…И вот теперь Акихира Мияири сидел в своей кузнице и размышлял о предстоящей работе. Что у него было в запасе, какими знаниями, каким опытом он обладал? В общем, он был готов к работе. Почти полтора десятка лет назад он поставил кузницу на середине горы, так что к ней можно было подъехать по обычной дороге. Сырые утренние туманы – очень опасные для стали – к кузнице не подбирались, а до вершины горы надо было еще довольно долго подниматься. Когда Акихира решил начать свою кузницу, он уже многое знал из книг мастеров прошлого. В том числе и где надо ставить кузницу – ее окружение должно помогать работе и умеренной влажностью воздуха утра, и безветрием полудня.

У Акихира были свои принципы работы, свои идеи, которые он никому не рассказывал. В мире кузнецов считалось, что у него нелегкий характер, что он скрытен настолько, что даже ближайшие помощники в какие-то моменты работы должны выходить из мастерской – не должны видеть, что именно он делает с клинком, начинающим приобретать классическую форму. Главным действием было при этом закаливание, здесь он справлялся в одиночку, а что именно делал Мияири, никто точно не знал.

* * *

Через своих друзей, а надо сказать, что китайское землячество в Москве весьма разветвленное и с обширными связям, Ма довольно быстро вышла на японистов. И хотя особых симпатий две великие нации друг к другу не испытывают, корреспондент токийского телевидения порекомендовал ей связаться с русским профессором из Инстита стран Азии и Африки, который больше интересовался искусством, чем политикой «вверенной ему державы». Созвониться и договориться о встрече, объяснив какой именно предмет её интересует, оказалось довольно просто. Более того, профессор пригласил Ма и Виталия к себе домой – честь, огромная во все времена. На самом деле он полагал, что придется показывать некоторые альбомы, которые предпочитал из дома не выносить.

– Вообще-то этих самых катан в мире имеется довольно много, – начал свой рассказ Сергей Николаевич Архипенко, усадив гостей на диван, а сам расположившись в большом кресле. Он был явно обрадован тем, что к нему пришли двое симпатичных молодых людей, которых интересуют не политика или бизнес, а вот такая необычная тема – японские мечи. Отчасти и этим объяснялось его гостеприимство.

– Во время второй мировой войны каждому японскому офицеру был положен меч, даже летчики – камикадзе садились в кабину своего самолета, имея при себе катану. Американцы, когда оккупировали Японию, начали «охотиться» за мечами и довольно много катан увезли к себе. Но они не знали, досталась ли им обычная штамповка, как ножи или вилки, такое часто бывало, или настоящая вещь. Японцы очень часто не хотели отдавать мечи, а американцы, видя сопротивление, были все более настойчивыми и даже бесцеремонными. Они считали, что имеют право, как победители в войне, взять какие-то трофеи. Конечно, грабили не так, как наполеоновская армия в начале девятнадцатого века в Египте или в Европе, но и не особенно стеснялись. Так что, вполне вероятно, что где-то в домах бывших военных в США и по сей день хранится некоторое количество действительно уникальных экземпляров.

За годы работы в Японии Архипенко стал энциклопедически «подкованным» в различных сферах жизни этой страны. Конечно, кое-что он знал лучше, кое о чем имел представление из книг. Но друзей в стране Восходящего солнца у него было предостаточно, причем, начиная от ученых историков и кончая загадочными неожиданными личностями, о которых за глаза говорили, что они связаны с якудза.

– А вы уверены, что вам нужна именно катана? Ведь существует еще и меч тачи? – поинтересовался Сергей Николаевич?

– А какая между ними разница? – удивился Виталий.

– Не слишком большая. Но в старину почти все мечи были тачи. Тачи держали в одной руке, его использовали в поединке верхом на лошади. Оба меча носили на левой стороне, но тачи – на специальных подвязках, прикрепленных к поясу, причем лезвием вниз. А вот катану вставляли в специальное отверстие на поясе и лезвием вверх. Тачи был длиннее.

Профессор полюбовался эффектом, который произвели его слова на искателей меча, и решил смилостивиться.

– Не переживайте, – как бы между прочим, почесывая свою седую короткую бородку клинышком, произнес Сергей Николаевич. – Катана появилась в середине правления Камакура, а с середины периода Муромачи стала использоваться повсеместно. А вот тачи стал исключением и редкостью. Так что все правильно, вы ищете катану. В тридцатые годы прошлого столетия тачи уже не делали.

– А как определить цену меча? – неожиданно «бухнул» Виталий. – Вот, к примеру, того меча, который снимали в рекламе кофе «бусидо»?

– Вопрос наивного человека! Если он вам даже достанется, не вздумайте его показывать настоящим японским коллекционерам. Из вежливости смеяться не будут, но отношение к вам будет соответствующим, какой-нибудь пройдоха попробует всучить вам уж совсем дешевую штамповку. Все зависит от знаний. Для настоящего коллекционера, прежде всего, важно точно знать, кому и когда принадлежал меч, – профессор улыбался, при этом снял очки в тонкой золотистой оправе и его лицо приняли какое-то «крестьянское», хитроватое выражение. – Была это персона, известная в мировой истории, или безвестный воин, бросивший меч на поле сражения. Впрочем, это почти невероятно. Был ли это специальный меч, использованный при сэппуку? Тогда его стоимость, конечно, возрастает.

– От этого отдает каким-то средневековьем, – заметила Ма.

– Извините, я оговорился, я имел в виду высшую, так сказать, духовную ценность меча, а не денежные единицы, – поспешил исправить неловкость Виталий.

– Так и оружие это – не сегодняшнего дня. Сейчас вон пистолеты, да и прочие штуки коллекционируют! Кто-то, вон, слышал, вознамерился немецкий танк со дна озера где-то под Звенигородом для своей коллекции вытащить. Но, вернемся к мечам. Да, важно, был ли сделан клинок по особому заказу, трудился над ним один мастер или несколько, к какой из известных школ кузнецов они относились. Если работа мастера синто высшего класса, то он сразу стоит вдвое дороже. Даже неважен его износ. Правда, важно и кто проводил атрибуцию меча, удалось ли ему точно определить все важнейшие моменты в жизни меча.

– Нас интересует меч, подаренный императором Хирохито своему коллеге – китайскому императору Пу И, – вступила Ма, решившая, что все равно секрет долго не удержать, мир синологов довольно тесен и эта информация быстро разойдется.

Профессор посмотрел на нее с удивлением – откуда она знает о таком подарке, вроде бы среди участников конференций «восточников» ни ее, ни ее друга он не видел. И вот, оказывается, они знают о таком не очень-то афишировавшемся событии.

– Вот это да! – вполне искренне удивился Архипенко. – Не больше и не меньше! Это, знаете, все-таки, прежде всего, историческая ценность. Он в боях не был, так что это, скорее, произведение искусства. Тут иные критерии оценки, боюсь, я вам не помощник. А вам удалось до него добраться? До настоящего?

– У нас есть подозрение, что мы очень приблизились к этому самому мечу, – Ма немного блефовала, но она хотела, чтобы профессор, если что-то знает, сам поделился бы важной информацией.

– Прежде всего, мой вам совет: с клинка сканируйте все надписи, снимите рукоятку, там обычно на неполированном куске клинка находится информация о том, кто над этим мечом работал. Потом приходите ко мне, меч можете и не приносить. Я свяжусь со своими друзьями в Японии. Разумеется, молодые люди, ваше инкогнито будет соблюдено. Надеюсь, они смогут помочь.

* * *

Рабочий день младшего научного сотрудника Славы Кудинова начался как обычно. Кофе он готовил на старой электрической плитке с открытой спиралью. На плитку водружался короб из нержавейки, заполненный крупным речным песком. Кофемолка была ручная, старинная. Размолов зерна, Слава засыпал кофе в толстую пузатую турку, налил воды и поставил турку в песок. Затем сел за пульт и начал щелкать тумблерами, включая электронный микроскоп.

В институте кристаллографии на Ленинском проспекте в Москве вообще-то где-то в вестибюле стоял обычный микроскоп, скорее, как иллюстрация архаичного прошлого. Это, как в каком-то информационном агентстве выставили в качестве экспоната пишущую машинку, кажется «Ундервуд», и старенький телетайп. Вся работа там теперь велась только на компьютерах и через Сеть. Так и здесь – электронный микроскоп на несколько порядков сильнее доброго старого оптического предшественника.

Образец был привезен из Липецка, у них на комбинате оказалась хорошая старая коллекция, можно сказать, чудом сохранившаяся в перестроечные годы. Просьба разобраться с образцом была из ФСБ, а к обращениям из этой организации, независимо от того, под какой аббревиатурой она существует, относились с уважением. Судя по форме образца, он был взят из какого-то клинка.

Надо было бы сделать точный химический анализ стали – что-то в ней было необычное, когда лаборант взял образец рукой. Ему показалось, что от прикосновения металла у него начали подрагивать пальцы, появилось покалывание в «подушечках». И ведь никакого нарушения «спортивного режима» не было! Больше того, еще не так давно это самое нарушение случилось, но тогда только голова гудела, пока не похмелился, и принял-то так, самую малость. Он давно усвоил «золотое правило»: неправильный опохмел ведет к запою. С известными последствиями. Но он-то ничем подобным не страдал!

Наконец прибор «прогрелся», вернее какие-то элементы электронной пушки прогрелись и насосы охлаждения вышли на рабочий режим, и на экране появилось изображение структуры металла. Младший научный сотрудник Слава Кудинов спокойно, даже равнодушно набрал на компьютере несколько стандартных команд, чтобы получить снимок и вывести его на бумагу. Это он проделывал много раз, набил руку, и академик Паршин поручал именно ему самые интересные образцы, с которыми надо было «покопаться». И только после того, как дал компьютеру задание на печать, Слава внимательно вгляделся в картинку. Он видел самые разные стали, но такого не встречал никогда, какой-то уникальный материал: зерна есть, а вот черных вкраплений углерода – практически нет. Ну, максимум три десятых процента. Нет, точно нужен другой образец, этот не дает представления о самом предмете.

* * *

Теперь Слава менял фокусировку, структурная сетка лишь немного менялась, хотя для неопытного глаза оставалась прежней. Да, виден мартенсит, а дальше – троостит-мартенсит.

Вот тебе и обычная аустенитная сталь!

С металлом все было понятно, действительно уникальный сплав, но как его сделали, по какой технологии? Не пришельцы же с других планет руду и присадки привезли?! Какая-то чертовщина, или, как любил говорить его шеф Антон Сергеевич Паршин – достоевщина. Вроде бы вот оно – есть, а логического объяснения, откуда оно взялось – нет.

И Кудинов взялся за телефонную трубку, чтобы узнать, на месте ли шеф.

* * *

Академик изумился структуре почти также, как Кудинов. Поджав губы, пару минут молчал, разглядывая отпечаток на обычной белой бумаге, а потом взялся за телефон. Слава попытался было встать – что сидеть-то, может разговор не для его ушей предназначен. Но Паршин показал рукой – сиди.

– Образец металла уникальный, – начал кому-то разъяснять Паршин. – Я такой структуры стали никогда в жизни не видел, и не поверил бы, что такое может быть, но вот оно – на столе, передо мной. Но для верности, мне хотелось бы, чтобы вы привезли мне клинок целиком, мы исследуем его магнитные свойства, электропроводимость и все прочее. Это очень интересно и, прямо скажу, может быть даже очень важно для специальной металлургии.

Потом он поблагодарил собеседника и отключил телефон.

– Вот что, Вячеслав Викторович, этот образец был взят из клинка меча последнего китайского императора. Но это по предположениям заказчиков, а они ведь могут и ошибаться, – начал академик свое объяснение, перейдя с младшим научным сотрудником на имя-отчество, что означало особую доверительность и значимость беседы. – По легенде меч императора обладает какой-то магической силой, вот нас и попросили разобраться, какой такой особенностью обладает этот предмет. В магические силы, кроме как в достоевщину, я не очень-то верю, но эти снимки могут «двинуть» любого металловеда. Так что нам нужно будет вместе разбираться с этим мечом. Все-таки не случайно китайцы порох придумали.

– Но меч-то японцы сделали, – возразил Кудинов.

– Японцы вообще-то считают своими учителями во всем китайцев. Другое дело, что они в последнее время их обошли, но все равно отрицать китайцев не стоит. Даст Бог – разберемся мы с этим мечом. Его завтра привезут. А может, и не его? К полудню. Человек, который привезет, будет все время при мече, так что ты не удивляйся, обеспечь допуск ему в лабораторию. И не показывай, что ты тут самый главный. Да, и снимки на качественной бумаге отпечатай.

– Может, ему еще в «три дэ» раскатать? И очки выдать за наш счет? Для просмотра! – возразил было Кудинов. – Вы же знаете, Антон Сергеевич, как у нас с расходными! Моя заявка у вас уже месяц пылится!

– Во-первых, у меня ничто и никогда не пылится! – для убедительности академик провел рукой по идеально зеркальному столу. – Вот! – довольный, самому себе сказал Паршин. – Во-вторых, попросят, сделаешь и «пять дэ»! Таким людям не отказывают!

– И, в-третьих?.. – робко обнадежил себя Слава.

– Подписал я твою заявку! И, четвертое – скромнее надо быть в желаниях. Не хуже меня знаешь, как у нас сегодня с финансированием.

– Так попросите прибавку! – дал совет повеселевший Кудинов.

– Какую прибавку? У кого? – не понял академик.

– Ну, у этих, которым не отказывают! – медленно пятясь задом, стал выдавливаться из кабинета младший научный сотрудник. Академик тяжело засопел, еще раз провел рукой по столу рукой, поднес ладонь к глазам. Что-то его там заинтересовало. Может, пылинка, может, линия жизни, напомнившая о том, как много еще нужно успеть сделать.

– Молод ты еще. И наивен. Иди, работай! – махнул рукой Паршин Славе Кудинову.