В Мехико осенью 1968 года он приехал как руководитель олимпийской делегации. Кто был тогда руководителем или председателем Олимпийского комитета СССР, почти никто не знал. Да и по своему численному составу аппарат этой общественной организации насчитывал меньше десятка человек. От нее практически ничего не зависело. Сборные команды формировали отделы и управления Союза спортивных обществ, Олимпийский комитет ставил только штамп и подписи секретаря и председателя на олимпийских удостоверениях.

Советский спорт держался на трех «китах» – армейском спорте, динамовском и профсоюзном. Армейцам и динамовцам были присущи порядок, дисциплина, в профсоюзах было больше вольности, но и результаты оказывались ниже. При этом профсоюзные руководители в большинстве своем были «любителями», большими болельщиками. Многие молодые спортсмены склонялись к тому, чтобы «сдаться в армию». Это сулило неплохое будущее, обеспеченность, словом, имело немало плюсов. Спорткомитет относился к армейскому и динамовскому спорту с уважением, с ними было легче работать по многим причинам, начиная с «бюрократии», без которой не получается организованности.

«Как я стал военнослужащим – это особая история, которая показывает, что отношение к спортсменам в армии было весьма благожелательным, – рассказывал Марк Ракита. – Мы чувствовали, что нужны державе, по отношению к нам высоких руководителей, которые должны были радеть за страну… Олимпийским чемпионом я стал с «белым билетом», как не годный к службе в вооруженных силах ни в военное, ни в мирное время. А армия сулила немало преимуществ. И вот после токийской Олимпиады в 1964 году был прием у министра обороны – Родиона Яковлевича Малиновского, выдающегося маршала и яркого человека. Набрался я смелости, подошел к нему и от имени нас с Умаром Мавлихановым обратился к маршалу: так, мол, и так, хотим служить в кадрах. Родион Яковлевич, сидевший в кресле, повел огромными – куда там Брежневским! – бровями и обратился к своему заместителя – Андрею Антоновичу Гречко, который потрясающе относился к спорту, считая, что армия должна быть сильной в буквальном смысле этого слова. Малиновский только сказал: Андрей Антонович, надо ребят взять. Тот, как и положено в армии: слушаюсь, товарищ маршал. И так далее по всей цепочке сверху вниз – везде ответ один – слушаюсь! С Мавлихановым все было просто – он до этого три года уже отслужил, а у меня – белый билет. Но чем могуча наша армия – нет для нее безвыходных ситуаций ни в бою, ни в столкновении с бюрократической машиной. Да, по медицинским параметрам я служить не мог на действительной службе. Но сверхсрочником мог. И мне присвоили звание младшего сержанта сверхсрочной службы. Потом закончил курсы офицеров запаса и стал младшим лейтенантом. Так что при последующих встречах с Гречко я был в офицерской форме на полных основаниях».

Одна из причин, по которой спортсмены любили Павлова, была в том, что он искренне переживал за все, что происходит, и никогда не снимал с себя ответственности. А жизнь руководителя тех времен была отнюдь не сладкой. Какие у него случались неприятности, переживания, как ему доставалось, спортсмены не видели и не знали, да и не их это дело. Но вот что они точно знали, так это то, что председатель готов их понять, войти в положение и, если нужно, помочь.

У фигуриста Юрия Овчинникова сложилась ситуация, которую разрешить мог только председатель Спорткомитета. Нежданно-негаданно Юрий стал, как тогда говорили, невыездным. Это означало, что он не может выезжать за границу. Решение, на основании информации из КГБ, тогда принимал «выездной отдел» ЦК КПСС. А суть дела заключалась в том, что близкий друг Овчинникова, выдающийся солист балета Михаил Барышников, остался «на Западе». Не было в этом никакой политической подоплеки, просто в какой-то момент выдающийся танцовщик понял, что благодаря своему таланту, благодаря уровню мастерства он стал «человеком планеты», другими словами, он должен обладать, прежде всего, свободой перемещения. А раз Барышников пришел к такому решению, то, того и гляди, Овчинников, один из ведущих фигуристов мира, тоже решит остаться.

Правда, в тот момент Юрий сам уже не выступал, он был тренером другого великолепного фигуриста – Андрея Букина. Кстати, на один из важных стартов Юрий так и не смог выехать. А для фигуриста, в том числе и для тренера, особенно такого уровня, класса, остаться без соревнований – все равно что ногу потерять.

Спортсмен пришел со своей бедой к Павлову, обстоятельно все обсудили, и Сергей Павлович, как тогда говорили, «положил свой партбилет на стол» – вот, ручаюсь за человека. Судьба Овчинникова была решена, «выезд» ему открыли, и он прекрасно работал, на всю жизнь сохранив уважение к чиновнику, обладавшему высокими человеческими качествами.

Перед Олимпиадой-68 Павлов не вводил коренных изменений, ему нужно было приглядеться. Правда, несколько человек из ЦК ВЛКСМ на Олимпиаду поехали в составе делегации, их неплохо знали, поскольку отдел спортивной и оборонно-массовой работы ЦК ВЛКСМ был в контакте с Союзом спортивных обществ. Из необычных для спортсменов гостей были лишь Александра Пахмутова, Николай Добронравов, Роберт Рождественский и певец Лев Барашков. Может быть, «артисты» иногда и собирались за столом, в том числе и с руководством, но это не вызывало никаких разговоров ни среди спортсменов, ни у журналистов. «Олигархов» тогда не было, валютные запасы были лимитированы, а потому до великих застолий дело не доходило. «Бригада гостей» была ориентирована на то, чтобы помогать спортсменам, общаться прежде всего с ними. Кстати, женская часть сборной буквально обожала Пахмутову.

«Пахмутова приходила к нам на тренировки, и мы считали ее членом нашей команды, – вспоминала выдающаяся гимнастка Людмила Турищева. – Гимнастки завершали Олимпиаду, и, естественно, вернувшись в Олимпийскую деревню, уснуть мы не могли. И вот около пяти утра к нам приходит Александра Николаевна, говорит: я знаю, вы все равно не спите, хочу вам сыграть. Так мы стали и первыми слушателями, и первыми исполнителями песни о мексиканской Олимпиаде».

В мужском корпусе Олимпийской деревни был клуб нашей делегации (по правилам МОК мужчинам вход в женскую деревню был категорически запрещен, а наоборот – можно), и девушки, которых тянуло к Пахмутовой – она обладала особым обаянием, – стали завсегдатаям музыкальных вечеров. Это как-то успокаивало, позволяло расслабиться, почувствовать чуточку родины, находившейся и за морями, и за горами.

Поэтам было дано задание: готовить к утренним чествованиям чемпионов – был введен такой ритуал, встреченный с энтузиазмом, – стихи. На этих чествованиях победителям, помимо значков «Заслуженный мастер спорта», вручали расшитые золотыми, серебряными и бронзовыми нитями черные сомбреро.

Потом о деталях одной из утренних церемоний мне рассказывал двукратный олимпийский чемпион в гребле на двойке парной, выдающийся спортсмен и тренер Александр Тимошинин.

«Приехали мы на Игры в Мехико за сорок пять дней до старта, считалось, что это позволит пройти полную акклиматизацию и на высоте (Мехико расположен на 2200 метров), и по времени – разница с Москвой была десять часов. Утром, как обычно, построение команды, потом – зарядка. А меня мой ведущий, Анатолий Сасс – он был на тринадцать лет старше, спрашивает: «Молодой, талоны на завтрак взял? Взял. Тогда пошли, на зарядку не остаемся». Рядом с нами стоял какой-то мужичок, увидел он, что все пошли бегать, а мы в столовую, и спрашивает нашего тренера, Евгения Борисовича Самсонова: «А почему они на зарядку не пошли?» Но тренер объяснил, что мы готовимся по индивидуальному плану. Прошло несколько дней. После утренней тренировки и обеда сидим мы с Сассом в комнате и играем в карты – в 66. Я с тех пор карты терпеть не могу, а особенно эти самые 66. Открывается дверь, и опять тот же мужичок, а с ним Самсонов. Не успел наш тренер рот открыть, а Фомич (Сасс. – В. К.) ему: «А пошел ты… закрой дверь с той стороны…» Потом на канале Сочимилко после тренировки Фомич мне говорит: «Молодой, бери велосипед, пойдем покатаемся». И опять этот мужичок – вы, мол, грести сюда приехали, а Сасс ему: «Тебе что, не ясно было в прошлый раз сказано, пошел отсюда…» Выиграли мы тогда золотые медали каким-то нечеловеческим рывком на финише. На следующее утро у нас, в, так сказать, мини-русском доме, было награждение. Сначала Добронравов или Рождественский читали стихи, потом председатель вручал значки Заслуженных мастеров спорта и сомбреро. И вот, уже вручив «золотые» сомбреро, Павлов нам говорит: на зарядку не ходят, в карты играют, руководство посылают, но, что самое главное, золото выиграли… Может быть, так и надо?»

Через четыре года, на олимпийском канале в Мюнхене, новая встреча с председателем. Теперь Тимошинин должен был выступать вместе с Геннадием Коршиковым. За сорок пять минут до старта они вышли с лодкой из эллинга, и все спортсмены знали: лучше к ним не подходить, у них шел процесс внутренней концентрации. И надо же – по берегу канала идут Павлов со Смирновым. Председатель не сразу понял ситуацию и сунулся к ним – как, мол? «Да выиграем мы, только отстань», – огрызнулся Тимошинин. Павлов быстро пошел на трибуну, поняв, что сунулся не вовремя.

На следующее утро опять церемония награждения, и теперь вчерашняя ситуация была обращена в шутку: «Вот Тимошинин, единственный, кто меня не обманул, человек слова – сказал: выиграем, и выиграли».

Кстати, Павлов очень хорошо относился к академической гребле, видел ее перспективы, следил за строительством тренировочных баз по обоим видам гребли – и академической, и на байдарках и каноэ. При этом базы строились по всей стране – в Литве, в Азербайджане, в Молдавии. Тогда не думали о том, кому они достанутся через два-три десятка лет. Базы получали в название слово «общесоюзная», хотя, естественно, имели и республиканское подчинение.

По своей атмосфере веселья, праздника Олимпиада-68 осталась в памяти многих лучшей. Вот только результаты некоторых наших спортсменов оказались огорчительными. Хотя были и выдающиеся достижения, были открытия, достижения ветеранов. Словом, много того, что требовало обобщения, анализа. Система советского спорта существовала, она отличалась от американской, они конкурировали. В 1968 году американская система оказалась лучше, о чем свидетельствовали результаты. Павлову нужно было что-то делать. И вот его поставили во главе системы. И от него требовалось одно – результат. Тут-то на помощь пришел опыт работы в комсомоле. Связей у него было множество, причем многие бывшие комсомольские работники занимали уже руководящие посты в республиках, и Павлов мог рассчитывать на их поддержку. Но и о недоброжелателях не следовало забывать, среди которых был председатель ВЦСПС Виктор Гришин. Их отношения особенно обострились в период зарождения знаменитого в то время движения бригад коммунистического труда. Инициатива шла от комсомола, а профсоюзные боссы, поняв, что дело невероятно перспективное и сулит немало дивидендов, в том числе и в карьерном плане, стали тянуть его на себя.

Увлечение хоккеем было общим у «комсомольцев» и «космонавтов». Капитанами команд были Ю. Гагарин и С. Павлов.

Положение комсомольского лидера ко многому обязывало.

Выступать Павлов умел перед любой аудиторией.

И с годами хотя и «окреп», но форму не терял.

Первая заповедь лидера – быть внимательным ко всем.

Сергей Павлов дружил с космонавтами, и они были близки к комсомолу.

С. М. Шолоховым разговаривать было интересно и поучительно.

Встреча с армейским комсомольским активом.

Встреча с Фиделем Кастро.

Певец Николай Гуляев, певица Майя Кристалинская, юная комсомолка Валентина Матвиенко – они были дружны по жизни.

Сейчас можно сказать, что лучшие песни А. Пахмутовой были написаны «по заказу» души. Часто «заказывал» С. Павлов.

Павловы – большая семья.

Самый близкий человек – мама.

С супругой.

С сыном Павлом.

Ноябрь – месяц «парадный».

На первом съезде бригад коммунистического труда, который проходил в Кремле, дело дошло до «расталкивания локтями». Разумеется, в переносном смысле. Гришин имел более крепкие связи в партийных кругах, а таких недоброжелателей, как у Павлова, у него не было.

В Олимпийской деревне Мехико, а надо сказать, что Павлов, как и все руководство делегации, жил в одном корпусе со спортсменами и столовался вместе со всеми, каждый день руководитель делегации встречался со своими коллегами из разных стран. В принципе, он понимал, что отношения с другими странами должны налаживаться, в неизбежности этого он уверился, когда в Москве проходил Фестиваль молодежи и студентов, после которого было еще несколько подобных встреч в других странах. Но поднимать «железный занавес», который держали с одинаковым усердием с обеих сторон, ему было не по силам. А вот в спорте – другое дело. В Мехико он пришел к выводу, что международные отношения в спорте обязательно надо поднимать на новый уровень. Но на это требовалось время, а ему срочно нужно было решать главную задачу: выигрывать, добиваться успехов на чемпионатах мира и Европы. Тем более что его приход в спорт сопровождался шепотком – пусть, мол, комсомольцы покажут, на что они способны. При этом «конкуренцию» составлял центральный Совет ДСО профсоюзов, который курировал тогдашний глава ВЦСПС Виктор Гришин.

«Павлов был очень интересным человеком, хотя и нельзя сказать, что он был для нас как бог, – вспоминал Марк Ракита. – Расстроен он, или встревожен, или в гневе, понять можно было. Но он умел вести себя достойно. Случались, конечно, ситуации, когда лучше было ему не попадаться на глаза, но он не был злопамятным человеком. Скорее – отходчивым. Все прощалось, кроме предательства… Это был человек очень серьезной аналитики, видимо, этому раньше учили лучше, чем сегодня. Как руководитель он мне очень нравился и до сих пор нравится. И равного ему я пока не вижу».

Павлов считал спорт делом молодежным и сам держался орлом. У него душа была открытая, он любил жизнь, умел общаться с женщинами. «Никогда не забуду, пришел Павлов в Комитет, посмотрел на наших женщин и поинтересовался: а почему они все закованы в юбки до пят? – вспоминал с улыбкой Александр Тимошинин. – Все-таки женщины любят себя показать, а тут… На следующий день все пришли в мини. Они у них были для нормальной жизни, а когда стало ясно, что можно ходить в них и на работу, так все вздохнули». Другое дело, что на заседание коллегии все мужчины должны были приходить в костюмах и при галстуках, нарушителю могли и замечание сделать.

Первый вывод, который сделал Павлов, – нужно создавать четкую вертикаль управления в спорте. Как уже говорилось, Павлов прекрасно знал знаменитую «пирамиду Кубертена», суть которой состоит в том, что для воспитания «звезды» – чемпиона, нужно иметь десяток тех, кто близки к нему по своим результатам, а для того чтобы была эта «десятка», нужно иметь сотню близких к ним спортсменов. Словом, необходима «пирамида», а основание ее называется «массовостью». Федерации по видам, конечно, нужны, но они должны заниматься пропагандой спорта, развитием, массовым спортом, так сказать, «горизонталью». А сборными командами, спортом высших достижений должны заниматься отделы и управления Спорткомитета, с которых спрос был, как говорят, по полной. Анархия абсолютно исключалась, а слова «демократические перемены» никому и на ум не приходили. Всем хотелось видеть успехи советского спорта, видеть победы. Павлов поставил, прежде всего, перед собой задачу поднять спорт высших достижений на тот уровень, который соответствовал бы статусу великой державы.

«У нас было особое психологическое состояние, – вспоминала Турищева. – И на чемпионатах мира, и на Олимпийских играх, и на всяких международных соревнованиях спортсмены сборных команд ходили с гордо поднятой головой, с развернутыми плечами, как представители великой державы».

Это была идеологическая задача. После окончания войны понятие патриотизма было на высоте, а успехи в спорте приравнивались чуть ли не к достижениям в космосе, в балете. Не случайно в ироничной песенке были слова: «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей». После успехов сборной хоккеистов вместо слова «балета» иногда пели – «хоккея».

Но ведь было: то физики в почете, то лирики в загоне. А где были спортсмены?

«Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас спортсмены были там, где они были тогда, – сказал Марк Ракита. – А суть в том, что подход государства к спортсменам был не просто серьезный, но и творческий. Государство ведь стремится использовать своих граждан с максимальной отдачей. Скорее всего, конечно, это была партийная установка – спорт является одним из средств идеологического доказательства полноценности и самостоятельности нашей страны. И поэтому страна гордилась своими спортивными героями… Первой газетой, которую читали все – от дворника до министра, – был «Советский спорт». Но там было что читать, там писали хорошие журналисты не только о соревнованиях, но и о людях, о спортсменах, о тренерах».

Тогда существовало такое понятие – «общественные нагрузки». Для спортсменов это были, прежде всего, встречи с людьми по всей стране. Формировались специальные группы, и их отправляли на встречи с молодыми учеными, музыкантами, колхозниками, рабочими. Спорт был в большом почете, а потому такие встречи вызывали большой интерес.

«Помните мультфильм про Крокодила Гену и его друзей? – с улыбкой сказала Людмила Турищева. – Так вот там старуха Шапокляк говорит: «Хорошими делами прославиться нельзя». Над этим можно улыбнуться. Но мы-то как раз старались делать хорошие дела. Вначале общаться с людьми было трудно, нас ведь этому не учили, но постепенно осваивались. В результате через несколько лет я приобретала такую сумму знаний, что мне можно было поручать многое и я была готова к серьезной работе. Кстати, позже так и произошло».

В основном спортсмены брали шефство над какими-то коллективами, и коллективы в ответ брали шефство над спортсменами. Это требовало активности с обеих сторон. И ведь всем было интересно такое общение. Звезд мирового спорта видели и на БАМе, и на стройке КАМАЗа. У людей была потребность общаться, узнать для себя что-то новое, услышать, как достигаются результаты, какими усилиями.

Однажды я беседовал с Александром Мальцевым и помню, как Александр – не самый многословный человек среди хоккеистов, но, безусловно, одна из самых ярких звезд мирового хоккея – с восхищением рассказывал о поездке на БАМ, куда он был послан вместе с Харламовым и Борзовым. Разумеется, он был поражен величием тайги, но еще больше – «работягами», которые шли через нее.

«При Павлове слово «патриотизм» в разговорах со спортсменами вслух обычно не произносилось, – рассказывал Борис Михайлов. – Но оно, как говорят, висело в воздухе. Сказать о себе, что вот, мол, я – патриот, было не принято. Я должен свое профессиональное дело делать так, чтобы другие обо мне сказали: да, Михайлов – патриот и доказывает это делами. А о себе говорить – не мое право. Вот болельщики, народ, они имеют право судить, патриот я или нет».

Но было и то, о чем не писали в газетах.

«И в Мюнхене, и в Монреале на стадионе было много полиции, которая должна была обеспечивать безопасность как раз во время моего финального забега, – вспоминал Валерий Борзов. – В Мюнхене просто предполагались какие-то действия, а в Монреале была информация, что на стадионе расположился снайпер, который будет стрелять в меня во время финала. На всякий случай начали меня охранять с предварительных забегов, финал стометровки задержали на сорок минут, пока военные располагались на арене. Пробежал я свою сотню, хотя и с травмой, но все-таки попал в призеры. После финиша меня окружили шестеро здоровенных ребят с оружием наизготовку, довели до специального автобуса, отвезли в Олимпийскую деревню и сдали там нашему офицеру безопасности. Мы с ним дружили всю Олимпиаду, он мне здорово помог… Не знаю, был ли умысел именно стрелять, но подпортить мне эмоциональное состояние кому-то хотелось. Выбить главного соперника из колеи всегда кому-то хочется… Причем не обязательно спортсменам, всегда находятся «доброжелатели»… Я человек уравновешенный, такова особенность моей натуры. По знаку я – весы, всегда терпелив и внешне спокоен. Это всегда волновало моих оппонентов больше, чем какой-то резкий ответ на их действия. Этим своим качеством я пользовался и в спорте. Если помните, перед стартом у меня на лице не было никаких эмоций. Я считал, что неизвестность больше волнует, чем любая конкретная информация. Соперников я убивал безразличием к ним».

Павлов сумел добиться решения правительства – а оно было невозможно без решения ЦК КПСС, – согласно которому на Спорткомитет была возложена задача разработки и проведения в жизнь политики в области развития массовой физической культуры и спорта, в том числе и спорта высших достижений. Спорткомитет определял политику международного спортивного календаря, а это означало, что все выезды не только атлетов, но и руководителей всех рангов шли через эту организацию. Так и получилось, что Спорткомитет стал главной организацией.

За четыре года между Олимпиадами Спорткомитету нужно было горы своротить. И одним из главных направлений стало спортивное строительство. Мыслили тогда в масштабах всего Союза, а потому и планировалось освоение в широком масштабе – в Латвии строилась санно-бобслейная трасса, на которой тренировались парни из всех республик, Цахкадзор в Армении был общим достоянием как место подготовки в условиях среднегорья, гребные базы были в Литве, в Азербайджане, яхтсмены готовились в Севастополе и в Прибалтике, биатлонисты на первый снег ездили на Северный Урал, а лыжники обожали эстонский Отепя, в белорусских Раубичах построили биатлонный комплекс – один из лучших в мире. Спортивное строительство шло высокими темпами. При Павлове достаточно большие деньги на спорт тратились профессионально. Он умел убедить, что спорт требует материальных вложений и тогда будут результаты. И оперировал он масштабами всего Союза.

Еще одна проблема, которую нужно было срочно решать, – медицинское обеспечение спорта высших достижений. И в этой области подъем произошел как раз с приходом Павлова. К работе подключились институты медико-биологических проблем, Институт космической медицины. Особая роль придавалась ЦИТО, где вела спортивное направление выдающийся хирург Зоя Миронова. Стали создаваться комплексные научные группы, в которые входили, прежде всего, биохимики, врачи, массажисты и медсестры.

Для циклических видов спорта требовались восстановители. И довольно скоро у нас появились спортивные напитки, изготовленные на натуральных соках, на экстрактах ягод, богатых витамином С. Появились и таблетки, которые надо было принимать после тренировок. При Павлове анаболические стероиды в советском спорте не применялись. Сейчас одни говорят, что они у нас не выпускались, другие считают, что их попросту боялись. Правда, было несколько случаев, когда некоторые наши спортсмены попадались на использовании псевдоэфедрина. Он тогда считался стимулятором, но у нас были случаи, когда при насморке спортсмены самостоятельно капали в нос привычные капли, которые привезли с собой из Москвы. А они содержали тот самый эфедрин. Но наказывали за это врачей – должны контролировать своих подопечных.

Большое внимание уделялось тогда развитию спорта в профессиональных училищах, которые когда-то назывались «ремесленными». По инициативе Павлова стали создаваться спортплощадки, ставились, если можно так сказать, «антивандальные» тренажеры. Ребятам просто элементарно не хватало культуры, им нужно было занятие, приложение сил. А ребята там были физически сильные, общество «Трудовые резервы» поставляло очень сильных боксеров, борцов, штангистов. Да и студенческий спорт был на ином уровне. При институтах были и стадионы, и полноценные, полноразмерные залы.

В Советском Союзе в сборных командах не обращали внимания на то, кто откуда, из какой республики, из какого края. Тогда перед Комитетом стояла задача поднимать все республики, большое внимание уделялось Средней Азии. Для этого командировали, в первую очередь, тренеров, чтобы они делились своим опытом с местными наставниками. В результате довольно скоро в сборных страны начали появляться новые имена.

Были разработаны нормативы – сколько на душу населения должно быть бассейнов, сколько плоскостных площадок, сколько катков, сколько беговых дорожек, сколько километров лыжни. И ведь это работало!..

Естественно, встал вопрос о необходимости производства своего спортивного инвентаря. Для сборных команд приобреталось лучшее оборудование, отношения с немецким «Адидасом» позволяли экипировать все команды. Нередко после соревнований в страну привозили то борцовский ковер, то поролоновые маты для прыжковых ям, а что говорить о фиберглассовых шестах…

Павлов понимал, что иной раз ему надо подключаться, и тогда в ход шла «вертушка» – телефон правительственной связи. Так он решил вопрос о предоставлении гребцам возможности тренироваться на базе в Аксаково, которая принадлежала МГК ВЛКСМ. Через «Судоимпорт» закупались катера для тренеров яхтсменов и гребцов, для самих спортсменов – самые лучшие швейцарские лодки. И кстати, детей учили на первоклассном инвентаре. И ведь все это давало результаты.

Однажды легкоатлеты попросили приобрести планки для прыжков в высоту. Эти планки должны соответствовать определенным параметрам, не слишком прогибаться и т. д. Они изготавливалась из какого-то алюминиевого сплава, который был «стратегическим» материалом. В общем, Павлов затребовал все данные по этой «ерунде» и, вооруженный детальной информацией, взялся за телефон, чтобы переговорить с соответствующим министром. Договорились. После этого планок было выпущено столько, чтобы хватило не только на соревнования, но и на тренировочные сборы, на отправку, как тогда говорили, на места. Начал действовать Главспортпром.

Летом 1969 года в Лос-Анджелесе состоялся тройственный матч по легкой атлетике – США, СССР и Британское содружество наций. То, что его выиграют американцы, было ясно заранее, вопрос только, с каким разрывом в очках, и нашим специалистам надо было увидеть, есть ли у нас перспективная молодежь, сможем ли мы вытянуть своих спортсменов на мировой уровень за три года, остававшиеся до мюнхенской Олимпиады. Оказалось, что надежды есть, но и пробелы обнажились четче. Еще один важный момент – наша команда наконец поехала в США. За два года до этого по указанию из «большого дома» спортсмены «отказались» лететь на матч в знак протеста против американских бомбардировок в Тонкинском заливе во Вьетнаме.

Лозунг «догнать и перегнать Америку», выдвинутый во времена Хрущева, был достаточно быстро убран подальше. Специалисты понимали, что все это отдает традиционной кампанейщиной, ничем не подкрепленным авантюризмом. Американцы иногда в шутку спрашивали: а куда девался этот, который говорил: «Мы вас закопаем»? Однако Советский Союз был великой державой, и было немало областей, в которых он находился впереди тех же американцев. Но для пропаганды требовались успехи видимые, которые понятны всем. Бесспорно, открытия химиков или физиков имели огромное значение в мировом масштабе, но победа на той же стометровке была понятнее для миллионов, в число которых входили и физики, и химики, и писатели, и рабочие. Так что требовалось в спорте «догнать и перегнать». Но это было возможно при выполнении нескольких условий. Прежде всего было необходимо создать хотя бы приблизительно такие же условия для подготовки атлетов.

Кстати, во время этого матча состоялись переговоры с американскими производителями инвентаря, и в самолет на Москву погрузили те самые фиберглассовые шесты-катапульты, которые позволяли делать прыжки за пять метров, что с обычным инвентарем – еще не так давно наши прыгуны пользовались бамбуковыми и сменившими их дюралевыми шестами – было даже теоретически невозможно.

…Бокс всегда пользовался в стране популярностью, чемпионат страны собирал полные залы, да и звезды были первой величины. Американский бокс для нас ассоциировался с именами прежде всего великих абсолютных чемпионов, любители спорта знали имена и Джека Демпси, и Джо Луиса. А Мохаммед Али почти не сходил со страниц наших спортивных изданий. То он был феноменальным боксером, что соответствовало истине, то борцом за равные права темнокожих американцев, то чуть ли не борцом за мир. И на Олимпиаде в Мехико сборная США выглядела вполне прилично. Но потягаться с американцами силами нашим было в самый раз.

Советскую школу бокса отличала самобытность на уровне школ разных республик и регионов. В результате в сборной боксеры отличались манерой ведения боя, что весьма озадачивало тренеров из других стран. Бокс, можно сказать, относился к массовым видам спорта и получал должное внимание со стороны руководства. Существовали и ДЮСШ, и Школы олимпийского резерва, а проблемами спорта занимались различные НИИ, которые оказывали заметную помощь спорту и черпали важные материалы, находившие применение в медицине. Многие разработки в тяжелой атлетике находили свое применение в авиационной медицине. Так, например, штангисты «моделировали» перегрузки, которые испытывал летчик при… катапультировании. Да и космонавты на старте тоже в чем-то были схожи с тяжелоатлетами.

После Олимпиады 1968 года Павлов согласился с тем, что команде боксеров требуется обновление. Речь шла не только о самих спортсменах, но и о тренерском коллективе. И вот удалось договориться о матче с командой США. Назначен он был на октябрь 1969 года, и драться надо было не где-то там в глубинке или в каком-нибудь захолустье, а в легендарном Лас-Вегасе. Тренерами сборной поехали Алексей Киселев и Юрий Радоняк. Для Киселева это был, по большому счету, дебют, похожий на проверку в экстремальных условиях. Киселев всего год назад сам поднимался на олимпийский ринг на финальный бой и получил серебряную медаль. Больше того, по образованию он был инженером, выпускником знаменитого МВТУ.

В Лас-Вегасе патронаж над матчем взяло на себя местное полицейское управление. Интерес к матчу был невероятный, его показывал крупнейший тогда национальный канал Эй-Би-Си, комментировать приехали Мохаммед Али и Уолтер Кронкайт – на тот момент самые знаменитые люди Америки. Приехал в Лас-Вегас и посол СССР в США Анатолий Добрынин с супругой и небольшой свитой. Я был в составе спортивной делегации, передавал отчет о матче в ТАСС, причем мне была дана команда из Москвы – дать в полном объеме, себя не сдерживать. Диктовал я почти час – сборная СССР выиграла 6:5. По этому поводу газета «Советский спорт» выделила под репортаж из Лас-Вегаса из «Дворца цезарей» целую страницу. Потом мне сказали, что люди из секретариата Павлова звонили в редакцию спозаранку и не скрывали восторга, узнав об успехе. Несколько строк о матче попали в так называемую «сводку» – специальную двухстраничную подборку информации ТАСС о главных событиях в мире, которая каждое утро ложилась на «главные столы» страны. Потом руководитель делегации передал команде поздравления от руководства Спорткомитета.

Присутствие посла на матче согласовывалось наверняка с МИДом, с Москвой. Полагаю, что после возвращения в Вашингтон в Москву пошла телеграмма «верхом», депеша из посольства за подписью посла. По тогдашним правилам она шла в несколько адресов – секретарям ЦК КПСС, в Совет министров, в КГБ и т. д. Полагаю, что кто-то удовлетворенно хмыкнул, кто-то мог и позвонить по старой памяти Павлову.

А вот перед отъездом из Москвы никакой «накачки» не было. Разговоры Павлов обычно вел с руководством команды, мог он встретиться с тренерами, а спортсменов не вызывали. Так что, когда сейчас порой пишут о каких-то специальных беседах со спортсменами, это выдумки тех, кто не знал, как было на самом деле.

К сожалению, тогда не было договоренностей о телетрансляции матча на СССР, запись сохранилась в архивах Эй-Би-Си, но американцы требуют за нее огромные деньги. При этом они не обладают правами, а располагают лишь пленкой.

Бокс вообще особый вид спорта с точки зрения его популярности. Поскольку успехи в боксе имели большой резонанс, под выступления команды подводились серьезные идеологические обоснования. В том же 1979 году перед чемпионатом Европы, а он проходил в Кельне, на встречу с командой пришли ветераны войны. Результат был ошеломляющим – десять раз звучал гимн СССР.

В конце шестидесятых в легкой атлетике начала подниматься новая звезда – спринтер Валерий Борзов. Этот парнишка из Украины мог стать мировой сенсацией, но его не торопили с выходом на максимальный результат. Его берегли для главного старта – Олимпийских игр 1972 года. Если выиграет у американцев, то для всего мира это будет как прыжок Боба Бимона на Олимпиаде-68. Борзов готовился по системе централизованной подготовки, введенной как раз после прихода в спорт Павлова. Лучших спортсменов, лучших тренеров собирали вместе, использовалась самая современная методика подготовки. При этом ведущим специалистам не возбранялось и «отклоняться», если это приносило результат.

Хотя и было очень трудно «пробивать» решение через многослойный бюрократический аппарат, но Павлов сумел доказать, что нашим легкоатлетам необходимо соревноваться прежде всего с американцами. А потому спортсменам разрешались чуть ли не месячные турне по городам США. Это было не просто – элитная группа спортсменов, к тому же без сопровождающего – в роли руководителя порой был Борзов, все-таки член ЦК ВЛКСМ, уравновешенный человек – «отрывается» от родины и оказывается в «сомнительном» окружении… А в результате, по мнению того же Валерия Борзова, это привело к тому, что у него появилась уверенность в своих силах, а у соперников выработался своеобразный комплекс страха перед ним. Все-таки он обыгрывал их и летом, и зимой.

«Это было турне, по ходу которого мы объездили практически всю Америку, видели больше, чем сами американцы… Нас возили туда, где советским гражданам было вообще запрещено появляться… Были на мысе Канаверал во Флориде, там осуществлялись ракетные запуски. Но самое большое впечатление на меня лично, – вспоминал Борзов, – произвело странное сочетание – ракета стоит на старте, а неподалеку в канаве крокодилы ползают…

Павлов всегда отличался блестящей памятью и потрясающими аналитическими способностями, – так оценивал лидера выдающийся спортсмен. – Он моментально доставал все из ячеек памяти и мог спокойно разговаривать на профессиональную тему. По таким людям складывалось отношение к руководителям высшего звена. Не ко всем, конечно, но к лучшим. Сергей Павлович был серьезный государственник. Он считал, что ему поручено важное дело, и делал его с полной отдачей… Председатель был в курсе жизни всех сборных команд. И он расширил круг людей, которые работали с командой, перед ними стояла одна задача – дать результат. И результат был».

Гимнастика всегда была видом спорта, который приносил немало медалей. Среди единомышленников в поддержке гимнастов Павлов довольно быстро нашел очень влиятельного человека – секретаря ЦК КП Белоруссии, видного партизанского руководителя Петра Машерова. И хотя разница в возрасте была существенной, говорили они на равных. И вот так сложилось, что Белоруссия принимала у себя гимнастов и там они готовились к главным стартам. Естественно, все определялось «планом», но в том-то и дело, что план подготовки, план сборов, создание всех необходимых условий для успешных тренировок был точным и верным. При этом все делалось так, чтобы спортсмен мог сконцентрироваться только на одном – на своей подготовке. Все остальное его не касалось.

Разумеется, ведущим спортсменам не раз предлагали остаться за рубежом. Особенно уговаривали боксера Игоря Высоцкого. Он «валил» соперников как по заказу, именно его больше всего боялся знаменитый кубинец Теофило Стивенсон, американцы предлагали сразу миллион долларов при переходе в профессионалы (по нынешним временам это в десяток раз больше), видели в нем «большую белую надежду». Дело в том, что абсолютными чемпионами мира по боксу среди профессионалов были темнокожие, или, как их сейчас называют, афро-американцы. Но США всегда были расистской страной, и многим фанатам хотелось увидеть белокожего чемпиона. Отсюда и пошло выражение «большая белая надежда», которое можно было бы трактовать и как «большая надежда белых». Своих белокожих парней, которые могли бы стать чемпионами в тяжелом весе, вырастить никак не удавалось. Но парень из Магадана был очень советским, и разговоры остались в воздухе, чтобы потом обрасти легендами.

В боксе сложилась своеобразная ситуация – на Олимпиадах основными конкурентами стали советские и кубинские боксеры. Все нормально, кто лучше, тот и победитель. Но есть еще и «работа с судьями», и тут кубинцы умудрились обыграть наших даже на Олимпиаде-80 в Москве. Хорошо подготовленная команда в результате тогда завоевала одну золотую медаль и семь серебряных.

В 1970 году на работу в Спорткомитет пришел секретарь Пушкинского райкома КПСС Виталий Смирнов. Поначалу он отбивался от этой работы, понимая, что у него есть хорошие перспективы роста именно по партийной линии – это было очень престижно. Когда Смирнова в первый раз вызвали в ЦК КПСС, ему удалось отказаться от предложения. Но через год его опять вызвали. Перед тем как ехать на «разговор», он позвонил первому секретарю московского обкома, посоветоваться. А тот ему пересказал свой разговор в ЦК, который свелся к тому, что перспективных молодых первых секретарей райкомов в стране много, а имеющий высшее физкультурное образование, к тому же возглавляющий федерацию водного поло – один. Павлов при этом держался в стороне, он в свое время приглашал Смирнова в ЦК ВЛКСМ возглавлять отдел спортивной и оборонно-массовой работы, но тот отказался. И вот теперь пришел. И ни словом Павлов не обмолвился, что его заместитель был не так давно в «глухой» оппозиции.

Свою волю Сергей Павлович не навязывал, но благодаря знанию предмета умел убедить, доказать свою правоту в решении того или иного вопроса. Он всегда готовился к разговорам, ничего не решал с лета, собирал информацию, мнения. Так что у него самого формировалась обоснованная точка зрения. Конечно, были ситуации, когда к единому мнению не удавалось прийти, но если Павлов в итоге оказывался не прав, то потом счетов не сводил. Никто не помнит, чтобы он кому-то «прилично насолил». Правда, мог ни с того ни с сего надуться, на что-то обидеться – ведь и шептунов рядом хватало, но потом прояснялась ситуация и все становилось на свои места.

Павлов ввел такую практику, что ни одна сборная команда после серьезных чемпионатов мира или Европы, вернувшись в Москву, не разъезжалась сразу по домам. Все знали, что на следующий день надо быть в кабинете у председателя на «разборе полетов». Присутствие старшего тренера, президента федерации, врача команды, руководителя комплексной научной группы, начальника Управления, заместителя председателя, который курирует данный вид, специалистов из ВНИИФК было обязательным. Тщательно анализировались и успехи, и неудачи, выяснялись причины. Когда владеешь ситуацией, можно с очень высокой степенью точности предсказать результат. Тут же составлялся план, расписывались поручения, и на следующий день документ ложился на подпись к Павлову. Теперь можно было разъезжаться, но все знали, что специальная группа будет следить за тем, как идет работа.

«Когда по распоряжению Павлова начали создаваться Комплексные научные группы, то мы оказались как бы между двух огней, – вспоминал Юрий Королев, заведовавший кафедрой хоккея в институте физкультуры. – С одной стороны, тренеры не очень соглашались с нашими тестами, с тем, что приходилось им в составлении своих планов ориентироваться на наши данные. А с другой стороны, начали требовать от нас уже большей информации».

В 1972 году Королев пришел к Павлову в кабинет, секретарь спросила – кто такой, по какому вопрос, попросила подождать, а через минуту, сама удивившись столь быстрому решению, пригласила к председателю. А речь шла о приобретении видеомагнитофона и сопровождающей техники, стоило это все колоссальных денег. Но Королев сумел убедить, доказать необходимость этих затрат, и дело двинулось.

Павлов сам отличался требовательностью, жесткостью. Но он считал, что для достижения результата нужно предоставлять все необходимое. Не уклонялся от принятия решений. При всей своей внешней строгости он постоянно «держал руку на пульсе» и, можно сказать, цементировал деятельность организации.

Вторично Королев пришел к Павлову с просьбой о помощи в создании контрольно-измерительного комплекса, начиненного всякой аппаратурой. Стоил он около 250.000 рублей. Просьба была поддержана, хотя ее реализация «съела» практически все деньги, выделенные инфизкульту на науку.

Многие новации пришли в спорт с появлением в его руководстве Павлова.

«Знаете, откуда появилась всемирно знаменитая песня Соловьева-Седого «Подмосковные вечера»? – поинтересовался Смирнов. – Она была написана к фильму «Они встретились на Спартакиаде» в 1956 году, а потом стала гимном Фестиваля молодежи и студентов 1957 года. Памятуя об этом, Павлов решил сблизить спорт и искусство. По инициативе Спорткомитета в Манеже была организована выставка «Спорт в изобразительном искусстве», где экспонировались работы и классиков, и молодежи. Всячески поощрялся интерес молодых художников, артистов, литераторов к спорту. С ведущими спортсменами сблизились Иосиф Кобзон, Роберт Рождественский, Александра Пахмутова, Николай Добронравов, Ян Френкель…»

Кстати, эта линия на сближение спорта с искусством была продолжена. Команды порой со сборов не вылезали, особенно усердствовал в этом Анатолий Владимирович Тарасов. Но от ЦК ВЛКСМ был закреплен за хоккеистами Владимир Ясенев, и он делал большое дело, организуя досуг сборной. К спортсменам неоднократно приезжали Владимир Высоцкий, Борис Хмельницкий, наверное, все модные тогда эстрадные певцы – Иосиф Кобзон, Владимир Винокур, Лев Лещенко. С командой встречались и космонавты, и даже сотрудники разведки КГБ, которых в лицо никто не знал. Это были прекрасные вечера. Такие гости, по словам Михайлова, придавали силы, энергию. Спортсменам важно было знать, что о них не забыли, что ценят их нелегкий труд. Профессионалы приезжали к профессионалам другого дела. Никому и в голову не пришло бы тогда сказать, что Лещенко, Кобзон, Винокур – «банкетная команда». Общение спортсменов с актерами, скажем, было достаточно простым и естественным. Дело в том, что они по своей популярности в народе были на равных. Конечно, это Владимир Высоцкий приезжал на сбор к хоккеистам и подружился тогда с Валерием Харламовым. Но потом те же популярные актеры ходили на хоккей к своим друзьям, которые «играли для них».

Были сотрудники, которым Павлов очень доверял, а были и те, к кому он просто хорошо относился, с уважением. Из тех, кто был ближе к нему просто в силу служебных обязанностей можно, назвать Михаила Степановича Мзареулова, начальника протокольного отдела. Естественно, были вхожи к нему в кабинет и помощники во главе с Владимиром Родиченко.

Павлов был открыт, доступен, вход к нему для ведущих спортсменов был открыт. Принимал их сразу же, всех знал по именам. Защищал тех, кто, по его мнению, подвергался несправедливым нападкам. Но в то же время он прекрасно понимал, какая должна быть дистанция между спортсменом и тренером, между тренером и председателем Спорткомитета.