– Идите-ка погуляйте, дети мои! Вон какие погоды стоят, прямо май! – Захарыч повелительно кивнул в сторону парков. – Хватит цирка на сегодня! Вечернюю репетицию я отменяю, тем более, что сегодня Павел уезжает.
Света посмотрела на Пашку.
– Во сколько поезд?
– Около часу ночи. Завтра хочу пораньше оказаться в Главке. Ждут в зарубежном отделе. Поездка в Венгрию намечается.
– Можно я провожу до вокзала?
– Меньше расставаний – меньше слёз. Сам доберусь, на такси. Пойдём лучше, и вправду, погуляем!
Было тепло. Ветер согрелся под весенним солнцем, разомлел и прикорнул в ивовых ветвях. Он сладко посапывал. В такт его дыханию ветви чуть шевелились.
Пашка со Светой медленно шли вдоль берега пруда. Под ногами разбегались серые квадраты бетонных плит, на стыках которых уже кое-где пробивались зелёные стрелки травы. На воде утки рисовали исчезающие треугольники. Ивы смотрелись в воду, улыбались и тихо перешёптывались о чём-то сокровенном…
– Я смотрел твою репетицию сегодня утром и удивлялся – неужели ты никогда раньше не занималась этим? Из тебя могла бы получиться классная артистка! Ты об этом никогда не думала?
– Нет, не думала. Не думаю и сейчас. Мне нравится то, чем я занимаюсь.
– Но ведь это, толком, даже не профессия!
– Почему? А Захарыч? Он чем занимается всю жизнь, разве не профессией?
Пашка задумался и не смог найти, что ответить. Получалось, что, действительно – профессия. Да, малооплачиваемая. Да, малопрестижная и неперспективная. Малозаметная, как профессия цирковых униформистов, костюмеров, билетёров, даже музыкантов оркестра, которые дудят два отделения за копейки, «не вынимая», и которых зрители подчас даже не замечают. Но что без этих людей делали бы такие, как жонглёр Павел Жарких, джигиты Казбека, полётчики «Ангелы» и ещё сотни артистов в цирках страны!
– Да, Валечка, ты права! Я как-то не подумал…
– Я – Света… – Иванова остановилась и посмотрела Пашке в лицо.
– А я что сказал?
– Валечка…
Пашка не знал, куда девать глаза и как исправить свою оплошность.
– Извини. Вырвалось как-то…
– Расскажи мне о ней! – Света ещё раз посмотрела Пашке в глаза. Тот выдержал взгляд и неопределённо пожал плечами.
– Да что тут рассказывать, особенно о том, чего нет…
– Какая она? Красивая?
– Очень… – Пашка не сказал, он со стоном выдохнул это. Словно этим выдохом попытался избавиться от саднившей боли внутри, копившейся столько лет и сжиравшей сердце мучительными метастазами.
Через паузу он продолжил:
– Она воздушная гимнастка. Работает у отца в полёте.
– «Ангелы»?
– Захарыч рассказал?
– Нет, Захарыч тут ни при чём. Они у нас в Ленинграде в одной из программ с «Ревю» работали. Я Валентину помню. Её ещё каждый раз перед трюком объявляли. Действительно, очень красивая! Ежедневно ходила смотреть на неё и на иллюзионистку Ангелину Монастырскую. Это были самые красивые женщины в программе. Надо же, хм!..
– Для меня этот город тоже не чужой… – Пашка покусал губы. – Последний раз приезжал к Вале, когда…
– Развелись… – закончила за него Света. – Значит, в это время мы жили в одном городе, ходили по одним улицам, лестницам цирка, ночевали в одной гостинице. Может, даже где-то столкнулись плечами. И не встретились…
– Хм, как в любимом анекдоте Юрия Владимировича Никулина: «Из пункта «А» и из пункта «Б» по одноколейке навстречу друг другу одновременно вышли два поезда. Посередине, в пункте «Ц», на полной скорости они… не встретились! Почему? – Не судьба…
Пашка сделал паузу. Нырнул в тягостные воспоминания. Поёжился и продолжил:
– В гостинице мы не жили. У Вали коммуналка на Васильевском. Хотели и меня прописать в Ленинграде, я отказался. Город люблю. Очень. Но и боли там!.. Что воды в Неве! Не хочу больше туда…
Света улыбнулась, взяла Пашку за руку. Она у него была сильной и холодной. Повернула ладонью к себе.
На руке было не счесть мозолей и ссадин. Она, жалеючи, погладила, как сделала бы это мать…
– Это от колец…
– А я ведь тоже из Ленинграда. Все мои предки блокадники. Там и остались. Их дом на Кондратьевском стоял – разбомбили. Маму по Ладоге вывезли ребёнком. Оказалась на Дальнем Востоке. Я там родилась, у океана. Потом переехали в Севастополь. В институте училась в Ленинграде. Теперь живу там. Круг замкнулся. Я девушка двух морей и одного океана. Так что во мне и черноморский жар, и балтийский холодок, и ещё что-то от Тихого…
– От него у тебя – тишина, ширь и покой! – Пашка улыбнулся и покачал головой. – С ума можно сойти! Опять – Ленинград! Это не город, это капкан какой-то!
– А может, это пункт «Ц»?..
Пашка не услышал последнюю фразу Светы. Он снова был там, в осеннем Ленинграде, на одной из линий Васильевского, на ледяном ветру Дворцового, на коленкоровом диване холодной гардеробной цирка и в мыслях, нырнувших в чёрную воду продрогшей Фонтанки…