Кит Сердар быстро исчез под водой, спустился на самое дно и зарылся в песок.

С утра до полудня, с полудня до вечера искала жестокая Дерд-Мурджан юношу и даже про еду и отдых забыла.

В который раз она смотрела в чашу с волшебной водой в надежде найти того, кого искала. Ни на востоке, ни на западе, ни на юге, ни на севере не было места, куда бы не смотрела Дерд-Мурджан. Все горы и леса, реки и озера, небеса и подводные царства – везде и всюду заглянула, но нигде не смогла найти Амелума. Дерд-Мурджан уже стала злиться, кричать на своих служанок, будто они были всему виной.

– Неужели нигде не видно? – спросила одна из служанок.

– Нет, нигде не видно, – отвечала Дерд-Мурджан. – Везде смотрела, нигде его нет... Видно, я проиграла.

– И намека нигде нет? – опять спросила служанка.

– Видела я на самом дне моря кита одного, зарывшегося в песок. Вот уже целый день он так лежит и не двигается... Больше ничего такого не видно.

– А ты, госпожа, наберись терпения и не спускай с этого кита глаз, – посоветовала служанка и вскоре ушла, путаясь ногами в подоле халата.

Стала Дерд-Мурджан не спуская глаз смотреть за этим китом. Долго она так смотрела. Но вдруг случилось так, что киту захотелось зевнуть. Кит раскрыл свою пасть, и тут жестокая Дерд-Мурджан увидела под языком кита Амелума.

– Вот хитрый сын вдовы, – зло сказала она и крикнула громко-громко: – Э-ге-гей!.. Вижу!.. Вижу!.. В пасти у кита на дне моря прячешься... Выходи!..

Услышал Амелум крик Дерд-Мурджан и велел киту Сердару доставить его на берег. Пришел юноша под хейвун жестокой Дерд-Мурджан и попросил разрешения прятаться в последний раз.

– Прячься! Прячься! Да получше... Видно, и твоей голове торчать на столбе, – сказала Дерд-Мурджан, ехидно хохоча.

Загрустил Амелум. Теперь-то он никакого выхода не видел и уже смирился с тем, что и ему отсекут голову. Но любовь к златокудрой невесте заставила его прийти на окраину города. Ему очень захотелось в последний раз, хоть на мгновение, увидеть свою возлюбленную. Достал он из-за пазухи последний волосок с ее головы, пустил его по ветру и стал ждать.

Вскоре примчалась добрая волчица Рухс и приказала жениху их лесной царицы садиться верхом на нее.

Сел Амелум на волчицу и тут же был доставлен к своей златокудрой Сурхесер. Увидела Сурхесер опечаленное лицо жениха, да и сама пригорюнилась. Долго сидели они в этот раз вместе, много всяких дум передумали, но ничего толком так и не смогли придумать.

– Неужто и наша Лисонька-Лиса нам не подскажет, как быть? Она всегда своей хитростью поражала всех, – наконец промолвила златокудрая красавица.

Вырвала она со своей головы волосок, дунула на него, волосок коснулся потолка и тут же исчез.

Вскоре к ним сбежались все лесные обитатели. Пришла и Лисонька-Лиса. Поведала лесная царица обо всем своим друзьям, сказала и о том, что если и на этот раз жестокая Дерд-Мурджан найдет ее жениха, то ему отсекут голову и наденут ее на столб у дворца.

– Лисонька-Лиса, может быть, ты нам что присоветуешь? – чуть не плача, сказала Сурхесер, обращаясь к ней.

Лиса важно повертела своим пушистым хвостом и ответила:

– Все мои хитрости в хвосте моем... Сейчас посоветуюсь с ним... Может, что и придумаем. – Лиса приложила к уху свой пушистый хвост, как бы слушая, что он посоветует, и, обращаясь ко всем, кто был в хижине, сказала:

– Приду-у-мала!.. Нужно просто-напросто сделать так, чтобы вода в бассейне потеряла свою волшебную силу.

– Это невозможно... Бассейн день и ночь охраняют сорок до зубов вооруженных стражей. Кто подходит без разрешения Дерд-Мурджан к бассейну, тому тут же отсекают голову, – сказал Амелум.

Лисонька-Лиса посмотрела на юношу и спокойно продолжала:

– А мы это дело поручим нашей ласточке Парустек. Она быстро пролетит над бассейном и бросит в него то, что я ей дам.

С этими словами Лисонька-Лиса попрыгала на месте, наскребла щепотку земли, плюнула в эту щепотку, попросила плюнуть туда же и Сурхесер, и Амелума, и лохматого пса Кеска, и волчицу Рухс, и все скатала в шарик. Затем этот шарик положила в клюв ласточки Парустек и сказала:

– Вот и все... Теперь лети в страну Хун-хур-падишаха и все сделай так, как я сказала.

Быстрокрылая ласточка Парустек помчалась во дворец и, пролетая над волшебным бассейном, бросила туда комок глины, который ей положила в клюв Лисонька-Лиса, а затем вернулась в хижину, где ее все ждали, и особенно Амелум и его златокудрая невеста.

– Ну как? – спросила первой Лисонька-Лиса.

– Все как надо! – ответила ласточка Парустек.

И вот тут Лисонька-Лиса сказала Амелуму:

– Теперь можешь быть спокойным. Никогда и никого больше не сможет найти жестокая Дерд-Мурджан... Вода в бассейне теперь не волшебная.

– А что же делать дальше? – спросил Амелум.

Лисонька-Лиса усмехнулась и ответила:

– А дальше вот что. Мы с тобой придем под ее хейвун и будем смотреть, как она, глядя в свою волшебную воду, будет злиться.

Как решили, так и сделали. Пришли темной ночью Лисонька-Лиса и Амелум под хейвун жестокой Дерд-Мурджан и стали ждать, что же будет она теперь делать.

Долго стояли они внизу и ожидали, что же будет дальше. И вдруг до них донеслись крики самой Дерд-Мурджан.

– Ничего не видно... Эта вода не из нашего бассейна... Что случилось? – кричала разгневанная злая дочь Хун-хур-падишаха на своих служанок, а те в страхе снова и снова бегали к бассейну и приносили ей в чаше воду. Но вода так и не проявляла своих волшебных свойств, от чего еще более злилась и ругалась Дерд-Мурджан.

– Вот бы увидеть своими глазами, как она беснуется, – сказал Амелум.

Лисонька-Лиса усмехнулась, посмотрела уголками своих хитрых глаз на Амелума и ответила:

– Это можно. На тебе кукурузное зерно... Посади его под балконом.

Амелум взял зерно, посадил и с удивлением посмотрел на Лисоньку-Лису. Та три раза плюнула, дунула на то место, где только что посадили зерно, и на этом месте тут же до самого хейвуна вырос толстый кукурузный стебель с несколькими огромными початками.

– Влезай по нему, спрячься в початке и смотри себе сколько хочешь... Я тебе больше не нужна... До скорой встречи в нашем лесу.

Сказала так Лисонька-Лиса и убежала. А Амелум спрятался в кукурузном початке и стал смотреть через открытую дверь в комнату Дерд-Мурджан. Отсюда ему было видно все: вот, путаясь ногами в полах халата, вбежала в комнату служанка и, дрожа от страха перед гневом госпожи, передала в который раз чашу с водой.

– Из самой глубины бассейна зачерпнула, – волнуясь, говорила она.

И видит Амелум, как Дерд-Мурджан со всем усердием уставилась в чашу с водой в надежде что-то увидеть, разглядеть в ней. Долго смотрела она, не моргая, не дыша, но вода больше ничего не отражала. Сильно разгневалась дочь Хун-хур-падишаха и, выплеснув из чаши воду, гневно кликнула служанку. И когда та прибежала и хотела броситься в ноги повелительнице, Дерд-Мурджан ударила бедную девушку по голове тяжелой чашей и оглушила ее.

Увидев это, в комнату вбежали сразу семь служанок, пали ниц у ног своей госпожи и со страхом в голосе все вместе воскликнули:

– Да быть нам твоей жертвой, госпожа, но что нам делать? Вода в бассейне уже не волшебная.

Не стала дочь Хун-хур-падишаха более слушать оправданий своих служанок, приказала каждой из них принести из бассейна по чаше воды. Мигом исполнили они ее приказ. Смотрит она в одну чашу -ничего в воде не отражается. Смотрит во вторую – то же самое. Смотрит в третью – тоже ничего не видно... Во все чаши посмотрела, но ничего не смогла в них рассмотреть.

– Измена! – в бешенстве крикнула она и бегом помчалась к волшебному бассейну. Стража, увидав разгневанную дочь Хун-хур-падишаха, тут же расступилась перед ней. Она зачерпнула чашей воду и так же быстро вернулась в свою комнату. Стала она снова смотреть в чашу, но так ничего и не увидела. Поняла она, что кто-то и вправду лишил воду в бассейне волшебной силы. Она в ярости выскочила на хейвун и стала кричать:

– Палачи!.. Сюда!.. Сюда!..

Палачи строем выстроились под балконом и хором по команде ответили:

– Приказывай, красавица!

– Отсеките головы всем охранникам моего волшебного бассейна... Они предатели! – властно крикнула она, указывая на испуганную стражу.

Палачи все разом обнажили свои кривые мечи и, приблизившись к дрожащим от ужаса охранникам, отвели их до исполнения приговора в зиндан.

Дерд-Мурджан вбежала в свои покои, трясясь от злости, схватилась руками за голову и свалилась обессиленная на тахту. Ей было дурно, и она чувствовала себя так, будто кто-то ее поколотил палками. Она плакала навзрыд, горюя о своем поражении.

Но время близилось к ночи, и жестокая красавица должна была смириться с поражением и выполнить свое обещание: стать женой того, кто победил ее.

Наконец, со слезами обиды на глазах, она сказала:

– Выходи, юноша, из своего укрытия. Ты выиграл, и я согласна быть твоей женой.

А Амелуму того и надо было.

– Красавица, я не выйду из своего укрытия до тех пор, пока ты не позовешь отца своего и его советников. Они должны видеть, как ты вынуждена будешь написать о том, что ты проиграла мне и потому согласна стать верной и любящей женой, – сказал Амелум.

Ничего не оставалось делать Дерд-Мурджан; она позвала отца и его советников и, поведав им о своем поражении, подписала договор, где подтверждалось, что она согласна стать верной и любящей женой юноши, сумевшего спрятаться от нее.

– О, юноша, я от усталости даже забыла, как зовут тебя. Скажи мне свое имя, я запишу его в договор, – учтиво сказала Дерд-Мурджан.

И вот тут-то Амелум назвал имя, но не свое, а имя своего друга Мушнадара. Вписала Дерд-Мурджан в договор это имя и сказала:

– Выходи теперь, юноша, из своего укрытия. Я твоя, а ты мой.

– О нет, красавица, я не могу верить договору без печати и подписи отца твоего, – сказал Амелум.

Попросила дочь отца своего поставить на договор печать и подпись. Сказано – сделано: поставил Хун-хур-падишах печать и подпись, передал дочери договор и в сопровождении советников удалился в свои покои. А дочь, держа в руках договор, говорит:

– Все сделано, как ты пожелал. Выходи!

А Амелум ей и говорит:

– Сверни договор в свиток и брось мне с хейвуна, чтобы я мог своими глазами видеть.

Свернула Дерд-Мурджан договор и бросила вниз, а Амелум схватил свиток и со всех ног пустился к караван-сараю, где в это время пребывал его друг Мушнадар. Вбежал он в караван-сарай, крепко обнял Мушнадара и передал ему договор.

– Поздравляю! – сказал Амелум другу. – Теперь ты законный жених красавицы Дерд-Мурджан... Спеши к невесте... Теперь она, похоже, подобрела и готова быть покорной женой своего мужа.

Прочел Мушнадар, не поверил, вновь стал читать договор, где написано, что отныне она, дочь Хун-хур-падишаха, обещает быть верной женой того, кто смог укротить в ней жестокий характер.

– Поздравляю, Мушнадар! – еще раз сказал Амелум и добавил: – Будешь правителем, не забывай любить народ своей страны. Не причиняй никому зла, как Хун-хур-падишах, а делай добро. И первое: освободи из-под стражи охранников бассейна. Второе: предай земле головы и тела казненных юношей, а родным их раздай из казны Хун-хур-падишаха милостыню в утешение.

Мушнадар поклялся другу, что он будет справедливым и верным народу правителем.

– Душой солнца клянусь, – сказал Мушнадар. – Я сам из простого народа и народу буду честно служить.

Вскоре они подошли к падишахскому дворцу. Стража широко распахнула перед ними большие расписные ворота, и друзья вошли в прекрасный, утопающий в зелени дворец. Навстречу им вышел сам Хун-хур-падишах со своими советниками и слугами. Все они поклонились смелому жениху и провели его и Амелума в покои красавицы невесты.

Предстали жених и невеста друг перед другом, оба красивые, молодые, в глазах любовь и радость сияют, да так, что все вокруг озаряют этим светом, радуя и самого Хун-хур-падишаха, и его советников и слуг, а особенно Амелума: ведь как-никак зло и коварство наконец-то стараниями добрых сил были укрощены и направлены на служение добру.

На следующий день Хун-хур-падишах устроил по такому случаю богатую свадьбу. Семь дней и ночей не смолкала музыка во дворце, и семь дней приходили и уходили гости. На восьмой день Амелум попрощался со своим другом и с его женой и, пожелав им счастья, любви и рождения сыновей, направился в сторону того самого леса, где с нетерпением дожидалась его невеста – златокудрая красавица Сурхесер.

Как никогда долгой казалась Амелуму дорога. Недаром же говорится в народе: «Со спешкой в душе и короткая дорога длинной делается». Так случилось на этот раз и с Амелумом. Много дней и ночей шел он то по большим дорогам, то по лесным тропинкам, но томительной дороге не было конца. От этого его бросало то в жар, то в холод; он много раз спотыкался, ибо не видел ничего под ногами от своей спешки. «Когда спешишь – и на ровной дороге споткнешься», – говорится в народе. Но как бы то ни было, душой и сердцем он уже был рядом со своей прекрасной невестой, хотя ноги все еще находились в пути. Сколько дней и ночей еще идти ему, Амелум и сам не знал.

Но случилось так, что вдруг навстречу ему вышла добрая волчица Рухс. Она словно из-под земли выросла и встала перед ним.

– Амелум, садись на меня, да держись покрепче, – сказала она, – наша лесная царица заждалась тебя... Спеши!.. К свадьбе все готово!

Сел Амелум на волчицу Рухс и мигом очутился в лесу, где жила его любимая Сурхесер. Когда волчица Рухс доставила его к краю леса, что выходит к берегу моря, то он увидел поистине сказочное зрелище. Семь змей на головах своих держали сплетенный из разноцветных прутьев паланкин, который весь был усыпан множеством разных цветов и трав. На паланкине стояла улыбающаяся, нарядная, в одеянии из трав и листьев, его невеста Сурхесер. Ее золотые распущенные волосы водопадом струились по плечам до самой земли. Множество других змей танцевали вокруг своей лесной царицы величественный и грациозный танец. Они, извиваясь, поднимались из травы и с шипением все выше и выше вздымали над землей свои головы, сверкая маленькими зрачками зеленых глаз. При этом змеи качали головами, похожими на крупные груши. То плавно поднимаясь, то опускаясь в такт музыке, которую создавали своим пением множество птиц, змеи сливались с землей и, вытянувшись во всю длину, замирали на мгновение, а затем снова поднимались из травы и с шипением все выше и выше тянулись над землей. По одну сторону паланкина важно выступал лохматый пес Кеск, по другую – Лисонька-Лиса, а орел Сумург-гуш парил сверху. Зайцы, жуки, муравьи и другие обитатели леса тоже плясали, но каждый на свой лад: зайцы на задних лапках, хлопая длинными ушами и виляя короткими бойкими хвостиками; жуки, раскрыв прозрачные крылышки, с жужжанием кружились над благоухающими цветами; муравьи же, пританцовывая в такт лесной музыке, не переставали трудиться, таская в свой огромный муравейник всякие коренья.

Амелум увидел здесь и незнакомых ему животных – это были гости: пятнистые с длинными шеями жирафы; рядом с ними красавцы олени с ветвистыми золотыми рогами. Они были приглашены из далеких чужих лесов и потому стояли, как и подобает гостям, совсем близко к невесте и, улыбаясь восторженно, топали копытами в такт музыке, как бы подбадривая танцующих змей.

А из воды показался и кит Сердар. Он радостно улыбался и, широко раскрыв глаза, смотрел на все здесь происходящее. Вокруг кита Сердара кувыркалось в воде множество серебристых рыб, в эти минуты они походили на серебряное покрывало, плывущее по морским волнам. Короче говоря, все: и море, переливающееся под лучами ласкового и доброго летнего солнца, и лес, щедро дарящий прохладу и тень, и высокое голубое небо, – словом, все жило и дышало радостью и весельем.

Но, как ни странно, среди всех веселившихся на этой свадьбе не было косолапого медведя Ай-Аюв.

Амелум, удивленный таким неописуемым зрелищем, не знал, как ему быть. Он сидел на волчице Рухс с застывшими от изумления глазами. Но на выручку пришла одна из танцующих змей. Она вытянулась у ног Амелума и сказала:

– Наш добрый царь Амелум, встань мне на голову.

Змея, радостно сверкая глазами, вытянулась и, танцуя, понесла жениха к паланкину, где стояла невеста. Здесь змея вытянулась во весь рост и плавно опустила Амелума на паланкин.

И вот тут-то началось самое главное.

Птицы стали громче и звонче петь. А змеи, зайцы и все другие обитатели этого леса предались веселым танцам. Знатные гости начали подносить свои дорогие подарки. Лани снимали со своих голов золотые ветвистые рога и клали у ног жениха и невесты. А пятнистые жирафы стряхивали с себя свои круглые желтые пятна, и пятна эти, касаясь земли, тут же превращались в золотые монеты. А рыбы то и дело ныряли до самого дна моря и, достав оттуда блестящие жемчуга, бросали на берег, отчего весь берег был усыпан драгоценностями.

Откуда-то тут же нашли зурну – трубку из камыша, а вместо бубна раздобыли какую-то бочку, обтянутую бараньей кожей, нашлись и искусные музыканты, и все вокруг наполнилось дробными звуками бубна и переливчатыми трелями зурны. И вот тут-то жених плавно и стремительно пронесся по кругу и, став на одно колено перед своей златокудрой невестой, пригласил ее на танец.

Долго и красиво танцевали они этот огненный танец горцев, называемый лезгинкой. Амелум, широко раскинув руки, ходил на носках, а златокудрая Сурхесер, вскинув руки над головой, грациозной ланью плыла впереди жениха своего. Иногда она плавно кружилась на одном месте под вытянутой рукой своего любимого. А все гости и лесные друзья их восторженно хлопали в ладоши в такт музыке и кричали: «Арса!.. Арса!..»

В самый разгар танца из лесной просеки появился косолапый медведь Ай-Аюв. Он катил впереди себя огромную бочку с медом и широко улыбался. Все, увидев его, на время перестали танцевать.

– Дорогие гости и друзья, по нашим обычаям в день такого веселья положено угощаться медом из рук невесты, – пробасил медведь Ай-Аюв, выкатив бочку на середину лужайки. Затем он легко открыл крышку бочки и, сунув в нее правую руку златокудрой Сурхесер, сказал: – Кто первый?

Первым подошел и лизнул лохматый пес Кеск.

– Мои милые, – сказал он, обращаясь к жениху и невесте, целуя их в лоб, – жить вам в вечной любви!

Второй подошла волчица Рухс.

– Пусть молоко, которым я вскормила тебя, наша лесная царица, вечную молодость и красоту твою сохранит, – сказала она и, слизнув с руки невесты мед, поцеловала жениха и невесту и добавила: – Я была тебе верной и любящей матерью.

Волчица Рухс даже прослезилась.

Затем к сладкой руке златокудрой красавицы Сурхесер потянулись и Лисонька-Лиса, и орел Сумург-гуш, и кит Сердар, и знатные гости, и зайцы, и жуки, и змеи, и муравьи... Все-все одаривали молодоженов добрыми пожеланиями и снова продолжали свое веселье.

Вдруг Амелум посмотрел в глаза своей невесте и заметил в них какую-то тревогу.

– Милая моя, о чем ты думаешь в эту минуту? – спросил он.

– О счастье, о нас и о том, где мы будем жить, – ответила она.

Не успела она закончить свою речь, как кит Сердар с шумом ушел на дно моря – только круги разошлись по глади воды. Вскоре так же с шумом всплыл кит Сердар, неся на спине огромный дворец, который так сверкал, переливался под лучами солнца, что глаза не могли долго на него смотреть.

Да, да! Это был великолепный дворец. Стены его были мраморными, а крыша – из разноцветных алмазов, колонны – из серебра и золота. Во дворце оказалось сорок комнат с хейвунами, и все заставлены всевозможными расписными шкафами и столами, устланы дорогими коврами, сотканными умелыми руками искусных мастериц древности. Глядя на узоры ковров и утвари, можно было бы рассказать множество забавных историй.

– Это мой скромный подарок, – сказал кит Сердар, обращаясь к жениху и невесте, и легко бросил на песок свой дар. – Когда-то очень давно злая Эней заколдовала этот дворец и спустила на дно моря. Амелум победил злую колдунью, и теперь вы владельцы этого дворца. Живите в нем на счастье друг другу, на радость нам всем.

Когда кит Сердар закончил свою речь, к Сурхесер и Амелуму подползли змеи, держа на головах паланкин. Молодые встали на него, и змеи в сопровождении всех здесь присутствующих, в такт вновь ожившей музыке, внесли их по хрустальным круговым лестницам внутрь дворца и понесли по комнатам, показывая жениху и невесте, где они будут жить. Все здесь присутствующие шли вслед им и восторженно восхищались невиданной красотой дворцовых покоев.

Но нет, не радовали Амелума в эту минуту красота и богатство. В глазах его таилась какая-то грусть. Чуткая Сурхесер заметила это и спросила:

– Любимый, скажи мне, о чем ты думаешь в эту минуту?

И Амелум ответил:

– Вспомнил мать свою, оставленную в далеком горном ауле. Вот бы она, бедная, увидела все это... Так бы радовалась за нас...

Не успел Амелум закончить свою речь, как орел Сумург-гуш с шумом вылетел в открытое окно и взметнулся высоко в небо. Вскоре он вернулся, неся на спине старушку-мать Амелума, влетел в залу, где шла свадьба, и сел у ног жениха и златокудрой невесты.

– Вот, теперь все собрались вместе, – сказал орел Сумург-гуш.

Сколько тут было взаимных радостей и объятий! Это надо было видеть собственными глазами.

До самого рассвета не смолкала свадебная лесная музыка. Все вокруг веселились, плясали, угощались медом и вкусными кореньями. Разве только вокруг или во всем лесу?! О нет!.. И на небе все весельем полнилось: луна и ее вечные спутники – звезды тоже устроили свой хоровод. А море тоже жило в этот вечер весельем.

Но как бы то ни было, всякое начало, всякий путь, всякое время имеет свой конец. С рассветом веселая, шумная свадьба постепенно затихла. Гости отправились в свои далекие леса, обитатели этих мест занялись своими делами, а влюбленные нежно заключили друг друга в объятия и говорили друг другу самые ласковые слова. А мать Амелума смотрела на них и радовалась, отчего ее морщинистое, старческое лицо стало молодым и гладким. Ведь недаром говорят: «Радость детей и старых родителей молодыми делает».

Но спустя несколько дней, проведенных в свадебных торжествах, Амелум вспомнил о своем добром коне, которого заколдовала злая Эней, и решил освободить его. Взял он свою саблю и пошел к тому месту, где когда-то зарыл хурджун с яйцом, в котором находилась жизнь злой и жестокой колдуньи. Пришел он туда, откопал хурджун и достал яйцо – душу колдуньи.

– Вот теперь-то и пришло время навсегда покончить с тобой, злая колдунья, – сказал он, обращаясь к яйцу.

А яйцо ему отвечает:

– Пожелай чего хочешь, все исполню, но только не губи мою душу.

Попросил Амелум, чтобы злая колдунья Эней расколдовала его доброго коня и к нему привела. Яйцо произнесло какие-то заклинания, и вмиг перед Амелумом встал его добрый конь, живой и невредимый.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой хозяин, – сказал конь и сильносильно от радости заржал на весь лес, да так, что на ржание это сбежались, слетелись, приползли все обитатели леса, приехала сюда верхом на волчице Рухс и сама Сурхесер.

– Что здесь происходит? – спросили они встревоженно.

Амелум рассказал им обо всем, как было. Но тут яйцо и говорит:

– Пожелай!.. Все, что хочешь, все исполню, только не лишай меня жизни, не губи мою душу. – Яйцо даже захныкало.

Амелуму жалко стало Эней, и он хотел было и впрямь оставить ее в живых, но все обитатели этого леса в один голос сказали:

– Амелум, если ты подаришь злой и жестокой Эней жизнь, то знай, это будет самая страшная твоя ошибка... Зло добром никогда не станет. Если не хочешь убивать ее, то выбрось это яйцо в море.

Послушался Амелум советов своих лесных друзей, отнес яйцо к морю и бросил в воду. Не прошло и нескольких минут, как море вдруг взбушевалось, взвыло, заходило сердитыми, шипящими волнами. Оказывается, это злая Эней рассвирепела там, на дне огромного моря, оплакивая свою нелегкую подводную жизнь.

Долго смотрели Амелум и его златокудрая невеста на шумное, неспокойное море, словно сравнивая этот шум, волнение и жестокость со своими земными, невыносимо трудными испытаниями, которые им пришлось выдержать и победить во имя взаимной любви. Вскоре они, взяв друг друга за руки, зашагали в сторону своего роскошного дворца, где их с нетерпением и радостью дожидалась мать. Следом за ними, приплясывая, шел конь – верный и испытанный друг Амелума.

Рассказывают, что через несколько недель к ним в гости пожаловал – кто же, вы думаете? – сам Мушнадар со своей женой Дерд-Мурджан. Правда, говорят, что долго он упрашивал свою своенравную супругу посетить друга Амелума, – и уговорил.

О, какое несказанное торжество устроено было в честь дорогих гостей! Все обитатели этого леса и соседних поселений собрались здесь. И вновь было веселье, как и во время свадьбы охотника Амелума и златокудрой лесной царицы Сурхесер.

Глаза у всех излучали любовь друг к другу, а уста то и дело произносили самые нежные и ублажающие сердце и душу слова. И казалось, что никто и никогда более не будет творить в мире ни зла, ни коварства, ни жестокостей, а напротив – только мир и любовь будут извечными спутниками всех живущих на земле людей. Об этом думала в эти минуты и красавица Дерд-Мурджан и всей душой желала, чтобы такое Божье чудо свершилось и в падишахстве ее отца – Хун-хур-падишаха.

 

Не так давно, старики говорят – лет пятьдесят назад, в городе Хасав-Юрте жил один извозчик-арбечи, звали его Малахим. Жил он бедно, ничего у него не было, кроме ветхого дома с покосившимся сараем и жены, вечно ругающей своего непоседливого мужа, но которую, стараясь не показывать виду, Малахим очень любил. А еще у Малахима был ишак-кормилец, купленный по случаю на базаре. С раннего утра запрягал Малахим своего ишака и отправлялся на фахле-базар в поисках работы, а вечером возвращался домой к своему очагу. Иногда за день приключались с Малахимом разные истории, о которых с удовольствием рассказывали жители города, где-то добавив, а где-то убавив. Так вокруг Малахима и его ишака слагались байки.

Жители города любили Малахима, но относились к нему с доброй насмешкой, потому что Малахим был не злым, а трудолюбивым, но во всем искал свою выгоду, людей при этом не обижая. В народе так и говорили о нем: «Если дурак, то для других дурак, а для себя – нет!»

Обычно, собираясь во время какого-нибудь увеселения -«кайфа», кто-нибудь из присутствующих, стараясь во что бы то ни стало развеселить, рассмешить собравшихся, вспоминал о Малахиме и о его проделках и, подшучивая над окружающими, рассказывал старые байки или придумывал новые.

Много прошло времени с тех пор... Где теперь живет забавный Малахим со своим ишаком, никто не знает, но люди до сих пор, рассказывая байки друг другу, потешаются над ним. Я тоже могу рассказать вам некоторые из них.

 

Как Малахиму ишак достался

Как-то один глубокий старик понял, что его ишака покидают силы. Видя такое дело, собрался он на скотный базар продать животное. Целую неделю приходил старик на базар. Но никто к нему не подходил и не спрашивал не только «почем твой ишак?», но и «кто ты такой?» и «откуда пришел?». Увидел опечаленный продавец ишака проходившего мимо Малахима и пожаловался ему. Вечно нуждающийся Малахим сразу скумекал наживу и тут же предложил:

– Я могу помочь твоему горю. Но с одним условием!

Хозяин ишака заинтересовался:

– Хорошо! Я согласен! Каково же твое условие?

– Условие мое такое, – ответил Малахим, – ты должен доверить мне на семь лет своего ишака, и я найду покупателя.

Ничего не оставалось делать бедному старику, и он согласился.

Привел Малахим домой ишака и обо всем рассказал жене.

– Эй, разоритель дома, из этого дела добра не будет. В случае чего этот человек на тебя в суд подаст.

Малахим подумал немного и ответил:

– Не печалься, жена! Лучше подумай о том, как в сарае мышей выловить, чтобы ишака там поставить!.. А за семь лет или ишак умрет, или его хозяин!

На следующий день Малахим купил почти задаром себе арбу и стал запрягать в нее этого ишака и ездить на базар на заработки. А что касается хозяина ишака, то он спустя семь месяцев умер.

Так вот и достался Малахиму ишак. С тех самых пор в народе стали говорить: «Хозяин ишака умер, а ишак Малахиму достался», или же: «Или ишак умрет, или – хозяин».

 

Как Малахим от мышей избавился

Завелись в доме Малахима мыши, ну просто сладу нет. Всю ночь бегают то из сарая в комнату, то из комнаты – в сарай, везде шныряют, все грызут, ни Малахиму спать не дают, ни жене его, ни ишаку в сарае. Как только не старался Малахим избавиться от этих серых тварей: то капканы расставит, то все щели в комнате замажет, то в сарае дырки кирпичами приткнет... А мыши рядом пророют себе выход и опять докучают Малахиму.

Решил тогда Малахим послать мышиному падишаху гневное послание: «Я, Малахим, падишах этого дома, требую срочно вывести из моих наследственных владений твое мышиное войско. Если же ослушаешься и не выполнишь моих требований, то предам твои укрытия огню!» Написал Малахим это послание, поставил свою подпись – «падишах», ниже велел расписаться и жене своей, как везиру правой руки. Затем он пошел в сарай, поставил ногу своего ишака в краску и приложил к ней свою бумажку.

– Ты будешь везиром левой руки! – сказал он ишаку и, расставив капканы, стал ждать.

Ждет он день, ждет он ночь, а мыши по-прежнему бегают то из комнаты в сарай, то из сарая в комнату; везде лазают, все грызут, никому спать не дают... Но случилось так, что одна мышь в капкан угодила. Высвободил Малахим пленницу и, свернув в трубочку свое послание, положил его в мешочек, а мешочек привязал к мышиному хвосту и отпустил ее. Мышь в страхе шмыгнула в норку, а Малахим остался ждать ответа.

Ждет он день, ждет он ночь, – а мыши по-прежнему по комнате бегают, везде лазают, все грызут, а ответа никакого не шлют.

Зло разобрало Малахима.

– Ну, – говорит он жене, – если завтра эти твари не покинут мои владения и не уйдут навсегда или хотя бы не пришлют ответа, я предам их укрытия огню!.. Ты, везир правой руки, будешь свидетелем моих дел!

А жена отвечает:

– Эй, разоритель дома, что ты болтаешь? Ведь, предавая их владения огню, ты сожжешь и свой дом!

– И это верно! – соглашается Малахим и тут же спрашивает, что ему делать.

– Да пусть себе живут! – говорит жена.

– Нет, везир правой руки! – вскричал Малахим. – Никогда этому не бывать! Или я – или они!.. Запомни!..

На следующий день в капкан снова угодила мышь. Высвободил Малахим новую пленницу, привязал к ее хвосту на этот раз мешочек с красным перцем и отпустил. Мышь шмыгнула в страхе в норку и к своим прибежала. Увидели они привязанный к хвосту своего сородича мешочек и принялись есть его содержимое. Грызут, толкают друг друга, пищат... Вскоре почувствовали мыши в животе у себя страшную боль. Такую страшную, словно кто-то там, в животе, иголками их колет.

Это от красного перца разболелись животы у этих тварей. Стали они одна за другой выскакивать из своих норок, да по комнате бегать, пищать. Побегают, побегают, затем юлой закружатся на одном месте и – ножками кверху. Так вот все и померли!

А Малахим, довольный своей победой, принес из сарая плетеную корзинку, собрал в нее мертвых мышей, затем запряг своего ишака и отвез всех этих тварей далеко за город.

– Чтобы и запаха врагов своих не чуять, – в сердцах сказал Малахим.

Так вот Малахим и избавился от докучавших ему мышей.

 

Как Малахим перец возил

Отправился как-то утром Малахим на базар на заработки. Вдруг к нему подошел один человек и попросил отвезти к нему домой несколько мешков красного злого перца.

Погрузил Малахим мешки, сел сам поверх, хлестнул плеткой своего ишака и поехал.

Но надо же было такому случиться: начал ишак непрерывно чихать. Остановился и ни с места – чихает и чихает. Малахим и так и эдак, хлещет животное: ишак чихает, ревет, приседает, а с места не двигается. Слез тогда Малахим, потянул ишака за уздечку, старается хоть так заставить упрямое животное идти. А ишак уперся ногами и опять ни с места – все чихает да чихает. Как только не старался Малахим справиться с упрямым ишаком, как только не кричал на него – а ишаку хоть бы что! Стоит, словно к земле прирос. Бедный Малахим так устал, так вспотел, что у любого его увидевшего сочувствие бы вызвал.

Стал тогда Малахим ласковые слова ишаку говорить:

– О, почтенный ишак, сын таких славных родителей, внук багдадского ишака, далекий правнук библейского ишака... Не стыдно тебе быть упрямцем?.. Да ради такого почтенного рода своего сжалься надо мной, не мучь меня... Давай, поехали!

А ишак ушами шевелит, чихает, но с места не двигается. Зло разобрало Малахима на своего упрямого ишака. Стал он осыпать его такими проклятиями, что и повторить не осмелишься. Стал он его так хлестать плеткой, что мертвый и тот бы не вынес этих побоев – ожил бы и забегал. А ишак все кричит, чихает, но с места не двигается.

Много собралось любителей позабавиться над чужой бедой. Столпились вокруг, смеются, а Малахим все бьет ишака своего и никак успокоиться не может.

Тут кто-то из толпы крикнул:

– Эй, Малахим, чего ты так убиваешься? Да положи ты этой твари под хвост перец.

Посмотрел Малахим в толпу, ударил с досады себя кулаком по голове и говорит:

– Да напиться бы мне слюной твоего рта, добрый советчик... Где же ты был до сих пор!? Очень правильно говоришь... А то я, лысый дурак, и не додумался до этого!

Взял Малахим самый сухой перец и ишаку под хвост положил. А ишак как закричит, как прыгнет – и давай бежать.

Спохватился Малахим, а ишак с арбой уже на целых триста метров убежал. Пустился Малахим вдогонку. Бежит, бежит, а догнать никак не может. Видят все это люди, смеются, а остановить наперченного ишака никак не могут. Только к вечеру, достигнув речки, остановился упрямый ишак.

Долго думал Малахим: почему же вдруг его послушный ишак на этот раз был таким упрямым? И наконец понял, что виной всему был запах красного перца, который жег ишаку ноздри.

С тех пор, говорят, Малахим наотрез отказывался возить людям перец.

– Хоть миллион дашь, не повезу! – говорил он такому человеку.

 

Малахим и воры

Однажды ночью во двор к Малахиму пришли воры и стали стучать. Проснулась жена Малахима и тихонько толкнула мужа в бок.

– Эй, Малахим, вставай, кто-то к нам стучится!

Вскочил Малахим и спрашивает:

– Кто там?

А воры в ответ:

– Открывай и не шуми! А то дом твой разорим!

До дрожи в теле испугалась бедная жена Малахима и говорит мужу:

– Не смей открывать! Это воры!

– Будь мужчиной! – строго сказал Малахим жене. – Не дрожи, старая ворона! Иди, одень на голову мою папаху и лампу выкрути побольше, да и к окну приставь... Пусть они видят, что и мы мужчины.

Сделала жена все, как Малахим сказал, и в страхе ждет: что же будет дальше? А Малахим тем временем снял с гвоздя свой ремень, скрутил его и, сделав из него подобие пистолета, приставил к стеклу окна и спрашивает:

– Что вам надо?

А воры в ответ:

– Открывайте двери и не шумите! А не то головы вам отрубим!

«Да! – подумал Малахим в страхе. – Наши дела плохи. Убьют и уйдут».

Вдруг Малахима осенила мысль, и он стал кричать:

– Идите! Ничего у нас нет! – а сам все своим «пистолетом» в воров целится. – Клянусь ишаком, что в моем сарае стоит, буду стрелять!.. Уходите скорее!..

Услыхали воры, что хозяин про ишака говорит, и решили украсть скотину.

– Он побоится выйти. Пойдем в сарай! – сказал один из них.

Открыли они двери сарая и вошли. А Малахиму того и надо было. Ведь он знал, что если воры и лопнут от усердия, все равно не смогут разорвать цепь, которой к железному колу привязан его ишак.

Не стал медлить Малахим, незаметно выбежал во двор, закрыл снаружи на засов двери сарая и стал кричать, соседей на помощь звать.

– Люди добрые! Помогите!.. – стал он кричать во все горло. – Вставайте!.. Двое неизвестных мужчин глумятся над моим ишаком!..

Повыскакивали соседи из своих домов и к Малахиму во двор прибежали.

– Что случилось? Какие мужчины? Где они?

А Малахим и говорит:

– Простите, дорогие! Это мне, старому дураку, приснилось. Идите и продолжайте спать!

Соседи разошлись по домам, а Малахим тихонько отодвинул на дверях сарая засов и подслушивает, как спрятавшиеся в углу воры, стуча зубами от страха, переговариваются:

– По-моему, все разошлись! – говорит один.

– По-моему, тоже! – отвечает другой и добавляет: – Никак не пойму, почему он не стал нас ловить?

– Я тоже! – коротко ответил первый.

Вскоре воры незаметно ушли. Малахим вернулся в дом, разделся, лег в постель и с гордостью говорит жене:

– Видишь, старая ворона, какой смелый твой Малахим!

– Вижу! – согласилась жена и поспешила спросить: – А почему ты не дал их поймать?

– Спи, старая ворона, это не твоего ума дело! – раздраженно ответил Малахим и погрузился в сон.

Прошло, говорят, два-три дня. Малахим забрался на свою арбу и поехал на заработки. Ходит он по базару в поисках клиента. Вдруг к нему подходят двое здоровенных мужчин.

– Салам алейкум, Малахим! – приветствуют его эти двое.

– Во алейкум, во салам! – отвечает Малахим.

– Ты нас знаешь? – спрашивают они.

Посмотрел Малахим на них и говорит:

– Нет... Не знаю!.. А что?..

– Умный и добрый ты человек! – говорят ему эти здоровенные мужчины. – Получай от нас сто золотых и не спрашивай больше ни о чем.

Конечно, Малахим догадался, что эти двое те самые воры, которые хотели ишака украсть. Взял он сто золотых, сел на свою арбу и мигом приехал домой.

– Эй, старая ворона, – говорит он жене, – запомни: от добра добро бывает. На тебе сто золотых, а теперь приготовь мне кюрзе – я проголодался, и больше ни о чем не расспрашивай меня.

А жена, распаленная тем, что Малахим запретил ей спрашивать, откуда столько золотых, еще больше пожелала вызнать правду. Стала она приставать к нему с вопросом:

– Откуда у тебя столько золотых?.. Наверное, где-то украл.

– Да чтоб у тебя язык отсох... Как ты смеешь о мудром муже своем так думать?! Ты что, забыла, какого мы роду-племени?

А жена опять свое:

– Тогда скажи правду!

И рассказал ей Малахим всю правду.

Выслушала жена и, возгордившись своим Малахимом, поцеловала его лысую, плешивую голову, а сама, довольная неожиданным богатством, пошла готовить кюрзе.

 

Как Малахим соседа проучил

Накопил как-то Малахим двести золотых. Бедняга боялся воров и не знал, куда их спрятать.

Однажды он остался в доме один, выкопал во дворе яму и зарыл там свои сбережения. Отошел на несколько шагов и подумал: «Я же могу забыть это место!» Решил он тогда поставить метку. Но какую?! Долго думал он, но ничего не мог толком придумать.

– Если поставлю камень, – говорил он сам себе, – дети могут взять и выбросить. Если посадить здесь дерево, станут люди в его тени собираться – сладу не будет. Если поставить здесь тонур, золотые мои расплавятся... Положу я на этом месте отходы моего ишака!

– решил он, наконец. – Этот запах никого близко не подпустит!

Сделал он так, как решил, – и спокойно поехал на базар.

А тут такое случилось, о чем бедный Малахим и подумать-то не мог. Забежали к нему во двор соседские куры и разворошили все отходы Малахимова ишака. Затем во двор забежала соседская собака и стала рыть то место, где бедный Малахим спрятал свои сбережения. Добралась она до узелка с золотыми монетами, схватила зубами и в свой дом принесла. Видит хозяин, как его пес что-то в зубах держит. Погладил он собаку, взял узелок, а там двести золотых. Обрадовался хозяин, угостил собаку куском мяса, а находку положил в ларец к своим золотым. А собака побежала опять к тому месту и опять стала рыться.

Вернулся Малахим с базара вечером, смотрит: на том месте, где он спрятал свои сбережения, соседская собака роется. Запустил он в пса со всей злости палкой, да промазал. Собака шмыгнула в дырку забора и убежала. Видит бедный Малахим – нет в яме узелка. Погоревал он и понял, что горем дело не поправишь. «Ну, пес, -думает Малахим, – проучу я тебя и твоего хозяина!»

На следующий день Малахим бросил в сарай кусок мяса, оставил двери открытыми и стал ждать. Почуяла соседская собака запах мяса и тут же в сарай забежала. А Малахим выскочил из своего укрытия – и в сарай. Поймал он собаку, привязал к ее хвосту железную банку и отпустил на улицу. Бежит собака, напуганная грохотом пустой банки по мостовой, и никак не может остановиться. Говорят, что устала она бегать и дух испустила. Увидел хозяин умершую свою собаку, а кто ей банку привязал, так и не узнал. Приволок он собаку домой и закопал в саду.

Не прошло и двух-трех дней, как Малахим откопал собаку, привязал к ней длинную веревку и рано утром потащил к дому соседа. Стал он думать, как бы под пол соседского дома затащить мертвую собаку. Думал-думал и, наконец, придумал. Поймал он чью-то кошку, привязал к ее шее конец веревки и пустил под пол соседского дома. Кошка в испуге бросилась бежать и выскочила на другую сторону соседского дома. А Малахиму того и надо было. Освободил он перепуганную кошку, а сам стал тащить труп собаки, привязанный к другому концу веревки. Дотащил он этот труп до середины подпола, припрятал конец веревки, а сам отправился на базар.

Прошло, говорят, несколько дней, как жена соседа и говорит мужу:

– Эй, муж, чем-то неприятным пахнет в доме!

– Да быть отрезанным твоему курносому носику, жена, это тебе показалось! – отшутился муж.

Прошел еще день, а жена опять:

– Эй, муж, ты хоть и голову мне отруби, но я чувствую в доме трупный запах! Встань и посмотри, может быть, наши соления испортились.

Принюхался муж – и вправду ужасно чем-то пахнет. Стал он под столами, под кроватями смотреть... Все закоулки осмотрел... Всю посуду перенюхал... Словом, все осмотрел, даже из сил выбился, а откуда так противно пахнет, не догадался.

Вот и ночь пришла. Лег он спать, а уснуть не может: все сильнее пахнет, ну, прямо терпеть невозможно. Встал он тогда, жену и детей поднял, и все стали матрацы и одеяла осматривать, все обнюхивать, и опять не могут найти, откуда воняет.

– Нет! – говорит он жене. – В доме спать нельзя! От этого запаха и умереть можно... Лучше во дворе будем спать!

Вынесли они одеяла и матрацы во двор, постелили на земле, легли и тут же, как мертвые, заснули.

Только Малахим не спит. Встанет он тихонько, отодвинет шторы, смотрит – а у соседа все свет горит и тени в окнах двигаются.

– Так-так! – злорадствует Малахим. – Будешь знать, как чужое добро себе присваивать!

В это утро проснулся Малахим, как и всегда, рано, вышел во двор и слышит: из соседского двора такой храп раздается, словно двух поросят одной веревкой на столб повесили. Подошел он к соседскому забору, видит: сосед и вся его семья во дворе спят. Не стал их Малахим будить. Зашел в свой сарай, освободил своего ишака от цепи, вывел во двор и стал хвост ему крутить. До тех пор крутил, пока ишак кричать не стал. Услышал сосед крик ишака, проснулся и скорее к Малахиму с жалобой:

– Сосед, на мою голову горе привалило!

– Какое горе?! – спросил Малахим, делая вид, что он ничего не знает.

Пригласил сосед Малахима в дом. Вошел Малахим, сморщился от запаха и говорит:

– Фу! Что за противный запах! Запахом испражнений Шагаду пахнет!

– Что?! Что?! – испугался хозяин дома.

– Бывают, говорят, такие случаи, когда в какой-нибудь дом приходит Шагаду и испражняется. И запах его испражнений до тех пор будет, пока какой-нибудь грешник не умрет.

– О!.. Не может быть! – в страхе воскликнул сосед и тут же спросил: – Неужели нельзя что-нибудь придумать?

– Говорят, что можно, – съехидничал Малахим и добавил: -Нужно ясновидящую позвать и заплатить ей... Она знает какие-то заклинания.

– О, Малахим, да прожить тебе сто двадцать лет, помоги моему горю! – взмолился сосед. – На тебе двести золотых, найди мне такую ясновидящую.

– Ладно! – ответил Малахим, беря те самые двести золотых, которые сосед присвоил себе.

В этот день Малахим, радуясь тому, что сумел все-таки вернуть свои сбережения, поехал на базар на заработки. А сосед остался дома наедине со своим горем.

Вот уже и полдень наступил, дети соседа есть захотели. Ничего не оставалось делать хозяину семейства, как войти в дом, хоть что-то вынести поесть. Вошел он, прикрывая рот и нос своей папахой, и видит: о ужас! по комнате черви ползают, да такие жирные, противные. Выскочил он во двор – и к жене.

– Правильно говорит Малахим. Эти черви и есть испражнения Шагаду.

Стала жена плакать, кричать, волосы на голове рвать, Худо о помощи просить. Собрались соседи и тоже ничем ни помочь не могут, ни понять, в чем же здесь дело, а только судачат и руками разводят.

Вечером вернулся с базара Малахим, а сосед ему навстречу.

– Ну как, Малахим, есть ли хоть какое спасение?

А Малахим в ответ:

– Те деньги, что ты мне дал, ясновидящая сказала, что это не твои деньги, чужие. Ты их себе присвоил, за что и наказан и ты, и твоя семья...

– О! – воскликнул сосед. – Права ясновидящая. Что же теперь делать?!

А Малахим продолжает:

– Она сказала, чтобы ты насыпал у ворот своего дома крупную соль, встал на колени на эту соль и остался стоять так до утра.

– Я готов! – смиренно ответил сосед.

А Малахим опять продолжает:

– И еще она просит пятьсот золотых, честно заработанных. Только тогда она может спасти и тебя, грешника, и всю твою семью.

Сосед упал перед Малахимом на колени и все сделал так, как тот ему велел. Дал он Малахиму пятьсот золотых, честно заработанных, посыпал у ворот дома крупную соль, встал на колени и стал ждать спасения от постигшего его горя.

А Малахим, взяв эти золотые монеты, ушел куда-то, затем вернулся и говорит:

– Она взяла эти золотые и сказала, что виной всему этому твоя собака.

– Она же умерла, и я ее похоронил, – говорит сосед.

– Где? – спрашивает Малахим.

– Там, в саду! – отвечает сосед.

Малахим предложил пойти и откопать. Пришли они, вырыли это место и видят – в яме нет никакой собаки.

– О, Худо! Что за чудо! – воскликнул в страхе бедный сосед. -Ведь я ее сам своими руками здесь закопал.

– Может быть, она была еще не мертвая? Встала и побежала! -говорит Малахим.

– Куда? – сокрушается сосед.

Не стал Малахим больше ни о чем вести разговор. Собрал он почтенных стариков и велел соседу перед всеми рассказать о том, каким образом чужие сбережения присвоил он себе.

И сосед рассказал все, как было.

– Да! – многозначительно произнес Малахим с ехидством и добавил: – Верно люди говорят: «От собаки и ласку возьмешь, и зубы...» Похоже на то, сосед мой, ты взял и то и другое.

Затем Малахим повел соседа к его дому, достал из-под пола спрятанный им конец веревки и протянул соседу.

– Тяни и не забывай, что у каждой веревки два конца. Один конец ты сжег и присвоил себе мои сбережения, другой конец я сжег и отомстил тебе, привязав к нему мертвую собаку...

Ни словом не посмел возразить сосед. Он проклинал свою жадность, а потому и промолчал. Ведь соседи все слышали и осуждали его поступок, а над проделками Малахима – от души смеялись.

 

Малахим и младший брат жены

Как-то, говорят, ремонтировал Малахим свою арбу, измучился, устал. А тут еще и младший брат жены пришел и стал мешать. То молоток возьмет, то щипцы... Надоело Малахиму все время спрашивать: «Где молоток? Где щипцы?..» – и решил он прогнать его. А нужно сказать, что у младшего брата жены всегда на носу висела сопля. Часто, бывало, напоминал ему Малахим, чтобы он свой нос вытер. Но на сей раз не стал он ему об этом напоминать. Взял Малахим шуруп и отвертку, подозвал к себе этого сопливого юношу и спрашивает:

– Хочешь помочь?

– Хочу! – с готовностью отвечает шалун.

А Малахим и говорит ему:

– На тебе шуруп и отвертку и подвинти посильнее свои сопли. Это будет самая нужная твоя помощь.

Стыдно стало младшему брату жены, и он ушел.

 

Как Малахим вылечил своего ишака

Как-то заболел у Малахима ишак. Лег он на землю и целыми днями не встает – все головой качает. Испугался Малахим, позвал лекаря, а лекарь и говорит:

– Страшная болезнь у твоего ишака. Может, и не поправится.

Побледнел Малахим, от горя у него лицо потускнело, цветом золы покрылось. Взял он таз, положил рядом с ишаком, да и сам сел. Обнял он ишака и плакать стал, да так горько плакать, что из глаз не переставая слезы текли, словно с осеннего неба дождь.

– Ой! Ой!.. Мой кормилец, – плачет Малахим, – что же я буду делать без тебя? Ведь ни от братьев, ни от кого из родных мне помощи нет. Что же я буду делать без тебя, мой кормилец?! Если ты умрешь, я тоже в твою могилу рядом лягу. Не нужен мне без тебя этот белый свет...

Так долго плакал Малахим, так долго, что таз до краев его горькими слезами наполнился.

А ишак лежит себе и все головой кивает. А Малахим, не переставая, причитает:

– Ой! Ой!.. Мой кормилец, издай из любой своей дырки хоть один звук, подай голос, скажи, что ты еще живой...

Поднял ишак голову, посмотрел на бедного Малахима, затем с трудом встал на ноги и стал из таза слезы пить.

Видит Малахим: ишак его поправился, даже «и-а! и-а!» кричать стал. От радости Малахим заплясал, своего ишака целовать стал, а ишак все не переставая «и-а!» кричит.

Еще больше обрадовался Малахим и скорее к жене побежал.

– Эй, старая ворона, – кричит, – знай: слезы мои лучшее лекарство, как заболеешь, пей их... Видишь, мой ишак выпил мои слезы, поправился и кричит.

А ишак все громче и тревожнее «и-а!» кричит.

Побежала жена в сарай и видит: ишак себе места не находит, все кричит и прыгает. Догадалась жена, что скотина напилась горьких слез ее мужа, и набросилась на Малахима с такими словами:

– Эй, разоритель дома, давай скорее воды неси. Ишак отравился твоими слезами.

Принес Малахим ведро воды и стал ишака поить. Напился ишак и кричать перестал.

– Бедная скотина, чуть не померла! – упрекнула жена мужа.

А Малахим ей отвечает:

– Эй, старая ворона, что ты понимаешь?! Ведь всегда же лекарство водой запивают... Вот и ишак запил мои слезы водой и успокоился.

 

Как Малахим убил свой камзол

Как-то жена Малахима выстирала камзол мужа и на ночь повесила во дворе на веревке.

Случилось так: ночью проснулся Малахим, вышел во двор, чтобы сходить по нужде. Вдруг видит он: посреди двора какой-то человек, одетый в камзол, стоит. Не долго думая, забежал Малахим в дом, сорвал со стены свой ржавый кинжал и опять выбежал во двор. Смотрит: человек в камзоле с ноги на ногу переминается – все норовит на него напасть. Малахима охватил такой страх, что он бросился с обнаженным кинжалом на незнакомца, бьет и приговаривает:

– Ради святой могилы своего отца скажи, кто ты?.. Ради святой могилы отца своего скажи, кто ты?..

Услышала жена эти крики, выскочила во двор и видит, как муж с кем-то дерется. Догадалась она, что свой камзол муж принял за вора, и крикнула:

– Эй, разоритель дома, успокойся, это же твой камзол!.. Я его вчера постирала и повесила на веревку.

Остановился Малахим, смотрит – и вправду это его камзол. Обрадовался он, подбежал к жене и стал ее с ног до головы целовать.

– Эй, Малахим, что с тобой?! Чего ты меня так целуешь! – удивилась жена.

А Малахим и отвечает:

– Потому, старая ворона, что ты вместе с камзолом и меня не повесила!

 

Как Малахим поросят купил

Приехал как-то Малахим на скотный базар, привязал своего ишака в тени дерева, а сам стал по базару ходить. Идет и слышит:

– Подходите! Подходите! Дешево даю!

Подошел Малахим, видит – какой-то русский поросят продает и людей созывает.

– Почем? – между прочим спрашивает Малахим.

Продавец назвал цену. Малахим махнул рукой – мол, дорого. А продавец взял его руку, ударил по ней своей рукой и говорит:

– На половину дешевле отдам! Бери, Малахим!

Отсчитал Малахим нужную сумму, отдал продавцу, взял двух поросят, связал их одной веревкой, вывел за ворота скотного базара и стал им дорогу к своему дому объяснять:

– Эй, Васьки, – пойдете прямо-прямо, дойдете до горки, свернете направо, пойдете прямо-прямо, дойдете до большого сада. Напротив сада – мое одно окно и одни ворота... Войдете во двор и скажете жене, что я вас послал.

А поросята визжат, да так громко, что Малахим сам себя не слышит. Стал Малахим снова им объяснять дорогу. А поросята пуще прежнего визжат. Не выдержал Малахим, пнул поросят ногой и отпустил.

– Найдут дорогу. А не найдут – спросят... Все знают, где Малахим живет! – сказал он с досадой.

Побежали поросята по улице, а Малахим преспокойно пошел по базару клиента себе искать.

Вечером вернулся он домой злой и голодный: как-никак все монеты за поросят отдал.

– Эй, жена!.. Хорошие поросята?! – спросил он.

Выбежала жена во двор и спрашивает:

– Где?! Какие поросята?!

А Малахим в ответ:

– Как какие?! Я купил двух поросят, связал их одной веревкой, трижды объяснил им дорогу и сказал, чтобы они пришли к нам домой.

– Ой-ой! Разоритель дома! Зачем тебе тратить последние монеты на каких-то поросят? – стала кричать жена на мужа.

Рассердился Малахим на жену, пригрозил ей кулаком и спрашивает:

– Скажи, жена, куда они могли уйти?

– Что тебе сказать? – еще сильнее кричит жена и бьет себя по голове. – Да лежать тебе в одном гробу с этими поросятами, откуда мне знать...

– Отвечай, старая ворона, куда они могли уйти?!

– Да быть тебе самому свиньей, – продолжает злиться жена.

– Наверное, ушли туда, откуда пришли!..

– А!.. – многозначительно сказал Малахим. – Теперь я понял!.. Верно говорят в народе: «Каждая мышь свою норку находит».

И на этом Малахим успокоился, а сам подумал: «Бог знал, что нам запрещено держать в доме отверженных им животных... Вот потому-то и не указал к нашему праведному дому дорогу».

 

Как Малахим разводился с женой

Как-то, говорят, поссорился Малахим с женой, и дело дошло до развода.

– Будем все наше имущество поровну делить, мне твое не нужно, – сказал он жене и стал делить.

– Кровать мне, мравать тебе... Стол мне, мистол тебе. Одеяло мне, мадеяло тебе... Матрац мне, атрац тебе... Чайник мне, майник тебе... Кастрюля мне, мастрюля тебе... Суп в кастрюле мой, муп в мастрюле твой... Ложка мне, хошка тебе...

Поел Малахим суп и снова стал делить:

– Мешок мне, мушок тебе... Замок мне, мамок тебе... Ключ мне, улуч тебе...

Осмотрел Малахим все закоулки в доме – ничего, мол, не забыл? -и, убедившись в том, что все имущество разделено поровну, сел посередине комнаты и задумался.

– Эй, Малахим, что-нибудь еще осталось? – вдруг спросила жена.

– Да, осталось, – ответил Малахим и стал делить дальше.

– Платье твое мне, млатье твое тебе, штаны твои мне, маштаны твои тебе... Жена мне, муж тебе. – Малахим обнял жену, и они оба поцеловались, как некогда в молодые годы.

Но говорят, что с тех пор их скандалы не доходили до развода, а если и случалось такое, то все начиналось, как и раньше: «Кровать мне, мравать тебе...» И кончалось: «Жена моя мне, муж твой тебе...»

 

«Это не мой чемодан...»

Ехал как-то Малахим в другой город. А дело было глубокой ночью. Лежит он на нижней полке и о своем ишаке думает: «Как он там без меня?.. Дала ли жена ему отрубей?..»

Вдруг на одной остановке в купе вошли двое мужчин. Сели они напротив Малахима, а сами все наверх поглядывают. А наверху чьи-то чемоданы лежат. Догадался Малахим, что эти двое воры. «Ну, -думает он, – разорился мой дом. Если унесут чужие чемоданы, проснутся хозяева и подумают, что я украл... Если же гнать воров, то кто знает, ударят ножом – и здравствуй тот свет!.. Что тогда мой ишак без меня делать будет?!»

А воры то на него смотрят, то на чемоданы: никак понять не могут, чьи же чемоданы. Кто знает, сколько они так ехали... Но вдруг Малахим догадался, как ему поступить. «Нужно через игольное ушко пролезть», – сказал он сам себе и стал кричать:

– Это не мой чемодан-дан-дан-дан! Это не мой чемодан-дан-дан-дан!..

Кричит Малахим все сильнее и сильнее. Воры подумали, что этот человек своим причитанием советует им не бояться его. Встали они и только потянулись к чужим чемоданам... – тут произошло то, что и хотелось Малахиму. Услышали хозяева сквозь сон: «...дан-дан-дан!..» – вскочили и за свои чемоданы ухватились.

Так вот воры и ушли ни с чем. А Малахим перевернулся на другой бок и спокойно заснул.

 

Как Малахим на поезд опоздал

Поехал как-то Малахим по каким-то делам в тот город, где жили родственники жены, и решил пойти к ним в гости. Обрадовались родственники и говорят:

– Никуда не уходи!..

– Я должен ночью ехать, билет в кармане, – отвечает Малахим.

– Жена будет беспокоиться, да и ишак мой без меня скучает.

А родственники в ответ:

– Кюрзе сегодня будем делать! Оставайся!

– О! – воскликнул Малахим, – коли кюрзе, говоришь, останусь!

Приготовила хозяйка дома кюрзе и подала на стол. Стал Малахим кушать, о том о сем говорить, а про то, что ему ехать надо, и позабыл. Вдруг слышит он – где-то паровоз прогудел.

– О! – воскликнул Малахим. – Слышали, паровоз меня зовет. Надо на вокзал идти!

Собрал он наспех свои вещи и, не доев угощение, со всех ног на вокзал помчался. Прибежал он, а поезд уже отъехал – только огоньки сзади горят. Побежал Малахим за поездом и давай кричать:

– Эй, куда пошел? Мой билет у меня в кармане.

Разве остановится поезд лишь потому, что Малахим задержался, пока кюрзе ел. Конечно же, нет! Подошел тогда Малахим к перрону, сел на скамейку и стал плакать и приговаривать:

– Ой! Ой!.. Недоеденное кюрзе, наверное, уже остыло.

– Ой! Ой!.. Ишак мой кричит, беспокоится за меня, скучает и умереть может... А жена в одиночестве от страха дрожит... А может быть, кто ее уже и похитил... Что я буду делать один...

Плачет он, да так горько плачет, будто отца родного хоронит.

Собрался народ и спрашивает:

– Что случилось? Почему плачешь?

А Малахим отвечает:

– Кюрзе остыло, ишак голодный, жена скучает, паровоз ушел.

– Не надо плакать! – говорят люди. – Скоро еще будет поезд.

А Малахим никак не успокоится:

– На что мне ваш поезд? Он не ждет меня... Я дам жене депешу, чтобы моего ишака прислала за мной... Мой ишак никуда без меня не уходит. Всегда меня дожидается... Лучше я пойду, кюрзе доем и буду ждать ишака своего.

Взвалил он свои вещи на спину и поплелся к родственникам жены кюрзе доедать.

А в народе с тех пор стали говорить: «Малахим кюрзе кушал, а поезд его не ждал».

 

Как Малахим золото нашел

Однажды захворал у Малахима ишак. Оставил он его дома, а сам положил в карман десять золотых монет и пошел на базар купить к ужину еду. Подошел он к базару и видит – у входа сидит слепой нищий и выкрикивает:

– Кто даст десять золотых, тому Бог сто золотых даст!..

– О! – воскликнул Малахим, – отдам-ка я нищему мои десять золотых... Глядишь, Бог мне сто золотых даст.

Отдал он нищему десять золотых, повернулся и пошел к себе домой.

– Что купил? – спрашивает жена.

– Как видишь, ничего не купил, – ответил Малахим и рассказал о том, как один нищий кричал: «Кто десять золотых даст, тому Бог сто золотых даст!.. Кто десять золотых даст, тому Бог сто золотых даст!» Вот я поверил этому нищему и отдал ему свои десять золотых, которые брал на еду.

Стала жена его браниться, набрасываться на мужа, кипя упреками, обрушивать ему на голову всякие проклятия.

– Только полоумный мог поверить глупым словам нищего... – чуть не плача кричала жена. – Эй, разоритель дома, ты подумал, что мы будем есть?.. Все никак с дурью своей не расстанешься!.. Надоел ты мне своими проделками!.. Ступай сейчас же и забери у этого афериста наши деньги!

Ничего не оставалось Малахиму делать. Пришел он на базар, а нищего и след простыл: еще бы, обрадовался он такой щедрой подачке и сбежал. Стал Малахим по базару ходить, не зная, что делать, как быть. Домой он не решался идти: жена опять обрушится на него с проклятиями. Вдруг слышит – кто-то кличет его. Повернулся и видит – знакомый человек.

– Малахим, есть у меня одна работа, – говорит этот знакомый. – Не согласился бы ты эту работу выполнить?

– А что за работа? – спрашивает Малахим.

– Отхожее место переполнилось... От вони себе места не находим, да и по нужде сходить негде.

– Если заплатишь десять золотых, согласен, – говорит Малахим. Пришел Малахим к знакомому человеку и видит: такую работу никто и за пятьдесят золотых не взялся бы делать.

– Ну, дожил, – подосадовал он и тут же утешил себя: – Ведь убираю же я за своим ишаком, почему и за людьми не убрать.

Засучил Малахим штанины, снял рубашку и принялся за дело. До самого вечера работал, весь измазался, устал, перепотел. Вдруг почувствовал он, что ведро о какой-то твердый предмет ударилось. «Что бы это могло быть?!» – удивился он. Спустился по пояс в яму и стал руками доставать этот предмет. А когда достал, то видит -это золотой слиток.

«Золото! – обрадовался он и тут же погрузил его на дно ямы. -Кто знает, хозяин увидит и отберет», – подумал он и решил скорее закончить всю работу и лишь потом взять находку и, пряча ее, – скорее домой.

Как порешил, так и сделал: закончил работу, положил слиток в ведро, наполненное вонючей жижицей и, взяв у хозяина причитающиеся ему десять золотых, – бегом подался домой.

– Эй, старая ворона, закрывай скорее все окна и двери, мы разбогатели! – сказал он жене шепотом.

– Что еще ты натворил?! – встревожилась жена.

– Сказано тебе, дура, делай, что говорят, – грозно приказал он.

Закрыла жена и окна, и двери – и ждет. А Малахим поставил ведро посредине комнаты – и комната наполнилась таким зловонием, что на жену рвота напала, и она слово сказать, на мужа обрушиться, отчитать его не может. А Малахим достал из ведра свою находку, бросил ведро во двор и, показывая, говорит:

– Теперь мы богатые... Построим хороший дом, сад посажу, коз куплю...

– Ишака продадим, лошадь купим, – вставила жена.

– Эй, старая ворона, запомни, никогда я ишака своего не продам, – взбунтовался Малахим.

Приказал он жене спрятать свою находку подальше от чужих глаз, сам умылся, поел и лег спать. Лежит он, и грезится ему новый дом, богатая обстановка, сад, козы... Всю ночь не спалось ему. Утром он положил в карман десять золотых и пошел на базар. Видит – у входа сидит тот самый нищий и восклицает:

– Кто даст десять золотых, тому Бог сто золотых даст!.. Кто десять золотых даст, тому Бог сто золотых даст!

Обрадовался Малахим этой встрече. Подошел к нищему, положил ему в шапку свои десять золотых и говорит на ухо:

– О, добрый человек, если по пояс быть в дерьме, Бог не только сто золотых даст, но и целое состояние.

Сказал так Малахим и, похлопав его по плечу, пошел по базару.

Теперь поведаем вам о жене Малахима. Закрыла она окна и двери, достала этот самый золотой слиток и давай на зуб пробовать: все никак не может поверить в то, что они, наконец-то, из нужды выберутся. Целый день она была занята этим делом.

Вечером вернулся Малахим и видит – окна и двери заперты. Стал он стучать, а жена до того испугалась, что с места сдвинуться не может. Ну, думает, пронюхали недруги о находке и пришли грабить.

Стучит Малахим полчаса, час... Никто не откликается. Взломал он окно, влез, а жена без сознания лежит, и в руках у нее золотой слиток. Схватил Малахим этот слиток, спрятал, затем плеснул на жену холодной водой и в чувство привел.

– Эй, разрушитель дома, я думаю, что это не золото, – говорит жена мужу.

– Что ты болтаешь, старая ворона? – стал возмущаться Малахим. – Ведь я по пояс в дерьме лазил, а ты – не золото, говоришь?!

– Малахим, давай отнесем этот слиток моему брату. Он ювелир, он сразу скажет – золото или не золото.

– Верно говоришь, жена!

Принесли они этот слиток брату жены и ждут, что же он скажет. А он опустил его в кислоту – и слиток почернел.

– Это медь! – говорит ювелир.

Не поверил Малахим, схватил свою находку и к другому знатоку заспешил. Тот тоже опустил этот слиток в кислоту – он еще темнее стал.

– Медь! – сказал и этот человек.

Не поверил Малахим и этому человеку, взял он свою находку, принес домой, сшил мешочек, положил в него слиток и стал хранить в надежном месте, уверяя себя и жену, что это золото. Только пользы от этого «золота» он так и не увидел, а постоянное беспокойство себе и жене создал – это точно!

 

Как Малахим спасал свою жену

Был в юные годы Малахим в солдатах. Стоит он на посту в одном городе и видит, как какая-то женщина в другом городе ругается с какой-то другой женщиной. Присмотрелся Малахим и видит: это его родной город, а женщина эта не кто-нибудь, а жена его, и ругается она с соседкой.

– Да быть тебе на куски порубленной, если врешь!.. Да чтобы тебе радости век не видать!.. – кричит его жена, да так громко и нервно, что все жилы и поджилки у нее на шее трясутся.

– Да чтобы тебе радость детей своих не видеть! – кричит она и бьет себя от злости по груди, по животу, по голове.

А та, с которой она ругается, ехидно смеется, гримасничает, на нервы жене его действует и еще больше злит ее.

– Ой, жена, хватит, перестань! – крикнул ей Малахим.

Видит Малахим, что жена не перестает, еще больше колотит себя то по голове, то по груди, то по животу...

Жалко стало Малахиму жену, сложил он в рупор ладони свои и давай кричать, жену бранить.

– Эй, жена, – кричит, – голову свою дурную крепче бей, но по груди и по животу своему не смей бить!.. Ведь я еще вернусь к тебе, и эти твои места мне еще будут нужны!

Только нет, никак не может жена успокоиться, усмирить свой гнев и злость.

– Да я тебе за такие наговоры глаза вытащу и собакам брошу! – злится она.

– Только попробуй! – отвечает соседка. – Так я весь дом твой в огонь превращу!

Не удержалась жена его, бросилась на соседку и давай за волосы ее дергать. А соседка изловчилась, свалила его, Малахима, жену и давай ногами топтать, по животу бить.

– Ах ты, злюка!.. Ты хочешь меня вдовцом оставить?! – разозлился Малахим на жену соседа и, схватив винтовку, выстрелил, да и сам проснулся в поту и страхе.

Услыхали выстрел солдаты, повыскакивали из своих казарм -и к Малахиму.

– В чем дело? – спрашивают.

А Малахим отвечает:

– Стою, – говорит, – на посту и вижу, как жена соседа мою жену ногами по животу бьет. Ну, я и не выдержал и выстрелил...

Наутро, говорят, начальство обругало Малахима и на три дня на гауптвахту отправило.

– Я не виноват! – возмущался он. – Это моя жена, дура, виновата! Ну, как бы то ни было, отсидеть ему трое суток пришлось. Ведь порядки для всех солдат одинаковы.

 

Как Малахим пошел в рукопашную схватку

Стоял как-то Малахим на посту у берега моря, нефтяные вышки охранял. А дело было в годы войны, да к тому же ночью. Вдруг видит он: в море какие-то люди к берегу плывут. «Ну, – думает Малахим, – это шпионы плывут. Хотят нефтяные сооружения взорвать».

Испугался он и навстречу к «шпионам» направился.

– Стой! Кто идет? – крикнул он в страхе и направил на них винтовку.

А на крик никто не ответил, только море волнами продолжало шуметь.

– Стой! Кто идет? – снова крикнул Малахим.

Опять никто не ответил, только море волнами шумит и шумит. Пуще прежнего испугался Малахим – и в третий раз крикнул:

– Стой! Кто идет? Стрелять буду!

И вдруг видит он: кто-то между нефтяными сооружениями с места на место перебегает.

– Смерть фашистам!.. Ура!.. – крикнул Малахим и, дав несколько выстрелов, вступил в рукопашную схватку со «шпионами». Колет он одного, колет другого, третьего... Вот уже и штык сломался. А Малахим все дерется и «ура!» кричит.

Услыхали солдаты выстрелы и, схватив свои винтовки, побежали Малахиму на помощь. Прибежали, а тут и прожектора заработали, освещать стали. Смотрят солдаты и ничего понять не могут. А Малахим не унимается, все «шпионов» бьет своим сломанным штыком и «ура!» кричит.

Набросили на Малахима солдаты аркан, свалили, а он весь в крови и ссадинах, а вокруг винты от кранов валяются.

– Что случилось, Малахим? – спрашивают его.

А он все: – Ура! Наши победили!.. – кричит.

А солдаты опять:

– Малахим, в чем дело?

– Шпионы! Шпионы по морю плыли. Хотели нефть взорвать.

Догадались солдаты, что Малахиму все это померещилось от страха. Ведь никаких шпионов и не было. Это волны в море друг за другом катились.

На следующее утро начальство приказало солдатам выстроиться и при всех вынесло благодарность Малахиму за его «смелость».

А через два-три дня выписали ему сухой паек и домой отправили.

– Смелость дурака – на руку врагу! – сказали ему начальники.

Так Малахим и «отвоевался», говорят!..

 

Как Малахим зло с жены снимал

Пришел как-то Малахим с друзьями к себе домой и говорит жене:

– Видишь, со мной друзья мои пришли, скорее поесть давай!

А жена растерянно руками развела и отвечает:

– Ой, Малахим, обед еще не готов. Соседка тонур заняла, лепешки печет.

Зло взяло Малахима на жену, вышел он во двор, – и вправду соседка кукурузные лепешки печет. Посмотрел Малахим виновато на друзей. А друзья ему:

– Ничего, пойдем к нам, поедим!

– Нет, – говорит Малахим, – я это дело так не оставлю!

Достал он свой пистолет и все кукурузные чуреки соседки прострелил.

– Это я зло с жены снимаю! – сказал он друзьям в гневе.

А в народе с тех пор стали говорить: «В лепешки стрелял, зло свое с жены снимал!»

 

Намек теще

Пришел как-то Малахим к теще в гости. А нужно сказать, что у тещи была привычка держать окна открытыми. А Малахим не мог переносить сквозняков – тут же простужался. Хотел он сказать, чтобы теща окна закрыла, но все никак не решался. Мало ли, на смех поднимет, опозорит его. Думал он, думал, как бы это намекнуть «закаленной» теще, и наконец придумал.

– Я все время думаю, как вам нелегко приходится, – сказал он теще.

– В чем? – полюбопытствовала теща.

– Ведь вам постоянно приходится то открывать, то закрывать окна... Я бы предложил вам вообще выбить все стекла. Глядишь, легче вам будет!

Догадалась теща, на что намекает зять, и закрыла окна.

 

Как Малахим ребят перехитрил

Возвращался как-то Малахим с базара на своей арбе. А день был таким жарким, что земля трескалась. Случилось так – проезжал Малахим мимо речки. Видит он – в речке детвора купается. Остановил ишака своего, слез с арбы и стал скотину распрягать: «Пусть, мол, отдохнет!»

Увидели дети Малахима, обступили его и стали ишака у него просить, чтобы прокатиться. Понял Малахим, что так просто не отделаешься от этих упрямых мальчишек, и на полном серьезе говорит:

– Не могу, дети! Мне нужно сначала у отца этой скотины разрешение взять. – С этими словами распряг он своего ишака, влез ему на спину и поехал к воде.

– Эй, Малахим, разве так купаются?! – удивились ребята. – Нужно же раздеться.

Малахим искоса посмотрел на ребят и ответил:

– С чего это вы взяли, что я купаться полезу! Ведь я же вам сказал: пойду и спрошу разрешения у отца этой скотины. Если разрешит вам прокатиться, то я не против.

Обрадовались дети, запрыгали от радости. А Малахим лукаво усмехнулся в свои усы и говорит:

– Только с одним условием: пока я буду говорить с отцом этой скотины, чтобы никто не лез в воду. Поняли?!

– Ладно! – согласились ребята.

Малахим разделся, привязал к спине ишака свою одежду – и они оба полезли в речку.

Купается Малахим, ныряет, удовольствие получает, фыркает, а позволить ребятам прокатиться на ишаке и не помышляет. Догадались ребята, что их обманывают, и решили отомстить Малахиму – забрать у него ишака и кататься. Стали они в речку прыгать. Видит Малахим – что-то здесь неладное, испугался и говорит:

– Ребята, скорее на берег и не шумите! Отец моего ишака что-то говорит.

Переглянулись ребята, выбрались на берег и ждут. А Малахим купается себе, ныряет, ишака купает, фыркает.

– Эй, Малахим, хватит нас обманывать. Никакого отца у твоего ишака нет, – сказал один из ребят.

– Ты нас обманываешь! – крикнул второй. – Давай скорее ишака сюда. Кататься будем. Не дашь – плохо будет!

А Малахим тем временем накупался, вышел на берег, быстро оделся и, ведя ишака к арбе, говорит:

– Знаете, ребята, что сказал отец моей скотины?..

– Что? – полюбопытствовали ребята.

– Нет! – говорит Малахим. – Лучше я вам сначала про его отца расскажу, а то вы не верите, что у моего ишака отец был.

– Ну, рассказывай, – попросил один из ребят.

И начал Малахим рассказывать ребятам придуманную им притчу о том, как у его ишака был отец, и пришел он как-то на эту речку купаться и утонул... Рассказывает Малахим, а сам ишака в арбу запрягает. А ребята слушают и никак не могут понять, правду говорит им Малахим или опять обманывает.

Тут один из мальчишек спрашивает:

– Разве утонувший может разговаривать?

Не растерялся Малахим и отвечает:

– Если не верите мне, идите на речку, там отец моего ишака лежит, сами у него узнаете: может он разговаривать или не может? – С этими словами он прыгнул в арбу и, торжествуя оттого, что так ловко провел мальчишек, погнал свою скотину подальше от речки.

А дети так и остались стоять в растерянности.

 

Ответ Малахима на замечание одного старика

Случилось так, что в кругу людей Малахим испустил «пары» и испортил воздух.

– Ты тоже, как и твой ишак, «пар» пускаешь... Постеснялся бы бороды своей! – заметил кто-то из стариков.

– Да, вы правы, – ответил на это Малахим. – Но около нас доктор живет, этот умный доктор сказал и мне, и моему ишаку, что ненужный газ в животе держать очень вредно!.. А потому и вам советую, почтенные, не держать при себе все ненужное!

 

Как Малахим с мельницы муку возил

Как-то раз попросили Малахима с мельницы несколько мешков муки перевезти. Приехал он на мельницу, погрузил в арбу мешки с мукой, сел сам поверх мешков и поехал. Едет он мимо леса и думает: «Возьму-ка немного муки, домой отнесу и накажу жене хинкал сготовить».

Кинулся он искать пустой мешок или что-нибудь такое, куда можно было бы пересыпать муку, но, как назло, ничего не нашлось. Снял он тогда с себя брюки, связал веревкой штанины и, сделав в мешке дырочку, стал насыпать в штанины муку. До самого края насыпал. Затем погрузил штанины с краденой мукой на арбу, сам залез и, спрятав свои безобразные места между мешками, погнал ишака в сторону своего дома.

– Эй, старая ворона, – крикнул он жене, когда подъехал к своим воротам. – Скорее штаны мне вынеси!

Испугалась жена, вынесла ему старые брюки и в тревоге спрашивает:

– Что случилось?

Малахим быстро надел на себя брюки, слез с арбы, взвалил на плечи штанины с краденой мукой – и скорее в дом.

– Что это такое? – спрашивает жена.

– Это живот мой опорожнил себя, – отшутился Малахим и наказал жене, чтобы та из «содержимого» его штанин вкусный хинкал приготовила.

Вскоре Малахим приехал в лавку и стал разгружать мешки. Видит продавщица – в одном мешке муки не хватает.

– Эй, Малахим, где мука? – кричит продавщица. – Отвечай!

– И в мешках, и на мельнице!.. – отвечает Малахим и скорее на арбу садится.

А продавщица кричит ему вслед:

– Ты мне ответишь! В суд на тебя подам! В тюрьму пойдешь...

А Малахим притворился, что ничего не слышит, и уехал.

Вернулся он домой поздно вечером. Отвел своего ишака в сарай, накормил, напоил, а затем и на цепь привязал: он всегда на ночь на цепь привязывал своего любимого ишака.

– Эй, жена, хинкал готов? – еще с порога спросил Малахим.

– Да, готов, иди умывайся и ешь! – ответила жена.

Умылся Малахим, вошел в дом и стал с таким аппетитом есть свой ужин, будто он неделю ничего в рот не брал.

– Да, и вправду вкусно! – сказал он, наевшись.

Только ночью, лежа в постели, вспомнил он, как продавщица пригрозила ему тюрьмой. Позвал он жену и обо всем рассказал. Стала жена на голове волосы рвать.

– Что я без тебя делать буду?! – кричит. – Кто кормить меня будет?! Посадят тебя в тюрьму, вот увидишь...

А Малахим заснул, и снится ему сон, будто его и вправду в тюрьму посадили. Проснулся он в страхе и видит: он дома, а жена рядом с ним сидит и плачет. Рассказал Малахим жене свой сон, а жена еще сильнее плачет.

– Вот увидишь, посадят тебя...

– Да! – заключил Малахим, – дело мое дрянь!.. Слышал я, что и дерьмо может иногда стать медом. Верно ли это? – усомнился он и остался лежать.

В это утро Малахим проснулся позже обычного. Взял он два ведра, пошел в уборную, зачерпнул в ведра дерьма и поставил их на арбу. Туда же положил он щетку с палкой. Затем запряг своего ишака и выехал со двора.

– Куда и зачем везешь это? – в недоумении спросила жена.

А Малахим приблизил к себе жену, поцеловал ее и говорит:

– Если наше дерьмо и вправду медом станет, то хорошо. Но если же наше дерьмо останется дерьмом, то смотри, жена, за моим ишаком. Штаны свои продай, но корми его до моего освобождения.

Хлестнул он ишака и поехал, а бедная жена осталась дома плакать и волосы рвать на голове.

Приехал Малахим в то утро прямо к милиции, остановил свою арбу, взял два ведра с дерьмом и вошел прямо в кабинет начальника.

– Я, Малахим, пришел по вашему вызову. Откуда прикажете начинать побелку? – С этими словами Малахим опустил свою щетку в ведро и только собрался провести ею по стене, как начальник, видя такое дело, крикнул дежурному. Прибежал дежурный и спрашивает:

– В чем дело?

– Кто звал этого дурака?! Выгоните его отсюда и эту вонь скорее унесите! – приказал начальник дежурному.

Схватили Малахима за шиворот и вышвырнули из милиции, а ведра с дерьмом и щетку снесли далеко в овраг и выбросили.

А Малахиму того и надо было. Сел он на свою арбу и с веселой песней на устах поехал на базар, на заработки.

Вечером приехал он домой и видит: жена все волосы на голове повырывала, все лицо исцарапала, плачет, успокоиться не может. Как же – пригрозили посадить мужа в тюрьму.

– Эй, жена, успокойся! – торжественно сказал Малахим и добавил: – Оказывается, верно люди говорят, что и дерьмо может медом стать! Кому я нужен в тюрьме? Пришел я туда, а меня за шиворот выгнали... Что поделаешь, не нужен я им... И слава Богу!

 

Спор Малахима с хозяином ослицы

Имел Малахим привычку выводить своего ишака на лужайку и привязывать длинной цепью за кол. И вот однажды, когда ишак Малахима пасся на лужайке, один человек привел свою ослицу, привязал ее за тот же кол, а сам сел в тени дерева.

Вышел Малахим из дома, смотрит: его ишак с какой-то ослицей непристойное дело делает. Обрадовался он, вбежал в дом и говорит жене:

– Эй, старая ворона, порадую тебя.

– Что случилось?.. Чем порадуешь?

– Наш ишак занят заботой о деторождении.

Малахим вывел жену на улицу и показал.

– Эй, старая ворона, кого бы ты хотела – осла или ослицу? -вдруг спросил он.

Жена усмехнулась и отвечает:

– Да лежать тебе в одном гробу со своим ишаком, – конечно же, ослицу... Осел у нас есть, была бы еще ослица, могли бы иметь целое стадо ослов... Ты бы, Малахим, стал главным ослом в этом стаде.

Догадался Малахим, что жена смеется над ним, и говорит:

– Да чтобы с языка твоего шкуру содрать! Ослепнешь на два глаза, увидев в сарае нашего осла и его дочь-ослицу. – С этими словами Малахим ушел к тому месту, где был привязан ишак.

И тут он видит: в тени дерева сидит какой-то мужчина и, созерцая происходящее на лужайке, радуется. Смекнул Малахим, что этот человек – хозяин ослицы, подошел к нему, поздоровался, сел рядом и спрашивает:

– Кого бы ты, друг, хотел иметь – осла или ослицу?

– Осла! – отвечает хозяин ослицы.

– А я ослицу! – говорит Малахим.

Они помолчали немного, и Малахим, продолжая думать, как бы из непристойных дел своего ишака извлечь выгоду, говорит незнакомцу:

– Как ты считаешь, друг, без муки можно испечь хлеб?

– Конечно же, нет! – усмехнулся хозяин ослицы. – Такого еще не бывало!

В это время мимо проходили судья и ростовщик. Подозвал их Малахим к себе, вежливо поклонился и спрашивает:

– А как вы считаете, почтенные, без муки хлеб можно испечь?

– Конечно же, нет! – ответили судья и ростовщик.

А Малахиму того и надо было. Хлопнул он в ладоши и, засмеявшись, показал на проделки своего осла и чужой ослицы. На том и разошлись.

Пришло время ослице разрешиться – родила она маленькую ослиху. Обрадовался Малахим и, взяв с собой веревку, побежал к дому хозяина ослицы и говорит:

– Слышал, друг, усилие моего осла успехом увенчалось!.. Ослица твоя ослиху принесла... Могу ли я забрать, как и договорились, свою ослиху?!

Растерялся хозяин ослицы и говорит:

– Да ты что, шутишь или с ума сходишь?!

– Никак нет, – отвечает Малахим. – Я не шутник и с ума не схожу!.. Вижу, это ты сам ума и совести лишился... Мужчина должен хозяином слова быть. – И Малахим напомнил ему лужайку и тот день, когда его, Малахима, ишак усердствовал над его, незнакомца, ослицей.

Разозлился хозяин ослицы и выдворил Малахима со двора, пригрозив еще тем, что собаку натравит на него.

Пришел тогда Малахим к судье и говорит:

– Почтенный судья, почти мой дом своим приходом. Одному человеку нужно одно дело сделать. Сделаешь – большой магарыч будет... Обязательно приходи вечером. Хороший плов тоже приготовим!

– Ладно! – ответил судья.

В этот же день Малахим пришел и к ростовщику.

– Почтенный ростовщик, есть один человек, которому под проценты большие деньги нужны... Приходи сегодня вечером ко мне домой. Хороший плов тоже приготовим!

Ростовщик дал согласие.

В этот же день Малахим снова пришел к хозяину ослицы и говорит:

– Ты, друг, нечестно поступаешь. Я хочу, чтобы этим делом судья занялся. Как он решит – так и будет!.. Жду тебя вечером у себя дома.

– Пусть хоть десять судей этим делом займутся, а правда на моей стороне! – разозлился хозяин ослицы.

– Пусть правда будет на твоей стороне, но я хочу услышать эту правду из уст судьи-законника, – заявил Малахим.

Ничего не оставалось делать хозяину ослицы, как согласиться прийти.

Вечером в доме Малахима собрались судья, ростовщик и хозяин ослицы. Сидит судья, смотрит на хозяина ослицы и думает, что этот человек и есть, наверное, тот самый, которому Малахим хочет помочь. А ростовщик тоже смотрит на хозяина ослицы и тоже думает, что этот незнакомец и есть тот самый человек, которому нужны под проценты деньги. А хозяин ослицы сидит и не знает, как ему быть, с чего начать разговор. Только Малахим знает, что к чему. Всякими пустыми хабарами гостей потчует, а о деле ни слова не говорит и обещанный плов на стол не подает. Вот уже и полночь наступила, а Малахим все пустые, ненужные разговоры ведет. Надоело гостям его пустые разговоры слушать, да и спать им уже захотелось. Не выдержал судья и говорит:

– Эй, Малахим, где твой обещанный плов?

А Малахим притворился, что не расслышал судью, и, обращаясь к хозяину ослицы, спрашивает:

– Что сказал наш судья-законник?

– Он говорит: где обещанный плов? – ответил хозяин ослицы.

А Малахим опять притворился, что и его не расслышал, и, обращаясь к ростовщику, спрашивает:

– Ты слышал, что они сказали?

Ростовщик приблизился к уху Малахима и громко говорит:

– Они говорят, что лучше бы плов кушать, чем твой хабар слушать!

Малахим хлопнул в ладоши и, смеясь, сказал:

– Понял, почтенные гости. Сейчас все будет, только не забудьте все вами сказанное.

Малахим удалился. А вскоре вернулся в дом, ведя за уздечку своего ишака.

– Почтенные гости, вы помните этого ишака? – спросил Малахим.

Гости переглянулись.

– Ну, того самого ишака, который на лужайке в такой-то день усердствовал над ослицей этого человека, – показывая на хозяина ослицы, продолжал Малахим.

– А!.. Помню! – сказал ростовщик.

– Помню! – подтвердил судья.

Только хозяин ослицы промолчал.

– А помните вы, почтенные люди, – не успокаивался Малахим, -как я спросил вас: «Можно ли без муки хлеб испечь?..» Что вы на это ответили?

– Всем известно, что без муки хлеба не испечь! – сказал ростовщик.

– Конечно, не испечь! – согласился судья.

Только хозяин ослицы опять ничего не сказал.

– А помнишь ли ты, хозяин ослицы, когда я у тебя спросил: «Кого бы ты хотел – осла или ослицу?» – что ты тогда ответил?

– Осла! – сказал хозяин ослицы.

– А я что сказал тогда? – снова спросил Малахим.

– Ты сказал – ослицу, – подтвердил хозяин ослицы.

– Так вот, почтенный судья и почтенный ростовщик, рассудите нас с этим не сдержавшим своего мужского слова человеком... Он отказывается отдать мне, как и договаривались, ослиху, которую произвела на свет его ослица при непосредственном усердии моего ишака... Ведь вы же сами сказали, что без муки хлеба не испечь.

Посмотрел судья на ростовщика, а ростовщик – на судью, и оба, недоуменно пожимая плечами, рассмеялись.

А Малахим опять за свое:

– Учтите, над вами Бог судья. Откажетесь от ваших слов – веры вам нет!

– Малахим, правда на твоей стороне. Рожденная ослиха принадлежит тебе, – вдруг сказал судья и по привычке встал.

– Почему? – возмутился хозяин ослицы. – Ведь ослица моя!

И вот тут-то судья объяснил:

– А известно ли тебе, хозяин ослицы, что и среди людей часто бывают такие споры. Ведь всегда по закону дочь принадлежит отцу, а сын – матери.

Рассердился хозяин ослицы, встал и удалился. А судья написал Малахиму бумажку, где говорилось, что рожденная ослиха от ослицы такого-то человека при усердии ишака Малахима согласно закону принадлежит ишаку Малахима, а значит – Малахиму. Написал он так, подписал сам и попросил подписаться ростовщика как свидетеля и, заверив печатью, передал бумажку Малахиму.

На следующее утро Малахим пошел к хозяину ослицы и отдал ему решение судьи.

Ничего не оставалось делать хозяину ослицы, как отдать хитрецу Малахиму новорожденную ослиху.

– Не убивай себя этим горем, друг! – сочувственно сказал Малахим хозяину ослицы, уводя новорожденную. – Мой ишак не дурак, как и его хозяин. Он в следующий раз непременно постарается для тебя осла сделать... Приводи еще свою ослицу!

 

Злость и мудрость Малахима

Как-то разозлился Малахим на ишака своего за то, что он не хотел выходить из хлева. На это у животного была причина – сильно болел живот. Малахим, не разобравшись в причине его упрямства, взял палку, стал бить скотину и приговаривать:

– Дурак из дураков, у меня клиент богатый из богатых... Глядишь, хорошо заплатит, если мы с бахчи привезем арбузы на базар...

Бьет он своего ишака все сильнее и безжалостнее. Но ишак не двигается с места. Орет во всю глотку, да так сильно, что соседский мальчик не мог пройти мимо – и зашел в хлев, где Малахим продолжал все сильнее и яростнее бить бедное животное.

– Дядя Малахим, зачем вы так бьете бедного ослика? – спросил ребенок.

Малахим пожаловался соседскому мальчику:

– Богатый клиент попросил с бахчи на базар привезти арбузы. Обещал хорошо заплатить. А этот упрямец не хочет, чтобы я хорошо заработал... Не хочет!.. Не хочет!.. Понимаешь, не хочет!

Малахим стал снова бить своего ишака. Бьет, а ишак все кричит, да так сильно, что на крик ишака жена Малахима прибежала. Вслед за ней на крик бедного ишака и соседи собрались. Стали все Малахима увещевать. А Малахим ни в какую – весь злобой пышет и продолжает избивать осла. Тем временем соседский мальчик сбегал домой, принес бедному животному хурджун кукурузных зерен и стал угощать, приговаривая:

– Ослик бедненький, ешь, не смущайся... Я знаю, как тебе больно... Я знаю... Меня отец ремнем бил, и мне ой как больно было...

Надо было видеть, как ишак потянулся к мальчику и стал жалостливо кричать свое «и-а!.. и-а!», как бы жалуясь и прося у мальчика защиты. Только нет, не жалел на сей раз Малахим своего ишака.

– Я посмотрю, кто из нас упрямее. Ты хочешь лишить меня хорошего заработка?.. Упрямишься?! – Малахим с новой силой и еще сильнее продолжал избивать своего ишака. Бьет он, а ишак орет и к мальчику за помощью тянется.

– Дядя Малахим, перестаньте бить. Ослик плачет... У него из глаз слезы текут... – чуть не плача, просит мальчик Малахима.

А Малахим и слушать не хочет: все бьет и бьет. Видя, как жажда хорошо заработать одолевает хозяина ослика, мальчик обратился к собравшимся соседям с просьбой собрать деньги и тем самым усмирить взбесившегося Малахима. Вскоре деньги были собраны и предложены Малахиму.

Взял Малахим эти деньги без зазрения совести и ушел со двора. Дорогой нанял он такого же, как и он, извозчика, сел и сам на его арбу и велел ему ехать на загородную бахчу. Загрузив арбу арбузами, Малахим велел извозчику ехать на базар, где его дожидался тот самый богатый клиент. Рассчитался клиент с Малахимом щедро, а вдобавок десять огромных арбузов подарил.

– Вези домой!.. Ешь на здоровье!

Обрадовался Малахим, влез на арбу и домой отправился. Приехав, приказал он извозчику разгружать арбузы. Пока извозчик был занят делом, Малахим вывел из хлева своего ишака и, показывая ему запряженного в арбу чужого ишака, сердито сказал:

– Дурак, сын дурака, ты видишь – то, что полагалось нам заработать, я отдал этому ишаку и его хозяину... Смотри и проси прощения.

Ишак Малахима жалостливо и виновато прокричал свое «и-а!», а Малахим ему в ответ:

– Ладно! Не расстраивайся!.. В крике твоем тоже есть прибыль... Те деньги, что я получил за жалость соседей к тебе, я отдал хозяину этого ишака... А те, что мне заплатил богатый клиент, – в шесть раз больше, а в придачу еще и десять – вон видишь, каких! – арбузов нам достались... Не переживай и не сердись... Утром надо на базар ехать... А пока отдыхай и арбузом угощайся.

Малахим нарезал своему ишаку арбуза, да и сам пошел есть с женой вкусный арбуз.

 

Как Малахим вернул своего ишака

В один из дней Малахим вывел своего ишака на лужайку, чтобы тот травку пощипал, а сам ушел по делам. В это время мимо проходил хлебопекарь, которому нужно было свезти пшеницу на мельницу. «О, слава Богу! Вот и бесхозный ишак... Взвалю на него мешок и на мельницу свезу», – решил хлебопекарь. Сказано – сделано. Погнал он ишака к себе во двор, взвалил на него мешок зерна и погнал на мельницу. А когда зерно было помолото, он взвалил на ишака уже два мешка – мешок с мукой и мешок с отрубями.

Дома хлебопекарь накормил ишака отрубями. Ест ишак с удовольствием, хвостом туда-сюда водит. А хлебопекарь ему:

– Ешь! Ешь! Бедный ты мой. Проголодался!.. Тебя сам Бог мне послал!.. Я тебя не обижу... Помощничек ты мой... Ешь! Ешь!..

Пусть хлебопекарь радуется найденному ишаку, а я расскажу вам о Малахиме.

Пришел он на лужайку, чтобы ишака своего домой пригнать. Глядь – ишака и в помине нет. Бросился Малахим искать пропажу, но нигде ишака нет. Прибежал он, взволнованный, домой и давай зло на бедной жене срывать.

– Бездельница!.. – кричит. – Могла и присмотреть за нашим кормильцем.

– Найдется! – успокаивает его жена.

– Но если не найдется, я тебя буду в арбу запрягать... Запомни!..

– Ладно!.. Ладно!.. Успокойся! – отвечает жена.

Малахим снова принялся искать пропавшего своего ишака, но его нигде не было.

Спустя несколько дней Малахим пуще прежнего стал злым и раздражительным. А еще через несколько дней он то и дело бубнил:

– Мой кормилец!.. Куда же ты ушел?.. Зачем ты покинул меня?.. Если ты не вернешься, я покончу с собой...

В один из дней Малахим и вправду хотел покончить с собой. Приказал он жене приготовить вкусный, на курином бульоне, хинкал. Наевшись, налил он себе в стакан уксуса и, сказав жене: «Бездельница!.. Живи без меня», – залпом выпил содержимое стакана и растянулся посредине комнаты.

Жена, видя такое дело, подняла крик, позвала соседей, затем и за раввином сбегала, чтобы посмертную молитву прочел.

– Вай-вай!.. Как мне одной жить? – кричала жена и рвала на голове волосы.

Кто-то позвал лекаря, и Малахим был спасен. А вскоре он поправился, стал выходить во двор, но мысль о пропавшем ишаке не покидала его, и он все продолжал заговариваться:

– Мой кормилец!.. Куда же ты ушел?.. Зачем ты покинул меня?.. А может, ты обиделся на меня и ушел...

Вдруг Малахима осенила мысль: «Впрягу-ка я себя в арбу и буду вместо ишака возить... Глядишь, увидит ишак, как мне тяжело, пожалеет и вернется... А может, арбу свою узнает!»

Сказано – сделано. Впряг он себя в арбу и поехал на базар. Встал он, где извозчики и амбалы стоят, и ждет. Долго ждал он, и только к вечеру к нему подошел мужчина и попросил отвезти мешок зерна на мельницу. Договорились о плате, и Малахим покатил свою арбу. Дорогой он несколько раз останавливался, чтобы передохнуть – пот со лба, с лица, шеи вытереть: как-никак дорога неблизкая. Наконец, изрядно приуставши, добрался он до мельницы и – о чудо! – видит своего ишака, а на шее у него висит торба и он из нее вовсю ест отруби и хвостом крутит. Смотрит Малахим и диву дается: ишак его даже поправился, похорошел. Подошел он к нему, погладил его по спине, а ишак и внимания не обращает. Малахим ему: «Из-за тебя я чуть не покончил с собой», – а ишак отворачивается и слушать не хочет... Малахим ему: «Ты что, меня, хозяина своего, не узнаешь?» А ишак посмотрел на Малахима, повернулся к нему задом, да как лягнет его по ноге. Понял Малахим: ишаку его новое житье-бытье лучше...

«Ладно! – думает он. – Попробую его разжалобить». Снял он с арбы мешок с зерном, снес на мельницу, затем запряг себя в арбу и стал вокруг своего ишака бегать. А ишак видит все это и только все задом к Малахиму поворачивается и ногами дрыгает: мол, пошел ты к черту.

Долго Малахим возил вокруг своего ишака арбу, изрядно устал и лег на землю, чтобы передохнуть. А то, глядишь, и замертво упасть можно.

Пусть Малахим продолжает отдыхать, а ишак его и знать не желает, а я расскажу вам про хлебопекаря. С того дня как у него появился неизвестно чей ишак, зажил он припеваючи. Прибыли его увеличились: если он в прошлом носил на себе мешок с хлебом, чтобы продать, то теперь он возил и продавал по пять-шесть мешков в день.

«Помощничек ты мой!» – любил называть ишака хлебопекарь.

Что и говорить: души не чаял хлебопекарь в своем помощнике и кормил его отрубями, ничуть корма не жалея.

И вот сегодня хлебопекарь взвалил на ишака зерно и погнал его на мельницу. Занес он мешок на мельницу, а ишака оставил во дворе, повесив ему на шею торбу с отрубями.

– Ешь на здоровье!.. Сил набирайся, – сказал он, – сейчас зерно помелем – и домой... Дома еще свежих отрубей поешь.

Пусть хлебопекарь зерно мелет, а я расскажу вам про Малахима. Отдохнул Малахим и опять подошел к своему ишаку, погладил его, взял за голову и хотел было в морду поцеловать, а ишак как закричит. Услыхал хлебопекарь крик ишака, выскочил из мельницы и видит – какой-то бородатый старик за морду ишака держит и говорит ему: «Ты что, забыл своего хозяина?»

Подбежал хлебопекарь и с силой оттолкнул Малахима. Ишак, видя такое дело, повернулся задом к хлебопекарю и как лягнет его. Затем ишак подошел к лежащему на земле Малахиму и стал жалостно кричать: «и-а-а! и-а-а!»

Хлебопекарь быстро принес мешок с мукой и мешок с отрубями, взвалил все это на спину ишаку и хотел было погнать его, а Малахим, встав с земли, говорит хлебопекарю:

– Милый человек, возьми мою арбу, запряги в нее бедное животное, а в арбу положи свои мешки... Как-никак бедному ишаку легче, да и самому можно сесть.

Хлебопекарь посмотрел на бородатого старика и, немного подумав, так и поступил.

– Садитесь и вы! – предложил хлебопекарь Малахиму.

Сел Малахим на свою арбу, сел и хлебопекарь. Сидят они рядом, молчат, каждый о своем думает. А ишак рысцой несется, только головой качает, будто радуется, что теперь у него два помирившихся хозяина: один – верный друг, другой – щедрый кормилец.

Когда они добрались до дома хлебопекаря, Малахим и говорит:

– Теперь снимай свои мешки и давай плати мне за все беды, что ты причинил мне, украв моего кормильца.

Поначалу хлебопекарь растерялся и даже не знал, что сказать, как поступить. А Малахим тем временем снял с арбы мешки и попытался выехать за ворота. И вот тут хлебопекарь спохватился и преградил Малахиму дорогу.

– Это мое животное, – вскричал он и, схватив Малахима за шиворот, выставил за ворота.

– Ну ладно, посмотрим, кто хозяин моего кормильца, – убегая, крикнул Малахим и, придя домой, все рассказал жене.

Прошло, говорят, несколько дней. Малахим места себе не находил, злился на жену безвинно и стал снова заговариваться:

– Ай-я-яй!.. Бедный мой кормилец, как ты уживаешься с этим бандитом?.. Ай-я-яй!.. Осиротел я... Нет мне больше жизни...

Видя такое дело, жена Малахима стала по соседям ходить и рассказывать о похищенном ишаке, о состоянии мужа. А соседи только сочувствуют и советуют к судье сходить, дабы наказал бесстыдного вора. Сходила жена Малахима и к раввину и все рассказала ему. Тот выслушал и тут же написал жалобу на вора-хлебопекаря и посоветовал ей самой отнести к местному судье.

Сказано – сделано. Отнесла жена Малахима эту жалобу к местному судье и попросила наказать вора и вернуть им их ишака-кормильца. Не стал судья откладывать, пришел он к хлебопекарю и видит: и вправду во дворе известная арба Малахима, а у сарая и его же ишак с торбой на шее – отруби ест и важно хвостом крутит. Постучался судья в ворота. Вскоре вышел хлебопекарь и, догадавшись, что к чему, молча провел судью в дом, а жене приказал скорее стол с выпивкой накрыть.

Сказано – сделано. Вскоре стол был накрыт. Сидят судья и хозяин дома, едят вкусный обед, вино пьют, пустые разговоры ведут... Наконец судья и говорит:

– За угощение спасибо... Но за воровство ишака Малахима пять лет тюрьмы полагается.

И вот тут-то хлебопекарь взмолился и стал просить судью помочь ему, не доводить дело до суда.

– Не могу, – говорит судья, – весь город знает, что ты украл ишака Малахима.

– Ничего не знаю, – взмолился хлебопекарь. – На тебе тысячу золотых... Только до суда не доводи.

– Ладно! Уговорил... – согласился судья и добавил: – Я устрою у тебя дома твою и Малахима встречу и буду выяснять: чей это ишак и арба?.. Ты говори, что твой, и от этого не отступай... Не пойман – не вор... Понял?

– Понял, дорогой судья!.. Понял!.. Как ты сказал, так и будет.

Вскоре к Малахиму домой принесли бумагу, извещавшую, что он для выяснения приглашается в такой-то день и час домой к хлебопекарю.

Догадался Малахим, что здесь правды быть не может. «Подкупил судью хлебопекарь... И сомнений здесь быть не может», – заключил он и стал обдумывать: как быть? Ведь и ишак не желает его признавать... «На отруби хлебопекаря меня променял», – сокрушался Малахим.

Все оставшиеся дни и ночи думал Малахим: как образумить своего ишака, заставить признать истинного хозяина? Вдруг вспомнил, как он, Малахим, вылечил умирающего своего ишака. «Да-да!.. Надо ему напомнить, кто его, умирающего, спас от явной смерти, -подумал Малахим, но тут же усомнился: – А если не признает меня мой кормилец?! А если и судья против правды будет?! Что тогда?.. Ай-я-яй!.. Пропал я», – стал снова сокрушаться Малахим и нервно ходить взад-вперед по комнате да жену проклинать.

– Как я докажу, что эта скотина моя, если и судья не по правде судить будет? – кричит Малахим.

– Дурак, успокойся... Сходи к раввину, он что-нибудь предложит.

– Сама иди!.. – зло сказал Малахим.

Сбегала жена Малахима к раввину и стала совета просить. Выслушал ее раввин и посоветовал, чтобы Малахим сходил в день суда на базар, в нимаз, а заодно и в городское управление и всем сказал, что такой-то хлебопекарь приглашает вас в такое-то время к себе... Сегодня он отмечает годовщину смерти всеми уважаемого отца своего... Кто придет, тот придет... Пусть и соседей зовет... Ведь все знают, кто хозяин ишака...

Пусть Малахим делает все так, как сам знает и как ему насоветовал раввин, а я поведаю вам, что тем временем делал хлебопекарь. Едва в тот день ушел судья, хлебопекарь нанял мастеровых и велел им выстроить из красного кирпича сарай. Когда все было построено, нанес он в этот сарай соломы, настелил пол, а ишаку насыпал в корыто отрубей и приговаривает:

– Ешь!.. Ешь!.. Сколько твоей душе угодно. Лучше, чем у меня, тебе нигде не будет... Забудь ты своего старого и нищего хозяина... Я твой хозяин... Слышишь, я твой хозяин...

А ишак ест, хвостом радостно крутит, довольный такой жизнью и заботой о нем.

И вот наступил назначенный день. Пришел в назначенное время судья. Вскоре пришел и Малахим, неся в руке медный таз и кувшин. Смотрит он: в глубине двора построен для его ишака сарай, а у сарая его арба стоит. Понял Малахим, что хитрый хлебопекарь подкупил судью, а ишака его кормит, чтобы настоящего хозяина не признал.

– Да! – сказал он с досадой. – Все подкуплено. Нет в мире правды. Все деньги решают... Но правда сильнее!..

Вошел Малахим в небедно обставленные покои хлебопекаря и, отбив судье поклоны, сказал:

– Всеми уважаемый правдолюбец, судья... Я надеюсь, что все будет по справедливости...

– Только так и никак по-другому, – важно сказал судья и добавил: – А теперь ты, Малахим, и ты, хозяин дома, садитесь друг против друга... Я буду задавать вам вопросы, вызнавать: кому принадлежит этот ишак?

Первый вопрос судья задал Малахиму:

– Чем ты можешь доказать, что этот ишак принадлежит тебе?

Тогда Малахим встал и сказал:

– Уважаемый и справедливый судья и дорогой хлебопекарь... Прошу я вас разрешить мне запрячь этого ишака в арбу, и мы посмотрим: если он пожелает идти за мной, то он мой; если нет – то нет.

Пожал судья в недоумении плечами, посмотрел на хлебопекаря, не зная, что сказать, как поступить. А хлебопекарь, уверенный в том, что от такой сытной и уютной жизни скотина никуда не пойдет, говорит:

– Ладно! Я согласен.

Зашел Малахим в сарай, а там такая чистота и уют – лучше, чем в его сакле. А в корыте – отруби, тут же рядом, в другом корыте – вода.

– Ишак Малахима, – обращаясь к ишаку, говорит Малахим, – хватит, погостил, пора и меру знать. Хозяин за тобой пришел... Пошли, дорогой!..

А ишак ни с места. Малахим пытается его во двор вывести, а он упирается ногами. Долго тянул его Малахим к выходу, наконец ишак, узнав своего хозяина, поддался и вышел во двор. Запряг его Малахим в арбу и попробовал со двора вывести. Но тут ишак так заупрямился, что Малахим и вправду не знал, что делать. Взял он тогда свой медный таз, налил в него незаметно от всех немного воды, приблизил этот таз к ишаку, влез в него и стал причитать, плакать:

– Ой!.. Ой!.. Мой кормилец, что я буду делать без тебя? Ведь ты нашу дружбу на отруби вора-хлебопекаря променял... Ой!.. Ой!.. Ведь ты знаешь, что кроме тебя у меня никого нет... Ведь ты знаешь, как я люблю тебя... А помнишь ты, как я тебя лечил и от смерти спас?..

Нужно сказать, что во двор к хлебопекарю пришел мулла, а с ним еще несколько мусульман. Пришел и раввин, а с ним и седобородые евреи. Вскоре появился и священник, а с ним несколько старушек, повязанных платками. Здесь же был староста города, а с ним и несколько городовых в форме. Пришли соседи Малахима, знакомые с базара, мальчики и девочки из соседних дворов набежали. Словом, целая толпа народу собралась. Смотрят они на все происходящее здесь и толком понять не могут. А Малахиму того и надо.

– Ой! Ой!.. Мой кормилец, ишак Малахима, как ты сюда попал? Кто тебя украл у меня?.. Ты что, нашу дружбу на отруби хлебопекаря променял?! Ты помнишь, как я, любящий тебя хозяин, от смерти спас?.. – С этими словами Малахим вылез из таза и поднес этот таз к морде ишака.

Наполненный водой таз сразу напомнил ишаку, как он, ишак, страшной болезнью заболел некогда и как излечился от слез оплакивавшего его, ишака, Малахима.

– И-а-а!.. И-а-а! – закричал ишак.

– Вот! Вот!.. Вспомнил, дорогой!.. Пойдем домой!.. Будь умником! – слезно стал упрашивать ишака Малахим.

И – о чудо! Ишак и вправду тронулся с места и направился к воротам. Обрадовался Малахим и хитро посмотрел на судью и на вора-хлебопекаря. Смотрит он и слышит, как судья говорит хлебопекарю:

– Ишак его!.. Ничего не поделаешь... Видишь, все собравшиеся знают, что ишак его... А тебя надо судить как вора... Я ничего не могу сделать... Из-за тебя и меня за взятку посадят.

Побледнел хлебопекарь и дрожащим голосом говорит судье:

– Придумай что-нибудь... Не доводи дело до суда...

Услышал Малахим этот разговор и, приблизившись, сказал судье на ухо:

– Дорогой судья, положи в торбу ишака то, что взял у хлебопекаря... Пусть о том, кто вы такие, мой ишак знает, а не эти люди.

Судья посмотрел на хлебопекаря – мол, как быть? – а тот кивнул головой в знак согласия. Положил судья незаметно ишаку в торбу мешочек с тысячью золотых монет, а вслух сказал:

– Ишак хотя, как и хозяин, дураком слывет, а в правде – умен.

А Малахим, сев на свою арбу и погоняя ишака, ответил:

– Два дурака – умный выход нашли.

Собравшаяся толпа поняла, что к чему, и вскоре разошлась.

Говорят, что хлебопекарь, назло Малахиму, купил себе осла и продолжал свое дело. А в народе родилась поговорка: «Чужое возьмешь – и свое потеряешь...»

Так случилось и с вором-хлебопекарем. Говорят, с тех пор он боялся показываться на глаза проучившему его Малахиму. А Малахим с тех пор стал еще больше любить и лелеять своего ишака. А в народе еще много рождалось о нем и его ишаке сказок-потешек.

 

Любовь и мертвых воскрешает

...и было у них трое детей... семь дней и ночей шел он землями родными... сорок дней и ночей преодолевал любящий сын трудности пути...

Цифры «три», «семь» и «сорок» являются излюбленными как в джугурском, так и в персидском фольклоре. Эти цифры имеют магическое значение.

...одна из этих дорог убегала глубоко вниз, в бездонное ущелье, а другая – взбиралась высоко в гору и скрывалась где-то за облаками... И поведал ему дан-Амалдан о том, что хороших, добрых людей небо забирает к себе, а плохие уходят под семь пластов земли...

Народное поверье, согласно которому ад находится в глубине земли под семью пластами, а рай – над седьмым небом. Небо представлялось воздушной массой, состоящей из семи «табага» – этажей. Каждый этаж отделяется от другого плотной перегородкой «перде» и предназначен для звезд, планет и ангелов. Над седьмым этажом стоит постоянный трон Всевышнего. Дан-Амалдан – см. словарь терминов, собственных имен и непереводимых слов.

...сели сестры за стол и стали ждать прихода брата, но незаметно для себя уснули. А тем временем из норы вылезли мыши, увидели чурек, выкатили его на улицу и стали есть... А когда мачеха дух испустила, мыши схватили ее и унесли на тот свет...

В мифах различных народов мыши нередко выступают как дети неба (обычно громовержца) и земли. У народов древнего Средиземноморья (Египет, Палестина, Греция) общеприняты и представления о происхождении Мыши из земли. Мифологические значения образа Мыши согласуются с ролью мыши в народной медицине, ритуалах, магии. Согласно ветхозаветной традиции, филистимляне приносили в жертву фигурки золотых мышей для сохранения страны от чумы (Щарств, 6:45). В некоторых рукописях египетской «Книги мертвых» появляется богиня с мышиной головой, олицетворяющая преисподнюю и смерть. В одном из основных центров неолитической культуры в Чатал-Хююке (Малая Азия) в могиле жрицы (ок. VI тыс. до н.э.) среди предметов, символизирующих подземный мир и смерть, найдены обильные захоронения мышей. Появление и действие мышей в сказке образно подчеркивает представления о взаимосвязи жизни и смерти, неба и земли.

 

Рустам – сын Зола

Салам алейкум! Ваалейкум (в)ассалам!

Приветствие у мусульман. Дословно: «Да будет тебе мир». У евреев аналогичное приветствие: «Шолом алейхем!» или дословно: «Мир вам». На такое приветствие принято отвечать: «Алейхем шолом» – «Всем вам мир».

...стали мудрецы вдоль могил, прочли свои мудрые книги и велели Пейгамберу ударить своим кнутом по могилам. Ударил первый раз Пейгамбер -земля расступилась, все увидели кости умерших. Ударил второй раз -кости обрели тело. Ударил в третий раз – к мертвецам вернулась жизнь...

Евреи верят в воскрешение мертвых. Талмуд специально оговаривает, что не верящий в Тхият а мэтим – Оживление мертвых ставит себя вне еврейства... Обряд воскрешения в сказке – парафраз 37-й главы Книги пророка Иезекииля: (1) Была на мне рука Г-сподня, и увлек меня духом (Своим) Г-сподь и опустил меня среди долины, и она – полна костей. (2) И Он провел меня над ними, вокруг-вокруг, и вот – многочисленны весьма на поверхности долины, И вот – иссохшие весьма. (3) И сказал Он мне: сын человеческий! Оживут ли кости эти? И сказал я: Г-сподь Б-г, Ты знаешь. (4) И сказал Он мне: пророчествуй о костях этих и скажешь им: кости иссохшие, слушайте слово Г-сподне! (5) Так сказал Г-сподь Б-г костям этим: вот Я ввожу в вас дыхание (жизни) – и оживете. (6) И дам вам жилы, и взращу на вас плоть, и покрою вас кожей, и введу в вас дыхание (жизни), и оживете и узнаете, что Я – Г-сподь. (7) И пророчествовал я, как повелено было мне. И раздался звук, когда пророчествовал я, и вот – шум: и сблизились кости – кость к кости ее. (8) И видел я: и вот на них жилы, и плоть поднялась, и покрыла их кожа сверху, но дыхания (жизни) нет в них. (9) Но Он сказал мне: пророчествуй дыханию (жизни), пророчествуй, сын человеческий, и скажешь дыханию (жизни): так сказал Г-сподь Б-г: от четырех ветров приди, дыхание (жизни), и дохни на убитых этих, и оживут они. (10) И пророчествовал я, как повелел Он мне, и вошло в них дыхание (жизни), и они ожили, и встали на ноги свои...

 

Ложь и Правда

...Своей бородой клянусь!..

Также в сказке «Козни Шагаду» – «Да быть срезанной моей бороде!» – джугурские клятвы. Считаются святыми клятвами, ибо верующие обязаны были носить бороду; безбородые считались неверными Богу.

 

Нареченные

... братья дали друг другу клятву: если у одного из них родится сын, а у другого дочь, то они их поженят... юные брат и сестра втайне мечтали стать мужем и женой, но боялись запрета родителей... Когда же им сказали, что они еще до рождения наречены были быть супругами, молодые поначалу засмущались, но затем, не сумев скрыть своего счастья, бросились обнимать и целовать своих отцов...

Описаны обычаи джугури: переговоры о браке ведутся между отцами и родственниками молодых; женщины, даже матери, не вмешиваются в этот вопрос; считается, что детям говорить с родителями о браке «совестно», поэтому сын уведомляет отца о своем намерении жениться через близкого товарища; невеста не принимает участия в обсуждении, так как подразумевается, что благовоспитанная девушка, если ее и спрашивают (через близкую подругу), должна ответить, что «согласна на все, что они (родители, братья, родственники) не сделают с нею». Известны браки у евреев между близкими родственниками. Например, жена Авраама Сара была его сестрой, дочерью Фарры от другой жены. Сын Авраама Исаак вступил в брак с Ревеккой: по мужской линии она приходилась ему двоюродной племянницей, а по женской – двоюродной внучкой. От этого брака родились близнецы Исав и Иаков, последний был женат на двух двоюродных сестрах.

...да продлятся дни твои, дочь, но как же мне поступить? – воскликнул отец. – Если я даже откажу падишаху, то он убьет меня, а тебя силой сделает своей женой...

Одна из Десяти заповедей, полученных Моисеем от Бога на горе Синай: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх.20:2-17). Цитата из Ветхого завета подчеркивает особо сложный выбор, сделанный отцом во благо дочери, и его желание, чтобы она смирилась с таким решением.

...и прошли они путь длинный, как кишка Шагаду...

Народное поверье о том, что кишки Шагаду не имеют ни конца и ни края. По тексту сказки подчеркивается длительность событий.

Да гореть мне в огне!

Солнце и огонь у джугури обожествлялись издревле. С этим связано множество пословиц, поговорок и клятв: «Да сгореть твоему отцу...»; «Душой солнца клянусь...». Предположительно появились с зороастрийского периода. Горские евреи считали, что между адом и раем находится толстая раскаленная проволока, по которой должна идти душа, чтобы окончательно очиститься от грехов и попасть в рай. Душа несколько раз пытается, доходит до середины длинного пути, спотыкается под тяжестью грехов и падает на проволоку, которая с шипением и свистом разрывает тело пополам. Тело летит вниз и попадает в огонь, где превращается в пепел. После этого тело опять возобновляется, и душа продолжает терзаться, пока на ней не останется ни одного греха. После очищения она благополучно доходит до седьмого неба, где ее встречают добрые ангелы, показывают ей все величие Бога и сопровождают ее в рай.

...к этому дню город разукрасили красными полотнами. В красный наряд оделась и девушка-падишах...

Красные полотна и одежды в сказке подчеркивают, что суд, устроенный девушкой-падишахом, был справедливым и угодным Богу. В Заповеди о построении Мишкана (позже – Бейт Амикдаш, Храм) книги Шмот Мидрашей упоминается, что верхнее покрытие Мишкана состояло из многослойной тканой материи. Полотнища покрытия не только составляли крышу, но также свисали с боков. Нижний слой материи, составлявший потолок Мишкана, был выткан из небесно-голубой шерсти изумительной красоты. При взгляде на потолок казалось, что смотришь на голубое небо. Казалось даже, что в небе сияют звезды, потому что золотые пуговицы, вдетые в петли и соединявшие полотнища, были похожи на звезды. Слой, лежавший над небесно-голубыми полотнищами, был сделан из козьей шерсти. Полотнища из козьей шерсти, в свою очередь, были покрыты слоем окрашенных в красный цвет бараньих и тахашевых кож. Согласно мнению отдельных мудрецов, тахашевые кожи образовывали крышу над Мишканом, а бараньи кожи, прикрепленные к ним, свисали с обеих сторон, закрывая брусья.

...поклялся могилой своего отца, ибо эта клятва в те давние времена была самой убедительной клятвой...

Клятва, видимо, от еврейского обычая отправляться в тяжелую минуту на кладбище и просить о заступничестве похороненных там предков или праведников.

Во галам, во салам!

Джугурская поговорка: «И перо (см. калам), и здравие».

 

Судьба

...связал бывший советник горе свое в один узел...

Распространенное выражение, означающее – набраться терпения, довериться судьбе.

...платок мой к ногам вашим, великий и всемогущий правитель...

У джугури для женщины считается позором показаться простоволосой мужчине. Если же она бросает свой головной платок к ногам мужчины, это значит, что она, унижая себя, о чем-то просит. В таких случаях отказ недопустим.

...юноша и девушка волосы на себе рвут и криком исходят...

Общие причитания мужчин и женщин, удары себя в лоб, в лицо, в грудь, вырывание волос на голове, царапанье щек, кусание рук и другое – у горских евреев знаки глубокого горя, как правило, в связи со смертью близкого человека.

 

Козни Шагаду

...во дворе расстелен огромный персидский ковер, и сидит на этом ковре ашуг. Он играет на сазе и поет мугамы...

Мугам – основной жанр азербайджанской музыкальной устной классической традиции. Состоит из чередования больших частей импровизационного характера с разделами инструментального и песенного типа. Мугам принято считать исторической производной от камерной музыки персидского двора, вобравшей в себя древнюю традицию ашугов, певцов и сказителей гор Кавказа.

...видно, Нум-Негир у меня между ног прошел!

Джугурское божество. Дословно «Нум» – имя, «не гюрде» – не держать, не произносить. По поверью, нельзя произносить имени Бога и оно никому не известно, также и имя Нум-Негира, который принадлежит попеременно к добрым или злым, смотря по заслугам человека. Считается покровителем путников и семейного плодородия. Чтобы приобрести расположение Нум-Негира, нужно уважать ближних и их детей, как своих собственных, и быть приветливым к странникам. В этом случае божество является в виде белой каменной куницы, которая проносится мимо с быстротой молнии. Если же животное прошло между ногами человека, то непременно быть беде.

...отцом клянусь...

Клятва джугури. Считается, что клятва именем отца или именем собеседника самая крепкая, а ложная клятва оборачивается проклятием для того, кто клялся.

...у тебя разум помутился, над тобой надо заговор прочесть...

Причиной припадков, сумасшествия, ревматизма и детских болезней, по мнению джугури, непременно является злой дух или дьявол. Например, сумасшествие – на джугури «шахадуни», т.е. буквально схваченный дьяволом. Для лечения болезней призываются знахари, цирюльники и другие, не имеющие понятия о медицине люди, которые в лечении используют травы, талисманы, заговоры от сглаза и прочие подобные «средства».

 

Три дочери купца

...привези мне платье, сшитое из тонкой кожуры лука...

Кожура лука символизирует стремление старшей дочери купца к богатству пусть даже ценой сделки с чертом, в сказке – с людоедом. По джугурской легенде, жила в одном селении бабка Гегей-аа. Однажды поздней ночью пришел к ней близкий родственник (на самом деле Шагаду в образе родственника) и начал стучаться, вызывая ее к рожающей жене. Бабка оделась и пошла с ним. Ночь была очень темная, и Гегей-аа не могла понять, какой дорогой они шли. Наконец, видя, что путь затягивается, она спрашивает родственника, куда они идут. «К нам, – говорит он, – только мы идем другой дорогой». Шли, шли и наконец вошли в маленькую саклю. Со входом бабки все поднялись с мест и стали кругом около двери. Гегей-аа присела к лежавшей тут же на полу больной и начала ее осматривать. Роженица начала кричать, чувствуя схватки, а все стоявшие кругом стали бить в ладоши и петь песню: «Кукле сохди, мамуни, момой!» (сына даешь (сделаешь), будешь жить, бабка); «Духделе сохдиге, мимире, момой!» (дочь даешь, умрешь, бабка). При этих словах подняла Гегей-аа голову, посмотрела на окружающих и замерла от страха. Все были с переставленными пальцами на руках и рогами на лбу. Тут она поняла, что попала к чертям, и начала думать о своем спасении в случае рождения девочки. На ее счастье, в кармане обнаружился кусочек воска. Через некоторое время родилась девочка, и бабка, сделав из нее при помощи воска мальчика, показав ребенка всем, начала проситься домой. Черти упрашивали ее остаться на несколько дней, но бабка не согласилась. Тогда черти принесли ей целый подол золотых денег и проводили до самого аула. Тут начало светать. Черти исчезли, а Гегей-аа увидела в подоле вместо денег шелуху лука и чеснока. Она бросила все и побежала; черти же, раскрыв обман, во все следующие ночи приходили и вызывали Гегей-аа из дома. Бабка, догадываясь о новых кознях Шагаду, положила на пороге у двери кусок железа и прочла главную молитву евреев: «Внемли, Израиль!» Черти исчезли и больше не показывались. Относительно же шелухи лука, брошенной ею, рассказывают, что на том месте, действительно, были кем-то найдены золотые монеты. Вот почему с тех пор джугури не бросают шелуху лука и чеснока ни в огонь, ни на улицу, боясь этим разгневать чертей, так как это их деньги, а аккуратно собирают и, поплевав, сжигают в огне, надеясь потом обнаружить золото.

...привези мне, дорогой отец, чудесное зеркало...

Желание средней дочери купца получить в подарок зеркало подчеркивает ее стремление к материнству. Зеркало и как предмет, и как метафора обладает чрезвычайно сложной, двойственной, в основном позитивной символикой. В древности оно ассоциировалось со светом, особенно из-за напоминающих зеркало дисков солнца и луны, которые, как предполагали, отражают божественный свет. Отсюда вера в то, что злые духи не любят зеркал и, как духи тьмы, не могут отражаться в них. Дева Мария иногда изображается с зеркалом в руках, как выражение ее незамутненной чистоты. Зеркало, которое почти до конца средневековья представляло собой серебряный или бронзовый диск, отполированный с одной стороны, было эмблемой древнегреческой богини Афродиты (в римской мифологии Венеры) и богинь материнства на Среднем Востоке.

...я хочу, чтобы ты привез мне пушистую кошку...

Кошка способствует созданию образа младшей дочери купца как самостоятельной, самодостаточной девушки, желающей благополучной и долгой жизни. Не случайно именно младшая дочь вызволяет своих сестер из плена злого волшебника-людоеда. Известно, что в древнеегипетской мифологии кошка играла немаловажную роль. По одной из легенд, бог солнца Ра превратился в кота, чтобы драться со змеем Апопом, повелителем темных сил. Но прежде всего кошка ассоциировалась с культом богини Баст (глава 30-я Книги пророка Иезекииля), которая считалась покровительницей плодородия и материнства, а также богиней радости и веселья. Ее изображали обычно с телом женщины и головой кошки. Шерсть, шкура, мех животного – в народной культуре атрибут нечеловеческого (зооморфного) потустороннего мира и одновременно символ богатства и изобилия. Поэтому младшая дочь просит в подарок пушистую кошку.

...все дни до свадьбы, соблюдая обычаи, молодой дервиш делал невесте и ее сестрам разные подарки, а отцу невесты выплатил задаток калыма...

Обычай требует, чтобы горец-еврей, вздумавший жениться, заплатил родителям невесты деньги, которые называются калым или «калын» (см. Словарь терминов, собственных имен и непереводимых слов). Сумма эта весьма значительная, например в XIX веке составляла 150 рублей серебром. Если еще прибавить, что свадьба, продолжающаяся обыкновенно около четырех суток, справляется тоже за счет жениха и что подвенечные одежды, по обычаю горцев богато обшитые серебряными и золотыми галунами, должны быть сделаны им же, плюс подарки невесте и ее родственникам до свадьбы, – в итоге торжество обходится жениху весьма недешево.

...поселите девушек во дворце падишаха и поймайте в лесу дикого льва и огромного паука...

ЛЕВ. В мифологиях и фольклоре многих народов Африки, Западной, Южной и Восточной Азии – символ высшей божественной силы, мощи, власти и величия; солнца и огня. С образом Льва связывают также ум, благородство, великодушие, доблесть, справедливость, гордость, триумф, надменность, бдительность, храбрость.

ПАУК. В мифопоэтических традициях с образом Паука связываются творческая деятельность, профессионально-ремесленные навыки, трудолюбие, благоприятные предзнаменования, мудрость, а также холодная жестокость, жадность, злобность, колдовские способности. Известны рассказы о том, как паук спас младенца Христа от жестокости Ирода.

По замыслу данандея, злого волшебника-людоеда можно было победить только сочетанием ума, храбрости, бдительности, колдовства и жестокости.

 

Амелум и Сурхесер

...Да быть мне вашей жертвой!

Клятва джугури, возможно, отражающая верования иудеев в то, что можно подарить часть своей жизни другому человеку. Известно, что Адам, провидя смерть царя Давида в младенчестве, подарил ему семьдесят лет из своей жизни.

...пожелав им счастья, любви и рождения сыновей...

У джугури особенно желанным ребенком является мальчик. В этом случае момой требует за «бешерей» – радостную весть – подарок. Отец новорожденного с удовольствием исполняет ее просьбу и, пригласив присутствующих и утешающих его в кунацкую комнату, начинает угощать вином и закусками. Особенно радуется веселью мать, так как при рождении сына все начинают испытывать к ней особое уважение. Совсем не так встречают евреи новорожденную девочку. Муж, родственники и даже момой оставляют мать безо всякого внимания и не прислуживают ей.

...но как бы то ни было, всякое начало, всякий путь, всякое время имеет свой конец...

Парафраз известной фразы из Когелета: «Всему свой час, и время всякой вещи под небом...». Когелет – еврейское название одной из книг Библии и упомянутое в первой фразе текста книги имя ее автора. Это слово, неправильно прочтенное и понятое греческими переводчиками, было истолковано как имя нарицательное, означающее «проповедующий перед народом», по-гречески «экклесиастэс»; отсюда русское традиционное название этой книги – «Екклезиаст».

 

Как Малахим поросят купил

...Бог знал, что нам запрещено держать в доме отверженных им животных... Вот потому-то и не указал к нашему праведному дому дорогу...

Всевышний определил, что употребление в пищу свинины (некошерного мяса) наносит душе еврея колоссальный вред. А поскольку душа – главное в человеке (тело – лишь оболочка души), то само собой разумеется, что ни одному еврею свинину есть нельзя. Никаких «научных» обоснований запрета Торы на свинину не существует. В Талмуде подчеркивается, что этот запрет – из числа тех, которые рационального объяснения не имеют. Животное можно назвать «кошерным», то есть – пригодным для еды, при наличии двух признаков: первый – оно должно «жевать жвачку»; второй – копыта его должны быть раздвоены. У свиньи копыта раздвоены, но жвачку она не жует. Следовательно, мясо свиньи – некошерно (евреям есть его нельзя). Среди животных, мясо которых употреблять в пищу запрещено, свиньи находятся в одном ряду с лошадьми, зайцами, верблюдами... И в этом смысле мясо свиньи запрещено не более и не менее, чем мясо, скажем, кролика.