…В свое время Акихира постигал искусство ковки меча не спеша, каждый день из тех шести лет, что прожил рядом со старым мастером – учителем.

Он уже послал за молотобойцами – тремя парнями, которых подбирал почти два года. Вчетвером они должны проделать всю тонкую работу. К особому времени в их жизни подготовилась и Аяко – жена, которая знала, как важна ее помощь в эти дни. Она научилась быть женой кузнеца, а это совсем иная жизнь, чем у ее сестры, которая уехала в город и работала в кассе на вокзале.

Мастер Мияири внимательно оглядел свою кузницу – все ли инструменты на своих местах, все ли находится в том порядке, без которого невозможна хорошая работа. Он знал, что в работе будут мгновения, когда он будет требовать от помощников, да и от себя, чтобы они действовали как можно быстрее. Раскаленный металл не прощает ошибок, а загубить потраченное время и усилия он просто не имел права.

* * *

Капитан Хироси Оката оказался в Чанчуне не случайно. Туда он прилетел в составе группы полковника Такэда, который был уполномочен довести до сведения командующего Квантунской армией решение императора Хирохито. Оно было лаконичным – воевать против Красной армии. Принял это решение сам император, или кто-то другой, не обсуждалось. О капитане в группе было известно, что он действительно боевой офицер, прошедший специальную подготовку, выполнял какие-то особые задания в Сингапуре, свободно говорит по-китайски на южном диалекте. Капитан был немногословен, с собой у него был небольшой легкий чемоданчик, словно он планировал задержаться в Китае дня на три-четыре, не более. Такие, как Оката, составляли личную гвардию императора.

У Хироси было секретное поручение: увидеться с императором Пу И и любой ценой вернуть в Токио меч, подаренный ему Хирохито.

Военные круговороты всегда чреваты самыми невероятными событиями и ситуациями. Приказ Оката получил, а вот указания, где на самом деле находится меч, не было. Одно хорошо, искать надо не по всей Поднебесной, а только в Манчжурии. Впрочем, и это огромный край. Хироси полагал, что кроме него вряд ли кто другой будет искать меч. Русские о нем не знают, китайцы думают о том, что новый день им готовит, под кем они теперь будут – то ли Чан придет с Юга, то ли Мао со своей народно-освободительной армией с Запада.

В штабе генерала Ямады он выяснил, что императора пытаются переправить в Японию, но что-то не ладится, нет большого самолета, чтобы вывезти вместе с ним и его людей, без которых Пу И не хочет лететь. Раз нет большого самолета, то нет и возможности вывезти его вещи – логика простая. Продолжая эту цепочку умозаключений, можно было прийти к выводу, что его багаж или в Мукдене, или в Чанчуне. У Окаты были особые полномочия. Пресекая любые вопросы, он просто показывал собеседнику картонку с цветком орхидеи. И этого было достаточно, чтобы человек склонялся в поклоне, выслушивал поручения и незамедлительно приступал к исполнению.

Оката сразу догадался, к чему идет дело, когда увидел, как в кабинет генерала Ямады прошли четверо в советской форме. Он оценил их с одного взгляда – физически никакой опасности не представляют, с такими он бы справился за полминуты, не больше. Но за ними – огромная страна и могучая армия, которая победила Германию. Быть при штабе Ямады ему не было нужды, и он стал выяснять, где Пу И. Оказалось, что утром транспортным «юнкерсом» тот вылетел в Мукден, а его багаж накануне вечером отправили поездом туда же.

Через час Хироси услышал, что генерал подписывает капитуляцию, и быстро вышел из здания штаба. Он направился к небольшому домику неподалеку, где в крохотной комнатушке провел предыдущую ночь. Из чемоданчика достал гражданский костюм, запасной комплект документов, картонку с рисунком переложил во внутренний правый карман уже ношеного пиджака. Денег ему должно было хватить недели на две, а когда будут заканчиваться, он знал, где можно взять еще. Брать он мог столько, сколько нужно. Отчета о затратах от него никто не ждал. Ждали от него только результат.

Теперь ему нужно было раствориться в городе, не привлекая внимания. А вот с кем ему нужно встретиться, он должен был решить сам и довольно скоро. Приближался вечер первого дня окончания войны, в городе уже были советские солдаты, вот-вот введут комендантский час и тогда все станет гораздо сложнее. На вокзале он узнал, что багаж императора уже был отправлен из Чанчуня в Мукден, а значит, надо идти по его маршруту.

Документы у капитана были в порядке, оформлены всего полгода назад, а новых пока никто и не выдавал. Так что можно было спокойно пытаться добраться до Мукдена.

* * *

В Мукдене тоже уже были русские, и Оката отправился собирать информацию к тем, чьи имена и адреса надежно хранились в его памяти. По первому адресу, хозяин аптеки хотя и был напуган появлением гостя, но виду не подал, приютил и обещал разузнать все, что нужно. Прошло несколько дней, пока, наконец, нашелся след вагона, отправленного из Чанчуня. Но вагон уже вскрыли, и все ящики переместили в пакгауз. Под круглосуточную охрану русских часовых.

Потолкавшись на станции, он свел знакомство с местными дельцами, от которых и узнал, что несколько ящиков в ходе разгрузки были вскрыты, и некоторые вещи можно было найти уже в городе у «ловких» людей. Наконец его свели с русским – сцепщиком вагонов, который намеревался, пока не поздно, спасаться из Мукдена бегством. Боялся, что его выдадут красноармейцам, как бывшего белоказака, который воевал против «красных». Русский оказался рослым мужиком и, к тому же, что не характерно для «силачей», еще и весьма осторожным. Он сразу определил, что Оката – японец, но поскольку ничего военного в нем не выдавало, то для внутреннего своего спокойствия русский хитрован про себя назвал Окату чиновником. Железнодорожник что-то знал, но за сведения хотел получить деньги. Деньги, они всегда пригодятся, особенно, если не засиживаться в Шанхае, а двинуть дальше, может даже и в Австралию.

– В общем, так, меч этот японский, в ножнах с золотыми шнурками, с нарисованными драконами и цветами, – переводил слова русского аптекарь, временами давая свои пояснения. – Были еще несколько мечей, но они китайские, а этот – японский. Он в этом разбирается, у него у самого была сабля, когда он в казаках служил.

– Он может его принести? Я заплачу хорошие деньги, – предложил Оката. В душе он радовался, что удалось ускользнуть от русских в Чанчуне, а теперь, хотя и прошла неделя после капитуляции, он близок к цели. Капитуляция Японии его задания не отменяла.

– Принести его он не может. Он спрятал меч в одном пустующем доме, в котором жил с семьей путевой мастер. Вот только дом находится рядом со складом и там русский караул ходит. Но он хочет за это деньги.

Они некоторое время поторговались и, наконец, за двести американских долларов – огромные деньги – сцепщик нарисовал план дома и указал, где именно спрятан меч. Проникнуть в дом, в комнату, где за печкой есть специальная выемка, можно через второе окошко справа от крыльца. Ключей от двери у него не было.

* * *

Осенью темнота падает быстро, а, если еще и дождик занудно моросит, так только и хочется одного: завернуться в плащ-палатку, опереться о стенку и помаленьку поразмышлять о том, о сем. Конечно, приходится временами отталкиваться от нее и совершать обход вокруг своего объекта. При этом лучше быть наготове, страна кругом чужая и кто их знает, что они себе думают, эти китайцы или японцы, которые в плен не сдались, а шмыгают по окрестностям в надежде все-таки переправиться к себе на острова.

Рядовой Александр Шварц, который уже не был салагой, но еще отзывался на «Санька», заступил в караул. В его сектор входил пустой дом путевого обходчика, который, так как был еще с «белыми», поспешил удрать от Красной армии, а также небольшой пакгауз, где хранились какие-то железки, назначения которых он не знал, да и не мог знать. До призыва Санек учился в фабрично-заводском училище на обувщика. Караульный пошел обходить вверенные ему «объекты» и вдруг видел, что у окна дома обходчика какая-то фигура, воровато озираясь, пытается его потихоньку открыть, не высадив стекла. На незнакомце были сапоги, а остальную одежду разглядеть не удалось.

– Стой! – крикнул Шварц и передернул затвор карабина, который достался ему по «эстафете».

Фигура дернулась, но Сашка не стал дожидаться, как дальше пойдет дело и выстрелил, не слишком-то целясь, но все-таки в человека. Расчет у него был простой – на выстрел должны прибежать другие солдаты из караула, а если попал, то, кто его разберет, этого нарушителя, чего это он полез ночью в пустой дом и почему не поднял руки вверх.

А нарушитель схватился за руку и побежал за угол, преследовать его караульный не стал – может он за углом затаился, только сунешься, так и полоснет ножиком, а то и из пистолета в упор пальнет.

Капитан Оката перетянул руку платком повыше раны и добрался до дома аптекаря. Там аптекарь рану осмотрел, уверил, что пуля прошла навылет, кость цела. Потом чем-то помазал, перевязал и объяснил, что оставаться в городе Хироси теперь особенно опасно – могут начать искать человека, у которого ранена правая рука.

Аптекарь дал ему свой пиджак, старый плащ, потертую солдатскую сумку-котомку, немного еды и проводил, вздохнув с облегчением, опасного гостя в дорогу. Как японец доберется до своих берегов, его уже не интересовало. А вот самому добраться до меча очень захотелось…

* * *

– Рядовой Александр Шварц по вашему распоряжению прибыл, – почти что гаркнул белобрысый парнишка.

– Ты что, немец?! – удивился капитан, сидевший за небольшим, скорее всего школьным столом.

– Никак нет, русский, – четко ответил Санек.

– А почему не Шварцман? Обрезание фамилии сделали или как?

– Нет, зачем? У нас родословная аж с 1816 года, когда пращур из Саксонии приехал в Кострому по какой-то договоренности императора Александра Первого с маркграфом. Там он женился и пошли все остальные Шварцы. Он был аптекарем, в городе его уважали почти как доктора. Так нас, в Костроме-то, Шварцев мужчин – человек пять, а девки, как замуж повыходили, так стали Гусевыми да Зайцевыми.

– Теперь понял, с чего это ты так «окаешь». Садись.

И озадаченный рядовой Шварц – солдат, у которого без замечаний заканчивался первый год службы, а потому скоро должен был получить для начала ефрейтора, – осторожно присел на краешек стула.

– Ты с чего это ночью стрелял на посту? Что, Устава не знаешь – сначала окрик, а потом первый предупредительный в воздух!

При этом капитан Федоренко не очень-то вслушивался в рассказ Шварца. Рано утром сам ходил к домику и видел следы у окошка, отпечатки сапог убегающего человека. Капитан знал кое-что об основах работы следователя. Так что Шварц не выдумывал, не померещилось ему и, может быть, прав был, что стрелял. И теперь капитан Федоренко думал, что дальше с Саньком делать – к награде представлять вроде бы не за что, но и наказывать также не стоит.

– Я крикнул ему «Стой!», а он ко мне обернулся и, смотрю, правую руку под полу пиджака сует. Я побоялся, что у него там оружие, а потому выстрелил первым. Он за рукав правой руки схватился, выше локтя, посмотрел на меня, и давай бежать за угол.

– Ты его преследовал?

– Он за угол, а я стал дожидаться старшего караульного.

– Правильно сделал, а то за углом он бы тебя мог и кончить.

И тут капитан принял решение, но для начала, правда, поинтересовался у Санька насчет комсомола. Оказалось, все в порядке. Состоит.

– Значит так, отправим тебя на слет армейских комсомольцев в Читу. Нет возражений?

– Есть! – по-уставному ответил рядовой Шварц, еще не поняв, что какая-то шестеренка в механизме колеса его судьбы в этот момент щелкнула. И совсем немного, чуть-чуть, но колесо провернулось.

В дом путевого обходчика Федоренко пошел около одиннадцати часов, взяв с собой Шварца и еще пару солдат. Ключей не было, пришлось отжать дверь штыком. Внутри было тихо, пусто, некоторые вещи разбросаны, но не так, как бывает, когда что-то ищут, а когда быстро собираются к скорому отъезду. Посмотрели на полках на кухне, в платяном шкафу. Ничего интересного, чем можно было бы здесь поживиться, не нашли. В общем, решили, что кто-то пытался проникнуть в дом, чтобы переночевать, все-таки не на улице же оставаться под дождичком.

Перед уходом посмотрели еще по углам, нашли в какой-то коробке несколько гвоздей и небольшой молоток, которым обходчики простукивает колесный механизм под вагонами, когда осматривает поезд перед отправкой. Этим молотком и заколотили дверь, оставив дом пустовать до лучших времен.

* * *

А через два дня дом путевого обходчика сгорел. С чего начался пожар, никто и не интересовался; может быть, кто-то залез в него переночевать и огонь оставил открытым по неосторожности. А много ли для пожара надо – керосин в доме был, вон лампа оплавилась. Вчерашний дождь окончательно все загасил и недавно горевшие бревна были какими-то маслянисто-черными. Пепелище уже не охраняли, а потому два китайца, которые рылись на развалинах, подозрений не вызвали, оплавившиеся ложки да вилки ценности не представляли. Они покопались возле торчавшей печки, но ничего путного не нашли. Никто не смотрел, куда они пошли.

В четыре часа дня один из китайцев, копавшийся на руинах, постучал в заднюю дверь аптеки и в маленькой комнатке рассказал о том, что видел на месте сгоревшего дома. Возле печки ничего не нашли, никаких следов меча, или чего-то похожего на него не осталось.

Аптекарь сунул ему немного денег и проводил. Ему было ясно – меча в доме не было, а вот, когда он исчез – до того как ранили Окату или на следующий день, никто сказать не мог. Составил лаконичное послание и с надежным человеком отправил по известному ему адресу.

* * *

Петьку Мамаева в поездной бригаде прозвали «туда-сюда». Он сам говорил о своей работе: поезда, туда-сюда, жизнь на колесах. Промышлял он по малости – иногда чего-нибудь из открытого вагона обломится, иногда кто-то попросит узелок на следующей станции отдать. Все копейка, все денежка. А без денег в ту же Рязань возвращаться нечего.

– Слышь, браток, – обратился к нему крупный мужчина средних лет, одетый в серый плащ по погоде. – Дело есть небольшое.

– Если небольшое, то чего беспокоишь, – ответил Петька машинально, он вообще-то от дел не отказывался.

– Деньгу заплачу, два раза заплачу – когда туда поедешь и когда сюда вернешься.

– Значит, два конца будет. Давай, говори, что за дело.

– Тут одну коробочку брату моему в Хабаровск надо отвезти, ничего особенного. Он, когда уезжал отсюда, не успел ее взять с собой, а она ему дорога, как память.

– Коробочка дорогая? – насторожился Петр.

– Нет, не сама коробочка. В ней меч японский, катана, который он у японца выменял на тушенку, а потом, когда к нему лихие парни пришли, он этот меч выхватил и они убежали. Так что меч ему жизнь спас.

– Ну и носил бы при себе.

– Ага, попробуй, пройдись с мечом по улице, враз патруль заграбастает.

Это правда, патрули строгие. Могут и выстрелить, если что-то заподозрят.

– Ну, и где я твоего брата буду в Хабаровске искать?

– Он сам тебя найдет, как вернешься, так сразу и найдет, и заплатит.

– А если он меня этим самым мечом? И не заплатит? Нет, давай деньги вперед! – сказал, как отрезал, Петр. – Меч, это ж холодное оружие, сам понимать должен. А нас погранцы шмонают. Не всякий раз, а вдруг? Надо будет на лапу дать. – Для себя Петр решил просто: взять деньги сейчас, взять деньги в Хабаровске, а после рейса сменить депо и больше в этот самый Китай не соваться. И по Союзу необъятному заработать можно хорошо, если с умом действовать.

Через час тот же самый мужик пришел с этаким «пеналом», который не был закрыт. Отошли в сторонку. Точно, меч в ножнах, и то, что к нему полагается – шнуры какие-то, завернутые в тряпочку. Деньги мужик отдавал не очень-то охотно, но против пересчета не возражал.

Петр знал, куда он поместит пенал – там смотреть не будут, состав-то товарняк, посмотрят погранцы в их теплушке, да и все. Ну, может, еще примут четверть стакана водки под картофелину с лучком и сольцой. Кому какое дело, кто и что везет, главное, с золотишком не попасть. Но о том, кто золотишко везет, погранцы заранее знают, кто-то им стучит. А вот, скажем, трость с костяным набалдашником, которую выменял в Харбине для дядьки раненого куда-то на Урал, так ни у кого и язык не повернется что-то сказать.