Давно ожидаемый перевод из Граевской пограничной бригады в четырнадцатую Ченстоховскую и производство в следующий чин свалилось на поручика Смирницкого довольно-таки внезапно – раз, и он уже штаб-ротмистр. Нет, что повышение не за горами, он знал, для того и подал прошение о переводе – в родной бригаде свободных вакансий не ожидалось, и покомандовать своим отрядом ему в ближайшие два года ну никак не светило. А тут в один день: и новый чин, и новая должность. Признаться, такого быстрого и, самое главное – положительного во всех смыслах решения своего вопроса он от командования как-то не ждал. Более-менее все прояснилось после беседы с бригадным адъютантом ротмистром Блинским – на командование Олькушской заставой претендовало сразу несколько офицеров-«старожилов», и, чтобы никого из них не обижать, начальником решили поставить пришлого «варяга». Остальные инструкции ротмистр передал одной фразой:

– Осваивайтесь, Леонид Михайлович.

Первой приятной неожиданностью стало то, что особых усилий и трудов это не потребовало – отряд ему достался просто образцовый, служба была налажена вплоть до самых незначительных мелочей, а нижние чины отличались редкостной дисциплиной. Вторая приятная неожиданность заключалась в том, что его предшественник устроил вдоль линии дозоров такие завалы или пустоши, что миновать их незамеченными стоило крайне больших усилий… это если на своих двоих да в летнее время. Зимой же, а особенно для четвероногого транспорта, такая задача моментально превращалась в эпический подвиг или нечто с ним сопоставимое. По неглубокому (зато с острой ледяной корочкой) снегу да по открытому всем ветрам и взглядам месту… А дозорные заимели очень неприятную привычку вначале стрелять и только потом интересоваться, кто это там к ним подкрадывался. Разумеется, потом дозорных наказывали… но не сильно и далеко не всегда. Тем более что такое своеобразное понимание устава возникло не на пустом месте – а с «благословения» прежнего начальника заставы, личности во многом легендарной. Чего только Смирницкий не наслушался про своего предшественника – и изобретатель, и оружейный фабрикант, и дуэлянт… У дам, говорят, пользовался немалым успехом. А вот контрабандисты его сильно недолюбливали, если не сказать больше, но всем, как известно, мил не будешь. Одним словом, очень разносторонняя личность. Был, правда, во всем этом и отрицательный момент – премий за перехваченный контрабандный товар практически не было (увы, нет нарушителей – нет и вознаграждения за их поимку), зато служба текла ровно и без всяких неприятных неожиданностей, и это устраивало штаб-ротмистра Смирницкого как нельзя больше. Опять же на новой должности да в новом чине его жалованье существенно подросло, что, в свою очередь, позволяло задуматься об устройстве личной жизни… так сказать, на постоянной основе. На последнем новогоднем балу в Офицерском собрании он был представлен такому количеству незамужних девиц, что прямо глаза разбегались… Так что Леонид Михайлович как раз обдумывал (практически грезил), за кем бы ему приударить с самыми что ни на есть серьезными намерениями, как за окошком отрядной канцелярии раздался топот, а через несколько мгновений кто-то по-хозяйски распахнул дверь в жарко протопленную комнату, впуская зимнюю стужу последних январских дней. Возмутиться таким произволом не получилось – первым зашел непосредственный командир штаб-ротмистра (а заодно и всего четвертого отдела) подполковник Росляков, а второй офицер положил на стул средних размеров чемоданчик, полуобернулся и оказался… князем Агреневым (хоть и виделись они всего раз, при передаче командования, но на память Смирницкий пока не жаловался). Не успели гости раздеться и устроиться поудобнее (и поближе к источающей жар печке), как Валериан Петрович поинтересовался:

– Ротмистр, а корнет Дымков в расположении?

– Должен быть у себя на квартире, господин подполковник! Прикажете послать вестового?

Посыльного на месте почему-то не оказалось, и в его поиске пришлось выходить из тепла на продуваемое всеми ветрами крыльцо. Увидев вестового, Смирницкий нехотя сменил гнев на милость – тот как раз закончил устраивать у коновязи лошадей господ офицеров и направлялся к канцелярии. Озадачив солдата вызовом комвзвода-два пред светлы очи начальства, штаб-ротмистр мимоходом провел взглядом по территории заставы, проверяя, все ли в порядке, отметил небольшое скопление нижних чинов рядом с казармой второго взвода и с облегчением вернулся внутрь. Корнет появился как нельзя вовремя – нынешний командир заставы почему-то чувствовал себя немного неловко в присутствии командира бывшего, отчего его участие в беседе свелось к поддакиванию и коротким репликам на разные темы. С приходом же Дымкова он вздохнул посвободнее (особенно когда услышал команду – без чинов) и отгородился от гостей большой чашкой крепкого чая, который, впрочем, так и не успел отпить – на столе словно сама собой появилась бутылка французского коньяка. По такому случаю пришлось штаб-ротмистру организовать соответствующую тару (не пить же этот благородный напиток из обычных стаканов) и как следствие этого отвлечься от разговора. А когда он опять прислушался, то ничего не понял – спутник подполковника делился планами на будущее, только как-то непонятно, сплошными намеками (что самое обидное – и Росляков, и Дымков эти намеки понимали). Чуть яснее стало, когда князь Агренев стал расспрашивать корнета о его досуге.

– Почему в одиночестве? Подыскал в своем взводе умельца наподобие Григория, вот с ним и… правда, в стрелковом деле Михей слабоват будет. Кстати, а где старший унтер сейчас, не знаете?

– Да тут недалеко, в трактире, старых приятелей по службе угощает. Да, по поводу стрельбы. Я тут вам кое-что привез, так сказать, на пробу.

Когда князь Агренев вручил Игорю небольшую книжечку-руководство, а потом и непонятный пистолет-переросток, тот его внимательно оглядел, довольно улыбнулся и на всякий случай уточнил:

– Как в тот раз, с «орлом»?

– Именно. В чемодане знакомый вам комплект защиты. Думаю, вы сами разберетесь, что куда надевать. Не правда ли?

В общем, когда гости засобирались обратно в Ченстохов, штаб-ротмистра Смирницкого просто распирало от вопросов. И совсем немного – от зависти. Ему в качестве сувенира на память досталась всего лишь зажигалка. Утешился он только после того, как выяснил, про что же это был разговор. Правда, после этого офицер опять загрустил: такие дела намечаются, а с ним никто даже не посоветовался! Обидно.

Сдвоенный гудок паровоза ненадолго заглушил небольшой станционный колокол, которым сигналили отправление. Короткий лязг вагонной сцепки, еще один гудок – и вагон первого класса (веселой лимонно-канареечной расцветки), на котором Григорий отправлялся в Вологду, начал медленно отходить от заснеженного перрона.

– Па-аберегись!

Александр отшагнул в сторону, пропуская труженика багажного отделения с тележкой. Огляделся по сторонам, от души зевнул, деликатно прикрыв рот рукою в перчатке, и направился в привокзальный буфет – надо было как-то скоротать два часа до отправления собственного поезда. Да и «сухим пайком» тоже запастись бы не мешало – к сожалению князя (да и не только его), вагоны-рестораны на железных дорогах Российской империи были пока еще исключительно редкой экзотикой. Зайдя в искомое заведение и раздеваясь, князь был слегка удивлен бодрыми возгласами из зала – для семи часов утра такой энтузиазм в застольных делах был несколько удивителен. Все прояснилось, когда он прошел немного дальше – компания из шести офицеров-кавалеристов рьяно (но все же в рамках приличий) провожала своего товарища на экзамены в Академию Генерального штаба. Александр когда-то и сам хотел туда поступить, но вовремя (и достаточно быстро) передумал: во-первых, учиться и одновременно повышать свое благосостояние у него никак не получилось бы, во-вторых, большой конкурс, и не факт, что он его пройдет. Ну и в-третьих, к тому времени он уже решил, что военная карьера его все же не прельщает… а нужными связями можно обрасти и без двухлетней зубрежки бесполезных для него знаний, оставаясь частным лицом. Даже быстрее получится. Прислушавшись к громким пожеланиям будущему «курсанту», князь задумчиво хмыкнул.

«Академия есть и штабных офицеров выпускает регулярно, а вот Генерального штаба как не было, так и нет. Зато генералов навалом. И похоже, их количеством пытаются хоть как-то компенсировать качество».

Неспешно пережевывая завтрак, он незаметно разглядывал компанию за двумя соседними столиками, время от времени поглядывая на часы. Невольно сравнивая застолье офицеров с тем, что он устроил для бывших сослуживцев в «Альпийской розе» два дня назад, особых различий не нашел – ну разве что не такое разнообразие закусок на столах.

«Умеют же люди веселиться! Не то что я, сидел как сыч, трезвый и грустный… Тоже на часы смотрят. Хм, мы ждем один и тот же поезд?»

А вот повода для грусти как раз и отсутствовал: поездка в Ченстохов удалась полностью, даже с небольшим перевыполнением планов. Для начала, полковнику Толкушкину очень понравилось предложение бывшего подчиненного – «обкатать» часть оружейных новинок Российской оружейной компании в родной бригаде. Конечно же если на такое дело будет официальный «одобрямс» военного министра Ванновского и согласие от министра финансов. В этом случае Олег Дмитриевич гарантировал полное понимание всех начинаний владельца РОК со стороны командира бригады генерал-майора Франтца и свою всестороннюю помощь в организации процесса испытаний. Подполковник Росляков тоже был строго «за» – наверняка ведь весь процесс испытаний будет организован в его отделе. А это значит, что часть плюшек достанется и ему. Там, глядишь, и полковником станет раньше намеченного срока! Ротмистры Блинский и Николаев также были довольны. Правда, у каждого была своя причина – первый рассчитывал ускорить карьеру, а второй желал лично поучаствовать в испытаниях. Заодно, пользуясь подвернувшимся случаем, главный оружейник Ченстоховской бригады уже привычно попросил о существенном увеличении поставок с фабрики – желающие прикупить себе «плетку» или же «орла» офицеры все не переводились, причем некоторые приезжали уже и из Варшавы. Корнет Дымков… пожалуй, Игорь радовался его приезду больше всех, искренне сожалея, что их встреча продлилась недолго. Вдобавок он не связывал с князем никаких определенных планов – а вот у Александра на парня планы были, причем достаточно серьезные. Как, впрочем, и на всю бригаду в целом – недаром Александр щедрой рукой одарил всех своих знакомых сувенирами из Сестрорецка (не тащить же их обратно?), окончательно выработав и закрепив у них полезный рефлекс – при виде князя впадать в неконтролируемое благодушие. В будущем это будет нелишним…

– Шампанского!!!

Услышав это, князь едва заметно скривился – за последние два дня он явно перевыполнил годовой план по употреблению этой «шипучки», так перевыполнил, что и видеть ее не мог.

«Правду Гришка говорил – французский квас. Только от кваса обычно изжоги не бывает. Конечно, это не относится к действительно хорошему шампанскому, вроде «Моэт-э-Шандон», «Луи Рёдерер» или «Вдовы Клико», но…»

Александр проводил глазами официанта, несущего гулякам их заказ, разглядел этикетки на бутылках и констатировал: «Но не в этом случае. Как, впрочем, и в Ченстохове – вроде и «Рёдерер» пили, но какой-то не такой. Наверное, отечественного разлива. Надо было мне один коньяк употреблять или на ликерах сосредоточиться. Или вообще остановиться на водке, как Гриша».

Бывший старший унтер, между прочим, водку пил не просто так, а выполняя поручение князя, и успех его для Александра был поважнее, чем все собственные результаты. Григорий одним только своим появлением уже произвел на всех неизгладимое впечатление, а уж когда заговорил!.. Почти господская речь, почти господские манеры и стопроцентно господская одежда… А ведь все они помнили, каким он был всего год назад. Таким же, как и все, не хуже и не лучше, разве что всегда при деньгах – ну так при таком командире это и неудивительно. Собственно, Григорий никого и не агитировал напрямую – он всего лишь передал пару приветов присутствующим от уехавших на фабрику общих знакомых, после чего обстоятельно отвечал на все вопросы о тамошнем житье-бытье – и этого оказалось вполне достаточно. Особенно после того, как он упомянул, что места среди охраны еще есть – мало, конечно, но по старой дружбе он может и поспособствовать. Самый же интересный разговор состоялся уже под конец дружеской попойки, с появившимся отрядным фельдфебелем. После получасового общения Трифон Андреевич хлобыстнул стопочку перцовой, от всей души стукнул себя в грудь кулаком и пообещал лично заняться отбором будущих охранников. Более того, он также принял на себя повышенное обязательство, то есть решил сам переговорить со своими коллегами из Бискунского и Границкого отрядов на предмет привлечения их к такому хорошему делу, как трудоустройство отслуживших свое солдат в Российскую оружейную компанию. В свою очередь Григорий пообещал свою и командирскую признательность в виде небольшой, но приятной премии. Причем на постоянной основе. Всем трем отрядным фельдфебелям (разумеется, что для Трифона Андреича оная полагалось слегка посолидней, чем остальным двум). После чего они закрепили достигнутые договоренности совместной борьбой с зеленым змием, свившим свои зеленые кольца в полуштофе водки.

– Прикажете еще что-нибудь?

Александр в очередной раз вынырнул из своих мыслей и поглядел на подошедшего официанта.

– Мой заказ?

– Не извольте беспокоиться, ждет вас у входа.

– Тогда попрошу счет.

Посадка на поезд не обошлась без курьеза: князь как раз забрал свой невеликий багаж и без особой спешки направлялся к лоточнику с утренними газетами, когда мимо него пронеслась вся офицерская компания – они увидели, как локомотив подает вагоны под посадку, и отчего-то решили, что опоздали посадить своего товарища на поезд. Пока разобрались и успокоились, пока поняли, что поезд на Москву им не подходит (Академия-то в Санкт-Петербурге находится и покамест переезжать не собирается), приятное настроение на ближайшие полчаса у всех свидетелей этого курьеза было обеспечено. Устроившись в своем купе, Александр дождался отправления и… полдня промучился, пытаясь уснуть, потом плюнул на это дело и решительно пододвинул к себе последний выпуск «Военного обозревателя», захваченного из штаба в Ченстохове.

На заснеженные просторы Рязанщины князь ступил в пять часов пополудни немного осоловевшим от двенадцатичасового безделья. Привычка воспринимать и перерабатывать-осмысливать громадные, по меркам его нынешних современников, объемы информации кроме больших и жирных плюсов таила в себе и небольшой такой минус. Неизбежную скуку и приступы острой лени в случае недостаточной загруженности этой самой информацией. Все журналы и пару газет, взятые с собой в дорогу, он прочитал в первые же сутки, докупленная во время пересадки на другой поезд в Москве пресса тоже быстро кончилась… А спать впрок он пока так и не научился. Впрочем, это состояние у него продлилось недолго – до того быстро он ощутил разницу между Польшей и Россией. Если там зимний ветерок всего лишь бодрил и пощипывал кончики ушей, то здесь уже через пять минут на свежем (даже чересчур свежем, на взгляд новоприбывшего) воздухе Александр понял – еще немного, и уши отвалятся сами собой, с легким таким звоном. Или хрустом. А потом и нос… уж больно подозрительно он стал неметь. Не без труда задавив в себе малодушное желание вернуться в вокзал (а затем и в Сестрорецк), князь немного отогрелся в первом подвернувшемся ресторанчике, после чего провел небольшой рейд по магазинам готовой одежды (коих в губернском городе Рязани оказалось целых две штуки), основательно «утепляясь» перед поездкой в Ивантеево. Не побрезговал и валенки прикупить, на три размера больше чем надо – зато они надевались прямо на сапоги. Да и извозчик не остался в стороне, предложив пассажиру небольшое одеяло-накидку из овчины, как раз укрыться до пояса, – и все равно в поместье к тете Александр прибыл замерзший, да и зубы иногда выбивали чечетку… совсем немного.

– Добралися, вашсиясь.

С некоторым скрипом покинув такие удобные (и холодные) сани, Александр с нескрываемой завистью оглядел кряжистую фигуру извозчика, а особенно его толстенный армяк и шапку с рукавичками, после чего выразил одобрение его героической работе (весь день, да на таком морозе) в виде дополнительного к уговоренной плате рубля.

– Благодарствуем, барин.

Этого князь не слышал – уже знакомый Сенька отнял багаж, а Пелагея практически насильно впихнула дорогого гостя в дверной проем. Не успел он скинуть верхнюю одежду и слегка погримасничать, разминая задубевшую от ледяного ветра кожу на лице (в первый раз пожалев, что так и не удосужился отрастить шикарную бородищу или хотя бы усы – все бы теплее было), как за спиной послышались тихие шаги.

– Ну, уж думала, что не приедешь… Замерз?

Вместо ответа племянник слегка обнял свою любимую тетушку, несильно клюнул носом в район правой щеки (едва не погнув «клюв») и попытался улыбнуться. Не сказать, чтобы это совсем уж не получилось… Все-таки надо было постараться и сделать это немного получше. Татьяна Львовна легонько всплеснула руками и разразилась целой чередой указаний, командуя, как опытный офицер-строевик. Не слушая возражений Александра, его усадили почти вплотную к ребристой колонне печки, заставили сменить обувку на толстые шерстяные (практически войлочные) носки, поднесли рюмочку согревающей микстуры (в которой главным и основным компонентом был чистый медицинский спирт) и напоследок вручили большую чашку кипятка под видом чая. Тетя бдительно присматривала за племянником, поэтому пришлось осторожно отхлебывать исходящую паром жидкость и стараться при этом не получить сильного ожога.

– Ффу… нет, спасибо, одной чашки вполне достаточно.

– Точно согрелся? Может, еще полечишься? А то как завтра в церковь пойдешь на молебен, больной да простуженный?

– Так, может, и не ехать?

– Это как это не ехать?! Чтобы я больше такого и не слышала, лентяй этакий. Надо, обязательно надо – да и батюшка наш тебя поблагодарить хотел, а как он это сделает, ежели тебя не будет? Хочешь, чтобы отец Власий сам до тебя явился?

– Ну все-все, буду я на службе. Алтарь-то новый закончили?

В прошлый приезд, когда он решил исполнить сыновний долг и заказать на годовщину смерти поминальную панихиду по родителям «донора», у него состоялся довольно долгий разговор со священником – сухоньким, стареньким, но очень умным и понимающим человеком. Тогда князь услышал одну фразу, которая заставила его переменить свой взгляд на взаимоотношения с православной церковью.

«Дары твои нужны не Господу, а тебе самому. И только после тебя – тем сирым и убогим, что находят утешение в доме Господа нашего».

Конечно, было бы ошибкой сказать, что после этого он стал ревностным христианином. Но на службы в церковь все же стал захаживать почаще и сам проявил инициативу, пожертвовав что в Ивантееве, что в Сестрорецке на новые алтари работы самого Лихачева.

– Ну что, еще чашечку? Или лекарства?

Пока гость раздумывал, Пелагея решила за него, поставив рядом небольшой поднос с панацеей от простуды (от целебной силы «микстурки» прямо дух захватывало и неудержимо тянуло похрустеть малосольным огурчиком). Следующие полчаса Александр давал тете обстоятельный отчет о своей жизни за последние полгода – что, как, с кем. Узнав, что насчет последнего вопрос пока открыт, Татьяна Львовна немного оживилась и хотела было предложить свою помощь в устройстве личной жизни непутевого племянника, но вовремя одумалась и свернула разговор на другие темы. Вернее – тему. К возвращению родового имения уже полмесяца как были готовы все необходимые документы, и дело было за малым – навестить стряпчего в Рязани, поставить пару-тройку подписей и забрать купчую себе, оставив Дворянскому земельному банку несчастные двадцать две тысячи ассигнациями.

– А сам он к нам пожаловать не хочет? Почти три часа до города, столько же обратно… я бы лучше это время с вами провел.

«И нос целее будет».

– Не хочет? Да он уж раза три заезжал да осведомлялся, когда тебя ждать. Других-то покупателей на имение твоего батюшки днем с огнем не сыщешь, вот и боится, что передумаем. А и действительно, чего тебе самому мерзнуть зазря? Завтра с утра Сеньку за ним пошлю.

Мысленно перекрестившись, Александр облегченно вздохнул и на радостях принял еще немного лекарства из маленькой хрустальной рюмочки.

– А отчего других покупателей нет? Много имений свободных?

– Ну не то чтобы так уж много… но хватает, да. Не в том дело, Сашенька. Я ведь, перед тем как со стряпчим говорить, не поленилась и сама все осмотрела в Агреневе. Да-да, не такая уж и старая у тебя тетка! Поездить, конечно, пришлось немало, но оно того стоило. – Поправив теплый платок на своих плечах, Татьяна Львовна довольно улыбнулась, видимо припоминая свое общение с представителем банка. – Крестьяне лес кое-где чуть ли не подчистую свели, на полях сорняки мало что не в мой рост, а деревца-самосевы по краям полей – так и выше. Кустарник разросся прямо до неприличия, да иного всякого полно. А они мне вздумали петь, что имение едва-едва заброшено. Я им говорю: а как в нем проживать прикажете, от усадьбы-то, почитай, пара стен да крыльцо осталось? Повертелись-повертелись, а деваться им и некуда, стали цену сбавлять…

Слушая неспешно подробный рассказ тети о том, как она изобретательно и с огоньком выкручивала руки продавцам, заставляя тех раз за разом уступать в продажной стоимости поместья (и попутно экономя деньги племянника), Александр незаметно для самого себя задремал. Перед тем как окончательно провалиться в сон, он почувствовал невесомо теплую тяжесть пледа и ласковое касание к голове…

Едва Александр зашел в небольшую гостиную, находившиеся в ней люди тут же встали и вразнобой его приветствовали, обзывая то барином, то вашсиясей, то хозяином – у кого к чему душа лежала. Оглядев «великолепную семерку» старост, одетых по такому случаю во вполне приличные кафтаны или поддевки немного старинного покроя и сапоги, заботливо смазанные отличным дегтем марки «Смерть комарам», князь проявил ответную вежливость, после чего одним жестом усадил всех присутствующих на облюбованные ими места.

Налаживать отношения со старостами окрестных сел и деревенек хозяин Агренева начал с того, что спокойно, можно даже сказать – равнодушно перечислил все прегрешения крестьянских общин по отношению к его ново-старому владению. Ничего не пропустил – и незаконный покос, и пахоту, и вырубку леса, даже охоту на своих землях не забыл упомянуть. Отдельно и особо он отметил крупные успехи отдельных представителей крестьянского сословия в деле утилизации старой усадьбы (тетушка, когда говорила про оставшиеся стены и крыльцо, немного ошиблась – на данный момент в наличии имелись три ступеньки и остаток северной стены). К концу своей речи Александр заметил, что взаимопонимание налаживается – его собеседники сидели, боясь лишний раз пошевелиться, а в глазах у них поселилась тревога и тоска (тем более что они с самого начала не ждали ничего для себя хорошего от вызова в Ивантеевку на знакомство с помещиком Агреневым, по совместительству являющимся как соседом Татьяны Львовны Лыковой, так и ее племянником). Тревога – потому что князь был в своем праве, и любое разбирательство это бы подтвердило, да и боялись общины любых судебных дел как огня. А тут и вовсе – кругом виноваты.

«Надеюсь, я не переборщил с претензиями, а то дедок напротив явно подумывает о самоубийстве. Желательно моем…»

Вообще-то поначалу Александр хотел провести свою встречу с лучшими и достойнейшими представителями (должность старосты ведь вроде выборная?) местного крестьянства несколько по-другому. Собрать, угостить немного и объявить о крутых изменениях в аграрной политике – в пределах своего имения, конечно. Хорошо хоть хватило ума перед этим посоветоваться с тетушкой – она-то и объяснила ему, какой он дурак. Ну не такими словами, конечно, но в общем и целом это подразумевалось. По словам Татьяны Львовны, перед тем как общаться с тружениками села, ее племянник должен был крепко-накрепко затвердить и усвоить две вещи. Первая – крестьянин в Российской империи (как, впрочем, и в других странах) по натуре своей хозяин-единоличник, обладатель пусть малого, крошечного, но своего кусочка земли. В чем-то прижимистый, в чем-то щедрый, но абсолютно всегда расчетливый и рачительный, никогда не упускающий случая прибрать что-либо на пользу своему хозяйству. Лес, кстати, потому и рубили – знали, что хозяина у него нет и спросить с них некому. Кто ж упустит такую возможность – избу там подновить, сарайку построить новую, загон расширить? Иные просто не выживали, уходя из общины на заработки или умирая от голода (а зачастую совмещая два этих занятия). Расчетливость и хозяйственность эта выражалась во всем – любой крестьянин не терпел уравниловки и при любой возможности работал отдельно от остальных, на себя. К примеру, любая артельная или же общинная работа на земле начиналась с выяснения (с обязательным сопутствующим криком) того, кто какой участок будет обрабатывать. Затем эти участки нарезались – без всяких там измерительных инструментов, но с завидной точностью. И только потом все начинали трудиться. Подобным образом поступали и в остальных случаях, и исключений из этой традиции почти не было. Попробуй тут сказать, что каждый желающий может взять в аренду земли столько, сколько захочет (вернее, потянет ее обработку), – в общинах такая свара начнется, мама не горюй! Смертоубийства, может, и не будет, а вот количество зубов на душу местного населения уменьшится точно. Земля-то неистощенная, значит, и урожай будет немаленьким. А хороший урожай – это сытые жена и дети, отсутствие недоимок, крепкое хозяйство, стабильное будущее… одним словом, спокойная жизнь с уверенностью в завтрашнем дне. Да и работать только на себя, без обязательных переделов общинной земли – тоже многого стоит.

– Вашсиясь, может, того, миром как-то уладим?

Самый смелый или опытный из старост поглядел на своих товарищей по общему несчастью и рискнул выдвинуть одно для всех предложение.

– Оно конечно, виноваты… Так мы отработаем, кто чем. А?

– Миром, говорите? Что же, можно и миром, я не против.

Вторая вещь, которую ему объяснила тетя, – это отношение крестьян к помещикам. Для них все титулованные и не очень землевладельцы делились на две неравные категории: одни сидели и хозяйствовали на своей земле, и нередкие волнения как-то обходили их стороной, потому как – хозяева! Помещица Лыкова, к примеру, была уважаема не только своими соседками и соседями, но и крестьянским людом. И пользовалась у них немалым авторитетом, потому что хозяйствует с толком и очень успешно. А во вторую и очень нелюбимую половину попадали те, у кого земля зарастала сорняками или сдавалась в аренду по высоким (если не сказать больше) ценам. Относились к таким помещикам как к собакам на сене – и сама не ест, и другим не дает. Ну и любили-уважали соответственно. Так что, если Александр хотел, чтобы к его словам прислушивались и не считали его за пустое место, – хочешь не хочешь, а приходилось сразу проявлять себя рачительным хозяином. Таким, который и своего не упустит, и на чужое с интересом посмотрит, если повод дадут.

– Вот мои условия: раз уж проредили мне лес, то сажайте его заново. Это первое. Усадьбу… – Все присутствующие немного насторожились: а ну как потребует новую поставить? – Доломайте до конца, чтобы строителям работы меньше было. Еще раз повторится подобное – становые приставы без работы не останутся, вы мне все с процентами вернете. Понятно? Больше не самовольничайте, и будет у нас мир да любовь.

От облегченных выдохов едва не выгнулось оконное стекло. Старосты ожили и заерзали на своих местах, обмениваясь взглядами и непонятными князю знаками.

– Сделаем, вашсиясь.

Словно по неслышному сигналу крестьянское начальство поднялось… и село обратно, повинуясь властному жесту хозяина.

– Теперь поговорим о главном. Землю в имении я обрабатывать не буду, а пустовать она не должна. Согласны?

«Еще бы кто-то был против, это ж одна из главных заповедей крестьянства. Вон, как китайские болванчики головами закивали».

– В аренду, стал-быть, сдавать будете? И сколько за десятину, вашсиясь?

Видно было, как сложно разговаривать старостам с Александром, они больше привыкли с управляющими да приказчиками разными дело иметь, да и возраст собеседника сказывался – больно молодо выглядел помещик Агренев. Молодо, но серьезно, сбивая таким сочетанием почти всех присутствующих с толку.

– За десятину и буду. Со всего урожая. То же самое насчет покосов и всего остального.

До этих слов старосты больше думали о том, как бы быстрее попрощаться с новоявленным помещиком, а после – словно корни пустили, дожидаясь остальных условий. Не дождались.

– Ближе к весне Татьяна Львовна наймет управляющего, вот с ним все подробно и обговорите. Он же с вами и договора заключит – от моего имени. Вопросы? Вижу, нет вопросов. Тогда на этом наш разговор и закончим.

Вежливость в очередной раз помогла Александру: непривычные к такому обращению крестьяне тут же засобирались на свежий воздух и, не забыв почтительно попрощаться, в течение нескольких минут очистили помещение. Едва последний из них вышел за дверь, из соседней комнаты показалась хозяйка поместья, с улыбкой на лице оглядевшая «переговорщика». Тетя с племянником некоторое время глядели сквозь большое окно на старост, собравшихся в тесный кружок (похоже, они уже начинали выяснять, кому какой кусок земли достанется), пока не появилась Пелагея и не напомнила про остывающий обед.

– Сейчас идем, накрывай.

– Что скажешь, тетушка? Как я с людьми говорил?

– Что тут сказать… Умница ты у меня, Сашенька. Хорошо говорил и – самое главное – держал себя правильно. Совсем ты у меня взрослый стал…