- Ногу вперед!.. И локоток на пядь повыше. Вот так.

Сшсих-ссию, сшсих!

- Три шага на меня!

Ссиюу-сшсих-сших-сшдонн!

Изогнутый булатный клинок "детской" сабли наследника, обиженно прозвенев, отлетел в сторону. А боярин Канышев, скупым движением отмахнувшийся от его последнего удара, тут же нанес свой, примерно в треть настоящей скорости:

Сшдонн! Ссиюу-шихх!..

Словно легкую пушинку крутанув в руке тяжелую карабелу , боярин уложил ее на плечо, заученно-бездумным движением кисти отвернув от шеи тупую елмань . Не менять же ему привычки из-за того, что в руке учебное оружие? Огладил короткую бородку, поглядел, как стоит мальчик и одобрительно хмыкнул - похоже, его наука все же пошла тому впрок. Опять же, из трех последних ударов царевич один отбил, а от двух смог (ну да, подыграл он ему чуток, подыграл!..) уклониться, а значит не все так безнадежно, как думалось...

- Хорошо. Теперь, Димитрий Иванович, поиграй-ка малость сабелькой. До первой испарины - а потом, как передохнешь, еще и с копьецом потрудимся.

Канышев мельком глянул на майское солнышко, определяя время, пару минут понаблюдал за учеником, усердно повторяющим весь невеликий набор уже освоенных ударов и обманных ухваток, после чего перевел взор на недавнее пополнение. Перевел, и тут же тихо вздохнул - вот уж не было печали!..

- Резче замах, Петр! Ты плечом вот так...

Ссшшии!

Тоненько свистнул распластанный воздух.

- Тогда и удар добре выйдет.

Единственный сын думного боярина и большого воеводы князя Горбатого-Шуйского понятливо кивнул, продолжая срубать изогнутой дубовой "саблей" тонкие ветки ивняка. Рядом с ним делал то же самое Тарх, сын вроде как опального окольничего Данилы Адашева. Впрочем, без всяких там "вроде" - хотя младшего брата некогда всесильного Алексея Адашева и спасли от скорой плахи былые заслуги (особенно был удачен его последний поход на крымчаков - ох и славно тогда их побили да пограбили!), но от двора был отлучен, и отправлен на Ливонскую войну простым подручным воеводой. А там ему отрядец дали - курам на смех! Потому как тремя сотнями поместной конницы ни напасть как следует, ни оборониться от ворога. С другой стороны... Раз сына до наследника допустили, значит, могут и простить?.. Разумеется, если Адашев не только выживет, но и каких-никаких побед себе добудет.

- Мягше, мягше отбивай, а то враз десницу себе отсушишь.

Совет немного запоздал, потому как старшенький князя Ивана Мстиславского, девятилетний Федор, как раз страдальчески сморщился, пережидая ноющую боль в правой руке. Напротив него сверкал довольной улыбкой Андрей Шуйский, а его брат Василий увлеченно пытался достать свою тезку, а заодно и дальнего родственника Ваську Скопина-Шуйского. Ну и в самом углу небольшого дворика...

- А ну, охолони!..

Троюродный брат его основного ученика, княжич Василий Старицкий остервенело махал деревяшкой, пытаясь отплатить другому княжичу, Семену Курбскому, за увесистый удар по шелому. Уже второй раз подряд пропущенный, между прочим, отчего ему было особенно обидно.

- Вы куда смотрите, ротозеи!!! Плетей захотели?!..

Трое постельничих сторожей, помогающих боярину следить за учебным процессом (не самому же ему новые ветки ивняка ставить, да убирать изрубленные), и без того уже навели порядок. Но все равно виновато потупились. Потому как знали - случись что, никто из родителей родовитейших мальцов не будет разбираться, кто именно недосмотрел да не уследил, разом всех на дыбу отправят. А вот там их уже и поспрашивают с огоньком да пристрастием, когда они злодейство свое умыслили, да кто в пособниках числится...

- Так. Ты становись против Петра, а ты взамен него прутняк секи.

Юный Курбский, сияя довольной улыбкой, тут же развернулся к новому противнику. А княжич Старицкий с явным раздражением поправил шелом, перекосившийся от энергичных взмахов, и отправился вымещать поднакопившуюся злость на гибких ветках ивняка. Канышев окинул малолетних учеников внимательным взглядом, отмечая первые признаки приближающейся усталости, довольно ухмыльнулся и вернулся к своему подопечному. Вот уж кто ни разу ни устал - даже наоборот, слегка прибавил скорости! Что же, значит, пришла пора подобрать ему клинок потяжелее.

- Два шага на меня.

Сшшдон! Ссшии-ссшшдон!

Лениво атакуя и аккуратно отбивая детские удары, боярин терпеливо ждал, пока наследник запыхается от взятой им скорости. Ничего особенного, конечно. Для него. Удар-отбив, ложный мах с переводом в ноги, опять удар, слегка чиркнувший по выставленной вперед ноге...

- Хм!?..

Несложный финт, в конце которого прозвучал легкий булатный звон, еще пара ударов - и боярин сам отошел назад, с интересом разглядывая царевича. Повод для такого интереса у него был, причем немаленький: еще на первом занятии он выяснил, что саблей будущий царь владел откровенно плоховато. Даже, пожалуй, не плохо, а вообще никак - словно бы и не учил его клинку с шести лет опытный в воинском деле дядька. Кхм. Царствие ему Небесное, и вечный покой. М-да. Конечно, Аким помнил о долгой болезни Димитрия Ивановича... Но даже так, хоть что-то да должно было остаться у отрока от прошлой науки? Тем более что царевич как ученик был ну просто диво как хорош: руки длинные, запястья сильные, сам сообразительный, старательный, не капризный (чего он втайне очень опасался), и с такой выносливостью, что аж завидки брали. Особенно вспоминая себя, в таком же нежном возрасте.

- Еще раз.

Ссиюю, ссшдон-динь!

А теперь вот, как выяснилось, еще и глазастый. Потому что такой низовой отбив он ему еще не показывал. Зато тот сам мог его увидеть - когда они с постельничим сторожем чуток позвенели клинками, разгоняя застоявшуюся кровь.

- Неплохо.

Канышев вновь отошел назад, вскидывая карабелу на плечо, еще раз оглядел ученика и сделал знак помощникам, чтобы они поднесли отроку легкую детскую рогатинку .

- Готов, Димитрий Иванович?

Если саблей наследник владел весьма посредственно, то с копьем был очень хорош - загудел-засвистел в воздухе наконечник из мягкого железа, пробуя на крепость левое плечо, бедро, голову, правый бок, ноги... Боярин же аккуратно отмахивался, время от времени подправляя то или иное движение и делая мелкие замечания - пока вместо очередного укола царевич как-то несуразно крутнулся на месте и очень шустро махнул копьецом сверху вниз:

Тук-кррак!!!

Шлеп!..

На утоптанную землю упал изрядно погнутый наконечник с торчавшим из втулки куском обломившегося древка, сам мальчик сунулся вниз, неловко упав на колени, а его наставник довольно заулыбался, вкладывая саблю в ножны:

- Хорош, ай хорош удар получился!.. Было бы доброе железко на копьеце, так и лег бы оземь!

Подскочившие помощники сняли с поднявшегося на ноги царственого отрока тягиляй с шеломом, а на отходе еще и подобрали сломанное копьевище. Получив столь ясный знак к окончанию занятий, довольно загомонили остальные ученики, тут же рядом с ними возникли слуги, принимающие на руки плотные стеганки, вспыхнул и сразу угас короткий спор - кому первому освежиться поднесенным с ледника квасом... Собственно, и спора-то как такового не было - отпрыски многочисленного клана Шуйских сразу продемонстрировали свою сплоченность, оттеснив от большого кувшина всех остальных. После чего явили свои же внутренние разногласия, когда братья Андрей и Василий дружно насели на представителя старшей ветви рода, семилетнего Василя Скопина-Шуйского, которого тут же поддержал двеннадцатилетний Петр. После чего (собственно, как и обычно), дело закончилось ничем. Вслед за клановой четверкой испил недовольный Василий Старицкий (по знатности рода первым должен быть он!), затем как следует приложился княжич Мстиславский, после него вдоволь утолил жажду Курбский... Оставив безродному Адашеву всего пару капель на самом донышке. Ему и того достаточно!

Не показывая обиды, Тарх облизнул сухие губы и тихонечко отшел в сторонку - а наблюдающий за всей этой картиной Дмитрий мелкими глотками допил квас, чуть подумал, и протянул стаканчик своему стольнику , держащему на руках личный "царский" кувшинчик. Тут же получил потежелевший от янтарно-золотистого напитка стакан обратно, тряхнул немного растрепавшейся гривой волос и почти не повышая голоса позвал:

- Адашев.

Встал как вкопанный Федор Мстиславский, до этого шагавший вслед за тесной компанией Шуйских. Притормозил идущий рядом с ним княжич Старицкий, заинтересовался вдруг остатками недорубленного ивняка Семен Курбский...

- Пей.

Изрядно удивленный и обрадованный (до этого дня старший из царевичей сверстников предпочитал не замечать, глядя на них, как на пустое место), Тарх со всем почтением принял обычный деревянный стаканчик, одним махом выдул его содержимое и с низким поклоном вернул - свое место он знал очень четко.

- Благодарствую, Димитрий Иванович!..

Чуть улыбнувшись в ответ, наследник перебросил стаканчик в руки стольника, затем едва заметно кивнул на стоящих невдалеке от него княжат, буквально прожигающих завистливо-раздраженными взглядами юного Адашева.

- Терпение есть добродетель мудрых.

Опять тряхнул головой, убирая тяжелые пряди с лица, и зашагал к Теремному дворцу, сопровождаемый сразу двумя постельничими сторожами - а за его спиной озадаченный Тарх пытался сообразить, что именно ему сейчас сказали.

Дмитрий же шел и наслаждался теплым майским солнышком и легким ветерком, мечтая о хотя бы небольшом загаре. А заодно думал о родовитых детях, коих ему настойчиво подсовывали в качестве сотоварищей по занятиям и играм. Даже очень настойчиво, ибо думные бояре и князья заранее беспокоились о благополучии своих родов, разными путями (желающих-то было с превеликим избытком!) подводя старших сыновей поближе к наследнику престола московского. А младшеньких пристраивая в свиту уже к царевичу Ивану - мало ли как жизнь повернется? Опять же, чужаков да худородных всяких не допустить до власти,тоже не последнее дело. Места у подножия трона да на лавках боярской думы ой как мало, бывает и своим не хватает! Одна только проблема была у искушенных во всех и всяческих интригах придворных: старший из царевичей вел себя так, будто у него и вовсе никакой свиты не было. То, что не разговаривал с ними, еще ладно - всем известно, какой он молчун. Но ведь первенец царя даже и не улыбался в ответ на шутки и разную детскую кутерьму! Равнодушно отворачивался, когда ему предлагали позабавиться с луком, поиграть в бирюльки или там лапту . Не судил местнические споры среди ровесников... Да он вообще никак с ними не общался!..

"Представляю, какая волна пересудов и слухов пойдет после сегодняшнего. Как же, сам подозвал и угостил! Да и Адашева, поди, теперь не только от кувшина с квасом будут оттеснять - вообще все подходы ко мне перекроют, так сказать, во избежание".

На самом деле, огорчение высшей московской знати насчет того, что их детей не замечают, было не вполне справедливо. Давно уже и заметили, и оценили, и даже определили основные личностные черты, составляющие самую суть характера. Да что там, их уже даже поделили на две неравные части: в первую вошли все тот же Тарх, Петр Горбатый-Шуйский, Федор Мстиславский и Василий Скопин-Шуйский. Во вторую - сын будущего "побегушника" и предателя князя Андрея Курбского, и оба брата Шуйских. И совсем отдельно стоял троюродный брат княжич Старицкий, насчет которого были определенные сомнения...

- Димитрий Иванович!

На подходе к дворцовому крыльцу его окликнул окольничий и оружничий Салтыков.

- Прими небольшой дар, не побрезгуй.

Служка, выскользнувший из-за спины хранителя и распорядителя царской оружейной казны, с низким поклоном передал одному из постельничих сторожей звякнувший металлом сверток. Тот, в свою очередь, глянул на царевича, после разрешающего кивка в три движения раскидал в стороны грубую холстину и тут же чуть-чуть наклонился, демонстрируя наследнику перевязь, в кармашках-ножнах которой покоились девять одинаковых швырковых "рыбок" из полосатого дамаска. Вытянутые жала узких лезвий, короткие рукояти, обмотанные грубым витым кожаным шнурком, отличный баланс... Чем старше становился наследник, тем взрослее (и дороже) становились и его игрушки. Кстати, ценности им добавляло еще и то, что вручать подарок пришел лично оружничий - вместо того, чтобы прислать его (как заведено) с одним из своих людишек. Впрочем, никакой загадки этому и не было: окольничий, помимо всего прочего, был счастливым отцом сразу трех сыновей. И если его старшенький уже два года как ходил в рындах , а младшенький еще жил на женской половине дома, то средний сын как раз подходил по летам, чтобы дополнить собой свиту первенца великого государя. Ну или стать ближним подручником , начав службу при будущем царе с выполнения мелких поручений. Невелик труд - изредка стремя поддержать, выдрать из мешка с сеном меткие стрелы да вернуть их в колчан наследника, за чем иным сбегать... Да мало ли? Зато всегда на глазах, всегда при деле, а со временем, и рядом с троном.

- Благодарствую.

Мимолетно прикоснувшись к одному из ножей и обозначив тем самым, что подношение принято, Дмитрий кое-что вспомнил. Кое-что, о чем он давно уже подумывал, выгадывая удобный момент. Как раз вроде нынешнего! Уверенным движением руки забрав с пояса постельничего сторожа боевой нож (из-за чего тот едва заметно дернулся), он подошел к Салтыкову. Весьма разочарованный неподдельным равнодушием, с коим приняли его дар (между прочим, не только красивый, но еще и очень дорогой!), оружничий едва заметно насторожился, одновременно сделав немного вопросительное лицо.

- Нет ли у тебя похожего, но лучше?

Осторожно приняв небольшой клинок с едва заметно потертой рукоятью, придворный немного повертел его в руках, одновременно пытаясь понять, что именно от него желают услышать:

- Как не быть? Есть с золотым узорочьем на ножнах, с драгоценными каменьями на рукояти...

- Не то. Просто хороший нож.

- Найдется и такой, Димитрий Иванович.

Забрав клинок назад и неожиданно ловко перехватив его за лезвие, царевич немного отвел руку назад - и подоспевший дворцовый страж тут же бережно забрал свое оружие. А девятилетний мальчик немного наклонил голову, спокойно разглядывая взрослого и изрядно умудренного жизнью боярина, помолчал, а затем слегка отстраненно произнес:

- Я помню, как ты присягал мне на верность.

Салтыков поперхнулся воздухом, впадая в кратковременный ступор. Действительно, такая присяга имела место - восемь лет назад, когда Иоанн Васильевич тяжко занедужил. Так тяжко, что никто уже и не верил, что он оправится и встанет со смертного одра. Великий князь тогда потребовал от думских бояр и ближнего круга присяги своему шестимимесячному сыну. Многие отказались, еще большие было сомневающихся, а он и еще некоторые из Избранной рады беспрекословно прошли крестное целование на верность. А потом... Государь выздоровел, и сомневающиеся тут же передумали. Вот только уже было поздно: не стало меж ними и царем прежнего доверия, и милостивая царица-заступница Анастасия тоже перестала печаловаться об опальных боярах да князьях.

- Надеюсь, Михаил будет так же хорошо служить мне, как ты сам - моему батюшке.

Оружничий невольно дернул головой под удивительно властным взглядом необычно-ярких синих глаз. Словно сама собой мелькнула мысль:

"Царская кровь!..".

И только потом пришло изумление - наследник знает имя его среднего сына?.. Провожая удаляющегося царевича почтительным (причем без всякого притворства) поклоном, Лев Андреевич стряхнул непонятную одурь (а скорее оторопь) и прямо на месте стал прикидывать, как половчей представить Мишку его будущему повелителю. Собственно, самое простое, это подождать, пока он опять будет возвращаться со своих воинских забав. Опять же, и повод хороший имеется - малец поднесет Димитрию Ивановичу тот самый боевой нож, на который он так недвусмысленно намекнул. Боярин, полностью ушедший в свои мысли, даже не замечал, как за ним следят с одной из открытых галерей Теремного дворца. Синие глаза сияли холодным любопытством, длинные ухоженные пальцы привычно откинули прочь от лица непослушную черную прядь...

"Хорошо же я загрузил Салтыкова - стоит на солнце да в одну точку пялится. Как там молодые говорили, в прошлой жизни? Полный разрыв шаблона".

***

- О Боже, ты - Бог мой! Тебя взыскую от утренней зари, тебя возжаждала моя душа, по тебе томится плоть моя, в земле пустынной, и сухой, и безводной!

Начало шестьдесят второго псалма у митрополита московского и всея Руси Макария вышло особенно прочувствованным - Дмитрий неслышно вздохнул и тихо-тихо сглотнул, сожалея о невозможности "вот прямо щас!" отпить чего-нибудь теплого и бодрящего. В идеале - кофе с молоком и парой ложечек сахара, но и сбитень тоже вполне бы подошел.

- С именем твоим вознесу руки мои: словно туком и елеем насытится душа моя, и гласом радости восхвалят тебя уста мои, когда вспомню о тебе на постели моей; поутру помыслю о тебе...

Кстати, насчет мыслей поутру. Несмотря на то, что он давно уже втянулся в распорядок дворцовой жизни, с его ранними побудками и не менее ранними отходами ко сну, подъем в несусветную ночную рань, да еще и воскресным днем (единственным, когда он вдоволь мог позаниматься своими делами, отдыхая от многочисленных учителей) бесил его просто неимоверно. Нет, никто не возбранял ему (да и другим царским детям) по окончании заутрени вернуться в свои покои, и пару-тройку часов подремать, добирая упущенное время - вот только эту возможность самым наглым образом саботировал родной организм. Встал? Проснулся? Все, пока не наберешь должный уровень телесной усталости, не измотаешь средоточие тренировками, не нагрузишь разум размышлениями - сон тебе заказан. Такой вот побочный эффект его скрытых возможностей. Впрочем, он и не думал жаловаться или негодовать на судьбу, наоборот, неустанно ее благодарил. Жить заново было так... Восхитительно!..

Переступив с ноги на ногу, Дмитрий мимолетно погладил прижавшегося к нему Ивана кончиками пальцев по шее - на что тот сразу оглянулся, и на всякий случай оправдательно шепнул:

- Я не спю!

- Шш! Верю.

Старший из царевичей скосил глаза налево, где малолетняя Евдокия блестящими от любопытства глазами следила за каждым движением отправляющего службу митрополита (а вернее, за удивительно причудливыми переливами света на его вышитых золотом одеяниях). Затем вправо - но брат Федор, пользуясь своими малыми летами, откровенно и очень сладко спал... Правда, справедливости ради надо отметить, что делал он это с приоткрытыми глазами (талант!), жарко и абсолютно неслышно посапывая прямо в ухо держащего его на руках дядьки. Опять вздохнув, первенец царя немного поменял положение ног и тела, удержав встрепенувшегося было Ивана. С новой позиции видно было гораздо больше: например, его дорогих двоюродных дядюшек, стоящих чуть поодаль от него (но все же ближе всех) тесной сплоченной группой. Уже знакомый любитель пухлых щечек Никита Романович, рядышком еще один окольничий и боярин (а еще и воевода) Данила Романович, а слева его подпирал плечом тоже дядя, но на сей раз троюродный - Василий свет Михайлович Захарьин. Родственнички, бл!... Ладно бы только они, так нет, еще и со своими отпрысками - кои отчего-то настойчиво хотели стоять не рядом с родителями, а поближе к сверстнику-родственнику из правящей династии. Как будто мало ему того, что они начали появляться на его занятиях с боярином Канышевым! Впрочем, надо признать, что один положительный момент в их появлении все же был, ведь клан Захарьиных-Юрьевых моментально нашел общий язык с кланом Шуйских. Язык ругани и насмешек! Так что теперь он не только учился сабле и копью, но и время от времени смотрел натуральный цирк, попутно запоминая весьма интересные подробности придворных взаимоотношений. Где взрослый промолчит, ребенок обязательно ляпнет...

- Аллилуия, аллилуия, слава тебе Боже!

Почин митрополита тут же подхватил церковный хор, сбивая царевича с его мыслей. А вот средненький совершенно игнорировал мощные голоса певчих. И не только игнорировал, а и потихонечку присоединялся к младшему, еще сильнее привалившись и надавив округлым детским подбородком на руку брата, лежащую (скорее уж придерживающую в вертикальном положении) у него на груди. Дмитрий прикинул, сколько еще будет длиться служба, незаметно огляделся по сторонам и сам чуть-чуть прикрыл глаза. Проснулось дремавшее до этого средоточие, побежало по рукам и ногам ласковое тепло, немного выплеснулось наружу, накрывая семилетнего Ивана невидимым покрывалом. Три ровных вдоха и выдоха, очень осторожный выплеск силы - и "покрывало" начало бережно и осторожно напитывать собою каждую клеточку детского организма. Едва осязаемое живое тепло прошлось по заметно расслабившемуся телу, пристрастно осматривая-оценивая-подлечивая все вызывающие хотя бы малейшие подозрения места, словно бы в сомнении задержалось у шеи - и окончательно вернулось к своему хозяину. Тут же левая рука Дмитрия тихонечко шевельнулась, расстегивая верхнюю жемчужную пуговицу на праздничном кафтане брата.

"Идиоты! Вернее, челядинки-идиотки. Совсем уже мышей не ловят - уж сделать так, чтобы воротник не давил, дело пяти минут...".

Еще раз взбодрив источник уколом воли, он потянулся через взгляд к сестре. Знакомый отклик родной крови, эхо ее эмоций, в основном любопытства и легкой сонливости, резкий "привкус" чужой, и заметно более сильной энергетики рядом...

"Черт, далеко!".

С досадой покосившись на изрядно дородную мамку, удерживающую на своих руках принцессу царства Московского, а заодно перебивающую своей тушей (невольно, конечно, но все же) ему все возможности для диагностики и лечения Дуни, наследник перевел взгляд на Федора. И тут же мысленно сплюнул. Ибо его дядька-воспитатель стоял еще дальше, вдобавок почти полностью закрывая своим телом "последыша " царской семьи. Недовольное средоточие чуть ли не само по себе покрылось короной мелких разрядов, своевольничая и абсолютно не желая успокаиваться - и зеркально отражая все его чувства. Быстро уткнув глаза в пол, он еще сильнее прикрыл веки, старательно подстраиваясь под атмосферу самого собора и скрытую в его стенах силу. Впрочем, в стенах ли? Спокойствие текущей воды, свежесть утреннего ветра, ровный жар искренних молитв... Пропустить прохладные струи воды и порывы ветра сквозь себя, дать им унести всю его злость и раздражение, укутать источник чужим теплом - и ощутить удивительную гармонию с окружающим миром.

"Хорошо...".

Прислушавшись к ходу службы, Дмитрий не без сожаления вздохнул - воскресная заутреня подходила к концу, а ему так хотелось побыть в храме еще!.. В идеале, совсем одному, чтобы без помех и лишних глаз разобраться во всем том, что он чувствовал и ощущал, посещая белокаменную громаду Успенского собора. Нет, в других церквах Московского кремля, которые он уже посетил, у него тоже было что-то похожее, но такая чистая, сильная, и успокаивающая энергетика была только здесь. Увы! Его любопытство имело все шансы остаться неудовлетворенным, потому как чтобы полностью очистить от служек и священников чуть ли не главный храм страны хотя бы на полдня, надо как минимум быть митрополитом. И не абы каким, а Московским и всея Руси - другого вежливо и со всем почтением пошлют в пешую прогулку. По святым местам, ага.

"Ничего, будет и на нашей улице праздник!"

Уже без малейшей опаски подняв голову, а вместе с тем и взгляд на окружающих, царевич быстро огляделся. Прислушался к ровному дыханию брата, изогнул в довольной улыбке самые кончики губ - никто ничего так и не заметил!.. Коротая оставшееся до окончания службы время, он заскользил внешне равнодушным взглядом по одухотворенно-спесивым бородатым "личикам" родовитейших прихожан, еще раз припоминая все то, что смог узнать о сложнейших переплетениях их родственных связей. Хитромудрые интриги и прочие извечные боярско-княжеские развлечения до поры до времени его не интересовали - и возраст не тот, и влияния нету... Пока. А вот выяснить и разложить по полочкам кто, кому, и кем приходится (а так же хотя бы примерно оценить финансовый "вес" того или иного боярского клана) - это было интересно и очень полезно в долгосрочной перспективе, а так же весьма способствовало тренировке памяти и сообразительности. Впрочем, последнее качество он развивал и по-другому. Тот же осмотр : поди сообрази, что странный отклик-ощущение с правой коленки означает недавний удар при падении, а не какое-нибудь нарушение в развитии сустава! Чувствуется-то почти одинаково... Пока не разберешься в оттенках боли и не запомнишь, что к чему. Тогда уже да, больше не перепутаешь. Ну не лечил он до этого детей!.. Или еще одна тренировка, в диагностике и лечении на расстоянии (кстати, в храме это давалась заметно легче): пока он нащупал верную тропку и сделал по ней пару неуверенных шагов, едва мозги не вскипели, а соображалку так и вовсе за малым не заклинило. Разобраться в тончайших откликах и оттенках странных и доселе неизведанных ощущений, правильно их понять, затем наложить это довольно смутное понимание на упражнения с источником... Брр!.. Правда, был в этой бочке вполне заслуженного меда и немаленький ковшик с дегтем, потому что после такого прорыва, применительно к нему поговорка "Семь раз отмерь, один раз отрежь" разом приобрела статус обязательного к выполнению закона.

Когда в прошлой жизни травничал да знахарствовал - сил было откровенно маловато (хотя тогда так и не считал), поэтому и лечил слабенько. И вред, если он был, конечно, наносил такой же. Слабенький. А теперь, при той же обычной диагностике, всего лишь на секунду упустив контроль над средоточием, он мог с легкостью неимоверной перекорежить чужую энергетику. Или влить больше, чем надо, с весьма печальными для пациента последствиями. Когда жизненной силы много, она чужая и совсем неуправляема, то сама по себе становится страшным в своей мучительности ядом...

- Воскресый из мертвых Христос истинный бог наш!

Услышав начальные слова праздничного отпуста, смиренные прихожане чуть-чуть взбодрились, готовясь вскоре увидеть серое утреннее небо воскресного дня. Дослушали до конца, время от времени благочестиво обмахивая грудь двумя перстами, а напоследок дружно отблагодарили владыку Макария поясными поклонами за все его труды по окормлению их душ. Привычным тихим гулом и внимательными взглядами проводили своего владыку с царского места и до выхода - а затем пришел черед и самого Дмитрия покинуть Успенский собор. Рядом, но на полшага позади и по правую руку от него шагал моментально проснувшийся Иван, следом, выдерживая приличествующее расстояние до старших царевичей, двинулся дядька Федора, неся так и не пожелавшего прервать свой сладкий сон воспитанника. К нему хвостом пристроилась мамка начавшей немного капризничать царевны Евдокии, подпертая со своих внушительных тылов еще двумя нянечками не менее выдающихся достоинств... Окончательно сбросившие с себя оковы тишины и сонливости бояре чинно занимали свои места в стихийно образовавшейся процессии, при том зорко следя, чтобы никто и ни в чем не умалил их родовой чести и достоинства.

- Мить?.. Митя?!

Средний брат незаметно подергал старшего за рукав, дождался пока тот чуть повернет лицо и шепотом протянул:

- А можно мне к тебе?

- Можно. После полдника.

- А ножичками дашь поиграть?

- Дам.

- А смешные рисунки?

- Порисуем.

- А?..

- Поиграем. Как с батюшкой пополдничаем, так и повеселимся малость - я для того и забаву новую придумал.

- У-уу!

Судя по сведенным к переносице бровкам и серьезному выражению глаз, семилетний рюрикович старательно пытался угадать, что за игру измыслил его старший, и оттого уж-жасно умный братик. Так и ушел в свои покои весь из себя рассеяный и задумчивый, напоследок несколько раз обернувшись и махнув рукой. Яркие пятна первых солнечных лучей, подсветившие затейливую роспись стен и потолков в покоях Теремного дворца, истертая множеством ног каменная плитка на полу открытых галерей, застывшие живыми истуканами постельничие сторожа, вечный сумрак узких запутанных переходов... Собственные покои встретили наследника откляченным задом теремной служанки, усердно домывающей пол в Передней комнате. И раздраженной Авдотьей, явственно примерявшей свой сапожок к ее рыхлым ягодицам - чтобы "корова сонная" и "неумеха криворукая" шевелилась пошустрее.

- Доброго утречка, Димитрий Иванович!

Улыбнувшись в ответ, он мимоходом погладил ее по руке. Скинул шапку и кафтан на ложе в Опочивальне, плеснул пару горстей еле теплой воды из рукомойника в лицо и небрежно вытеревшись, наконец-то добрался до своих записей в соседней светлице. Немного пошуршал листами бумаги, отыскивая нужный, не глядя подхватил и тут же раздраженно отбросил прочь стершееся до маленького огрызка перо, затем едва слышно звенькнула откинутая прочь серебряная крышечка чернильницы... Хорошо изучившая все привычки своего не по годам умного и серьезного царевича, умница Авдотья осторожно попятилась назад и тихонечко прикрыла дверку. А потом добрых полчаса ядовитой змеей шипела на всех, кто хотел пройти мимо нее, напрочь проигнорировав сначала нетерпение стольников, а потом и недовольство кравчего. Желания ее господина важнее!..

Дмитрий же, полностью позабыв о ждущем его утреннике, увлеченно поскрипывал пером, разрисовывая большой лист бумаги. Вернее, дорисовывая - новые кружочки и прямоугольники, в дополнение к тем, что уже были. Аккуратно соединил их линиями-стрелками, со всем тщанием (то есть избегая клякс) заполнил пустые места внутри прямоугольников непонятными для чужого взгляда надписями, состоящими из сплошных сокращений и значков, придирчиво оглядел конечный результат, поправил пару-тройку мелких огрехов и осторожно отложил в сторонку. Как раз, пока он завтракает, чернила и высохнут!.. Потянулся всем телом, вставая на носочки и стараясь достать кончиками пальцев как можно выше по стене, старательно оттер пальцы от чернил специальной влажной тряпочкой, еще раз умылся-утерся и с прекрасным настроением поспешил на завтрак. Подошел к двери, с удивлением ощущая скопившееся за ней напряжение, надавил на створку, приоткрывая буквально на волосок...

- Дожили! Челядь себя выше государевых мужей мнит!..

- Да что с нее взять, волос длин, да ум короток. Слышишь, долго ли мы так стоять будем? Постучала бы уже?

- Сколько надо, столько и будете. И не ори мне тут, ирод, я тебе не дворня какая!

- Ха, была б ты моей дворней, уж я бы тебе ума в задние-то ворота вбил бы!..

Хоть и шел разговор едва ли не шепотом, а страсти в нем чувствовались очень даже нешуточные - такие нешуточные, что самым краешком зацепило и хозяина покоев. Авдотья ЕГО служанка, и указывать ей, что и как, может только он! Чувствуя, как сам по себе встрепенулся источник, Дмитрий медленно вошел в горницу, прерывая своим появлением душевный разговор:

- Утро доброе, Димитрий Иванович.

Проигнорировав их слаженное приветствие и не ответив на него даже и обычным своим кивком, наследник обвел всех троих внимательным взглядом, остановив его на стоящем у поставца с тарелками двадцатилетнем (или чуть более того) мужчине:

- Ты ли молвил словеса про дворню?

Стольник, от совсем не детского тона, которым был задан вопрос, немного растерялся:

- Так то шутка была, Димитрий Иванович!..

- Шутка.

Царевич задержал это слово на губах, словно пробуя на вкус.

- Шутки я люблю.

Яркие синие глаза потемнели, и смотрели с явной угрозой.

- Отведай при мне вот с этого блюда. А то мнится мне, что оно отравлено.

Тут уже сбледнули с лица все присутствующие. Потому как хоть и мал был царевич годами, но держал себя куда как взрослее своих сверстников - оттого и обвинение прозвучало очень серьезно. Понятно, что оно пустое, и ничего в его утренней похлебке даже и быть не может - но говорки да слушки все равно пойдут, а там и великий государь заинтересуется. А это ой как не к добру!..

- Ну? Или стражу кликнуть?

Чуть дрогнув лицом, и наверняка проклиная про себя собственную разговорчивость, придворный быстро вытащил из рукава свою ложку и пару раз черпнул. Медленно и напоказ проглотил, улыбнулся... И чуть присел, когда у него в животе явственно забурлило.

- Ох!

- Поди вон.

Оставшиеся в горнице проводили снявшего пробу стольника растерянными взглядами, затем перевели свои взоры обратно на куриный суп. Плечи придворных как-то сами по себе заныли, предчувствуя скорое свидание с дыбой, ноги ощутили жар углей, на которых будут калить для них пыточное железо, а шеи удивительно явственно ощутили смертный холодок деревянной плахи. В отличие от Авдотьи, ничего кроме тревоги не почувствовавшей, а потому сразу вставшей между наследником и поставцом, и чуть раскинувшей руки - так, словно это могло уберечь ее мальчика от любой отравы.

- Пустое.

Мягкое прикосновение-поглаживание и опять посветлевшие глаза, как-то разом ее успокоили, забрав и растворив всю тревогу и волнение. Царевич же спокойно сел, вглядом придавив дернувшихся было к злополучной тарелке придворных, взял в руки тоненький ломоть пшеничного хлеба и зачерпнул первую ложку. Вторую. Третью... Никогда еще так внимательно стольник и кравчий не следили за чьим-то утренником. И никогда еще его окончание не доставляло им столько радости и спокойствия!

- Вежество еще никого не убило. В отличие от шуток. Ступайте!

Разумеется, история на этом не закончилась, и имела свое законное продолжение. Поэтому пять часов спустя, в своих покоях, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич Всея Руси, в присутствии старших сыновей (Федора и Евдокию, по их малолетству, за воскресный стол не посадили), самым натуральнейшим образом плакал. От смеха. Ну... Может и не плакал, слушая коротенький доклад своего постельничего Вешнякова о том, как один провинившийся стольник нараскорячку бежал по переходам, источая зловоние и пугая всех встречных своим багровым лицом и вытаращенными глазами. Но пару-тройку слезинок ему утереть все же пришлось.

- Ох Митька, ох и проказник! А ну, поведай-ка отцу, как на духу: твоих рук дело?!

- Моих, батюшка.

- Как же ты так устроил, чтобы Жихарев скорбеть животом стал?

Судя по тому, как оживилось лицо начальника дворцовой стражи, этот момент был интересен и ему.

- Седьмицы с две назад аптекарь Аренд показывал, как он готовит разные снадобья и микстуры. Так я, батюшка, взял себе для памяти по щепотке каждого - сонного, успокаивающего, слабительного...

- Аха-ха-хо-хо!

Постельничий Вешняков гоготать себе не позволил, но короткую улыбку его густая борода все же не скрыла. А царевич Иван недоуменно заморгал голубыми (в отца!) глазками, не решаясь спросить, чему это все вокруг него веселятся.

- Ему подлил, а сам, значит!.. Изрядно, весьма изрядно!

Иоанн Васильевич резко посерьезнел:

- Умница ты у меня. Но более так не озоруй, хорошо?

- Да, батюшка.

- Кушай, сыно. И ты, Ванятка, тоже.

Мальчики послушно заработали небольшими резными ложечками, ощущая на себе ласковый и одновременно печальный отцовский взгляд. Правда, больше всего царь глядел на своего старшенького, при том отгоняя от себя разные невеселые мысли. Не раз и не два доносили ему, что наследник не по годам разумен да серьезен, про высокомерие его к сверстникам да сродственникам (Захарьевы на то особо жаловались), про необычайные, чуть ли невозможные для отрока его лет успехи в науках разных, шептали о странностях старшего из царевичей... А он смотрел на него, до ужаса напоминающего ликом своим покойную лебедушку-Настеньку, и вспоминал себя. Когда отравили мать его, государыню Елену Глинскую, ему ведь тоже было всего восемь лет, а братцу Юрию и того менее. Во время своего сиротства ему с братом пришлось испытать на себе и пренебрежение бояр-"опекунов", и обидные унижения, и даже голод с холодом - а его Митеньке довелось еще до своего восьмилетия побывать на смертном одре, и только чудом божиим выздороветь. Вот и получается, что и у отца, и у сына детство кончилось одинаково быстро...

- Батюшка?..

Очнувшись от тяжких дум-воспоминаний, обильно перевитых застарелыми обидами да болью и злобой, государь с удивлением ощутил прохладные руки на своих висках - и разом полегчало, как в голове, так и на душе.

- От непоседа! Доели уже?

- Да, батюшка. Позволь просьбишку малую?

- Ну-ка, ну-ка?

- Хочу видеться и играть с младшими, не спрашивая ничьего дозволения!

- Так кто ж тебе запрещает? Играй.

- Боярыня Воротынская не дает. Говорит, что нечего мне делать на женской половине терема без твоего дозволу. И Федю с Дуней мне не выводят. Только на воскресных заутренях их и вижу!

Царь недовольно шевельнул бровью (действительно, непорядок!) и глянул на постельничего. Тот в ответ лишь молча поклонился - мол, устрою все в лучшем виде.

- Еще что?

- Позволь, батюшка, самому брать книги в твоей либерее.

- Хм? А что, печатник Висковатов плохо выбирает? Впрочем, будь по твоему - мне уже все уши прожужали, как ты читать любишь.

Под выразительным взглядом старшего брата, средний разом подскочил, готовый вот прям сейчас бежать и веселиться. Царственный отец поцеловал в макушку одного, не забыв слегка насмешливо подергать за длинные черные пряди, потом оттер у второго со щеки след гречневой каши, в эту же щечку и поцеловав. Взъерошил обеим волосы, легонько перекрестил и отвернулся, отпуская. Отроки почтительно поклонились, быстро покинули родительские покои, еще быстрее миновали стражу у дверей Приемной комнаты, и...

- Давай наперегонки, кто первый до крыльца? Ми-ить?

- А давай!..

Разумеется, Дмитрий проиграл, "споткнувшись" всего лишь в двух шагах от финиша - и пока довольный победитель радостно прыгал, он принял от поджидающей его Авдотьи две странных палки. Или мухобойки? Несколько изогнутых под паром прутьев лозняка образовывали округлую "ладошку", на манер сита расчерченную крупноячеистой сеткой из бараньих жил, а прутья затем еще и сужались в длинную рукоятку, намертво стянутую-обмотанную мягким замшевым ремешком.

- Иди сюда. Смотри: вот это отбивала.

Руки Ивана крепко вцепились в протянутую ему рукоять, и он тут же примерился, как будет рубить воображаемых врагов этим странным мечом.

Шить-шить!

- Да нет, не так - не ребром, а пластью. А вот это мячик.

На ладони старшего брата образовался пучок белоснежных перьев, чьи связанные меж собой стержни вдобавок скрывал небольшой кожаный мешочек.

- Это забава настоящих воинов! Представь, что вместо мячика в тебя летит стрела. А ты ее вот так - раз! И отбил обратно ворогу. А он в тебя... лови! Раз - и опять стрелу метнул. Ну, до десяти попаданий?

- Ух!!!