Старая знать… Влиятельная и богатая, властная и утонченно-поэтичная — и неизменно гордая. Ее представители были у всех на слуху: Шереметевы и Воронцовы, Урусовы, Трубецкие и Оболенские, Голицыны и прочие именитые аристократические фамилии, неразрывно связанные с историей Российской империи. Фамилии эти, то верно служили трону, то изрядно его пошатывали, и всегда знали себе цену. Вернее, никогда не сомневались в том, что она неизменно высока. Не сомневались они и в своем праве оценивать людей, благосклонно признавать их равными себе или же категорично отвергать. Иной господин годами мог добиваться такого признания, образно выражаясь — рвать жилы, карабкаясь на желанный Олимп, но результат все равно был бы очень скромным. Неправильный с точки зрения истинного аристократа брак, неподходящее происхождение, дурные манеры и все, равным считать его никогда не будут. А другой может куролесить напропалую, пьянствовать до белой горячки и спускать в карты сотни тысяч рублей — для сообщества аристократов он будет вполне свой, можно даже сказать насквозь родной и знакомый. Пусть и с некоторыми, вполне простительными для увлекающегося человека слабостями. В сословном же обществе, коим являлась Российская империя, это признание означало многое. В первую очередь, возможность решить многие важные вопросы быстро, и без особых затрат времени. А так же нервов и денег. Все знали всех, и мало того — зачастую еще были в очень далеком, но все же родстве. В итоге получалось в полном соответствии со словами Грибоедова: коль представлять к крестишку ли, к местечку — ну как не порадеть родному человечку? И радели, да еще как! Впрочем, даже если особого сродства и небыло — все одно могли помочь, уже как собрату по сословию. Разумеется, работало это не всегда: в конце концов, личная приязнь или же неприязнь человека к человеку тоже не последнее дело. И конечно лень-матушка — куда же без нее?

— Вчера я был в Зимнем дворце, и заметил, как министр двора выговаривал своему помощнику…

Александр покосился на беседующую парочку из двух прожженных царедворцев, начавших свою карьеру еще при прошлом императоре (именно тогда французский был официальным языком двора), и взял бокал с подноса, что величаво плыл в руках привычно-невозмутимого ко всему лакея.

"Тоже, можно сказать, вращается в высшем свете"

Отпил терпкого шампанского, произведенного на виноградниках предприимчивой французской вдовы, и вернулся обратно к колонне. Подметив на обратном пути несколько равнодушных взглядов — сопровождавших его с того самого момента, как он появился на балу. На котором, надо сказать, особым вниманием его не баловали — но это было вполне объяснимо. Никаких долгих разговоров с новичком сверх обязательного минимума. Почти никакого внимания со стороны прекрасной половины человечества. И уж тем более никаких танцев — пока признанные патриархи аристократического сообщества не вынесут свой негласный, но очень весомый вердикт. Так что к молодому князю Агреневу пока только прислушивались, присматривались, и непрерывно оценивали: как разговаривает, держит себя перед собеседником, даже как целует дамам ручку. Настоящий аристо должен быть безупречен во всем! И неизменно вежлив — со всеми и всегда. Кстати, последнее у представителей старых родов было воистину в крови, на уровне безусловного рефлекса.

— А, так прием в германском посольстве все-таки состоится? Кстати, вы слышали — в этот же день будет еще один, у французского атташе?..

— Вы правы, нелегкий выбор. Вот если бы не атташе, а сам посол прекрасной Франции!..

"Да когда же они сменят пластинку! Я расписание всех столичных балов и приемов, наверное, уже на месяц вперед выучил. Вот интересно, на дне рождения старины Фридриха будут такие же дятлы? Способные долбить одну и ту же тему непрерывно в течении часа? Скоро узнаю".

Надо сказать, что Александр тоже не терял времени впустую — он внимательно наблюдал и запоминал, подмечая, как держаться и разговаривают остальные гости. Жесты, оттенки удивления и радости на лицах, манеру общения и многое, многое другое. Наблюдали за ним, наблюдал он — и в результате, не скучно было никому.

А вообще, судя по внутренним ощущениям новичка, отношение к нему было вполне благожелательным. Нет, особой приязни к нему никто не выказывал, но и отчуждения тоже небыло: все же первое обязательное условие он успешно выполнил. Причем самим фактом своего рождения, в правильной аристократической семье, с давними корнями и историей. Со вторым тоже все было в порядке — точные размеры состояния князя конечно же были неизвестны, но право же, какая это ерунда, миллионом больше или меньше? Главное что они есть, эти самые миллионы. На этом фоне даже его закрытость и необщительность воспринимались вполне благожелательно — тем более что в волочении за юбками он замечен не был, как и в прочих стандартных развлечениях молодого и состоятельного мужчины его лет. Ну а раз не замечен — значит очень скромный. Или осторожный, что даже лучше. К тому же отменно вежливый, и с поистине безукоризненными манерами. То есть — юноша правильного и очень строгого воспитания, так сказать, аристократ высшей пробы. Конечно, были в его биографии и отдельные недостатки: например, служба в пограничной страже, относящейся по большей части к министерству финансов. Гвардия, флот, артиллерия и кавалерия — вот это правильное место службы для наследника старых родов. А что такое бригада пограничной стражи? Даже и не обычная армейская часть. Подчиняются гражданским штафиркам, постоянно бегают за какими-то подозрительными личностями, да и служат по таким медвежьим углам, что не сразу-то и найдешь, где это!

Впрочем, недостаток этот был достаточно мелким и вполне простительным — из-за наличия у отставного ротмистра-пограничника Золотого оружия, причем дополненного Анненской "клюквой" на ленте цвета крови. Такие награды ценились всегда и везде — уж больно трудно они доставались. Особенно в мирное время.

— Как вам недавнее представление, Александр Яковлевич?

Вся так же неизменно прекрасная княгиня Зинаида Николаевна, время от времени обходила всех своих гостей, чутко отслеживая их настроение и не давая заскучать. Пара фраз там, обворожительная улыбка здесь, а так же неизменно приветливый взгляд и заразительное веселье — и никто не чувствует себя заброшенным. Все при деле: одни просто общаются, другие самозабвенно танцуют и флиртуют, третьи обсуждают новости политики, четвертые умудряются совмещать флирт и серьезный разговор на деловые темы. Один князь Агренев спокойно на это смотрит, время от времени непонятно чему улыбаясь — непорядок!..

— Меня сложно назвать знатоком и ценителем театрального искусства, Зинаида Николаевна. Но на мой, совершенно неискушенный взгляд — все было просто великолепно. Единственно, я так и не понял, кого же именно играла ваша сестра?..

— Да, Александр Яковлевич, вы определенно не театрал! Ну что же, пожалуй, я вас немного просвещу в этом вопросе. Вы ведь не против?

Слушая светскую диву, негромкая речь которой звучала настоящей музыкой, князь отыскал взглядом небольшую группку гостей. Очень, очень молодых гостей, только-только вступивших в пору юности. Сегодняшнее мероприятие началось именно с них — силами подрастающего поколения была поставлена небольшая пьеска, с довольно-таки длинным названием (которое Александр благополучно позабыл, едва услышав). На его вкус, играли актеры весьма и весьма посредственно, зато хлопали им очень даже горячо — и дело тут было совсем не в волшебной силе искусства. На таких вот "домашних" балах и сопутствующей им театральной самодеятельности, юные аристократы и аристократки знакомились, общались друг с другом, случалось что и влюблялись — конечно же первой, почти что детской любовью. Иногда даже получалось так, что со временем она перерастала в вполне зрелое чувство (или короткую интрижку, что бывало гораздо чаще). Два-три бала в год, семь-восемь сопутствующих им больших приемов — и лет так в шестнадцать-семнадцать титулованные юноши и девушки становились полноправными членами аристократического сообщества, со всеми полагающимися им навыками, умениями и даже устоявшимся кругом знакомств. Та же Зинаида Юсупова уже в девятилетнем возрасте вполне уверенно принимала взрослых гостей своих родителей, по четверти часа веселя и развлекая их беседами на самые разные темы. А ее родная сестра, Надежда Николаевна, в свои неполные двенадцать лет, отлично справлялась с ролью младшей хозяйки бала, не давая заскучать ровесникам из приглашенных семейств.

"И никто из них даже и не подумал грустить. А ведь повод есть, и немаленький — старому князю все хуже и хуже. К гостям не вышел, его вообще уже полмесяца никто не видел, а Зинаида Николаевна так непринужденно не понимает все намеки о состоянии здоровья папеньки, что поневоле задумаешься. Неужели все так плохо?".

Увидев направляющегося к ней мужа, хозяйка бала нежно ему улыбнулась, а молодой аристократ в очередной раз подавил желание протереть глаза. Надо сказать, желание это было отнюдь не беспочвенным, очень сильным, и появилось сразу, как только он был представлен графу Сумарокову-Эльстон.

— Князь, вы позволите спросить? Почему вы так странно смотрите на Феликса Феликсовича?

Когда юная еще княжна Юсупова сделала свой выбор, ее избраннику пришлось пережить немало. За его спиной шептались, неудачливые соперники провожали его угрюмо-ненавидящими взглядами, да и потом слишком многие считали, что он недостоин такого сокровища как первая красавица империи. Со временем все прошло, разве что во взорах некоторых мужчин все еще теплилась тень надежды и желания — но взоры эти были направлены исключительно на нее. Мужу доставалось уважение друзей, зависть знакомых, и неприязнь в глазах особо упорных ее поклонников. Удивления же, слегка приправленного неверием и непонятным вниманием, ему и вовсе не доставалось — до этого дня. И вообще, Зинаида Николаевна могла бы поклясться, что князь Агренев увидел ее мужа в первый раз только сегодня — так отчего же он смотрит на него, как на старого знакомого?

— Вы не поверите, несравненная, но его облик напомнил мне одного человека.

— И кого же? Возможно, я его знаю?

— Это вряд ли. Господин Джугашвили, как и я, чужд излишней публичности…

***

Медленные вздохи паровоза, предвкушающего заслуженный отдых после долгого пути, клочья пара, наподобие тумана окутывающего пассажиров первых двух вагонов, серость раннего утра и февральский мороз — все это отвлекало, и мешало рассмотреть Татьяне Львовне Лыковой встречающих. Вернее, встречающего ее племянника. Телеграмму о своем прибытии она отбила еще в Рязани, так что время подготовиться самому, и подготовить встречу у Александра было с достатком — тем более что она приехала не одна, а в компании дочки и ее мужа.

— Прикажете принять, вашество?

Виктор Данилович вопросительно вскинул брови, поглядывая при этом сразу и на жену, и на тещу, и неуверенно кивнул артельному, лихо подкатившему к троице приезжих со своей тележкой для багажа. Опять поглядел на жену, и та моментально переадресовала его молчаливый вопрос родительнице.

— Мама?

Ответить дочке, изрядно досадующая на племянника, помещица Лыкова не успела.

— Татьяна Львовна?

Хорошо одетый (даже слишком хорошо, для провинциального городишки), гладко выбритый и очень уверенный в себе мужчина каким-то непонятным образом материализовался всего лишь в двух шагах от приезжих.

— С кем имеем честь?..

Встрепенувшийся Виктор Данилович тут же сделал шаг вперед и совсем немного в сторону, оставляя и одновременно прикрывая спиной своих спутниц. А заодно принимая на себя все дальнейшие переговоры (и все возможные последствия оных) с незнакомым господином.

— Долгин, Григорий Дмитрич. Рад, безмерно рад нашему знакомству!

После этого смелого заявления он довольно-таки элегантно приложился к затянутым в перчатки ручкам дам, и поздоровался с их спутником. Одновременно мужчина коротко глянул на носильщика, отчего тот вытянулся едва ли не по стойке смирно, и сделал повелительный жест. Провожая взглядом свои чемоданы, с удивительной скоростью удалявшиеся в непонятном направлении, тетя решила уточнить.

— Вас послали нас встретить?

Согласно наклонив голову, Григорий Дмитриевич мягко предложил.

— Не пройти ли нам к экипажам?

Следуя за господином Долгиным, Татьяна Львовна не переставала недовольно хмуриться — это чем же таким важным занят племянник, что не нашел время встретить любимую тетушку? Решив, что вопросы немного обождут, она обратила свое внимание на окружающих — и тут же удивилась. Нет, она знала, что многие любят поглазеть на новых людей в городе, но в Сестрорецке процент любопытствующих был как никогда высок. Даже, можно сказать, высок чрезмерно — дочка даже смущенно зарделась, без конца оглядывая свой наряд и выискивая в нем малейший беспорядок. На них смотрели, пока они шли к двум новехоньким фаэтонам (один из которых почти полностью был занят целой кучей багажа), смотрели пока они отъезжали от вокзала, и продолжали таращиться самым неприличным образом все то время, что они колесили по заснеженным улицам Сестрорецка. Такая неожиданная популярность принесла немало вопросов, а так же некоторую неловкость — которая, впрочем, совершенно не распространялась на господина Долгина.

Чем ближе была окраина города, тем лучше становилась дорога, лишаясь последних кочек и ухабов, и тем быстрее неслись экипажи, спеша доставить своих седоков в тепло и уют хозяйского дома. Вот остался позади очередной поворот, мелькнули, сливаясь в одну пеструю ленту, одноэтажные домишки на последней улице — и гости Сестрорецка дружно повернули голову влево. Ровная череда цехов-громадин, высящихся за ровной лентой краснокирпичного забора (очень похожего на небольшую крепостную стену), занимала все видимое пространство и одним своим видом внушала изрядное почтение.

— Скажите… Григорий Дмитрич. А где фабрика моего племянника? Мы же проедем мимо нее, не так ли?

Госпожа Лыкова слегка наклонилась к сопровождающему, ожидая ответа.

— Она прямо перед вами, Татьяна Львовна.

Глаза у приезжих непроизвольно расширились.

— Экая… громадина!

— Вы правы. У Александра Яковлевича много всего разного, но Сестрорецкая фабрика по праву занимает первое место — как по размерам, так и по его вниманию к ее делам.

Запомнив столь интригующий ответ и пометив в списке первоочередных дел — расспросить Сашу поподробнее обо всем "разном", женщина откинулась обратно на спинку сидения. Ее зять и дочка вопросов не задавали, но слушали весьма и весьма внимательно. Заодно рассматривая все, что только не попадалось им на глаза — например, людей, одетых очень даже непонятно. Для крестьян или мастеровщины слишком хорошо, а для конторских служащих непривычно и однообразно — прямо-таки загадка! Так же сильно интриговали и многоэтажные здания, видневшиеся вдали. Вернее, их немалое количество — и кстати, именно к ним и от них шли те самые люди, что попадались им по дороге. Виктор Данилович даже перестал хандрить, находя, что их путешествие становится весьма увлекательным — а ведь поначалу поехал он исключительно из-за уговоров молодой жены. Как Аннушка убеждала его в необходимости свести близкое знакомство с кузеном! Так горячо, так настойчиво, что в конце концов он и сам проникся ее доводами, находя, что такой родственник будет весьма полезен для построения уже собственной карьеры. Все же далеко не каждому коллежскому секретарю достается в шурины титулованный аристократ с миллионным состоянием. Да к тому же молодой, неженатый, и без наследников…

Резкий рывок фаэтона и недовольный всхрап запряженного в него жеребца, вернули мысли мужчины в более приземленное русло — они приехали. На крыльце большого особняка, вполне сравнимого по размерам с поместьем тещи (а в высоту так и вдвое больше), их встречали три женщины: впереди стояла, по всей видимости, экономка-домохозяйка, а позади ее подпирали две красавицы в нарядах горничных. Пока они изображали легкий книксен, любимая тетушка князя Агренева самостоятельно, и при этом довольно-таки бодро покинула экипаж, первым же делом недовольно поджав губы — племянник опять отсутствовал! Повела головой, рассматривая свое пристанище на ближайшую неделю, немного подивилась тому факту, что багажа уже и не видно (правда кто и как его выгружал, для нее осталось полнейшей загадкой) и нейтральным тоном поинтересовалась у господина Долгина.

— А где же сам Александр Яковлевич?

— К сожалению, он был вынужден немного задержаться в Берлине. Несколько очень важных деловых встреч, и один не менее важный прием у господина Круппа… Но о вашем прибытии извещен, и прибудет никак не позднее послезавтрашнего дня. Так же он просил меня передать вам — он весьма сожалеет о том, что не смог встретить вас лично.

Упоминание о столице Второго рейха тут же смягчило суровое сердце стройной, и совсем даже не старой сорокапятилетней помещицы. Раз ее мальчик ездит по Европам, значит, дела у него вполне хороши — такие путешествия требуют не только изрядного количества денег, но и некоторой, иногда очень даже немалой толики здоровья. Прием — это тоже хорошо, полезные знакомства заводятся именно там. Решив так, Татьяна Львовна тут же сменила гнев на милость и позволила провести себя в дом, а затем и на второй этаж, в гостевые покои — где и удивилась в очередной раз. А началось все достаточно обыденно. С того, что она захотела привести себя в порядок после долгой дороги, и поинтересовалась наличием женской туалетной комнаты.

— Прошу за мной, ваше сиятельство.

Глядя на светловолосую горничную весьма приятных форм, помещица Лыкова озадаченно нахмурилась. С чего это ее записали в титулованное дворянство? Странно! Впрочем, это совсем не помешало ей проследовать за прислугой. По пути к ней ненадолго присоединилась дочка, шедшая по тем же делам с другой сопровождающей — вот только совсем в другую сторону. Как мимоходом пояснила все та же горничная по имени Наташа, в туалетную комнату для гостей.

— А меня, стало быть, в хозяйскую?

Вместо ответа девушка просто открыла перед ней дверь, предварительно звучно щелкнув чем-то на стене. Вспыхнул яркий свет новомодных электрических ламп, и Татьяна Львовна, сделав по инерции пару шагов, попала в настоящий рай для истомленного долгой дорогой путешественника. Точнее, путешественницы. Сколько всего интересного и притягательного было здесь для ее жадного взора! Словно бы светящийся всей своей полированной поверхностью сиреневый мрамор стен, по которому затейливой вязью змеились ярко-коричневые прожилки. Розовые и черные ромбики гранита на полу, мягкий свет утопленных в стену плафонов, бросающих мягкие лучи света в бездонную серебристую глубину большого зеркала… Глубина эта, кстати, была далеко не пустая — в ней отражались изящные полочки, заполненные флакончиками с туалетной водой, плошками с жидким мылом, и прочими многочисленными ароматическими радостями тела. Но все же самым интересным было не это. Отлитая из темно-золотистой бронзы, изрядно вместительная и очень красивая ванная — вот что занимало и центр далеко не маленькой комнаты, и все внимание соскучившейся по ощущению чистоты гостье. Ванна эта была не каким-то там прямоугольным корытом, в котором только и можно что стоять, пока тебя поливают из кувшина. Нет, она являлась подлинным произведением искусства, почти что настоящей купелью! Весьма солидных размеров и изысканно-плавных форм, невероятно уютная и удобная, даже пустая она уже навевала сладкую истому и нетерпеливое предвкушение долгих водных процедур. А уж когда купель была полная, умеренно горячей водой, с тихим клекотом изливающейся из двух красиво изогнутых кранов! Последние остатки недовольства племянником незаметно растворились при виде всего этого великолепия, а единственное что осталось — так это сожаление. О том, что ужин она сегодня пропустит…

Спалось на новом месте просто замечательно. Так замечательно, что Татьяна Львовна даже позволила себе проспать завтрак, хотя в своем имении вставала чуть ли не с первыми петухами. Впрочем, достаточно скоро выяснилось, что ничего-то она и не проспала — в доме племянника трапезничали не по часам, а по желанию. Утолив легкий телесный голод, госпожа Лыкова тут же почувствовала голод духовный, под названием любопытство — и вот его-то утолить было гораздо сложнее. Пришлось пройтись по этажам и даже заглянуть в подвал (тем более что он вполне тянул на еще один этаж), и только после этого любопытство ненадолго утихло. Знакомясь с обстановкой и отделкой комнат, тетушка князя не переставала удивляться: как же бедно живет ее племянник! Словно бы и не аристократ, а какой-то купец второй гильдии. Минимум позолоты и лепнины, почти нет картин и акварелей, ковры и обивка стен подобраны не в тон к мебели, и вообще — во всем чувствовалось отсутствие твердой женской руки и вкуса.

— Берлога холостяка!

Впрочем, кое-что одобрения заслуживало, явно выбиваясь из общего безлико-скромного стиля. Например, шикарнейшая библиотека. Столь солидное собрание книг, примерно треть которых была на иностранных языках, только лишь одним своим видом внушало уважение к своему хозяину. Толстенные тома по медицине, написанные на мертвой ныне латыни и вполне живом русском и английском, разбавлялись трудами по химии. Особенно потрепанной выглядела книга за авторством господина Менделеева — кстати, на ней и дарственная надпись от автора обнаружилась, прямо на первой страничке. Географические атласы перемежались физикой и электротехникой, право соседствовало с справочниками по металлургии, а военные труды с историческими. И все это богатство явно не простаивало без дела, молчаливо свидетельствуя о широчайшем кругозоре и необычайном множестве интересов князя Агренева. Вторым местом, которое пришлось по душе сорокапятилетней помещице, был подвал. Не весь, конечно, а уютная баня в нем. Гладя липовую обшивку стен в маленькой парилке и любуясь затейливым узором на бортике небольшой, зато теперь уже самой настоящей купели, Татьяна Львовна даже пожалела, что не сможет устроить нечто подобное у себя в имении. Как и туалетную комнату, наподобие той, что находилась на втором этаже — все это стоило дорого, просто безумно дорого, и было по карману действительно немногим. Таким, как князья Юсуповы, например, или Шереметевы — то есть признанным богачам, обладателям многомиллионных состояний.

Кстати, в некоторые комнаты (в частности, в кабинет) она попасть так и не смогла, а предназначение других осталось непонятным — вроде большой светлой залы, уставленной странными приспособлениями. Например, толстая железная палка, на края которой прикрепили тяжеленные чугунные "блины" — а затем положили все это на специальные упоры, торчащие из короткой и узкой лежанки. Точно такие же блинчики, блины и целые блинищи лежали аккуратными пирамидками почти по всему помещению — но в основном все же рядом со станками, один вид которых навевал неприятные ассоциации. Словно бы инструментарий средневекового палача… Фу! И что со всем этим делал племяш? Опять-таки, непонятно и странно!

— Н-да, Саша многое должен мне рассказать.

С потолка на массивной цепи свисал большой кожаный мешок, набитый чем-то упругим, в небольшой стоечке покоились сабли, шашки и пара рапир. На дальней от входа стене нашлись пять деревянных щитов, прикрепленных на манер креста — один большой, по центру, и четыре маленьких, ощетинившихся наподобие дикобраза, торчавшими в разные стороны ножами. И прочими острозаточенными железяками, самых разнообразнейших форм и размеров. Нет, конечно, можно бы было и предположить, что перед ней обычнейший гимнастический зал?.. Вот только обилие колюще-режущего оружия, странные палки, отполированные частыми прикосновениями, и не менее странные железки, торчащие то тут, то там по всему помещению, эту догадку напрочь отрицали. По скромному мнению и опыту Татьяны Львовны, всего этого для занятий гимнастическими упражнениями не требовалось. Направляясь в большую гостиную, где ее наверняка уже дожидалась дочка с мужем, гостья не преминула заглянуть и на кухню — осматривать так осматривать, не пропуская ни малейшего закоулка и чуланчика. Ну что сказать?.. Ее ожидания полностью оправдались. Вместо полутемной комнатушки, заставленной русской печью и маленькой плитой, полной влажных испарений, полок с посудой и большой лохани для мытья грязных тарелок — ее взгляду открылось обилие яркого света, кафельной плитки и мраморных столешниц. Узкие шкафы с застекленными дверками, длинный и широкий стол-стойка, расположенный ровно посередине кухни, и превеликое множество непонятных, но явно удобных и сильно облегчающих готовку приспособлений, холодно сверкавших полированной сталью прямо в глаза. И чистота, просто невероятная чистота и порядок! А еще уют и продуманность обстановки, видимое удобство и качество каждой мелочи, что только не попадалась на глаза. Это было столь неожиданно и невероятно, что… Да не бывает такого, и все тут! Нет, ну в самом-то деле — порядок на кухне? Помещица внезапно начала сомневаться в собственном рассудке. Вернее, в наличии такового у племянника — это ж надо, устроить из помещения для варки и готовки еды натуральнейшую лабораторию! Да уж. Последний же удар нанесла собственная дочь. Когда помещица наконец-то дошла до дверей гостиной, то первым, кого она увидела, была стоявшая рядом с окном Анна. И ведь не просто так стояла, а увлеченно тянула тоненький шнур вниз и немного на себя. Казалось бы — ну какая ерунда! Если бы вслед за этим нехитрым движением не стали сами по себе раздвигаться шторы, сделанные из длинных полосок светло-зеленого шелка.

— Изумительно! А если так?

В руку лег новый шнур, и полоски ткани внезапно повернулись ребром. Еще одно движение — и они развернулись обратно, полностью перекрыв поток света. В наступившем легком сумраке слабо-слабо прозвучал восхищенный голосок кузины фабриканта.

— Изумительно! Наверное, кузен выписал это чудо из Англии, да? Нет?.. Скажите, а где ЭТО можно приобрести?

— Пока нигде, Анна Петровна, массовый выпуск штор-жалюзи начнется не раньше сентября этого года. Это же всего лишь опытный образец, так сказать, хозяйская привилегия… Но я думаю, что ваш брат не откажет вам в такой малости. Если хорошо попросите.

Господин Долгин сопроводил свои слова легкой улыбкой и легчайшим движением бровей, отчего муж черноволосой статной красавицы тут же поспешил перевести все внимание на себя. Какая там ревность, что вы! Просто, захотелось кое-что узнать.

— Скажите, Григорий Дмитрич, я заметил по пути сюда, что на стенах много оружия. Конечно, я невеликий знаток в этой области, но все же, развейте мое недоумение — украшать дом самыми обычнейшими револьверами и винтовками? Благо были бы они хоть чем-то украшены, или отличались особой редкостью? Да и то, в таком количестве, что… На мой неискушенный взгляд, с этим делом вышел небольшой перебор.

— Вы правы, Виктор Данилович, оружие самое обычное, поцарапанное, потертое, и все такое прочее. Но хозяину этой коллекции оно ценно и памятно совсем не своим внешним видом, поверьте.

— Хм? А чем же тогда?

Их вчерашний сопровождающий улыбнулся еще раз, такой безмятежно-доброй улыбкой, и ответил, раскрывая небольшой секрет своего начальника.

— Примерно из трети этого оружия хоть раз, да выстрелили в Александра Яковлевича. А из того винчестера, что так привлек ваш взгляд, стреляли и в него, и в меня. К счастью, как вы видите, без особых успехов. Остальное — обычные трофеи, взятые у… Гхм, побежденных.

Кузина тревожно охнула, и самую малость побледнела, а ее муж старательно припоминал количество стреляющего железа на стенах. Одновременно, и все так же старательно пытаясь представить себе треть от его общего количества. Подсчитал и представил, после чего тут же недоверчиво покачал головой: по всему выходило, что во время службы в князя Агренева стреляли все, кому только было не лень. Собственно, его давно уже должны были убить — причем, так сказать, как минимум с тройной гарантией.

— Как же вам?.. То есть, конечно же князю, удалось добыть такие, гм, ценные раритеты?

— Вы знаете, Александр Яковлевич иногда бывает очень настойчив в своих желаниях. Ну, вы меня понимаете?

Анна Петровна немного пришла в себя и тут же поспешила поучаствовать в разговоре. Вернее, перевести его на более приятные темы.

— Скажите, вы так много знаете о Александре?.. Не ошибусь, если предположу, что вы вместе служили?

— Так точно.

Долгин плавно покинул свое кресло и вытянулся по стойке смирно, не забыв прищелкнуть каблуками своих дорогих полуботинок.

— Отставной унтер-офицер второго взвода Олькушского пограничного отряда, четырнадцатой Ченстоховской бригады, Григорий Дмитрич Долгин к вашим услугам!

Далее продолжить разговор не получилось — от дверей донеслось прямо-таки змеиное шипение, злющей как сам черт тетушки хозяина дома.

— Так значит, он контрабандистов только издали видел, да? Стрелял по ним пару раз, да!? Когда и врать мне научился, негодный мальчишка!!!

В гостиной повисло просто-таки зловещее молчание. Выжидающе молчал зять Татьяны Львовны, растерянно молчала дочка, несло замешательством и все той же растерянностью от слишком уж разоткровенничавшегося главного инспектора компании. Последний явно представлял, как "обрадуется" князь претензиям и выговору от своей любимой старшей родственницы. Гнетущую тишину нарушила все та же Анна, непринужденно поинтересовавшись — а кто же это окружает ее кузена на фотокарточках, во множестве развешенных по всей гостиной? С облегчением выдохнув и периодически скашивая глаза на кипящую от праведного гнева госпожу Лыкову, отставной офицер (хотя бы и с приставкой — унтер) тут же начал добросовестно говорить, и ответы его в очередной раз заставляли… Ну, уже наверное и не удивляться. Нет. Поражаться! Столь высоким и обширным знакомствам в столь юном возрасте. Армейские генералы, полковники и ротмистры лейб-гвардии Семеновского и Измайловского полков, превеликое множество офицеров в форме пограничной стражи, всемирно известный ученый Менделеев, военный министр, еще одно мировое светило современной медицины профессор Склифосовский, почти все молодые великие князья. Да что там великие князья, когда на одной из фотографий можно было увидеть самого государя-императора! Правда, конкретно на этой карточке князь Агренев был едва-едва различим, присутствуя почти на самом краю последнего ряда. Но ведь присутствовал же!

— В Гатчине, во время конкурсных стрельб в присутствии Его Императорского величества. Это? Дай бог памяти!.. Тоже Гатчина, только охотничий заповедник. Видите, битое зверье позади?

— А это что за мальчик рядом с вами и Сашей?

— Позвольте? Великий князь и член августейшей семьи, Михаил Александрович. А слева от него другой великий князь, Сергей Михайлович. Ну и мастеровые — тогда, почитай, чуть ли не вся фабрика сбежалась, фотографироваться с такими гостями. Михаил Александрович потом еще раз пять приезжал, с другими свитскими — видимо понравилось ему у нас, в Сестрорецке.

Все, гроза миновала. После таких впечатляющих доказательств жизненной успешности любимого, хотя и немного непутевого (врунишка!) племянника, тетя в очередной раз его простила. А заодно сделала мысленную пометочку — Саша должен ей многое рассказать. Очень многое! Нет, это ж надо, лгать о таких вещах, глядя ей прямо в глаза?

— Татьяна Львовна, не изволите ли осмотреть фабрику? Или поселок при ней? У нас там церковь недавно отстроили, клуб открыли. Есть свои больница, аптека, книжная лавка… Небольшие, правда. Или, быть может, посетим фабричное училище? Выбирайте, я буду чрезвычайно рад оказаться вам полезным.

Долгин всеми силами старался загладить допущенную оплошность. Все это понимали, и поэтому никто даже и не подумал обижаться на Григория Дмитриевича за то, что он обращался с таким предложением только к старшей гостье — святое дело, задобрить и развлечь тетушку своего непосредственного начальника. Виктор Данилович даже понимающе, и самую малость одобрительно улыбнулся, поддерживая тем самым своего почти что коллегу. Всего-то и разницы, что один проводит свои дни на государевой службе, а другой на частной — и неизвестно еще, кому тяжелее. Начальники, они ведь разные бывают, да-с.

— Фабрику я смотреть не буду — все одно я в ваших железках ничего не понимаю. Помолиться зайдем обязательно. А что за клуб? Впрочем, это можно узнать и по дороге в церковь. Не так ли?

Возражений не последовало, да и собрались все с удивительной быстротой — какая-то четверть часа, и хозяйские гости уже заходили в храм святых Кирилла и Мефодия. Красивый алтарь, украшенный мастерски вырезанными из сандала и кипариса виноградными гроздьями, сочные краски фресок под куполом и на стенах, не успевшие еще потемнеть лики икон — и тонкий-тонкий запах ладана и миро. Светло-желтые столбики восковых свечей с мерцающими язычками пламени на конце, тихие шаги полудюжины прихожан, слова молитвы, раздающиеся словно бы из пустоты над головой. И удивительно сильное ощущение, общее для всех — чувство общности с чем-то невыразимо большим. Могучим, всепроникающим, возвышающим и очищающим душу от шелухи повседневных забот. Приносящим в нее спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо. Руки словно бы сами собой сжимались в троеперстие и начинали привычное движение. Лоб и живот, правое плечо и левое…

— Так что вы там говорили про клуб, Григорий Дмитриевич?

Посетив фабричную церковь, грозная госпожа Лыкова преисполнилась умиротворения и благодушия. А вместе с ними проснулось и природное женское любопытство, так что дальнейший путь по фабричному поселку она продолжила пешком — благо что за тротуарами следили, своевременно убирая снег, а местами так даже и посыпая образовавшийся гололед песком. Приезжих интересовало все: похожие друг на друга как две капли воды, высоченные четырехэтажные дома; еще более высокая водонапорная башня, возвышавшаяся над поселком на добрые пятнадцать саженей; люди, чьи лица и одежда несли на себе отпечаток несомненного достатка. Последнее само по себе было достойно особого внимания и отдельных расспросов: Виктор Данилович даже поначалу и не поверил в то, что им навстречу попадались исключительно мастеровые. Весь его предыдущий опыт говорил, что обычный рабочий империи по своему внешнему виду и достатку совсем недалеко ушел от обычного же крестьянина — схожая одежда, схожие проблемы с пропитанием, и вечная нужда напополам со страхом голода. В глазах же тех, на кого и он, и его теща обращали свое внимание, светилась лишь спокойная уверенность в завтрашнем дне. Нет, была там и усталость после долгой смены, и торопливость, и семейные ссоры — но все это относилось к неурядицам мелким, почти что ничтожным. Которые и наступают, и проходят почти незаметно, не оставляя после себя никаких воспоминаний.

— А вот и наша гордость!

Вообще, до сего дня, слово клуб у рязанской помещицы ассоциировалось с чем-то вроде уездного Дворянского собрания. То есть относительно небольшое здание, в котором каждую субботу и воскресенье собирались хорошо знакомые друг с другом люди. Обсудить последние новости, пропустить рюмочку-другую чаю, сыграть в карты или бильярд — одним словом, приятно и с пользой провести свободное время. Поэтому известие о том, что клуб предназначен в основном для мастерового люда, привел хоть и нетитулованную, но все же потомственную дворянку в состояние легкого ступора. Потом появились мысли, что ее попросту разыгрывают, то бишь, наглым образом врут. Последней же умерла надежда увидеть неказистый домик, что-то вроде обычной избы-читальни, совмещенной с пивной. Увы! Представшая взору Татьяны Львовны двухэтажая светло-желтая громадина, опоясанная высокой колоннадой, более всего подходила под другое определение — дворец обыкновенный. Дополненный пристройками и небольшой площадью напротив парадного входа. Правда, в данный момент площадь полностью занимал снежный городок вообще, и большая ледяная горка в частности — но общего вида это не портило. Радостный визг малышни, задорная перекличка ребятни постарше, обеспокоенные возгласы молодых мамаш — все это сплеталось в легкий и совсем не раздражающий гомон, становившийся тем громче, чем ближе они подходили к крыльцу.

— Ох!

— Осторожнее, дорогая. Все хорошо?

Разрумянившаяся на свежем воздухе Анна Петровна засмотрелась на десяток подростков обоего пола, одновременно свалившихся на крутой спуск "взрослой" горки и поехавших вниз одной большой кучей. Так засмотрелась, так заулыбалась, что и не заметила небольшой ледяной оградки, и успешно об нее споткнулась. Слава богу, что супруг был достаточно бдителен, и вовремя подхватил свое сокровище — в противном случае синяк, а то и не один, на весьма привлекательном заднем месте у молодой жены был бы просто-таки гарантирован. Оглядевшись по сторонам в поисках насмешливых улыбок, Виктор Данилович ничего такого не заметил. Нет, на них конечно посматривали, не без того. Можно даже сказать — откровеннейшим образом пялились, особенно на невысокую помещицу Лыкову и сопровождающего ее господина главного инспектора. Но зубоскалить по поводу увиденного никто и не подумал — тем более что на горке мальчишки стали шутейно подталкивать своих малолетних барышень в сторону спуска, и в очередной раз поднялся многоголосый радостно-возмущенный визг и крик. Семейная пара ускорила шаг, догоняя, и услышала обрывок фразы. Не сказать, чтобы сильно понятный, но они уже ничему и не удивлялись.

— А вон там у нас Липовая аллея будет. В прошлую весну Александр Яковлевич самолично три первых деревца посадил, да и потом захаживал.

— Недурно. А все же, Григорий Дмитрич, почему вы ЭТО поименовали клубом?

— Вы знаете, когда все только строилось, Александр Яковлевич все никак не мог подобрать приличествующее название для своей затеи. Он при мне как-то вслух размышлял, так чего я только не услышал! И Дворец культуры, и Досуговый центр, а пару раз так даже про какую-то ночную дисатеку для молодежи упоминал. Знать бы еще, что это?.. Кончилось же все это тем, что в бухгалтерских и прочих документах значится дворец культуры, а неофициально прижилось название — клуб.

Большой холл культурного дворца встретил их тишиной и приветливым взглядом женщины-гардеробщицы. Но тишина долго не продержалась — первым раздался звук множества шагов и приглушенных разговоров, а уже через несколько мгновений откуда-то слева выплеснулся настоящий людской поток, почти моментально и до отказа затопивший все свободное место. При виде господина Долгина мастеровые ненадолго притормаживали, неизменно почтительно здоровались и тут же уступали место другим — не забывая при этом оглядеть и тех, кто стоял с ним рядом.

— Это, изволите ли видеть, слушатели фабричных курсов повышения мастерства. Можно сказать — золотой фонд фабрики, станочники и слесаря пятых разрядов. Так-с, ну что же, откуда начнем осмотр?

Татьяна Львовна из пояснений почти ничего и не поняла, но виду, разумеется, не показала. Вместо этого она без малейшей задержки величаво махнула своей изящной ручкой куда-то в сторону выхода, и ее экскурсовод моментально согласился с таким выбором.

— Хорошо, начнем с механических мастерских.

Разнообразные по виду и размеру железяки, в том числе и непонятного назначения станки, тетушку фабриканта совершенно не впечатлили. В отличие от безусых юнцов, что довольно ловко с ними управлялись — разумеется, под присмотром нескольких взрослых. Прямо на глазах у "экскурсантов" три мальчика двенадцати-тринадцати лет уверенно собирали непонятную конструкцию, смахивающую на велосипед без колес, а чуть дальше еще один подросток увлеченно шаркал напильником, обтачивая что-то, подозрительно похожее на коньки. Остальные тоже не сидели без дела: сверлили, строгали, пилили, склепывали и тому подобное — причем занимались всем этим весьма усердно и с явным удовольствием. Кстати, пока пришельцы разглядывали открывшийся им вид, все та же троица ребят прикрутила к своему "нечто" два колеса с пневматическими шинами, и оно приняло вполне завершенный вид обычнейшего велосипеда. Который тут же укатили куда-то вглубь мехмастерских, а на освободившееся место все так же деловито начали выкладывать части нового.

— Ишь! Молодцы.

Зять и дочка с этим вердиктом молчаливо согласились. Виктор Данилович даже прикинул — сколько велосипедов может произвести такие вот мастерские, и уважительно покачал головой. А он-то поначалу подумал, что родственник блажит! Оказалось, очень даже наоборот — деньги делает. У них в Рязани такой вот велосипед под восемьдесят рубликов стоит, да еще и подождать надо, пока привезут. А тут, чуть ли не на коленке да мимоходом! Весь погруженный в расчеты и подсчеты, он машинально проследовал за супругой и тещей в правое крыло дворца, и пришел в себя только от звуков драки.

— Еще. Еще! Резче, резче напирай!

Бац!

Крепкого вида подросток отлетел от своего сухощавого противника спиной вперед. Упал — но не как мешок с навозом, а как-то исключительно ловко, перекувыркнулся через плечо и опять выпрямился, попутно тряся головой, как норовистый орловский рысак. Сделал шаг, другой, едва заметно покачнулся…

— Закончили.

Сухощавый облегченно опустил руки и присел на корточки, переводя дух. Грудь ходила ходуном, правый локоть осторожно прижимался к ребрам, нос подозрительно распух — но довольная улыбка не оставляла сомнений в том, как счастлив победитель.

— А это у нас спортивный зал.

Вошедшие дружно вздрогнули, отводя глаза от недавних противников, и так же дружно принялись смотреть по сторонам. Каждый нашел себе зрелище по вкусу: Татьяна Львовна, наконец, смогла узнать предназначение тех непонятных штуковин, что видела в гимнастическом зале у племянника. Не такой уж и дремучей провинциалкой она была, что бы там не говорили некоторые, раз смогла понять все сама и без лишних вопросов. Обычнейшие приспособления для упражнений в силовой гимнастике. А она-то думала да гадала!

Анна Петровна завороженно смотрела на мужчину, одетого в черные штаны, и сильно обтягивающую рубашку с очень короткими рукавами — он размеренно и без малейшей натуги поднимал и опускал на согнутых руках железную палку, с нанизанными на нее чугунными "блинами". Мускулы на его торсе играли как живые, размеренно перекатываясь и вспухая невероятно четким рельефом, и казалось, что в руках у него была не многопудовая тяжесть, а обычный ивовый прутик. Сила! Мощь! Ну и красиво конечно, не без того. Поймав себя на неприлично долгом разглядывании постороннего, да к тому же еще и полуодетого мужчины, Анна Петровна порозовела (в очередной, и далеко уже не первый за день раз), и тут же перевела взгляд на небольшую толпу подростков, окруживших своего наставника. Вот он им что-то сказал, хлопнул в ладони, и все мгновенно рассыпались на пары. Еще хлопок — и его подопечные устроили почти что танцы, нанося и уклоняясь от ударов. Один мальчик отошел в сторонку, к большому кожаному мешку, и стал ожесточенно по нему колотить руками и ногами. Кажется, именно тот, что проиграл в недавнем поединке? Так странно и необычно!

Ну а Виктор Данилович с самого начала не разменивался на всякую ерунду, а пытался понять (в очередной раз) — в чем тут выгода? Поначалу он терялся в догадках, но когда один из занимающихся прямо при нем начал занятия на довольно необычном спортивном снаряде, его осенило. Эти приспособления ведь наверняка пользуются немаленьким спросом! Да что там далеко ходить, когда сам господин губернатор выписал себе из самой Англии специальное приспособление для своей спины. По слухам, достаточно всего четверть часа в день постоять с вибрирующей лентой на пояснице, и радикулита как не бывало! Еще одно мыслительное усилие, и картина стала полностью ясна — дорогой родственник, не желая рисковать здоровьем драгоценных покупателей из-за возможных недочетов и брака в конструкции, просто-напросто испытывает на своих мастеровых все разновидности столь полезных механизмов. С тем, чтобы наладить выпуск (с последующей продажей, естественно) самых удачных образцов. Дальнейшее знакомство с клубом только утвердило Виктора Даниловича в том мнении, что кузен его жены имеет настоящий талант к делам коммерческого толка. Он делал деньги буквально на всем и всех, ничуть не стесняясь ни малым возрастом своих работников, ни даже их полом — что и подтвердил господин главный инспектор, мимоходом упомянув о количестве женщин, работающих на фабрике. Оружейной фабрике, между прочим — а работниц там было самое малое треть от общего числа мастеровых.

— А что это у вас там такое, Григорий Дмитрич?

Долгин в легком замешательстве оглядел дверь, мимо которой они проходили. Собственно, наверняка бы и прошли, если бы не тихие звуки хорового пения из-за нее — они-то и заинтересовали госпожу Лыкову до полной остановки движения.

— Один момент…

Быстро заглянув за дверь, мужчина тут же довольно улыбнулся, неосознанным жестом подкрутив кончики своих щегольских усов.

— Курсы кройки и шитья, Татьяна Львовна. Осмотрим?

Услышав волшебные слова, относящиеся к исконно женской епархии, к матери тут же присоединилась замужняя дочь — наконец-то они увидят хоть что-то, в чем разбираются! Увидели. Голые стены с большими окнами справа, пяток швейных машинок, дюжину раскроечных столов, и вдвое больше курсисток, моментально затихших в настороженном молчании. Все! Дворянки разочарованно отступились, немного утешившись лишь рядом с большим стеллажом, почти полностью заваленным забавными фигурками животных. Не живых конечно, а сшитых из нескольких клочков ткани. Порой очень даже больших клочков, отчего мишки, котики и зайчики выходили несколько крупноватыми — зато такими милыми! Прямо даже и из рук выпускать не хотелось. И не пришлось.

— Удачный выбор, Анна Петровна. Возможно, вам понравится и этот забавный Топтыгин?

Юные девицы и вполне себе оформившиеся девушки смотрели на все это с большим пониманием, а так же интересом — о заехавших в дом Хозяина гостях знали многие, но вот кто они, никто не знал. Охрана молчала, горничные жили в доме чуть ли не безвылазно, а экономка брала пример с охраны. Мог, и даже обязан был знать управляющий фабрикой, но он как на грех уехал в длительную командировку. Все! Остальным интересоваться гостями владельца компании было, мягко говоря, не по чину. Такой замкнутый круг изрядно огорчал всех поселковых сплетниц, заставляя их безмерно страдать и раз за разом изощряться в догадках и предположениях. Вообще-то, был еще один человек, знающий все с абсолютной достоверностью — но подступаться к господину Долгину с таким вопросом дураков не было.

— Скажите, Григорий Дмитрич, а что делают курсистки по окончанию своего обучения?

Необычно задумчивый Виктор Данилович, после недолгих колебаний, решился прояснить для себя важный вопрос. Ну никак не укладывалось увиденное в картину о личности фабриканта — такой прагматичный, такой рациональный, и вдруг бесплатное обучение. Что-то тут не то!

— Да собственно ничего. Примерно половина сразу замуж выскакивает, да рожает (несколько девиц покраснели, а одна насмешливо фыркнула), кто-то на работу устраивается.

— На работу?

Удивляясь столь непонятному интересу, сопровождающий добавил немного подробностей.

— Курсистка, показавшая самые лучшие результаты, получает от компании небольшой подарок, и возможность устроится на работу в наш швейный цех. Остальные же обычно покупают швейные машинки за свой счет, и работают на дому — шьют мужское и женское платье, рабочую форму и все такое прочее. Готовую работу сдают все в тот же швейный цех и фабричную лавку, за деньги.

— Хм. Покупают за свой счет, и работают на дому! Это все объясняет, благодарю. Скажите, а курсы бесплатные?

— Нет, рубль в месяц с человека.

— Ну да, все как я и думал. Ээ… Прошу простить, это я о своем. Еще раз благодарю вас, Григорий Дмитрич.

Так ничего и не понявший Долгин (ну да, берут плату — с чего-то же надо швее-учительнице жалование платить?) коротко поклонился, и предложил продолжить осмотр клубных достопримечательностей. За следующие полчаса они посетили с полдюжины разных курсов и кружков, причем Анна Петровна, попав на курсы кулинаров, не удержалась и проявила себя отчаянной сладкоежкой. Свежайшие и нежнейшие эклеры, блинчики с ягодами и прочие сладкие враги женской фигуры — соблазнительные, и вместе с тем неимоверно коварные, все они удостоились ее личного внимания. Всего понемногу, да с горячим чаем — вот последний и заставил любительницу взбитых сливок завуалировано намекнуть об появившемся желании поглядеть на одну очень нужную комнату. Дамскую.

— Перетягиваем руку здесь, или здесь — в остальных местах результат будет заметно хуже. Время наложения жгута не более… Вы!

— Полчаса! То есть это. Полчаса — только зимой, а летом можно и до часа.

— Правильно, можете садиться. Теперь рассмотрим первую помощь при огнестрельном ранении нижних конечностей…

Отказавшись сопровождать дочку и зятя на первый этаж, Татьяна Львовна недолго скучала в одиночестве — можно сказать, что и совсем не скучала. Пройдя немного дальше по коридору, она сначала услышала негромкий уверенный голос, напористо просвещавший невидимых слушателей в основах полевой медицины, а потом увидела и слегка приоткрытую дверь. Щель была такая узкая, что толком так и не удалось ничего разглядеть — разве указку на столе, да стопку брошюрок рядом с ней, вот и все. Интерес как быстро вспыхнул, так не менее быстро и угас — слушать непонятно о чем оказалось на диво скучно. К счастью, еще дальше по коридору опять нашлось кое-что заслуживающее внимания — резко распахнулась дверь, выпуская мужчину в довольно-таки странной униформе черного цвета, а так же пропуская голос еще одного лектора.

— Итак, двадцать первого сентября во Франции была провозглашена Первая республика, девизом которой стали следующие слова. Свобода. Равенство. Братство.

Мел отчетливо заскрипел по грифельной доске, выводя три коротких слова.

— Теперь вопрос — кто именно начал Великую французскую революцию? Вы? Прошу.

— Эм?.. Крупная буржузия и дворянство, господин профессор.

— Правильно говорить буржуазия, господин слушатель. А так все верно, садитесь. Следующий вопрос — а кто же больше всего пострадал от революции? Вы, прошу.

— Крестьянство и рабочие, господин профессор.

— И опять правильно. Отсюда следует весьма простой вывод…

— Татьяна Львовна?

Увлекшаяся подслушиванием женщина едва не подпрыгнула от тихого голоса у себя за плечом.

— Григорий Дмитрич, ну нельзя же так тихо подкрадываться! Скажите-ка мне, что это у вас тут за курсы такие?

Предложив дорогой гостье руку, и тем самым ловко развернув ее в направлении от двери, Долгин первым же делом извинился за свои просто чудовищно отвратительные манеры, пообещав отныне топать как можно громче. Дождавшись прощающей улыбки, он ответил и по поводу курсов.

— Для того чтобы претендовать на должность начальника охранной смены, или бригадира в производственные цеха, требуется пройти небольшое обучение. Основы законодательства и экономики, а так же арифметика и чистописание. Ну и немного истории — для общего развития.

— И медицины?

— Совершено верно. Мало ли, вдруг с кем из мастеровых приключится несчастный случай, или посетителю завода станет дурно? Пока пошлют за доктором, пока он прибудет — человек уже и умереть может. Разве можно такое допустить?

С такой постановкой вопроса Татьяна Львовна была полностью и безоговорочно согласна. Единственное, что ее немного смущало (так, самую малость), это услышанная фраза про "огнестрельные раны конечностей". Все же травмы на производстве обычно выглядят немного по-другому? Впрочем, на оружейной фабрике вполне допустимы и такие происшествия. Наверное. Выкинув из головы все сомнения, помещица неспешным шагом проследовала в библиотеку — последнее, что она еще не видела в клубе. А так же первое, вызвавшее в ней неподдельное восхищение и даже легкую зависть. Сколько книг! Новых, блестящих на солнечном свету глянцем обложек, и старых, внушающих к себе уважение и интерес потертыми корешками. И запах, особый запах великого множества фолиантов, являющийся отличительным знаком любой более-менее крупной библиотеки. Как и длинные, высокие стеллажи с бесчисленными томами, конторка библиотекаря, и столы для посетителей.

— Предмет неустанного попечения Александра Яковлевича, наша фабричная библиотека. Между прочим, большую часть изданий для нее он отобрал и закупил лично — в основном техническую литературу, но кое-что и по художественной части. Некоторые книги вообще писались на заказ, специально для работников компании, желающих повысить свою квалификацию — например основы механики и материаловедения, введение в химическую науку, начала физики…

Только после слов про мастеровых Татьяна Львовна нашла в себе силы оторвать взгляд от книжных богатств. Вернее, перевести его на тех, кто в данный момент спокойно ими пользовался. Молодые, пожилые и вполне себе зрелые мужчины в странной одежде (похожей более всего на сросшиеся между собой штаны и приталенную легкую курточку-ветровку) серо-синего и темно-зеленого цвета, чинно восседали за узкими столами, время от времени аккуратно и очень бережно перелистывая страницу за страницей выбранной книги. И не только перелистывая — некоторые довольно сноровисто переписывали целые абзацы в свои тетрадки, а другие пытались запомнить их на слух, почти беззвучно проговаривая отдельные слова. А третьи и не писали, и не запоминали, увлеченно вчитываясь в слегка замусоленные газетные и журнальные листки. Мастеровые читали газеты! Просто сидели и читали. Причем с таким видом, как будто что-то понимали в газетных статьях, посвященных сложнейшим вопросам политики и экономики империи! Привычный мир помещицы Лыковой от такой картины слегка дрогнул и поплыл, а сама она застыла в некоторой растерянности.

— Ну-с, Татьяна Львовна, пожалуй, на этом наш осмотр и закончим? Или?..

— Нет-нет, вы правы. На сегодня достаточно.

Вопросов к племяннику становилось так много, что бедная тетушка даже засомневалась в своей памяти — как бы и не позабыть чего-то действительно важного? Например — как долго последний из рода Агреневых будет ходить в холостяках. ОЧЕНЬ важный вопрос для женщины, уже давненько мечтающей покачать на руках внука или внучку. Кстати, дочка с этим делом тоже что-то не торопится — не иначе как сговорились с кузеном, огорчать ее раз за разом!

Или вот другой важный вопрос: зачем Сашеньке нужны все эти излишне образованные мастеровые. Вчерашние крестьяне ведь от большого ума могут и в вольнодумство удариться — а с кого за это спросят? Да и вообще. Не увлекся ли он какими дурными идеями, не оказывает ли на него кто плохого влияния? Всё же все эти его нововведения изрядно настораживают и заставляют тревожится…

— Прошу, нам сюда.

Обратный путь на первый этаж оказался очень коротким — впрочем, полностью погруженная в свои мысли гостья этого даже и не заметила. В себя она пришла только рядом с гардеробом, увидев дочь — Анна Петровна, разрумянившаяся, и от этого дивно похорошевшая, стояла напротив большого окна и увлеченно разглядывала снежный городок. Точнее большой каток и всех тех, кто резал застывшее зеркало воды своими коньками — и мечтательная улыбка на ее губах лучше любых слов говорила о том, что она вспоминает свое счастливое детство. Выглянувшее солнце наполнило своим сиянием голубовато-зеленый лед статуй, засеребрилась осыпанная морозной пылью большая разлапистая ель…

Один Виктор Данилович остался безразличен к такому чудесному преображению серо-белого пейзажа — его больше интересовало другое.

— Григорий Дмитрич, вы не подскажете, во сколько встала вся эта затея с городком? У нас в Рязани иногда тоже устраивают нечто подобное. Довольно часто, надо сказать. Но до такой красоты и размаха, пожалуй, все же не дотягивают. Да-с, определенно не дотягивают!

— Да собственно, ни во сколько. Александр Яковлевич только идею подал, а уж поселковые все сами сделали, своими силами.

— Сами? Нет, ну как же! А доски на устройство большой горки, привезти и установить елку, все эти скульптуры изо льда? И все остальное?

Долгин на мгновение остановился, что-то припоминая.

— Доски, как отпадет в них надобность, тут же вернут в столярный цех. Насчет ели точно не знаю, но, по всей видимости, поселковые организовали все это дело вскладчину. Как и все остальное, что есть в городке. Расходы-то копеечные, вряд ли больше тридцати рублей за все. Ледяные фигуры несколько умельцев вырубили — есть тут у нас бывшие плотники, с топорами да скребками настоящие чудеса творят. Снег натаскать да водой залить и вовсе дело нехитрое. Вот как-то оно само собой все и получилось, буквально за один выходной.

Шуба с шикарным воротником из камчатского бобра мягко легла на плечи главного инспектора компании, и он развернулся к гостям своего командира. Начальника. И самое важное — друга.

— Кхм. Ну что же, приближается обеденное время, поэтому, я думаю, нам стоит вернуться в коттедж. О, нас уже и экипаж ждет!

Когда фаэтон уже отъезжал от клуба, зять помещицы Лыковой в каком-то непонятном то ли одобрении, а может даже и в восхищении оглядел еще раз снежный городок. Покрутил головой, и совершенно непонятно заметил:

— Талант!