Ослепительно-белый потолок резанул по глазам. В голове было пусто-пусто, а во рту чувствовался металлический привкус.

— Гхде…я?

Позади кто-то коротко ахнул, и с конским топотом убежал. Сколько времени прошло, Александр не знал — но показалось что вечность…

— Как вы себя чувствуете?

Спокойный баритон вырвал его из короткого забытья. Правый глаз упорно не хотел фокусироваться, а левым удалось разглядеть только щегольскую бородку и белый халат.

— Пплохх…

— Сестра, воды подайте?! Вот, так то лучше… Итак, продолжим: как вы себя чувствуете?

— Н…Никак. Что со мной…

— У вас сквозная пулевая рана левого предплечья и сотрясение головного мозга. Находитесь вы в окружном военном госпитале, где прооперированны два дня назад, вашим покорным слугой… Позвольте представится: доктор медицинских наук, Китгофт Карл Исидорович. Скажите-ка мне, батенька… вы помните, как вас именуют?

— Кх… князь Агренев… Александр Яковлевич…

— Прекрасно! А то, иногда… Да-с. Сестра, снимите повязку. Ну… терпимо, да. Организм у вас молодой, сильный, проблем быть не должно. Ну-с, отдыхайте…

Память о последних днях стала возвращаться, вместе с болью в голове и накатывающей волнами тошнотой. Контрабандисты действительно притихли, почти прекратились их привычные *набеги* — и он купился на это. Когда полтора месяца подряд тишь да гладь, да божья благодать, начинаешь невольно расслабляться, и уже не так прислушиваешься к предчувствиям. А ведь были, были знаки, эх… Когда донесли, что рядом с четвёртым секретом непонятное шевеление, он даже и не предполагал, что это пришли по его душу. Короткая поездка, неспешный разговор… И, одновременно с хлопком недалёкого выстрела, внезапный удар сбоку, легко выбивший его из седла прямо на выпирающий из снега бугор земли. Дальше… Невнятная мешанина из белых и темных полос, чьи-то голоса, и боль от дорожной тряски. Бьющий по глазам свет, мельтешение теней и противное звяканье стали о сталь. Затем он ощутил покой… После того, как он окончательно пришёл в себя, больше всего его раздражала сестра милосердия,*мышь громогливая*, блин! Понятно, что её обязанности — следить за состоянием больного, но зачем же так топать, и будить своими проверками каждый час? Ладно бы при этом она радовала больного своим видом — так нет, мешковатый тёмно коричневый балахон скрывал всё, кроме личика. При виде которого, как-то сама собой вспоминалась восточная традиция носить паранджу.

— Ну-с! Как ваше самочувствие?

Доктор, не переставая заговаривать зубы, оттянул веки, посчитал пульс и, наконец, добрался до повязок.

— Что-ж, могу вас порадовать. Динамика явно положительная, да-с. Но… нервишки у вас, князь, заметно расстроены. Пожалуй… я вам капли ещё добавлю, успокоительные. Вопросы или пожелания имеются?

— Да, Карл Исидорович. Прошу отменить мне уколы болеутоляющего.

— ?!? Вы понимаете, что без них вам будет просто невозможно заснуть? Или вы имеете какие-то предубеждения? Уверяю, морфий абсолютно безопасен!

— Я… всё же постараюсь обойтись. И нельзя ли назначить мне другую сиделку?

— Э… позвольте поинтересоваться, а чем же это вам не угодила Нина Якимовна??

— Значит, нельзя…

— Ну почему. Воля ваша, не сподобилась одна, будет другая. Ещё что то? Выздоравливайте…

Из палаты Александра выпустили только к исходу второй недели. И то — недалеко и ненадолго. Появились проблемы и помимо раны: вернулись приступы головной боли, такие сильные и резкие, что не всегда и проверенное холодное безразличие помогало. Во время одного из обходов, доктор внезапно замолчал, и принялся что-то усиленно вспоминать, после чего озадачил вопросом:

— Позвольте поинтересоваться, у вас какой цвет глаз?

— Серо-зелёный… а что?

— Вот как. Хм-хм… любопытно. У вас сильно посветлела радужка. Глаза не болят?

— Немного…

— Интересный случай. Да. Пожалуй, необходимо вас понаблюдать подольше…

Карл Исидорович так заинтересовался непонятными изменениями, а вдобавок, и ненормально высоким болевым порогом своего пациента, что проявил завидную настойчивость, уговаривая Александра продолжить осмотры

— Всё равно вам полагается отпуск по ранению, поживёте в прекрасном месте, назначим вам укрепляющие процедуры…

Уговорил, конечно…

Под *прекрасным местом* доктор подразумевал собственную дачу-особняк, всего в пятнадцати верстах от Варшавы Сам он там появлялся редко, предпочитая и квартировать и отдыхать рядом с местом любимой работы, но холодной и запущенной она не была. Основным занятием князя (на *гражданке* его именовали только Ваше Сиятельство, и никак иначе) стали бесконечные прогулки по окружающим, *скромную* двухэтажную дачку, молодым рощицам, с одной протоптанной тропинки на другую… А вернувшись, он обкладывался книгами и газетами из немаленькой библиотеки особняка, и запоем читал, пытаясь понять — куда его закинула судьба. Вариантов было всего ничего: или в прошлое родного мира (и сразу возникал простор для временных парадоксов), или в мир чужой — параллельный, находящийся рядом, отстающий по времени… без разницы, в общем. Когда-то давно, он вполне сносно мог общаться на английском языке… Сейчас же добавились немецкий и французский, незаметно *освоенные* уже здесь, поэтому основной проблемой было не прочитать напечатанное, а осмыслить, и запомнить. Так что… На пятый день из двух вариантов остался только один: потому как в той истории, что помнил Александр, мятеж декабристов был, а тут и следов не удалось отыскать. Вначале он грешил на мастерство неведомых ему цензоров, но и в иностранных изданиях (а искал ОЧЕНЬ добросовестно) не нашлось даже малейшего упоминания. Зато многие современники Николая Первого отмечали время его правления, как эпоху больших социальных реформ: для крестьян были до минимума снижены выкупные платежи, упрощён порядок переселения на новые земли, сильно смягчилось налоговое и уголовное законодательство… Даже о аристократах, и то государь позаботился: поединки меж ними были официально разрешены, а дуэльный кодекс имел силу закона. Согласно которому, кстати, убийство или ранение на дуэли своего противника объявлялись вполне… легитимными, так сказать, и не подлежащими уголовному или какому нибудь другому виду преследования. О ТАКИХ тонкостях подпоручику, почему-то памяти не досталось, и он с неподдельным интересом ознакомился с тоненькой книжицей, потрёпанной и с броским названием:

— Законы Чести-

Оказалось, что дуэль не такое простое дело, как думалось. Протоколы, переговоры, четкие определения и степени нанесённых оскорблений, суд чести, множество ограничений. Например, послать вызов министру было… очень сложно, скажем так. Во первых он должен быть дворянином, во вторых на это требовалось Высочайшее разрешение, было ещё и третье, и четвёртое, и пятое… А ежели обидчик был не благородных кровей, то все вопросы с ним решались ТОЛЬКО в суде. И попробуй нарушить хоть одно положение кодекса или определение суда чести — тотчас застрелят секунданты (это если во время дуэли), или десять лет отдыха в Сибири. Вот так! Правда уже при следующем императоре, Александре номер два, такое выяснение отношений между аристократами, мягко говоря… не приветствовалось, по причине уж очень большой их смертности, но прямого запрета так и не наложили.

******

Общение… Постепенно, он научился разговаривать с незнакомыми ему людьми без настороженности и опаски, просто ради своего удовольствия. Узнавая когда-то запомнившиеся выражения и обороты речи, давным-давно слышанные от ещё ТОЙ бабушки Нади. Если бы ещё голова не побаливала… Обычно, все свои прогулки он делал по давно облюбованному маршруту: из длинной аллеи направо, по удобной дорожке мимо нарядных ёлок, затем вокруг небольшой горушки и сквозь чистенькие улочки большой деревни с так и не выясненным названием. В этот раз получилось немного иначе. Ещё на подходах к деревенским домам в воздухе вкусно запахло берёзовым дымом, и ноги, будто сами собой, понесли поближе к его источнику.

'Запах протопленной баньки…'

Чем ближе он подходил, тем отчётливее слышалось, как кто-то колет дрова. С чувством, с расстановкой, не торопясь… И только подойдя совсем близко, он понял как сильно ошибался. В небольшом дворике перед приземистым домом, едва заметно пошатываясь, вяло махала топором закутанная в шаль, и в засаленный до черноты тулуп, женщина. Выходило плохо. У неё больше получалось откалывать длинные щепки, чем действительно разбивать на части промёрзшие колоды. Потоптавшись на месте, Александр совсем было собрался уходить, как заметил оседающий в утоптанный снег силуэт *лесоруба*.

— Эй…Есть кто живой?

Как на зло, поблизости не оказалось ни одного прохожего или зеваки, привыкли уже к его постоянным прогулкам, что ли? Растерянно покрутив головой, он поморщился и решил что… справиться сам. На вежливый стук в потемневшую от времени дверь никто не отреагировал, пришлось проявлять инициативу и дальше. Зайдя внутрь, князь сделал из небольших сеней три шага вперёд, и тут же наткнулся на настороженный взгляд двух детей: мальчика лет пяти и девочки-подростка.

— Э..Там у вас женщина сознание потеряла… Мама ваша, да?

Девочка сразу стала деловито одеваться, попутно приговаривая:

— Ведь говорила же — давай подмогну, так нет же, сама…

Транспортировка матери детей, в дом, не прошла для добровольного помощника бесследно: на висках выступила испарина, здоровая рука дрожала… Волей-неволей пришлось присесть, вернее рухнуть на лавку рядом со столом, больно ударившись о что-то, небрежно укрытое посконной тряпкой.

— Твою м…! Звать то тебя как, красавица?

— Олеся…

Отвечала она с задержкой, потому как с переменным успехом освобождала от лишней одежды безвольное тело своей родительницы, пыхтя при этом как маленький паровоз.

— Давай помогу. Да не так! Я подержу, а ты тяни потихоньку… Вот, молодец, уфф…

— А где отец ваш?

Почти не слушая высокий голосок, Александр привалился спиной к бревенчатой стене, пережидая приступ слабости.

— … брюхом поболел, а к рождеству то и преставилси. Мамка сильно плакала… Так вот и живём, значить. А ты кто, охфицерь? А вон ту штуку потрогать можа?

— Если хочешь… А чего это у вас мама в обморок упала? Болеете?

— Не. С голодухи она, да ещё меня не пустила. Всё сама, будто я малая…

— От голода? Что, вообще ничего дома поесть нету?

Олеся неопределённо пожала плечами и шикнула на расплакавшегося пацана, загоняя его на едва тёплую печь.

— Как же вы…

Александр не договорил. Не смог. Потому что от его неловкого движения тряпка немного сдвинулась, и стало видно, ЧТО лежит на лавке рядом с ним.

— Что за… это… а?

Теперь стало ясно, о что же он так больно ударился, поспешно присаживаясь. О неимоверно худое, лилово-жёлтое тело мертвого мальчика. Горло сжал спазм, мешая вздохнуть, и показалось на миг, что стены и потолок становятся всё ближе и ближе, наваливаясь на грудь могильной плитой. А чёртова девчонка подошла и встала рядом:

— Эт Яник. Вчерась заснул, и всё… Мама сказала, что Божинька его к себе прибрал, и что бы мы не плакали. Говорит, ему тама хорошо…

Маленький человечек и впрямь едва заметно улыбался, будто успокаивая своих родных.

— Я… Это… Пойду я…

Гость дёрганными, резкими движениями, вывернул все карманы, выгребая все до последней полушки, аккуратно пододвинул получившуюся в результате кучку ассигнаций и монеток в центр стола, криво улыбнулся и вышел.

На следующий день, рано с утра, на пороге дачи появился деревенский староста, попросив подтвердить, что это именно барин отвалил нищей семье столько денег, а то, может они украли?

— Да, я сам. Им… хватит этого?

— Будьте покойны, Ваше Сиятельство, года два проживут, нужды не зная…